Хищники с Уолл-стрит Воннегут Норб
– Эти веб-сайты компенсируют враждебную рабочую среду, – констатировала Гершон равнодушным тоном, скрывшим ее намерения. С Уолл-стрит то и дело выставляют людей за недостойное интернет-поведение.
Ты мне угрожаешь?
– Понимаешь, о чем я, голубок? – добавила она.
Вот и скажи, что она блефует.
– Похоже, ты травмирована, – оправившись, я нарыл нечто среднее между сарказмом и южным великодушием. – Почему бы нам не пройти в кадры? Пройти совместную консультацию. Ты и я, Пэтти.
– У нас есть занятие получше, – ответила она. – Давай пройдем в переговорную.
– Я бы предпочел поговорить здесь.
Хлоя, отвлеченная всей этой суматохой, обратила внимание на ноутбук Чарли. Энни смотрела, как Гершон теснит меня к краю.
– То, что мне надо сказать, О’Рурк, не для общественного потребления.
Мы нашли пустую переговорную комнату, обычно зарезервированную для встреч с клиентами.
– Я помогу тебе перебраться через стену, – с помпой, важничая провозгласила Пэтти.
Перевод: «Я раскрываю тебе конфиденциальную информацию о компании. В обозримом будущем ты не можешь торговать этими акциями или консультировать других об их перспективах». От слов Пэтти несло тухлятиной. Внутренней информацией манипулируют интернет-банкиры. Это они помогают консультантам перебраться через «Великую Китайскую стену» – разделение структур во избежание злоупотреблений, а вовсе не фондовые брокеры.
– Ты что, занялась банкингом? – Гей-порно Чарли почти вылетело у меня из головы.
Пэтти проигнорировала мой сарказм.
– Гендиректор «Брисбейн Ойл Сервисиз» – мой клиент, – сказала она. – Он хочет прикупить «Джек Ойл».
– Это он тебе сказал? – Ответ я знал и так. Да ни в жисть. CEO редко делятся своими планами выкупа с персональными консультантами, в каких бы тесных отношениях они ни состояли. Пэтти может ляпнуть что-то, поставив сделку под удар. А то и похуже, может проговориться, и кто-то воспользуется инсайдерской информацией. Для CEO нет ничего страшнее, чем недружественный визит КЦБ.
– Скажем так, – ответила Пэтти, – что я сложила два и два.
Такое случается сплошь и рядом.
– А почему рассказываешь мне? – поинтересовался я.
– Давай работать вместе. – Подавшись вперед, она положила ладони на мои стиснутые кулаки. В этом жесте не было ничего сексуального. Но интимная близость была.
– Работать над чем? – заупрямился я. – Твоему субъекту нужны банкиры, а не брокеры. Потолкуй с Сазерлингом.
Он занимается слияниями и поглощениями что ни день. Сазерлинг знает, что делать.
– Уже.
Так вот почему они были так общительны во время Стратегии.
– Отлично. Ты получишь от банкинга хорошенький гонорар за реферала.
– Не так быстро, – осадила Пэтти, отпрянув и убрав ладони с моих кулаков. – Весь свой банкинг «Брисбейн» осуществляет у «Моргана». Роль СКК сводится к представлению интересов «Джек Ойл».
– А я должен вынести Попрыгунчика Джей-Джея на тарелочке.
– Если не сможешь, то я смогу, – уверенно и чуть ли не самодовольно дала мне отповедь Пэтти.
– А чего ж Сазерлинг не позвонил мне напрямую? – осведомился я.
– Потому что у руля я, О’Рурк. Я вычислила интерес «Брисбейна» к «Джеку». Я уведомила банкинг. И только я знакома со всеми игроками, включая и Джей-Джея.
Сосуд у меня во лбу едва не лопался.
– Ты провела с Джей-Джеем сорок пять минут, обосрав все мои труды по организации коллара на его акции. Кстати, чего такого ты ему наговорила?
– Ты опять за свое? – На сей раз настала очередь Пэтти проявить сарказм. – Тебе вообще не достучаться до Джей-Джея. Он не возьмет коллар, О’Рурк. Ты прохлопал ушами по всем направлениям, приятель.
– А ты изящна, как горилла в жару. Объяснить суть сделки CEO можно правильно, а можно неправильно.
– Никак нельзя, – перебила она. – Я узнавала у Халека. Джей-Джей не может хеджировать «Джек Ойл». Займы коту под хвост. И потом…
– И потом что?
– Халек оценил коллар. Джей-Джей может получить около двадцати семи процентов сверху; двадцать восемь, если повезет. По моим прикидкам, «Брисбейн» заплатит пятьдесят процентов премии. Твой коллар, О’Рурк, – дурацкая затея.
Она подготовилась на совесть.
– Пэтти, позволь тебе объяснить это словами, которые даже тебе будут понятны.
Тут послышался стук в дверь переговорной.
– Войдите! – крикнула Пэтти.
Это оказался Каспер, ушедший в самоволку от стрижки ногтей.
– Народ, вы не могли бы потише? – спросил он. – Мы с клиентом слышим вас из соседней переговорной. Гроув, ты громче окаянного Скалли.
– Извини, мужик, – откликнулся я.
Закрыв дверь, Каспер вернулся к своим переговорам. А мы с Пэтти вернулись к своей перепалке.
– Гершон, – процедил я, тщательно отмеряя децибелы, – у тебя есть наитие, ничего более. Никаких фактов. Ни прямого подтверждения от твоего типа из «Брисбейна». Хотел бы я получать по доллару всякий раз, когда кто-нибудь сложит два и два и выдаст полоумную финансовую идею.
– Сазерлинг жалел, что сам до этого не додумался, – холодно обронила она.
– И что? Хорошая идея. Ты умна. – Тут нельзя не воздать ей должное. – Но Джей-Джей – мой клиент. Я знаю его шесть лет, Пэтти. Шесть лет.
– Ты закончил?
– Нет еще. Я ни хера не собираюсь брать тебя в долю только потому, что ты загодя упредила банкинг. И вообще, для таких сделок Джей-Джей пользуется «Голдманом». Он не станет нанимать наших банкиров только потому, что ты говорила с ним сорок пять минут. Не надо ля-ля.
– Ты закончил? – повторила она.
– Я не буду брать тебя в долю, Пэтти.
– Что ты знаешь про эти сорок пять минут? Эти минуты, которые ты упорно гнобишь? Я сделала то, чего тебе ни в жисть не удастся.
– И что же это? – поинтересовался я.
– Поговорила с ним по-польски, – индифферентно вымолвила она. – Я владею им свободно, О’Рурк. Джей-Джей никогда не упоминал, как он гордится своими польскими корнями? Он пожертвовал польско-американскому обществу миллион зеленых. Он субсидирует стипендии для детишек польского происхождения.
– Шесть лет, Пэтти.
– Позволь растолковать тебе так, чтобы ты понял, – спопугайничала она мою прежнюю подколку. – СКК огребет на комиссионных от этой сделки десять миллионов долларов. Может, двадцать миллионов. Это больше денег, чем ты можешь принести за десять лет с Джей-Джеем. Я – главный козырь Сазерлинга. Ни один другой банк не может привлечь к переговорам носителя польского языка. А ты же знаешьСазерлинга. Он ненавидит «Голдмана» не меньше других.
– И чего ты хочешь?
В моем голосе не было ни намека на капитуляцию. Я все еще собирал факты, хотя один из результатов очевиден. Если Гершон устроит банковское поручение на 20 миллионов долларов, Попрыгунчика Джей-Джея как клиента я потеряю. СКК передаст обслуживание леди Золотой Рыбке.
Чувствуя свое преимущество, Пэтти начала излагать свои требования.
– Одноразовое вознаграждение за реферала от банкинга не пойдет, – заявила она. – Сколько это, полмиллиона? Мелочь пузатая. Я хочу шестьдесят процентов от всей премии за управление активами Джей-Джея.
– Хер тебе.
– Хер мне? – рассмеялась она. – Нет. Хер тебе, О’Рурк. Двадцатимиллионная банковская премия означает, что условия дележа диктую я. Сомневаюсь, что ты заслуживаешь хоть на грош свыше тридцати процентов. Но ты мне нравишься, О’Рурк. И меня как-то тянет на благотворительность.
– Давай посмотрим, что скажет Курц, – пошел я на блеф.
– Да сколько угодно! – не спасовала Пэтти. – Он уже пускает слюни по поводу бонуса в этом году. Если наш отдел запишет на свой счет двадцатимиллионое банковское поручение, босс будет в шоколаде.
Рукопашная пошла всерьез. Чувство у меня было такое, будто лицо мое размазано по хромированной радиаторной решетке «Мак-Трака». Но Пэтти, мать троих детей, отнюдь не 18-колесник. Она обставила, обскакала, обыграла меня в схватке за верховенство в департаменте. Я и не знал, что сказать.
Наконец Пэтти прервала молчание:
– Гроув, ты бледен, как смерть. Как ты себя чувствуешь? – неискренне поинтересовалась она.
– Jestem udupiony, – пробормотал я, вспомнив слова Джей-Джея, когда он лишился секретарши.
– Это ты к месту, – заметила она. – Вот только произношение отстойное.
– Нам нужно сделать так, как лучше для фирмы, – наконец сказал я. Больше мне сказать было нечего. Гершон перескажет Курцу все до слова.
– Я знала, что ты поймешь мою точку зрения, – позлорадствовала Пэтти.
– Мне нужно подумать.
– О чем? – не уступала она.
– Я сегодня говорил с Джей-Джеем. Он не хочет разговаривать ни о чем до следующей недели. В весьма недвусмысленных выражениях.
– Не играй со мной, О’Рурк. Никаких разговоров с ним у меня за спиной. – Как и всякий фондовый брокер, Пэтти знает единственный способ выигрывать все территориальные войны. Перетяни клиента на свою сторону.
– И в мыслях не было, Пэтти.
Пора на исповедь.
– И не вздумай профукать премию в двадцать миллионов долларов, – добавила она.
– Дай срок до после обеда в понедельник. Я попрошу Джей-Джея встретиться с банкингом.
– Я ему позвоню, – вскинулась она.
– Скверная идея, – возразил я. – Будет куда разумнее, если встречу организую я. Джей-Джей будет недоумевать, с чего это звонишь ты.
– Позволь беспокоиться об этом мне, – отрезала Пэтти. – Я не хочу, чтобы эта сделка ускользнула у нас из рук.
– Я тоже.
– И еще одно, О’Рурк.
– Что еще?
– Держись подальше от этих сайтов. Я не хочу, чтобы моего нового партнера вытурили за просмотр порнухи в офисе.
Глава 28
Назавтра утром я лег на дно, отложив политические происки Пэтти на потом, понимая, что наша схватка далека от завершения, и вернулся к повседневной работе, больше не думая о трех акулах, драгоценностях Сэм или «Келемен Груп». Все мое внимание поглотили рынки. Радио Рей, заправляющий отделом высокодоходных облигаций, исполнял коллы, выскребая остатки из чашки Петри своей команды. Пустив в ход новояз трейдеров облигаций, он предлагал:
– Пять миллионов огаев пять семь восьмых до сорок седьмого по шесть.
Перевод: можно купить облигации у эмитента из Огайо. Каждый год облигации приносят 58,75 доллара – упомянутые Радио Реем «5 7/8». Учитывая рыночные условия, покупатель может приобрести эти облигации дешевле их лицевой рыночной стоимости в 1 тысячу долларов и зарабатывать шесть процентов в год вплоть до 2047 года. Обычный бизнес.
– Слишком долго. Мне нужно что-нибудь такое, что дозреет, пока мы все еще живы.
– Мне нравится «Флорида Дерт Пантер Крик» пять одна восьмая до тринадцатого по шесть пятьдесят.
– Уже лучше. Три миллиона мне пригодятся.
– По рукам.
Следующие 45 минут я консультировал клиентов. Тогда-то и позвонила Лайла Приоло.
– Как дела? – спросила она.
– Шикарно, – ответил я, не выходя из роли топ-продюсера, хоть мы с Лайлой и дружили еще с колледжа.
Мгновение поколебавшись, она шепнула, подпустив в голос всю сладкую патоку солнечного юга:
– Да хватит тебе, Гроув.
– В каком это смысле?
– Что-то тебя гложет. Я же вижу.
Лайла была права. Эвелин всегда говорила, что я для ее третьей соседки по комнате как открытая книга. Может, дело в наших общих южных корнях.
– Я вчера кое-что узнал о Чарли и толком не знаю, как сказать об этом Сэм.
– А ты скажи мне.
– Дело непростое.
– Сэм мне не чужая, – не уступала она. – Мы спали вместе три года.
– Ну-ну! – До меня шутка дошла. Лайла имела в виду общую комнату в Уэллсли, а вовсе не общую постель. В сетевых предпочтениях Чарли ничего забавного нет. Но я понимал, что с подсказки Лайлы могу подобрать подходящие слова для Сэм. И рискнул: – Неудобно как-то.
– Неудобно? – с насмешкой бросила она. – Тебе ли знать, что такое неудобно!
Лайла Приоло приобрела самую печальную известность из всех женщин, когда-либо ступавших на Гарвард-сквайр. И эту славу ей принесли 15 секунд позора. Иначе бы ее в Гарварде никто и не знал. Кембридж она навещала редко. Имя ее было известно очень немногим. И почти никто в Гарварде не мог узнать ее с первого взгляда. Весь свой досуг Лайла проводила в Йеле с этим кретином Херли.
Однако слава о ней разлетелась практически по всем факультетам. О ней знали будущие капитаны индустрии Гарвардской школы бизнеса. Как и мастаки юриспруденции из Гарвардской школы права. Политологи мужеска полу из Института госуправления имени Кеннеди судачили о Лайле, прогуливаясь по обсаженным плющом дворикам и толкаясь среди других амбициозных дипломатов. Креативные личности из Школы архитектуры, которым еще только предстояло творить городской облик следующего поколения, находили художественное вдохновение в знойной урбанистической легенде, преследовавшей ее повсеместно.
Известность в Гарварде началась с биологии на втором курсе в Уэллсли. Во время одной злополучной лекции профессорша бесстрастно описывала состав мужского эякулята. Эту тему, способную повеселить аудиторию, битком набитую девушками, она обратила в марафон мутотени. И нудила, и нудила – «сперма» тут, «сперма» там, «сперма» повсеместно. Скучной подачей и флегматичной монотонностью профессор умудрилась навеять зевоту, а не любопытство.
В какой-то момент она уныло заявила:
– Свыше семидесяти пяти процентов спермы составляет фруктоза.
Тут-то Лайла и вскинула руку.
– Тогда почему же она не сладкая? – спросила она с вдумчивостью всего юга в своем благозвучном протяжном выговоре.
В аудитории воцарилось молчание. Профессорша – не в меру пристойная и чопорная старая дева лет 50 с лишком – парировала:
– Это мнение вы сформировали на основании полевых исследований, мисс Приоло?
Лайла оглядела своих товарок. Все они развернулись на своих сиденьях, чтобы уставиться на нее, распахнув глаза от изумления и разинув рты от потрясения. Лайла минутку поразмыслила. Оценила их внимание. И как только ошеломленная тишина в аудитории сменилась смехом и указывающими в ее сторону пальцами, Лайла поняла, что делать. Она встала, извинилась и вышла. И горделиво зашагала прочь, виляя бедрами, как самые заносчивые из моделей с Мэдисон-авеню.
По пути она услышала, как девушка из Зет-Альфа, соперничающего студенческого сестринства, окликнула ее: «Молодец, подруга!» – и снова раздался смех.
На следующий день весть о реплике Лайлы разошлась по всей лозе «мафии» Уэллсли. С этого только началось. Учитывая осмотическую циркуляцию между кампусами и ля-ля-ля девушек с парнями, семенной запрос Лайлы вскоре вошел в пантеон легенд Гарвардского университета.
«Почему она не сладкая?»
Несомненно, позже Лайла извлекла урок из этого постыдного переживания. Она понимала, как язвит публичное унижение, когда наняла бипланы с баннерами, кружившие над Херли на Кубке Йеля.
– Тебе ли знать, что такое неудобно!
Эта реплика меня убедила. Я просветил Лайлу насчет гей-порно, избегая упоминаний о финансовых бедах Сэм. Равно как не сказал ей о Пэтти Гершон и событиях, последовавших за моим несчастным открытием. Не ее это дело.
– Скажи Сэм, – посоветовала Лайла. – Она заслуживает истины.
– И что мне сказать? Что Чарли был бисексуалом?
– Для начала.
– Нет никаких доказательств. У меня лишь пара веб-хитов.
Впрочем, вчера вечером, в относительной безопасности своих апартаментов, я проследил интернет-историю Чарли. Там не было ничего, кроме гей-порно. Ни банковских счетов, ни брокерских сайтов, ни ответов на единственно важные вопросы.
Кто убил Чарли? Где его деньги?
– Что, если он не пользовался презервативами? – упорствовала Лайла.
– Я не хочу все испортить.
– Испортить что?
– Сэм беременна, Лайла.
– Она что?
Ошибка.
– Два месяца. Пусть Сэм сама тебе скажет.
– Беременность делает вопрос более неотложным, Гроув. Скажи ей о Чарли.
– Я бы предпочел сперва раздобыть факты.
– И что сделаешь? Позвонишь веб-мастерам и отменишь списания с его кредитной карты?
Чарли никогда не пользовался кредитными картами.
– Кранч знает.
– Давай продолжим это завтра вечером в спортзале, – сказала она. – Хочу обсудить кое-какие дела лично.
Чудесно.
Мы договорились покрутить педали на тренажерах. Беседа Лайлы с Кранчем была лучиком солнца. Ее счет послужит плацдармом, ведущим к богатствам семейства Приоло. Так мне казалось. Как я узнал позже, ее разговор о делах не имел ни малейшего отношения к глупостям Кранча насчет «Коуч» и прочих ритейлеров, которых они обсуждали.
Когда мы закончили разговор, мои мысли снова обратились к темной стороне последних суток. Чарли Келемен подкинул мне сюрприз из могилы. Лучший друг, спаситель, а теперь еще и мертвый отец – Чарли был королем частных сыщиков: именно он нанял соглядатаев и разоблачил бывшего Лайлы Приоло. Именно он вынюхивал донжуанов, спасал жен от измен, а мужей от рогов. Он был святым покровителем горемык, толстяком, наделявшим слово «хороший» смыслом. Этот образ оказался насмешкой. Гей – это еще ничего. Меня заботило, не водил ли Чарли Сэм за нос.
Погрузившись в эти раздумья, я сел и прижал к губам большой палец. Видимо, Энни эта поза показалась кататонической.
– Босс, я иду в «Старбакс», – сообщила она. – Хочешь чашку кофе?
– Я угощаю, – откликнулся я, встрепенувшись и возвращаясь к действительности. – Хлоя, а ты?
Улыбнувшись, Хлоя кивнула Энни, но ничего не сказала. Она как раз подтверждала заключение сделки у нашего фондового отдела.
– Ты лучше всех, – сказала Энни без намека на вчерашнюю угрюмость.
– Эй, это же моя реплика!
Выхватив 20-долларовую купюру из моей протянутой руки, она ухмыльнулась:
– Ступай обратно в мир Гроува.
– Ну ты и фрукт! – фыркнул я.
Энни направилась к лифтам. Ее короткая юбка цвета хаки в равной мере сочетала грацию и соблазнительность. Плавные линии. Изящный покрой. Поймав мой взгляд, Хлоя повела плечами и преувеличенно подмигнула, словно говоря: «Попался!»
Я покраснел. Застукали. И именно в этот момент позвонил Фрэнк Курц. Еще ни разу за всю историю человечества никто не был так рад звонку начальника. Но Курц не оставил от моего облегчения камня на камне всего за три секунды.
– Фрэнк, – поприветствовал я его в трубку обаятельным, энергичным, источающим радость голосом, приберегаемым для руководства.
Хлоя у меня за спиной хихикнула.
– Я слыхал, вы с Пэтти работаете с Джей-Джеем в команде, – объявил он жизнерадостным тоном.
NFW, подумал я, окидывая взглядом Эстрогеновый переулок. Пэтти висела на телефоне, с головой уйдя в разговор со своей очередной жертвой.
Курц поощряет партнерство. Он регулярно ссылается на нехватку компетентности в фиксированной доходности, обыкновенных акциях, хедж-фондах и имущественном планировании. Ни одному брокеру не под силу освоить все четыре категории в совершенстве. Всесторонние команды с широкой компетенцией, рассуждает он, могут консультировать клиентов более умело.
Я же предпочитаю более циничное объяснение: Иудин фактор. Курц понимает, что совместное окучивание осложнит брокерам уход из СКК. Если мне вздумается перейти на зарплату в другую фирму, Пэтти будет сражаться зубами и когтями, чтобы удержать активы Джей-Джея. А почему нет? Ей достанутся 100 процентов доходов вместо шестидесяти. Это не партнерство. Это предательство на марше.
– Это еще не решено, – возразил я.
– А в чем проблема?
– Да хотя бы в экономике.
Расчеты Гершон – отстой. Не считая пакета «Джек Ойл», я распоряжаюсь от лица Джей-Джея 200 миллионами долларов. Он единственный холостой клиент среди моих 65 семейств. Но его портфель ежегодно приносит премию в один миллион, из которого мне достается 350 тысяч долларов. Если Джей-Джей продаст свою компанию, эта сумма запросто удвоится до 700 тысяч долларов. Если не считать одного. Леди Золотая Рыбка требует 420 тысяч долларов. От меня. Это большие деньги в любом бюджете.
– А как насчет сделки с банкингом? – поинтересовался Фрэнк. По опыту он знает, что в дележку между консультантами лучше не вмешиваться.
– Джей-Джей – субъект раздражительный, Фрэнк. Он предпочитает держать свой личный бизнес подальше от своего инвестиционного банка.
– Кто это говорит?
– Джей-Джей.
Фрэнк на миг задумался.
– Отношениям по управлению активами мы предпочтем двадцать миллионов долларов банковской премии, – наконец выговорил он. – Ты же знаешь. И я знаю.
– Я сделаю вид, что не слышал этого, Фрэнк.
Он пропустил мои слова, в которых явно чувствовалась враждебность, мимо ушей.
– Если эта сделка ускользнет, банкинг меня с дерьмом съест. – В голосе Фрэнка звучало опасение. Ему нужна была «Коиба». Сигары для Фрэнка – как шпинат для Попая-морячка.
– Это безумие, Фрэнк. Я поговорю с Сазерлингом. При всем при том Гершон может заблуждаться.
– Не дай этой премии ускользнуть от нас, Гроув.
Он повесил трубку, прежде чем я успел поинтересоваться: «Папа не перекосился?» Эта перепалка выжала меня до капли. Мне нужна была новая аксиома в комплект к предшествующим четырем.
Пятая. Топ-продюсеры избегают начальства, чтобы беречь энергию и делать деньги.
Сазерлинг, инвестиционный банкир, вкалывающий, как лошадь, вчера был в Уичито. Я снова набрал номер, стремясь прикоснуться к источнику, узнать, что ему известно. Леди Золотая Рыбка, пребывая вне пределов слышимости, помахала мне из своего отсека. Я улыбнулся в ответ.
– Держу пари, ты звонишь насчет «Брисбейна» и «Джека», – ответил Сазерлинг.
– На слух – прямо название коктейля.
– Который мы оба можем выпить, – согласился он.
– Насколько хорошо ты знаком с Джей-Джеем?
– Мы встречались. Но ничего более серьезного.
– Чем могу помочь?
– Сведи нас в одной комнате. Чем скорее. Тем лучше.
– Потому-то и звоню. До понедельника я в ауте.
– В каком это смысле?
– Мы с Джей-Джеем вчера говорили. Он готов побеседовать в понедельник, но не раньше. Офигенно занят.
– Если есть протечка о сделке, нам надо поговорить сейчас же.
Сазерлинг был прав. Но Джей-Джей – клиент. Мне нужно угодить обоим.
– Вот что мы сделаем, – принял я командование на себя. – Подожди пятнадцать минут. Я позвоню помощнице Джей-Джея и объясню, почему ему надо поговорить с тобой. Потом звони ему. Может, он и ответит на твой звонок. Если не ответит, я поговорю с ним в понедельник. Но одно я знаю наверняка.
– Что это?
– Если я его попрошу, он с тобой встретится. Вопрос только когда.
Пора на исповедь.
– А как насчет Пэтти? – полюбопытствовал Сазерлинг.
– Это ты мне скажи.
Читать бесплатно другие книги:
