Хищники с Уолл-стрит Воннегут Норб

Глава 21

Вообще-то я предпочел бы обедать не в «Живце», а где-нибудь в другом месте. Но Энни настаивала.

– Остынь, босс. Девушки знают в этом толк.

Потрепанный ресторан слишком напоминает мне о Чарльстоне. О моем детстве, когда я рос в окружении мажоров, или SOB’ов, как у нас их прозывали. О тусовщиках голубых кровей, упивавшихся обветшавшими шикарными кабаками. Я так и не уразумел толком их пристрастия к «Биг Джонс» на Ист-Бей-стрит. Этот бар, обставленный хламом, который отверг «И-бэй», представлял собой чуть ли не флигель с лицензией на алкоголь. Да и здесь, в Нью-Йорке, сходная помойка прямо-таки процветает неподалеку от угла 23-й стрит и Пятой авеню.

С Чарльстоном за плечами я до скончания дней буду считать себя чужаком в любой социальной обстановке. В отличие от моей семьи, потомки Священного города жили в одной и той же округе, а порой и в одних и тех же домах на протяжении поколений. Они кучковались в рыхлые картели, доминировавшие над ДНК города. Они нескончаемо спорили о политике, вроде того, стоит ли развернуть флаги Конфедерации над правительственными зданиями, и порой пили сверх всякой меры под устрицы, когда ночной океанский бриз не мог разогнать дневной жар. Они противились переменам и не доверяли чужакам. Они вели войну против прогресса в своих домах к югу от Брод-стрит – аристократичной части полуострова, пока их кирпичные оштукатуренные дома вели войну против времени и покушений термитов. Их прозвище – «SOB’ы» – означало вовсе не ублюдочное происхождение, подразумеваемое популярной расшифровкой «son of a bitch», то бишь «сукины сыны», а географическое местоположение «south of Broad», сиречь южнее Брод, и они постановили, что семья должна прожить в Чарльстоне не меньше ста лет, чтобы заслужить священный статус «местной».

Это правило ста лет выводило мою семью за рамки. Мы эмигрировали с авиабазы, расположенной в сердце Америки – Ноб-Ностер, штат Миссури. У нас не было южных имен наподобие Купер, Эшли или Палмер. У нас была фамилия Гровер, которая во веки вечные будет выдавать наш статус чужеземцев. Мы говорили не так, как местные. Мы говорили, как шибздики из ВВС, наш акцент аккумулировался на всех постах, где служил мой отец, – вплоть до базы ВВС на Филиппинах.

Я пытался ассимилироваться, пусть хотя бы на слух. Потребовались многие месяцы SOB-осмоса, терапии методом погружения на манер Берлица, прежде чем я освоил умиротворяющий ритм растягивания слогов, превращающих односложные слова в двусложные. Обыкновенный боб вырос в нечто вроде «ба-об», малость не дотянув до баобаба, а со временем и яйца эволюционировали в нечто вроде «я-и-йтса». Я даже прекратил употреблять звук «Р», и мой 25-буквенный алфавит стал предвестником грядущих лет в Кембридже, штат Массачусетс. Когда я говорил «яичница», получалось «пашот». А еще я добился совершенства в южном спряжении глаголов с медоточивой почтительностью, освоив новые наклонения вроде «не могли бы вы быть любезны». К собственному неувядающему ужасу, в старших классах я однажды спросил девушку: «Не могли бы мы быть любезны посетить кинотеатр?»

Сэм могла бы встречаться в Уэллсли с кем захочет. Она была умна и спортивна, сформировав свое тело на университетской беговой дорожке. В ее распоряжении были сотни знакомств, сотни гарвардских парней, снедаемых пламенем перманентной озабоченности и приходивших снюхаться. Ей и дела не было. Пока в жизнь Сэм не приковылял Чарли Келемен, галантный и космополитичный настолько, что у нее аж зубы ныли.

Наш обед вряд ли тянет на свидание. Мы просто двое друзей. Встретились, чтобы выпить вина и обменяться мнениями. Я должен отчитаться о своем продвижении. У Сэм, очевидно, собственная повестка дня.

И что там за грандиозные новости?

Ровно в 6.45 вечера, пропустив за воротник толику креветочных чипсов и несколько бокалов вина, Хлоя и Энни простились со мной, оставив меня дожидаться Сэм в окружении обтянутых виниловой кожей стульев и столиков из формайки где-то 1950 года выпуска, под опасно провисшим фальшпотолком. Достаточно чихнуть покрепче, чтобы штампованная жесть посыпалась на головы. А может, и всякие безделушки, увешивающие стены, заодно. Энни посмеялась над старым холодильником для наживки в глубине зала. На одном конце было по трафарету набито «Черви», а на другом – «Проводятся бракосочетания».

Сэм опоздала на 20 минут. При всех своих многочисленных дарованиях чувства времени она лишена напрочь. Вполне в ее духе углубиться в какую-нибудь затею и позабыть об обеде. Мы с Эвелин однажды устроили Сэм в колледже свидание вслепую, а она так и не явилась. Позже, пристыженная, извиняющимся тоном объяснила: «Мне просто подвернулась под руку одна из моих книг по искусству, вот я и забыла. Извините». В каком-то смысле тотальный контроль Чарли над семейными финансами был вполне оправдан. Она бы нипочем не оплатила ни один счет вовремя.

С прошлой пятницы губы Сэм опять соблазнительно чуть выпятились, а глаза вновь засияли. Кожа ее светилась, черные волосы блестели. Уже отказавшись от пристрастия Чарли к броским нарядам, она выбрала простую черную блузку. Ее вполне устраивает незатейливый стиль.

– Как ты провел день? – поинтересовалась она.

– Дорогой, – закончил я предложение.

– А?

– Как ты провел день, дорогой? Выражение такое.

– Ой, да брось ты! Мне интересно.

– Отправил репортершу по адресу, поцапался с коллегой по прозвищу леди Золотая Рыбка и федэкснул потенциальному клиенту резиновую курицу. В общем и целом, я бы сказал, заурядный день в конторе.

Спроси-ка меня о репортерше.

– Зачем курицу?

– Чтобы вывести мужика из ступора. Он хочет в клиенты, но слишком тянет резину. Никак не примет решения.

– А твой «Федэкс» шлет доходчивое сообщение? – криво усмехнулась Сэм.

– Ну, – сказал я, тщательно подбирая слова, – резиновая курица представляется более политически корректной, чем хот-доги. Я чуть было не послал ему упаковку мини-сосисок.

– Ой, да брось ты! – повторила она, на сей раз рассмеявшись. – Просто удивительно, что у тебя вообще есть клиенты.

– Да ладно, делаю все, что могу. В моем ремесле в ход идет все. И ничего не помогает.

– Как мило, что Энни устроила нам встречу здесь, – сменила Сэм тему. – Она знала, что мы четверо были здесь завсегдатаями?

– Наверное, нет. Сказала, что девушки знают в этом толк.

– Вот уж не знаю, – заметила Сэм по поводу местечек для девушек где бы то ни было.

– Энни сказала, что у тебя есть новости, правда? – Не задумываясь и не делая паузы на ответ, я выпалил следом второй вопрос: – Не хочешь ли бутылочку вина к обеду?

– Да и нет, – просияла Сэм, и я решил, что она еще никогда не выглядела настолько красивой. А может, уже ударило в голову. Может, мне не следует налегать на алкоголь.

– В каком это смысле?

– В смысле, да, новости у меня есть. И нет, вина я не хочу.

– Правда?

Я ни разу не видел, чтобы Сэм позволила себе лишнего. Равно как и чтобы совсем воздержалась. Оставаться трезвенником рядом с Чарли было попросту невозможно. Или можно? Я вспомнил прием в честь дня рождения Сэм. В тесном кругу гостей, с носом на уровне пупка Нейлан, она подняла в честь танцовщицы полный бокал вина. Но не пила в тот вечер, даже не пригубила.

А теперь поразительные глаза Сэм поддразнивали меня. Ни намека. Ни подсказки. Когда меня наконец осенило – сначала нахлынуло недоверие, потом неудержимый восторг, я обежал кабинку, стиснул Сэм в объятиях, чмокнул в щеку и провозгласил голосом, севшим от хмеля:

– Вот это подарок!

Она отпихнула меня.

– Гроув, что ты городишь?

– Ты не беременна? – Я зарделся, почувствовав себя малость лопухом.

Сэм не выказала никаких эмоций. На лице ее застыло стоическое, непроницаемое, как маска, выражение. Спустя целую вечность плюс еще чуть-чуть она решила, что уж так и быть, хватит с меня.

– Попался! – смилостивилась она и обняла меня в ответ. – Около двух месяцев.

Волна облегчения всколыхнулась в моей груди.

– Ловко, – ответил я, смакуя ее розыгрыш.

– Гроув, – парировала она, одновременно и поддразнивая, и кокетничая, – ты вечно такой легковерный!

– А ты уже знаешь, мальчик или девочка?

– Мы не подглядывали… Я не подглядывала, – тотчас поправилась Сэм.

С этими словами мрак в дежавю-заведении сгустился. Чарли нет. Эвелин нет. Финн нет. Одна простая замена «мы» на «я» сделала наше старое логово диковинно чуждым. Горе закопошилось в наших мыслях, как черви в морге.

Немного же потребовалось.

Улыбка Сэм погасла, моя тоже. Мы оба не знали, что сказать. Компакт-диск тоскливо надрывался фоном к нашему молчанию; какая-то женщина пела блюз о своем поганом житье с шестерыми никчемными мужьями.

Держу пари, вы тоже не подарок, леди.

Певица звучала убедительно. Чересчур много сигарет. Чересчур много стопок дешевого шотландского. В конце концов нас выручила официантка. Сэм заказала зубатку. Я заказал отбивную в яйце в память Чарли.

Было время, когда мы были лишены выбора между гамбо по-новоорлеански с колбасками андуй или отбивной в яйце Роберта Э. Ли. Чарли заказывал и то, и другое, вдогонку к противоборствующим блюдам пуская гарнир из сладкого картофеля под медом и маслом поверх риса с куриными потрохами, сдобренного алтеем, листовой капустой со свиной голяшкой и минимум одним кувшином пива. Он почти заканчивал двумя шариками шоколадного мороженого, погребенными под ломтиками жаренных на сливочном масле сахарных бананов, но затем спрашивал, нет ли какой-нибудь выпечки к его ликеру «Калуа». Мы с Эвелин взирали на эту гастролатрию с недоверием.

Я прервал молчание первым.

– Вы уже давненько старались?

– Не так уж давненько, – ответила она. – Лекарства от бесплодия вдруг шандарахнули. И трах-бах – привет, Сэм. – Горе в ее голосе мешалось со счастьем.

– Может, все из-за тяжких трудов, – услужливо подсказал я.

– Работа трудная, – согласилась Сэм.

– Но кто-то должен ее делать, – подхватил я.

– Ты скучаешь по своим девочкам? – не без боязни спросила Сэм, не осмеливаясь сравнить свое будущее с моим прошлым и настоящим. На самом деле она спрашивала: «Как мне быть без Чарли?» Во всяком случае, в моей интерпретации.

Я взвесил ответ, созвав все сострадание в своей душе до последней унции, и солгал:

– Время лечит.

Полная туфта.

– Чего тебе недостает? – не отступала она.

– Кофейной кожи Эвелин, – и с этими словами 18 месяцев горя снесли все дамбы самоконтроля. – Мне недостает ее карих глаз и того, как один располагался чуть выше другого. Мне недостает кроватки Финн, того, как мы каждый вечер втроем, сгрудившись вместе, читали сказки. Мне недостает ласк Эвелин, когда мы после того удалялись в свою комнату. Мне недостает вещей, которые доставали меня, пока Эвелин была жива, ее командного режима, того, как она распланировала свою жизнь до мельчайших деталей. Мне недостает простуд Финн, когда она была вся в соплях и ужасно несчастна и мне приходилось уговаривать ее доесть чашку бульона. Мне недостает ее подгузников, перепачканных будто арахисовым маслом. Мне недостает бойкого язычка Эвелин. Понимаешь, о чем я? Моя маленькая девочка тоже начала острить по-своему, и хотелось бы мне, чтобы Финн дожила, чтобы сравняться с Эвелин. Я бы все отдал, только бы вернуть их. Я бы отдал все, только бы однажды провести ее по церковному проходу, сотариться вместе с собственной женой и снова держать ее за руку.

Слезы заструились по щекам Сэм, заставив меня раскаяться, что не сдержался.

– Я боюсь, – призналась она, всхлипывая у меня на груди. Так мы просидели довольно долго. Когда пришла наша официантка с заказом, Сэм прятала глаза и отказывалась прекратить. Понурив голову, она угнездила нос в сгибе моего локтя.

Наша 20-с-чем-то-летняя официантка, стильная и капельку готическая, мгновение разглядывала Сэм. А потом насупилась на меня. Когда готесса наконец развернулась, из-под черных трусиков-танго, паривших высоко над обтягивающими джинсами, показалась татушка «Здесь был Килрой»{67}. Лоховской шик. И прошептала другой официантке достаточно громко, чтобы я расслышал:

– Этот мудак, наверное, ее бросил.

– Мужики – сволочи, – согласилась вторая. – Рыжие мне обычно нравятся, но этот слишком уж дрыщеватый на мой вкус.

Мнение у каждого ньюйоркца формируется навскидку.

Мало-помалу Сэм ослабила свою яростную хватку и сморгнула слезы. Блюда источали запахи каждунской{68} кухни. Неземные ароматы щекотали нам ноздри, и Сэм переключилась на свою зубатку.

Мы немного поболтали. Я рассказывал Сэм о моем дедушке, первом Гроуве, том самом, который проиграл свой магазин сигар в Чикаго. Она просветила меня на предмет приключений Сейди, своей кузины, шизанувшейся на Бобе Дилане и следовавшей за ним годами. Над этим мы с Чарли, Сэм и Эвелин хохотали до потери пульса. Не сразу, но понемногу мрак рассеялся, и верх взяли хорошие воспоминания.

Конечно, окончательно угомониться я не мог. Бокалов пять вина обратили мои мозги в центр столпотворения. Но оправдать следующий вопрос не мог даже алкоголь. Время от времени я нес абсолютно неуместную пургу.

– Ты знаешь насчет «Нью-Йорк пост», правда?

– Там дают статью, – подтвердила она.

– Лично я думаю, что это отстой.

– Ты отшил эту репортершу – Марис, по-моему?

– Сила привычки, – ответил я. – А ты откуда знаешь?

– Это я сказала ей позвонить тебе.

Глава 22

– Так вот откуда у Марис мой сотовый номер. – А я-то гадал об этом с той самой поры, как она встряла в «Лучшее Джонни Кэша» по пути в Нью-Палц.

– Она позвонила на следующий день после похорон, – пояснила Сэм, протягивая руку через стол, чтобы положить ладонь на мою. Глубина ее чувств, ее простое прикосновение взволновали меня. – Я еще не могла говорить о Чарли.

– А что, Марис звонила еще? – Ответ я уже знал.

– В прошлую субботу. Сказала, что ты ублюдок.

Алло, вы слушаете?

Гнев грибовидным облаком всколыхнулся в моей душе. Не на Мэнди Марис, она просто делает свое дело. Не на Сэм, она нуждалась в помощи. Мысленно я разнес себя за то, что напортачил с ее гуманитарной помощью. Что я наделал?

Отшил репортершу трижды.

– Извини, Сэм. Мне надо было выпутаться как-нибудь по-другому.

– Выбрось из головы, Гроув. – Она сжала мою руку покрепче.

– Просто у меня заскок насчет прессы, – добавил я, с каждой секундой раскаиваясь все больше.

– Всё под контролем, – успокоила она.

– В каком смысле?

– Алекс Романов общается с репортерами все время. Я сказала Марис, чтобы позвонила ему.

– Тогда понятно, – пробормотал я вслух, припомнив ее подколку насчет хедж-фондов.

– Понятно что?

– Сегодня утром Марис упомянула Алекса.

– Правда? – На сей раз извинилась Сэм: – Прости, Гроув.

– За что?

– Я думала, она перестанет названивать.

– Сэм, это роли не играет. – Теперь мы сжимали руки друг друга. – Сейчас важно только одно. Чтобы я помог тебе разобраться с финансами. Чего бы это ни потребовало.

Я оплатил счет, дав готессе чересчур много на чай чисто по привычке. Но она все равно испепеляла меня взглядом, памятуя слезы Сэм. Ее выражение говорило: «Только попробуй еще хоть раз порвать с девушкой в моем баре». Если б она только знала!.. Мы с Сэм вышли из «Живца», покинув пряные каджунские ароматы, разжигающие аппетит и питающие наши воспоминания.

Снаружи Нью-Йорк встретил нас целым букетом едких запахов. Что есть такого в жарких и душных июльских ночах, что они спускают уличные токсины с цепи? Угол Двадцать третьей и Пятой разил, как писсуар, хотя лично я сомневаюсь, что в этом резком амбре повинны собаки.

Такая уйма бездомных. В таком богатом городе.

Мусор из окрестных ресторанов уже громоздился вдоль улиц. Ночной бензиновый перегар чуть ли не заставил меня порадоваться, что желтые такси прочесывают улицы в поисках наживы. Периодические вопли их клаксонов напоминали мне, что я заблуждаюсь.

Забавное местонахождение для конкурента.

Штаб-квартира «Кредит Свисс Нью-Йорк» располагалась справа от нас, по ту сторону небольшого парка. Взяв меня под руку, Сэм прильнула поближе. Она казалась уязвимой, почти бедствующей. Контакт – ее тело обок моего – щелкнул тумблером. Ее духи напомнили мне обо всех выходных, когда Келемены были тоником для моего одиночества.

Не утаскивай Сэм на дно своим дерьмом, сказал я себе.

– Позволь проводить тебя.

– Ты уверен? – спросила Сэм. – Путь неблизкий.

Она была права. Пешком до ее кирпичного дома в Виллидже идти минут тридцать.

– Может, надо взять мотор, – уступил я, гадая, как лучше потрафить Сэм. – В конце концов ты шагаешь за двоих.

– Я беременная, а не хромая, – игриво упрекнула она. – И что это вы все, мужики, так реагируете?

Почему мужики? С чего это во множественном числе?

Прижавшись друг к другу, мы влились в неустанное пешеходное движение Манхэттена, прокладывая путь через сумрачные улицы нижнего Уэст-Сайда. Собственные чувства поставили меня в тупик. Не то чтобы меня охватило желание. Не к жене же лучшего друга. Эмоции были вовсе не темными, ничего похожего на ревность из-за ребенка Сэм или зависти оттого, что я лишился Финн.

Может, я смаковал забытое удовольствие близости. Прикосновение Сэм согревало мне душу, усиливая хмельную фосфоресценцию вина. Я стал ценить ее дружбу еще больше. Давненько уже я не проводил время с женщиной с глазу на глаз.

Толком не понимая, что чувствую, но не питая сомнений на предмет своих обязательств, я бежал в Швейцарию. Деньги – вещь надежная. О деньгах я могу говорить когда угодно.

– Бетти Мастерс передает привет. Я видел ее на выходных.

Сэм остановилась и заглянула мне в глаза со странной смесью теплоты и удивления.

– Ты ради меня ездил в Нью-Палц?

– Я недурно провел день.

– Спасибо, – ласково сказала она, пожимая мне руку. – Как прошло?

– Я сказал ей, что к чему. Что я помогаю тебе свернуть «Келемен Груп». Что я звонил бухгалтерам и твоему адвокату.

– Моему адвокату?

– Поповски. Айра сказал, что суд штата по наследственным делам берет дело на себя. Он может помочь так, как мне не под силу.

– Спасибо, – повторила она с искренней признательностью в голосе. – От бухгалтеров вестей не было?

– Нет.

– Мне тоже, – вздохнула Сэм, теперь уже с тревогой.

– Сейчас лето, – успокоил я ее. – Все в отпусках.

Я просто вне себя, что они не перезвонили.

– Тебе известны имена кого-нибудь из команды аудиторов? – осведомился я.

– Крейн или Крават, – логично предположила Сэм.

Блин.

– Ну, пока они нам не нужны, – заявил я, пытаясь спасти лицо.

– В каком это смысле?

– Бетти нашла финансовый отчет фонда. Там перечислены хедж-фонды, в которые Чарли инвестировал. Мы начнем изымать средства из одного за другим.

– А их много?

– Не знаю. К тому времени как мы с Энни и Хлоей ушли, Бетти еще ничего не прислала по факсу.

– А нам вообще нужны аудиторы? – поинтересовалась Сэм.

– Несомненно. Они располагают более актуальными сведениями.

– Я бы с радостью со всем этим закруглилась, – сообщила Сэм. – Мои родители тоже были инвесторами. Они уже начинают задавать вопросы.