Суд и ошибка Беркли Энтони
— Читтервик, кто застрелил Этель Мэй Биннс?
Мистер Читтервик вытаращил глаза.
— Боже милостивый, разве вы не знаете? — ужаснулся он. — А я думал... Боже, я проболтался... нарушил cлово... О господи!
— Догадки у меня имеются, — с расстановкой признался Ферз. — Но наверняка я ничего не знаю.
— И я тоже, — с вызовом солгал мистер Читтервик. — Иногда полезнее ничего не знать, верно? У нас свои взгляды на добро и зло. Но если кто-нибудь и заслуживал смерти, так это Джин Норвуд. Если кто и имел право убить ее, так это убийца, и если смерть когда-либо бывала оправданной, так лишь в нашем случае. Только мы строим верные предположения. Так не лучше ли, если наши догадки останутся невысказанными подозрениями?
— По-моему, вы совершенно правы, — ответил Ферз.
Мистер Читтервик испустил вздох облегчения. Тайна Фелисити Фарроуэй осталась тайной.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Суд и ошибка
Последний роман с мистером Читтервиком. Книга, удачно задуманная и очень профессионально выполненная, так что по ее прочтении остается смесь самых разных эмоций. Автору удалось создать многоплановое произведение, включающее юридическую дуэль, достойную пера Эрла Гарднера, политический подтекст в стиле романов Джона Диксона Карра, и блистательный язык, напоминающий повести Хенри Сисила.
Трудно сказать сможет ли русский читатель, в соответствии с авторским замыслом, принять образ Лоренса Тодхантера в качестве идеальной человеческой личности, обладающей умом, совестью, порядочностью, а главное, гуманизмом. Но надо признать, что при обилии юмора и легкости стиля этот роман следует расценивать как программный, выражающий глубокие убеждения автора по вопросам преступления и наказания.
Роман наиболее безобидным образом призван показать, что государство не способно предложить сколь-либо удовлетворительные ответы на философские вопросы о человеческой жизни, а в своем функционировании опирается на формализм и примитивные понятия об объективности.
Социальная критика романа направлена и на столпов общества (никто не выражает сожаления по поводу отставки министра внутренних дел), и на профессиональные слои (издателей, литераторов, один из которых показан в весьма уничижительном виде), и на частных лиц (упрек в адрес служащего редакции, унизившегося до доносительства). Критерии порядочности-непорядочности, считает автор, должны относиться ко всем членам общества без оглядки на положение.
Мистер Читтервик, которому посвящено значительно меньше романов, чем Роджеру Шерингэму, в конце концов выступает намного более значимым поборником справедливости. Ему чужда увлеченность Шерингэма игрой ума, вместо этого он демонстрирует тонкую, впечатлительную натуру, смесь деликатности и решительности, так необходимые при решении трудноразрешимых этических проблем. В последней главе ему отведена краткая, но значимая тирада о том, что ценность человеческой жизни не зачеркивает тот факт, что некоторые особи намеренно выбирают образ жизни «отбросов человечества». Как и Эркюль Пуаро, мистер Читтервик в первую очередь думает о невинно страдающих людях.
Подвиг, вменяемый мистеру Тодхантеру, возможно, заключается даже не в том, что он повел себя в соответствии с рыцарскими традициями, а в том, что он все-таки воплотил в жизнь свои моральные представления. Он — на своем личном, сравнительно незначительном уровне — воплощает в жизнь принципы справедливости.
И в этом заключается еще одна, типично английская вера, — вера в потенциально неограниченные возможности человека изменить не только свою жизнь, но и жизнь общества. Возможно, это даже главный смысл книги, поскольку единого мнения по поводу Зла нет и быть не может. Каждый выбирает для себя то обличье Зла, с которым он готов бороться. Поэтому при всех сомнениях в моральной подоплеке романа содержание «Суда и ошибки» все же убедительно, вдохновляюще и очень занимательно.
Вышел в Англии в 1937 году.
Перевод выполнен И. Топорковой специально для настоящего издания и публикуется впервые.
А. Астапенков