Брачный контракт с мадонной Степнова Ольга

Царская бухта

«Мне было страшно. Я боялась воды. Шаткая лодочка под ногами ходила, будто я стояла на спине строптивой и скользкой акулы. Рука, мне протянутая, была загорелой и мускулистой. Я не стала смотреть на её обладателя, а просто опёрлась об эту руку и спрыгнула с лодки на берег. Обретя под ногами твёрдую почву, я огляделась.

— Царская бухта! — крикнул экскурсовод — хлипкий дядечка в широкополой панаме, пенсне, и с такой красной кожей, будто невесть сколько парился в бане.

Я купила эту экскурсию просто от скуки. В Крым я тоже поехала просто от скуки. Я многое в жизни делаю просто от скуки. Может быть, в этом виновен мой возраст? В двадцать пять ничто не может уже удивить.

В особенности мужчины.

Я сказала своему парню «адью» и улетела в Крым. Я его бросила, парня, но боюсь, он не понял. Потому что звонит мне каждый день на мобильный и спрашивает:

— Анель, чёрт тебя побери, когда ты вернёшься?! Я забыл у тебя в квартире свою пенку для бритья и очень страдаю. Ты же знаешь, я люблю дорогую косметику, и тратиться снова на недешёвый продукт не намерен. Хорошие девочки оставляют ключи от квартиры любимым мальчикам!

Ни слова не говоря, я нажимаю отбой, но телефон трещит снова, и надоевший голос талдычит:

— Связь никуда не годится. Анель, чёрт тебя побери, когда ты вернёшься?..

Я снова нажимаю отбой, и так без конца. Что-то удерживает меня от того, чтобы прямо сказать ему, что мы вряд ли увидимся, а пенка, скорее всего, обретёт другого хозяина. Мне кажется, это известие его просто убьёт.

— Господа, помните ли вы фильм «Человек-амфибия»? Тот, старый, с актёром Кореневым в главной роли? — с энтузиазмом закричал экскурсовод. Он то и дело доставал из сумки пластиковую бутылку и прихлёбывал из неё.

— Помним, — вяло отозвались господа, большинство из которых были облачены только в мятые шорты и имели обгорелые плечи.

— Так вот, этот замечательный фильм снимали именно здесь! — радостно провозгласил человечек в панамке и отхлебнул из своей бутылки прозрачной жидкости.

— Водяру хлещет, — прошептал мне кто-то на ухо, — в бутылку из-под минералки перелил и хлещет.

Мне было абсолютно плевать, что пьёт из бутылки маленький, щуплый, несчастный дядька.

— Господа, ко мне, все ко мне! — взмолился он, глядя, как отдыхающие расползаются в разные стороны. — Господа, я покажу вам Голицынскую тропу, Шаляпинский грот, скалу Носорог! Я расскажу вам легенды Крыма! Господа! Ну хотя бы к пяти часам все соберитесь здесь, у нас отправление! — Экскурсовод обессилено опустился на большой камень, вытер лоб тыльной стороной руки и жадно поймал губами горлышко заветной бутылки. Отдыхающие не хотели слушать легенды Крыма, они разбрелись по пляжу, бросив экскурсовода в абсолютном одиночестве.

Я пошла вверх по склону, по каменистой тропинке, недоумевая, чего необычного я ждала от этой экскурсии. Впрочем, сама поездка на моторной лодке (или это был катер, не знаю), мне очень понравилась. Ветер трепал мои волосы, вода за кормой дразнила глубиной и опасностью, а синее небо и оранжевое раскалённое солнце вступили в маленький заговор, даря ощущение нереальности — это была маленькая победа над обыденностью и скукой. Над «чёрт тебя побери, Анель, когда ты вернёшься!»

В катере было немного народу, все одинаковые, полураздетые, в тёмных очках — мужчины и женщины, — я их не очень рассматривала. Вернее, я совсем на них не смотрела. Я просто смешалась с толпой — такая же полураздетая, в купальнике, парео, и тёмных очках. Мне было здорово сидеть в носовой части катера и подставлять лицо горячему ветру.

А потом мы причалили к берегу, и обыденность снова слегка придушила меня. Только та загорелая лапа и была развлечением. Правильно, что я не стала смотреть на её обладателя. Наверняка, он оказался бы толстоват, лысоват, со скользкими, сальными глазками и самомнением прыща, вскочившего на ровном месте. А так, сама по себе эта лапа была хороша. Она оставляла надежду, что руку мне подал молодой, отлично сложенный принц с насмешливыми глазами, щедрой душой, способный запрячь свой корабль алыми парусами и неспособный горевать из-за флакончика пенки для бритья…

Я довольно высоко поднялась по склону, заросшему редким клочкастым кустарником, ступни заболели — тонкие сланцы не спасали от крупной гальки. Я остановилась и посмотрела на море с высоты. И почему люди не летают как птицы? Вот так бы оторвалась и полетела, и плевать бы мне было на каменистую землю, на катер, на красного экскурсовода, на то, что отправление в пять часов. Взяла бы и полетела!

Правда, не далее как вчера я отказалась от распространённого на южном берегу Крыма развлечения — полёта на тарзанке. Меня смутила табличка у кассы, написанная от руки:

…

«Внимание! Аттракцион! Из серии „А вам слабо?“

Полёт в будущее — «не в светлое»!

Услуги клиентам:

1. Клиент всегда прав, пока жив.

2. В случае неудачи деньги возвращаются.

3. Инвалидам 1й гр. и очень беременным скидка 50 %

4. Прерываем нежелательную беременность.

5. Лечим от всех болезней.

Выдача памперсов.

Цена 10 гр.»[4]

Может, это был и юмор, но десять гривен я отдавать не стала, хоть мне и было невыносимо, немыслимо скучно.

… Я пошла дальше, но быстро запыхалась и присела на большой покатый валун.

И тут он словно с неба свалился. Вернее, конечно, он вышел из-за кустарника, который здесь хаотично, неравномерно рос, оставляя большие проплешины, но ощущение было, что с неба свалился. Юноша был высок, загорел и сложен, словно античный бог. Он мог бы быть и любовником леди Чаттерлей, и принцем, нацепившем алые тряпки в качестве парусов. Голый торс, голубые джинсы, маленькая поясная сумочка, и, конечно, насмешливые глаза, которые он не прятал под тёмными стёклами солнцезащитных очков. Я посмотрела на руки. Дура я дура, что побоялась смотреть на того, кто помог мне сойти на берег. Это был он.

«Я пропала?» — спросила я мысленно у себя самой и поняла, что скука моя улепётывает, сверкая розовыми нежными пятками.

— Да ты никак не узнала меня? — спросил мой герой.

— Пошлый, избитый способ знакомства, — прокомментировала я и, чтобы не тянуть за хвост мартовского кота, представилась: — Анель.

— В прошлый раз ты была Жанной.

— В прошлый раз это была не я. Меня назвали странным, красивым именем Анель, как только я родилась. — Я вдруг пожалела, что надела в эту поездку не красный, а жёлтый купальник. А ещё я сразу и навсегда простила ему эту Жанну. Больше он ей не достанется.

— Ты обознался, — усмехнулась я и стащила с носа солнцезащитные очки.

Он озадаченно уставился на меня, и пока он пялился, я как следует рассмотрела его. Он мне подходил. Он очень мне подходил. Он тянул на всех принцев из сказок всех вместе взятых, и на положительных героев всех любовных романов. Типичный герой в типичных обстоятельствах. Чёрт дёрнул меня одеть не красный, а жёлтый купальник!

— Хватит придуриваться, — он присел на корточки напротив меня и взял мою руку в свои. — Там, в аэропорту, я промаялся почти час. А ты уехала поездом, прихватив все наличные. Я искал тебя целый год! А тут случайно увидел у авиакассы, когда ты покупала билет. Я подошёл следом и попросил кассира продать мне билет туда же и в тот же самолёт. Но всю дорогу ты смотрела мимо меня. И в Судаке, когда я отирался рядом, тоже не замечала меня. Ты даже на одном катере умудрялась на меня не смотреть! Даже, тогда, когда я протянул тебе руку, помогая сойти на берег!

Я понимаю, Жанна, у тебя сорвало крышу! Но как же наша любовь? Наши планы? Меня убьют, если я не завершу задуманное! И ты мне обещала помочь! Я верю, что до сих пор тебе нужен, что ты уехала случайно и необдуманно, да? — Он заглянул мне в глаза. — Да?!

Неожиданно я поняла, что он псих, а не принц. Психи встречаются даже в курортных местах, а ещё их очень притягивает жёлтый цвет.

— Ты с кем-то меня перепутал, парень, — я выдернула свою руку из его жёстких ладоней, встала, и стала спускаться к пляжу, туда, где было побольше людей. В кои-то веки попался красивый парень, и тот оказался…

Я ускорила шаг.

Он двумя прыжками нагнал меня, заскочил вперёд и встал, преградив дорогу. Сердце моё ушло в пятки.

— Жанка, хорош дуру гнать! Если ты меня кинула, то я пойду и сдам все наши делишки ментовке! Как ты думаешь, какой тебе срок грозит?! А?! Я-то, пожалуй, отделаюсь только испугом! — Он неожиданно захохотал, и этим ещё больше меня убедил, что он чокнутый.

— Люди! — пискнула я. — Помогите!

Шансов быть услышанной там, на пляже, не было никаких, но больше в голову мне ничего не пришло.

— Люди!!!

— Жанка! Приди в себя! Если ты меня не узнаешь, то мне легче пойти в ментовку! Я, пожалуй, лучше отсижу пару годков, чем буду иметь дело с тем, кого кинул! Вспомни, как мы мечтали о нашей совместной безбедной жизни, а потом до утра кувыркались в постели! Неужели ты мне врала?! — Он так разошёлся, что схватил меня за голые плечи и начал трясти как солонку, в которой совсем не осталось соли.

— Караул! — выкрикнула я мерзкое старушечье слово. — Ка-ра-ул!!!

Какие-то мелкие птахи с гомоном выпорхнули из кустов и подняли шумный птичий переполох. Я слышала, что животные очень остро чувствуют психически неполноценных людей. Или птицы к ним не относятся?

— Жанка, — заговорил он вдруг плачущим голосом и плюхнулся на колени. — Ну давай договоримся с тобой по-хорошему! Ну зачем доводить всё до крайности? Ну что я, старый, лысый, толстый урод?!! Мы же вместе хотели тратить наши деньги!

Да, он был не старый, не лысый, и не урод. У него были светлые длинные волосы, зачёсанные назад и глаза, в которых насмешка смешалась с мольбой. Может, он вовсе не псих, а действительно с кем-то меня перепутал?!

— Как тебя звать? — спросила я.

— Как и прежде — Геральд, — ответил он, не вставая с колен. — Меня назвали этим дрянным пафосным именем, потому что бабушка обожала оперетту, в особенности артиста Геральда Васильева. Ты же всё знаешь, Жанка. Ты знаешь, что я терпеть не могу своё имя. Ты издеваешься, да?

— Геральд, произошла чудовищная ошибка! Вы спутали меня с кем-то! Я могу это доказать! Когда приедем в Судак, я покажу вам свой паспорт. Меня зовут Анель Викторовна Ангейльнцер, я родилась шестого апреля в Москве, на улице, впрочем не важно, но я до сих пор живу там. Меня знает куча народа и…

— Слушай, — засмеялся Геральд, поднимаясь с колен, — если ты купила себе новые документы, то на фига было оставлять прежней дату рождения? А?!

Я не знала, что ответить ему. Я обогнула его и побежала вниз.

— Стой! — Он нагнал меня, схватил за плечо, и ткнул под нос фотографию. Я уставилась в снимок и чуть не лишилась чувств.

С фотографии на меня, улыбаясь, смотрела я. Меня обнимал Геральд — парень, который так не любил своё опереточное имя».

Треск телефона отвлёк Виталю от чтения. Он так погрузился в атмосферу южного побережья Крыма, что с трудом сообразил, что сидит в своём кабинете, пахнущем хлоркой и медикаментами.

— Алло? — хрипло спросил он телефонную трубку.

— Виталя! — ответил возбуждённый голос Петровича. — Тут такое дело, такое дело…

— Что случилось, Петрович?

— Есть сдвиги в деле ограбления Сандипа!

— Какие? — похолодел Гранкин.

— Представляешь, одна из бабушек, которые поют в «Алой зорьке», в тот вечер захотела пописать!

— Да ты что! — ненатурально удивился Виталя, предчувствуя, что это известие для него не очень хорошее. Хуже нет свидетелей, чем поющие бабушки, которым приспичило куда-то тащиться по малой нужде.

— Да! Она заплутала в наших длиннющих коридорах в поисках туалета и видела бегущего человека. В руках у него был чёрный чулок, а на лице паника. Она говорит, что узнает его!

— Кошмар.

— Что?!

— Это здорово, что бабка захотела пописать. В её возрасте хорошие почки — второе сердце.

— Что ты несёшь?

— Извини, у меня тут сложный случай с собачкой.

— Не ври, у тебя уже третий день нет клиентов. Неужели ты думаешь, что в нашем болоте можно что-нибудь утаить?

Никогда раньше Петрович не говорил так резко Витале: «Не ври». Никогда раньше он таким холодным, бесцветным голосом не спрашивал: «Неужели ты думаешь?..»

Что это значит? Только одно…

— Я хотел сказать тебе, Гранкин, — зашептал вдруг в трубку Петрович, — что в типографию приехал оперативный работник из уголовного розыска и под руку с этой бабушкой ходит по всем цехам и кабинетам в надежде, что та среди работников признает грабителя.

В эфире повисла тишина, которую принято называть зловещей. Виталю затрясло, словно осиновый лист на холодном осеннем ветру.

— Спасибо, — сказал он вдруг Олегу Петровичу Питерскому, и повторил: — Спасибо, Петрович!

— Не за что, — усмехнулся Петрович и отсоединился.

Виталя вскочил и заметался по кабинету. Он быстро скинул белый халат, который невесть зачем сегодня одел, сунул за пазуху заветную тетрадку, выскочил за дверь, запер её на ключ и помчался на выход, словно за ним гналась стая бешеных псов.

Вот ведь как получилось. Петрович всё знает. Или, как минимум, о чём-то догадывается. И почему-то хочет ему помочь. Может, стоит во всём признаться Петровичу? Рассказать, что задуманное им, Гранкиным, преступление совершили другие люди, а он только оказал помощь Сандипу?

На разбирательства и допросы уйдёт куча драгоценного времени. А у Витали его нет. Сейчас самое важное — дочитать эту тетрадь.

Гранкин знакомым маршрутом домчался до остановки и заскочил в очень кстати подоспевший автобус. Он плюхнулся на сиденье возле кабины водителя и открыл тетрадь на нужной странице.

Махаон

«Со снимка на меня, улыбаясь, смотрела я. Меня обнимал Геральд, и это явно мне нравилось, иначе зачем бы я положила голову ему на плечо?!

Я стала тереть руками глаза, потом нацепила солнцезащитные очки в надежде, что это яркие блики выдают на глянцевом снимке некий оптический обман. Но мои старания были напрасны — на фотографии сияла милой улыбкой моя собственная персона. Тёмные, почти чёрные, длинные волосы, голубые глаза, светлая кожа, нос — мне всегда не очень нравился мой слегка длинноватый нос, но бабуля называла его породистым, — а самое главное, крошечная тёмная родинка справа над верхней губой. Мне она тоже не нравилась, но удалять я её боялась, и смирилась с её существованием, успокаивая себя таким спорным понятием как «шарм».

В общем, сомнений не оставалось, это была я.

Стоя под крымским солнцем в жёлтом купальнике, я вдруг поняла, что сумасшествие приняло меня в свои радушные объятия. И как давно, я не знаю. Недаром утром я предпочла жёлтый купальник красному.

— Может быть, это монтаж? — жалобно спросила я в большей степени у себя, чем у Геральда. — Сейчас фотошоп[5] творит чудеса…

— Фотошоп?!! — заорал он так, что нас услышали загорающие на пляже. — Фотошоп?!! Пойдём! Быстрее пойдём! — Он схватил меня за руку и потянул вниз, к народу. Не скажу, чтобы мне совсем уж не нравилось, как по-хозяйски он тянул меня за собой.

Мы сбежали с ним вниз, туда, где у берега болтался наш катер (или это была всего лишь моторная лодка?). На берегу сидел несчастный, красный экскурсовод. Он снял с головы панаму и обмахивался ей как анемичная барышня, которая боится лишиться чувств. Обрадовавшись нашему появлению, он подскочил с земли и начал с энтузиазмом отрабатывать своё жалованье:

— А знаете ли вы, что знаменитый фильм «Спортлото-82» снимался именно тут? Это поистине звёздное место…

— Скажите, — перебил его Геральд, — вы помните эту девушку? В прошлом году мы отдыхали с ней в Судаке примерно в это же время? Вы водили нас на экскурсию в Генуэзскую крепость!

— Как же я могу забыть такую красивую девушку! — всплеснул ручонками экскурсовод. — Конечно, я вас прекрасно помню. Очень красивая пара! В прошлом году вы друг от друга ни на минуту не отрывались, поэтому я удивился, что сегодня на катере вы вели себя как незнакомые люди. Вы помирились? Я очень рад!!! Царская бухта творит чудеса! А знаете ли вы, что знаменитый фильм «Анна Каренина»…

— Ну, что скажешь? — хмыкнул, заглядывая мне в глаза, Геральд.

— Я сошла с ума. Какая досада! — ответила я знаменитой фразой Фаины Раневской.

Впрочем, одно мне в этой истории нравилось — то, что Геральд мой любовник. Может, и правда, попробовать пожить в шкуре Жанны, ведь мне порядком поднадоела моя пресная жизнь, где самым острым моментом была забытая для бритья пенка?! Парочка, правда, чего-то там натворила такого, с чем можно нестись в ментовку, но зато можно попробовать словить адреналина, не пользуясь услугой тарзанки. Экономия — десять гривен.

— Вы знаете, — вдруг шёпотом сказал нам экскурсовод, — все думают, что я алкоголик! — Он постучал по пластиковой бутылке. — А я диабетик! — Он радостно захохотал. — Это вода! Ха-ха!

— По мне так лучше быть алкоголиком, чем диабетиком, — невежливо буркнула я, и Геральд захохотал, приняв мою шутку.

— А знаете ли вы, что знаменитый фильм…

— Пойдём, — потянул меня за руку Геральд, и мне показалось, что я знаю его сто лет…

Жаркая крымская ночь слепила намертво наши тела. Окна моей хибары, которую я по знакомству сняла по здешним меркам за сущие копейки, были открыты, но никакого движения воздуха не ощущалось. Геральд лежал на боку, обняв меня правой рукой.

Когда мы на катере вернулись в Судак, Геральд потащил меня по побережью, тыча пальцем в какие-то кафешки, шашлычные, лежаки на пляже и даже Генуэзскую крепость, маячившую там, где летали птицы. Он спрашивал:

— Ты помнишь? Нет, ну ты помнишь?!

— Нет! — смеялась я. — Я в Крыму первый раз!

— Ты опять за своё! Пойдём! — Он затащил меня в миленький греческий ресторанчик, расположенный в полуподвале, где сам чернявый хозяин-грек встречал посетителей у дверей. Я приготовилась хорошо поужинать, но Геральд остановил меня на пороге и спросил у хозяина:

— Скажите, мистер, вы помните нас?! В прошлом году мы не пропускали ни одного вечера, чтобы не спустить у вас кучу денег!

— Конечно, помню, — заулыбался грек. — Вас трудно забыть, вы очень красивая пара. Девушку наш персонал прозвал Изабель Аджани, а вас Пирсом Броснаном. Проходите, пожалуйста…

Но Геральд выдернул меня из подвальчика, как опытный стоматолог расшатанный зуб.

Заправщик на автозаправке вспомнил, как мы заправляли у него в прошлом году взятую напрокат машину.

Продавец в цветочном магазине радостно со мной поздоровался и сказал, что помнит, что я люблю чайные розы.

Шашлычник в шашлычной сказал, что я обожаю непрожаренное мясо с кровью. Это была вопиющая ложь.

— Стоп! — крикнула я так громко, что все, кто трапезничал в это время под тентом, повернули в нашу сторону головы. — Стоп, господа! Это не может быть правдой. Я вегетарианка!!!

Геральд вздохнул тяжело и сказал всем присутствующим «извините» с таким видом, будто его собачка описала мантию королевы. Он обнял меня за плечи, и мы ушли. Я наотрез отказалась заходить ещё куда-либо. Я пригласила его в свою хибару, которую я сняла… впрочем, это я уже говорила. Я пригласила Геральда к себе, чтобы показать паспорт.

Когда я молча протянула ему красную книжицу, он отвёл мою руку в сторону и сказал:

— Знаешь, что может быть надёжнее твоего паспорта?

— Что?!

— Татуировка! У тебя на пояснице, чуть пониже линии трусиков есть очень занятная картинка.

— Какая? — Я уже поняла, что он скажет правду.

— Бабочка-махаон. Красивый цветной махаон с резными крыльями. Ты сделала его в прошлом году перед поездкой в Крым.

— Я сделала его в прошлом году, чтобы не сдохнуть от скуки в дождливой Москве.

Он подошёл ко мне и стал раздевать. Может быть, он просто хотел проверить наличие татуировки, но я решила, что раз уж всё так странно, по-идиотски, и так распрекрасно сложилось, то я на полных правах сполна отведаю это остро-сладкое блюдо под названием Геральд. В конце концов, есть вероятность, что я просто проснусь. Такие, как Геральд, бывают только во сне или в сказках…

Крымская ночь слепила намертво наши тела. Я заснула, проснулась, но он не исчез, лежал рядом с нереально красивым лицом и совершенным телом атлета. Я нащупала сигареты и закурила в постели.

— А, «More» с ментолом, твои любимые, — сказал он совсем не сонным голосом.

— Здорово, что ты не дрыхнешь.

— Ты же знаешь, я никогда не сплю, если не спишь ты, — с гордостью непревзойдённого мачо ответил он.

Но у меня был ещё один тест на вшивость.

— Скажи, — затянулась я холодящим ментоловым дымом, — ты очень расстроишься, если забудешь у женщины, с которой расстался, свою почти новую пенку для бритья?

Он приподнялся на локте, заглянул мне в глаза, насколько было возможно заглянуть в темноте, и серьёзно спросил:

— Почти новую?

— Да.

— Конечно, расстроюсь. Пожалуй, даже устрою скандал и заберу свою пенку. — Он отнял у меня сигарету и затянулся. — Извини, если разочаровал.

Я легла ему на плечо и призналась себе, что он ничуть меня не разочаровал. Я была бы просто счастлива, если бы он терроризировал меня по телефону, задавая один и тот же вопрос: «Анель, чёрт тебя побери, когда ты вернёшься? Я забыл у тебя…» В его исполнении это не выглядело бы мелочным.

Слава богу, что у меня хватило ума не произнести это вслух.

— Значит так, — он затушил сигарету прямо о пол и бросил окурок в открытое настежь окно. — Видать, ты вправду всё позабыла. Я слышал, такое бывает, когда человек испытает шок.

— Шок?

— Ты многого натерпелась, и потом эта травма…

— Травма?

— Ну да, черепно-мозговая. Ведь у тебя даже шрам остался, вот тут, на затылке, под волосами.

У меня мурашки по коже пошли. На затылке, под волосами, у меня действительно имелся шрам.

— Мы попали с тобой в аварию. Уходили от гайцов на бешеной скорости. Ты была за рулём, не справилась с управлением, и мы улетели в кювет. А гаишники не заметили, пролетели мимо! Я совсем не пострадал, а ты сильно ударилась головой. Кровища хлестала, как из ведра! Я привёз тебя к своёму дружку в приёмный покой. Дело было глубокой ночью и кроме него там никого не было. Когда он наложил швы, я уговорил его отпустить тебя и не регистрировать обращение. Он предупредил, что сотрясение сильное и последствия могут быть очень серьёзные…

— Нет!!! — Я села и пальцами сдавила виски. — Нет. Этот шрам у меня уже года три. Я занималась конным спортом, упала с лошади, когда та брала барьер, и ударилась затылком о… ударилась о… — Я внезапно забыла обо что я ударилась, хотя всегда знала это совершенно точно. — Я занималась конным спортом и… — снова начала я.

— Бедная девочка, — перебил меня Геральд и погладил по голове.

— Это неправда. Я отлично всё помню. Я Анель, а не Жанна, хоть Анели и не попадались такие парни как ты… Погоди, — я схватила мобильник и судорожно потыкала кнопки. Я отлично помнила телефон своего тренера по конному спорту Игоря Константиновича. Он жил прямо на базе отдыха, где находились конюшни, и я частенько звонила ему; раньше — чтобы уточнить время тренировок, а потом, когда завязала со спортом — чтобы поздравить с праздниками и справиться о здоровье.

— Игорь Константинович! — заорала я. — Это я, Анель! Извините, если я вас разбудила, но это очень и очень важно! Скажите, вы помните, как года три-четыре назад я упала на тренировке и сильно ударилась головой о… о… скамейку! — вспомнила я. — Там была маленькая скамеечка, с металлическими перилами, вы всё собирались её убрать, но…

— Какая к чёрту Анель? — вдруг перебил меня хорошо знакомый, но сильно раздражённый голос. — Какая скамейка?! Милочка, на моих тренировках никто никогда не падает! Если вы напились до безумия, то ложитесь спать, а не беспокойте приличных людей.

Я поняла, что имеют в виду люди, когда говорят, что у них земля из-под ног уходит. Геральд с любопытством смотрел на меня.

— То есть вы не знаете никакой Анели, — почти прошептала я. — Я не звоню вам несколько раз в году, чтобы поздравить с праздниками и справиться о здоровье?

— Вы сумасшедшая, — буркнул всегда прежде милый Игорь Константинович.

— Что?! Но откуда я знаю, как вас зовут, откуда я знаю, что вы отличный тренер, откуда я знаю ваш телефон?!! — заорала я.

— Мало ли кто решил меня разыграть, — пробормотал человек, которому я доверяла.

— Ну что? — с интересом спросил меня Геральд.

— Я сумасшедшая, — прошептала я.

— Бедная девочка! — Он опять погладил меня по голове.

Я уткнулась в подушку и зарыдала.

Я получила Геральда, но потеряла себя».

Зачем вы, девочки…

— Эй, мужчина! Очнись!

Гранкин вздрогнул и оторвался от чтения. Он обнаружил себя в автобусе, на переднем сиденье, предназначенном для инвалидов и пассажиров с детьми. Перед ним стояла толстая тётка с портупеей на поясе.

— Ты уже третий круг по маршруту едешь! — заорала она. — Совесть надо иметь? Заплатил за две остановки, а катаешься невесть сколько! Тебе что здесь, автобусный тур по городу?

Виталя с трудом сообразил, что тётка — кондуктор, а портупея — всего лишь сумка, набитая мелочью и билетами.

— Извините, тётенька, — испуганно пробормотал Виталя, сунул ей в заскорузлую руку десятку и выскочил из автобуса.

— Тётенька! — фыркнула ему вслед кондукторша. — Племянничек тут нашёлся!

Виталя побрёл по дорожке, прижимая тетрадку к груди.

Может, он зря теряет время, читая всю эту ерунду? История, конечно, весьма занимательная, но тянет больше на беллетристику, чем на дневниковые записи.

Какая Анель? Что за Геральд?

Этих имен не было в числе тех, которые выписала Эльза Перова, как близких знакомых Ады Крыловой.

А ведь история написана от первого лица и написана Адой Львовной, это совершенно точно. Почерк в тетради очень похож на тот, который в записке-памятке, оставленной Эльзой. Ведь они близнецы, а значит и пишут очень похоже, это ясно как божий день.

При чём тут Анель, потерявшая память?! Наверное, он попусту теряет время, читая эту тетрадь. Виталя присел на какую-то лавочку и первый раз в жизни пожалел, что так и не научился курить.

Был разгар рабочего дня, народу в скверике было мало. Идти домой Виталя боялся. Это никуда не годилось, но он стал опасаться своей квартиры. И не только будильник тому был причиной. Причин было много: одиночество, пустые холодные стены, потерявшие всякий смысл без Галкиного присутствия, пылища повсюду, «барин» снующий по подъезду со своею собакой… Виталя даже перестал включать самовар. Это глупо — включать самовар в одиночестве.

Виталя открыл тетрадку. Он дочитает эту историю. Не может быть, чтобы в ней не было никакой подсказки к тайне гибели Ады Львовны.

«Я прорыдала до самого раннего крымского утра. Геральд гладил и гладил меня по голове, приговаривая „бедная девочка“, пока я на самом деле не почувствовала себя самой что ни есть „бедной девочкой“.

Конечно, я могла позвонить ещё своим институтским подружкам и спросить, не с ними ли куролесила ночи напролёт в барах и боулингах некая Анель Ангейльнцер, не с ними ли она во время сессии гонялась за преподами, чтобы досдать «хвосты», но я была абсолютно уверена, что девицы все как одна ответят: «Анель?! Какая Анель? Вы сумасшедшая, милочка!»

Если бы были живы мои родители! Если бы была жива моя бабушка! А вдруг и они ответили бы: «Анель? Какая Анель?»

Представив это, я зарыдала так, что за окном заткнулась ранняя птаха.

Стоп! Есть один человек, который не скажет: «Какая Анель?»