Изумрудные зубки Степнова Ольга

Но только если начать все сначала я повторил бы и виски в ресторане и налет на Некитай и половецкие пляски до утра в ночном клубе.

Здорово что ты позволила довезти тебя до нового места твоего обитания.

Я точно знаю куда слать тебе розы.

Не выбрасывай эти цветы. Лучше свари из них варенье позови меня в гости и мы будем пить чай на кухне с вареньем из лепестков белых роз.

Я знаю сейчас не лучший период твоей жизни. Можешь рассчитывать на меня. Мои деньги мои связи мой Хаммер с Васей и магазины с одеждой в полном твоем распоряжении.

Не злись на меня.

Собака Флек»

Таня вздохнула, нахмурилась, достала из сумки красную ручку и начала расставлять запятые.

Сычева шла по коридору редакции.

После идиотского приключения с Карантаевым она не чувствовала ничего, кроме усталости, злости и раздражения. Правда, где-то в глубине души завелся маленький чертик, который весело хохотал и провоцировал Сычеву тоже захохотать. Сычева чертику не поддавалась, она старалась его заткнуть, придушить, а сама – «мысли думать».

Но черт хохотал, а мысли не думались.

Единственное, до чего она додумалась – что нужно поехать в редакцию и пошариться в Интернете. Может, удастся найти что-нибудь по «известному ювелиру Петренко». А еще у нее в рабочем компьютере есть адресная база, купленная по случаю на рынке, и вполне возможно, что получится вычислить телефон или даже место жительства этого Юрия Васильевича.

Она съездит к Петренко и попытается разговорить его. То, чего ювелир никогда не скажет оперуполномоченному уголовного розыска, он вполне может разболтать красивой женщине, похожей на Анастасию Заворотнюк.

В редакции никого не было. День был выходной, но даже в выходной тут кто-нибудь всегда ошивался: доделывал срочную работу, гонял компьютерные игрушки, пил кофе, курил, болтал по телефону, а то и вообще спал на кожаном диванчике в коридоре, отдыхая от надоевших домашних склок.

А тут никого не было! «Аквариумы» были пусты, телефоны молчали, мониторы не мерцали, похоже, все сотрудники решили воспользоваться теплым солнечным днем и использовать его по назначению – отдохнуть.

Сычева шла к своей секции, привычно лавируя между прозрачными перегородками, и тут сбоку заметила какое-то движение. Она обернулась и вдалеке увидела Игнатьева. Он помахал ей рукой и она в ответ тоже махнула, обрадовавшись, что хоть кто-то есть на работе и ей теперь не так жутко в этом стеклянном мистическом лабиринте.

Сычева добралась до своего стола и включила компьютер. Но монитор не ожил, – кнопка на системном блоке сухо щелкнула, отказываясь его включать.

– Черт! – тихо выругалась Сычева.

Электричества не было. Похоже, именно из-за этого все, кто пришел в редакцию поработать или отдохнуть от семейных проблем, разбежались.

Что тут делать, если не работают ни компьютеры, ни кофеварки, ни большинство телефонов?.. Стоп!

Но ведь она приехала сюда на лифте, значит, свет еще две минуты назад был?..

Сычева ткнула кнопку, включавшую кофеварку, но красный огонек не загорелся на ее черном боку.

– Черт! – Сычева даже ногой топнула.

Ну почему ей сегодня так не везет?! Сначала ничего не знающие соседи, потом придурочный Карантаев со своим чертовым колесом, а теперь опять отключение электричества – уже второй раз за день!

– Игнатьев! – заорала она. – В Москве что, опять глобальная энергоавария?!

Игнатьев ей не ответил. Сычева посмотрела на него через множество перегородок – было видно, что он сидит за компьютером.

«Какого черта он пялится в темный экран?!» – подумала она раздраженно.

Делать было нечего, Сычева побрела между стеклянных перегородок в обратном направлении.

– Как ты думаешь, это надолго? – спросила она Игнатьева, когда до него было рукой подать.

Он опять не ответил и это было странно, но еще было более странным было то, что, оказывается, он сидел не за своим компьютером, не за своим рабочим столом, а за столом Глеба.

– Игнатьев! – дрогнувшим от волнения голосом позвала его Сычева.

Игнатьев не шелохнулся. Она двинулась к нему, с каждым шагом понимая, что что-то не так, что нужно бежать отсюда подальше, не вдаваясь в подробности... Она и побежала бы, если бы Игнатьев сидел за своим столом, а не за столом Глеба, она и побежала бы, но все, что касалось Афанасьева, касалось и ее. Сычева ускорилась, рванулась к Афанасьевскому столу, но тут же остановилась, потому что от ужаса остановилось сердце, а дыхание перестало быть насущной необходимостью.

«Черт бы тебя побрал, ты же пару минут назад махал мне рукой!» – промелькнула мысль.

«Откуда у тебя в груди черная дырка?»

Игнатьев сидел, откинувшись на спинку стула, глаза его были полуприкрыты, а то пространство, которое оставалось от глаз, было – жутким, стеклянным, мертвым. Руки у него висели вдоль тела так, словно это были чужие руки, приставленные к нему из другого конструктора – кисти чересчур крупные, локти неестественно вывернуты, в плечах словно сломан какой-то шарнир.

«Пульс можно не проверять, – снова мелькнула мысль. – У живых руки так не висят».

Рубашка у него на груди набухла от крови, крови было немного и почему-то она была вовсе не красная, а ярко розовая – может быть, это голубизна ткани так повлияла на цвет?..

Страшная черная дырка в том месте, где принято думать, что бьется сердце, тоже говорила о том, что пульс можно не проверять.

Сычева зажмурилась и заорала – не вслух, про себя. Она визгливо, по-бабски прооралась, успев отметить при этом, что монитор перед Игнатьевым тоже черный и мертвый, а ящики стола выдвинуты и перерыты.

Она попятилась, нащупывая на груди мобильник, но сделать ничего не успела. Звериное чутье швырнуло Сычеву под стол. За секунду до выстрела она успела заметить сбоку какое-то мимолетное движение и распластаться на полу, оказавшись лицом у начищенных ботинок Игнатьева. Послышался стук, удар, и в стекле напротив расползлась паутина трещин с маленьким отверстием в центре. Потом снова свист, стук, удар – и звон вдребезги разбитого стекла.

Сычева вдруг поняла, что если будет продолжать лежать, ее расстреляют тут как кролика с близкого расстояния. И хорошо, если попадут как Игнатьеву в сердце, а вдруг – в голову, вдруг – в лицо?! Тогда ее обезображенную покажут крупным планом по телевизору с какими-нибудь гнусными комментариями типа: «молодую сотрудницу международной газеты „Власть“ неизвестный преступник расстрелял на рабочем месте».

Она вскочила и побежала. Ноги заученно несли ее по знакомому, до автоматизма изученному маршруту, точно зная где повернуть, что обогнуть, где притормозить и где разогнаться. Главное – выскочить из стеклянного лабиринта, впрочем, может быть, именно он сейчас и спасал: трудно попасть в мечущуюся, бегущую зигзагами цель.

Неожиданно Сычева вспомнила, что в сумке у нее пистолет. Она уже было сунула за ним руку, но вдруг подумала, что понятия не имеет как им пользоваться. Кажется, его надо снимать с предохранителя. Но пока она разберется что снимать и откуда, ее десять раз грохнут. И потом, она понятия не имеет, заряжен он или нет.

Сзади снова звонко и угрожающе весело разбилось стекло. Кто-то гнался за ней, яростно высаживая наугад всю обойму.

«Не хочу умирать», – решила Сычева.

«Не хочу, даже если от Глеба остались рожки да ножки. Уж как-нибудь я найду смысл в этой жизни даже без Афанасьева», – появилась некрасивая мысль.

Она сделала последний рывок и выскочила в коридор. Коридор был прямой и короткий, как спринтерская дистанция. Если успеть его проскочить до того, как в нее всадят пулю, она спасена. Дальше – лестница. Вряд ли кто-то рискнет расстреливать ее там из пистолета с глушителем, потому что на каждом этаже есть камеры наружного наблюдения. Во всяком случае кто-то ей говорил, что они там есть.

Стеклянный звон сзади затих.

Никто ее не преследовал.

Сычева сбавила темп. Справа от нее находились двери с надписями «Бухгалтерия», «Главный редактор» и «Рекламный отдел». Эти счастливчики сидели не в лабиринте из стекла и алюминиевого профиля, а в нормальных отдельных кабинетах.

Дверь с табличкой «Главный редактор. Б.Б.Овечкин» была чуть приоткрыта.

От неожиданности Сычева даже притормозила. Она точно помнила, что когда шла сюда, все двери были закрыты! И лифт работал.

Ни-ког-да главный не появлялся тут в воскресенье! Ник-то не мог попасть в его кабинет в выходной! Ключи выдавались внизу, под роспись только ему или его секретарше, но представить обстоятельства, которые могли бы заставить Вальку появиться на работе в воскресенье, было невозможно.

Поборов секундный порыв заглянуть в кабинет редактора, Сычева опять побежала, набирая темп. Не хватало еще обнаружить застреленного Овечкина!

Сердце колотилось как бешеное, ноги вынесли Сычеву на спасительную лестницу. Она оглянулась.

Никто ее не преследовал!

Она не стала вызывать лифт. Перескакивая ступеньки, Сычева понеслась вниз. Чем ниже она спускалась, тем отчего-то отчетливее ощущался запах гари и дыма. Но думать об этом не было времени.

Охранника на месте не оказалось. Стойка с ключами от кабинетов одиноко красовалась за стеклянной перегородкой с маленьким окошком посередине. Сычева метнулась по коридору с полной решимостью достать парня хоть в туалете, но неожиданно остановилась. У нее в сумке оружие. Объясняй потом откуда оно, зачем, и не она ли грохнула в редакции всех, кто там убит.

Черт знает, как ей придется отдуваться и объясняться.

Она выскочила на улицу, быстрым шагом дошла до остановки и села возле какой-то бабки с сумищами, от которых воняло жареными семечками. Зажигалка не хотела давать огонь в трясущейся руке, сигарета не раскуривалась, сердце не унималось.

– Обкололась, – пробормотала бабка, встала и утащилась вместе со своими сумками подальше от лавочки.

Сигарета, наконец, прихватилась огнем, давая в легкие спасительную порцию дыма и проясняя мозги.

Когда она пришла, Игнатьев был еще жив. По всей вероятности, он не подозревал об опасности, потому что вел себя спокойно, приветственно помахав ей рукой. Что он делал за столом Глеба? Зачем перерыл ящики? Получается, что его убили в тот момент, когда она возилась с компьютером и кофеваркой. Кто рискнул его пристрелить, зная, что в редакции еще и Сычева? Выстрела она не слышала, значит, стреляли с глушителем. Почему она никого не видела? Она-то не видела, но ее видели и пытались пристрелить, как свидетельницу. Почему дверь главного оказалась открыта? Случайно ли вырубилось электричество, а охраны не оказалось на месте?

Имеет ли весь этот кроваво-стеклянный триллерок отношение к исчезновению Афанасьева? Голову можно на отсечение дать, что имеет! Иначе с чего бы Игнатьев сидел не за своим рабочим столом? Он в жизни не имел приятельских отношений с Глебом, они едва здоровались.

Ей невероятно, фантастически повезло, что она осталась жива. Или об этом говорить еще рано?.. Все-таки нужно позвонить в милицию.

«Пострадавшая находится в состоянии глубочайшего психологического шока», – прокомментировала Сычева обрывки своих невнятных панических мыслей. Сигарета быстро закончилась, а вторая опять не хотела раскуриваться. Пламя зажигалки дрожало, его бил озноб, и рука никак не могла приладить его к кончику сигареты.

А вдруг в нее сейчас кто-нибудь целится из-за угла? Прозрачная стена остановки не спасет от пули, а выстрела никто не услышит. Сычева просто сползет на землю с дыркой в виске, а люди равнодушно посторонятся, решив, что девушка «обкололась».

Так и не прикурив, Сычева вскочила и побежала вдоль дороги, стараясь поймать на ходу такси. Захотелось зареветь, зарыдать, забиться в истерике, но времени на это не было, и возможности не было, она развернулась и пошла спиной вперед, размахивая правой рукой и надеясь, что какая-нибудь машина остановится прежде, чем ее пристрелят прямо на улице.

Неожиданно ее осенила дельная мысль: ведь не зря же она торчала с лейтенантом под облаками, не зря видела, как он зеленел от страха, а потом петушился перед ней, встав на голову, не зря же она владеет такой суперинтимной информацией, как несвежие трусы оперуполномоченного – можно надеяться, что их связывают в некотором роде дружеские, а не только служебные отношения. Сычева схватила мобильный и нажатием одной кнопки повторила последний вызов в своем телефоне.

– Антон! – закричала она, чудом припомнив его имя. – Антон, это я, Сычева!

– О, свидетельница! – обрадовался Карантаев. – Ты что, на лошади скачешь? Дышишь еле-еле и топот стоит как на ипподроме! – Он захохотал. – Или, может, на параплане полетать решила? Слушай, надо встретиться, у меня к тебе пара вопросов!

– Карантаев, черт тебя побери! После всего, что с нами случилось, ты должен мне верить! Должен!

– Слушаю тебя внимательно, – серьезно сказал Карантаев. – Только прекрати бежать, как трусливый страус, и орать как осенняя галка. Остановись и все спокойно мне расскажи.

– Карантаев, у меня в редакции труп, там нет электричества, а дверь главного почему-то открыта! Охраны на посту нет, но я во всем этом нисколечки не виновата! Меня чуть не убили, Карантаев! Стреляли через прозрачные перегородки, а я бежала, как я заяц, как спецназовец под обстрелом! Мне удалось уйти, но боюсь, что за мной следят. Я никого не видела! Я ничего не знаю! Ты веришь мне, Карантаев?!!

– Где ты сейчас? – жестко спросил Карантаев.

– Не знаю, – Сычева растерянно огляделась. – Никак не могу сообразить. Кажется, это рядом с кинотеатром «Октябрь».

– Стой там, я приеду сейчас. – Он нажал на отбой, и Сычева удивленно уставилась на трубку, ответившую ей короткими злыми гудками. Почему-то она ожидала, что Карантаев начнет ее утешать, успокаивать, уговаривать, чтобы она ничего не боялась, а он буркнул: «Стой там, я приеду», и отрубился. Слезы брызнули на мобильник. Стоять она не могла и ждать Карантаева не собиралась. Как она могла подумать, что для нее он никакой не старший лейтенант, не сотрудник уголовного розыска, а почти друг?..

Она снова пошла спиной вперед, пытаясь остановить машину.

Черт ее дернул переться в редакцию, чтобы искать информацию про этого ювелира!

Стоп.

Сычева остановилась. Она беспробудная дура. Редкостная идиотка и непроходимая тупица. У Глеба в столе она обнаружила какие-то камни. Карантаев нашел у него в мобильнике телефон ювелира. Значит, камешки не простые? Значит, Афанасьев мог пострадать из-за них?

В квартирах что-то искали. Судя по тому, что вытряхивали крупы из банок, искали что-то не очень большое. Камни?

Она схватила мобильник, чтобы сообщить побыстрей о своем открытии Карантаеву, но тут же остановилась. Нет, пусть лейтенант работает сам. Он ведь ей не приятель, а всего лишь сотрудник уголовного розыска. У него вместо сердца инструкция, а вместо мозга Уголовный кодекс. Пусть сам зарабатывает себе очередной звание, а она и без него во всем разберется.

– Ну что, куда ехать-то? – спросил пожилой дядька в очках и жутком войлочном беретике.

Оказывается, она уже поймала такси, оказывается, уже села в салон.

– Сейчас, – отмахнулась от дядьки Сычева и набрала номер мобильного Афанасьевой.

– Танька, – прикрыв трубку рукой, тихо сказала она. – Куда ты дела те зеленые камни, которые у меня забрала?!

– Танюха! – радостно крикнула в ответ Афанасьева. – Куда ты пропала?

– Где камни?!

– Да какие такие камни? Приезжай к нам скорей! Этот Попелыхин распаролил наш диск! Там такое...

– Я кайфую, дорогая редакция!

Глеб застонал и открыл глаза.

Его не удивили ни беленые стены, ни иконка, висевшая в углу, ни швейная машинка «Зингер», стоявшая у окна, ни высокие бортики на кровати, где он лежал, ни звонкое петушиное пение, доносившееся с улицы.

Его удивило то, что на нем была необъятных размеров красная женская комбинация с кружевом на груди и маленьким бантиком в центре кружевной оторочки.

– Я кайфую, – повторил он, оттянул ворот наряда и удостоверился, что кроме комбинации в нем от бабы ничего нет.

Хоть бы эта рубашонка была не такая огромная, не такая красная, и не до такой степени женская!..

Живот, бока, руки и даже задница, саднили, болели – они были сильно ободраны и чья-то садистки-заботливая рука смазала раны йодом, а когда йод закончился, в ход пошла и зеленка.

«Бриллиантовая зелень» – так называла зеленку бабушка. «Смажь ранку бриллиантовой зеленью, а то случится столбняк, бешенство, сепсис, гепатит, а то и сам СПИД!»

Зеленку Глеб ненавидел, но СПИДА боялся, поэтому ранки всегда смазывал.

Это потом жена научила его обрабатывать царапины перекисью водорода, чтобы не ходить со смешными, унизительно-зелеными пятнами...

Отвратительнее красной комбинации было только то, что с ним не случился приступ спасительной амнезии и он отчетливо помнил все: и Ингу, и баню, и побег и какую-то Зину.

За то, что он в больнице, говорили белые стены и кровать с бортиками.

За то, что нет – швейная машинка «Зингер», красная комбинация и петухи за окном.

Глеб приподнялся и, перекинув ноги через бортик, выбрался из кровати.

Тело болело, в голове молотили звонкие молоточки. Он хотел было стащить с себя комбинацию, но тогда получалось, что он окажется абсолютно голый, весь в рыже-зеленых разводах, как предводитель команчей.

– Нет, ну дорогая редакция, – растерянно развел Глеб руками и, отыскав в этой келье дверь, резко открыл ее ударом ноги.

...В просторной комнате, за столом, сидела баба и, швыркая, пила чай из блюдечка. Баба была не старая, но такая огромная, что понять, где заканчивается ее тело в травянисто-зеленом спортивном костюме, было практически невозможно. Казалось, что тела этого было гораздо больше, чем пустого пространства в огромной, не заставленной мебелью комнате. То есть было решительно ясно – поставь в эту комнату еще один стул, или стол, бабе не останется места.

– Очнулся, миленький! – увидев Глеба, прошептала баба и встала, оказавшись ростом с него. – Очну-у-у-у-лся! – ласково пропела она и начала приближаться.

– Вы кто? – Афанасьев попятился.

– Как кто?! – искренне изумилась баба. – Судьба твоя! Нам наша встреча на небесах начертана! Я счастье твое и любовь единственная! Неужто не признал, не догадался?! Неужто не понял, кому тебя боженька в капусту подбросил в чем мама родила?

Баба надвигалась на него с неумолимостью селевого потока, он пятился от нее и пятился, отчетливо понимая, что испытания, выпавшие ему, отнюдь не закончились, а скорее только начинаются.

– Ми-и-и-иленький!

Более жуткого зрелища, чем эта баба, Афанасьев в жизни не видывал.

Лицо у нее было рыхлое, в крупных оспинах, глаза утопали в жирных щеках, и щеки эти стекали вниз каскадом складок и складочек, переходящих в подбородок, в шею, а там, по нарастающей, черт знает в какие громады бесформенного тела... Все это тряслось, улыбалось и скалилось в самом добром расположении духа.

– Вы кто? – снова прошептал Глеб, спиной упираясь в дверь. Отступать было некуда.

– Луиза, я миленький. Луизка Воеводина. На зоне меня Мона Лизой кликали. Хи-хи-хи, – тоненько захихикала она. – Люди в капусте деток находят, а мне господь тебя обронил! – Баба приблизилась к Глебу вплотную, задышала на него кислой капустой, чесноком и каким-то отвратительным дешевым парфюмом. – Тебя обронил!! – Она схватила Глеба за плечи и стиснула так, что у него перехватило дыхание.

Афанасьев зажмурился и заорал. Он орал и думал, что есть еще маленькая, крохотная вероятность того, что все это не реальность, а галлюцинация, навеянная тем лекарством, которое вкололи ему Инга и ее хвостатый подельник.

– Страстный какой! – прошептала баба. Она крепче сжала Глеба в объятиях и впилась ему в губы маленькими жадными губками, залепив его нос грудой своих подбородков и щек.

Почти теряя сознание от удушья, Афанасьев вдруг понял, что не галлюцинация это, а злая шутка судьбы: вырвав из лап верной смерти, она швырнула его в объятия новой «любви».

Баба теснила его к кровати, щупала саднящее от царапин тело, и целовала, целовала, не давая вздохнуть.

– Страстный какой! – задыхаясь, прошептала она. – Вкусный, сладкий, молоденький, черненький, чистенький, страстный, как чертик... – Она толкнула его на кровать. Глеб кувыркнулся через высокий бортик, высоко задрав ноги.

Баба стремительно разделась, оказавшись без спортивного костюма хуже, чем можно было предположить.

– Иди ко мне, – зашептала баба, обрушиваясь на него, словно оползень. – Иди... иди, я буду тебя люби-и-и-и-ить!!!

И она задрала на нем красный подол отвратительной комбинации.

«ФОНД ГУМАНИТАРНОЙ ПОМОЩИ... НАРКОКАРТЕЛЯМ

В июле этого года таможенники аэропорта Шереметьево-2 задержали крупную партию драгоценных камней – девятнадцать необработанных природных изумрудов. Камни пытался провезти сотрудник ООН, а точнее – Фонда гуманитарной помощи детям стран Южной Америки, пострадавшим от наркотиков, Юрий Лесков. Пользуясь дипломатическим иммунитетом сотрудника ООН, Лесков настаивал на его пропуске в обход таможни, однако его настойчивость вызвала подозрение сотрудников пограничного контроля аэропорта, и при досмотре были обнаружены изумруды. По факту контрабанды изумрудов возбуждено уголовное дело по статье 191-й части 2-й пункт «б» УК РФ («Незаконный оборот природных драгоценных камней в крупном размере»). Лесков был отпущен под подписку о невыезде, но тут же исчез.

Пока следственные органы разбираются в перипетиях этого дела, мы провели собственное расследование. И картина получилась довольно интересной.

Фонд гуманитарной помощи детям стран Южной Америки, пострадавшим от наркотиков, работает под эгидой ООН и занимается сбором пожертвований – денег, продуктов питания, медикаментов и предметов обихода – и отправкой их в страны Южной Америки, главным образом в Колумбию.

Руководитель российского отделения Фонда Кирилл Кириллович Зельманд имеет довольно обширные связи в российских властных кругах и широко рекламирует деятельность Фонда, что позволяет ему организовывать специальные чартерные рейсы, которые вылетают в порт назначения практически в обход процедуры таможенного досмотра.

Как удалось выяснить нашему изданию, основную часть «гуманитарной помощи» составляют автоматы Калашникова, патроны к ним, зенитные комплексы Стрела, снайперские винтовки СВД, гранатометы и другие «полезные детям игрушки» – гранаты и прочая мелочь.

Основным партнером господина Зельманда в Колумбии является глава одного из крупнейших колумбийских наркокартелей Пабло Санчес, имеющий связи высшего рода в правительстве его провинции.

По сведениям наших источников, Санчес расплачивается с Зельмандом за поставки оружия драгоценными камнями, в основном изумрудами. Эти камни в Россию, пользуясь дипломатическими паспортами, ввозят либо сам Кирилл Кириллович Зельманд либо его правая рука, заместитель руководителя Российского отделения Фонда гуманитарной помощи детям стран Южной Америки, пострадавшим от наркотиков, Юрий Лесков.

