Пассажирка из Кале (сборник) Гриффитс Артур

– Спасибо. Вы не возражаете? – Генерал достал серебряный портсигар. – Могу я предложить вам? – Он дружелюбно протянул коробочку.

– Мы не курим на работе, – резко ответил шеф. – И в судебных органах курение запрещено.

– Бросьте вы, я просто хотел быть вежливым и не признал в этой комнате судебного органа, так что, если позволите, думаю, я все же сделаю три затяжки, это поможет мне успокоиться.

Он явно играл с ними. От былого возбуждения, столь бурно проявившегося, когда он встал на защиту графини, не осталось и следа, и теперь он был совершенно, нет, надменно спокоен.

– Вы называете себя генералом Коллингемом? – продолжил шеф.

– Не называю. Я и есть генерал сэр Чарльз Коллингем, британская армия.

– В отставке?

– Нет, я все еще состою на действительной службе.

– Это нужно будет проверить.

– Всенепременно. Вы уже отправили запрос в Британское посольство?

– Да, но оттуда еще никто не явился, – презрительно промолвил сыщик.

– Если вы не верите мне, зачем задаете вопросы?

– Мы обязаны провести допрос, а вы обязаны отвечать. Если не будете отвечать, у нас есть способы заставить вас это делать. Вы подозреваетесь в причастности к серьезному преступлению, и ваше поведение неприятно… недостойно… позорно…

– Тише, тише, дорогой коллега, – вмешался судья. – Если позволите, я продолжу с этого места. А вы, мсье генерал, я уверен, не станете нам мешать или препятствовать. Мы представляем закон в этой стране.

– А я это делал, мсье судья? – ответил генерал, сама вежливость, и выбросил недокуренную сигарету.

– Нет-нет, я ничего такого не хотел сказать, я просто прошу вас как воспитанного человека относиться к нам подобающим образом и постараться помочь.

– Я готов. Если и случилась какая-то неприятность, то явно не по моей вине, а из-за этого маленького господина. – Генерал пренебрежительно кивнул на мсье Фльосона, чем едва не начал новую перебранку.

– Давайте не будем больше говорить об этом, а перейдем к делу. Насколько я понимаю, – сказал судья, пролистав несколько страниц лежавшего перед ним отчета, – вы являетесь другом контессы ди Кастаньето?

– Очень любезно с ее стороны называть меня другом. Я горжусь тем, что она считает меня таковым.

– Как давно вы ее знаете?

– Четыре-пять месяцев. С начала последнего зимнего сезона в Риме.

– Вы часто бывали у нее дома?

– Да, мне было разрешено заходить к ней просто так, по-дружески, если вы это хотите знать.

– Вы знали всех ее друзей?

– Как мне отвечать на этот вопрос? Я знаю только тех, кого встречал там время от времени.

– Да, верно. Вы часто встречали там синьора… Куадлинга?

– Куадлинга? Куадлинг… Что-то не припомню. Фамилия, кажется, знакомая, но его самого я не помню.

– Вы когда-нибудь слышали о римских банкирах Корресе и Куадлинге?

– Ах да, конечно. Хотя дел я с ними никогда не имел и с господином Куадлингом не встречался.

– Даже у графини?

– Ни разу. В этом я полностью уверен.

– Тем не менее, у нас есть достоверные свидетельства о том, что он был там частым гостем.

– Мне это непонятно. Я не только ни разу его не встречал, но даже не слышал, чтобы графиня когда-либо упоминала это имя.

– В таком случае вы, должно быть, удивитесь, если я вам скажу, что он был в ее квартире на Виа Маргутта вечером в день отъезда из Рима. Его позвали, приняли, и он провел с ней больше часа.

– Я не удивлен, я поражен! Я сам заходил к ней около четырех часов, чтобы предложить свою помощь с поездкой, и ушел в начале шестого. Поверить не могу!

