Роза и Крест Пахомова Элеонора
Под влиянием определенной оккультной литературы, которую подсудимая давно и углубленно изучала, убийства, совершенные ею, обретали ярко выраженную мистическую окраску. Однако какой именно смысл она вкладывала в свои действия, пока было известно лишь ей самой. Поскольку Волошина во время разбирательств находилась в невменяемом состоянии, ни следователи, ни врачи не смогли докопаться до ее истинных мотивов.
Тем не менее в виновности Фриды сомнений не было. Кровь на картинах, орудие убийства, приобщенные к делу улики, нападение на Мирослава Погодина — все неопровержимо доказывало ее вину.
Сама Волошина обвинений, казалось, не понимала и не принимала. Она ничего не подтверждала, но и опровергнуть тоже не могла. После задержания Фрида села в позу лотоса в центре своего второго мира (который снова поблек и омертвел), слушая ветер, глядя на горизонт. В ходе судебного разбирательства до ее сознания моментами долетали вырванные из контекста слова и фразы, произносимые в мире реальном, но она не могла вплести их в логическую канву. Громче, четче других прогремело в ее мире слово «Мразь!», сказанное во время процесса ее же тестем, отцом Максима. Бледный, он сидел, сгорбившись, в нескольких метрах от нее в зале суда и смотрел куда-то в пол.
Фриде казалось, что клубок колючей проволоки, который в последнее время все чаще преследовал и мучил ее, окончательно обосновался внутри ее черепной коробки. Он медленно вращался в голове, царапаясь острыми шипами, вызывая сильную ноющую боль, которая, впрочем, стала уже привычной. Каждое его болезненное касание тревожило мысли и воспоминания, наслоившиеся друг на друга, покоящиеся в ней, как вещи в необъятной кладовой. Казалось, шар цепляет эти вещи-мысли своими колючками, сбрасывая с полок и привычных мест, покидая которые, они слетаются в одну хаотичную кучу, и разобрать ее уже невозможно:
Делай, что велит твоя воля, таков да будет весь закон… Любовь есть закон, любовь подчиненная воле… подчиненная воле… подчиненная любовь… Бог учит нас смирению, Фрида… нельзя подчинить себе волю другого человека… Бог не слышал детей Евы, пока кровь не пролилась… лишь избранные способны переступить черту… возможно, эта девочка гений… нельзя заставить полюбить… подчинение… смирение… подчинение…
В какой-то момент Фрида подумала, что усилием воли можно попробовать воспрепятствовать царящему в голове хаосу. Для этого нужно постараться вспомнить какой-нибудь связный текст, подконтрольный памяти и сознанию. К ее собственному удивлению, единственным складным, заученным текстом, который ей удалось отыскать в своей памяти, сидя на скамье подсудимых, оказалась молитва. Эту молитву часто читала ее мать, разучивая текст вместе с дочерью. После ее смерти Фрида ни разу не повторила эти слова ни мысленно, ни вслух. И вот теперь они каким-то образом всплыли из глубин ее сознания. В первую секунду Фрида заколебалась, но потом принялась мысленно твердить то, что помнила наизусть — лишь бы только шипастый шар в голове прекратил свое вращение. Как оказалось, она не забыла ни единого слова.
«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить… Аминь…»
Чем дальше она продвигалась по тексту, тем более сильное чувство охватывало ее. Последнее предложение далось особенно тяжело — после каждого слова Фриде приходилось делать паузы, чтобы справиться с подступающими к горлу рыданиями. Когда она закончила, по лицу ее текли слезы, но шум в голове стих. Волошина плакала, затворы фотокамер защелкали еще быстрей, судья зачитывала приговор: «Лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением…»
Конвоиры открыли клетку. Уже встав со своего места и развернувшись к выходу, боковым зрением Фрида заметила в зале яркий всполох. Она повернула голову. Во втором ряду с краю у центрального прохода сидел Давид. Одет он был так же, как в тот день, когда впервые предстал перед ней. Двумя руками опираясь на набалдашник трости, с искрящимся камнем в шейном платке, он неотрывно смотрел на Фриду. Морщинистое лицо было спокойно, а взгляд строг, но на этот раз глаза его сверкали ярче камня.
Одними губами он шептал: «Крепись, Иштар. И помни, что сила твоя велика…»
XXI
Мир
После приговора Волошиной прошло уже два дня, а Мирослав никак не мог отделаться от мыслей о том, что произошло. Он все думал о Фриде и о страшном фокусе, который выкинуло ее помраченное сознание. Тайное уже стало явным, но он по-прежнему складывал в уме ребус, загаданный ею, словно вращал плоскости кубика Рубика, пытаясь подогнать одни грани к другим.
Сейчас он ехал по направлению к Бауманской, чтобы увидеться с Замятиным. В суете последних событий им так и не удалось все спокойно обсудить, поздравить друг друга с успешным завершением сотрудничества. Хотя сам Мирослав никакой эйфории относительно финала этой истории не испытывал. Даже несмотря на то, что это был его первый опыт расследования, который объективно оказался удачным (если не считать пореза на шее, замаскированного легким шарфом).
Свой заслуженный выходной Замятин проводил в Лефортовском парке вместе с Лис. День выдался погожим, небо было ясным, сентябрь баловал москвичей температурой пятнадцать градусов тепла, а природа парка — осенними красками. Замятин с Лис неспешно прогуливались по шуршащим тропинкам и кормили уток.
— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Мирослав майора, разыскав парочку.
Они уселись на скамью возле одного из прудов. Лис решила дать им возможность пообщаться наедине и медленно двинулась вдоль кромки воды, собирая с земли палые листья.
— Я думаю, что верить надо в Бога, а не забивать себе голову всякой бредятиной, на почве которой рано или поздно съезжает крыша.
