Когда растает снег Березнева Дарья

Софья Андреевна.

Твоё дело, сынок.

Герман.

И ещё, мам, прошу тебя, давай простимся дома, чтобы меня уже ничто не держало.

Софья Андреевна.

Мне не ехать с тобой на вокзал?

Герман.

Нет, мамуль. Только не обижайся, ты ведь сама знаешь: дальние проводы – лишние слёзы.

Софья Андреевна (внимательно смотрит на него).

Знаешь, ты сейчас на отца похож. Одно лицо. В глазах та же решимость и благородство. (Отвернувшись, тихонько плачет.)

Герман.

Ну, что ты, мамуль! Не надо плакать, всё хорошо будет.

Софья Андреевна (быстро утирая слёзы).

Да, да, сыночек. (Идёт к плите.) Чайник закипел, сейчас на стол соберу.

Комната Германа. Через час.

Герман, одетый по-дорожному, в шинели, с рюкзаком за плечами, стоит на пороге комнаты и смотрит на спящую Катю. Потом, решившись, уходит.

Прихожая.

Герман у выходной двери, рядом мать с большой старинной иконой в руках.

Софья Андреевна.

Прощай, сыночек! (Благословляет Германа иконой Христа.) С Богом! Я за тебя молиться буду. Не забывай и ты нас, пиши почаще. «Живый в помощи» хорошо помнишь? Я тебя учила.

Герман.

Всё помню, мамуль.

Софья Андреевна (надевая ему на шею маленький красный мешочек на шнурке).

На вот тебе ладанку, я её ещё отцу твоему шила, там этот псалом и ладан от гроба Господня.

Герман (прячет мешочек под гимнастёрку).

Не волнуйся, живым вернусь. (Трижды целуя её.) Ну, мама, прощай!

Софья Андреевна.

Прощай, сыночек!

Герман уходит. Софья Андреевна запирает за ним дверь, прислоняется к дверному косяку, сползает вниз и плачет, причитая.

Софья Андреевна.

Сыночек мой родненький! Куда ж ты от меня? На кого ты нас оставил! (Тяжело поднимается, идёт на кухню.)

Комната Германа.

Катя просыпается, открывает глаза, осматривается. Не обнаружив около себя Германа, она встаёт с постели и в одной сорочке выходит в коридор.

Коридор и прихожая.

Катя заглядывает в соседнюю комнату – никого, заходит на кухню, останавливается в дверях.

Кухня.

У окна стоит Софья Андреевна и смотрит вдаль. За окном панорама оживлённой Арбатской площади, проезжая часть города.

Катя.

Софья Андреевна, а где Герман?

Софья Андреевна вздрагивает, оборачивается, стремительно подходит к Кате.

Софья Андреевна (горячо обнимает её, всхлипывая).

Он ушёл, доченька, ушёл!

Катя (отстраняется от неё, тревожно).

Куда ушёл?

Софья Андреевна.

На фронт… призвали. Ещё вчера телеграмму получили, первый день мобилизации…

Катя медленно садится, непонимающе смотрит на неё.

Катя.

На фронт? А почему он мне ничего не сказал?

Софья Андреевна.

Не захотел будить, не хотел, чтоб ты плакала.

Катя (встаёт, твёрдо).

Где он? Я должна его видеть, проститься с ним!

Софья Андреевна.

Он уехал на вокзал. В половине седьмого отходит поезд в Смоленск.

Катя.

А что же Вы-то до сих пор дома?! Поехали скорее! (Хочет идти.)

Софья Андреевна.

Езжай, доченька, одна. Мне сын запретил. Да я и сама не могу. Боюсь не выдержать прощания. Дома-то легче. Дома, как говорится, и стены помогают.

Катя.

Я побегу, Софья Андреевна, одеваться! Я быстро! (Взглянув на стенные часы.) Господи, уже шесть! Полчаса осталось! Хоть бы успеть! (Убегает.)

Комната Германа.

Катя бросается к узелку с вещами, развязывает его, достаёт своё простое голубое платье в белый цветочек, одевается и выбегает из дома.

Панорама Арбатской площади.

Катя по дороге бежит к уже отъезжающему трамваю под номером 3, машет шофёру рукой, чтоб подождал. Забегает в переполненный салон.

Салон трамвая.

Кате не хватает воздуха, кружится голова. Пошатнувшись, она опирается рукой на сидящую рядом женщину с полными сумками, та поддерживает её.

Женщина (уступая ей место).

Вам плохо, может, присядете?

Катя.

Нет… ничего, спасибо… А до вокзала ещё далеко?

Женщина.

Так медленно как мы едем, полчаса точно будет.

Катя.

Полчаса?! А пешком?

Женщина.

Минут пятнадцать, я думаю.

Катя (проталкивается к выходу).

Пустите! Пустите меня! (Кричит.) Откройте, пожалуйста, двери! Откройте двери!

Шофёр.

Передайте деньги за проезд.

Катя (поспешно).

Сейчас… (Спохватившись, что забыла деньги.) Откройте скорее, мне плохо!

Шофёр.

Я сказал, передайте за проезд!

Голоса из салона.

Открыть просят!

Человек сейчас в обморок упадёт, а он деньги!

Безобразие! Откройте немедленно!

Мы жаловаться будем!

Выругавшись, шофёр останавливает трамвай, выпускает Катю. Она бежит по направлению к вокзалу.

Вокзал. Перрон. Поезд.

На вокзале полно людей – здесь и уезжающие и провожающие – женщины, старики, малые дети. Поезд гудит, поторапливает. Мужчины залезают в вагоны. Неясный шум множества голосов. Люди обнимаются, целуются на прощание. Какая-то старушка всё не хочет отпускать сына, голосит по нему, как по покойнику: «Сыночек! Сыночек!». Солдат пытается разжать руки матери, тогда она падает на колени и обнимает его ноги. В толпе Катя, она высматривает среди уезжающих Германа. Он стоит у самого поезда, и, куря, беседует с тремя военными. Увидев его, Катя бежит к нему. Герман узнаёт в бегущей девушке Катю, роняет папиросу, разговор прерывается. Трое его друзей почтительно расступаются, пропуская Катю вперёд. Она бросается на шею Герману и плачет.

Катя (шепчет, задыхаясь от слёз).

Миленький мой, миленький мой! (Торопливо покрывает поцелуями его лоб, щёки.) Почему ты мне не сказал, что уезжаешь?

Герман (держит её лицо в своих ладонях и с нежностью смотрит ей в глаза).

Не хотел расстраивать, я ведь ещё вчера утром получил телеграмму, потому и задержался, не приехал за тобой пораньше.

Катя.

А сегодня? Почему ты не разбудил меня, чтоб проститься?

Герман (улыбается).

Не хотел будить тебя, ты так сладко спала. (Серьёзно.) Но я всё равно простился с тобой.

Катя.

Когда?

Герман.

Во сне. Ты разве не помнишь?

Катя (плача).

Вот ты опять шутишь! Даже теперь!

Поезд протяжно гудит во второй раз. Его товарищи, бросив курить, заходят в вагон.

Герман.

Любимая моя, мне пора. (Делает шаг, чтобы уйти, Катя опять кидается ему на шею, с ней истерика.)

Катя.

Не уходи! Прошу тебя, не уходи!

Герман (высвобождаясь).

Нельзя, Катюша. Тише, успокойся! (Она не слышит его, продолжает рыдать, тогда он резко встряхивает её за плечи.) Слышишь, успокойся!

Катя замолкает и, глотая слёзы, смотрит на него.

Герман.

Ну, что ты, маленькая моя! Не надо плакать! (Утирает ей слезы, она ловит его руку, прижимается к ней губами.)

Поезд гудит в третий раз, товарищи машут Герману, мол, иди скорее.

Герман.

Меня зовут, Катюша, время уже! Прощай!

Герман вместе с последними оставшимися на перроне военными залезает в вагон, поезд медленно трогается. Толпа провожающих устремляется вслед за поездом. Солдаты машут на прощание своим родным, люди кричат и машут в ответ. Сзади в толпе Верка. Она в цветастом платье, стриженая голова повязана белым платочком.

Голоса из вагонов.

Песню! Песню запевай! Давай нашу! «Катюшу»!

Песню подхватывают в толпе. Катя из последних сил бежит вместе со всеми, потом отстаёт и останавливается. Она уже не видит Германа. Поезд проходит мимо, и песня затихает вдали. Люди медленно расходятся. Катя одна неподвижно стоит на перроне и смотрит в след удаляющемуся поезду.

Двор дома Стоцких на Арбате. День.

На экране появляется надпись: «Начало сентября 1941 года».

На скамейке возле первого подъезда сидят три старухи соседки, обсуждают жильцов.

1-я старуха.

Слыхали, бабоньки, какое у Ивановых горе стряслось? Сын у них погиб, Володька.

Старухи горестно охают, качают головами.

Баба Клава.

А у Стоцких-то! Вот уж правду в народе говорят, что беда не приходит одна.

Из-за угла дома появляется Верочка, в руках у неё завернутая в бумагу хлебная булка.

Верочка (не глядя, на ходу).

Здрасьте!

Баба Клава (третьей старухе).

Слышь, Петровна, а чего это у тебя внучка нос от нас воротит? Гляди, шустрая какая, и тебя не узнаёт!

Петровна.

Верочка!

Верочка (останавливается, удивлённо).

О! И ты здесь, ба!

Петровна.

Купила хлеб?

Верочка.

Ага.

Петровна.

А что так долго бегала?

Верочка.

Так очередь. (Поёживаясь.) Брррр, замёрзла совсем! Чертовски холодно сегодня!

Старухи неодобрительно переглядываются.

Петровна (смущённо).

Вера…

Верочка.

Ну что, ба?

Петровна.

Я же просила…

Верочка.

Хорошо, бабуль, извини, не буду. (Забегает в подъезд.)

Подъезд дома.

Дверь в подвал и лестница на первый этаж. Верочка притаилась в углу. Стоит, прислонившись спиной к двери, подслушивает.

Двор.

Баба Клава (после паузы).

Ну так вот. Сначала, говорю, у Катьки тётка померла, на днях телеграмму получили, а следом сынок Софушки нашей, Герман Эдуардович. Нынче утром похоронка пришла.

1-я старуха.

Неужто он, родименький? Где же это его?

Баба Клава.

Да говорят под Смоленском.

Петровна (крестясь).

Ох, Господи! Не знаю теперь, как внучке такое сказать. Она хоть и скрывала от меня, а я всё одно вызнала, что любила она Германа Эдуардовича почитай с самого детства.

Баба Клава.

Не ты одна, Петровна, у всех глаза имеются. Всем нам это видно было. (Вздыхает.) Да что теперь говорить! Нет больше нашего Германа Эдуардовича!

Подъезд.

Верочка срывается с места и бежит вверх по лестнице.

Двор дома.

Старухи разом замолкают, прислушиваются.

1-я старуха (таинственным шёпотом).

Слыхали? Кто это там, в подъезде?

Петровна.

Ой, Господи, Боже мой! Верка! Она всё это время подслушивала, небось! (Вставая.) Я пойду, побуду с ней, успокою, а то мало ли…

(Пугается своих мыслей, крестится.) Господи спаси и сохрани!

Квартира Стоцких. Комната Софьи Андреевны. Софья Андреевна и Катя сидят за столом. Софья Андреевна постарела, осунулась, в волосах прибавилось седины. Выглядит уставшей и измученной. У Кати под свободным домашним платьем заметно круглится живот, она на четвёртом месяце. На столе перед ними графин с водой, пустой стакан. Рядом с Софьей Андреевной извещение о смерти. Несколько секунд крупный план – можно прочесть текст похоронки: «ИЗВЕЩЕНИЕ. Ваш сын офицер Стоцкий Герман Эдуардович, уроженец города Москвы, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 10 сентября 1941 года. Похоронен в Смоленской области. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии. Командир части такой-то, Воинский комиссар такой-то, Начальник штаба такой-то». Софья Андреевна (безучастно глядя перед собой). Вот и не стало на свете сыночка моего. Надо же такому случиться, в последний день битвы за Смоленск. Чуяло моё сердце… (Замолкает, прячет лицо в ладонях.)

Катя.

Не надо, мама, не плачьте! Значит так и должно быть.

Софья Андреевна (отнимает руки от лица, пытливо смотрит на неё).

Это чтобы родненького моего убили звери эти, фашисты проклятые? Так, по-твоему, должно быть?

Катя наливает из графина в стакан воду.

Катя (подавая ей воду).

Вот, выпейте.

Софья Андреевна (беря у неё стакан).

Нет, ты скажи мне, справедливо это? Разве так должно быть?

Катя.

Вижу я как тяжело Вам!

Софья Андреевна.

А тебе, Катя, легко ли?

Звонок в дверь. Женщины вздрагивают.

Софья Андреевна.

Поди открой, дочка.

Катя идёт открывать. Софья Андреевна протягивает руку к извещению, но взять его не решается. В прихожей хлопает входная дверь, в комнату стремительно заходит Верочка. Она ищет что-то глазами и словно не замечает Софью Андреевну.

Верочка.

Где? Где эта бумага? А, вот она! (Хватает со стола похоронку, просматривает.) «Ваш сын офицер Стоцкий Герман Эдуардович… проявив геройство и мужество, был убит… похоронен»… (Смотрит на Софью Андреевну, с улыбкой.) Это… это какая-то ошибка, этого не может быть!