Поединок со смертью Миронова Лариса

И возопили они громкими голосами,

говоря:

Доколе!?

Владыка Святый и Истинный,

не судишь ты и не мстишь почемуживущим на земле за кровь нашу?

И даны были каждому белые одежды, и сказано им, чтобы они успокоились на малое время, пока братья их, которые ещё будут убиты, как и они, дополнят их число.

И когда Он снял шестую печать, я взглянул,

и вот, произошло великое землетрясение.

И стало солнце мрачно как власяница.

И луна сделалась как кровь.

И цари земные, и вельможи, и богатые,

и сильные, и всякий раб, и всякий свободный, скрылись в пещеры и ущелья гор

От лица Сидящего на престолеи от гнева Агнца.

Ибо пришёл великий день гнева Его…

И увидел я Агнца, восходящего с Востокаи имеющего печать Бога Живаго.

И воскликнул он:

Не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе я не положу печати на челах рабов Бога нашего. И сказал Он мне: Возьми книгу и съешь её.

УСТАМ ТВОИМ БУДЕТ СЛАДКО ,

но чрево твоё будет страдать.

Тебе надлежитпророчествовать о народахи племенах и языках и царях многих.

И если кто захочет тебя обидеть,

Мой огонь пожрёт их.

И надлежит тому быть убитым.

И седьмой Ангел вострубил,

и раздались на небе громкие голоса:

Царство мира соделалось царством

Господа нашего и Христа Его,

и будет царствовать Он во веки веков.

И увидел я зверя, выходящего из земли.

И он сделает то, что всем, богатым и нищим, положено будет начертание на правую руку или на чело их, и что никому нельзя будетни покупать ни продавать, кроме того, что имеет это начертание, или имя зверя,

или число имени его. Здесь мудрость.

Кто имеет ум, тот сочти число зверя,

ИБО ЭТО ЧИСЛО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ .

Число его шестьсот шестьдесят шесть.

И был суд над великой блудницею,

сидящею на звере.

И был это Вавилон.

И пал Вавилон, великая блудница,

бывшая жилище бесови пристанищем всякому нечистому духу.

И цари земные любодействовали с нею.

И купцы земные разбогателиот великой роскоши ея…

И раздался голос с небес:

Воздайте ей по делам её.

Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей.

И свершился суд праведный…

И тогда увидел я великий город,

святой Иерусалим,

который нисходил от Бога с неба.

И храма не было в нём,

ибо Господь Бог Вседержитель – храм его и Агнец.

И не войдёт в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те,

которые написаны у Агнца в книге жизни. И сказал Он: Се, гряду скоро. Время близко.

Неправедный пусть ещё делает неправду.

Нечистый пусть ещё сквернится.

Праведный да творит правду ещё.

И святый да освещается ещё.

Се, гряду скоро,

и возмездие Мое со Мною ,

чтобы воздать каждому по делам его.

Ей, гряди, Господи!»

Да уж…

Далее шла приписка другими чернилами и совсем мелким почерком – поперёк полей:

«Писано разною рукой – послания Иоанна семи ассийским церквам и Откровение (Апокалипсис), последний был редактирован, и по существу, другим писцом. Редактор считал с русского, потом текст записал на каком-то ещё, потом снова перевели на русский. Доказательством тому путаница с разными словами. Хотя бы предложение „съесть книгу“ – это не будет абсурдным, если мы вспомним, что книги у нас питают ум и считаются пищей духовной, предлагают, да, переваривать прочитанное, то есть хорошо усваивать, понимать. Но сказать, что мы „едим книги“, мог только иностранец, переводивший исходный текст с русского по словарю. Конечно, Зверь – это вовсе не Нерон и не Каллигула. И Вавилон – не Рим италийский. Иоанн пишет не против Римской империи как таковой, это слишком мелко для послания, которое будет жить в веках.

А о чём тогда? Да о разложении и предательстве в кругах старых христиан .

Вавилон = блудница, или Святой Город иудеев,

ибо „блудить“ = „плутать“ = „блукать“ – это ик проповедникам относится,

которые ходят по миру со словом божиим.

