Хищники с Уолл-стрит Воннегут Норб
– Похоже, ты оставил голосовые связки в рюмке.
Представив 150-ваттную улыбку Бетти, я начал нашаривать свои солнцезащитные очки.
– Прелестно. Я как раз просматривал твой факс. Ты, часом, не получала от Чарли второй финансовый отчет? Должно быть два.
– Не думаю. Посмотрю еще раз.
Повесив трубку, я напечатал «фонд фондов» одним длинным словом без пробелов в диалоговом окне Windows. Ничего.
Следующим позвонил Алекс Романов, самозваный святой покровитель умопомрачительной доходности.
– Я рад, что ты помогаешь Сэм, – сказал он. – Меня не просветишь, Гровер?
От этого вопроса меня прямо скорчило. Может, дело было в интонациях Романова – снисходительных, диктаторских, похмельно-тошнотворных. Может, дело в его успехе, в том, как назойливо он хвастается своими трехзначными доходами.
Халек часто предсказывал, что Романов погорит. «Риск его погубит. Невозможно делать трехзначные цифры и не споткнуться. Когда-нибудь, где-нибудь, не знаю как. Просто знаю, что это случится».
Как бы то ни было, но я отреагировал на Романова так, как всякий финансовый заправила обращается с претендующими на роль альфа-самцов.
– Тебе что-нибудь известно о судах по наследственным делам? – выпалил я достаточно любезным тоном, но заранее зная ответ.
– Немного, – признался он.
Я улыбнулся, смакуя первую кровь в стычке между двумя эго с железными яйцами, схлестнувшимися в чистом поле.
– Вообще-то докладывать особо не о чем.
– Но, – продолжал Романов, – у меня под рукой легионы юристов. – Перевод: «У меня денег больше, так что не толкай мне свое фуфло про суд по наследствам». Он помолчал, чтобы придать своим словам больший вес. – Позвони мне ближе к концу недели и расскажи, как продвигаешься.
Это еще что значит?
Я напечатал в диалоговом окне «олух» и «мудак». Ничего.
Потом позвонил Фитцсиммонс. И начал с того самого места, на котором прервался в воскресенье.
– Насчет этого фонда фондов, – сказал он. – Вы когда-нибудь рекомендовали Чарли Келемена клиентам?
Опасность, Уилл Робинсон.
– А почему вы спрашиваете?
– Вы фондовый брокер, – ответил он. – Ваш брат ведь этим занимается, верно?
Ваш брат?
– Прежде чем представить клиентов финансовым управляющим, СКК собирает сведения о них, – растолковал я. – У нас специальная команда людей, исследующих стили инвестирования и методы работы. Я не порекомендую ни одного управляющего, пока расследование не будет проведено с надлежащей тщательностью.
– А я думал, это было дело жертвы, – откликнулся Фитцсиммонс. – В смысле надлежащая тщательность.
– А это и было его делом. Но как Чарли собирал сведения о своих хеджи, так и мы собирали бы сведения о «Келемен Груп».
– Усек, – подвел Фитцсиммонс черту. – Жертва… – начал он.
– Перестанете вы его так называть?
– Вы с мистером Келеменом поддерживали тесные отношения.
– Лучшие друзья, – подтвердил я.
– И я об том. Вы никогда не рекомендовали его кому-либо из ваших клиентов?
У Фитцсиммонса таки есть жилка топ-продюсера. Он напирает, пока не добьется желаемого.
– Детектив, чего вы хотите? У вас есть какие-то основания считать, что я прислал реферала? А если и так, вам-то что за хренова важность?
– Мы исследуем ситуацию под всеми углами, – рявкнул он в ответ.
Уклончиво.
– Только не говорите, что никогда не говорили о делах, – стоял офицер на своем.
В прошлом году как раз в канун Рождества мы с Чарли смаковали сандвичи с карнитас и «Пино гриджио» в «Вирджилс Барбекю» на Западной 44-й стрит.