— Что наверху, то и внизу, как две стороны одного и того же… — тихо проговорил Погодин, задумчиво глядя на воду.
Замятин покосился на него и кинул вперед кусок белого хлеба. А после недолгой паузы продолжил:
— Не знаю, как ты, Мирослав, а я лично в Бога верю и тебе советую. Верю в него без всяких оговорок, в простого и понятного, — сказал майор, наблюдая, как упитанная утка плещет красными лапами по воде, устремившись к мякишу. — Темное, светлое, две стороны одного и того же… Не забивай себе голову. Как ни крути, а свет всегда одолевает тьму, так или иначе. Так всегда было, и так всегда будет. И я даже знаю почему.
— Почему же? — поинтересовался кандидат философских наук, с любопытством разглядывая трогательного в своей простоте Замятина, великовозрастного детину — большого, сильного и совершенно бесхитростного.
Майор сидел на лавочке, подавшись вперед мощным торсом и немного сгорбившись. Его крепкие руки, согнутые в локтях, лучевыми костями упирались в колени, на светлых, остриженных под ежик волосах играло солнце. Сейчас он рассуждал о природе добра и зла, одной из главных загадок мироздания, так легко, словно озвучивал элементарную, бесспорную истину. Мирослав, изучивший сотни книг, с удовольствием предвкушал, что же выдаст на этот счет незамутненное сознание Замятина.
— Потому что все мы рождаемся светлыми, но сознательный выбор в пользу добра или зла делаем уже после. Для того чтобы сохранять веру, необходимо гораздо больше внутренней силы и крепости духа, чем для того, чтобы от нее отречься. По сути, те, кто отказались от Бога, сломались — не выдержали. Та же Волошина, отчего она подалась во всю эту ересь? Оттого, что стала искать веру поуютней. Отрекаются в момент слабости, когда слишком сильно жалеют себя, вместо того чтобы принять и довериться. Это слабость. А значит, все твои чернокнижники заведомо слабее тех, кто находит в себе силы истинную веру сохранить. Знаешь, что значит: «По вере вашей воздастся вам»? Смысл не в том, что сила твоей веры повышает шансы попасть в рай. Это значит: во что ты веришь, то ты и получишь. Просто верь в Бога, Мирослав. Верь и доверяй, что бы там ни было. И он приведет тебя туда, где ты должен быть.
Погодин молчал. Разводить с Замятиным дискуссии ему совсем не хотелось. Да и главный аргумент его собеседника заключался даже не в сказанном слове, а в той спокойной уверенности, которую он излучал. «Не знай! Чистая глупость — Ключ к Посвящению», — крутилось в голове Погодина.
Когда прогулка подошла к концу, Мирослав вызвался подбросить приятелей до дома. Лис жила недалеко от парка, на Волочаевской улице. Выходные Замятин проводил у нее. Одноподъездный дом стоял у дороги, изрезанной трамвайными путями. Неподалеку, на другой стороне, располагались Военный университет и трамвайно-ремонтный завод.
Припарковавшись во дворе, Мирослав вышел из машины, чтобы попрощаться. Вдруг за спиной он услышал плаксивый детский голос: «Бабушка, его же задавят…» Погодин обернулся и увидел, что дорогу медленно переползает, поскуливая, совсем еще маленький щенок. Откуда он там взялся — размышлять было некогда, возможно, на территории завода недавно ощенилась сука. Мирослав, не раздумывая, бросился на проезжую часть. Послышался визг тормозов. Падая, Погодин думал лишь о том, чтобы не выпустить из рук щенка.
Он лежал на обочине, чувствуя острую боль в бедре и колене и тупую, тянущую — в районе затылка. Похоже, он сломал ногу и, падая, ударился головой о бордюр. Где-то далеко раздавались шум голосов, причитания сердобольных прохожих. Над собой он видел встревоженное лицо склонившейся Лис, которая объяснялась по телефону с оператором скорой помощи. На дороге майор, словно в замедленной съемке, тряс за грудки перепуганного мужичка — водителя сбившей его машины.
Но острей и явственней всего из накатившего вдруг шквала новых ощущений и чувств оглушенный Мирослав сейчас испытывал одно, главное — абсолютное счастье. Он прижимал к груди трясущегося от страха щенка, который издавал протяжные, громкие звуки и тыкался плюшевой мордой в его ключицу. Он спас его.
«Это есть шок», — сказала Лис подбежавшему майору, видимо пытаясь объяснить блаженную улыбку на губах Погодина. От этих слов улыбка его стала лишь шире. Он наконец обрел мир с собой и со всем, что его окружает.
Автор выражает благодарность Варфоломею за консультации в области ритуальной магии и действующих тайных обществ. И Максиму Малявину — за консультации в области психиатрии
Список литературы:
Поль Кристиан. «История магии»
Алистер Кроули. «Книга Тота»
Алистер Кроули. «Книга Закона»
Лон Майло Дюкетт. «Таро Тота Алистера Кроули»
Александр Дворкин. «Сектоведение. Тоталитарные секты. Опыт систематического исследования»
Миссионерский отдел Московского патриархата Русской православной церкви. Информационно-аналитический вестник № 1. «Новые религиозные организации России деструктивного и оккультного характера: Справочник»
С. Романюк. «Тоталитарные секты в России»
Алистер Кроули. «Ритуалы инициации Ордена храма востока. Степень Минервал»
Алистер Кроули. «Гностическая месса»
Алистер Кроули. «Ритуал призывания Исиды»
Алистер Кроули. «Liber CLXXXVI. Малая месса гностиков»
Материалы веб-сайтов:
teurgia.org; oto.ru; ru.wikipedia.org и др.
Читать бесплатно другие книги:
