Суд и ошибка Беркли Энтони

Глава 16

На следующий день первым в зал суда был вызван Ферз. Сэр Эрнест приветствовал его с вкрадчивым подобострастием, в котором, по мнению мистера Тодхантера, несколько переусердствовал.

 — Мистер Ферз, это вы предъявили подсудимому чрезвычайно серьезное обвинение — в совершении убийства?

 — Я.

 — Вы готовы сообщить суду и присяжным, что побудило вас сделать столь значительный шаг?

 — Я был убежден, что правосудие допустило ошибку, исправить которую можно только таким образом.

 — Вот именно. Значит, вы исходили исключительно из интересов общества? Других причин у вас не было?

 — Правильно.

 — Ничего другого, — отозвался сэр Эрнест с легким поклоном, — я и не ожидал услышать от человека, посвятившего себя служению обществу — уверен, незачем напоминать присяжным о вашей бескорыстной и достойной восхищения работе в Лиге средних. Но скажите, мистер Ферз, почему у вас сложилось мнение, что произошла судебная ошибка?

 — Причина тому — две моих беседы с мистером Тодхантером, — ответил Ферз и захлопал ресницами за стеклами больших очков.

 — Не будете ли вы так любезны сообщить суду и присяжным содержание этих бесед?

Сидящий на скамье подсудимых мистер Тодхантер одобрил манеру поведения Ферза — продуманную и явно искреннюю. Он отметил, что Ферз сумел удовлетворить всем требованиям, предъявляемым к идеальному свидетелю: не говорил лишнего и при этом не давал повода усомниться в его правдивости.

 — Первая беседа, — объяснил Ферз, — состоялась в моем клубе примерно полгода назад. Я отчетливо помню ее, ибо она была весьма необычна. Насколько я помню, мистер Тодхантер поднял ее главную тему, задав вопрос, не знаю ли я человека, которого необходимо убить. Полагая, что он шутит, я спросил: неужели он готов убить любого, кого бы я ни порекомендовал? Мистер Тодхантер ответил утвердительно. Затем мы обсудили возможность убийства Гитлера или Муссолини — идею, которая всерьез заинтересовала мистера Тодхантера, но я отговорил его по разным причинам, которые, полагаю, не стоит перечислять.

 — Разумеется, — промурлыкал сэр Эрнест. — Так вы говорите, что восприняли предложение мистера Тодхантера убить выбранного вами человека как шутку. Вы придерживались этого мнения до конца беседы?

 — Да.

 — То есть не принимали его слова всерьез?

 — Увы, нет. Но теперь я понимаю, что совершил большую ошибку.

 — Вас едва ли можно обвинить в этом, мистер Ферз. Вы, конечно, поняли, что мистеру Тодхантеру осталось жить всего несколько месяцев. Вы дали ему совет, как распорядиться этим временем — вместо того, чтобы посвятить его убийству?

 — Да. Кажется, я посоветовал ему развлечься и забыть про Гитлера и всех прочих.

 — Весьма разумно. Остается лишь пожалеть, что мистер Тодхантер не воспользовался вашим советом. Вы хотите сообщить присяжным еще что-нибудь?

 — Если не ошибаюсь, в разговоре речь зашла об убийстве шантажиста или человека, осложняющего жизнь других людей.

 — Ах да. Вы обсуждали с мистером Тодхантером убийство некоего, пусть даже совершенно незнакомого человека, который причиняет страдания своим ближним?

 — Да.

 — Но вы опять не восприняли этот разговор всерьез?

 — Ни на минуту.

 — И не поняли, что мистер Тодхантер настроен серьезно?

 — Я думал, он проявляет к этой теме чисто научный, теоретический интерес. Мне и в голову не приходило, что он способен привести в исполнение подобные планы.

 — Именно так! Но вы упоминали о двух беседах. Когда состоялась вторая?

 — Месяца через два, то есть после ареста Палмера за убийство, но до начала суда над ним. Мистер Тодхантер явился ко мне и сообщил, что это он совершил убийство, в котором обвинили Палмера. Он спрашивал, как ему поступить, поскольку полицейские не поверили его признанию.

 — Так, и что же вы ответили?

 — Объяснил, что ему придется доказать свою виновность, посоветовал связаться с нашим общим другом мистером Читтервиком, имеющим некоторый опыт расследования преступлений, и выяснить, готов ли он взяться за расследование этого убийства.

 — Вы хотите сказать, мистер Тодхантер намеревался вместе с мистером Читтервиком расследовать преступление, которое сам же и совершил?

 — Именно так.

 — На этом разговор закончился?

 — Нет. Я попытался успокоить мистера Тодхантера, считая, что Палмера вряд ли признают виновным. В сущности, выслушав рассказ мистера Тодхантера, я считал вынесение Палмеру обвинительного приговора невозможным.

 — Значит, приговор стал для вас полной неожиданностью?

 — Полнейшей.

 — И вы поняли, что произошла судебная ошибка?

 — Я был убежден, что мы имеем дело с грубой, возмутительной ошибкой.

 — Вы что-нибудь предприняли со своей стороны?

 — Конечно. Поговорил кое с кем из старших офицеров полиции и лично удостоверился в том, что они нисколько не сомневаются в виновности арестованного.

 — Но на этом не успокоились?

 — Напротив — встревожился, поскольку это могло означать лишь одно: полиция станет чинить всяческие препятствия повторному расследованию этого дела.

 — Вы следили за ходом расследования, проводимого мистером Читтервиком?

 — Да.

 — То, что вы узнавали от него, подтверждало или развеивало вашу убежденность в том, что полицейские допустили ошибку?

 — Подтверждало.

 — И в конце концов вы, при полном одобрении и поддержке мистера Тодхантера, предприняли этот решительный шаг — возбудили частное дело об убийстве?

 — Да.

 — Благодарю вас, мистер Ферз.

Мистер Джеймисон задал лишь пару вопросов, проверяя, действительно ли поначалу Ферзу казалось, что мистер Тодхантер проявляет к идее убийства чисто научный интерес. Ферз заметил, что можно вынашивать подобные планы, делиться ими, но при этом в глубине души знать, что на убийство не отважишься никогда.

Поток свидетелей не иссякал. Процесс продолжался уже три дня, подвести итог всем свидетельским показаниям было бы невозможно, даже будь от этого толк. Юный Фуллер прекрасно справился со своей задачей. В суд вызвали всех, кто мог оказать хоть малейшее содействие. Судья проявлял неистощимое терпение. Свидетелей вызывали в соответствии со временем их участия в событиях, о которых шла речь.

Появление одного из свидетелей стало для мистера Тодхантера сюрпризом. Он знал, что Фарроуэя тоже вызвали в суд повесткой, но не ожидал увидеть его в зале. Мистер Тодхантер полагал, что вместо Фарроуэя увидит заключение врача о том, что его пациент не в состоянии давать свидетельские показания. Однако, словно методы работы Фуллера были эффективнее методов адвоката Палмера, в зал пригласили Фарроуэя, и он вошел.

Сэр Эрнест применил к нему щадящий подход. Связь Фарроуэя с Джин Норвуд только упоминалась мимоходом, но внимание на ней не заострялось. От мистера Фарроуэя требовалось лишь одно: изложить суть нескольких бесед с подсудимым. Об этом и расспрашивал его сэр Эрнест. Фарроуэй повел себя благородно. В отличие от сэра Эрнеста, он не щадил себя (мистер Тодхантер заподозрил, что здесь не обошлось без вмешательства жены Фарроуэя). Свидетель оказался полезным во всех отношениях, поскольку он не сомневался в виновности подсудимого, а чем больше людей высказывало такую убежденность, тем больше присяжных было готово присоединиться к их мнению.

Фарроуэй поведал суду о своих беседах с мистером Тодхантером, о ленче в дорогом ресторане, когда мистер Тодхантер узнал, что его спутник увлечен мисс Норвуд и готов ради нее пожертвовать семьей, а также о втором продолжительном и роковом разговоре в квартире Фарроуэя. Зал слушал свидетеля в полной тишине. Порой Фарроуэй понижал голос почти до шепота, но и тогда его не требовалось переспрашивать. В гробовой тишине был отчетливо слышен каждый звук.

 — Я говорил ему, — твердил Фарроуэй с таким надрывом, что мистера Тодхантера на скамье подсудимых охватило острое смущение, — я говорил, что второй такой же порочной женщины нет на свете. Говорил, что порой готов прикончить ее своими руками, но не хватает духу. Помню, я сказал, что если уж кто и заслуживает смерти, так это она. В то время я любил ее, — в порыве отчаяния прошептал Фарроуэй, — но не мог не видеть, что она за человек...

 — Мистер Фарроуэй, — в тон ему произнес сэр Эрнест, — мой долг — задать вам несколько щекотливых и мучительных вопросов. Предположим, что в то время подсудимый мысленно решал, стоит ли убивать эту женщину. Ваши слова и отношение могли склонить чаши весов в сторону убийства?

Фарроуэй поднял голову.

 — Да, — ответил он чуть громче, чем прежде. — Я давно понял это. Должно быть, это я подбил его на убийство.

Немногочисленные вопросы мистера Джеймисона, целью которых было показать, что Фарроуэй, как романист и знаток человеческой психологии, мог бы предположить, что в намерения мистера Тодхантера входило лишь напугать мисс Норвуд, потрясая револьвером, не вызвали ничего, кроме разочарования. В целом показания Фарроуэя оказались наиболее красноречивыми из всех. На присяжных они явно произвели неизгладимое впечатление.

Затем на сцене появился мистер Балд, который с достоинством признался, что разжег негодование мистера Тодхантера повестью о прискорбном поведении мисс Норвуд в театре. Мистер Бадд смог подтвердить, что мистер Тодхантер расспрашивал именно о мисс Норвуд и в особенности о ее отталкивающем характере. Его поддержал и мистер Плейделл, прибавив, что мистер Тодхантер спрашивал, станет ли мир в целом лучше без мисс Норвуд. Затем появилась миссис Винсент Палмер, от которой ждали еще более ценных показаний. Миссис Палмер задали ряд весьма неожиданных вопросов.

 — Скажите, — допытывался сэр Эрнест, — вам когда-либо случалось видеть у своего мужа револьвер?

Миссис Палмер ответила утвердительно.

 — Вы знали, что у него есть револьвер?

 — Да.

 — Вам доводилось держать его в руках?

 — Да.

 — А стрелять из него?

 — Да.

 — Зачем?

 — Сама не знаю. Просто захотелось попробовать, когда мужа не было дома.

 — Когда это было?

 — Не могу сказать, но не так давно.

 — В этом году?

 — Да, конечно.

 — В последние шесть месяцев?

 — Может быть. Кажется, это случилось летним днем. В конце лета.

 — Во что вы стреляли?

 — В садовую клумбу.

Словно фокусник, сэр Эрнест извлек лист из пачки.

 — Прошу вас взглянуть сюда, — он передал листок судебному приставу, и тот отнес его миссис Палмер. Мистер Тодхантер с восхищением наблюдал за ней. Она прекрасно играла свою роль, казалось, этот лист бумага она видит впервые. Но мистер Тодхантер уже знал, какой обработке подвергаются свидетели до того, как оказываются в зале суда, и после этого.

 — Это план вашего сада, миссис Палмер?

 — Да, это он.

 — На нем обозначены все клумбы?

 — Все до единой.

 — Вы покажете присяжным, в какую из них вы выстрелили?

 — Вот в эту. Она отмечена красным крестом.

 — Благодарю вас, миссис Палмер. У меня все.

Пока присяжные разглядывали план, миссис Палмер незаметно выскользнула из зала. Испытание, каким стало для нее появление на суде, она выдержала с честью.

Сэр Эрнест переглянулся с мистером Тодхантером и чуть не подмигнул ему. Мистер Тодхантер поспешно отвернулся. Показания миссис Палмер не были для него откровением. В сущности, обратиться к ней за помощью предложил он и чрезвычайно гордился этим.

Во время суда над Палмером одним из свидетельств против него выступал недавний выстрел из принадлежащего ему револьвера. Палмер утверждал, что несколько лет не стрелял из него. Либо его адвокат упустил из виду, что из револьвера мог стрелять кто-то другой, либо миссис Палмер забыла, что это сделала она. Так или иначе, мистер Тодхантер, продолжавший самостоятельно вести расследование, однажды днем ускользнул из-под надзора мистера Читтервика и нанес еще один визит в Бромли, где напрямик, без предисловий спросил у миссис Палмер, не могло ли так быть, что именно она стреляла из револьвера. После продолжительной паузы миссис Палмер согласилась с его предположением. Затем мистер Тодхантер убедился, что она выстрелила в одну из клумб, вернулся в Лондон и сразу отправил в Бромли мистера Читтервика и эксперта-баллистика. Эксперту вручили лопату и приказали перекопать клумбу, в результате чего он нашел свинцовую пулю, которая могла быть выпущена только из армейского револьвера. Пулю отправили на экспертизу и без труда установили, что она выпущена из револьвера, принадлежащего Палмеру. И конечно, все было чисто, без обмана и подвоха — ведь револьвер Палмера по-прежнему находился в полиции и никак не мог быть позаимствован у нее ради такой сомнительной цели, как фальсификация улик. Следовательно, этим продуманным ходом мистер Тодхантер если не уничтожил, но по крайней мере расшатал костяк доказательств против Палмера.

Чтобы кое-что прояснить, сэр Эрнест вызвал следующим эксперта-баллистика и попросил его указать, где именно была найдена пуля и из какого револьвера ее выпустили. Затем сэр Эрнест предъявил суду пулю и извлек из шляпы очередного кролика. Продемонстрировав эксперту бесформенный комочек свинца, выковырянный из досок беседки в саду мисс Норвуд, он спросил, могла ли и эта пуля быть выпущена из того же оружия. И эксперт любезно сообщил, что этого не могло быть.

 — Объясните присяжным, почему вы так уверены в этом, — попросил сэр Эрнест.

 — Пожалуйста. У револьвера, помеченного литерой В, ствол имеет изъян, оставляющий отчетливые и характерные отметины на всех пулях, выпущенных из этого оружия. Несмотря на сильную деформацию пули, обозначенной С, метка от ствола револьвера В, которую было бы нетрудно разглядеть, явно отсутствует.

 — Другими словами, вы утверждаете, что этой пулей из револьвера В не стреляли, но не можете сказать, из какого револьвера она была выпущена?

 — Верно.

 — Вы осматривали револьвер А?

Так был обозначен револьвер, принадлежащий мистеру Тодхантеру.

 — Да, осматривал.

 — Пуля С могла быть выпущена из него?

 — Я провел экспертизу и могу подтвердить вероятность того, что пуля С была выпущена из револьвера А. Но выяснить, действительно ли все было именно так, невозможно.

Сэр Эрнест кивнул и заставил эксперта повторить заявление еще двумя-тремя разными способами, чтобы даже самые недалекие присяжные поняли, что Винсент Палмер просто не мог выстрелить из револьвера пулей, найденной в беседке, а мистер Тодхантер вполне мог бы. Доказав этот любопытный момент, сэр Эрнест продолжил допрос свидетелей.

В зале появилась миссис Фарроуэй, чтобы засвидетельствовать благие намерения мистера Тодхантера, объяснить, какую помощь он оказал лично ей и ее семье и какое сочувствие к ним проявил. Она подтвердила, что подсудимый очень резко высказывался по адресу мисс Норвуд и не скрывал острой неприязни к ней. К разочарованию зрителей, Фелисити Фарроуэй на суд не явилась. Она могла лишь подтвердить показания матери, поэтому после ожесточенного спора в своей спальне мистер Тодхантер решительно высказался против участия Фелисити в заседании суда. Истерика ее поклонников не сулила ему ничего хорошего.

Возмещая отсутствие Фелисити, сэр Эрнест сумел превратить в эффектный спектакль вызов последнего на тот день свидетеля.

 — А теперь я вызываю... — звучно объявил он, — Винсента Палмера!

По залу пробежал радостный гул. Только судья сохранил невозмутимость, но и он испытал шок. Услышав, что человек, уже приговоренный к смерти за убийство, будет давать показания по делу о том же самом убийстве, но с совсем другим подсудимым, судья неловко поежился под мантией.

Впрочем, сказать мистеру Палмеру было почти нечего. Но чтобы выиграть время в суде и убедить присяжных, что дело о смерти мисс Норвуд следует рассматривать под всевозможными углами, сэр Эрнест решил предъявить суду протоколы прямого и перекрестного допроса Палмера. Судья дал согласие, присяжные углубились в неторопливое изучение переданных им копий протокола.

На допросе Палмер признался, что в роковой вечер побывал у мисс Норвуд, но уверял, что покинул ее живой и в добром здравии не позднее девяти часов. Было известно, что мисс Норвуд видели живой позже девяти, но никто не знал, в какое время Палмер расстался с ней. Полицейские придерживались того мнения, что мисс Норвуд покинула гостя на несколько минут, а потом вернулась. Отвечая на вопросы сэра Эрнеста, Палмер твердил, что он слышал, как на колокольне пробило девять, когда пешком шел от дома мисс Норвуд до автобусной остановки. Он запомнил это, поскольку невольно шагал в такт бою колоколов и обнаружил, что на каждый удар приходится четыре шага. Такое любопытное наблюдение можно было сделать в любое время, а чтобы добраться до указанного Палмером места к девяти часам, ему следовало покинуть дом мисс Норвуд не позднее 8:55.

 — Вы никого не видели и не слышали в саду, когда уходили? — спросил сэр Эрнест.

 — Ни души и ни звука. Уже стемнело, я был на взводе. Видите ли, мы поссорились. Боюсь, ни на какие звуки я бы все равно не обратил внимания, и навстречу мне никто не попался.

 — Очень жаль — для всех заинтересованных сторон... В представленном нами деле, ваша честь, — доверительным тоном обратился сэр Эрнест к судье, — мы высказали предположение, что свидетель покинул сад как раз в тот момент, когда подсудимый проник туда, — сэр Эрнест продемонстрировал завидную широту суждений, но никто из его коллег не возражал. — Находясь в саду, вы не заметили у берега ялик? — продолжал он допрос свидетеля.

 — Нет, к реке я не спускался.

 — Минутку... — сэр Эрнест торопливо перелистал протоколы. — Вы утверждали, что провели в доме мисс Норвуд не более двадцати минут. И все это время вы не видели и не слышали ничего подозрительного, что свидетельствовало бы о присутствии постороннего?

 — Да.

Затем было задано несколько вопросов, касающихся встречи Палмера и мистера Тодхантера в квартире Фарроуэя на следующее утро. Но Палмеру опять-таки было почти нечего сказать. Явившись в квартиру, он увидел свой револьвер у мистера Тодхантера; ему не известно, как револьвер попал в карман мистера Тодхантера и почему последний проявил к нему такой интерес. Однако теперь Палмер знал, что у мистера Тодхантера имелся свой, точно такой же револьвер и что миссис Фарроуэй видела его у гостя еще до прихода Палмера. В своих показаниях миссис Фарроуэй подтвердила это. Не приходит ли Палмеру в голову, что мистер Тодхантер намеревался подменить собственный преступный револьвер невиновным револьвером Палмера, поскольку мучался угрызениями совести, считал себя единственным подозреваемым и стремился избавиться от инкриминирующих улик? Мистер Палмер помрачнел, но ничего не смог сказать по этому поводу.

А сэр Эрнест по-прежнему улыбался. Свое мнение он уже высказал в самом начале процесса, больше ему было не о чем беспокоиться. Его не заботило и то, что после пары-другой незначительных вопросов Палмера увели из зала под стражей. О деле самого Палмера даже не было упомянуто. Сэр Эрнест предъявил присяжным несправедливо обвиненного человека, дал им возможность испытать острые ощущения и рассчитывал, что его отблагодарят вердиктом.

На следующее утро пришла очередь мистера Читтервика.

Отвечая на вопросы сэра Эрнеста, он сумел дать важные показания начиная с того момента, когда мистер Тодхантер принялся расспрашивать его о человеке, заслуживающем смерти, и до последней находки — браслета, который считали пропавшим. Скромность и застенчивость мистера Читтервика произвели прекрасное впечатление на суд и присяжных; сэр Эрнест ловко подвел присутствующих к важной мысли: уж если этот обаятельный свидетель считает, что убийство совершил мистер Тодхантер, значит, это правда.

Третий день процесса ознаменовался сенсацией: после мистера Читтервика на свидетельскую трибуну вышел сам сэр Эрнест Приттибой, дабы создать новый прецедент в анналах английского правосудия и подвергнуться допросу со стороны молодого коллеги. С устрашающей серьезностью сэр Эрнест рассказал о находках в саду, о которых уже упоминал мистер Читтервик, и сумел убедить слушателей, что мистер Тодхантер никак не мог бы знать, где следует искать пулю, если бы он, не убивал мисс Норвуд. Сэр Эрнест покинул трибуну, не дожидаясь, когда кто-нибудь напомнит суду, что теперь даже полицейские уверовали в то, что роковым вечером мистер Тодхантер побывал в саду мисс Норвуд, и потому следы его проникновения в сад помогли доказать, что именно он нажал курок. Внушительная серьезность сэра Эрнеста стоила великого множества неопровержимых улик.

Офицеры полиции, принимавшие участие в поисках украденного браслета по рекомендациям мистера Тодхантера, вышли на трибуну следующими, и, разумеется, сэр Эрнест не упустил случая убедить присяжных в особой важности показаний этих свидетелей. Днем суд перешел к заключению патологоанатома о предполагаемом времени смерти миге Норвуд. Из заключения следовало, что ее убил скорее мистер Тодхантер, нежели Палмер. Далее врач мистера Тодхантера, миссис Гринхилл, Эди и знакомые подсудимого подтвердили, что он, вероятно, принадлежит к числу самых здравомыслящих и благоразумных жителей Лондона. Выслушивая эти показания, судья слегка забеспокоился и заметил, что никто не сомневается в здравом рассудке подсудимого, поэтому его адвокаты напрасно делают столь непропорциональный акцент на вопросе о вменяемости мистера Тодхантера.

 — Ваша честь, — отозвался сэр Эрнест, — при всем уважении к суду я предчувствую, что вопрос о вменяемости подсудимого может быть поднят на дальнейших заседаниях, и потому считаю своим долгом доказать, что подсудимый несет всю полноту ответственности за свои действия.

 — Хорошо, — обреченно отозвался судья.

Мистер Тодхантер записал очередное наблюдение:

Я поражен продуманностью нашей позиции. До начала процесса я думал, что нам вряд ли удастся выглядеть хотя бы правдоподобно, не то что убедительно. Но для этого достаточно просто внимательно слушать, как свидетели подтверждают всю историю с начала до конца. Теперь я считаю, что наши доводы невозможно опровергнуть. Все, что я могу добавить, будет уже излишним. Я полностью удовлетворен.

Но сэр Эрнест не разделял его уверенности.

 — Еще неизвестно, что скажет тот франт из полиции, дружище, — предостерег он. — В нашей версии событий есть пробелы и неувязки, а полицейским известно, как привлечь к ним внимание.

 — Напрасно мы предложили ему участвовать в процессе, — вздохнул встревоженный прогнозами мистер Тодхантер.

 — О, это даже к лучшему. Иначе, если бы вас признали виновным, вердикт стал бы только поводом для апелляции — на том основании, что присяжных не ознакомили с версией полиции.

 — Но кто подаст апелляцию, если и защита, и обвинение будут удовлетворены приговором?

 — Государство.

 — Какое же право государство имеет вмешиваться в дело, в рассмотрении которого оно не участвовало?

 — Не задавайте глупых вопросов, — попросил сэр Эрнест.

На следующее утро защитники начали заседание кратким заявлением мистера Джеймисона, суть которого все слышали уже не в первый раз. Затем был вызван один-единственный свидетель, и мистер Тодхантер побрел к трибуне.

Он провел на редкость скверную ночь. Допрос страшил его. Необходимость лжесвидетельствовать внушала ему отвращение. И особенно раздражало то, что без этого лжесвидетельства не было бы и процесса. Но так или иначе, а без лжесвидетельства было не обойтись.

Первая часть допроса прошла довольно гладко, но несмотря на настойчивую помощь мистера Джеймисона, мистеру Тодхантеру так и не удалось объяснить присяжным, в каком именно душевном состоянии он явился роковой ночью в сад мисс Норвуд.

 — Я... хм... принял решение на основании советов ни о чем не подозревающих людей, — бормотал он в ответ на предложение адвоката объяснить суду и присяжным, как его угораздило решиться на преступление. — Я знал: если бы они поняли, что я настроен серьезно, то не сказали бы, о чем на самом деле думают. Поэтому я объяснял, что речь идет о гипотетическом случае. Единодушие, с которым мне со всех сторон рекомендовали совершить убийство, произвело на меня глубокое впечатление. И чем дольше я размышлял об этом, тем более разумным находил подобный совет. Бесстрастное, если так можно выразиться, обезличенное убийство полностью устраивало меня.

 — И вам не приходило в голову, что ваши знакомые пошутили?

 — К сожалению, нет. И я ни за что не поверю, что они пошутили, — с вызовом добавил мистер Тодхантер. — Они говорили то, что на самом деле думали.

 — Пожалуйста, объясните подробнее: что вы имеете в виду, говоря, что такое убийство вас полностью устраивало?

 — Я с самого начала не рассчитывал дожить до казни, — просто объяснил мистер Тодхантер.

 — И даже до суда?

 — В то время я думал, что... через месяц буду уже мертв, — сконфузился мистер Тодхантер.

 — Учитывая обстоятельства, вам повезло, — сухо заметил его собеседник.

Медленно, с помощью уточняющих вопросов и ответов, мистер Тодхантер излагал свою историю вплоть до того момента, когда решил уничтожить мисс Джин Норвуд.

 — К тому времени, — говорил он, — я уже провел расспросы и не мог не прийти к выводу, что ее смерть... хм... осчастливила бы немало людей.

 — У вас сложилось неприятное представление о мисс Норвуд?

 — Она была мерзкой тварью, — выпалил мистер Тодхантер к ужасу и удовольствию всего зала.

Спустя пять минут он уже мужественно лжесвидетельствовал.

 — Я собирался убить ее в ту же минуту, когда мы окажемся лицом к лицу, но...

 — И что же? — поторопил его мистер Джеймисон.

 — Я... словом, меня подвели нервы.

 — Вы угрожали ей револьвером?

 — Да. И... он выстрелил. Дважды. Я не умею обращаться с оружием, — виновато прибавил мистер Тодхантер.

 — Почему же револьвер выстрелил дважды?

 — Ну, видите ли... первый выстрел перепугал меня. Он... прозвучал слишком уж неожиданно. В состоянии шока я снова нажал курок, и... в общем, больше мне нечего добавить.

 — Что случилось потом?

 — Я растерялся, — мистер Тодхантер с тайным облегчением вновь вывернул на тропу истины. — А потом заметил, что она сидит неподвижно, откинувшись на спинку кресла. Все ее платье спереди... было в крови. Я не знал, как быть.

 — И как же вы поступили?

 — Заставил себя подойти поближе и присмотреться. И понял, что она мертва. Я приподнял ее и вдруг заметил, что... пуля прошла сквозь нее... навылет. И застряла в спинке кресла. Я... вытащил ее... и сунул в карман. Потом бросил в реку.

 — Зачем вы это сделали?

 — Я где-то читал, что по пуле можно определить, из какого оружия был произведен выстрел. Вот я и решил, что будет лучше избавиться от нее. Но теперь я понимаю, что совершил ошибку.

 — Вы вытащили пулю из спинки кресла и сразу ушли?

 — Нет. На столе стояли два бокала. Я вытер своим платком только один из них.

 — Почему?

 — Не знаю, — признался мистер Тодхантер.

 — И больше вы ничего не сделали?

 — Я снял с запястья мисс Норвуд браслет.

 — С какой целью?

 — Точно не знаю, — мистеру Тодхантеру вдруг стало страшно. — Я... растерялся. Шок был слишком сильным.

 — Но вы должны были о чем-то подумать, когда снимали браслет.

 — Да, я думал, что с его помощью сумею доказать свою... виновность, если понадобится.

 — Вы хотите сказать, в той ситуации, в какой оказались сейчас?

 — Вот именно.

 — Вы предвидели эту ситуацию?

 — Боже мой, конечно нет! Это мне и в голову не приходило. Нет, нет!

 — Вы не ожидали, что в совершенном вами преступлении обвинят другого человека?

 — Конечно не ожидал. Иначе бы...

 — Продолжайте.

 — Иначе бы я не совершил ничего подобного, — с достоинством заключил мистер Тодхантер.

 — Благодарю вас, мистер Тодхантер... Ваша честь, — Внушительным тоном продолжал мистер Джеймисон, — я приложил все старания, чтобы сократить продолжительность допроса подсудимого — ввиду прискорбного состояния его здоровья. У меня имеется заключение врача, согласно которому подсудимый вообще не в состоянии присутствовать на процессе. Но предписание врача разволновало его сильнее, чем сам процесс. Врач напрямик заявляет, что мистер Тодхантер может умереть в любую минуту и что для него чрезвычайно опасны любые волнения и нагрузки. Я говорю об этом в присутствии подсудимого потому, что ему прекрасно известно заключение врача. Поэтому предлагаю закончить допрос. Думаю, мне удалось затронуть все стороны вопроса, но если ваша честь пожелает прояснить то, что я упустил, прошу вас лично допросить моего клиента.

 — Мне не о чем спрашивать его, мистер Джеймисон. Ваш клиент признает, что это он убил мисс Норвуд. Я стремлюсь выяснить другое: было ли убийство заранее обдуманным и можно ли его действия квалифицировать как убийство. Если позволите, я обращусь с этим вопросом к самому подсудимому... Мистер Тодхантер, вы выстрелили в Этель Мэй Биннс преднамеренно и, как сказано в законе, со злым умыслом?

 — Нет, ваша честь, — грустно отозвался мистер Тодхантер. — То есть злого умысла у меня не было.

Вскочил сэр Эрнест.

 — Ваша честь, в свете вышесказанного моим ученым коллегой я отказываюсь от перекрестного допроса подсудимого.

Последние ряды разразились аплодисментами, но тут же умолкли. Поднялся худосочный, изнуренный барристер.

 — Ваша честь, я выступаю в суде от имени комиссара полиции. Заявление мистера Джеймисона осложнило мое положение, тем не менее я понимаю, что подсудимый выразил желание подвергнуться перекрестному допросу с моей стороны. Ваша честь, допустима ли столь неортодоксальная процедура?

 — Мистер Бэрнс, поскольку все происходящее имеет выраженный неортодоксальный оттенок, усилить его вполне допустимо. Но я должен выяснить, готов ли подсудимый ответить на ваши вопросы, — судья повернулся к мистеру Тодхантеру. — Подсудимый, вы хотите, чтобы вам предоставили возможность публично ответить на вопросы представителя комиссара полиции?

 — Исходя из интересов... правосудия, я считаю это необходимым, ваша честь, — отозвался мистер Тодхантер.

 — В таком случае — приступайте, мистер Бэрнс, — объявил судья.

Худощавый мистер Бэрнс одернул мантию и крепко вцепился в нее обеими руками, словно опасаясь, что она сбежит.

 — Надеюсь, вы поймете мои затруднения, — обратился он к мистеру Тодхантеру негромко и уверенно. — Возможно, некоторые из моих вопросов вызовут у вас волнение. В таком случае прошу вас сразу заявить об этом, чтобы суд принял надлежащие меры.

Мистер Тодхантер слегка поклонился.

 — Прошу прощения за... хлопоты, доставленные суду, — пробормотал он, начиная волноваться.