Зверь …

Он пишет о гибели старого, прежнего христианста, и рождении и победе нового порядка – нового мира = Рима (читай наоборот).

А число Зверя не 666, а 6…»

После шестёрки уже ничего нельзя было прочесть – сырость и здесь сделала своё чёрное дело.

Интересненько. Кто сделал эту приписку? Она, очеидно, совсем современная. Я отложила книгу и острожно пошевелила раненой ногой – пятно на повязке, уже слегка подсохшее, заалело и стало быстро увеличиваться. Ладно, сидим дальше. Я снова взяла книгу и стала её разглядывать. Так о чём же хотел упредить будущего читателя автор приписки? Ну, Число Зверя – это, предположим пресловутый ИНН. А сам Зверь – это тотальный контроль над человечесвом. Значит, Ионанн печалится и гневается о том, что благое начинание так плохо заканчивается…

Царство Христа превращается в царство чистогана.

Тогда что же такое – Иерусалим?

Ие-руса-лим?

Что означает каждая часть этого слова?

Ие – главный.

Руса – русский.

Лим – лиман, то есть порт.

Москва – порт пяти морей, Москва и есть Иерусалим?

А путаница «Рима» и «мира» произошла потому что перевели со старорусского слово «свет» как «мир», потом же прочли это слово наоборот, как тогда обычно и шифровали многие слова.

Но Свет – это одно из имён Христа!

Всё верно, значит «конец света» – это и есть конец старого христианства! А вовсе не конец мира. Но и «мир» в русском языке имеет два смысла?! Так может, это и есть предупреждение о конце мирного времени и начале военных действий?

Тогда и Армагеддон на месте. Тут можно предположить, что это слово, читаемое по древне-еврейски, будет изначать: Гора Магеддон. Ой, что это? Гора Магадан?

Да, портовый город Магадан – это сплошные плоскогорья и нагорья. Семь как раз холмов!

А всадники с востока? Опять же, арма(ге…)дон – армада, большое воинство. «Он» – здесь как суффикс собирательного значения. Магадан строили в тридцатых, перед второй мировой войной, и там много природных ресурсов – полезных ископаемых.

Так о чём тогда пророчество Иоанна? Не о том ли, что миру предстоит последняя битва сил Добра и Зла именно на Востоке, близ Магедана? За природные ресурсы? С Китаем?

Это и будет новый «Сталинград»?

Или о том, что тогда, в начале новой эры, главный конфликт также был всё-таки в Азии, а вовсе не в Риме? И мы ничего не знаем по этому поводу, потому что древнешая история нашего края начисто стёрта в карты земли – сплошное белое пятно на месте нашей страны. Тогда точно предупреждение Откровения заключается еще и в том, что последняя битва Добра и Зла произойдёт на востоке, и причина её – делёж природных ресурсов. Теперь всё встало на свои места, в том числе, и Зверь – это образ стяжательства в мировом масштабе. А видения и пророчества бывают, я это знаю. Приснилось же мне в канун крупной железнодорожной катастрофы, что я всё время опаздываю на поезд. А когда доехала уже до вокзала, то оказалась, что еду я на экскурсионном автобусе, и экскурсовод сообщает, что две главные площади страны переименованы в площади имени (пока ещё здравствующих) Кураева и Чубайса. А это не что-нибудь, а сама Красная, ну и ещё Лубянка!

Тут я проснулась – и опять как говорится, «no comment» … Какая в какую – догадайся, мол, сама.

Ладно, поживём – проверим.

Голова моя снова закружилась. Я пощупала пульс. Пока минутная цифра на часах сменила значение, я насчитала девяносто пять ударов. Многовато, но ничего. Это всё норадреналин. Я потёрла лоб и шею, похлопала себя по плечам. Рядом с крылечком высоко разрослись кустики мяты, я сорвала несколько метёлок и размяла в ладонях, поднесла к лицу.

Дышать стало легче. Вдруг неодолимо захотелось забыться глубоким, дурманным сном.

В ногах моих лежало несколько сухих веток, я взяла их и стала отгонять комаров и мошкару, их сейчас тут целые тучи. В глазах стоял какой-то туман. Я смотрела на качающиеся кусты сирени, и мне начинало казаться, что это не кусты, а такой дверной полог, из-за которого хитренько выглядывает весёлое детское личико. Ясные, чуть зеленоватые узкие, щёлками, глазёнки тревожно и изумлённо устремляются на меня. Я пожимаю плечами, выражая так своё сожаление, что не могу принять участие в некой забавной игре. Мне кажется, что это весёлое игривое дитя осторожно выходит из-за полога, приближается ко мне на цыпочках, идя по густой траве, как по шерстяному коврику, босиком, подходит ко мне, тихо и легко касается ладонью моей ноги, но, встретившись с моим суровым, строгим взглядом, быстро, с визгом, убегает.

Издалека послышался цокот копыт. Возможно, это табун Куликовский, или, не исключено, это уже полусонные глюки – глаза нестерпимо слипались. И мне уже не видно, несётся ли бешеная скачка по моим угодьям, или это враги с несметными полчищами всадников вторгаются в родной край, предают огню и мечу дома и храмы, а в руинах пепелищ лежат несчастные люди, их жалобные крики и стоны взывают к человеку, хитрому лису, подло предавшему их землю. Холодная лихорадочная дрожь сотрясает моё тело, снова отодвигается полог и из-за него выглядывает изумлённое детское личико. И снова дитя крадётся по зеленому травяному ковру, чтобы положить свою ладонь мне на плечо. Я понимаю, что сплю, или мне это только казалось?

Нет. То, что я сплю, это ясно, но в то же время я отчётливо слышала все звуки вокруг и даже как-будто что-то видела – вдали, за церковью, по дороге на лесничество, различимо двигался небольшой табун лошадей. Конечно, я очень устала, но я всё же могла отличить бодрствование от сна, хотя между ними сейчас была очень зыбкая грань.

Я окончательно очнулась, вышла, из транса, и посмотрела на часы – прошло ровно семь минут. Но даже эти скудные минуты, проведённые в зыбкой полудрёме, вернули мне силы. И нет ничего удивительного в том, что мне в эти минуты что-то пригрезилось – две ночи бдения накануне сделали своё дело. Ну и эта ситуация.

Однако пятно крови на повязке было всё ещё слишком свежим и даже несколько увеличилось в размере. Я, подавляя испуг, снова стала шептать:

«Господи, спаси и сохрани!»

Поправила повязку, затянула её потуже. Ладно, посижу какое-то время ещё.

И я снова принялась за чтение.

Вторая книжка показалась мне сначала обычным дневником. Вот чётко записаны слова, конечно, они были очень важны для пишущего – об этот говорило двойное подчёркивание строк:

«Подобно коню, старающемуся лягнуть лекаря, который осматривает его раны, чтобы залечить их, тиран наносит удары искреннему другу, который касается ран его страдающей души. Тщеславие слепит глаза и усиливает алчность сердца…»

Я пролистала несколько страниц, и сердце моё тревожно забилось. Подшитые вначале листы сменились совсем ветхой, не родной этой тетради бумагой. Глаза затуманило, и голова моя закружилась.

Нет, это просто невероятно!

Дальше шли настоящие списки летописей, причём ветхоть бумаги не оставляла сомнений в том, что писаны они не вчерашего века. Я, с большим волнением и на разрыв бьющимся сердцем, принялась читать.

«В лето 6360… Начало руския земли.

(Я знала, что надо вычесть 5508, чтобы получить современное летоисчисление. В те времена, до шестнадцатого века, русские счёт вели от сотворения мира.

Получался девятый век – восемьсот пятьдесят второй год. И никаких больше пояснений. Что это за дата? Какое-то рядовое сообщение, и всё. Как если бы летописец сообщил, что „прошла зима“ или „настало лето“, спасибо партии за это – просто подразумевалось…)

…В лето 6367. Воставше словене и чюдь и другие народы на варяги и изгнаша их, и начаша владети сами и города ставить.