– Почему бы тебе не перейти в «Келемен Груп»? – спросил он. – У тебя грандиозный список контактов. А мне нужны люди для роста бизнеса.
– Чарли, не знаю, что и сказать.
– Просто скажи «да», – подбодрил он. Его безупречно белоснежная улыбка, плод регулярного отбеливания, обеспечила бы в тот момент заключение любой другой сделки. – Гроув, в этом мире есть угодники. А есть потребители. Мы с тобой угодники. Из нас вышла бы офигенная команда.
Отставив свой бокал, я уставился на кисти своих рук – они выглядели хилыми – и негромко обронил деликатный намек, понять который мог только мой лучший друг.
– Я еще не готов.
– Да не впаривай ты мне это дерьмо! – вскинулся Чарли. От его улыбки не осталось и следа.
Эта вспышка, столь внезапная и враждебная, заставила меня вытаращить глаза. Но я быстро оклемался.
– Может, нынче самое время осадить коней, приятель. – По-чарльстонски это означает: «Шел бы ты куда подальше».
Пропустив мое предупреждение мимо ушей, Чарли ворвался на запретную территорию.
– Нью-Хейвен тут ни при чем.
– Говорю тебе, Чарли…
– Это совсем другое, – перебил он, брызгая слюной, науськивая на меня свою нежеланную проницательность. Глаза его сверкнули огнем понимания. – Ты боишься. Так ведь? – риторически спросил он. – У тебя нет запала. Ты начинаешь верить во все эти консервативные бредни, которые скармливаешь своим клиентам.
Слова Чарли угодили прямо в цель. Он знал. Несмотря на всю мою внешнюю браваду – «Уолл-стрит то» и «Уолл-стрит се», – он знал. Я перестал пытать судьбу с момента той самой катастрофы под Нью-Хейвеном. Не допускал риска ни в чем. Он знал. От его проницательности я почувствовал себя слабым и уязвимым, отнюдь не финансовым титаном. Спасая чувство собственного достоинства, я сказал:
– Дай мне подумать.
– Ага, как скажешь. Возьми счет, – ощетинился он.
До той поры мне ни разу не приходилось оплачивать трапезы в компании Чарли. Доставая кредитную карточку, я ощущал, как язвит меня его досада. Наш ленч закончился внезапно, нетипичными трениями.
Неделю спустя он практически забыл обо всем. Сэм и Чарли пригласили меня на рождественский обед, и вопрос о слиянии сил больше не всплывал. Насколько я знаю, о моих тайных страхах он не обмолвился никому ни словом. Он никогда не предавал меня. Он просто платил за всех, включая и меня, чтобы праздник жизни продолжался.
– Конечно, мы говорили о делах, – сообщил я Фитцсиммонсу. – Но я ни разу не рекомендовал его ни одному из клиентов.
– Сдается мне, странно это, – заметил здоровяк полным скептицизма голосом.
– Это потому что вы коп, – парировал я. – Я не могу рекомендовать финансовых управляющих, если фирма не дала добро. А то внутренний контроль будет ссать кипятком.
– А откуда он узнает?
– Не важно. Риск не оправдывается.
– Почему это? – поинтересовался он.
– У СКК нет соглашения о доле в вознаграждении с «Келемен Груп». Мне бы не заплатили.
– Это поймет любой, – сухо заметил Фитцсиммонс.
– А с чего это вы спрашиваете меня насчет рефералов?
– Нам нужно понять его финансовые завязки, – пояснил офицер.
– Мне тоже, – не подумав, от всей души ляпнул я.
– В каком это смысле?
Тут раздался звонок у меня на второй линии.
– Если у вас больше ничего нет, офицер… – На этом я оборвался, не проронив больше ни слова и чувствуя себя полнейшей жопой. Послание было вполне ясным.
Вали с моего телефона.
– Мы еще свяжемся, – пообещал Фитцсиммонс и дал отбой.
Я тут же пожалел, что не сказал ему о ноутбуке Чарли, стоящем у меня на столе. Но наша беседа, воспоминание о ленче в «Вирджилс» навели меня на совсем другую мысль.
Я напечатал в диалоговом окне «Винды» «угодники». Не сработало. Впрочем, когда я перешел на единственное число и напечатал «угодник», «Винда» открылась, начав тягомотину процедуры загрузки. Я с огромным трудом сдержался, чтобы не испустить ликующий клич в уши Гэбби, администраторши ОФЛ, висевшей у меня на второй линии.
– Гроув, – сказала она, – тут вас пришел повидать мистер Кранч.
– Кранч? Скажите ему, что я сейчас выйду.
– Не выйдет, – ответила она.
– Есть проблемы? – осведомился я.
– Смотря, насколько вы хорошо с ним знакомы, – сообщила она. – Он уже пошел.
Интересно, не хватился ли он своих денег.
Глава 25
Со временем Уолл-стрит стала более толерантна к гомосексуалистам. Впрочем, в ранние годы мачизма терпимость не могла и на порог ступить. На каждый шаг вперед приходилось два шага назад. Уйма финансовых ублюдков, верша свое ремесло, увековечивали предрассудки. «Содомиты, пидоры, жополазы» – нападки на геев некогда были тошнотворным оплотом нашей культуры.
В последнее время обороты набирает терпимость. Большинство фирм устраивают семинары по толерантности и просветительский рекрутинг. СКК и все инвестиционные банки направляют людей проводить беседы в ведущих бизнес-школах всякий раз, когда там устраивают симпозиумы геев. Усилия вроде бы приносят плоды. В некоторых конторах «не вписываться» практически означает «прописаться».
Несмотря на все эти успехи, я что-то сомневаюсь, чтобы моя отрасль хоть когда-нибудь стала общенациональным образчиком широты воззрений. Наш негласный уговор несколько выходит за рамки «не спрашивай, не говори». Спрашивать можно. Можно говорить. А вот показать – кранты карьере. К женственным манерам Уолл-стрит проявляет абсолютную нетерпимость.
Посему описывать дебют Кранча в ОФЛ как просто эффектный было бы колоссальной ошибкой. В то утро вторника, в обстановке власти и денег, подчеркнутой кожаной обивкой и панелей из тигрового клена, все брокеры в зале заседаний без изъятия вытаращили глаза. Пока парикмахер «вальсировал» к моей команде, на него была устремлена каждая пара глаз.
Расслабив кисти, полусогнув локти, Кранч покачивал бедрами в ритме бум-бум-чика-бум, обычно требующем высоких каблуков. На нем были обтягивающие джинсы – черные, наверное «Дольче и Габбана». На его розовой майке спереди красовалась надпись «Кто твой папочка?». Уверенный, чертовски уверенный в себе Кранч привлекал внимание и игнорировал мнения. Он пребывал на подмостках, наслаждаясь взглядами и явно намереваясь удержать их подольше. В левой руке он сжимал красную папку.
Кранч – урожденный Мэрион Майкл Моррисон в честь настоящего имени Джона Уэйна. В тот момент его родители хотели воздать дань обожаемому Герцогу и стрельбе навскидку. Они и думать не думали, что однажды их сын станет настоящим Джоном Уэйном в жизни в качестве члена элитного армейского спецподразделения «Дельта».
Демобилизовавшись, Мэрион Майкл Моррисон отрастил густой черный конский хвост и официально изменил имя. Встречаясь с людьми впервые, он частенько повторяет одну и ту же вступительную строку: «Зовите меня Кранч. Достаточно одного имени. Это как Шер или Мадонна».
О том, что Кранч некогда зарабатывал на жизнь, перерезая глотки на Ближнем Востоке, говорили только его фирменные армейские ботинки и татуировка 101-го воздушно-десантного. Теперь Кранч демонстрировал жидкие тонкие прядки, уцелевшие в войне с лысиной за господство над скальпом, ниспадающие шелковистой гривкой. Мышино-бурый цвет локонов он заменил на солнечно-яркий. Каждый лязг ножниц и прикосновение расчески для него священнодействие. В своей сети из трех салонов он создает самые элегантные прически в мире. По работе под началом этого мастера воздыхает каждый амбициозный парикмахер в Нью-Йорке.
Со временем непреклонная армейская выправка Кранча уступила место экстравагантности гринвич-виллиджского голубого. Кранч с каждым накоротке. Он будто скользит по жизни, выставляя бедра и брюшной пресс с гейской беззаботностью, отринув все тревоги. Истина где-то там. Кранч страдает от разбитого сердца с такой же регулярностью, с какой посетительницы его салонов эпилируют линию бикини. Каждый роман порождает новые бездны страданий и меланхолии. Вот тут-то на сцену и выходит Чарли.
Кранч поведал Чарли обо всем. Стилист расписывал все свои знойные встречи и расставания с мелодраматичностью дневной мыльной оперы. А Чарли терпеливо выслушивал истории, все до последней кончавшиеся тем же самым. «Мой партнер меня покинул».
На всем ходу промчавшись мимо моей протянутой руки, не выпуская красной папки, Кранч поприветствовал меня теплым объятием. Смачно чмокнул губами, обменявшись с Энни прикосновениями обеих щек на европейский манер. Хлоя, поглощенная беседой где-то в недрах своих циклопических наушников, легонько помахала в знак приветствия. Но Кранч этим не удовольствовался. Оттянув левый аудиотазик от ее головы, он что-то шепнул ей на ухо. И когда вернул наушник на место, Хлоя залилась пунцовым румянцем.
Мои коллеги глазели из всех закоулков ОФЛ. Кранч вполне мог оказаться моим клиентом. Никто не проронил ни слова – за исключением Скалли; тот деликатно послал в нашу сторону воздушный поцелуй.
– Присаживайся, Кранч, – указал я на гостевой стульчик сбоку от моего стола. – Как ты пробрался мимо охраны?
– Кто-то выходил, и я проскользнул через стеклянные двери.
– А что сказала наша рецепционистка?
– Я сказал ей, что на минуточку.
– Пожалуй, не лучшая идея.
– Я так нетерпелив, – провозгласил он, нимало не смущенный моим комментарием. – Дела. Дела. Дела.
– Чем могу помочь, Кранч?
– Голос у тебя кошмарный.
– Мы с Сэм за обедом выпили несколько бокалов.
– Она просила меня заглянуть на неделе.
– Хорошо бы занять ее чем-нибудь, – ответил я. – Ей одиноко в этом доме.
Уж это я знаю по личному опыту.
– Я принес тебе подарочек, – сообщил Кранч, поводя плечами и с наигранным восторгом вручая мне красную папку. Трудно поверить, что этот человек убил хоть кого-нибудь. У него на виду ни шрамов, ни явной озлобленности, только татуировка 101-го на плече.
– Гроув, – перебила Энни. – Лайла Приоло на первой линии.
При обычных обстоятельствах я бы снял трубку. Лайла – хороший друг и великолепный потенциальный клиент. Однако на сей раз любопытство по поводу визита Кранча победило.
– Придется перезвонить.
– Не вздумай вешать трубку, – упрекнул меня Кранч. И с молниеносной быстротой, как в былые дни в Ираке, схватил трубку моего телефона. – Привет, девочка, – проворковал он Лайле. – У меня есть для тебя подходящие акции.
Этикетка на красной папке гласила «АРИ Капитал» – хедж-фонд Алекса Романова. Однажды на приеме Чарли сказал Русскому Маньяку:
– Название корпорации малость невзрачно.
– Легче дать имя молокососу, чем компании, – резонерствовал Романов. – На свете миллионы маленьких Джонни. Но только один «Цербер». – Романов имел в виду фонд прямых инвестиций, названный в честь мифологического трехголового пса, охранявшего врата ада.
Ты же холостяк. Откуда тебе знать, как называют детей?
В каком-то смысле Романов прав. За годы хедж-фонды расплодились с 4 до 8 тысяч. И каждому нужно имя. Жадные до метафор хеджи называли свои конторы в честь деревьев, гор и архитектурных элементов. Подхватывали мореходные выражения, не говоря уж о греческих и римских богах. Они расхватали большинство героев, оставив от мифологии одни ошметки. Название «Сатир Капитал», правда, свободно по сей день, и отнюдь не без причины. Древние часто рисовали приапических сатиров, рыскающих по лесам с чудовищной эрекцией, – для рекламы «Виагры» образ вполне сгодится, но для владык финансов как-то не совсем.
– АРИ – это анально-резонансное исследование? – поинтересовался я у Русского Маньяка.
– Нет. АРИ – это «Алекс Романов Инвестментс», – отрезал он.
А пока я сейчас просматривал содержимое красной папки, Кранч балаболил с Лайлой.
– Тебе надо купить «Коуч», – советовал он. – Они делают премиленькие сумочки. – Накрыв микрофон ладонью, сообщил: – Я над этим работаю.
– Валяй, Кранч. – Листая бумаги, я нашел проспект «АРИ Капитал». А еще распечатку содержимого ее портфеля ценных бумаг.
Любопытно.
Кранч закончил разговор с Лайлой еще до того, как я успел просмотреть позиции АРИ. Раскрыть секрет баснословных доходов Романова я не успел.
– Все улажено, – радостно провозгласил парикмахер, отпустив звук «В» погулять. – Тебе надо послать Лайле бумаги, чтобы открыть счет.
– Отличная работа.
Кранч договорился о приказе на покупку акций, чего мне не удалось добиться от Лайлы за все восемь лет.
– Она хочет «Коуч», Томми Хилфигера и капельку «Сакс», – продолжал он, – но никакого, повторяй за мной, абсолютно никакого «Уол-Марта». Понимаешь, о чем я говорю?
– Ты лучше всех, – похвалил я. – А что насчет папки?
– Чарли оставил ее в моем салоне.
– Забыл?
– Нет, милаша, – вздохнул парикмахер. – Он не хотел ее лишиться.
Не зови меня «милашей».
– Он был встревожен? – поинтересовался я.
– Не хотел оставить ее в ресторане, – пояснил Кранч. – Чарли вечно все забывает.
– А не могла Сэм положить папку в свою сумочку?
– Ее там не было. Мы сговаривались насчет паранджей и фесок, знаешь ли.
– Усек, – кивнул я. – А почему ты даешь папку мне?
– Ты разберешься, насколько это важно. – Поколебавшись, Кранч нерешительно добавил: – Наверное, просто барахло.
– Чарли хоть раз говорил, что инвестировал в фонд Майкла Романова?
– Милаша, – тяжело вздохнул он, возвращаясь в режим казарменного положения, – мы никогда не говорили о бизнесе. Мои мозги не для цифр. В смысле, которые на бумаге.
– Но с портфелем Лайлы ты справился просто расчудесно.
– Да, и можешь в благодарность угостить меня чашечкой кофе внизу, – сказал он, – а заодно и в такси усадить.
– Еще бы, браток. – Мы с ним стали братьями по оружию, как консультант с консультантом, пусть и импровизированным.
Толпа любителей раннего ленча уже набилась в лифт, включая и личность, видеть которую мне хотелось в последнюю очередь. Скалли был облачен в темно-синий костюм, желтый галстук «Гермес» и накрахмаленную белую рубашку. Абсолютно безупречную прическу можно было объяснить только одним способом: гель и фен. Он не проронил ни слова, избавив лифт от своих оглушительных децибел, но ухмылялся с мерзопакостным самодовольством от уха до уха. С издевательской ухмылкой на своем лице, смахивающем на фрикадельку, Скалли подмигнул мне, будто вопрошая: «И кто же этот красавчик?» Он сделал одну ошибку. Он думал, что красавчик – человек, некогда высматривавший в окнах и дверях снайперов, – его не видит.
Последующее разыгрывалось очень плавно. Двери закрылись. Скалли слегка сдал влево, выиграв толику пространства, чтобы держаться от парикмахера в этой тесноте как можно дальше. Кранч глядел прямо перед собой, не раскрывая рта, устремив взгляд на двери. Он тоже сдал влево. Влево, к Скалли.
На третьем этаже два человека вышли. Вошли трое. Скалли распластался по стене лифта. Кранч прислонился к нему, попирая приватное пространство, а то и некоторые части тела громогласнейшего в мире фондового брокера. Уголком глаза я наблюдал за возрастающими страданиями Скалли.
Лоб у него взмок.
На втором этаже вошел один человек. Больше места в лифте не нашлось. Ни в какую щель Скалли забиться не мог. Кранч склонился еще ближе, выходя за границы дозволенного и прижимая свою кто-твой-папочкину маечку к темно-синему костюму. Когда двери закрылись, я подумал, что Скалли вот-вот взорвется.
И он взорвался.
– Послушайте, отстаньте от меня! – вскипел Скалли. Извернулся, тряхнул плечами в битком набитом тесном помещении и левой рукой попытался оттолкнуть Кранча.
В эту долю секунды навыки спецподразделения «Дельта» показались мне похожими на езду на велосипеде. Научившись однажды, больше не разучишься. Кранч совершил быстрое, но небрежное движение, будто хотел прикрыть ладонью зевок. Правой рукой он захватил кисть руки Скалли, прервав толчок едва ли не до того, как тот начался.
– Ну-ну, здоровяк, – выговорил Кранч.
Двери распахнулись на цокольном этаже. Люди хлынули в вестибюль. В лифте мелькнуло какое-то движение. Они понимали, что происходит что-то неладное.
Кранч захватил руку Скалли с небрежной мощью слесарных тисков. Сжимая. Сокрушая. Раздавливая. Лицо Скалли побелело. Колени у него начали подкашиваться.
И как он это делает?
– Не надо, Кранч, – сказал я, видя, как Скалли сморщился и на лбу у него выступили крупные капли пота. – Всё в порядке.
Левой рукой Кранч поправил Скалли галстук, правой разжав свою смертельную хватку. То ли в качестве бойца отряда «Дельта», то ли в роли стилиста он слегка взъерошил пропитанные гелем волосы Скалли и улыбнулся.
– Удачного дня, милаша. – Потом обернулся ко мне. – Не надо кофе. Мое дело сделано.
Инцидент раздосадовал меня. Но я вернулся наверх, к компьютеру Чарли и красной папке. Фрэнк Курц был прав.
«Когда люди помирают, на свет вылезает всякая всячина».
Глава 26
После шикарного ленча из «Коки» и еще двух таблеток «Адвила» я прекратил торги. Больше никаких звонков клиентам. Во рту был мерзкий ватный привкус, будто я заглотил целую пыльную бурю времен 1930-х. Мгновение я раздумывал над тем, что изучать в первую очередь – красную папку или ноутбук Чарли. Семи пядей во лбу выбор не требовал. Инвестиционные секреты Романова могут и обождать. Я отодвинул красную папку в сторонку.
Первым делом Сэм и Бетти.
Одно нажатие на клавишу «Ввод» – и компьютер Чарли очнулся ото сна. Догадка насчет «угодника» оказалась удачной. В большой брокерской фирме такой пароль ни за что не прошел бы. СКК требует минимум восьми знаков с минимум одной цифрой и одной прописной буквой, что на Уолл-стрит – задача нетривиальная. Наш лексикон редко выходит за рамки слов из трех букв, от силы четырех.
С чего же начать?
В ОФЛ беспроводной связи нет. Но в нашей зоне ловится целый ряд беспроводных сетей – две из соседних зданий, а еще одна в СКК. Из этих сетей одна небезопасная и паспорта не требует. Яснее ясного, что поддерживающая ее компания отношения к ценным бумагам не имеет. В инвестиционном банке или брокерской конторе столь свободный подход к частной жизни ни за что бы не допустили.
Это интернет-подключение пришлось очень кстати. Единственный способ проверить личную электронную почту. Компьютеры СКК ограничивают доступ к аккаунтам на «Яху», «Гугл» и у всех прочих провайдеров «мыла». Руководство всякий раз поясняет: «Внешняя электронная переписка делает нас уязвимыми для вирусов».
Фильтры достали меня по самое некуда. СКК, с виду гордый оплот свободного предпринимательства, напоминает мне красный Китай. У них действуют свои ограничения на Интернет. У нас – свои. С помощью личного ноутбука я частенько пиратствовал в этой беспроводной сети. Почтовый ящик Чарли в «Аутлуке» показывал, что у него 661 непрочитанное сообщение.
Еще день из жизни финансового жокея.
В отличие от электронных писем, наводняющих мой компьютер день ото дня, у Чарли трафик представлял собой по большей части отстой. В графе «Тема» значилось в том числе: «Сбросить 30 фунтов за 45 дней… Очистить почки от токсинов… Большая экономия на маленькой синей таблетке». Тут же уйма массовых «форвардов», обрушивающийся на своих же спам от друзей с патриотическими диатрибами, письма счастья, советы о здоровье и циничные анекдоты о супругах. Лайле Приоло явно нужно прополоть свои списки рассылки. Как минимум парочка ее «форвардов» угодила в почтовый ящик Чарли в эти выходные.
Кто читает это дерьмо?
Как и папка АРИ, почта Чарли может обождать до лучших времен. Сражусь с 661-головой гидрой после работы, хоть от этой перспективы мне и не по себе. В чтении всего этого есть что-то от вуайеризма.
Сэм. Бетти. Фред. Придется пережить.
Пока же кликнул по календарю «Аутлук». Мое внимание привлекла встреча с «Медсестрой Пинкни», намеченная на следующую неделю.
Теперь уж она ничем не поможет.
В Нью-Йорке на эту встречу никто бы и внимания не обратил. Однако Пинкни – одна из самых распространенных да вдобавок исторических чарльстонских фамилий. Я рассеянно нацарапал имя и телефонный номер медсестры на задней обложке красной папки АРИ.
Ну, и хватит календаря.
Средство поиска Windows выявило на жестком диске папку, озаглавленную «Келемен Груп». Бинго! Теперь, когда секреты Чарли замаячили передо мной, я вообразил себя супердетективом современной эпохи.
Ну же, Шерлок!
Очень немногие, а Эвелин и подавно, имели повод обвинить меня в том, что я перехожу к сути слишком быстро. Она была методична и немногословна – сущий янки с португальскими корнями. Она нередко обвиняла меня в том, что я «еду в объезд за семь миль», чтобы добраться до того, что стоит прямо у меня под носом. Теперь мне жутко хотелось потолковать с Эвелин. Она была бы идеальным союзником в разнюхивании дел Чарли.
Ликование мое оказалось мимолетным. В папке громоздилось около 3 тысяч файлов, ошеломивших меня одним лишь своим числом. Большинство названий говорили сами за себя, хотя некоторые носили бесполезные наименования вроде «Разное». Путаница форматов простиралась от «Экселя» и «Ворда» до «Адоуба». Сотни электронных посланий от финансовых менеджеров, сплошняком расписывающих их способность прокладывать курс через коварные воды финансовых рынков. Ни категорий, ни цветовой маркировки, ни подпапок, чтобы насадить порядок среди хаоса. Чарли, «Мистер Маньяк» в отношении собственных нарядов, оказался полнейшей свиньей в хранении данных на собственном компьютере. Он просто сваливал все биты и байты электронного дерьма в одну большую цифровую компостную кучу.
Средство сортировки «Винды» принесло мне некоторое облегчение. Я щелкнул по опции «Упорядочить значки по имени» и прокрутил алфавитный список. На это ушла целая вечность. Ничего не привлекало внимания, пока ближе к середине на глаза не попалась экселевская таблица, озаглавленная «инвесторы». Очень жаль, что не нашлось документа, показывающего инвестиции Чарли в хедж-фонды. А то мы могли бы связаться с фондами и ликвидировать «Келемен Груп». Не тут-то было. Чарли, законченный свинтус по части хранения, вероятно, никогда не синхронизировал ноутбук со своими компьютерами в офисе.
В электронной таблице Excel перечислялись инвесторы серии B, что и неудивительно, учитывая название. Эта шайка-лейка финансировала фонд целиком. Инвестировали родители Сэм. За Уолтером и Хелен Уэллс шла Лайла Приоло и ее отец Кэш. Инвестировала и Бетти Мастерс. Как и терапевт Сэм, и Джейн, сисястая разведенка, писающая в душе. Несколько имен показались мне незнакомыми, включая и мужика из Сан-Франциско и еще одного из Чикаго. Но большинство я знал, и женщин навскидку было вдвое больше, чем мужчин. Кранч здесь явно отсутствовал.
Одна колонка показывала, сколько именно каждый инвестировал. Ставка Бетти в 250 тысяч долларов там присутствовала. Родители Сэм инвестировали свыше двух миллионов долларов, а Джейн вложила миллион. Самые большие числа значились рядом со всеми Приоло. Кэш инвестировал восемь миллионов долларов, а Лайла – два миллиона на собственное имя.
Грандиозные потенциальные клиенты, мысленно отметил я. Надо брать круче.
Итоговой цифры в колонке не было, вероятно, потому что 25 процентов ячеек были пусты. Возможных объяснений было два. Чарли не получил средств. Или ему было некогда. Дата «Изменен» файла электронной таблицы подтвердила мои подозрения. Чарли манипулировал «Инвесторами» в неделю своей смерти.
Начало хорошее. Но где «Келемен Груп» держит свою наличность?
Вот тут-то в дело и входит башка. Во время моей последней встречи выпускников Гарварда проходил «круглый стол» под названием «Где мы живем в Паутине». Вероятно, Чарли использовал веб-банкинг и для деловых, и для личных финансов. А я по-прежнему считал, что он сунул часть денег под сукно. Иначе с какой бы стати кому-то пытать его?
Все эти порезы у него на руках.
В полном одиночестве зоны безмолвия, не замечая клоунады ОФЛ, я вопрошал старого друга: «Где ты жил в Паутине, Чарли?» Запустил «Эксплорер» и тотчас появилась его домашняя страница – «Нью-Йорк таймс». Мне это сдавалось банальным выбором, заурядным местом, чтобы начать серфинг в Сети.
Справа от адресной строки выпадающее меню показало историю серфинга Чарли в Сети. Я методично выбрал первый же сайт в списке, не потрудившись посмотреть на него. Большая ошибка.
Компьютер прошерстил киберпространство. И выдал фалангу пенисов всех размеров, форм и цветов. Веб-сайт похвалялся лучшими образчиками петушков, заек и попок. Обещал лучшие видео мужчин в форме и студентов, резвящихся в душах общежитий. Гей-порно повсюду. Сайт даже затрындел «YMCA» через динамики ноутбука.
– Чарли? – пролепетал я поверх гимна геев в гаме ОФЛ. И тут, пока я недоверчиво таращился на это, материализовался мой худший кошмар. Где-то над моим правым плечом послышались два самых ужасных слова во всем английском языке.
– Эй, О’Рурк!
Глава 27
Захлопнув ноутбук Чарли, я прикрыл его подмышкой и локтем. Кровь бросилась мне в лицо. Горло перехватило. Развернувшись в кресле, я обнаружил Пэтти Гершон.
На долгий унизительный момент круговерть молчания отрезала весь окружающий шум.
– Эй, что бы там ни держало твою лодку на плаву, – наконец смилостивилась Пэтти, чуть усмехнувшись, – мне до лампочки.
– Это не то, что ты думаешь.
– Нам нужно закончить вчерашний разговор, – продолжала она. – Но я хочу, чтобы ты знал. Мне без разницы. Правда. Ничего страшного. Некоторые из моих лучших друзей…
– Все совсем не так.
– Со мной можешь не таиться, О’Рурк.
– Ты не поняла.