Юрий Петрович Лесков личность в узких кругах довольно известная. В начале перестройки он считался одним из лучших ювелиров страны, его работы получили признание на крупнейших международных конкурсах. Однако правоохранительным органам Лесков был известен как теневой ювелир, через руки которого отмывалось немало подозрительного происхождения драгоценных камней. Но работал он настолько осторожно, что прямых доказательств его преступной деятельности не было.

Сейчас господин Лесков, по сведениям нашего источника в правоохранительных органах, благодаря своим связям в ювелирных кругах, имеет неплохие каналы сбыта колумбийских изумрудов в России. И скорее всего, именно он является главным действующим лицом (или серым кардиналом) во всей этой гуманитарной авантюре, поскольку именно через его руки проходят все сделки по продаже драгоценных камней. По нашим данным, задержание Лескова в конце прошлого года с партией изумрудов стало первым в его «блестящей» карьере.

Пользуясь иммунитетом ООН и поддержкой в высоких властных российских структурах, Зельманд и Лесков ведут широкомасштабный бизнес по поставкам «гуманитарной помощи» колумбийским наркокартелям, объемы которого, по самым скромным подсчетам, составляют до полумиллиарда долларов в год.

При этом «работает» и заявленная Фондом программа гуманитарной помощи детям Южной Америки. Благодаря деятельности Фонда, количество детей, пострадавших от наркотиков, а точнее – от наркокартелей, растет с каждым годом, обеспечивая руководителей Фонда дополнительными аргументами к их безбедному существованию под крылом могущественной и уважаемой Организации.

Мы обладаем полными сведениями и доказательствами деятельности сотрудников Фонда, показаниями многочисленных свидетелей. И при необходимости, предоставим всю имеющуюся у нас информацию представителям правоохранительных органов.

Наше расследование деятельности Фонда не закончено. Оно находится только в самом начале. Следите за нашими публикациями.

Глеб Афанасьев

Москва-Богота-Москва»

– А-фа-нась-ев, – вслух перечитала подпись к статье Сычева. – Афанасьев! Катастрофа. Торговля оружием, контрабанда драгоценных камней – катастрофа! Девки, если Глеба похитили из-за этой статьи, я и дохлую кошку не поставлю на то, что он жив. Кстати, Танька, именно этого Зельманда ты нашла на своей кухне мертвым. И помер он вовсе не от инфаркта, а траванулся сердечным препаратом, который нашли у него в кармане. Я сегодня с одним типом из уголовного розыска очень тесно общалась на колесе обозрения и, когда вырубили электричество, он мне со страху много лишнего разболтал.

– Боже мой! – Афанасьева побледнела и женственно потерла виски. – Боже мой! – Она обессилено свалилась в кресло.

– Этого быть не может, – прошептала Татьяна. – Это бред какой-то.

– Бред! – подхватила Сычева, вскочила со стула и забегала по комнате от окна к двери, от двери к окну. – Ты права, вешалка, бред! Ты первый раз в жизни права! Я хорошо знаю, как Афанасьев пишет! Это не его материал!! Во-первых, он никогда бы не взялся за такую тему. Как бы мы все не были влюблены в Афанасьева, нужно смотреть правде в глаза – наш Глеб трусоват. Вернее, он просто трус! Никогда, даже во имя своей карьеры, он не стал бы браться за темы, которые могли бы поставить под угрозу его жизнь, – да какое там жизнь! – просто комфорт и спокойствие! Свою безопасность он ставил превыше всего, даже превыше карьеры.

Во-вторых, я была в курсе того, над чем он в последнее время работал. Большинство материалов мы писали вместе! И наконец – это не его стиль! – Сычева резко остановилась и подняла палец вверх, словно подтверждая этим незыблемость последнего аргумента.

– Да, не его, – подтвердила ее слова Афанасьева. – Я знаю, как пишет Глеб. Он любит пышные, цветастые фразы, метафоры. Он злоупотребляет ими, даже если пишет обычную информационную заметку!

– А тут рубленый, сухой текст, – подхватила Сычева, – фактов больше, чем громких эпитетов...

– Эту статью написал не Глеб, но она подписана его именем, – сделала вывод Татьяна. Она сидела на подоконнике, поджав к подбородку колени, и внимательно наблюдала за передвижениями Сычевой.

– Правильно, вешалка! Опять правильно! Более того, я знаю, что об этом чертовом Фонде время от времени в нашей газете появлялись материалы – так, маленькие заметочки, смахивающие на рекламные. «Фонд предал в дар детям одежду, поставил компьютеры, отправил огромную партию лекарств. Какое благородное, полезное дело!», ну, и так далее. Ой, девки, сдается мне, мы ввязались в дело, которое вряд ли нам по зубам! – Сычева опять начала носиться по комнате, как росомаха по клетке.

– Не мельтеши, – жалобно попросила ее Афанасьева. – Что же делать-то, девочки? Что делать? Кому отдать эту статью, чтобы нам вернули нашего Глеба?

– Что делать? – повторила Татьяна.

– Ну во-первых, мы уже по уши в этой истории и деваться нам некуда. – Сычева снова остановилась, снова подняла палец вверх, полюбовалась им и, заметив заусенец, нервно его откусила. – А раз так – выход один.

– Какой?! – в один голос спросили Афанасьева и Татьяна.

– Мы не будем бессловесными жертвами. Мы пойдем в наступление. У нас есть камни! У нас есть статья. А значит, мы можем диктовать условия. Наше условие – живой, невредимый Глеб. Мы отдаем камни и статью в обмен на Афанасьева. Его, наверное, сейчас пытают, стараясь выяснить, где сокровища. Насколько я поняла, это необработанные колумбийские изумруды необыкновенно больших размеров. Они и необработанные-то стоят бешеных денег, а если их обработать... Танька, где камни?

– А... а... м-м-м... Блин, твою мать! – вдруг очень несвойственно для себя выразилась Афанасьева.

– Что ты хочешь этим сказать? – наклонилась к ней близко-близко Сычева. – Ты спрятала их в бачке унитаза? Зашила в игрушечного медведя, который сидит у тебя на кровати? Положила в пачку с прокладками? Носишь в своей сумочке? В любом случае, Зельманд их не нашел! Не нашел и именно поэтому нажрался своих таблеток на твоей кухне! Он просто покончил с собой, поняв, что камней нигде нет! Или у него так прихватило сердце, что он решил слопать пару-тройку лишних таблеточек в надежде, что приступ пройдет. А испугаться было отчего: камешки, скорее всего, были предоплатой за большую партию оружия. Плюс статья, которая могла вот-вот появиться в прессе. Знал он о статье или не знал, я понятия не имею, но если знал... Понятно, почему Глеба треснули по башке и увезли неизвестно куда. Где камни, Танька?

– Я их... Ой, девочки! – Таня зажмурилась.

– Где?!! – в один голос заорали Сычева с Татьяной.

– Я их...

– Ну?!!

– Того... подарила.

В комнате повисла такая тишина, что стало слышно, как под потолком пищат комары.

– Кому? – прошептала Сычева, чувствуя, как сердце – который раз за день! – перестает биться, а дыхание останавливается. – Ко-му?

– Этой... Софье Рувимовне... директрисе нашей... – От ужаса, Таня забралась на кресло с ногами и вжалась в спинку.

– Софье Рувимовне, директрисе, – с каменным лицом повторила Сычева. – Слушай, а с чего ради, ты решила так щедро одарить свою директрису? Делаешь карьеру посредством взяток? Втираешься в доверие? Завоевываешь любовь начальства?

– Она... добрая... она... славная... она мне отпуск в начале года дала в связи с исчезновением мужа... Я расчувствовалась и подарила ей горшочек с азалией... а цветочек камешками обложила... для дизайна...

– Для дизайна! – передразнила Сычева. – Цветочек обложила!! Эх, Танька, ну и клуша же ты!

– Камни были такие... простенькие... невзрачные... я и подумать не могла...

– Камни нужно вернуть! – Татьяна решительно спрыгнула с подоконника. – Мы объясним этой директрисе, что от них зависит жизнь человека!

– Объясним?!! – заорала Сычева и опять заносилась по комнате. – Объясним?!! Конечно же, объясним, если только эта Софья Рувимовна уже не сбегала к ювелиру и не прознала истинную ценность подарочка! Тогда мы ей уже ничего не объясним!! Это ж такие бабки!! Нет, девки, я ничего не понимаю! Неужели наш Глеб мог ввязаться в такую опасную игру? Блин, я даже зауважала его! Как он смог завладеть контрабандными изумрудами?! Нарыть такой потрясный разоблачающий материал?! И молчал ведь, ни слова мне!! Нет, быть такого не может. Его... его просто подставили!

– Девочки, я сейчас позвоню Софье Рувимовне, – Таня схватила мобильник и потыкала кнопки. – Недоступна, – растерянно сказала она.

– Еще бы она была доступна, с такими-то бабками! – фыркнула Сычева.

– Я сейчас на домашний! – Таня снова потыкала кнопки. – Не отвечает...

– Кто бы сомневался! – захохотала Сычева.

– Я на рабочий! – не унималась Афанасьева.

– Воскресенье, – остановила ее Сычева. – Да успокойся ты, найдем мы твою Рувимовну, из под земли достанем. Может, оно и к лучшему, что камни сейчас у нее. Наши квартиры и так перерыли, за нами наверняка следят, а на Рувимовну никто и не подумает. Если, конечно, она тоже не состояла в нежной связи с героем-любовником Афанасьевым, как большая часть женского населения нашей страны.

– Танюха!! Софья Рувимовна замужем.

– Что ты говоришь! Ах, какой аргумент!! Фиг с ней, с Софьей Рувимовной и ее половой жизнью, меня сейчас другое, девки, волнует. Афанасьев похищен, Игнатьев убит – значит, их что-то связывало?! Что?! Они и здоровались-то не всегда. И потом, когда я обыскивала стол Глеба, Игнатьев это прекрасно видел и не проявил никаких признаков беспокойства! А сегодня он сам рылся в его столе! За этим занятием его и грохнули. Ничего не понимаю!! Придется играть втемную.

– Придется, – кивнула Таня. Она уже немного пришла в себя, перестала вжиматься в кресло, расправила плечи. – Мы будем действовать, да, девочки? – Афанасьева обвела взглядом подруг.

– Господи, жрать-то как хочется! – Сычева потянулась и улыбнулась. – Несмотря на стрессы и передряги, есть почему-то все равно хочется. А я думала, похудею к возвращению Глеба!

– Пашка обещал привезти продукты, – сказала Татьяна. – Он картину мою пошел продавать и розы от Флека.

– Ой, девочки, там, на кухне, в шкафчике, я консервы какие-то нашла! Они импортные, на них иероглифами что-то написано, но я думаю, что это тушенка!

– Давай свою тушенку, – согласилась Сычева и пошла на кухню.

– Вкус очень странный.

Они сидели на кухне и ели китайскую тушенку.

Таня навела тут минимальный уют: отмыла окна, печку, шкафчики и холодильник; нашла на антресолях старый цветной картон, вырезала из него подобие салфеток с «кружавчиками» по краям и устелила ими стол, табуретки, шкафы, подоконник. Кухня стала походить на бумажную шкатулку, какие мастерили из открыток пенсионерки во времена дефицита.

– На икру красную очень похожа, – сказала Татьяна с набитым ртом и положила себе на тарелку из банки еще пару ложечек.

– Да, вкус, словно икру с сыром смешали, – подтвердила Таня. – Очень интересное сочетание. – Она чувствовала себя виноватой и радовалась, что хоть как-то может загладить свою вину.

– Ну надо же, в Китае даже свиньи со вкусом икры! – удивилась Сычева.

На плите засвистел чайник. Таня встала и начала разливать в разнокалиберные, щербатые чашки заварку. Все-таки, она чувствовала себя очень виноватой! Ей хотелось прислуживать, угождать, обихаживать, со всеми во всем соглашаться. Похоже, она и вправду клуша, раз могла беззаботно, бездумно, всучить в подарок камни, обнаруженные в рабочем столе у Глеба.

– Девочки, я обязательно дозвонюсь до Софьи. Она никуда не денется, ведь учебный год еще в самом начале, а камни такие невзрачьненькие, она и не догадается...

– Да ладно тебе, – отмахнулась Сычева. – Директрисой мы займемся завтра с утра. Хуже другое. Даже если мы заполучим камни обратно, как понять, кому их предлагать?! Зельманд – труп. Получается, нужно искать его правую руку, «серого кардинала» Юрия Лескова. Что там в статье про него говориться? «Был отпущен под подписку о невыезде и тут же исчез»! Придется, девки, этого хмыря нам искать, раз милиция не справляется! Думается, именно по его приказу похитили Афанасьева. Танька, дай мобильник! Я свой отключила, а то мне Карантаев звонит каждую секунду.

Таня угодливо протянула Сычевой свой телефон. Сычева вздохнула, перекрестилась, и набрала номер. Этого звонка она боялась, откладывала, но сделать его было нужно.

Четыре длинных гудка звучали долго, целую вечность.

За эту вечность на кухню успел заскочить Паша с большими пакетами и проорать:

– Продал!! Все продал! Розы вмиг разлетелись, по восемьдесят рублей за штуку! Корзинку за двести рубликов какая-то дачница-огородница забрала! Бритни Спирс на Сером Волке за двести долларов влет ушла! Я продуктов накупил! Танька, вот тебе деньги за картину, но двадцать процентов – мои! И рисуй, рисуй еще, народ тащится от твоего искусства! Народ готов за него платить!

– Цыц, стяжатель! – прикрикнула на него Сычева.

– Ой, что это вы едите? Фу-у-у, как воняет! Нет, ну что за город Москва! Все продается, все покупается, все пьется и абсолютно все жрется!! Вот, лопайте! – Он бухнул пакеты на стол. – Тут сыр, колбаса, масло, пельмени, хлеб, яйца и настоящий астраханский арбуз! Он с развальчика укатился, я и прихватил, а чего добру пропадать? Не деньги же за него платить! Одна ягода столько не стоит... – Он все трещал и трещал, когда на том конце провода громыхнул знакомый бас:

– Слушаю!

– Борис Борисыч, вы живы! – облегченно выдохнула Сычева.