Военное дело индейцев Дикого Запада. Самая полная энциклопедия Стукалин Юрий

Вильям Гамильтон писал: «Я слышал, как некоторые заявляли, будто индеец может свеситься сбоку своей лошади и стрелять из-под шеи из лука, не используя при этом седла или веревки! Насколько я знаю, это неправда. Я много раз видел индейцев в бою, но такого – ни разу». Его слова ни в коей мере не преуменьшают возможностей краснокожих наездников, а лишь указывают на то, что метод этот широко применялся в боях, но с использованием специальной веревки. Петля закреплялась на луке седла или, если воин скакал на неоседланной лошади, вплеталась в гриву. Воин через голову надевал петлю на туловище и стрелял из-под шеи коня свободными руками. Но и без такого приспособления индеец мог укрываться за боком лошади, уцепившись рукой за гриву, но стрелять из лука в этом случае он не мог.

Брекенридж в 1811 году был свидетелем того, как арикары свешивались на боку лошади, цепляясь за спину скакуна так, «что другим было видно лишь ногу». Льюис Гаррард упоминал, как во время яростного боя команчи и арапахо скакали вокруг поставленного в круг каравана фургонов, «свешиваясь то с одной, то с другой стороны своих лошадей так, что видно оставалось только пятку и часть цепляющейся за луку седла ноги». При этом они стреляли из ружей из-под шей скакунов. То же рассказывали офицеры форта Райли в 1854 году. По их словам индейцы свешивались сбоку лошадей, стреляя из-под шеи, и противник мог увидеть лишь руку и ногу всадника. Вильям Кларк писал: «Я видел, как они быстро скакали вдоль строя совсем близко, и сотни пуль летели им вслед. На протяжении нескольких часов вновь и вновь кто-нибудь из воинов повторял этот смелый поступок, и никто из них не был подстрелен благодаря скорости их лошадей и тому, что они постоянно прятались за боками своих скакунов». Недаром на Диком Западе было распространено выражение «a la Comanche», служившее для описания всадника, свешивающегося со скакуна, подобно команчам.

Хантер, в начале XIX века проведший около двадцати лет среди осейджей, канзов, омахов, пауни и отов, писал, что во время боя индейцы редко просят пощады, но если воин опускает руки, его жизнь пощадят и поместят под начало тех, кому доверено следить за ранеными. Большую часть мужчин позднее пытали до смерти, но некоторым сохраняли жизнь и принимали в племя. После боя пленников собирали вместе и вели в селение победителей. Марш мог быть быстрым или медленным, в зависимости от опасности преследования. Если опасность была велика, победители убивали всех пленников, независимо от возраста и пола.

Крайне редко бывали случаи, когда воины отпускали врагов. Одним из поводов могли стать жалость или сочувствие. Однажды отряд сиу заметил на равнине двух пеших путников – мужчину и женщину. Воины поскакали за ними и вскоре нагнали. Женщина отстала, и сиу посчитали на ней «ку». Белый Бык доскакал до нее четвертым и увидел, что несчастная стоит, подняв нож. Он резко ударил ее по кисти луком и выбил его. Женщина заплакала от боли. За ней, натянув лук, стоял мужчина. Никто из сиу не осмеливался приблизиться к нему, опасаясь его стрел, и тогда Белый Бык поднял ружье, намереваясь выстрелить. Незнакомец испугался и побежал… Белый Бык подскакал к нему и снова луком выбил оружие из рук. Остальные сиу тоже нагнали его и посчитали «ку», но уже на безоружном противнике. К этому моменту все воины сиу уже заслужили «ку», и им оставалось только убить незадачливых путников, но в этот момент плачущая женщина взмолилась: «Пощадите!» Когда Белый Бык услышал, жалобный голос несчастной, он вспомнил свою мать, и его сердце смягчилось. «Подожди, не стреляй!» – остановил он готового убить женщину соплеменника. Незнакомцы оказались ассинибойнами. Давным-давно ассинибойны были частью народа сиу, но отделились и стали врагами. Они говорили на диалекте, который сиу легко понимали. Женщина рассказала, что они с мужем отправились в гости к дочери, которая вышла замуж за метиса. Она умоляла, обращаясь то к одному воину сиу, то к другому. Мужчина ассинибойн молча стоял рядом, дав возможность женщине говорить. В конце концов Белый Бык сказал друзьям: «Оставьте их, пусть уходят». После этого они сели вместе, женщина достала еду, и они поели. Женщина показала подарки, которые они несли дочери, и раздала их молодым воинам. Они подружились. Когда сиу собрались уезжать, Белый Бык обратился к ассинибойнам: «Я советую вам оставаться в лесу до темноты, а ночью идти своим путем». По словам Белого Быка, ему было жаль этих глупых ассинибойнов, путешествующих по открытой равнине при свете дня. Он говорил, что ассинибойны всегда были такими. По его мнению, они никогда не могли позаботиться о себе, постоянно попадали в разные передряги и погибали.

Вражеский воин мог напомнить нападавшему кого-либо из его погибших родственников, и это зачастую приводило к предложениям о братании или усыновлении. В одном из боев между сиу и пауни воины первых обратили внимание своего вождя на то, что один из их противников внешне очень похож на его недавно погибшего сына. Когда вождь увидел юношу, сердце его дрогнуло, и он знаками показал, что никто не причинит ему вреда. Сиу сказал, что он настолько похож на его сына, что готов сохранить ему жизнь и принять в свою семью как родного человека. Он показал знаками: «Я все еще плачу по погибшему сыну. Ты храбр. Иди ко мне и стань мне сыном». Но пауни ответил отказом: «Нет. Вы, сиу, убили сегодня и убивали раньше моих родных. У меня нет причин жить, и я останусь здесь». Сиу попытались выбить его с занятой им позиции, но вождь велел оставить его в покое. Каждый раз, когда воины пытались уйти, юноша пауни выбегал за ними и стрелял из лука стрелами, которые подбирал на земле. Спустя некоторое время он был ранен в левую руку и уже не мог стрелять, и тогда враги схватили его и расчленили. Когда вернулся вождь, было уже поздно. Опечаленный сиу приказал, чтобы останки юноши сложили вместе и похоронили на вершине ближайшего холма.

Белый Бык, хункпапа-сиу. Племянник вождя Сидящий Бык

Джек Красное Облако, сын верховного вождя оглала-сиу Красное Облако

Часто, если предоставлялась возможность унизить врага, индейцы могли сохранить ему жизнь, показывая тем самым, что тот не стоит даже того, чтобы его убить. Дениг сообщал, как в 1844 году кроу нагнали сиу, убили 26 воинов и, посчитав, что этого достаточно, прогнали остальных, избивая их хлыстами и луками. Он отмечал, что это один из немногих случаев, когда желание убить уступило место желанию унизить врагов, и индейцы сохранили им жизнь. Другой известный случай произошел во время Битвы на Роузбад в 1876 году. Сын вождя оглала-сиу Красное Облако – Джек Красное Облако – надел головной убор отца, чего не должен был делать, и прихватил отцовский винчестер. Юноше было всего восемнадцать лет, и он был слишком молод для ношения такого убора. Естественно, он привлек к себе излишнее внимание, и за ним погнались три скаута кроу. Они подстрелили под Джеком лошадь, и юноша пустился наутек. В этом не было ничего необычного, но, прежде чем спасаться бегством, настоящий воин должен был снять со своего скакуна уздечку. Джек этого не сделал. Кроу не стали убивать труса в роскошном головном уборе, они просто исхлестали его кнутами. Один из них сорвал с Джека головной убор, а второй выхватил отцовский винчестер – подарок правительства США с гравировкой «Красное Облако». По словам сиу, Джек плакал и просил пощады, а в ответ слышал лишь гиканье и смех кроу. Подобным образом часто поступали пауни. Когда они обнаруживали на своих землях группу неизвестных воинов, вместо того чтобы атаковать, они неожиданно влетали на лошадях в их ряды и избивали хлыстами. Считалось, что так они показывают врагам свою силу и отбивают у них охоту еще раз появляться на их территории. Кроме того, проскакать сквозь группу врагов, ударить кого-нибудь из них хлыстом, а затем повернуть коня и снова отхлестать кого-либо было более храбрым деянием, чем просто убить противника. «Убить врага легко, можно просто выстрелить в него сзади из засады, – говорили они. – Но это было далеко от того, что мы называли храбростью». Пауни рассказывали, что, когда сиу нападали на их деревни и терпели поражение, пауни преследовали их, и, если им удавалось убить всех, они оставляли жизнь одному из врагов, чтобы он вернулся к своим и рассказал о произошедшем.

Но если противник оказывал яростное сопротивление, индейцы быстро меняли свои планы и в бешенстве убивали его. Как-то раз шайены нагнали двух кроу, которые укрылись в небольшой пещере. Шайены развели перед входом костер и выкурили их оттуда. Одного они убили сразу, а второму удалось прорваться и вскочить на лошадь. На его беду, животное оказалось медлительным, и шайены быстро догнали его. Они не стали убивать его, а, желая унизить, начали избивать хлыстами. Храбрый воин не смог вынести позора. Он осадил коня, ножом вспорол грудь одного из преследователей. После этого участь его была предрешена. Взбешенные шайены накинулись на него и искромсали, отрезав ему ступни, руки и голову.

Иногда индейцы рассказывали, как, пораженные храбростью врага, предлагали ему уйти. Джозеф Мик вспоминал, как однажды крупный отряд трапперов столкнулся с огромным лагерем черноногих. Несколько человек, заметив у озера небольшую группу краснокожих и «посчитав, что представилась прекрасная возможность пострелять их ради спортивного интереса», обстреляли их. Но оказалось, что рядом расположился большой лагерь их соплеменников, и теперь уже белым «спортсменам» пришлось удирать к своему лагерю. Когда обе стороны убедились, что силы их равны, вождь черноногих выехал с трубкой мира. Навстречу ему отправился знаменитый Джим Бриджер вместе с индианкой этого племени, которая была женой находившегося с трапперами мексиканца Лоретто. Вождь, увидев соплеменницу, в свое время похищенную индейцами кроу, протянул к ней руки, но Бриджер ошибочно расценил это как враждебный жест и взвел курок. Едва раздался щелчок, могучий черноногий, опасаясь предательского выстрела, схватил ружье, вырвал его из рук траппера и ударом по голове сбил бледнолицего наземь. Трапперы и индейцы кинулись друг на друга, завязался жестокий бой, во время которого черноногие увезли соплеменницу с собой. Несчастный Лоретто, слыша причитания жены, вскочил на коня и взял на руки своего ребенка. Он ворвался в центр враждебного лагеря и передал малыша в руки бившейся в истерике матери. Вдвоем они умоляли вождя не разлучать их, рассказывая, как Лоретто спас их соплеменницу от кроу, но все напрасно. Пораженный храбростью молодого мексиканца, вождь позволил ему уехать, но индианку заставил остаться, сказав, что она принадлежит его народу. Лишь спустя несколько лет разлученной семье удалось воссоединиться.

Иногда индейцы сохраняли жизнь врагу из страха перед ним. Во время одного из сражений с отрядом шайенов кайовы и команчи никак не могли убить единственного оставшегося в живых воина по имени Мышиная Тропа. В конце концов, потеряв нескольких людей, они знаками показали ему: «Забирай захваченную тобой лошадь. Мы дадим тебе седло. Возвращайся в свое селение и расскажи, что произошло». Шайен отказался, показав знаками, что его братья убиты и они должны убить и его. По словам кайовов, Мышиная Тропа был храбрейшим человеком из всех, кого они когда-либо видели, – он двигался быстрее лошади, был ловчее пантеры и сильнее медведя – человек, против которого оружие казалось бесполезным. Враги, которых было более ста, бросились прочь, а Мышиная Тропа поскакал, за ними. Два только что подъехавших кайова с ружьями спешились, подождали, когда шайен приблизится. Одна из пуль сломала шайену бедро, и он упал с лошади. Он сел и приготовился защищаться копьем, но вторая пуля сразила его. Кайовы и команчи бросилась вперед и отрезали ему голову, но после этого Мышиная Тропа приподнялся и сел. Это были конвульсии, но враги в страхе вскочили на лошадей и помчались в свой лагерь, где рассказали, что убили великого шамана, который снова ожил и собирается напасть на них. Женщины быстро собрали пожитки, и весь лагерь постарался поскорее убраться прочь, бросив палатки. Летом 1846 года огромный отряд кри и ассинибойнов атаковал маленький отряд черноногих. Им удалось перебить всех, кроме предводителя – человека, известного окрестным племенам своей мощной магической силой. Как и в первом случае, ему было предложено уйти, но он ответил: «Нет, я не уйду. Вы должны помнить, что сражаетесь со мной, Низким Рогом – тем, кто причинил много вреда вашему народу. Я рад, что нахожусь здесь… Вы убили всех моих людей. Я здесь один, но вам не сразить меня».

При внимательном изучении двух вышеприведенных и других схожих ситуаций обращают на себя внимание следующие факты. Убийство противника такого ранга высоко ценилось индейцами Равнин и значительно повышало статус победителя. В каждом случае вражеский воин успевал нанести серьезный урон нападавшим, что индейцы всегда приписывали наличию у человека большой магической силы. В понимании краснокожего было неразумно и слишком опасно атаковать бойца, которого духи охраняли лучше, чем его самого. Из индейских рассказов ясно видно, что к тому времени, как от нападавшей стороны поступало предложение уйти, они уже боялись атаковать, опасаясь потерь, и говорить о благородных жестах с их стороны не приходится. Известно много случаев, когда индейцы поворачивали коней и бежали, спасаясь от двух-трех воинов противника, хотя и превосходили их по численности в несколько раз. Однако не стоит приписывать подобные ситуации трусости – они были храбрыми воинами, но, в их понимании, тягаться с высшими, неподвластными им силами было глупо. Фрэнк Линдермэн писал.: «Для того, кто знаком с индейцами… (в этом. —Авт.) нет ничего невероятного. Уважение к большой магической силе и амулетам среди равнинных племен хорошо известно. Первые белые трапперы… не упускали возможности, сражаясь с индейцами, убедить своих противников, что магическая сила белого человека гораздо сильнее. Именно успех в этом часто служил причиной победы над более многочисленным противником. Но позвольте индейцу увидеть ЗНАК, почувствовать опасность, которая равна его собственной магической силе, и он не остановится ни перед чем… Старые воины из всех знакомых мне племен рассказывают подобные истории о тех днях, когда их магическая сила давала им победу над врагами, и все они постоянно приписывают свой успех в большей мере именно этой силе, чем своей удали».

Все белые современники отмечали, что раненый индейский воин, подобно медведю гризли, становился наиболее опасным противником. Если путь к отступлению был отрезан, он отстреливался или отбивался ножом, стараясь нанести врагу наибольший урон и погибнуть с честью. Ричард Додж писал: «Будучи раненым, индеец становится особенно опасным. Покуда не задет, он всегда променяет шанс убить кого-нибудь на шанс выйти сухим из воды. Но, получив серьезное ранение, он всегда становится чрезвычайно безрассудным и направляет все оставшиеся силы на месть. Он сражается с яростью волка… до тех пор, пока его глаз может отличить врага или его палец нажимает на спусковой крючок». Во время боя с отрядом техасцев и липанов команчи попытались спасти раненого товарища, но были отбиты. «Индеец лежал на спине и стрелял из лука вверх так, чтобы стрелы падали прямо на нас, – вспоминал очевидец, – пока молодой Флакко (сын вождя липанов. —Авт.) не подбежал, к нему под дождем стрел и не прикончил копьем. Он захватил его щит, но команчи атаковали столь яростно, что ему пришлось отступить, так и не сняв скальпа». В одной из схваток сиу со скаутами пауни полукровка пауни Бэт Бэйхилл преследовал пешего воина сиу. Стрела Бэта воткнулась сиу в туловище. Храбрый воин схватил стрелу двумя руками, продавил сквозь тело и, вытащив ее, наложил на свой лук и выпустил в Бэта, ранив полукровку его же собственной стрелой. Затем сиу сделал несколько шагов и упал замертво.

Позже выяснилось, что он был братом великого вождя брюле-сиу Пятнистый Хвост. Участником другой истории стал кроу Два Леггина: «Когда они (пиеганы. – Авт.) отступили, чтобы перезарядить ружья, я с боевым кличем выскочил вперед. Один из них приотстал, и я выстрелил ему в спину, попав в плечо. Он дотянулся до стрелы рукой, вырвал ее, сломал и бросил наземь, а затем выхватил нож и побежал ко мне. Отскочив в сторону, я выстрелил ему в грудь. Пиеган снова вырвал стрелу, сломал ее и выкинул. Я пытался держаться подальше от него и выпустил третью стрелу, попав ему в живот. Он зарычал, но, сломав и эту стрелу, сделал мне знак, чтобы я уходил. Я знаками показал, что собираюсь убить его. Тогда противник предложил мне подойти ближе, чтобы он мог драться со мной ножом, но я ответил отказом. Пиеган уже был полуживым, и опасаться его причин не было… Он попытался увернуться от моей следующей стрелы, но она вонзилась в его грудь так, что наконечник вышел из спины. Кровь хлестала из его рта и носа, пока он шел по направлению к своим. Я выстрелил еще раз, пиеган споткнулся, упал и через мгновение умер. Я скальпировал его и привязал волосы к своему луку». Позже к Двум Леггинам присоединились остальные воины кроу. Они содрали с головы мертвого пиегана остатки скальпа и усеяли его труп стрелами. Данный случай интересен еще и тем, что потом кроу обернули тело в бизонью накидку и водрузили его на скалу – так они выразили свое восхищение храбростью врага.

Живучесть краснокожих была поразительна. Помощь раненому оказывали при первой возможности. Кроу упоминали любопытный случай, когда один из воинов был ранен во время рейда: «Пуля пробила ему живот, и кишки стали вываливаться наружу. Тогда его друзья взяли иглу и сухожилиями зашили ему живот». Один боевой офицер отмечал: «Воля к жизни у краснокожего и количество ранений от пуль, которые он способен выдержать, указывают на наличие у него такой притуплённой нервной системы, которая бывает скорее у диких зверей, чем у людей. Удар пули обычно парализует так много нервных окончаний и мышц у белого человека, что сбивает его на землю, даже если пуля не задевает при этом жизненно важных органов. Индеец же не обращает на такие раны внимания, и, чтобы он упал, пуля должна войти ему в мозг, сердце или перебить позвоночник. Я сам видел, как индеец не остановился, когда две пули пробили его тело в 2–3 см от позвоночника, но он лишь перешел с бега на величавый шаг». Другой американец, проживший среди индейцев много лет, писал по этому поводу: «Индейцы получают опасные ранения, даже смертельные, и все же поправляются. Несколько лет назад ассинибойн был окружен тремя черноногими… три врага выстрелили в него, и все три пули попали в цель. Одна сломала бедро, вторая – голень другой ноги, а третья пробила живот и вышла навылет около почки и позвоночника. Черноногие бросились к нему, намереваясь скальпировать, провели ножом по голове и частично отодрали скальп, но ассинибойн продолжал яростно отбиваться. Тогда черноногие ударили его сверху длинным копьем. Наконечник вонзился несчастному под ключицу и вошел под правые ребра сантиметров на тридцать. Потом несколько раз пронзили его тело ножами. Сопротивляясь, ассинибойн сумел выхватить копье из рук черноногого и, тыча им в противников, вынудил их отступить на несколько шагов. Тем временем люди в лагере, услышав выстрелы и подозревая худшее, бросились на выручку. Враги бежали, а ассинибойны отнесли раненого в его палатку. Спустя несколько дней лагерь кочевал мимо форта, и я видел раненого. Он пребывал в столь плачевном состоянии, что нельзя было ожидать ничего иного, кроме его смерти. Погода стояла чрезвычайно жаркая, раны его стали фиолетового цвета, дурно воняли и имели все признаки гангрены. Лагерь откочевал, и спустя некоторое время раненый поправился. Наполовину отодранный скальп поместили на место, и он снова прижился… Этот человек все еще жив и… теперь соплеменники зовут его Тот, Кто Получил Много Ран».

Раненый воин всегда старался покинуть поле боя, но если это было невозможно, мог притвориться убитым. Пауни Путешествующий Медведь, раненный во время крупного сражения, был принят индейцем сиу за убитого. Когда тот наклонился, чтобы скальпировать мертвеца, пауни неожиданно обхватил его руками за шею, вырвал нож и зарезал, после чего благополучно скрылся. Хуан Гальван, в середине XIX века являвшийся одним из лучших разведчиков на Южных равнинах, рассказал, как выстрелил в команча, который мгновением раньше разрядил в него свое ружье. Индеец со стоном упал, на землю. Посчитав, что воин смертельно ранен, Гальван бросился дальше. Когда он отбежал от него метров на сто, команч вскочил на ноги, ударил себя по груди и закричал по-испански: «Ничего, ничего, ничего! Хорошо, хорошо, хорошо!» В тот же момент индеец выстрелил. Неизвестно, был ли воин ранен на самом деле, но мертвым он притворился, чтобы спокойно перезарядить ружье! По словам Доджа: «Многие белые люди были отправлены в свой последний путь, неосторожно подойдя к якобы мертвому индейцу».

Если был ранен верховой воин, он удерживался на лошади, обмотав вокруг ее туловища волосяную веревку. Иногда он подсовывал под эту веревку ноги, туго обматывая бедра. Гамильтон писал.: «Во время боя они могут лежать на боку лошади, а при ранении остаются верхом, пока не минует опасность». Индейцы не считали проявлением трусости, если раненый поворачивал коня и старался выехать в безопасное место. Даже если противнику удавалось ранить его во время рукопашной схватки, он мог попытаться бежать.

Попавшего в плен раненого противника враги либо убивали сразу, либо мучили до смерти, иногда сжигая на медленном огне.

Когда погибал или был ранен соплеменник, его друзья прилагали все усилия, чтобы вывезти тело и доставить его в безопасное место. Это было весьма рискованным делом, поскольку враги тоже старались добраться до него, обстреливая и атакуя со всей возможной яростью. Их целью было посчитать на теле «ку» и скальпировать. Индейцы яростно и отчаянно сражались, пытаясь спасти тело погибшего соплеменника до того момента, пока он не скальпирован. Если же врагам удавалось захватить его скальп, они оставляли попытки и бросали тело на поле боя, даже не трогая его. Но пока врагам не удавалось добраться до тела, соплеменники старались вывезти с поля боя тела раненых и погибших товарищей. Именно из-за этого практически никогда не были известны точные потери со стороны индейцев. Честные офицеры сообщали, в своих рапортах: «Потери индейцев неизвестны, но мы видели, как несколько воинов было сбито с лошадей». Менее правдивые указывали сотни убитых «доблестными солдатами» краснокожих там, где в действительности погибала всего пара воинов.

Петтис, ставший свидетелем спасения команча, под которым была подстрелена лошадь, и от удара о землю он потерял сознание, писал: «Как только он ударился о землю… к нему с разных сторон подскакали два оказавшихся поблизости индейца, свесились с лошадей, подхватили его за руки и волоком вывезли с поля боя, несмотря на град пуль, которым их одаривали наши солдаты. Индейцы всегда вывозят из боя своих убитых и раненых таким образом». Индейцы мчались на полной скорости и, одновременно наклонившись, подхватывали раненого или убитого соплеменника и, соединив усилия, рывком перебрасывали тело на лошадь одного из всадников. Некоторые воины могли в одиночку на полной скорости подхватить с земли тело очень тяжелого человека и забросить его поперек своей лошади. Иногда на тело набрасывали лассо и тащили за собой. Под шквальным огнем индеец подползал к погибшему соплеменнику, привязывал к его ноге длинную веревку, быстро убегал, а затем вытягивал тело в безопасное место.

Зимой или на пересеченной местности пешим воинам приходилось сложнее. Старый индеец вспоминал, как в бою с солдатами вынесли убитого шайена: «Завернув тело в одеяло, мы взялись за четыре угла. Вокруг свистели пули. Одеяло порвалось, и тело вывалилось в дыру. Тогда мы взяли погибшего за руки и ноги, донесли до лошадей, а затем передали родным». Сиу Белый Бык говорил, что обычно хватал тело за одну или обе руки и волок в безопасное место. Если лежал глубокий снег, он взваливал тело на спину и, держа его за руки, уносил прочь. Когда труп доставляли в безопасное место, его заворачивали в одеяло и ничком клали на седло поперек лошади. Шею привязывали к одной стороне седла, а ноги к другой, после чего увозили.

К сожалению, никто из историков и этнографов не задавался вопросом, почему воины, рискуя жизнью, прилагали все усилия, чтобы вывезти тело погибшего сородича с поля боя, но в то же время не уделяли никакого внимания, если врагам удавалось скальпировать его. Ответ на этот вопрос заключается не столько в их желании лишить врагов удовольствия изуродовать труп соплеменника, сколько в том, чтобы не дать им возможности впоследствии провести победные церемонии. Для проведения Пляски Скальпа было необходимо наличие вражеского скальпа или какой-либо части его тела. Если военный отряд в бою терял одного из бойцов, прикончив при этом даже десяток врагов, но воинам так и не удалось посчитать ни одного «ку» и скальпировать кого-либо из них, это считалось поражением, и они возвращались домой как проигравшие. Если же им удавалось захватить скальп, то после определенного периода скорби родственники погибшего обычно давали разрешение на проведение победных церемоний. Еще Льюис и Кларк отмечали, что среди индейцев Великих Равнин «убийство врага ничего не стоит, если с поля битвы не привезен его скальп».

В пешем отряде раненого несли на носилках, сооруженных из ветвей и шкур. Если позволяла численность отряда, чтобы передвигаться быстрее, носилки одновременно несли шесть человек, которых постоянно сменяли другие воины. Пешие пауни делали для раненых травуа из шестов. Известны случаи, когда им приходилось таким образом тащить раненых до своей деревни на протяжении нескольких сотен миль в зимнее время. Естественно, что некоторые из них по дороге умирали. Эдвин Дениг сообщал: «Раненого они (индейцы. – Авт.) выносят с поля боя на одеяле, бизоньей накидке или шкуре. Четыре человека берутся за углы и несут его, сменяемые другими воинами по мере уставания. Так они несут раненого в течение нескольких дней, а иногда и недель».

В конном отряде раненого везли либо на травуа, либо на отдельной лошади, привязывая его к ней. Старый Бизон, сиу, рассказал, как вез раненого в спину пятнадцатилетнего мальчика: «Мы положили одно из захваченных седел на лошадь и посадили на него раненого мальчика. Всю ночь я вел ее под уздцы. На рассвете мы устроились отдохнуть. Мальчику нечего было подложить под голову, поэтому я лег, и он положил голову на меня. Вблизи росли деревья, и на следующий день мы сделали для мальчика травуа, и я поехал на лошади, тащившей его… мальчик страдал от жажды. Чашки не было, я взял кусок бизоньей шкуры, набросал в нее снега, а затем положил туда раскаленный камень– Так он смог попить горячей воды».

Тяжело раненного или умирающего могли оставить, если он серьезно усложнял бегство, чем ставил под угрозу жизни остальных воинов. Впоследствии родственники или друзья возвращались, чтобы забрать его или его тело. Эдвин Дениг: «Когда они полагают, что человек ранен смертельно, его оставляют умирать в каком-либо лесочке, снабжая небольшим количеством провизии и боеприпасов. Порой они (оставленные раненые. – Авт.) поправляются самым удивительным образом». Как правило, раненый воспринимал происходящее хладнокровно, а порой и сам просил товарищей бросить его и спасаться. Один из таких случаев произошел в 1839 году, когда небольшой отряд кайовов был загнан мексиканскими солдатами в пещеру. Ночью они попытались взобраться на вершину скалы и бежать. Воин по имени Дагои был ранен и не мог сделать этого. Он попросил товарищей не бросать его, но те ответили, что если останутся с ним или потеряют время, вытаскивая его, то погибнут все. Дагои спокойно выслушал их и ответил: «Когда доберетесь домой, скажите моим друзьям, чтобы они вернулись и отомстили за меня».

Случалось, что брошенный воин выживал и спустя некоторое время возвращался в родное селение, как это произошло с шайеном Большой Головой, вождем общества Лис и знаменитым воином. Он умирал от потери крови. Воины прислонили его спиной к огромному камню, обернули одеялами. Добравшись до селения, шайены рассказали о случившемся. Родственники обрезали волосы и убили его лучшего военного коня, как того требовал, обычай. А члены общества решили отправиться на место гибели своего вождя, чтобы похоронить. Однако Большая Голова выжил и удачно добрался до селения. Люди очень радовались такому исходу. Впоследствии он еще несколько раз был ранен в боях, но всегда поправлялся.

Удивительный случай произошел с кроу по имени На Вершине Быка. Пуля разбила ему берцовую кость. Друзья оттащили раненого юношу в лесок и решали, что делать. Юноша понимал, в какое опасное положение ставит товарищей, и потому сказал: «Лучше оставьте меня. Вы не можете помочь. Отправляйтесь домой». Воины соорудили для него хижину, собрали запасы хвороста для костра, принесли воду и пищу. Его младший брат остался рядом, чтобы заботиться о нем. Когда отряд вернулся домой, возлюбленная На Вершине Быка решила спасти его. Один из воинов разъяснил ей, как найти его, и добавил: «Если ты не замерзнешь и не погибнешь, то сможешь добраться». Девушка тайно собрала себе в дорогу еды и ускользнула из лагеря. Она пересекла по льду много рек, мерзла ночами, но все же нашла любимого. С помощью младшего брата юноши они начали путь домой, но неожиданно на их пути появился отряд враждебного племени. И снова юноша уговаривал своих спасителей бросить его, но девушка твердо сказала: «Я проделала долгий путь, чтобы увидеть тебя, и если тебе суждено умереть, я умру вместе с тобой». По счастливой случайности отряд чужаков повернул в сторону, и троица благополучно добралась до родного селения.

Много Подвигов вспоминал, как был поражен неумением белых солдат перевозить раненых: «Я видел, как солдаты глупо поступали со своим вождем (офицером. —Авт.), который был ранен в лицо. Человек находился в плачевном состоянии, и, чтобы увезти его, солдаты связали пару шестов между двумя мулами и положили беднягу на прикрепленное к шестам одеяло. Когда мулы подошли к крутому склону, веревки порвались, животные побежали, а раненый покатился по холму головой вниз… Ни один индеец не поступил бы так с тяжело раненным человеком. Я с радостью бы сказал солдатам, как надо обойтись с их вождем, но они не спрашивали, и я промолчал».

По возвращении в лагерь к раненому приглашали шамана. Генри Брекенридж писал, что арикары после боя или возвращения отряда всех раненых сразу свозили в находящийся в деревне «храм» – общественный церемониальный дом, называемый арикарами Магическим жилищем, где за ними ухаживали шаманы.

Стоицизм краснокожих восхищал белых современников. Один из них вспоминал замечание, сделанное ему индейским воином: «Я спал у костра, когда ко мне подошел индеец и, растолкав, сказал:

– Почему ты стонешь и издаешь столько шума?

Я ответил, что не знаю, поскольку спал, но, вероятно, причиной тому моя рана на голове.

– Твоя рана ничто. Взгляни на тех шестерых воинов, спящих там! Их раны гораздо серьезнее твоей, но они не стонут. А из-за тебя мы все не можем заснуть».

Пеший индеец-одиночка (например, охотник), атакованный вражеским отрядом, подвергался огромной опасности и, как правило, погибал. Если только под ним был хороший, быстроногий конь, у него появлялся шанс спастись бегством. Когда шанса на спасение не было, краснокожий яростно дрался до конца.

Однажды отряд шайенов наткнулся на пауни, который ехал на старом, медлительном муле. Понимая, что ему не удастся ускакать, пауни спрыгнул и бросился бежать. По пути ему попалось логово койота, и он набросил поверх него бизонью накидку, стянул с себя мокасины и положил их так, чтобы создавалось впечатление, будто это лежит спрятавшийся человек. Хитрость ненамного задержала преследователей. Шайены окружили логово и атаковали. Один даже посчитал «ку» на «враге»! Можно представить его разочарование, когда под накидкой оказалась пустота. Шайены бросились вдогонку. Позднее им удалось найти место, где пауни прятался на самом деле. Поняв, что его обнаружили, храбрец выскочил из укрытия, держа в одной руке лук, а в другой несколько стрел. Он указал на солнце и знаками показал, что сам подобен этому светилу и для шайенов будет большим подвигом убить его. Пауни сам бегал за ними! По признанию шайенов, если бы у него была лошадь, он бы перебил многих из них. Шайены стреляли в него, и после одного из выстрелов он упал. Обрадованные шайены бросились к нему, но оказалось, что пауни опять схитрил. Он вскочил на ноги и снова погнался за шайенами! В конце концов храбрец был застрелен. Шайены долгое время не подходили к нему, опасаясь новой хитрости. По словам шайенов, этот пауни, должно быть, был сумасшедшим, иначе не смог бы сражаться так яростно и храбро.

Скаут пауни Ведет Себя Как Лисица.

1868 г.

Возможно, они и были правы, но ситуации, в которых одинокий воин пауни, не задумываясь, смело принимал бой, несмотря на численный перевес противника, отчаянно бросался в драку и не выходил из боя, даже если враги предлагали ему идти своей дорогой, встречаются в литературе столь часто, что, видимо, храбрость на уровне сумасшествия была присуща большей части мужского населения этого племени. Если воин пауни раздевался догола, это означало, что он собирался победить или умереть. Он снимал даже набедренную повязку, обвязывал ее вокруг головы, оставляя концы болтаться с боков или сзади. Полковник Додж в 1867 году был свидетелем такого поведения воина пауни, когда на охоте они вдвоем подверглись нападению полусотни враждебных сиу. Они доскакали до выгодной позиции, спешились и приготовились сражаться. Пауни скинул одежду, оставшись полностью нагим. Он достал много узких красных, синих и белых лент, которые привязал к своим волосам и к гриве и хвосту скакуна. Вероятно, эти ленты свидетельствовали о его принадлежности к какому-то воинскому обществу. Голый, он восседал на спине неоседланного скакуна «с огнем в глазах, решимостью на лице, карабином «Спенсер» в одной руке и поводьями и «кольтом» в другой». Вскоре подскакали сиу. Когда они уже были метрах в двухстах от беглецов, Додж поднял ружье, и сиу отступили. Так повторялось несколько раз, и каждый раз, когда сиу отступали, Доджу едва хватало сил удержать жаждавшего крови пауни от их преследования.

Пауни считали, что существует связь между храбрым человеком и бизоном. Храбрейшие воины входили в общество Бизоньей Пляски. Время от времени они в одиночку уходили поохотиться, осмотреть окрестности или искать видения. И тогда на них могли напасть рыскавшие в округе сиу. Иногда пауни сражался часами, отстреливаясь, уворачиваясь от стрел, ударов копий и палиц. В итоге земля в том месте, где дрался воин, вытаптывалась так, что становилась похожа на углубления, оставляемые валяющимися бизонами. Позднее, когда пауни проходили мимо таких мест, а рядом лежали человеческие кости, они понимали, что здесь погиб очень храбрый человек.

Если храбрец мог продержаться до темноты, у него появлялся шанс улизнуть. Случалось, что после долгой битвы воину удавалось убить нескольких врагов, а остальных обратить в бегство. Когда он возвращался к своим, его губы были обкусаны до крови от напряжения, а язык распухал и становился жестким от обезвоживания. Рука, которой он держал лук, была стерта в кровь, а пальцы, натягивавшие тетиву, – содраны до костей. Одним из таких был Два Вождя. Никто более не вступал с ним в спор – в обычае пауни было никогда не расстраивать таких людей. «Ветита-хахара» – «он познал себя», – говорили о них, подразумевая, что они познали вкус смерти. Также говорили о людях, которые подвергались нападению врагов, численность которых превосходила их группу пятнадцать к одному.

Существует много свидетельств того, что уродование трупов противника было широко распространенной практикой всех индейских племен Дикого Запада. Если у кого-то из отряда черноногих от рук людей этого племени погиб близкий родственник, он уродовал тело убитого врага, мстя за члена семьи. По словам индейцев, мститель часто отрезал у трупа руку, проделывал в ней дырку и, продев в нее веревку, привязывал трофей к узде своего коня. Так он приезжал в лагерь. Отрезанную руку несли во время Пляски Скальпа, как символ мести за погибшего родича. После пляски руку либо закапывали, либо выкидывали. Хвост Ласки утверждал, что племена конфедерации черноногих обычно не делали этого, но «если у мужчины от рук врага погиб брат или сын, он отправлялся в военный поход с намерением отомстить. Если удавалось убить врага, этот человек и уродовал его труп… Но если мотива мщения не было, не было и уродования». Однако в войнах ежегодно гибло столько людей, что желающих отомстить за того или иного родственника всегда было много.

Ожерелье из человеческих пальцев

Роберт Кэмпбелл вспоминал, какчерноногие убили ушедшего далеко от группы вождя трапперов-ирокезов Пьера, а спустя некоторое время трапперы «нашли часть ноги старого Пьера». Солдаты, атаковавшие селение шайенов 25 ноября 1876 года, обнаружили в их лагере два ожерелья из человеческих пальцев и кожаный мешок, в котором находились кисти правых рук шошонских младенцев. Вичиты, убивая конокрада, по обычаю рубили его тело на куски, которые раздавали соплеменникам, чтобы те подвесили их к шестам и танцевали с ними несколько дней. Пиеган Переходящий Воду Вброд в юности принял участие в схватке с ассинибойнами. После того как он снял скальп с ассинибойна, к нему приблизился брат и велел отрезать у трупа кисть. Он так и сделал. Брат привязал отрезанный трофей к уздечке принадлежавшей Переходящему Воду Вброд лошади. Они вернулись в лагерь, и после победной пляски кисть ассинибойна была выброшена.

Берландье писал, что: «У племен Техаса, если битва происходила недалеко от селения, существовал обычай притаскивать в него труп противника, который сразу же оказывался в руках женщин. Они устраивали над ним пляски и оскорбляли столь непристойными действиями, что их нельзя описать». Они даже шутливо пытались вступить с ним в половую связь, издеваясь над тем, что он не может этого сделать, поскольку тело потеряло физические способности. Франсиско Руис был в лагере команчей, когда те обнаружили и убили осейджа. Воины притащили труп в лагерь и к ним сразу подбежала женщина, которая попросила их отдать ей его на несколько минут. Она бросилась на него, тщетно пытаясь вставить пенис трупа себе во влагалище. Женщины как бы насиловали поверженного врага, унижая его мужское достоинство. Подобный обычай существовал и у некоторых других племен.

В лагерь могли привезти не целый труп врага, а его части. Дениг был свидетелем того, как в 1835 году сиу нагнали и убили два десятка конокрадов пауни и арикара. «Победители вернулись в лагерь, везя с собой головы, кисти, ступни и прочие части тел убитых врагов. Кисти и ступни были насажены на палки, которые старухи парадом пронесли по лагерю. К скальпированным головам привязали веревки и таскали их по лагерю. Мальчишки бежали следом и стреляли в них из луков и заряженных порохом ружей, били камнями и томагавками, подбадриваемые старыми фуриями». Воины понков, убив врага, скальпировали его, а затем отрезали ему голову и выбрасывали ее прочь. Знак, обозначающий понков на языке жестов, произошел из-за этого обычая. Они также отрезали у трупов кисти и выбрасывали их, резали спину павшего врага в виде шахматной доски, что у них называлось «сделать из спины врага барабан». Все эти действия считались храбрыми поступками. Как-то раз, перебив маленький отряд сиу, понки собрались вокруг трупа самого меткого из врагов и изрезали его на куски. Каждый воин взял по куску. Один забрал голову, другой руку и т. д. Они вернулись в поселение и ездили по нему с кусками в руках, пока женщины танцевали Пляску Скальпов. Позже одна старуха собрала выброшенные куски и похоронила, чтобы дети не видели их валяющимися по округе. Людям, которые наблюдали за ней, она сказала: «Они заслужили это, напав на нас, когда мы не хотели войны, но как бы то ни было, они люди».

Если враг оказывал яростное сопротивление и убивал кого-либо из воинов, соплеменники набрасывались на него и кромсали на куски. Деревянная Нога так рассказал, об уродовании трупа врага, убившего во время боя двух шайенов: «Мы расчленили тело старика шошона, отрезали ему руки, ступни и голову, вспороли грудь и живот. Я стоял там и смотрел на его сердце и печень. Потом мы разрубили типи, подожгли его вместе со всем содержимым и положили останки шошона в костер. Ушли мы лишь после того, как все сгорело и остались лишь зола и угли». Хидатсы уродовали трупы врагов всевозможными способами. Иногда они разводили огромные костры, бросали их туда и сжигали, а иногда перед этим рубили на части. Лефорж видел, как кроу уродовали тела мертвых врагов, после чего, накинув на шею трупа веревку, таскали по округе. Принц Максимилиан стал свидетелем нападения отряда из шестисот ассинибойнов и кри на небольшой лагерь черноногих у форта Маккензи в августе 1833 года. Когда враги были отбиты, на поле боя остался лежать труп ассинибойна – единственное тело, которое они не смогли увезти. Когда Максимилиан вышел из форта, с убитого уже сняли скальп, и черноногие вымещали на нем свою ярость. «Мужчины стреляли в него из ружей, а женщины и дети били его тело палками и камнями. Я хотел получить череп индейца, но вскоре от головы ничего не осталось».

Войны с белыми людьми не стали исключением. Взбешенные большими потерями и постоянным преследованием, краснокожие вымещали накопившуюся злость на телах убитых солдат. Интересно отметить, что если тела индейских врагов краснокожие часто резали на куски, с трупами евро-американцев так поступали редко. Обычно их уродовали, после чего усеивали стрелами, не вытаскивая их после этого. Например, в теле лейтенанта Граттана, рискнувшего атаковать лагерь невиновных сиу, позже насчитали 24 стрелы. Обследование убитых на Литтл-Бигхорн показало, что большинство трупов солдат было изуродовано до неузнаваемости. Некоторые были поставлены на четвереньки на коленях и локтях, а их зады утыканы стрелами. По словам рядового Кол мена, ярость индейцев была такова, что они изрезали даже кавалерийских лошадей. Во время нападения Кастер на селение шайенов на р. Вашита индейцы перебили небольшое отделение майора Джоэла Эллиота. Все трупы были перевернуты лицом вниз и утыканы стрелами. Доктор Липпинкот, обследовавший трупы погибших, составил список повреждений. Вот некоторые из них:

Капрал Вильям Кэррик. Пулевое отверстие в голове, обе ступни отрезаны, горло перерезано, левая рука сломана, пенис отрезан.

Рядовой Томас Доуни. Отверстие от стрелы в районе живота, грудная клетка вскрыта, правое плечо разрублено томагавком.

Рядовой Карсон Майерс. Несколько пулевых отверстий в голове, скальпирован, 19 пулевых отверстий в туловище, пенис отрезан, горло перерезано.

Неизвестный. Голова, правая рука и пенис отрезаны, в спине три пулевых отверстия и девять отверстий от стрел.

Майор Джоэл Эллиот. В черепе два пулевых отверстия, и еще одна пуля вошла в левую щеку. Правая рука и пенис отрезаны. Мизинец левой руки отрезан, горло перерезано. На правой стороне паха и икрах сделаны глубокие разрезы.

Обезображенный труп сержанта Фредерика Вильямса, убитого военным отрядом сиу и шайенов в окрестностях форта Уоллес, штат Канзас. 26 июня 1867 года. По фотографии Я Белла

Полковник Каррингтон составил список увечий, причиненных трупам солдат, убитых сиу и шайенами во время Битвы Феттермана в 1866 году:

глазные яблоки вынуты и положены на камни;

носы отрезаны;

уши отрезаны;

челюсти отсечены;

зубы выбиты;

суставы пальцев отрезаны;

мозг вынут из черепов и положен на камни, рядом с другими частями тела;

внутренности вынуты;

кисти рук отрезаны;

ступни ног отрезаны;

руки вывернуты из суставов;

гениталии отрезаны и т. д.

Благодаря англичанину Вильяму Беллу до нас дошла фотография изуродованного трупа сержанта Фредерика Вильямса, убитого воинами отряда шайенов, сиу и арапахов у форта Уоллес. На сегодня она является самым известным снимком такого рода и была сделана сразу после того, как индейцы скрылись. Несчастный лежал на спине, и в его теле торчало пять стрел. Туловище вспорото от паха до груди, горло перерезано, нос отрезан, скальп снят, на руке и ногах от колена до таза сделаны надрезы. По сведениям Белла, и с ним соглашаются современные исследователи, по нанесенным уродованиям можно было узнать, воинами какого племени они сделаны. Носы отрезали арапахо, руки и пальцы отрезали или делали на них надрезы шайены, а горло перерезали сиу. Кроме того, сиу резали бедро жертвы – некоторые исследователи утверждают, что правое, некоторые – левое. Возможно, они делали и то, и другое. Кайовы отрезали врагам одно или оба уха. По словам Уилбора Найя, это было своего рода «торговой маркой» кайовов. Об этом же сообщал Джошуа Батлер. Осейджи, помимо скальпирования, отрезали у жертв головы.

Каннибализм в том или ином виде до XVIII века имел широкое распространение практически во всех уголках Нового Света. В ранних сообщениях иезуитов и дневниках путешественников можно без труда отыскать упоминания о людоедстве среди многих племен, населявших северные, восточные, южные и юго-восточные районы США. Среди любителей человеческого мяса отмечали ирокезов, гуронов, виннебаго, оджибвеев, оттавов, ото, айовов, потаватоми, кри, кэддо, вичитов и другие племена. Во многих случаях причиной людоедства становился голод, но некоторые из племен поедали врагов из-за любви к человеческому мясу. Например, ирокезы с большим удовольствием мучили пленников – мужчин, женщин и детей, а затем пожирали их. При этом вокруг было много дичи, и недостатка в еде они не испытывали. Известны случаи, когда виннебаго убивали приходивших к ним в гости оттавов и иллинойсов, после чего варили и поедали их. Учитывая факт, что некоторые из лесных племен впоследствии ушли на Равнины и обосновались там, нет ничего удивительного, что отголоски варварского обычая порой проявлялись и в XIX веке. Переселенные на Равнины в первой половине XIX века правительством США восточные племена продолжали практиковать ритуальный каннибализм до 1850-х годов. Летом 1845 года переселенные с востока на Индейскую Территорию пианкишо убили и съели конокрада пауни. Последний зарегистрированный случай среди потаватоми произошел в 1854 году, когда после боя они привезли домой сердца осейджей. Интересно отметить, что иезуиты называли ранних сиу единственным восточным племенем, отвергавшим каннибализм. В ранние времена они, в отличие от других восточных племен, практически не подвергали пленников жестоким пыткам. Один из редких случаев произошел в конце XVII века, когда вождь оттавов побывал в селении сиу, был хорошо принят и в ответ пригласил вождя сиу к себе. Когда тот прибыл к оттавам с группой родственников, гостей радушно приняли, накормили, а затем коварно убили, сварили и съели. Сиу вышли на тропу войны и захватили вождя оттавов. Они привязали каннибала к столбу, срезали с его ног куски мяса, жарили их, после чего скармливали Оттаву его же плоть. По сообщениям иезуитов, такая жестокость была неслыханной для сиу, но можно понять их ярость.

Джон Вилльямс, тонкава

Среди племен Северных равнин остаточные проявления каннибализма встречались среди равнинных оджибвеев и кри. Эдвин Дениг писал в 1854 году, что слышал, будто в последние годы арикары несколько раз пожирали целые тела врагов. Хидатсы заявляли, что никогда не ели своих врагов и не слышали, чтобы какое-либо из равнинных племен, кроме оджибвеев и кри, делало это. В литературе встречаются сообщения, которые косвенно могут свидетельствовать о людоедстве среди хидатсов. Например, однажды, отбив нападавших сиу, хидатсы из поселения «Подобное Рыболовному Крючку» триумфально вернулись, волоча за собой тело убитого врага. Паллисер, будучи свидетелем события, писал, что мальчишки начали стрелять в тело из луков, а «женщины отрезали ножами куски плоти, которые они варили и пожирали». Однако, по словам хидатсов, эта битва произошла, когда у них гостили оджибвеи. Воронье Сердце слышал от родственников о столкновении, случившемся за несколько лет до его рождения, в котором оджибвеи выступали на стороне хидатсов. Когда, отбив сиу, воины хидатсов вернулись, они увидели, что оджибвеи уже развели костер и жарили мясо врагов. «Они срезали куски плоти с ног, что, по их словам, давало съевшему силу быстрого бегуна, отрезали уши, жарили их и поедали. Наши люди испугались и стояли в отдалении». Альфред Боуэрс писал: «Я сомневаюсь, что хидатсы практиковали каннибализм, по крайней мере в XIX веке, хотя Волчий Вождь полагал, что некоторые молодые люди, посещавшие оджибвеев, пробовали мясо врагов, если им его предлагали и рядом не было старших (воинов хидатсов. —Авт.)». Вашингтон Мэттьюз также упоминал воспоминания Паллисера. К тому времени, когда Мэттьюз прочитал их, он уже несколько лет был знаком с хидатсами и изучал их. Он был крайне удивлен, поскольку никогда не слышал о каннибализме среди них и знал примеры, когда хидатсы умирали от голода, но не смели подумать о спасении себя поеданием себе подобных, «что среди голодающих европейцев не было редкостью». Мэттьюз слышал от бывших компаньонов Паллисера о его честности, а многие случаи из его повествования подтверждались в других источниках. Он опросил многих белых старожилов и стариков-индейцев, но все они утверждали, что никто из хидатсов ни при каких условиях не пробовал человеческой плоти. При этом его информаторы также указали, что кри иногда поедали части тел убитых ими врагов.

Среди племен Техаса только у каранкавов была стойкая репутация каннибалов. Они съели нескольких мореплавателей, заблудившихся на побережье Техаса и Луизианы, включая двух членов французской экспедиции в Рефуджио. Будучи в Техасе в 1842 году, Вильям Боллаерт слышал, как вождь каранкавов Капитан Франсиско хвалился, что: «Сердце белого человека было самым вкусным мясом, которое он когда-либо отведывал». Несомненно, именно эта черта каранкавов была основным фактором постоянных попыток белых людей уничтожить племя, что привело к его исчезновению еще до 1860 года. Берландье слышал, что тавехаши варят плоть своих злейших врагов осейджей с тыквой и очень любят это блюдо, считая его невероятно вкусным. В XVIII и начале XIX века часто сообщалось о каннибализме среди асинаев, кичаев, кэддо, липанов и тонкавов. Лагарп писал, как по прибытии к вичитам вождь селения сообщил ему, что, если бы он появился на несколько дней раньше, вичиты могли бы продать ему семнадцать пленников липанов, но, к сожалению, они уже съели их во время последнего пиршества. Наиболее дикий пример каннибализма липанов произошел в 1737 году, когда они убили женщин из миссии Сан-Франсиско-де-ла-Эспада недалеко от Сан-Антонио. Три женщины были беременными, и липаны вырезали из их животов зародышей и съели. Но в 1828 году Берландье писал: «Некоторые из этих людей (липанов. – Авт.) иногда поедают плоть врагов, убитых ими в битве, но позволяют себе подобные каннибальские оргии, только дабы удовлетворить месть и утолить ярость».

В начале XIX века сообщалось о каннибализме среди команчей. В то время они были в мире с липанами и вместе с ними блокировали форт Байя-дель-Эспириту-Санто. Когда индейцы приблизились к одной из миссий, монахи с неофитами укрылись внутри, но тем удалось захватить двух мальчишек. Команчи и липаны убили их, а затем поджарили над огнем и съели на виду у миссионеров. Также сообщалось о случаях, когда ненависть между команчами и осейджами приводила к тому, что они поедали друг друга. В первом случае мальчиков, возможно, съели именно липаны, а подозрение, подобно ситуации с хидатсами, пало и на присутствовавших команчей. Уоллес отмечал, что в давние времена, когда команчи отделились от шошонов и мигрировали на юг, некоторые из них, возможно, знавали вкус человеческого мяса, поскольку известны случаи, когда шошоны в периоды голода поедали себе подобных. Но даже среди них, узнав о содеянном, таких людей вешали, считая, что, попробовав человечину даже один раз, людоед становится ненасытным и не может остановиться. Тем не менее команчи XIX века с отвращением отвергали саму мысль о том, что при каких-либо условиях их соплеменники могли стать каннибалами.

Относительно второго случая нельзя забывать, что многие слухи о каннибализме зачастую возникали в результате недопонимания, наговора или просто невинной шутки, как это однажды произошло с шайенами. В 1876 году полковник Рейнолдс атаковал селение сиу Пса и шайенов Старого Медведя. После боя несколько шайенов сидели у костра и жарили куски свежего мяса. К ним подошел сиу Маленький Щит и встал погреться у огня. Индейцы не ели с прошлого вечера, и голодный сиу, не знавший шайенского языка, взял кусок мяса и начал жарить. Шайены решили проучить невежливого союзника. После того как Маленький Щит проглотил несколько кусочков, один из них встал и пояснил на языке жестов, что они нашли толстого солдата, изрубили его на куски и сейчас сиу вместе с ними имеет честь лакомиться человечиной. Шайены выглядели серьезно, и Маленький Щит пришел в ужас. Он ничего не знал об обычаях шайенов и решил, что они каннибалы. Вестал писал в 1930-х годах: «Некоторые сиу до сегодняшнего дня верят, что шайены тогда съели мертвого солдата». А Маленький Щит… по его словам, мясо, «как бы там ни было, оказалось очень вкусным». Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что частичные проявления каннибализма у шайенов все же существовали, о чем будет сказано ниже.

К XIX веку у большинства равнинных индейцев эта практика вызывала неприязнь и отвращение, однако сильная ненависть могла сподвигнуть отдельных воинов к частичным проявлениям каннибализма. Как правило, объектом поедания становилось человеческое сердце. Дениг писал, что сиу, ассинибойны и кри иногда вырезают у врага сердце, насаживают его на палку и зажаривают на огне. Они танцуют вокруг, поют, и каждый откусывает по небольшому кусочку и проглатывает. Он отметил, что эта процедура в упомянутых племенах не имеет под собой религиозных ассоциаций, а служит лишь для унижения убитого врага и вымещения собственной ярости. Во время йеллоустонской экспедиции Стэнли 1873 года были убиты двое отдалившихся от основной колонны белых людей. Ходили слухи, что известный лидер хункпапа-сиу Дождь на Лице хвалился, что это именно его рук дело[39]. Когда в 1874 году индеец появился в агентстве Стэндинг-Рок, генерал Кастер отправил своего брата Тома и около 70 кавалеристов арестовать его. Ночью 18 апреля 1875 года Дождь на Лице бежал из тюрьмы форта Линкольн. Позже он нарисовал, на куске бизоньей кожи окровавленное сердце и отправил Тому, поклявшись вырвать ему сердце. В следующий раз они встретились в 1876 году во время Битвы на Литтл-Бигхорн. 12 августа 1894 года Дождь на Лице дал. интервью У. Кенту Томасу, в котором так рассказал о произошедшем: «Там я заметил Коротковолосого (Тома Кастера. – Авт.) и вспомнил свою клятву. Я был взбешен… Не помню, скольких солдат я убил, стараясь добраться, до него. Он узнал меня, а я засмеялся… Я видел, как он закричал, но из-за шума не смог разобрать слов. Он был испуган. Оказавшись поближе, я выстрелил в него из револьвера… спрыгнул с коня, вырезал его сердце, откусил кусок и выплюнул его ему в лицо. Затем я вскочил на своего жеребца и поскакал, потрясая сердцем в воздухе. Я был удовлетворен… Скальпировать его я не стал»[40].

Также известен случай, когда арикара Медвежьи Уши попытался убрать соперника с пути к сердцу возлюбленной. За попытку убийства его изгнали из племени, и он присоединился к сиу, с которыми в то время арикары были в мире. Столь сильна была страсть юноши, что он даже отрубил себе два пальца на левой руке. Спустя семь лет соперники неожиданно встретились в долине р. Кэннонбол. По словам корреспондента New York Tribune Сэмму-эла Бэрроуза, Медвежьи Уши убил своего противника, вырвал его сердце и, хорошенько отварив, съел, сколько смог. Удивительно, но после этого ему удалось вернуться в родное племя и жениться на той, которую он так долго любил. Вильям Кертис из чикагской газеты Inter Ocean встретил пожилую парочку в 1.874 году в форте Линкольн. О горячо любимой. Медвежьими Ушами жене он написал: «Вакатана – огромная, толстая, грязная, скво…»

Оба вышеуказанных случая можно отнести лишь к проявлениям ослепляющей человека ненависти, но во многих племенах существовал и ритуальный каннибализм, при котором воины съедали сердце врага. Например, знаменитый воин кайовов Поедатель Сердец (умер в 1853 году) получил свое имя, потому что съедал кусочек сердца каждого из убитых им врагов. Ричард Бертон упоминал обычай ютов съедать сердце смелого врага или какую-либо другую часть его тела, чтобы получить его храбрость. Роберт Лоуи отмечал, что у их соседей шошонов такого обычая не существовало. Скиннер сообщал, что воины айовов часто съедали сердца врагов, чтобы получить их храбрость. Братьям не позволялось есть сердце одного и того же врага, иначе между ними могла возникнуть вражда. Фрэнк Линдермэн, изучавший племена Северных равнин, писал: «Я знаю старого воина, который рассказал мне, что однажды съел кусочек человеческого сердца – сердца чрезвычайно храброго врага и что в молодости он много раз видел, как это делали другие». Линдермэн не уточнил, к какому племени принадлежал старик, но отметил, что он не был кроу. Шайенский каннибализм был напрямую связан с запретами владельцев военных щитов. Приблизительно в 1868 году шайенский шаман и предсказатель Бешеный Мул изготовил четыре одинаковых щита, в центре каждого из которых изобразил Громовую Птицу, дарующую владельцу мощные колдовские и защитные силы. Одним из многочисленных ритуалов, связанных с этими щитами, было поедание человеческого сердца. После получения щитов четверо воинов должны были съесть по небольшому кусочку сердца первого же убитого врага. Кроме того, каждая шайенская община имела собственные щиты и свойственные только им ритуалы и табу. Владельцам щитов из общины хеватаниу запрещалось есть сердце любого животного, а также мясо, сваренное вместе с сердцем. Нарушение табу влекло всевозможные несчастья. Следовать ему было очень сложно, поскольку бизонье сердце обычно варили в одном котле с другим мясом, и человек мог случайно съесть мясо в палатке друга. Но владелец щита мог освободиться от соблюдения столь нелегкого запрета, съев сырое или высушенное сердце врага. По словам Волчьего Вождя, он никогда не ел ничего столь неприятного, как человеческое сердце, – еле проглотил его. Произошло это так. В бою шайены убили кроу, вырезали его сердце, порезали на тонкие куски, высушили их на солнце, после чего растолкли в порошок. Затем они соорудили палатку потения, и все, кто должен был принять участие в церемонии, вошли в нее. Каждый участник брал щепотку сушеного сердца, медленно поднимал ее к небу, каркал, подражая вороне, и проглатывал ее.

Вождь тонкавов Грант Ричардс с женой

Наиболее часто в XIX веке упоминались случаи каннибализма среди тонкавов. Очевидцами их людоедства становились даже белые люди. Ной Смитвик: «Убив и скальпировав его (команча. – Авт.), они (тонкавы. – Авт.) отказались продолжать преследование, заявив, что им необходимо вернуться домой и отпраздновать событие пиром и Пляской Скальпов. Ободрав мясо с трупа команча, они взяли у Пасса Веббера большой котел, побросали в него мясо команча и много маиса и картофеля – самое отвратительное месиво, которое видели мои глаза. Когда мясо было готово и остужено достаточно, чтобы его можно было вытаскивать руками, все племя собралось вокруг, запуская в котел руки и поедая его содержимое с такой жадностью, словно были не людьми, а свиньями. Нажравшись на этом восхитительном пиршестве, они разлеглись и проспали до вечера, после чего завершили веселье Пляской Скальпов». Техасский рейнджер Роберт Холл участвовал в разгроме команчей на Плам-Крик в 1840 году. Он писал: «Спустя некоторое время (после боя. —Авт.) они (тонкавы[41]. —Авт.) стали петь и плясать, и я ощутил запах горелой плоти. Приподнявшись, я осмотрелся и увидел, что наши союзники жарят труп команчского воина. Они отрезали от него куски и жарили их на палочках. Любопытно, что поедание плоти действовало на них, как спиртное. Они стали вести себя, словно пьяные… плясали, бессвязно кричали, выли, пели и приглашали меня подойти отведать ломтик команча. Они говорили, что это сделает меня храбрее. Я был очень голоден, но не настолько, чтобы стать каннибалом. Тонкавы праздновали победу самым диким образом до рассвета». Широко известный на Равнинах разведчик из племени делаваров Черный Бобр тоже был свидетелем каннибализма тонкавов. По его словам, они вырезали сердце врага, порезали на мелкие куски и сварили в котле вместе с маисом, после чего съели содержимое котла, причем каждый воин проглотил по куску сердца. Любопытно замечание Черного Бобра, отметившего, что пиршество это было ритуальным, а не простым набиванием желудка.

Пристрастие тонкавов вызывало такую ненависть окружающих племен, что несколько раз племя едва не было уничтожено полностью. В 1862 году тонкавы убили и съели мальчика кэддо, охотившегося на оленей. Это переполнило чашу терпения соседних племен, и ночью 23 октября огромный отряд, состоявший из воинов шауни, делаваров, кэддо и других племен, атаковал агентство тонкавов вблизи Анадарко в Оклахоме. Лагерь тонкавов находился неподалеку, и, услышав шум и увидав полыхающие здания агентства, они бежали прочь. На рассвете мстители обнаружили их следы и нагнали каннибалов, укрывшихся в небольшой роще. Воины тонкавов были вооружены лишь луками и стрелами, в то время как их противники имели хорошие ружья и достаточно боеприпасов. Началась резня. Из трехсот тонкавов пробиться через окружение и бежать удалось только полутора сотням. Среди убитых оказался и широко известный вождь Пласидо. Но даже эта резня, в которой племя было практически уничтожено, не отбила у них страсти к человеческому мясу. В 1874 году команчи жаловались, что скауты тонкавы были обнаружены поедающими труп команча, а несколько лет спустя один из тонкавов сказал Гатшету, что «человечина на вкус похожа на медвежатину».

К сожалению, в истории и этнологии часто приходится сталкиваться с несостоятельными утверждениями некоторых исследователей, которые благодаря последующим работам доверчивых авторов из гипотезы превращаются в аксиому. Относительно каннибализма среди индейцев Равнин хорошим примером такого подхода может послужить Дэн Л. Флорес – бакалавр и магистр гуманитарных наук Северо-Западного университета Луизианы и доктор философии Техасского университета А & М, издавший в 1985 году книгу «Дневник индейского торговца: Энтони Гласе и техасская торговая граница, 1790–1810 годы». В комментариях к дневнику Флорес пишет: «Прежде предполагалось, что вичиты не практиковали каннибализм после приблизительно 1773 года… Гласе тем не менее сделал три ясных упоминания о каннибализме (среди вичитов. —Авт.)… Несомненно, он практиковался ими еще в 1808 году». Удивительная фантазия Флореса, благодаря которой он взял на себя смелость обвинить вичитов в ритуальном поедании мяса врагов в начале XIX века, вытекала из следующих записей Гласса.

1. «Когда воин убивает врага, он привозит домой кусок его плоти, и тот, кому он отдаст его, становится связан с ним на всю жизнь». Однако обычай привозить домой не только скальпы, но и части тела противников и использовать их во время победных плясок, передавая друзьям или родственникам, тем самым удостаивая их большой чести, был присущ всем племенам Равнин и к каннибализму не имел абсолютно никакого отношения.

2. Гласе оставил описание обычая вичитов забивать пленников до смерти, после чего «они срезают мясо (жертв. – Авт.) с костей и подвешивают куски в двух разных концах деревни». Жестокость вичитов была хорошо известна на границе, но и в этом случае Энтони Гласе ничего не говорит о каннибализме. Оскорбление останков врагов, их избиение, уродование и даже обращение к ним с насмешками было широко распространено среди большинства индейцев Равнин и, опять же, не имеет отношения к каннибализму. Гласе аккуратно записывал в дневнике все, что происходило с ним во время путешествия, и, стань он свидетелем людоедства, не преминул бы упомянуть об этом.

3. «Убитый осейдж был искромсан на куски, которые раздали по разным деревням, и все мужчины, женщины и дети плясали три дня». Это третье «ясное» для Дэна Флореса утверждение, дающее ему возможность обвинять вичитов в каннибализме. Но, как уже указывалось выше, уродование трупов врагов и победные пляски со скальпами, отрезанными кистями рук, стопами, руками и ногами были обычным явлением на Равнинах. Данное описание Энтони Гласса подтверждает лишь наличие подобного обычая и у вичитов, не более того. Для индейца отрезанная вражеская конечность была вещью обыденной. Кроу Много Подвигов вспоминал, как однажды зимой, после боя с сиу, отряд его соплеменников въехал в форт Низ. Их лидер Магическая Ворона был плотно обернут в бизонью накидку и только немного высунул руку для приветствия. «Радостный Желтые Глаза (торговец Маккормак) схватил ее и начал трясти. Когда Магическая Ворона повернулся, чтобы пожать руку майору Пизу, я увидел, как Желтые Глаза отпрыгнул назад и выронил на тонкий снег некую вещь, которая при ударе звучала подобно камню… Замерзшая рука сиу! Магическая Ворона отрезал ее у убитого им вблизи Черных Холмов врага и вез в течение многих дней, чтобы подшутить над своим другом. Но его друг не смеялся». Декост Смит также описал подобный случай, когда кроу убили двух сиу, а вечером отправились к торговому посту, где несколько белых людей кинулись поздравлять их и жать им руки, хватая высунутую из-под одеяла безжизненную руку мертвого сиу.

Как видно из примеров Флореса, ни в одном из них нет «ясного упоминания» о людоедстве вичитов. Более того, дневник Энтони Гласса не содержит ни единого намека на каннибализм ни среди вичитов, ни среди других племен. Примером бездумного цитирования может послужить Фостер Тодд Смитт, который в своей книге «Вичиты: торговцы Техаса и Южных равнин 1540—1845годов», изданной в 2000 году, слепо следуя за Флоресом, приводит указанную во втором пункте цитату из дневника Гласса как «последнее упоминание очевидцев» о людоедстве вичитов. Таким образом, работа Флореса служит доказательством необходимости осторожного отношения к заявлениям современников и последующих исследователей относительно каннибализма, как, впрочем, и многих других аспектов жизни равнинных индейцев.

Неизбежную смерть индейцы встречали с завидным самообладанием и хладнокровием. История хранит множество свидетельств того, как, оказавшись перед лицом смерти во время боевых действий и не имея возможности спастись, старики и беззащитные женщины садились на землю, покрывали голову одеялом и спокойно ждали фатального удара топора или пули. Раненые или загнанные в угол воины дрались, как львы, стараясь дорого продать свою жизнь.

Останки воина кроу, убитого черноногими. 1874 год.

Сиу считали, что хорошо оставлять тело погибшего воина на вражеской территории. Они говорили: «Лучше остаться лежать обнаженным, чем гнить на помосте». Иногда они складывали своих погибших в ряд на поле боя или около него и оставляли там. Если спустя несколько месяцев сиу вновь оказывались рядом с полем боя, то родственники убитых могли собрать их останки и поместить на ложе в похоронном типи. Шайены также оставляли труп соплеменника лежать в прерии, иногда накрывая одеялом, но чаще не покрывая. Мужчины считали, что хорошо, если тело будет съедено волками, койотами или орлами, а кости растащены по окрестностям. По их мнению, лучше всего было погибнуть на открытой равнине, где любой мог увидеть останки храбреца. Пауни предпочитали погибнуть в бою высоко на холме, чтобы «птицы могли съесть твою плоть, а ветер дышал на тебя и обдувал кости». Они говорили, что «не по-мужски быть убитым в лощине или какой-либо яме». Иногда тело перевозили на некоторое расстояние от места сражения и оставляли не захороненным. Погибшего заворачивали в бизонью накидку и либо оставляли на земле, либо клали на платформу, сооруженную на дереве. Это считалось равнозначным, потому что вскоре тело падало и поедалось животными и птицами. Оставленные трупы поедались дикими животными и птицами очень быстро. Сиу Красное Перо вспоминал, как спустя четыре дня вернулся похоронить убитого шошонами соплеменника. «Мы не нашли ничего, кроме черепа и нескольких костей, – рассказывал он. – Высокий Хребет к этому времени уже был съеден койотами».

Воин пауни, решивший, что «этот день хорош, чтобы умереть», перед боем аккуратно раскрашивался и надевал лучшие одежды. Тогда, в случае смерти, его никому не пришлось бы одевать. Когда шайен или арапах погибал одетым в военный головной убор и украшенную скальповыми прядями рубаху, считалось почетным для погибшего оставить его тело одетым на разграбление врагам. Друг убитого мог взять что-либо из его вещей. Если погибший оставил военный головной убор или хорошую лошадь дома, их обычно отдавали кому-нибудь из членов военного общества, к которому он принадлежал. Песни, которые исполняли скорбящие, обычно были песнями военного общества, к которому принадлежал погибший.

Из-за обычая оставлять тела погибших на поле боя места крупных сражений превращались в братские могилы на открытом воздухе. Джеймс Томас в 1810 году побывал на месте, где двумя годами ранее произошла битва между «черноногими, числом в полторы тысячи воинов с одной стороны, и плоскоголовыми и кроу, общим числом около восьмисот бойцов – с другой». На стороне последних сражался известный белый следопыт Колтер, рассказавший Томасу о грандиозной и кровопролитной битве. Сначала черноногие столкнулись с пятьюстами плоскоголовыми и набросились на них с величайшей яростью. На шум и звуки стрельбы подоспели находившиеся неподалеку кроу и присоединились к храбро отбивавшимся от наседавших врагов плоскоголовым. «Черноногих было так много, что, казалось, резня неминуема, но отчаянная храбрость спасла их от полного разгрома… Черноногие в итоге были отбиты, но отошли, сохраняя такой совершенный порядок своих рядов, что едва ли можно говорить об их поражении». С обеих сторон полегло много воинов, и спустя два года поле битвы все еще было усеяно останками погибших. Томас был поражен увиденным: «Черепа и кости валялись повсюду в огромном количестве».

Скончавшегося по дороге раненого товарищи могли похоронить или довезти до дома. Во многом это зависело от расстояния, оставшегося до дома, и наличия погони. Шайены в таких случаях сооружали небольшую хижину и помещали туда завернутое в одеяла тело, укладывая его на ложе из белого шалфея. Хижину покрывали травой, которую сверху обкладывали корой, а поверх натягивали одеяло, прикреплявшееся к земле колышками. Возвращающиеся команчи погибших хоронили по дороге. Они помещали труп в расщелину скалы или в неглубокую могилу и заваливали камнями.

Индейцы верили в загробную жизнь. Арапахо считали, что после смерти души отправляются в страну восходящего солнца далеко-далеко за горами, в долине около океана. Люди, находившиеся без сознания на грани смерти, а потом поправившиеся, говорили, что побывали в далекой стране, где видели палатки соплеменников и много разной дичи. Арапахо, погибшему в бою, не надо было совершать долгий путь в страну восходящего солнца по земле. Он быстро попадал туда по воздуху по тропе мертвецов, или, как ее еще называли, – тропе убитых в битве воинов (Млечный Путь). Умерших хоронили в земле, кладя с ними в могилу лучшую одежду, трубку, но никогда не клали туда оружия. Часто на могиле воина убивали его коня, чтобы ему было легче добраться в страну ушедших соплеменников. Черноногие седлали лошадь, заплетали гриву и хвост в косы, хвост завязывали в узел и украшали его и гриву подвесками из перьев. Считалось, что именно в таком виде дух лошади встретится с бывшим владельцем. Кайова-апачи убивали на могиле одну или нескольких лошадей, прокалывая животному грудь. «Лошадь умирала от потери крови, начинала шататься. Вдова крепко обнимала ее за шею и падала вместе с ней. Кровь лошади заливала ее. Сарси выстрелом убивали лошадь воина и клали рядом с его телом одеяла, одежду и пищу. Сообщалось, что команчи конца XVIII – начала XIX века, если погибший был очень влиятельным в племени человеком, убивали у его могилы не только его лучших лошадей, но также ломали его оружие и перерезали горло его любимой жене, после чего бросали их вместе с едой и одеждой в глубокую яму, которую затем засыпали землей. Обычай убивать лошадей на могилах прославленных воинов был широко распространен и у других племен – гровантров, кроу, сиу, шайенов, омахов, канзов, ото, миссури, вичитов, неперсе, кёр д’ален, шошонов, банноков и плоскоголовых. Если в большинстве племен лошадей на могиле стреляли или резали, то канзы, омахи, ото и миссури душили их. Как правило, убивали от одной до десяти лошадей, но известны случаи, когда их было гораздо больше. Так, на могиле одного вождя кайовов было убито более семидесяти скакунов.

Лишь у некоторых племен не существовало такого обычая – например, у равнинных кри, не обладавших даже средними, по понятиям индейцев, табунами. Они только подрезали хвосты и гривы коней умершего. Этот метод считался почетным способом отдать дань уважения погибшему, не лишаясь при этом ценной собственности. Так же порой поступали команчи, кроу, ассинибойны, сиу, сарси, плоскоголовые и шошоны. У плоскоголовых период скорби считался законченным, когда гривы и хвосты лошадей погибшего отрастали.

Тела наиболее прославленных воинов или вождей помещали в типи и оставляли там, когда община кочевала дальше. Подобный обычай захоронения в типи существовал у сарси, сиу, черноногих, гровантров и ассинибойнов. Тело одевали в богатые одежды и клали на помост внутри типи. Иногда такие похоронные типи разграблялись проходящими мимо враждебными отрядами и белыми солдатами.

Некоторые племена считали, что убитый врагом воин в загробной жизни будет пользоваться большими привилегиями, чем умерший своей смертью. Луис Кортамберт отмечал в середине 1830-х годов, что осейджи «полагают, что после смерти они попадают в другую деревню. Если они (воины. —Авт.) погибают в бою, то отправляются в деревню, где много лошадей и дичи. Если же умрут от болезней, то переводятся в низшую категорию, отправляясь в убогую деревушку». Осейджи обмывали тело, раскрашивали в несколько цветов и надевали на него одежду и украшения. Затем тело оборачивали в бизонью шкуру и относили в специально отведенное для захоронений место в окрестностях деревни. Прославленных и важных воинов хоронили над землей на возвышении, в сидячем положении, обкладывая камнями, землей и бревнами. Обычных людей хоронили в земле. Рядом с телом погибшего осейджи клали одежду, оружие и еду для путешествия в страну духов, которое, по их поверьям, занимало несколько дней. Вильям Кларк сообщал, что кайовы обычно хоронили соплеменников в земле, но если воин погибал в бою, его тело оборачивали в одеяла и оставляли на равнине или клали на помост, закрепленный среди ветвей. Если такой возможности не было, родственники или друзья потом возвращались на место гибели, собирали останки, оборачивали их в одеяла и хоронили на помостах. Вичиты, по словам Энтони Грасса, не позволяли оплакивать умершего естественной смертью мужчину никому, кроме родственников, но когда мужчина погибал в бою, плакало все племя. «Они скорбят в течение трех дней, а затем курят, после чего дело считается законченным». По другим сведениям, скорбящие прекращали оплакивать погибшего только после того, как возвращались победоносные воины из рейда мести и вручали им скальп врага.

Несмотря на сложившийся образ стоика, индейцы тяжело переживали гибель родных и друзей. Пожалуй, только о липанах сообщалось, что если они теряют в бою с врагами воинов, то «не впадают в отчаяние, не обрезают волосы, не стенают и не режут себе руки и ноги». Но Смитвик видел, как рыдал вождь липанов Флакко после гибели сына. Он писал.: «Я всегда считал., что индейский воин ни при каких обстоятельствах не опустится до такой женской слабости, как плач… Слезы текли по щекам старика, а всхлипы содрогали тело. Я почувствовал, насколько бессмысленны слова при такой трагедии, и мог выразить соболезнования лишь слезами, наполнившими мои собственные глаза». Племянник великого вождя сиу Сидящего Быка вспоминал, как тот рыдал из-за гибели любимого дяди. После похорон Сидящий Бык выбросил свои леггины и ходил босиком. Он обрезал волосы и не раскрашивал лицо. В знак глубокой скорби вождь вымазал лицо и волосы грязью.

Еще в 1796 году Жан-Батис Трюто видел, как отцы и матери пауни пели возле тел погибших сыновей, которые были привезены после битвы с команчами, случившейся в прерии недалеко от летнего охотничьего лагеря племени. Матери, держа в одной руке лук, а в другой стрелу, возносили погибшим сыновьям хвалу за то, что те умерли, защищая свою страну, смертью в тысячи раз более достойной, чем от болезни.

Джеймс Томас в 1810 году побывал в селении хидатсов. «Среди них, – писал он, – существует странный обычай отрезать палец или наносить себе серьезную рану в память о каком-либо несчастье. Мало у кого из мужчин, достигших тридцати лет, нет таких увечий или шрамов от ран, нанесенных себе после гибели близкого родственника или поражения племени на войне. Я видел хидатсов, у которых не было трех пальцев на руке, а у одного были отрезаны четыре». Пальцы в скорби отрезали себе арапахо, сиу, команчи и другие. Дениг писал, относительно кроу: «Мужчины тем не менее всегда оставляют в целости большой и указательный пальцы левой руки, а также большой, указательный и средний пальцы правой, чтобы иметь возможность держать ружье или натягивать лук».

Родственники погибшего баннока резали себе ноги, остригали волосы. Им запрещалось в течение двенадцати месяцев принимать участие в любых плясках, а вдова погибшего не могла в течение этого срока выходить замуж. Любимую лошадь погибшего убивали на могиле, а остальных его животных раздавали родственникам. В этом племени существовало любопытное поверье, что если человек погибал от пули, то превращался в птицу и в будущем реинкарнировался в человека.

Родственники убитого ассинибойна вымазывали лица и одежду белой глиной (знак скорби), надевали старые, изодранные одежды и ходили босыми, обрезав волосы и изрезав ножами руки и ноги, громко плача при этом.

Джордж Белден оставил интересное наблюдение: «Когда воин погибает в бою, на боках и ногах его коня ножами наносят порезы, чтобы скакун чувствовал печаль по ушедшему хозяину. Путешественники часто замечают порезы на боках лошадей и отсутствие пальцев на руках индейцев, приписывая их несчастным случаям и боевым ранам, но в девяти случаях из десяти причиной тому бывает скорбь». Он видел, как кроу резали руки, ноги, тела и лица, когда погибали их родичи и друзья. «Женщины делают несколько порезов на лбу у корней волос, и кровь течет до тех пор, пока не остановится. Перевязать рану, нанесенную по причине скорби, считается проявлением трусости. Они не должны замечать их в течение по крайней мере двадцати четырех часов и только потом могут остановить кровь. От нанесенных ран многие индейцы истекают кровью почти до смерти, хотя им дается право принимать такие положения тела, при которых поток крови замедляется. Часто можно видеть их после того, как они отрезали себе фаланги пальцев, стоящими весь день и всю ночь, держась за шест в течение двадцати четырех часов, только по прошествии которых они могут перевязать рану тряпьем». Эти же данные в целом подтверждаются сообщениями Эдвина Денига и Зенаса Леонарда. По данным Роберта Лоуи, погибшего в бою воина кроу оплакивала вся община, а его родственники в течение двух месяцев жили поодаль от лагеря в убогой палатке. Они не могли присоединяться к какому-либо веселью до тех пор, пока воины не убивали члена враждебного племени, от рук которого погиб их родич.

Женщины шайенов полосовали ноги ножами, только когда их родственник был ранен или погибал в бою – если пролилась его кровь, они проливали свою. Если он умирал от болезни, себя не резали. Иногда после гибели воина, имевшего много родственников, можно было видеть длинную цепочку скорбящих женщин, шествующих вокруг лагеря с порезанными, окровавленными ногами. Если у воина был головной убор, его несла первая женщина, следующая могла нести его копье. Его лошади могли пастись поблизости, некоторые – раскрашенные, как для военного похода, с подвязанными хвостами и перьями в гривах и хвостах. Часто у могилы убивали его лучших лошадей. Женщины долго не смывали кровь с лиц и ног. Мужчины не резали себя, а просто распускали косы. Собственность погибшего раздавалась людям, не имевшим с ним родственных связей. У могилы родственники и друзья плакали – мать, жена или дочь могли оставаться у нее сутками, отказываясь от еды. Иногда родственникам приходилось силой уводить их оттуда. Потом, когда лагерь кочевал мимо места, где находилась могила, даже если с момента гибели прошло уже двадцать лет, они приходили к ней и плакали.

Могила мужчины черноногих и скорбящие родственники

Гибель соплеменника должна была быть отомщена. В зависимости от числа убитых и их положения в племени в рейд мести отправлялось от горстки воинов до нескольких сотен. Инициаторами рейда обычно становились родственники погибшего. Период скорби был длительным и накладывал на скорбящих массу всевозможных обязательств, но его можно было сократить, получив вражеские скальпы. После возвращения отряда и исполнения победных церемоний родственники погибшего заканчивали скорбеть и подвергать себя истязаниям. Но иногда горе от утраты любимого человека разбивало сердца родных, и они продолжали оплакивать его еще долгое время, порой доводя себя до безумия. Один команч, опечаленный смертью брата, нанес себе более ста десятисантиметровых параллельных порезов на руках и бедрах. Брэдбери упоминал индейца, у которого по обеим рукам тянулся шрам, сходящийся на животе. Воин нанес его себе, скорбя по отцу. У черноногих после смерти любимого человека воин иногда уходил в военный поход, бесцельно шатаясь по равнинам, не ища врагов, но и не избегая схватки с ними. Если у сиу случалось горе, он мог возжелать смерти. В таком состоянии он был готов в одиночку атаковать сотню врагов или накинуться на первого же опасного зверя. Известный вождь миниконжу-сиу Один Рог погиб именно так. После смерти любимой жены он покинул лагерь и, встретив быка бизона, бросился на него с ножом в руке. А кайовы до сих пор помнят, что произошло с их знаменитым вождем Сатанком, когда весной 1870 года техасские поселенцы убили его любимого сына. Вместе с несколькими друзьями отец отправился за его останками, нашел их и, завернув в красивые одеяла, вернулся домой. По дороге он убил и скальпировал белого человека, отомстив за гибель сына. В лагере Сатанк поставил типи и, соорудив внутри него платформу, поместил на нее, как на постель, останки сына. Внутри погребального типи он устроил пиршество, пригласив на него от имени сына всех своих друзей. «Мой сын зовет вас поесть», – говорил он. С той поры убитый горем отец всегда говорил о сыне как о спящем и часто ставил рядом с его останками пищу и воду. Когда лагерь кочевал, Сатанк перевозил останки на лошади. Так продолжалось целый год, пока его не убили. Только после этого кайовы смогли похоронить останки.

Смерть воина была серьезным ударом для основного сегмента индейского общества – семьи. Она не только приносила горе, но и лишала семью кормильца. Именно из-за этого возникал конфликт между идеалом воина, смело бросающегося в гущу врагов и умирающего в бою молодым, и необходимостью содержать и поддерживать семью, где в результате четкого разделения труда муж был единственным кормильцем и добытчиком.

Наиболее часто среди индейцев, разорявших могилы враждебных племен, упоминались кроу. Хидатсы рассказывали, как в 1878 году группа майданов и хидатсов отправилась в гости к кроу. Вместе с ними было несколько молодых представителей этого племени. Когда на р. Йеллоустон они проезжали мимо помоста, на котором было захоронено тело индейца сиу, кроу скинули с помоста кости, череп докатили до берега и сбросили в воду, потом забрали находившуюся там трубку. Увидевшие это мужчины хидатсов и майданов отозвали от вандалов юных соплеменников, сказав, что нельзя трогать чужие захоронения, даже если там лежат кости врага. О таком отношении кроу упоминал Фрэнсис Паркмэн, посетивший форт Ларами, недалеко от которого находилось несколько помостов с телами вождей сиу, «чьи останки их соплеменники поместили в окрестностях форта в надежде, что так они будут защищены от рук врагов». Однако военные отряды кроу, часто проходившие через эти земли, порой сбрасывали тела и разрушали помосты на глазах у находившихся в укреплении сиу. Кроу кричали им оскорбления, но сиу было слишком мало, чтобы защитить могилы соплеменников. В другом месте – на р. Чагвотер – кроу обнаружили останки сиу, помещенные на помосты среди ветвей деревьев. Они сбросили тела на землю и, приставляя к ним ружья, расстреляли. Армейские офицеры упоминали, что банноки разоряли вражеские могилы, даже выкапывали и скальпировали трупы. Другие племена также оскверняли чужие могилы. После нападения войск Маккензи на лагерь северных шайенов на р. Крэйзи-Вумен погибшие солдаты были увезены с поля боя и захоронены в братской могиле в небольшой долине. Могила не была отмечена ни крестом, ни надгробным камнем, поскольку офицеры опасались, что враги осквернят ее, «как только мы скроемся из виду».

Останки воинов кроу, убитых черноногими у Свитграсс-Хиллс

Но едва ли можно назвать подобные случаи нормой поведения представителей этих племен. Несомненно, эти действия были делом рук молодых, безрассудных воинов. Красивый Щит, шаманка кроу, вспоминала, как однажды в молодости она с подругой ограбила захоронение индейца сиу: «Мы нашли его в красивом типи, которое его люди поставили для него. И будто это мы убили его, мы выкрасили лица в черный цвет, как делали наши воины, победив врага. Я взяла красивый, раскрашенный щит, а подруга кисет. Но наши отцы заставили нас вернуть их на место. Ой, как же отец отчитывал меня в тот день! И я заслуживала того. Моя мать сказала, что грабить мертвых не только дурно, но и грешно и может навлечь на меня несчастья. Да и опасно это, потому что сиу мог умереть от оспы. Но я-то знала – я видела дырку, которую проделала в его голове пуля».

Ной Смитвик писал, что никогда не видел ни одного индейца с врожденными физическими дефектами, но они очень гордились полученными в боях шрамами, особенно от пуль, делая вокруг них татуировки. Выбитые глаза и челюстно-лицевые травмы не были редкостью. Бойцы с изуродованными лицами обычно прикрывали их от взоров соплеменников. Пиеганы еще в начале XX века помнили воина, который носил кусок кожи, скрывающий нижнюю часть лица, обезображенную ужасными шрамами. А Горный кроу по имени Скальповое Ожерелье скрывал изуродованный подбородок под полоской из оленьей кожи, на которую подвешивал каждый снятый им скальп до тех пор, пока на ней не осталось свободного места. Порой ранения были очень серьезными и воин становился калекой. Особенно часто встречались травмы ног. Некоторые бойцы, как, например, вождь сиу Сидящий Бык, став хромыми, все же могли принимать участие в племенных войнах. Другие были вынуждены навсегда забыть о походах и пытались найти себя в жизни племени, становясь, к примеру, стрелоделателями. Но боевой дух не оставлял многих калек. Кроу Ищущий Смерти, которому пуля разбила бедренную кость так, что он с трудом передвигался, во время нападений на родной лагерь просил соплеменников привязать его к седлу боевого скакуна и много раз сражался среди них на равных, защищая лагерь от врагов.

Индейцы умело лечили переломы костей, растяжения связок, контузии и раны от огнестрельного оружия или стрел. Брекенридж писал в 1811 году, что арикары «весьма успешны в лечении ран». Дэниел Барнет в 1847 году сообщал, что команчи «являются экспертами в лечении пулевых ранений».

Глубоко застрявший наконечник обычно продавливали через мышечную ткань. Если рана не поддавалась обычному лечению, ее прижигали, после чего заживление проходило гораздо легче. Во время извлечения пуль и наконечников могли быть срезаны некоторые участки мышечной ткани. В одной из битв шайен был ранен стрелой в лопатку. Наконечник вошел в кость, а древко обломилось. Несколько человек держали пациента, а еще двое прижимали голову. Его друзья попытались вытащить наконечник, но не смогли его подцепить. Им пришлось срезать часть мышц вокруг раны, но и это не помогло. Тогда они взяли очень острый нож и, вгоняя его в кость рядом с наконечником и двигая им из стороны в сторону, расшатали его, после чего смогли извлечь. В течение всей операции молодой воин ни разу не вздрогнул. Способ извлечения стрел с зазубренными наконечниками из мягких тканей заключался в следующем. Расщеплялась ивовая палочка, концы которой закруглялись так, чтобы она легко входила внутрь по стреле и закрывала зазубрины. После этого палочки крепко привязывались к древку, и стрела вытаскивалась, не разрывая мышц.

Извлечение застрявших наконечников было настолько серьезной задачей, что шаманы получали за успешное выполнение работы целое состояние. Манданы вспоминали, как в бою с сиу один из их воинов был ранен стрелой в живот. Его семья объявила, что тот шаман, который сумеет извлечь наконечник, получит великолепную бизонью лошадь, две вьючные лошади, огромное типи из двадцати шкур, мула, женское платье из кожи горного барана, украшенное пятьюстами оленьими зубами, военный головной убор и большое количество одеял и бизоньих накидок!

Но иногда вытащить пулю или наконечник не представлялось возможным. Оглала-сиу Летящий Ястреб: «Мой отец был вождем. В битве с кроу стрела вонзилась ему под правый глаз и засела так глубоко, что ее можно было вытащить, только продавив через ухо». Но сделать этого было нельзя. Отец выжил, и спустя много лет после его смерти сын навестил место, где на помосте был похоронен старик: «Лишь кости остались от него. Ржавый наконечник стрелы торчал в задней внутренней части его черепа».

Как уже отмечалось выше, наконечники боевых стрел крепились слабо, чтобы противник мог вытащить древко, но наконечник остался в теле. Помимо того что раны от стрел опасны сами по себе, засевший в теле наконечник опасен и по ряду других причин. Во-первых, рана плохо заживает. Во-вторых, это приводит к нагноениям, что может вызвать заражение крови. Наконечник двигается в мягких тканях, задевает жизненно важные органы, что приводит к летальному исходу. В 1862 году вблизи форта Ларнед вождь кайовов Сатаморе был ранен стрелой пауни в ягодицу. Древко вытащили, а наконечник остался внутри. Бедняга мочился кровью, но рана быстро заживала, и уже через несколько недель он смог отправиться на бизонью охоту. Сатаморе вел активную жизнь, пока спустя семь лет рана не начала беспокоить его. В августе 1869 года он обратился к военному хирургу форта Силл. После операции камнесечения из мочевого пузыря был вынут огромный камень длиной в 6,2 см, внутри которого оказался наконечник.

Известно, что индейцы применяли методы, сходные с китайской акупунктурой. Старики бладов вспоминали о шамане, который лечил колено воина, распухшее после падения с лошади. Сначала он втыкал в поврежденное место подогретые над огнем шипы куста шиповника. Затем взял длинный стебель куста и раскалил его над огнем, раскрасил в священные желтый и черный цвета и прижал к больному месту шипами.

О другом интересном методе рассказала шаманка кроу Красивый Щит. В молодости, спасаясь от разъяренного бизона, она упала, и острая палка для выкапывания кореньев пробила ей лоб так, что кончик острия вонзился в глазное яблоко. «Мой кузен попытался вытащить палку из лба, но когда мать увидела, что вместе с ней наружу вот-вот вылезет мой глаз, она остановила его», – вспоминала Красивый Щит. Родители пригласили шамана по имени Магический Волк, чтобы он попытался помочь несчастной. «Магический Волк даже не дотронулся до палки. Он присел и сделал пассы руками, будто вытаскивая что-то. Один, два, три, четыре раза он проделывал эти вытягивающие движения, и острая палка вышла из лба, немного вытянув мой глаз из глазницы. Шаман вставил его на место, надавив пальцами… Спустя три месяца я встала на ноги, но мой левый глаз уже больше никогда не видел так хорошо, как прежде».

Для лечения ран и нагноений использовали лекарственные средства растительного и животного происхождения. Самым священным растением считался шалфей. Его применяли не только во время многочисленных церемоний, но и в лечении. Если человека преследовали неудачи, он очищался, окуривая себя дымом шалфея или втирая его в тело. Черноногие делили шалфей на мужской (растущий в прериях), и его применяли только мужчины, и женский (растущий на пастбищах), используемый только женщинами. Когда мужчины отправлялись на войну, они брали с собой несколько листьев этого растения. Черноногие утверждали, что если человек жевал их, то во время физической работы его дыхание оставалось ровным и он не задыхался, что было очень важно в бою. Шалфей использовался и как кровоостанавливающие средство. Например, если из носа текла кровь, следовало разжевать шалфей и вложить в ноздрю.

Довольно успешно индейские шаманы лечили вывихи и переломы конечностей. Часто, благодаря лечению, сломанные в бою кости ног прекрасно срастались, и человек даже не хромал. Шаманы шайенов обматывали сломанную конечность мокрой кожей, и когда она высыхала, то прекрасно стягивала и закрепляла пораженное место. Дениг отмечал, что шаманы ассинибойнов хорошо вправляют сломанные кости и вывихи. Например, вывихнутое плечо они вправляли следующим образом – руку дергали, нажимая при этом на подмышечную впадину вверх. «Большинство мужчин средних лет так часто видели эту процедуру, что могут провести ее самостоятельно (не прибегая к помощи шаманов. – Авт.)», – писал он. Лечением переломов у скиди-пауни занимались шаманы, владевшие особыми «магическими палочками». Шаман приходил к потерпевшему с трещоткой в руке, а за ним следовала жена с циновкой и связкой палочек. Палочки представляли собой три деревянные шины длиной 34, 26 и 28 см и шириной 4,5; 4,5 и 4,25 см соответственно. Одна из них была выкрашена в красный цвет. Шины были завернуты в четыре покрытые мехом полоски бизоньей шкуры и четыре полоски сыромятной кожи. Циновку расстилали, на нее укладывали больного. Шаман смешивал лекарственный состав и прикладывал его к месту перелома, а затем вытягивал поврежденную конечность, потрясая трещоткой и распевая специальную песнь. Окончив петь, он накладывал шины, привязывая палки к поврежденной конечности, помещая красную поверх самого больного места. Если раненому приходилось после перелома ехать верхом или его перевозили на травуа во время бегства от врага, кости срастались неправильно, и человек оставался калекой на всю жизнь.

Воин сиу по имени Подстреленный в Глаз в 1898 г. На фотографии хорошо видно травму, из-за которой он получил свое имя

Индейцы негативно относились к ампутации и, по словам современников, никогда не практиковали ее. Шайены говорили, что ни один воин не согласился бы на это и ни один шаман не взял бы на себя такую ответственность. Дэниел Барнет сообщал, что команчам «неизвестно искусство ампутации и, если начиналась гангрена, человек всегда погибал». Дениг писал, что ассинибойны никогда не ампутировали конечности. Однако черноногие помнили молодого пиегана, которому кроу прострелили ногу. Осмотрев рану, военный хирург из форта Бентон пришел к выводу, что ногу следует ампутировать, что и было сделано. Когда калека вернулся в родной лагерь, его друзья подарили ему лошадей и типи. С тех пор члены его общины всегда привозили ему с охоты часть добытого мяса. Четыре Танцора, индеец хидатса, рассказывал, что как-то раз его соплеменники недалеко от своего поселения наткнулись и убили вражеского воина, у которого не было одной стопы. В некоторых случаях индейцы лишались конечностей в бою – например, кости руки могли быть полностью перебиты пулей, и рука висела на одном сухожилии или части разорванной мышцы. Черноногие помнили воина по имени Волчий Орел, который во время церемониальных плясок всегда держал в уцелевшей руке украшенную перьями кость утраченной.

Некоторые белые современники скептически относились к мастерству индейских лекарей. Дениг, исходя из личных наблюдений, считал, что шаманы мало что понимают в лечение ран, не чистоплотны, редко промывают раны, а для остановки кровотечения слишком туго перевязывают рану и оставляют повязку на столь долгий срок, что это зачастую приводит к гангрене. Он полагал, что выздоровление пострадавших связано не с умениями лекарей, а с великолепным здоровьем краснокожих и необычайно здоровым климатом, в котором они живут. Но результаты лечения порой действительно были удивительными. Достаточно вспомнить историю воина ассинибойнов, упомянутую все тем же Денигом и описанную в разделе «Вынос раненого или убитого с поля боя и поведение раненых воинов в бою». Зимой 1876

года воину шайенов пуля вошла в голень и, выйдя между коленом и бедром, разбила коленную чашечку и раздробила кости выше и ниже колена. Человека отправили в госпиталь Кэмп-Робинсона, где военный хирург сказал, что для спасения его жизни ногу надо ампутировать. Индеец отказался, и его увезли. Им занялся шайенский лекарь. Нога зажила, и индеец смог ходить, хотя, конечно же, она больше не сгибалась в колене. О двух других случаях поведал майор Норт, в течение нескольких лет командовавший ротой скаутов пауни и прекрасно знавший индейцев. В июле 1867 года лошадь одного из скаутов упала на скаку, всадник сильно ударился о землю, получив открытый перелом бедра. Его сразу отправили в военный госпиталь, где лечили в течение нескольких недель. Вправить кости не удалось, бедро распухло до невероятных размеров и сильно воспалилось. Хирурги признали пациента безнадежным, и тот попросил Норта посадить его на поезд и отправить в резервацию пауни умирать. В декабре, к огромному удивлению присутствовавших, он вернулся и вновь записался на службу. Рана его зажила, лишь только нога стала немного короче. Второй случай произошел в июне 1869 года, когда пуля раздробила руку другого пауни. Хирург, обработавший рану, заявил, что сделать ничего невозможно и руку следует ампутировать. Индеец не согласился. В полевых условиях военной кампании он не мог получить должного лечения и вскоре стал на глазах слабеть, а в ране завелись личинки. В армейском фургоне его отправили в форт Макферсон, а оттуда по железной дороге в резервацию умирать. Но к ноябрю он поправился, и только три пальца на его руке больше не действовали. Обоих этих раненых, признанных армейскими хирургами безнадежными, вылечили шаманы пауни.

Некоторые воины имели собственное лекарство или способы лечения, которые были получены ими от духов в видении или во сне. Их применяли для самолечения болезней и ран. Они включали в себя употребление определенной пищи (как правило, не обладающей достаточными целебными свойствами), песни, пляски и т. п. Существует множество свидетельств стариков из различных племен относительно этих методов, и какими бы странными они ни казались, они приносили результаты. Мандан Худой Медведь был ранен в грудь так, что пуля вышла из спины через лопатку. Его духом-покровителем был медведь, обещавший ему, что если он будет выполнять полученные в видении инструкции, то пули смогут поражать его, но не убить. Он попросил жен принести диких слив, но они не смогли этого сделать, поскольку было начало лета, когда слив еще нет. Тогда они принесли ему листья этого дерева и сказали, что это сливы. Худой Медведь пожевал их и запел свои священные песни. Жены помогли ему подняться, и он танцевал и пел, пока кровь текла из его ран. А спустя четыре дня он смог самостоятельно ходить по деревне! Другой случай произошел с шайеном по имени Бычья Голова. Вражеская пуля прошла в нижней части его бока, оставив рану, от которых не выживают. Но шайен вылечил себя, съев мясо гремучей змеи.

Сиу по имени Сидящий Бык, долго живший среди северных шайенов и прозванный ими Высоким Сиу, был ранен в бою с кроу. Пуля ударила его в спину и вышла из груди. Кровь текла из ран на спине и груди и изо рта. Он попросил друзей найти муравейник, и, когда тот был найден, Сидящий Бык спешился, собрал муравьев в горсть, запихнул их в рот и проглотил. «Теперь, – сказал он, – со мной все будет хорошо». Он влез на коня и ехал всю ночь. Позднее он действительно поправился. Подобные рассказы встречаются среди всех равнинных племен в слишком большом количестве, чтобы быть отвергнутыми лишь на том основании, что, на взгляд современного человека, они выглядят малоубедительными. Несомненно, в выздоровлении большую роль играли и железное здоровье краснокожих, и трансовое состояние, в которое впадал человек, и самовнушение, что, однако, едва ли может пролить свет на чудесные выздоровления от очень тяжелых ранений.

И все же обычно воины пользовались услугами шаманов, специализировавшихся на лечении ран, чьи способности и возможности подтверждали многие белые современники. Ими были люди, получившие соответствующие видения, или какой-либо шаман церемониально передавал им свои знания вместе с соответствующими амулетами и песнями. Как сказал индеец из племени ото: «Индейский доктор мало отличается от белого доктора. Он платит, чтобы получить знания, за которые позднее будут платить ему. Если он плохой доктор и не может лечить, никто не обратится к нему». Необходимую для лечения ран магическую силу получали от духов бизона, медведя, волка, барсука, выдры, черепахи и некоторых других животных. У скиди-пауни, помимо духов животных и птиц (гагар), силу и знания в видениях получали от Луны, Солнца, Матери-Кедра и Водяного Монстра. Техники лечения и специализация варьировались в зависимости от природы видения, через которые шаманами были получены знания. Например, члены Волчьего культа оглала-сиу – те, кому являлся дух волка, считались специалистами по извлечению стрел. Они также готовили военные амулеты для защиты от врага.

Шаман не приходил сам, к нему следовало обратиться с просьбой. Обычно использовали комбинацию из трех основных способов лечения:

1. Наиболее важными считались молитвы к духам-покровителям шамана, в которых он призывал сверхъестественные силы изгнать зло, вызывающее болезнь. Для этого у каждого шамана существовали определенные методы раскрашивания себя и пострадавшего. Во время ритуального лечения использовались песнопения и амулеты, курительная трубка, табак, всевозможные амулеты, трещотка, бубен, а также свисток, звук которого отгонял злых духов. Неотъемлемой частью процедуры было окуривание дымом так называемой душистой травы.

2. Кроме молитв, шаманы обладали знаниями лекарственных трав, кореньев и средств животного происхождения. Если у раненого начиналась рвота, шаманы черноногих давали отвар из ягод можжевельника, а толченая в порошок сердцевина поганки могла остановить кровотечение из раны. Понки в качестве кровоостанавливающего при ранениях применяли дождевик. Анемон также использовался при ранениях, им промывали раны и принимали внутрь. Черноногие к долго не заживающей ране прикладывали бобриную желчь. Ассинибойны использовали для остановки крови паутину, сушеную мякоть древесной губки или свежую внутреннюю часть древесной коры. Сегодня уже невозможно выяснить состав многих лекарственных средств, использовавшихся индейцами, известны лишь определенные компоненты. Так, шайенские моинуенуитаны, или лошадиные лекари, для лечения раненых в битве прикладывали к ране щепотку лекарственного средства, смешанного с бизоньим жиром. Песни, исполняемые при этом, были теми же, что и при лечении лошадей.

3. Психологическое воздействие на пациента при помощи всевозможных фокусов. Шаман «высасывал» из тела различные предметы – иглы, кусочки шерсти, костей и т. п., объясняя, что именно они причиняли несчастному боль. Известен случай, когда один из них «изъял» из тела пострадавшего живую белую мышь – первого такого зверька, увиденного дикими индейцами. Неизвестно, где шаман раздобыл удивительное животное, но его «колдовские возможности», несомненно, помогали пациенту убедиться в силе лекарских способностей шамана. Норту удалось наблюдать невероятные шаманские ритуалы, которые он не мог объяснить, но был абсолютно уверен, что они не имели ничего общего с фокусами или обманом зрителей. Дениг оставил любопытное сообщение: «Должен отметить, с риском столкнуться с недоверием, что в двух разных случаях, и при наличии свидетелей, мы обследовали абсолютно обнаженного шамана-лекаря – его рот, руки и все тело в поисках спрятанных червей, змей и т. п. Эти осмотры проводились без предварительного уведомления шамана-лекаря, которого индейцы никогда прежде так не осматривали, а потому он не был готов к тому, но все же одобрительно согласился, после чего продолжил процедуры и в нашем присутствии, не оставляя при этом видимых следов на теле пациента, высасывал (из тела пациента. – Авт.) и выплевывал огромных червей, сгустки крови, пучки волос, кожу и прочие вещи, слишком крупные для того, чтобы их можно было легко спрятать. Трюк был проделан прекрасно и так и остался непонятным для нас». Анализ шаманских методов показывает, что многие шаманы обладали сильными гипнотическими способностями.

Шаманы многих племен при лечении ран часто использовали шкурку выдры. Манданы говорили, что выдра (амулет в виде шкурки животного) способна извлекать из тела раненого пули и наконечники стрел, засовывая голову в рану. Шкурка выдры упоминается практически во всех описаниях лечебных ритуалов кроу. Одним из самых известных и умелых шаманов племени был Дапик, живший в первой половине XIX века. После обычного для юношей поста, во время которого духи передавали ему мощные магические силы, Дапик отправился в военный поход и был ранен. Пуля засела в теле. Именно тогда соплеменники впервые увидели проявления его магической силы. Дапик запел и нырнул в реку, держа в руке шкурку выдры. Вскоре он всплыл на поверхность с пулей, зажатой в пасти выдры, и люди узнали, что он может лечить раненых. В одной из битв воин кроу был ранен стрелой, и наконечник остался в теле. Дапик повторил вышеописанную процедуру, войдя в воду с раненым, а когда вышел, наконечник торчал из пасти выдры. Дапик вылечил многих воинов, используя подобную технику. Кроу говорили, что только он мог вылечить человека почти сразу и редко терпел неудачу. Во время процедур, выполняемых Дапиком и другими шаманами кроу, люди отгоняли собак, потому что считалось, что, если собака пересечет путь шамана, его помощников или раненого, последний обязательно умрет.

Другой шаман кроу, прозванный Одноглазым, также славился невероятными способностями. Серый Бык вспоминал, как он помогал ему лечить воина, у которого пуля пробила тело насквозь. На шамане была бизонья накидка, а лоб его выкрашен в белый цвет. Он привязал, к волосам пациента перья, нарисовал вокруг его глаз белые круги и начал дотрагиваться до всего его тела кончиками пальцев, вымазанными белой глиной. Стоя у входа в палатку, он пел свою песнь, а Серый Бык и несколько других людей пели внутри. Родственники раненого попросили многих молодых людей петь песнь лекаря. Одноглазый танцевал у входа в палатку, держа бизоний хвост с привязанными к нему перьями, и хлестал им по земле, пока не поднялась пыль. Затем подошел к раненому, подул на его рану на животе, встал, вытянул руки и нагнулся. Его пациент повторил движения. Когда из раны потекла смешанная с гноем кровь, люди встали в два ряда от палатки до реки. Далее последовали водные процедуры, которые когда-то выполнялись Дапиком, но Серый Бык не видел этого, находясь в это время в палатке. Позднее раненый поправился.

Упомянутый выше майор Норт говорил Вильяму Кларку, что в случае ранения предпочел бы лечиться у шамана пауни, чем у обычного американского хирурга. Фрэнк Линдермэн писал, что слышал от стариков много историй о том, как индейские шаманы при помощи камланий ставили на ноги безнадежно раненых. По его словам, ответы на вопрос: «Почему такое лечение не практикуется сегодня?» – были всегда одинаковы. Много Подвигов так объяснил это: «Такие деяния совершались раньше хорошими людьми, которые были мудрыми. Сегодня никто не понимает того, что было известно нашим Мудрейшим, пока белый человек не пришел, чтобы изменить мир. Наши дети ничему не учатся от нас и, подражая белой молодежи, не имеют религии»[42].