(Восемьсот пятьдесят девятый год – изгнали варягов, которые, судя по тексту, просто достали всех – и „чюдь“, и „другие народы“, не говоря уже о самих „руския люди“.

То есть, официальная версия о призвании варягов на княжение – простая антиасторическая выдумка?

Однако дальше дела пошли ещё хуже…)

И восташа сами на ся. И несть между ними правды.

(Вот так… Это по-нашему.

Только варагов прогнали и не успели городов понастроить, как тут же вцепились друг другу в чубы. Пошли междоусобицы.

Просто Ирак какой-то времен расцвета американской демократии!

Интересно, какой всё-таки режим был до „Начала руския земли“?)

…В лето 6711. Взят бысть Рюриком Киев и силой тотарскою.

(Опа-на! Рюрик, стал быть, „тотарский“ вождь? Во всяком случае, спокойно корешился с ними.

Это уже 1202 год.)

…В лето 6712. Явистась три солнца на небеси, а четвёртое на западе посреди неба, аки месяц, подобно дуге. И стояше то знамение от утра до полудня.

(Замечательно! Это уже сообщение нам понятное – и наших предков, стал быть, могучих космические тарелочки донимали, неопознанные летающие объекты в небе часами и над ними тоже висели да висели!)

…В лето 6777. Князь Дмитрий Александрович с новгородцы, а со псковичи князь Домант поби немецкую многогую землю. Воевода их был тогда Великая Свинья.

(Это 1207 год.)

…Град Гледен, рекомый последи Устюг…»

(Вот это да!

Так это же моя малая родина!! Так вот зачем меня Серафимушка погнал сюда, в мошкарную Мордовию! Я ведь и, правда, хотела купить дом где-нибудь в окресностях Устюженских, но там у меня уже давно нет никакой родни. В небесной канцелярии, значит, слегка напутали тамошние бюрократы – вместо Устюга (Гледена=Видного) дали мне направление на Виндру, а она ведь тоже от слова «Видное». Переводят это название как «Видное место».

Гледен = Глядеть = Градить, ведь «л» = «р» у народов, грассирующих «р», а почти вся Европа такая. Значит, «город» это просто «видное место», всё верно, ибо стоит город, как правило, на холме.)

…Из Летописца Льва Вологдина.

(Всё замечательно, но как мой почти что сродник, уроженец той же местности, а может, и, правда, мне какая-нибудь родня, – его труд, конечно, – здесь оказался?)

«Восприял я намерение учинить летописание о граде Устюге Великом того ради, понеже бо древних времён человецы вся в мире бываемая силою разума своего твердо в памяти содержали, и друг друго приимательно повествуемая так, как ныне писанное пред очима имели.

Впротчем, прошу тя, любезный читателю, ежели что трудолюбезным твоим изобрящешь тщанием, то молительно прошу: всё оставляше нами исправить, недополненное дополнить, недоконченное докончить, наше же скудоумное сочинение покрыть остротою просвещённого твоего разума.

А во всех моих погрешениях меня удостоить прощения.

Ваш послушный раб и слуга Усюга Великого Успенского собора священник Лев.

…В древние времена град Устюг Великий имел своё основание и местоположение на горе, которая и доныне нарицается Гледен, почему и град был нарицаем тогда по имени тоя горы Гледен. А граждане нарицаемы устюжане для того, что они житие свое имели при устье рек Юга и Сухоны…

(Здесь написано над строкой и другими чернилами.)

Оный древний град Гледен от нынешнего, в Чёрном Прилуке состоящего, града Устюга, яко три версты до монастыря Живоначальныя Троицы…

(Опять совпадение!

У нас, в Виндре, тоже храм Живоначальные Троицы!!

И стоит он, как и весь центр, а также мой дом, на горе! И зачем его потом переименовани в „Петра и Павла“?)

…а от монастыря до тоя высокой горы Гледена через пахотную землю по полям, яко едина верста.

Гора оная Гледен, весьма превысокая, того ради и нарицается Гледен, ибо с поверхности тоя на все окрестности смотреть удобно.

Под тою горою Гледеном помянуемые реки Юг и Сухона, совокупившиеся во едино слияние, третью реку из себя производят, которая особое себе восприемлет именование – Двина, а Двина потому наречется, что сдвинулись две реки и произвели из себя третью.

В тыя прошедшие древние времена близ града Гледена (рекомого последи Устюга), построена вышеупомянутая святая обитель Живоначальная Троица, которая и доныне зрится.

Близ сего древнего града Устюга жительство имели родители святого и праведного Иоана, Устюжского чудотворца…

(В голове моей наступила полная темень. Здорово было бы, если бы он, этот самый праведный Иоан, был сам Креститель Иоанн.

Далее, строк семь, текст подпорчен сыростью и плесенью, совсем не читается.)

…Кем буде сия церковь разрушена, тот буде проклят, а кто восстановит храм, тот благословен будет…

(Далее замазано две строки.)

…иде же и доныне богоспасаемый град Устюг и вся Уфтюжския волости».

(«ф» = «с», это же открытие, значит, так всё-таки по-русски писали! А «с» = «т»! Как в английском: межзубный «с» читается как «т». И Афины пишут по-английски, как «Атены» = «АШеп»!!!

А ведь о культурных связях с англоязычным миром в те времена нам история ничего не рассказывает!)

Я гладила обложку тетради с трепетом и большой радостью, даже с каким-то детским восторгом, вот уж не думала, что в этих глухих местах судьба подкинет мне такой подарок!

Ради этого стоило разок свалиться в «преисподнюю».

Я отложила пока тетрадь с Летописцем и стала листать вторую.

Интересно, что там?

Бумага в этой книге была светлее, и чернила не так поблекли, в некоторых местах они отливали ещё вполне заметно золотистой зеленью. Это, похоже, повесть, возможно, успешная проба пера автора дневника. Сентиментально и чувствительно были даны портретные характеристики персонажей. Но дальше действие закручивалось с невероятной остротой.

Это же… настоящий дворцовый детектив!

…В этом доме, когда впервые переступила его порог, я нашла в куче хлама, сваленного посередине комнаты, очень странное фото, похоже, дореволюционного или около этого, года.

Трое – мужчина средней комплекции, лет сорока пяти на вид, не меньше, в солдатской форме, рядом с ним, на стуле, стройная женщина в простом тёмном платье по фигуре, по левую руку очень худенький мальчик в картузе, с тонким, почти прозрачным лицом, возможно, ему было здесь около десяти лет.

Многие старики, кто видел это фото, сразу говорили на мой вопрос:

– Кто это?

– Да это же вылитый Николай! А я смеялась:

– И вдруг здесь оказался!

Странно, теперь я вспомнила это фото, и мне уже не казалось, что это глупая шутка или простое совпадение. Фотография и потом, много лет спустя, всё ещё висела на стенке, рядом с моей кроватью, над календарём с изображением царской семьи. Как раз обсуждался в тот год вопрос о канонизации невинно убиенных. Сходство лиц было потрясающим – Николай и цесаревич Алексей – одни и те же люди, только в разных одеждах. На коллективном портрете они в пышных царских одеяниях, а на моей фотографии – в простой одежде. Но как раз тогда, перед революцией, было модно фотографироваться в одеждах простолюдинов. Такие фото часто и охотно публиковали иллюстрированные журналы. В любом случае, я к этому фото относилась с должным пиететом и не решалась убирать его с глаз людских по какой-то непонятной мне самой причине. Кстати, «озорники», лазившие по домам после отъезда хозяев, тоже это фото по какой-то случайности не тронули. Обычно всё, что не годилось в покражу, срывалось со своих мест, бросалось на пол и уничтожалось. Все мои книги и журналы с этажерки были изрваны в клочья, свалены в кучу на полу и залиты какой-то гадостью.

Когда селяне спрашивали – чью это фотку я держу на виду, не сродники ли, часом? Я, шутя, конечно, отвечала:

«Ну да, это мои незаконные предки».

Была и ещё одна вещь, которую никто из «озорников» не трогал, и которую я считала в этом доме также священной – икона Серафима Саровского. Она была очень обычной.

Простой оклад. Сама икона написана на бумаге, сверху стекло. В куче всякого мусора, густо присыпанного землёй, она лежала целёхонька и даже не особенно грязная. Эта икона пережила все погромы и разорения. И её, также, как и фотографию, не тронули ни электрики, ни «металлоискатели». А если учесть, что попала я сюда после знакомства именно с этой иконой – в церкви Спаса-на-Песках, там к празднику как раз выставили три иконы, одна из них – Серафима Саровского, то, ясное дело, мне полагалось эту икону особенно чтить. Здесь, конечно, до войны жили очень культурные и образованные люди, об этом говорит каждая вещь, сохранившаяся от них. Перекапывая землю огорода, я каждый год находила на этих раскопках какой-нибудь черепок или осколок старинной посуды – вся она была, очевидно, вполне изящна и красива.

Тут я ещё вспомнила, как человек, очень уже дряхлый старичок, у которого я купила этот дом, сказал, перед тем, как купчую совершать, что ему надо сначала подпол проверить. А подпол здесь был глубокий, в два с половиной метра, зимой там стояли ульи. Он долго долбил мотыжкой, потом вылез из подпола по лесенке с двумя небольшими посылочными ящиками, старательно завёрнутыми в мешковину. Уже около месяца я здесь, в этом доме, жила – по договорённости, пока без оформления и платы. Хотела участок обработать, кое-что посадить, а потом уже в Москву ехать за деньгами. У меня на сберкнижке кое-что было, как раз за две книги гонорар выплатили. (И вовремя я поехала, как раз в это время и произошло что-то деньгопожирательное – типо, дефолт. Но мы с Евтюхом Кингом – так звали хозяина дома, о цене загодя твёрдо договорились.)

Я спросила:

– Клад, что ли, нашли?

Он ответил, усмехнувшись:

– Столовое серебро, а также другие ценности. Тогда я у него спросила, с тем же, в тон ему, смешком:

– А вот, говорят, на этой фотографии Николай изображён. Не знаете, кто это?

– Верно говорят, это и есть Николай.

– Как это? – опешила я, не понимая, шутит он или всерьёз поехал.

Он засмеялся, показав ещё вполне крепкие зубы.

– Да я и есть тот самый Николай.

– Вы? Николай?! И это вы на фото? – смеялась я уже впокатку.

Однако он не смутился.

– Я. Так точно, – по-военному ответил он.

– Вы. Николай? Он слабо улыбнулся.

– Николаем меня зовут, да, такие вот дела.

– Но вы ведь живёте вон в том доме, за прудом?

– Это теперь в том, а раньше в этом доме обитал, пока моя дочка в силе была.

– А где она теперь?

– При монастыре обреталась, а нонешний месяц вот и померла.

– А сейчас вы у кого живёте? Они кто вам? Он пожал плечами.

– У свояков живу.

– И давно?

– Давно-давно у них живу, старый уже совсем стал.

По-деревенски его звали Евтюх Кинг. На улицу он выходил редко. Почти ни с кем не общался. Сторговала мне дом, по-свойски договорившись с ним, моя знакомая – Лидка Кукушка. Я у неё жила с неделю, пока дом подыскивала.

– А почему вас так странно зовут? Кинг – это же король.

– Король…

– Так почему, не скажете?

– А их и спросить надо, кто так зовёт, мамка в детстве Никой звала.

– Ого! Как последнего царя, – сказала я с улыбкой.

Он кивнул. Я так и не поняла – оценил ли он мою шутку?

– Ник – это Кинк будет, если наоборот, – сказал он после паузы. – Кто знает, почему люди прозвища дают.

– Это верно, – согласилась я.