– Сейчас я вас удивлю еще больше, генерал. Что вы подумаете, когда я скажу, что этот самый Куадлинг – этот друг или знакомый, называйте, как хотите, во всяком случае, человек близкий ей настолько, чтобы навещать ее перед долгим путешествием, – был найден мертвым в спальном вагоне?

– Не может быть! Вы уверены? – воскликнул сэр Чарльз, едва не выпрыгнув из кресла. – И какие выводы вы из этого делаете? Что вы предполагаете? Хотите обвинить эту женщину? Чушь!

– Я уважаю ваше рыцарское желание защитить даму, которая называет вас другом, но мы в первую очередь – официальные лица, и чувствам нельзя позволять влиять на наши решения. У нас есть серьезные основания подозревать эту женщину. Я говорю это откровенно и верю, что вы, как солдат и человек чести, не злоупотребите доверием.

– Могу ли я узнать, что это за основания?

– Она – единственная женщина, которая была в вагоне во время переезда от Лароша до Парижа.

– Вы подозреваете, что это дело рук женщины? – заинтересовался генерал.

– Да. Хотя я не имею права об этом рассказывать.

– И вы уверены, что эта дама, утонченный, деликатный человек из высшего общества – поверьте, я знаю, о чем говорю, – которую вы подозреваете в совершении этого жестокого убийства, была единственной женщиной в вагоне?

– Это очевидно. Кто еще? Какая другая женщина могла находиться в вагоне? В Лароше никто не входил, и до Парижа поезд не останавливался.

– По крайней мере, в последнем вы точно ошибаетесь, это я точно знаю, а значит, можете ошибаться и в остальном.

– Поезд останавливался? – вклинился сыщик. – Почему нам никто об этом не сказал?

– Возможно, потому что вы не спрашивали. Но это факт. Уверяю вас. Все вам скажут то же самое.

Сыщик бросился к двери и позвал проводника. Конечно, он имел на это полное право, но такая поспешность показала, что он не поверил услышанному, и это вызвало у генерала улыбку. Правда, потом он захохотал во весь голос, когда все еще плохо соображающий полусонный проводник, не задумываясь, подтвердил его слова.

– По чьему требованию был остановлен поезд? – спросил сыщик, и судья одобрительно кивнул головой.

Ответ на этот вопрос позволял найти нового подозреваемого.

Но проводник ответить не смог.

Кто-то подал аварийный сигнал, во всяком случае, так заявил проводник, иначе поезд бы не остановился. Однако он, проводник, этого не делал, и никто из пассажиров не признался, что звонил машинисту. Тем не менее, поезд останавливался.

– Что ж, это меняет дело, – признался судья. – Вы пришли к каким-то выводам? – обратился он к генералу.

– Делать выводы – ваша работа. Я всего лишь указал на факт, который опровергает вашу теорию. Но, если хотите, я расскажу, что сам думаю.

Судья кивнул в знак согласия.

– Сам по себе факт остановки поезда не имеет никакого значения. Любой робкий или впечатлительный человек, оказавшись невольно вовлеченным в такое жуткое преступление, от страха первым делом бросился бы останавливать поезд. Вызывает подозрение, что никто не признался в том, что это сделал. Отсюда следует один вывод: для остановки поезда имелась более веская, тайная причина.

– И что же это за причина?

– Неужели вы сами не понимаете? Для чего же еще могли остановить поезд, если не для того, чтобы дать кому-то возможность сойти с него?

– Но как такое могло быть? Вы бы увидели этого человека, кто-нибудь увидел бы его, тем более при таких обстоятельствах. В коридоре вагона толпились люди, оба выхода были под наблюдением.

– Я считаю – поймите, это всего лишь мое мнение, – что тогда этот человек уже покинул вагон. Точнее сказать, внутреннюю часть вагона.

– Как? Куда? Что вы имеете в виду?

– Покинул через окно купе, в котором нашли мертвое тело.

– Значит, вы видели открытое окно? – быстро спросил сыщик. – Когда вы его видели?

– Я вошел в купе, как только поднялся шум, и мне сразу пришло в голову, что кто-то мог сбежать через окно.

– Но женщина не смогла бы этого сделать. Выбраться из движущегося на полном ходу экспресса не по силам никакой женщине, – упрямо произнес сыщик.

– Господи боже, да что вы заладили: женщина, женщина? Почему это не может быть мужчина?

– Потому что… – заговорил судья, но тут же на миг замолчал, увидев протестующий жест мсье Фльосона. Маленький сыщик был очень обеспокоен беспечностью коллеги. – Потому что, – решительно продолжил судья, – в купе было найдено вот что. – Он протянул генералу кусок кружева и обрывок стекляруса, быстро добавив: – Вы видели это или нечто подобное раньше. Наверняка. Я призываю вас, я требую, нет… Я обращаюсь к вашему чувству долга, сэр Коллингем. Прошу вас, расскажите, что вам известно.

Глава X

Генерал какое-то время сидел, молча глядя на кружево и стеклярус, потом твердо произнес:

– Долг велит мне не скрывать ничего. Дело не в кружеве. Хотя поклясться в этом я не могу – я, да и большинство мужчин, не отличу одно кружево от другого, но мне кажется, что эти бусинки я уже видел.

– Где? Когда?

– Ими была обшита накидка контессы ди Кастаньето.

– А! – одновременно воскликнули три француза, но каждый со своей интонацией. В голосе судьи слышался интерес, в голосе сыщика – торжество, в голосе комиссара – возмущение, как будто он поймал преступника на горячем.

– Во время поездки она была в этой накидке? – спросил судья.

– Не могу сказать.

– Ну же, генерал, вы все время находились рядом с ней. Мы настаиваем, чтобы вы ответили на этот вопрос! – запальчиво воскликнул ликующий мсье Фльосон.

– Повторяю, я не могу ответить. Насколько я помню, графиня была в длинном дорожном пальто, ольстер, как мы его называем. Может быть, одежда с таким украшением была под ним. Но, если я видел ее – а я уверен, что видел, – то не во время поездки.

Тут судья шепнул мсье Фльосону:

– Во время обыска никакой второй накидки не нашли.

– Мы не знаем, насколько тщательным был обыск, – ответил сыщик. – По крайней мере, теперь у нас появилось прямое указание на стеклярус. Наконец-то петля затягивается вокруг этой графини. – Во всяком случае, – громко произнес он, поворачиваясь к генералу, – этот стеклярус был найден в купе убитого. Мне бы хотелось услышать объяснение.

– От меня? Как я могу это объяснить? К тому же это не имеет отношения к вашему вопросу – покинул ли кто-нибудь вагон.

– Почему не относится?

– Графиня, как нам известно, вагон не покидала. А насчет того, входила ли она в это купе… раньше… это очень маловероятно. Более того, подобное предполагать весьма бестактно.

– Они с Куадлингом были близкими друзьями.

– Это вы так говорите. Не знаю, на каком основании, но я с этим не согласен.

– Тогда как мог стеклярус с ее одежды попасть туда? Она его носила.

– Когда-то да, согласен, но не обязательно во время поездки. Она могла кому-то отдать накидку, горничной например. Насколько мне известно, женщины часто дарят вещи служанкам.

– Все это не более чем предположение, простая версия. Эта горничная… О ней мы пока еще вовсе не говорили.

– В таком случае я предлагаю вам это сделать незамедлительно. Мне она кажется… довольно интересным человеком.

– Вы ее знаете? Разговаривали с ней?

– Знаю, некоторым образом. Я видел ее на Виа Маргутта и поздоровался с ней, когда она входила в вагон.

– А во время поездки вы часто с ней разговаривали?

– Я? Боже, я с ней вообще не разговаривал. Конечно, я обращал на нее внимание, невольно, и, возможно, мне стоило поговорить об этом с ее хозяйкой. Мне показалось, что она слишком легко заводила друзей.

– Например.

– Хотя бы проводник. Я видел их вместе в Лароше в буфете. И этот итальянец, с которым вы разговаривали до меня. Да и сам убитый. Она, похоже, со всеми познакомилась.

– Вы хотите сказать, что горничная может оказаться полезной для следствия?

– Несомненно! Как я говорил, она постоянно приходила и уходила из вагона и более-менее близко сошлась с несколькими пассажирами.

– Включая ее хозяйку, графиню, – вставил мсье Фльосон.

Генерал рассмеялся.

– Я полагаю, большинство хозяек близки со своими горничными. Говорят же, что господин не может быть героем для своего лакея, и у противоположного пола, думаю, то же самое.

– Они сошлись так близко, – злобно продолжил маленький сыщик, – что горничная исчезла, лишь бы не отвечать на неудобные вопросы о ее хозяйке.

– Исчезла? Вы уверены?

– Ее не могут найти, это все, что нам известно.

– Я так и думал. Значит, это она покинула вагон! – воскликнул сэр Чарльз с таким пылом, что официальные лица разом утратили величавое спокойствие и наперебой закричали:

– Объясните! Скорее! Что, черт возьми, вы имеете в виду?

– Я с самого начала подозревал и сейчас расскажу почему. Вы, наверное, слышали, что в Лароше вагон опустел. Все, разве что кроме графини, пошли в ресторан на утренний кофе. Я закончил одним из первых и, выйдя на платформу покурить, заметил, или мне показалось, что заметил, край платья, мелькнувший в двери спального вагона. Я решил, что это горничная, Гортензия, несет хозяйке кофе. Потом подошел мой брат, мы немного поговорили и вместе вошли в вагон.

– Через ту же дверь, в которой вы видели юбку?

– Нет, через другую. Брат пошел в наше купе, а я задержался в коридоре, чтобы докурить сигарету, когда поезд тронулся. К этому времени уже все кроме меня вернулись на свои места. И как только я собрался пойти прилечь на полчаса, я отчетливо услышал, как повернулась ручка купе, которое, как мне было известно, пустовало всю дорогу.

– Купе с номерами 11 и 12?

– Возможно. Соседнее с купе графини. И не только ручка повернулась, еще и дверь приоткрылась.

– Это мог быть проводник.

– Нет, он в это время был на своем месте в конце вагона, вы знаете это, и крепко спал. Я слышал его храп.

– Кто-нибудь вышел из свободного купе?

– Нет, но мне показалось, нет, я даже уверен, что на секунду за дверью мелькнула та же самая юбка. Потом дверь быстро закрылась.

– У вас появились какие-то соображения на этот счет? Или вы не придали этому значения?

– Я не задумывался. Решил, что горничная захотела провести остаток пути поближе к хозяйке, потому что, как я слышал от графини, проводник им очень мешал встречаться. После того, что произошло, как видите, для остановки поезда причина была.

– Совершенно верно, – с готовностью согласился мсье Фльосон с почти не скрываемой усмешкой. Он уже не сомневался, что сигнал к остановке подала графиня, чтобы дать горничной возможность сбежать. – И вам все еще кажется, что кто-то, предположительно эта женщина, покинула вагон во время остановки? – спросил он.

– Да, есть у меня такое предположение, а выяснить, так это или нет, – ваша задача.

– Чтобы женщина вот так вылезала в окно! Расскажите это кому-нибудь другому.

– Дорогие коллеги, вы, разумеется, осмотрели внутреннюю часть вагона? – спросил судья.

– Конечно. Но я осмотрю его еще раз. Внешняя его сторона гладкая, там нет подножек. Только акробат смог бы выбраться из окна движущегося поезда, да и то с риском для жизни. Но женщина… Нет, об этом нечего и думать.

– Если бы ей помогали, думаю, она могла бы подняться на крышу, – быстро вставил сэр Чарльз. – Я в своем купе выглядывал из окна. Для мужчины это не составило бы труда, и женщине с помощником было бы не так уж сложно.

– Это мы сами выясним, – довольно резко бросил сыщик.

– Чем раньше, тем лучше, – добавил судья, и все встали, собираясь направиться к вагону, но тут в дверях появился дежурный полицейский, а за ним английский военный офицер в форме, которого он пытался не пропустить, но без особого успеха. Это был полковник Папиллон из посольства.

– Джек, дружище, приветствую вас! – радостно воскликнул генерал и пошел к нему жать руку. – Я знал, что вы придете.

– Конечно, я бы пришел, сэр. Как видите, я собирался на официальный прием, но его превосходительство настаивал, моя лошадь стояла у двери, и вот я здесь.

Все это было сказано по-английски, но атташе наконец повернулся к официальным лицам и, многословно извиняясь за вторжение, попросил позволить генералу поехать вместе с ним в посольство после допроса.

– Разумеется, мы за него отвечаем. Он останется в вашем распоряжении и появится, как только снова понадобится вам. – Он повернулся к сэру Чарльзу. – Обещаете, сэр?

– О, с удовольствием. Я давно хотел немного пожить в Париже, и мне ужасно хочется узнать, чем все закончится. Но мой брат? Он должен вернуться домой к следующей воскресной службе. Ему рассказывать нечего, но и он в любое время приедет в Париж, если понадобится.

Французский судья очень любезно согласился на все эти предложения, и братья англичане были отпущены. Таким образом, всего покинуло вокзал четверо из задержанных пассажиров.

Затем официальные лица проследовали к вагону, который по-прежнему стоял там, куда его отправил шеф полиции, и вскоре убедились, что генерал был прав.

Глава XI

Трое служителей закона направились прямо ко все еще открытому окну, месту, которое нужно было осмотреть. Внешние стенки вагона покрывала пыль, кое-где темнели большие пятна грязи.

Сыщик на секунду остановился, чтобы окинуть взглядом общий вид, ища отпечатки рук, ног или след от женского платья на пыльной поверхности. Но ничего не было видно. Во всяком случае, ничего определенного или убедительного. Лишь кое-где виднелись штрихи, но это ничего не доказывало.

Потом комиссар подошел ближе и указал на подозрительного вида пятнышки вокруг окна и выше, между окном и крышей.

– Что это? – спросил сыщик, когда его коллега ногтем длинного указательного пальца поскоблил тонкую корку на одном из пятен.

– Сказать точно не могу, но, думаю, это кровь.

– Кровь! Боже правый! – вскричал сыщик, выхватывая из кармана увеличительное стекло и направляя его на пятно. – Мсье судья, взгляните, – произнес он после долгого и пристального изучения. – Что скажете?

– Похоже на то. Точно сможет установить экспертиза, но, я думаю, это кровь.

– Чувствую, мы на правильном пути. Кто-нибудь, принесите лестницу.

К вагону быстро приставили одну из этих смешных французских лестниц, узких наверху и расходящихся у основания, и сыщик проворно вскарабкался по ней, не выпуская увеличительной лупы.

– Здесь еще кровь, намного больше, и еще что-то похожее на… Да, точно! Это отпечаток двух ладоней. Она здесь забралась на крышу.

– Несомненно. Я теперь четко представляю, как это было. Она села на окно ногами в купе и взялась вот здесь. Потом на руках подтянулась и вылезла на крышу, – сказал судья.

– Но какие нужно иметь крепкие нервы! Какие сильные руки!

– Вопрос жизни и смерти. Оставаться внутри вагона было гораздо опаснее. Страх в таких случаях порой творит чудеса с людьми.

– Здесь еще! Еще! Следы ног, совершенно четкие. Это женские следы. Погодите, я сейчас проверю, куда они идут, – прибавил он, осторожно продвигаясь в конец вагона.

Спустя пару минут он спустился к коллегам и, радостно потирая руки, заявил, что ему все ясно, как божий день.

– Опасно, не опасно, трудно, не трудно, это ее работа. Я прошел по ее следам, видел место, где она приседала, проследил по всей крыше до конца, где она спустилась к выходу на платформу. Вагон она наверняка покинула, когда поезд остановился, и ей помогал сообщник.

– Графиня?

– Кто же еще?

– И где-то рядом с Парижем. Английский генерал говорил, что остановку сделали минут за двадцать до приезда на вокзал.

– Значит, ее поиски нужно начинать с того места. Итальянец пошел по ложному следу.

– Не обязательно. Горничная наверняка будет пытаться связаться с хозяйкой.

– Все же, было бы хорошо ее задержать до этого, – заметил судья.

– И при всем, что нам теперь известно, если на нее надавить как следует, можно добиться признаний, – азартно подхватил сыщик. – Кто пойдет? Обоих своих помощников я отослал. Конечно, можно по телефону вызвать кого-нибудь, а я и сам мог бы этим заняться.

– Нет, нет, дорогой коллега, сейчас мы не можем вас отпустить. Лучше позвонить. Я полагаю, вы захотите присутствовать при окончании допросов?

– Конечно, вы правы. Можно еще что-нибудь выяснить об этой горничной. Давайте теперь допросим проводника. Говорят, он с ней разговаривал. Может быть, удастся от него узнать что-то новое.

Нового удалось узнать не много. Явившийся Гроот, проводник, вид имел изможденный и жалкий, как человек, который только-только начал отходить от наркотического дурмана. Как ни давили на него следователи, он ничего не смог добавить к своему рассказу.

– Мы вас слушаем, – решительно произнес судья. – Рассказывайте все четко и прямо и не пытайтесь юлить, иначе я вас тут же отправлю за решетку. Ордер уже выписан. – Он помахал перед ним листом бумаги.

– Я ничего не знаю, – затравленно пролепетал проводник.

– Неправда. Нам все известно. Мы считаем, что эта трагедия не могла случиться без вашего ведома или попустительства.

– Право же, господа…

– Вы пили с этой горничной в буфете во время остановки в Лароше. А потом вы пили с ней в вагоне.

– Нет же, господа, это не так. Я не мог… Ее не было в вагоне.

– У нас другие сведения. Вы не сможете нас обмануть. Вы были ее сообщником и сообщником ее хозяйки, я не сомневаюсь в этом.

– Клянусь, я невиновен. Я даже почти не помню, что происходило в Лароше или после. Не отрицаю, я пил в буфете. Пил какую-то гадость. Так мне показалось, не знаю почему. И я не знаю, почему не мог поднять голову, когда вернулся в вагон.

– Вы хотите сказать, что сразу заснули?

– Наверное. Да. Что было потом, пока меня не разбудили, я не помню.

Помимо этой истории они ничего не смогли из него выудить.

– Он либо слишком умен для нас, либо полный дурак, – устало промолвил судья, когда Гроот наконец ушел. – Лучше отправить его в «Мазас», пусть посидит в одиночке день-два. После этого он станет попокладистее.

– Понятно, что ему дали наркотик. Горничная добавила опиум или лауданум в его напиток в Лароше.

– Причем лошадиную дозу, если он говорит, что заснул, как только вернулся в вагон, – заметил судья.

– Да, он так говорит, но ему должны были дать повторную дозу. Иначе откуда взялась бутылочка на полу возле его кресла? – задумчиво спросил шеф не столько у остальных, сколько у самого себя.

– Я не верю во вторую дозу. Как бы это сделали? И кто? Это был лауданум, и дать его можно было только подмешав в напиток, а проводник говорит, что не пил второй раз. И кто? Горничная? Он говорит, что больше ее не видел.

– Прошу прощения, мсье судья, но не слишком ли вы доверяете словам проводника? Меня его показания настораживают. Если честно, я не верю ни единому его слову. Разве он не говорил сначала, что не видел горничную после Амберье в восемь вечера? А теперь он признается, что пил с нею в буфете в Лароше. Все это одна сплошная ложь: и что он потерял записную книжку, и что потерял все документы. Ему есть что скрывать. Даже эта его сонливость, эта тупость какие-то ненатуральные.

– Не думаю, что он притворяется. Он бы не смог провести нас.

– Хорошо, а что если это графиня опоила его второй раз?

– Это из области догадок. Ничто не указывает на это, нет никаких доказательств.

– Как тогда объяснить пузырек рядом с креслом проводника?

– А не могли ли его подбросить специально? – вставил комиссар, у которого, видимо, случилось новое озарение.

– Специально? – раздраженно переспросил сыщик, предвидя ответ, который ему не понравится.

– Специально, чтобы навести подозрение на графиню?

– Мне так не кажется. Это бы указало на то, что она не участвовала в заговоре, а заговор наверняка был, все говорит об этом: и одурманивание проводника, и открытое окно, и бегство горничной.

– Разумеется, заговор, но кто за этим стоит? Эти две женщины? Могла ли одна из них нанести смертельный удар? Вряд ли. Женщины достаточно хитры, чтобы замыслить преступление, но им не хватает ни храбрости, ни грубой силы, чтобы его совершить. В этом деле участвует мужчина, можете быть уверены.

– Несомненно. Но кто? Неуемный сэр Коллингем? – быстро спросил сыщик, снова поддаваясь злости.

– Должен признаться, мне это не кажется вероятным, – заявил судья. – Да, его поведение заслуживает порицания, но он не из таких людей, которые становятся преступниками.

– Тогда кто? Проводник? Нет? Священник? Нет? Кто-то из французов? Их мы еще не допрашивали, но, судя по первому впечатлению, я бы не стал кого-то из них подозревать.

– А итальянец? – спросил комиссар.

– Вы в нем уверены? Мне он не понравился – слишком уж он рвался убраться отсюда. Что если он навострит лыжи?

– С ним Блок, – поспешил пояснить шеф с явным желанием поскорее отделаться от нежеланного подозрения. – Мы в любое время можем его взять, когда он будет нужен.

Как сильно он был им нужен, они поняли лишь позже, когда расследование вступило в новую стадию.

Глава XII

Не опрошены были лишь двое французов. Они остались напоследок совершенно случайно. Ход следствия обусловил необходимость в первую очередь обратить внимание на остальных пассажиров, но два слабовольных господина ничем не выказывали недовольства. Как бы ни раздражала их эта задержка, они предпочитали помалкивать. Любая вспышка или проявление недовольства обернулись бы против них, они об этом догадывались. И теперь, когда их наконец вызвали на допрос, они не только вели себя предельно сдержанно, но и были полны желания оказать всяческую помощь следствию и при надобности сообщить любые сведения.

Первым вызвали старшего из мужчин, мсье Анатоля Лафоле. Этот истинный парижский bourgeois[71], жирный и неторопливый, разговаривал елейным голоском с подчеркнуто почтительной интонацией.

Рассказанная им история в общих чертах повторяла уже известные нам факты, но его стали допрашивать в свете последних открытий и выводов.

Судья задался целью найти доказательства существования некого сговора среди пассажиров, в особенности двух женщин, и повел допрос соответственно. Как оказалось, мсье Лафоле было что сказать.

Когда его спросили, видел ли он горничную графини во время путешествия, мсье Лафоле уверенно ответил «да» и даже чмокнул губами, как будто воспоминание о красивой, привлекательной женщине доставило ему истинное удовольствие.

– Вы разговаривали с ней?

– О нет. Не было возможности. К тому же у нее и без меня друзей хватало… Причем близких друзей. Я несколько раз видел, как она шепталась в углу вагона с одним из них.

– И это был…

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

Даша любила Вадима вопреки всему: несмотря на то, что встречалась с Максом, и даже несмотря на то, ч...
Лекция о Царскосельском (Пушкинском) лицее – той, единственной в царской России настоящей педагогиче...
«Для русского самосознания и русской литературы Некрасов, человек хитрый, непоследовательный и грешн...
Это практическое руководство в искусстве жизни позволит каждому успешно освоить законы жизни и счаст...
Смерть Лермонтова – одна из главных загадок русской литературы. Дмитрий Быков излагает свою версию п...