Солнце, сердце и любовь Вощинин Дмитрий
Ее взгляд вдруг поймал блеснувшую проволочку. Вот она уже держит ее в клюве и через – минуту рядом с гнездом. Быстро вернувшись, она продолжала утренний обход. Птица продолжала искать привлекающие предметы.
Она вернулась к сараю, потом спланировала на землю и продолжала утренний обход.
– Вот и славно… надо поискать еще… – с удовлетворением застрекотала птица.
Глаза продолжали искать новое, что принесло ей утро.
Степенно прогуливаясь по дорожкам сада, она время от времени скрывалась в высокой траве. По шевелению зелени и изредка поднимающемуся из нее неугомонному хвосту можно было понять, что она приближалась к яме с отбросами. Прежде чем взлететь на крышу, она всегда заканчивала свой обход именно здесь. Там можно было прокормить целую стаю сорок.
Она не спешила, рассматривая куски хлеба, остатки мяса, кожуру овощей.
Казавшаяся неприхотливой в еде, она была разборчива и всегда находила то, что ей хотелось, спокойно и по-хозяйски относилась к ночным посещениям этого места другими здешними обитателями.
Ее зоркий взгляд остановился на остатках заманчиво выделявшегося куриного крылышка наверху.
– Вот странные все-таки эти люди, самое вкусное обязательно выбросят, – довольная собой стрекотнула птица.
Карканье старой вороны сверху заставил насторожиться. В это раннее утро не хотелось видеть других обитателей этого места.
Этот странный человек, часто появляющийся утром, всегда с недоверием и опаской смотрел и даже подглядывал за ней, избегая прямых взглядов.
Она его сторонилась скорее из чувства собственного достоинства, ей очень не нравилось его желание подглядывать. Она всегда опережала его взгляд и перескакивала на другое, неудобное для наблюдения место. В глубине своих мыслей она презирала его, но привыкла терпеть это присутствие. Встреча же глазами было уж слишком неприятна.
Она инстинктивно старалась уходить из поля любого зрения пригибаясь и подпрыгивая боком.
– Ведь…какой самонадеянный, а по жизни, видно, полное… ничтожество, – часто застревало у нее в уме.
Она взяла в клюв заманчивую косточку и отлетела на стоящую невдалеке лавочку. Тщательно оклевав вкусное мясо и подолбив косточку, она оставила ее. После вкусного завтрака она вновь вспорхнула вверх.
Взлетев на крышу дома, она важно прошлась по ней, смело несколько раз садилась на балконный откос, беспокойно поглядывая вверх и через стекло, заглядывая в дом, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин.
Птица вовсе не подозревала о том, что кто-то именно сейчас в этот ранний час наблюдает за ней.
Роман Григорьевич смотрел из комнаты на красивую горделивую птицу, ему почему-то было приятна собственная незримость, и в то же время тревога собственной слабости щемила душу. Он любовался этим экзотическим созданием, остро ощущая красоту ее восприятия мира.
– К-тш, к-тш, Чрш-чрш, – о чем-то вещала птица.
В ответ – глухое и короткое «крш».
Видимо, где-то недалеко находился ее приятель.
Утро манило своей девственностью и прохладой. Роман Григорьевич вышел в сад и прошел вдоль дома к беседке. Перед тем как построить эту беседку, еще в молодости, Роману пришлось изрядно попотеть, вырубая корни и непроходимые заросли буйно разросшихся в этом месте крапивы и высоких кустов черноплодной рябины. В этих густых ветвях он нашел скрывавшееся от глаз прочно свитое из мелких сучьев искусно скрепленное глиной, травой и даже в некоторых местах тонкой проволокой сорочье гнездо. Была уже середина лета, гнездо опустело, покинутое птенцами и родителями. Оно оказалось очень прочным, и при разрушении обнаружились куски глины, травы, шерсти, необычных сухих корешков. Перед ним была загадочная гнездо-крепость. Разрушая ее, он чувствовал, совершает насилие.
На самом дне гнезда Роман обнаружил женский браслет. Он сразу вспомнил, как искал вместе со своей подругой это злосчастный браслет.
«Ничего особенного. Стоило жалеть!» – подумал Иван, когда внимательно рассмотрел его.
В памяти осталось раздражение давно покинувшей его подруги: она очень переживала о его пропаже. Она даже поссорилась с Романом из-за этого браслета, полагая, что он спрятал его намеренно, чтобы задержать ее здесь.
После этого случая он начал обращать внимание на мелочность ее поведения, беспричинные капризы и раздражительность.
С этого времени он вдвойне проникся уважением к своей соседке-сороке.
Заметив незадачливого соседа, сорока села на верхушку высокой березы соседнего участка. Хвост, словно дирижерская палочка, выдавал ее беспокойство быть на виду. Но любопытство к окружающему побеждало тревогу. Казалось, она видела все вокруг на обозреваемом ею участке. Роман Григорьевич остановил на ней взгляд, и птица мгновенно спланировала на соседний участок.
10
Через неделю Роман Григорьевич вернулся в Москву. Но буквально на следующий день снова захотелось на природу, в «родные Пенаты». В этот раз он решил поехать на машине.
Он пошел в гараж и издалека увидел знакомую фигуру приятеля. Тот его уже приветствовал, выйдя из бокса.
– Куда пропал, Григорьич… Я уж затосковал… Поговорить не с кем.
– Был на родительской даче, у брата… Ты знаешь, Игнатьич… красота на природе, – вырвалось у Романа Григорьевича.
– Не скажи… Не люблю эти дачи…свою не завел, а у тещи… постоянно что-то надо делать… нет покоя.
– А я вот как раз один… Кругом покой, как на картине у Левитана.
– Мне не понять… Не стал вовремя собственником… и посему восприятие без восторгов…
Роман Григорьевич поделился своими свежими впечатлениями и как вновь потянуло обратно.
– Понимаю… Это другое дело… Созерцание – это высшая философия.
Роман Григорьевич рассказал ему о встрече с молодым парнишкой, воевавшем в Донецке.
Федор Игнатич задумался.
– Ребята эти – настоящие мужики… И если чего добьются, то и нас, россиян, научат многому, – не спеша произносил он каждое слово.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что провозгласили они республику народную… А у нас-то она далеко не такая… Так что вопросов много…
Роман Григорьевич внимательно посмотрел на приятеля, а тот продолжал:
– Вопросы есть, только не к ребятам из Донецка и Луганска… И освобождение Крыма – вовсе не победа политики России…
– А чья же победа? – удивился Роман Григорьевич.
– Все эти завоевания прошли не без участия партии «Русское единство», которая, к твоему сведению, у нас запрещена.
– И что?
– А то, что в мире побеждают люди, которые борются и знают, за что готовы отдать… даже свою жизнь… И так было всегда…
– Ты, Игнатич, просто «гигант мысли… отец русской демократии».
– Не смейся… Мы ругаем американцев, они нас… А все это – дипломатическая шелуха… Политику делают сильные целеустремленные люди, как бы их смешно не обзывали «террористы» или «сепаратисты». – Федор Игнатьич вздохнул: – Придумать можно все, что хочешь, а результат за ними, – заключил он.
После этого разговора Роман Григорьевич с тяжелым сердцем сел в машину, и всю дорогу был погружен в раздумья.
«Живешь как не у себя в стране… Идем мы куда-то… Но пока не ясно, верным ли путем…»
Размышления Романа Григорьевича близки многим русским, среди которых Федор Игнатьевич и множество других с самобытным философским мышлением. Пожалуй, этим мы отличаемся от других национальностей, благодаря широте и необъятности самой России.
А ведь кто-то завоевывал эти просторы земли. Видно, неслабые и вольные были люди. А сегодня мы потихоньку сдаем эти завоевания территорий и все-таки продолжаем даже неплохо жить. Как видно, пока за счет предшествующих поколений.
Страшная ошибка власти – непонимание своей ответственности, которая за счет позитивного отношения к жизни и кротости людей создала временное благосостояние и кажущееся спокойствие.
Современным государством должен руководить ученый или художник, широкий кругозор которого поможет шире смотреть на живущих в нем людей и страну, ее нужды и чаяния.
Владеющий властью или большими средствами должен быть чистым душой, иначе все будет направлено против человека.
А пока государственные деятели опираются на людей, объятых жаждой наживы и власти, или мелких обывателей с корыстными интересами.
Основной тезис «правоты» власти – на этом зиждется экономика. На самом деле всему виной здесь распределение собственности. Еще в прошлом веке было ясно: экономика капитализма – этот тупик, который невозможен без войн, возрастающих противоречий, снижения уровня нравственности, возрастания эгоизма и вражды. Двадцатый век начался надеждой на возрождение, а закончился повторением прошлого.
Россия попыталась уйти от капитализма, но наша непобежденная алчность и зависть отбросила ее назад.
Государство можно рассматривать как Сад Эдема, который Господь заповедовал «возделывать и хранить».
Почти у каждого народа мифологически присутствует легенда о «Древе жизни», которое неотъемлемо связано с понятием добра и зла, познание которых, как говорил Господь, неведомо человеку изгнанного именно из-за этого из Эдема.
А существует ли проблема зла?
В религии зла не существует: есть тайна зла. Практически до конца зло не покорилась никому. Оно – как песок, что просыпается между пальцев или вода, что уходит из рук. Оно всегда не то, чем кажется: оно даже прикидывается и добром. Подделка порой так искусна, что надо быть святым, чтобы не попасться. По свидетельству искушенных монахов, дьявол может принимать образ любого святого, даже самого Христа. Единственно кого он не смеет трогать – это Матерь Божию.
И вот бедный человеческий разум приходит, в конце концов, к выводу, возможно, ложному, но логическому: если зло окружено такой непроницаемой тайной, значит это неспроста. Что-то от нас скрывают, прикрываясь неким очарование зла.
«Я тот, кого любят и не знают», – говорит падший Ангел у Виньи.
У Лермонтова демон романтичный и рядом с добром:
- «Один, как прежде, во вселенной,
- Без упованья и любви…»
В Евангелие сказаны запретные заповеди. И не названы деяния обязательные.
Потому что это не просто и очень индивидуально.
В этом основная истина восприятия и понимания Добра и Зла.
Зло как будто намеренно ускользает от понимания, скрывается порой в широком, доброжелательном добре. Оно скрыто от прямых глаз, но намного сильней добра в нашей жизни.
Философское и этическое учение Эпикура об искусстве восприятия благ самой жизни в противовес поиску истины дает некоторый подход к пониманию элементов зла.
Эпикур и его последователи считали, что «Удовольствие – высшее благо». Именно эти слова были написаны на вратах его школы в Афинах в третьем веке до новой эры. Но при этом эпикурейцы доказывали, что человек должен избегать тех наслаждений, которые несут страдания и неприятности. Они полагали, что удовольствие состоит не в минутном наслаждении, а в ощущении радости в течение всей жизни. Эпикур настаивал на золотом правиле воздержания: не воспрещая роскоши, он считал, что богатство состоит не в обладании большим имуществом и привилегиями, а в том, чтобы иметь скромные потребности. А эти, казалось бы, простые понятия лежат в области раздела материального и духовного в нашей жизни.
Материальный мир настолько давит своей осязаемой действительностью, что невозможно ощутить конкретно духовное. Тонкий духовный мир своей непреодолимой пленкой наглухо скрыт от материи. И то, что мы называем «духовное», и что иногда теплице в нас – всего лишь иллюзия предчувствия и пытливого воображения: оно непостижимо для понимания материального существа и одновременно неотвратимо влечет. Однако внутренний голос подсказывает, что этот реальный субстант существует.
По всей видимости, попав в духовный тонкий мир, существо также не может понять материальное, потому как ничто на него не давит и не заставляет отвлекаться на ощущения зависимости от влияния всестороннего насилия не только от материального тяготения, но и от разноречивых чувств и желаний.
Всякие материальные потери и кажущиеся заблуждения простаков могут оказаться достижениями духовного мира. Материальный мир основан на противоречиях, которые определяют саму жизнь. Именно поэтому понятие жизни связано с материей, а дух, видимо, из представления мира в вечности.
Логика этих рассуждений вполне понятно объясняет зарождение религиозных чувств и ощущений.
Материя подвержена старению, так как она выходит за рамки тонкого мира и находится под воздействием сил массового вещества. Духовная же составляющая любого индивидуума подобно реликтовому свету равномерно и постоянно в рамках существования вселенной. В материальном мире возможно продолжение жизни индивидуума только через остатки генетического кода, который трансформируется в следующих поколениях. Поэтому передача части собственного кода по наследству составляет основу бесконечности жизни в пределах возможности существования той или иной материи. Принципиально возможны любые формы материи. Живая биологическая материя более разнообразна и удобна для эволюции, так как имеет большую инерцию существования, и этим самым сильно тормозит развитие возможных оптимальных процессов эксперимента, спрогнозированного самим Создателем.
Духовное ясновидение происходит от солнца; все нарушения психического состояния, болезни результат воздействия планет и загадочной Луны.
Древние египтяне считали, что дающее жизнь солнце в первую очередь соприкасается с сердцем человека, наделяя его светлым нравственным поведением и чувством любви, а мозг и другие органы подвержены влиянию темных сил. Они полагали, что сердце разумное существо на уровне «Ба».
Известно, что энергия не исчезает, а переходит из одной формы в другую. Всевышний дал Человеку энергию и то, как последний ее расходует, практически отражает его личность. Энергия человека обращена, как на дурные поступки, так и во благо, хотя это условно – ведь Всевышний до конца не вразумил человека о «добре и зле»… и дал лишь заповеди. А в них только поверхностно отражается материальная часть поступка, и до конца не раскрывается духовная суть деяния.
11
Когда уже совсем не ждешь неожиданно пущенную в твою сторону доброжелательную стрелу, вдруг как благодать ее голубая тень на миг коснется твоего сердца. И сразу не поймешь, радоваться или тревожиться новому известию.
Вот уж чего Роман Григорьевич не ожидал, так это звонка от Юлии. Он даже не сообразил сразу, что оставил свои координаты при расставании.
– Роман Григорьевич, я в командировке в Москве и была бы рада вас слышать!
Он молчал от наплыва чувств.
– Забыли, небось, свою знакомую.
– Совсем даже… не забыл, – еле выдавил из себя взволнованный человек.
– Я в Москве до воскресенья.
– Готов приехать куда угодно…
– Вы неисправимы, но… приятно слышать эти слова.
– Называйте, Юлия, дату и время… Я прилечу.
– К себе я не приглашаю…
– Тогда в кафе или ресторане…
– Хорошо бы на Арбате, там много подобных заведений… в четверг, в 16-дцать часов.
– Хорошо…Встретимся у метро… послезавтра…
Нельзя сказать, что Роман Григорьевич не готовился к встрече и не волновался, но в самый последний момент он неожиданно расслабился и повеселел. Он пришел на встречу немного раньше. Улыбаясь, с приятным чувством он увидел Юлию. Она вышла из метро и не сразу заметила его, оглядывая проходящих людей.
Роман Григорьевич с огромной радостью увидел и ощутил всем сердцем, как она похорошела, в ее глазах была уверенность состоявшейся красивой женщины. Ему было приятно видеть ее неравнодушный взгляд, когда она увидела его, идущего навстречу с небольшим букетом.
Юлия была искренне рада встрече. Роман Григорьевич заметил подаренный браслет на ее руке и не удержался от нежного поцелуя в щеку. Первые ее слова ободрили его.
– Роман Григорьевич, мы так мало времени провели вместе в Египте… Я это почувствовала только после вашего отъезда.
– Приятно слышать… я тоже думал об этом.
Обмениваясь воспоминаниями, они вышли по переулку на Арбат.
– Ну, ведите меня в уютное кафе.
Роман Григорьевич осмотрелся, он не очень узнавал знакомую улицу. Бывшее неплохое ранее кафе справа теперь уверенно занял «Макдональс».
Ему виделись кругом недоброжелательные люди, одинокие лавки, торгующие медом, дорогими кондитерскими изделиями, букинистическими книгами и некому ненужными, кроме однодневных туристов, сувенирами.
– Вы знаете, Юлия, Старый Арбат кажется мне сегодня холодным и чужим… Не улица, а коммерческий вызов приезжим… Вы не находите?
Юлия молчала, как бы соглашаясь.
Они прошли немного дальше. Ресторан с названием «Шашлык» подтверждал безвкусие нынешних его богатых хозяев.
– Роман Григорьевич, а вот что нам нужно, – указывая направо на небольшое кафе с экзотическим названием «Босфор», – воскликнула Юлия.
– Юлия, у вас удивительное чутье, – радостно откликнулся Роман Григорьевич, – А то я совсем растерялся.
К обоюдной радости «Босфор» оказался приятным заведением с европейским сервисом.
После заказа легкого ужина, Юлия перешла к вопросам. Как отметил про себя Роман Григорьевич, в ней проснулась деловая леди.
– Несмотря на самостоятельную работу, у меня осталось много производственных пробелов…
– Слушаю внимательно.
– Прежде всего, по заводу Наг-Хаммади… Что же осталось нам от этого объекта?
– Дорогая Юлия… Борисовна, – он взял покровительственный тон, – Вы правильно поняли, что там ничего для нас уже не осталось… Пожалуй, литейное производство, которое не менялось долгие годы… Можно запросить руководство завода, а потом обратиться на Иркутский метзавод по поставке запчастей и возможной модернизации оборудования.
– Но Хелуанский завод тоже не дает нам заявок.
– Все верно… Прежде всего надо убедить руководство завода направить на объект наших специалистов… хотя бы небольшую бригаду… она улучшит работу предприятия и будет подталкивать египтян делать заявки.
– Спасибо за советы.
Конечно, не только дела привлекали Юлию к этой встрече. Ей было приятно его общество и даже может быть более. Она посмотрела на него:
– А помните, Роман Григорьевич, Луксор… Карнак…
– Конечно, – встрепенулся он.
– Я представляла себя тогда в том времени… глядя на статую царицы Нефертити… Прекрасное время!
– Да! – многозначительно откликнулся он.
– Но вы не принимайте все всерьез, – как бы оправдывая свой импровизированный восторг, тихо сказала Юлия, – …Время проходит…
Роман Григорьевич посмотрел в окно.
– А вы знаете, дорогая Юлия, что Эхнатон был счастлив и со своей второй молодой женой.
– Да, вы говорили… Странно, что он расстался со своей любимой царицей, – улыбалась Юлия.
– Там все сложно… Нефертити осталась при дворе…
– Что-то произошло? – задумчиво произнесла она.
– Любовь… Появились двое сыновей. Последним был Тутанхамон. Тот знаменитый молодой фараон – совсем мальчик… Его посмертная маска известна всему миру.
– Странно, – вновь задумалась Юлия.
– Я же вам говорил, любовь беспощадна… порой она сильна, как смерть, – он даже испугался от неожиданности этой фразы.
– Ну, полно, полно, Роман Григорьевич… Вы рассуждаете слишком размашисто…
– Почему?
– То, что возможно для фараона, не для нас смертных.
– Да… Я не фараон, – подчеркнуто обиженно к ее словам выпалил Роман Григорьевич.
– Понимаете, Роман, сегодня время прагматиков, а не романтиков… Были бы вы похожи на фараона, ваш партнер был бы овеян почетом, изобилием достатка и внимания… А минутное любовное увлечение быстро проходит…
– Юлия, я любил бы вас всю жизнь… Вы были бы всегда счастливым ребенком рядом со мной… Такое внимание вряд ли можно найти просто так.
– Ну, прекратите, Роман Григорьевич.
– Я знаю ваше настроение, но… так же невыносимо жить.
– Почему?… Дорогой мой, но вы не знаете, что впереди, и рветесь в открытую дверь… Сейчас не то время.
– А причем тут время?
– Вот вы практически не удел и без перспективы найти свое дело… Я понимаю, вам хочется жить… Вы даже не чувствуете своих лет… Наверно, это хорошо… Но скоро это может почувствовать не только ваш партнер, но и вы сами… Не правда ли?
Юлия не хотела этих слов, но они неожиданно сами лились из уст. Как будто она чувствовало что-то, неведомое ему.
Непонятные ей чувства иногда присутствовали в ее разуме. Подобно детским и девичьим грезам. Египетские фантазии также остались в ее жизни и незримо влияли на ее мироощущения.
Влечению, которое она не отрицала, препятствовало что-то сверхъестественное и непонятное.
– Юлия, поедемте со мной на дачу…
Он хотел рассказать ей о радости общения с природой.
– Нет, – твердо ответила она.
Роман Григорьевич почувствовал это твердое и непреодолимое.
– Вы любите кого-то?
– Пожалуй, нет, – задумчиво произнесла Юлия.
Роман Григорьевич молчал.
– Вы знаете, когда полгода назад мне сообщили, что я буду работать в Египте, мне казалось это заоблачным событием… Вот, что я думаю… то, что впереди… настанет довольно быстро… оно неотвратимо.
– Но надо жить сегодня и радоваться каждому дню.
– Женщины думают несколько по-другому, нежели сильный пол, и особенно когда мужчина заражен бациллой романтики… А что за ней… Все тоже самое… Да и где вы сегодня видите сочувствие этой романтике?
– Что же вас привлекает?
– Сильные, уверенные, перспективные… но после замужества я не хочу терять независимость…
– Любовь разве зависимость?
– Все мужчины собственники… а я хочу свободы… Мне с вами интересно и хорошо, но этого недостаточно, чтобы преодолеть себя.
Роман Григорьевич не нашел что возразить, а Юлия продолжала:
– Я думаю, Нефертити нисколько не переживала связь Эхнатона с молодой женой и осталась при дворе.
– Возможно, она убедила и настроила окружающий двор против действий этого необычного фараона, – задумчиво продолжил Роман Григорьевич.
– Вы думаете, это зависть?… Нет, это проявление уверенности и силы духа, – подхватила Юлия.
– Пожалуй, сегодня значительно меньше известно об Эхнатоне, чем о его первой жене.
– Вот видите…
– Да вы настоящая египетская царица, – пошутил Роман Григорьевич.
Он уже не настаивал на продолжении этой темы. Провожая Юлию на такси, он спокойно поддерживал уже мало интересующую его беседу.
На прощание Юлия подставила свою щеку, и он ее поцеловал, как-то безнадежно.
Она почувствовала эту перемену и, не отстраняясь, прошептала:
– Уныние вам не идет, Роман…
– Наверно… – произнес он, а сам подумал:
«Последняя любовь беспощадна».
Оставшись один, он успокоил себя:
«Рвать цветы грубо и неоправданно жадно. Самое естественное – быть рядом и наслаждаться их запахом».
12
После встречи с Юлией Роман Григорьевич позвонил ей перед отлетом.
Он понял, что ей было приятно слышать его напутственные слова, но после этого как-то немного сник. Уныние, о котором упомянула Юлия, явно не покидало его. Он решил снова наведаться на дачу, благо, что хозяева еще не вернулись.
Он зашел в гараж за машиной. Федор Игнатьевич окликнул его:
– Ты сегодня мне опять не нравишься… хмурый какой-то… печальный… – склонял он к разговору приятеля.
Роман Григорьевич неожиданно для себя заговорил о наболевшем:
– Федор Игнатьевич, а как ты относишься к любви?
– Очень серьезно, – совершенно адекватно отреагировал приятель, – И время ее не прошло для нас.
– Это ты правильно сказал.
– Сказал-то, но… в словах правды нет… У меня было это… совсем недавно… Встречался… и чувствовал даже что-то новое и необычное… Сам будто помолодел… Она вроде нормально реагировала на мои ухаживания.
– И ты ухаживал?
– Старался понравиться… И попытался быть с ней поближе…
– А она?
– Когда делал подарки, нежно целовал и даже обнимал, вроде дозволяла… А как я уж закипел, говорит не надо… А как же… говорю… Ты же понимаешь, Григорьич?
– Конечно, понимаю.
– Тогда, говорит, пошел ты… старый пердун… Вот и вся любовь, Григорич, – безнадежно заключил он.
– У меня тоже самое… но как же жить без любви… Сердце просит. В любви ведь – созидание… А так… жить без надежды… что?
– Не говори, Григорич… Мы для них – отработанный материал… А так только деньги… У меня впечатление, что мы живем только для того, чтобы платить, и не только в этом.
– Да, пожалуй, – отреагировал Роман Григорьевич, – Женщины совсем другие и никогда не поймут нас… Но мне кажется, Игнатьич, ты живешь без оптимизма.
– Ну и ты, Григорич… все равно не похож на Казанову.
– Это ты прав…
– С другой стороны, молодых женщин можно понять… Мы уже не можем доставить им того, что могут 40-50-летние.
– Египтяне считали, что душа беспола, и потому… получается бесполость – итог жизни…
Читать бесплатно другие книги:
