Бумерит Уилбер Кен
– Карлтон и Пауэлл женятся? То есть они не просто любовницы – они собираются пожениться?
– Да, с кольцом.
– Когда?
– В следующем месяце. Полная луна, приливная волна, держитесь, девчонки, мы идём.
– Офигеть не встать! – выкрикнул я и шлёпнул себя по колену. Ван Клиф посмотрел на меня, и я густо покраснел.
– Самое большее, что можно сказать о новой парадигме, это то, что она очень похожа на появившуюся почти полвека назад теорию систем, широко применяющуюся во многих научных областях, включая социологию, психологию, биологию, экологию и культурную антропологию. Тем не менее, все авторы поколения бумеров считают, что новая парадигма уже не за горами, и её возникновение ознаменует беспрецедентную мировую трансформацию, которую возглавят хозяева этой новой парадигмы.
На лице Ван Клифа проступила смесь скуки и отвращения. Ему пришлось сделать над собой заметное усилие, чтобы продолжить.
– Мы сейчас не говорим о тех многих важных истинах, которые были открыты постформальными науками второго порядка и заслуживают включения в универсальную интегральную систему – мы не говорим о теории систем, теории хаоса, теории сложности, автопоэзисе и т. д. Мы пытаемся понять, во что все эти важные истины превратил бумерит и как люди, не сделавшие ни одного научного открытия, оказались в интеллектуальном авангарде грядущей мировой трансформации. Подобно тому, как зритель приписывает себе заслугу создания произведения искусства, деконструкция воображает своё превосходство над тем, что деконструирует, а утверждение «вы сами создаёте свою реальность» даёт вам возможность почувствовать всемогущество своего эго, точно так же «новая парадигма» позволяет человеку вообразить себя необходимым компонентом величайшей и удивительнейшей мировой трансформации.
Кое-кого эти слова заставили вздрогнуть, а затем начать перешёптываться с соседями. Ван Клиф подождал, пока возбуждение стихнет.
– Парадигма. Бумерит подогнал под себя это понятие, существенным образом изменив его определение.
– «Структура научных революций» («The Structure of Scientific Revolutions») Томаса Куна (Thomas Kuhn) была впервые опубликована в 1962 году, и, на счастье или на беду, в последние тридцать лет стала самой влиятельной и цитируемой книгой по философии науки. По иронии, она же стала самой неправильно понятной книгой века, завоевавшей свою популярность в основном благодаря превратному толкованию содержавшихся в ней выводов, которое, по мнению многих историков, произошло в результате нарциссических настроений Поколения Я. Извращённые бумеритом идеи Куна и есть парадигма нашего времени.
– Хлоя, у тебя когда-нибудь случался оргазм на ходу?
– Надо же, теперь ты и об этом знаешь? Конечно, сегодня я испытала пять ещё до завтрака.
– Ну и как, это интересно?
– А ты как думаешь?
– Я думал, мне нужно поменьше думать.
– Тебе нужно поменьше думать о тех глупостях, о которых ты обычно думаешь. А об этом тебе стоит думать почаще.
Тело Хлои несколько минут сотрясают судороги.
– Господи, что это было?
– Оргазм на ходу.
– Но Хлоя, ты же сидишь.
– Впечатляет, да?
– Искажённая версия идей Куна сейчас распространилась настолько, что для серьёзного исследователя не составляет труда сформулировать ошибочное толкование его понятия о «парадигме». В качестве примера приведу высказывание Фредерика Круса (Frederick Crews). Цитирую: «Считается, что Кун говорил о невозможности существования в будущем двух парадигм, поскольку каждая парадигма – это отдельная вселенная восприятия и понимания. Следовательно, не существует способа оценки достоинств парадигмы, и доминирующая теория будет выбрана исходя из социальных, но никак не эмпирических причин. Доминирующая теория получит признание благодаря тому, что будет лучше соответствовать сиюминутным интересам и настроениям данной идеологии, класса, пола, расы или власти, то есть андроцентризма, фаллоцентризма, евроцентризма, антропоцентризма и т. д. Так что те интеллектуалы, которых когда-то заставлял трепетать неодобрительный взгляд позитивизма, теперь могут заменять „революционные парадигмы по Куну“ своими собственными, избавляясь от любых неугодных теоретических соглашений».
– Такова типичная интерпретация идей Куна, – с выражением произнёс Ван Клиф. – Крус называет эту интерпретацию «теоретицизмом», поскольку она замешана на чистой теории и идеях, оторванных от действительных свидетельств и доказательств, что, в сущности, очень напоминает литературную Теорию, утверждающую, что «фактов нет – есть только интерпретации». Так что Крус приходит к очевидному выводу: «Об эмоциональной притягательности теоретицизма можно судить хотя бы по тому, насколько далеко его интерпретации ушли от идей самого Куна».
– А ты пойдёшь к ним на свадьбу?
– На самом деле, мне кажется, что Чарльз планирует двойную свадьбу, настоящую грандиозную ИЦ-тусовку, если ты понимаешь, о чём я.
– Правда? По-моему, отличная мысль. Но ты до сих пор не уверена, или всё же решилась?
– Ну, вообще-то, я не знаю.
– Это из-за возраста?
– Нет, дело не в этом, я просто не знаю.
Ван Клиф мерил шагами сцену. Его руки были сложены за спиной, а лицо светилось свирепым напряжением – по мнению Ким, слишком свирепым, даже если оно было частью задачи «разворошить осиное гнездо», которую ставили перед собой все люди в ИЦ.
– Раз науку определяют «парадигмы», не основанные на реальных фактах и доказательствах, а «создающие» их, значит, нет никакой необходимости приклоняться перед авторитетом науки. Почему? Правильно, потому что никто не вправе указывать, что мне делать!
– Это распространённое искажение идей Куна, этот теоретицизм также подразумевал, что наука произвольна (создаётся навязанными структурами власти, а не в результате обработки фактических данных), относительна (не открывает универсальных законов реальности, а лишь относительные, помогающие укрепить власть науки), социально сконструирована (наука не карта реального мира, а социально обусловленный конструкт), интерпретативна (не открывает фундаментального знания о реальности, а лишь предоставляет одну из множества интерпретаций текста мира), основана на власти (наука не работает с фактами – она управляет людьми, как правило, в интересах евроцентризма и андроцентризма) и непрогрессивна (поскольку наука движется вперёд за счёт скачков или прорывов, ни в одной сфере науки нет и не может быть никакого прогресса).
Ван Клиф заговорил очень громко.
– Кун не был согласен ни с одним из этих представлений – более того, он горячо их оспаривал. Но то, что Крус метко назвал эмоциональной привлекательностью неверно истолкованной идеи, благодаря неуёмному нарциссизму шестидесятых, быстро пустило корни в умах людей: достаточно придумать новую парадигму, и мы избавимся от смирительной рубашки науки.
Ван Клиф вышагивал по сцене взад и вперёд, его речь была обращена к нему самому в той же мере, в которой она была обращена к слушателям. Вдруг, будто вернувшись в настоящий момент, он повернулся к аудитории, заметно расслабился и произнёс, озорно улыбаясь:
– В скромный список претендентов на звание новой парадигмы входит глубинная экология, транзитная астрология, квантовое «я», квантовое общество, холистическое здоровье, постмодернистский постструктурализм, экофеминизм, квантовая психотерапия, неоюнгианская психология, ченнелинг, досовременное племенное сознание, лечение кристаллами, ребефинг, экопсихология, холотропное дыхание, чистка ауры, парапсихологическая телефонная служба, новый взгляд на трансперсональную психологию, хиромантия, астральные клизмы, шины «Goodyear» с повышенной силой сцепления и мешковатые джинсы «Levi’s».
Взрыв смеха в зале. Большинство слушателей смущённо кивало, кое-кто был в ярости.
– Происходящее настораживало самого Куна, и он несколько раз выступал с решительными опровержениями, призванными исправить ситуацию, однако не имевшими никакого эффекта. Большинство людей, использовавших слово «парадигма» и цитировавших Куна, понятия не имело, что сам Кун полностью отказался от этого термина. Действительно ли наука относительна, произвольна и непрогрессивна? Вот как на этот вопрос ответил сам Кун: «Более поздние научные теории лучше справляются с решением загадок, возникающих в той обстановке, в которой эти теории применяются. В этой позиции нет релятивизма – она объясняет, что именно я имею в виду, когда называю себя убеждённым сторонником научного прогресса».
Я занимаюсь любовью с Хлоей, и внезапно её тело становится космосом. Я сливаюсь с ней, я – всё, что возникает, я яростно сжимаю весь мир и растворяюсь в безграничном блаженстве. Хождение, а также сидение, стояние, смех, любовь – всё это один бесконечный оргазм, экстаз вырывается из недр бесконечности и заливает весь благодарный мир. Моя любовь к Хлое, к Джоан, ко всем ним, вытекает из моего существа в космос огромными, нарастающими волнами заботы…
– Видишь, он не совсем безнадёжен, – говорит она.
– Похоже, что так, – отвечает голос старика.
– …киберплаты светятся в ночи… неги нитро-цифровой лучи…
– Но ему ещё нужно научиться выражать свои мысли, не прибегая к этой ужасной пурпурной прозе.
– Ну, в этом весь он. К тому же, когда-то и ты был таким же.
– Это правда. Чистая правда.
– Вряд ли он станет более покладистым, когда узнает, кто ты. Вы ведь с ним одинаковые.
Голос в моей голове начинает смеяться.
– Что же в таком случае Кун вкладывал в понятие «парадигма», и какова «структура» научных революций? Вообще-то, во всём этом и близко не было тех чудес, о которых говорил бумерит. Во-первых, в истории современной науки Кун выделял не три или четыре, а несколько сотен смен парадигм. Как пишет об этом Ян Хакинг (Ian Hacking), «В „Структуре научных революций“ описаны сотни революций, происходивших в различных научных дисциплинах и, как правило, основанных на трудах множества исследователей. В число таких революций входит не только химическая революция Лавуазье, но и открытие Рентгеном рентгеновского излучения, гальванические элементы и батарейки, квантование энергии и многочисленные достижения термодинамики».
– Иными словами, практически любой эксперимент, предоставлявший новые данные, становился новой парадигмой, поэтому новой парадигмой можно назвать даже батарейку. У каждой «парадигмы» есть экспериментальный и социальный аспекты, связанные не только с идеями, но и с реальными практиками. Кун «использовал слово „парадигма“ как для обозначения устоявшихся и признанных моделей научной практики, так и для местных социальных структур, которые сохраняют эти стандартные модели через обучение, поощрение и проч. Чудесным образом распространившись и завоевав популярность, это слово вошло в лексикон всех авторов, пишущих о науке, за исключением самого Куна, отказавшегося от его использования. Сейчас „парадигма“ – это мёртвая метафора».
– Сейчас «парадигма» – это мёртвая метафора, – повторил Ван Клиф. – Но только не для бумерита, продолжающего каждый год выпускать сотни книг, посвящённых новой парадигме.
Экстаз – это больно. Есть ли у меня тело? И с кем я слился: с Хлоей, с Джоан, с Богом или с Богиней? Где я: в мире углерода или в мире кремния? Я наблюдаю или за мной наблюдают? Сияющее блаженство освещает спасительные небеса, DJ Pollywog играет «Heading toward Omega» от Atomic Babies[108]. Быстрее, быстрее!.. Стук музыки – это бесконечный оргазм, пульсирующий в ритме звёзд. Я не знаю где я, и всё же меня не покидает одна мысль: это явно не мир наших отцов.
Слайд № 8: «Парадигма „У-меня-есть-новая-парадигма“». Я потёр глаза, встряхнул головой, посмотрел на слайд.
– Это ведь интересная тема, да, Ким?
– Да, но только не в этом мире. После того как Джефферсон впервые выступил с этой темой, его пригрозили взорвать.
– Ты шутишь?
– Богом клянусь.
– Но за что?
– Ну, ты же знаешь, у злобного зелёного мема красное сердце. В этом вся суть бумерита.
– Переведёшь?
– Если ты наступаешь кому-то на больную мозоль, жди агрессии. Все эти разговоры о мире и любви распространяются только на тех, кто с ними согласен. Джефферсона почти два года охраняла полиция.
Весь мой энтузиазм мгновенно исчез. И всё же, в начале выступления Марк Джефферсон казался довольно спокойным.
– Здравствуйте, друзья. На этот раз мы поговорим о самой распространённой форме «новой парадигмы». Иногда мы называем её «Парадигмой 415», используя телефонный код Сан-Франциско, ставшего эпицентром этой парадигмы, хотя, разумеется, она не ограничена никакими географическими рамками. – Он улыбнулся и посмотрел в зал. – Поэтому обычно мы называем её «Парадигмой “У-меня-есть-новая-парадигма”».
Большинство слушателей добродушно рассмеялось.
– Парадигма «У-меня-есть-новая-парадигма» концентрирует вокруг себя практически все интеллектуальные течения бумерита: антимодернизм, анти-Просвещение и антивестернизацию (принимаются только возникшие на Западе новая физика, теория систем и интернет, хотя, по мнению феминисток, все западные науки являются формами изнасилования), сильный ретро-романтизм (с его религиозной верой в благородного дикаря и «недиссоциированное» племенное сознание, мифологию Геи, возвращение Богини и плюралистического рая, который существовал до появления современного мужского эго и будет воскрешён с помощью новой парадигмы – женской, связывающей, объединяющей, заботливой и так непохожей на старую мужскую, разделяющую, аналитическую и бесчувственную – тут, обычно, ссылаются на Кэрол Гиллиган); социальное конструирование реальности (на которое опирается деконструкция западного проекта модернизма); крайние антииерархические взгляды (ведь все иерархии – это формы социальной зависимости, угнетения и дискриминации), неуёмный плюрализм, контекстуализм и конструктивизм («свободная игра означающими» позволяет низвергнуть господствующую версию эпистемологии) и готовность к диалогу (морально превосходящему все другие формы взаимодействия); всё это обязательно сопровождается представлениями о якобы холистической духовности (для постижения которой не нужна практика – достаточно усилия мысли) и в некоторых случаях – интересом к изменённым состояниям сознания и пиковым переживаниям (как правило, вызванным психоактивными веществами вроде айяуаски), усиливающим увлечение внешними формами племенного и шаманского опыта.
Джефферсон замолчал и преувеличенно глубоко вздохнул, как будто пытаясь восстановить дыхание после произнесения такого длинного предложения.
Thievery Corporation играют «Closer to God» и «OM Lounge»[109], и удары музыки выносят моё тело в сияющий и переливающийся мир плоти.
– Хлоя, это ты?
Слова ответа проносятся мимо меня так быстро, что я еле успеваю их разобрать.
– Прикоснись к моей груди, посмотри на звёзды, поцелуй мои губы, зажги эту ночь, это блаженство богов, разве ты не видишь?
– Теперь вижу, Джоан.
– Понимаешь, что это означает? – спрашивает она.
– Парадигма «У-меня-есть-новая-парадигма» – это мешанина всех этих идей (как правило, в их самых крайних формах), объединённая бумеритом.
– К примеру, типичное утверждение новой парадигмы может звучать так: недавние революционные открытия квантовой физики говорят о том, что мир – неделимое целое. Эта целостность, являющаяся фундаментальной основой (или неизменным порядком) всей реальности, показывает, что вся Природа едина, неделима и целостна, что всё в ней взаимосвязано и что мы соединены с Паутиной Жизни. Существование Паутины Жизни подтверждают удивительные прорывы в теории систем и теории хаоса, демонстрирующие, что мир состоит не из отдельных изолированных сущностей, а из сложных узоров переплетающихся паттернов и неразрывных отношений. Понять это нам мешала аналитическая и разделяющая ньютоно-картезианская парадигма, разрывающая мир на изолированные и обособленные механические фрагменты и разбрасывающая их по планете, простой, как бильярдный шар. Это ньютоно-картезианская парадигма виновата в насилии, войнах, конфликтах, экологических катастрофах и в том, что нам приходится жить на мёртвом пустыре. Эта парадигма патриархальна до мозга костей: она основана на мужском принципе «разделяй и властвуй», унизительной власти анализа, гипериндивизуализме и иерархическом подчинении. Чтобы покончить с этим жестоким притеснением и угнетением, мы должны низвергнуть, превзойти и деконструировать старую парадигму. К счастью, у нас есть такая возможность, поскольку западная наука является не объективной картиной объективного мира, а социально сконструированным утверждением, не более достоверным, чем любое другое утверждение, а значит, её можно деконструировать и заменить новой, холистической, связывающей, объединяющей и интегрирующей парадигмой. Но эта новая парадигма – лишь возврат к племенному сознанию, существовавшему до покорения рая (которое авторы-мужчины связывают с «охотничьими племенами», а женщины – с «садоводческими обществами»). И именно эту имманентную духовность, священную природу, неделимую целостность, основу реальности открыла квантовая физика. Просто приняв эту новую парадигму, раскрывающую божественное единство, заключённое везде – от тела Великой Матери, до Геи, экологии, астрологии и теории систем, мы навсегда покончим с насилием, жестокостью и отчуждением и спровоцируем величайшую в истории социальную трансформацию.
– Как и в статье Алана Сокала, ни одно из этих утверждений не является истинным. Некоторые из них довольно близки к истине, но ни одно не может претендовать на победную сигару – или пончик – если уж мы хотим соблюсти равенство полов. Но хотя ни одно из этих утверждений не является истинным, их можно объединить друг с другом так, что бумериту они будут казаться в высшей степени осмысленными, а значит, все, кого поразила эта болезнь, с удовольствием с ними согласятся. За всем этим скрывается несколько важных идей плюралистического релятивизма, генеалогии, теории систем и т. д., однако все они упакованы и склеены клеем бумерита.
– Ах, да, у меня есть новая парадигма, которая трансформирует весь мир…
– Послушай меня ещё раз, юный Кен: позволь своему уму расслабиться. Пусть твой ум расслабится и расширится, слившись с небом, которое ты видишь перед собой. А теперь наблюдай: облака проплывают по небу, и ты без усилий сознаёшь их. В твоём теле возникают чувства, и ты без усилий сознаёшь их. Мысли проплывают в твоём уме, и ты без усилий сознаёшь их. Природа, чувства, мысли проплывают мимо… а ты всё это сознаёшь.
– Так ответь мне: Кто ты?
– Ты не твои мысли, ведь ты сознаёшь их. Ты не твои чувства, ведь ты сознаёшь их. Ты не объекты, которые ты видишь, ведь ты сознаёшь их.
– Ты не старая парадигма и не новая парадигма, ведь ты сознаёшь их обе. Ты не аналитический и не холистический, ты не один и не многие, ты не патриархальный и не матриархальный, ты не мужчина и не женщина, не чёрное и не белое, не это и не то, нети нети[110], ведь ты осознаёшь всё это.
– В тебе есть то, что осознаёт всё это. Так ответь мне: что в тебе сознает всё?
– Обширное, бесконечное свидетельствующее сознавание – разве ты не узнаешь его?
– Кто этот Свидетель? Можешь ли ты назвать его имя?
Джефферсон помахал всем рукой и с улыбкой ушёл со сцены. Слушатели угрюмо молчали. Редкие аплодисменты пробивались через поле всеобщего напряжения. На сцену снова вышел Чарльз Морин.
– Всё, о чём мы говорили на этой неделе – от социального конструирования реальности и трагедии одарённого ребёнка до похищения НЛО, спасения Богини и новой парадигмы – объединяет бумерит, то есть переоценка важности, силы и красоты ограниченного эго.
– И, друзья мои, позвольте задать вам вопрос: можем ли мы с ним справиться?
Мы с Хлоей страстно занимаемся любовью. Она кричит, я кричу, мы кричим, и вселенная взрывается, тело Хлои становится телом Джоан, лицо Хлои становится лицом Джоан, являющееся самим бесконечным небом. Я испытываю оргазмы стоя, сидя и на ходу, и они наполняют вселенную космическим светом и болезненным блаженством, которое почти невозможно выносить. А потом Хлоя смотрит на Джоан и говорит:
– С Кеном происходит что-то ужасное.
– Ты права, это просто чудовищно, – отвечает Джоан.
– Но что со мной не так? Что? – взволнованно спрашиваю я.
– Кое-что ужасно, ужасно не так, сладкий мальчик.
– Да, да, и что это? Что?
– Не знаю, как тебе об этом сказать, сладкий мальчик, но, похоже, ты перестал дребезжать.
[email protected] (Семинар3@ЗаПределамиПоколенияЯ. com)
9. Pluralism_ [email protected] (Крах_Плюрализма@ГородДезИнтеграции. com)
– Эй, Elastica [111] собираются воссоединиться! – объявил Джонатан, шуршавший всё ещё влажной утренней газетой, взятой им из стопки на столе в Брэкфаст Брюэри. Хлоя на секунду подняла глаза, а потом вернулась к своему «Fashion Design in Architecture»[112]. Каролина, замерев и не мигая, смотрела на Джонатана, приподняв правую бровь и поднеся чашку с кофе к губам, застывшее на её лице выражение говорило: что ещё выкинет этот идиот? Скотт глядел на Каролину взглядом, который как будто говорил: кажется, я влюбился. (Где же Ванесса?) Стюарт был где-то далеко. Каждый находился в своём воображаемом мире.
– Интересно, Джастин и тот парень из Blur всё ещё вместе? – Никто не поднял глаз и не обратил внимания на этот вопрос. Джонатан продолжил зачитывать утренние новости. – Эй, вот это интересно. Учёные обнаружили факты, проливающие новый свет на Бостонское Чаепитие. Вечером 16 декабря 1773 года несколько бостонцев, часть из которых была переодета в костюмы коренных американцев, в знак протеста против британского налога на чай сбросило в Бостонскую Бухту с британских кораблей 342 ящика с чаем. Это важное событие послужило одним из поводов американской революции и принятия Декларации независимости. Недавние исследования говорят о том, что бостонцы, сбросившие чай в воду, были пойманы группой бродячих экологов и избиты до потери сознания за непредставление отчёта о влиянии этого события на окружающую среду. Двое выживших после побоев предстали перед судом по обвинению местных индейцев в диффамации их образов. Цитируется высказывание Сэмюэла Адамса: «Это ставит под сомнение вопрос о революции».
– Ой, тут ещё интересное послесловие. В отчёте о влиянии Бостонского Чаепития на окружающую среду, составленном теми экологами, в качестве основного ущерба указаны, цитирую: «несколько сильно возбуждённых бобров». Что же касается местных индейцев, то они построили казино на месте событий, позже оказавшемся пуританским кладбищем.
Мы все его игнорировали.
– Ладно, что тут у нас ещё? Посмотрим, посмотрим. А, вот! Памела Смит, недавно выигравшая в суде состояние своего бывшего мужа, семидесятипятилетнего миллиардера Пола Холта, за которого она вышла замуж в возрасте 28 лет, объявила о помолвке с миллиардером Лесом Уорреном. По словам судьи, занимавшегося её делом, «Прежде чем лечь на спину она включает счётчик».
Хлоя сдержала смешок. Не поддерживать болтовню Джонатана смехом было негласным правилом наших завтраков.
– Ага! Вижу, кое-кто уже начал сопротивляться власти злобного зелёного мема. – Каролина невольно подняла глаза. – Тут есть прекрасная статья «Республика чувств» («The Republic of Feelings»), написанная Кристиной Хофф Соммерс (Christina Hoff Sommers). Автор утверждает, что в ходе исследований был собран внушительный объём данных, свидетельствующих о том, что люди, подавляющие свои эмоции и в сложных ситуациях проявляющие стоицизм, отличаются большей психологической устойчивостью и здоровьем, чем те, кто, следуя современной моде, эмоционально открыт и всегда делится своими переживаниями.
Джонатан притих, как будто действительно заинтересовавшись этой информацией. Наконец он решил предстать перед миром без прикрытия своей иронии.
– Тут говорится, что в исследовании принимали участие старшеклассники, люди, потерявшие близких, люди, пережившие Холокост, и молодые девушки, подвергавшиеся сексуальному насилию. Как пишет Соммерс, исследования показывают, что «подавлявшие горе оказались гораздо здоровее тех, что проявлял сильные эмоции». Наблюдения за переживающими утрату показали, что люди, проявляющие сильные эмоции, в долговременной перспективе показывают гораздо худшие, по сравнению со сдержанными людьми, результаты в плане психологического здоровья и функционирования иммунной системы.
– Господи, – сказала Хлоя, – они только сейчас это поняли? Поздновато, вам так не кажется? Я хочу сказать, люди, разве вы не замечаете, что вся наша страна превратилась в шоу Опры? Мы стали нацией раскрепощённых инфантильных тупиц. Это демократия больных. Вы ведь это называете бумеритом, да?
– Ну, это только часть бумерита, – ответил Скотт. – Но это очень сложная тема, и никто из нас ещё толком в ней не разобрался.
– Вообще-то я заговорил об этой статье по другой причине, – отозвался Джонатан. – Просто о ней написано в колонке редактора. Отчёт об этих исследованиях печатался даже в «The New Left»[113], являющемся бастионом либеральной политики. Похоже, редакторы пытаются запрыгнуть на уходящий поезд, то есть сбежать с праздника чувств зелёного мема. Всё довольно жёстко: «На самом деле большинство людей встречает несчастья лицом к лицу и стойко их переносит», – пишет редактор, – «хотя некоторые решают участвовать в культе вечного нытья. Я говорю о группах взаимопомощи и прочих терапевтических группах, постоянно освежающих воспоминания о пережитой травме и превращающих её в центр личности человека. Ценность сессии в такой группе определяется количеством примеров жестокого обращения и потерь – настоящих или воображаемых, о которых вы рассказали терапевту, группе или телезрителям, а ваш собственный успех измеряется литрами пролитых слёз. Поиски внутреннего ребёнка, контакт с внутренним ребёнком, слияние с внутренним ребёнком… Бумеры, я не хотела вам об этом говорить, но пора повзрослеть – вам всем уже давно за полтинник!» А в конце своей колонки редактор Рейчел Блум называет нас «нацией скорби».
– Зелёное болото, – пожал плечами Скотт.
– Вообще-то Джоан говорит… ээ… Хэзелтон… ээ… Хэзелтон Джоан… доктор… человек, – я покраснел, – в общем, она говорит, что… – Хлоя в упор смотрела на меня. – Хэзелтон считает, что бумеры готовы подпрыгнуть. Она так и говорит: «готовы подпрыгнуть». В смысле, они уже довольно давно на зелёном уровне, около тридцати лет, и он – вместе с его злобной формой и бумеритом – начинает им порядком надоедать. Так что они готовы подпрыгнуть до второго порядка. – Я устало улыбнулся. – Похоже, что эта редактор уже подпрыгнула. Наверно, это и есть сопротивление зелёному, да? Это ведь хорошо, правда?
– Может да, а может, и нет, – произнесла Каролина. – Интересно, сколько детей будет выплеснуто с этой водой?
– Тогда, – вступила Хлоя, – предлагаю посвятить сегодняшний день лечению наших внутренних детей.
Мы все рассмеялись. Хлоя оглядела всех присутствующих и опустила взгляд на свою блузку.
– Попробую найти эту маленькую засранку. Уверена, она где-то здесь.
Морин вышел на сцену, и на стене загорелся первый слайд: «Существо из Зелёной Лагуны». Слушатели смеялись и в шутку кричали «фу!».
– На сегодня запланированы выступления Маргарет Карлтон и Лизы Пауэлл, – сказала Ким. – Это их первое совместное появление на публике после объявления о помолвке.
– Ничего себе, – прошептал я. – Это круто.
– Что круто? – спросила Каролина.
– Пауэлл и Карлтон вместе.
– Вместе? В смысле, по-настоящему вместе?
– Да.
Лицо Каролины осветила широкая улыбка. Ким наклонилась к нам.
– Они собираются пожениться.
– Возможно, это будет двойная свадьба, – добавил я. – Ещё Морин и…
Ким толкнула меня в бок.
– Эй, вы, пожалуйста, потише, – закричал на нас кто-то с передних рядов.
– Конечно, конечно, простите.
– Мировоззрение бумерита, патологическая версия зелёного мема и принятый раздутым эго плюрализм флатландии – всё это в последнее десятилетие начало разваливаться под напором фактов, доказательств развития сознания и собственных внутренних противоречий. Сегодня мы поговорим о ситуации в целом, а завтра приступим к разбору интегральных решений.
Нестройные выкрики и аплодисменты ещё не раскачавшихся слушателей.
А потом Морин сделал одну странную вещь. Он, как обычно, произнёс вступление к первому докладу, но сделал это настолько серьёзно и запутанно, что полностью потерял внимание зала.
Наконец увидев, что происходит, он остановился, сделал глубокий вдох и поправился.
– Ладно, люди, послушайте, на самом деле всё просто. Крайний плюрализм означает, что всё одинаково, и ничто не может быть выше, лучше и совершенней, чем что-то другое. Не существует более высоких и более низких уровней сознания – все они должны считаться равными. Поэтому существование уровней сознания отрицается, они схлопываются и сводятся к флатландии. Любой доконвенциональный нарциссический импульс может быть выдан за высший постконвенциональный идеал, ведь предполагается, что эти вещи равны друг другу. Нарциссизм, прикрывающийся высокими идеями, это сердце бумерита. Бумерит – это флатландия, в которой поселилось огромное эго! Но самая большая фальшивка – это сама флатландия, полностью игнорирующая разнообразные многомерные внутренние волны развёртывающегося сознания.
– Иксерам и игрикам, возможно, удалось избежать проблемы огромного эго, но и они оказались в ловушке флатландии. Это наследие бумерита, изуродовавшего ваш мир и искалечившего ваши жизни, и он будет продолжать уродовать и калечить, пока вы не отделаетесь от этой обезьяны! – Внезапно он громко рассмеялся. – Которой будем мы, – добавил он, глядя на бумеров, и зал рассмеялся вместе с ним. – Вы не лентяи – это название придумал вам самовлюблённый бумерит. – Некоторые «детки» начали аплодировать, другие затопали своими скечерсами[114], огорчённые бумеры грустно улыбались.
– Так что сегодня мы рассмотрим проблему флатландии и узнаем, что происходит, когда плюрализм или зелёный мем притворяется полноценным мировоззрением – мы поговорим о кошмаре зелёного болота.
Слабые неодобрительные выкрики быстро сменились аплодисментами, когда на сцену запрыгнула Лиза Пауэлл. Мы переглянулись, кивнули и многозначительно улыбнулись друг другу.
– Ну, Стюарт, – сказал Джонатан тем тоном, который означал, за это утро он ещё не успел никому как следует насолить, – забудь про «Республику чувств» – хотя, я вижу, ты и так уже про неё забыл.
Стюарт смотрел в пространство.
– Что же это за «Наблюдение за состояниями», для которого тебе понадобилось отодрать пять малышек? Художественная вольность, да?
Стюарт с заметным усилием вернулся в настоящий момент.
– Ах, это. Просто я какое-то время был немного не в себе. Это была отличная задумка – она до сих пор отличная, но всё немного запуталось, и я начал делать такие вещи… в духе: Ади Да[115] встречает Сальвадора Дали… Ади-Дали.
– В общем, идея была в том, чтобы с помощью очень сложных, высокочувствительных микрофонов записать звуки, которые я издаю во время медитации. Я хотел сделать сорокаминутную запись своего дыхания и сердцебиения. Эти звуки должны были проигрываться постоянно, а сверху я хотел наложить запись разных других звуков.
– Каких звуков?
– Ну, для этого мне и понадобились те малышки. Я хотел записать звуки, которые люди издают в разных состояниях сознания – вот почему мой проект назывался «Наблюдение за состояниями». Этим состояниям на записи должны были соответствовать «сцены», сопровождающиеся звуками моего сердцебиения и дыхания, записанными во время медитации. Состояния или сцены должны были начинаться внезапно и так же внезапно исчезать. Я хотел записать смех, плач, еблю, сон, разговор во сне, удивление, опьянение, тошноту, рвоту, одышку, кашель…
– Сон от скуки.
– Спасибо, Хлоя. – Стюарт молчал, пока официант расставлял на столе заказанные по второму кругу эспрессо, латте, апельсиновые соки и бублики. – Смысл в том, что постоянное медитативное состояние должно было представлять чистое сознавание и свидетеля, сознающего всевозможные преходящие состояния. В общем, сначала на записи должно было звучать сердцебиение и дыхание, потом смех, ещё смех, больше, больше и больше смеха, который продолжался бы пару минут, а потом стихал. И снова только сердцебиение и дыхание. Затем наступает следующее состояние, и… В общем, вы уловили идею. Я хотел проделать это с каждым состоянием.
– А как насчёт звуков настоящего убийства?
– Господи, Хлоя, – покачала головой Каролина. – Ты, Фуко и Маркиз де Сад. «Запаситесь болью и поехали».
– В общем, я устроил у себя дома студию и начал записывать, как медитирую, смеюсь, сплю и всё такое. И ещё я начал записывать, как занимаюсь любовью с женщинами. Не только аудио, но и видео. Я обо всём им говорил прямо – они знали, что происходит. И потом, сложно не заметить свисающие отовсюду огромные микрофоны и оборудование, мигающее десятками огоньков.
– Что это за лампы, Кен?
– Это софиты, Хлоя, свет для съёмки.
– Ты это записываешь? Ооооо, я стану звездой. Софиты и упражнения Кегеля[116].
– Мы наблюдаем за состояниями, Хлоя.
– О-о, понаблюдай за этим.
– Ух ты!
– Кен, – шепчет мне на ухо чей-то голос, – ты когда-нибудь занимался любовью с сознающим субъектом?
– Извините, не понял?
– Пробовал ли ты заниматься любовью с субъектом, вместо того чтобы трахать объект?
– Боюсь, я не понимаю.
Я открываю глаза, чтобы спросить Хлою, что это значит, но на меня смотрит Джоан.
– Тебе нужен кусок мяса или весь мир?
Слайд № 2: «Перформативное противоречие». Лиза Пауэлл, как всегда, сразу перешла к делу.
– Такие философы, как Карл-Отто Апель (Karl-Otto Apel), Юрген Хабермас (Jьrgen Habermas), Джон Сёрль (John Searle), Томас Нэйджел (Thomas Nagel) и Чарльз Тейлор (Charles Taylor), которыми, должна признаться, я искренне восхищаюсь, в пух и прах разнесли внутренне противоречивые взгляды плюралистического релятивизма, контекстуализма и конструктивизма. Сейчас мы поговорим о технических деталях, но, обещаю, выводы будут простыми!
Я снова не мог угнаться за мыслью Пауэлл.
– Никто не отрицает, что по крайней мере некоторые аспекты любой истины зависят от культуры и контекста и могут конструироваться. Но все философы, которых я упомянула, отмечают: плюралистический релятивизм подразумевает, что у него есть универсальная истина, в обладании которой он крикливо отказывает всем остальным. (Вспомните: именно это осознал Фуко, когда работал над «Археологией знания» – все эти подходы утверждают, что тезисы контекстуализма и конструктивизма универсальны и истинны для всех культур.) Разумеется, именно этим обусловлена привлекательность плюралистического релятивизма для бумерита. Я могу имплицитно (то есть на неявном уровне) претендовать на то, что моё воззрение есть универсальная истина, при этом эксплицитно (то есть на явном уровне) отрицать наличие таковой у всех остальных, – тем самым я становлюсь обладателем всеведущей истины, которой лишён остальной мир. Чтобы ещё больше укрепить своё исключительно положение, я могу заявить, что все остальные универсальные истины жестоки, деспотичны и ведут к маргинализации, а значит, мои чудесные попытки освободить мир от универсальных истин дают мне чувство морального превосходства.
Над аудиторией пронёсся первый в тот день всплеск громкого, возбуждённого гула.
– Ким, это сложно? – ною я ей на ухо, и вдруг понимаю, что совершил непоправимую ошибку.
– Ах ты, безмозглый нытик, плакса, сладкая попка, глупышка, девчонка…
– Спасибо, Ким. Это как раз то, что мне было нужно.
– Эта ситуация недавно была описана к книге Томаса Нэйджела «Последнее слово» («The Last Word»). Не менее, чем сама книга, важна рецензия на неё, написанная Колином Макгинном и опубликованная в «The New Republic». Макгинн начинает с определения крайней постмодернистской концепции рациональности или, как мы это называем, мировоззрения плюралистического релятивизма и зелёного мема. «Согласно этой концепции, человеческий рассудок по своей сути локален, зависим от культуры и прочно связан с человеческой природой и историей; это совокупность несогласуемых „практик“, „форм существования“, „систем отсчёта“ и „концептуальных схем“. Не существует таких стандартов мышления, которые выходили бы за границы данного конкретного общества или данной конкретной эпохи, и не существует никаких объективных обоснований в пользу какого-либо убеждения, которое все должны уважать ценой утраты рассудка. Быть справедливым значит быть признанным справедливым, и у всех людей могут быть свои, в равной степени законные причины признавать что-то или отвергать. В конце концов, любое утверждение обосновано, только если оно „обосновано для меня“». Обратите внимание на нарциссизм и крайний субъективизм, – произнесла Пауэлл, оглядывая зал.
– Макгинн продолжает свою мысль: «С этой точки зрения, объективность, если она вообще существует, является функцией социальных отношений, вопросом принятых в обществе соглашений и никак не связана с истинами и принципами, существующими вне зависимости от общественного признания. Так что стандарты мышления ничем не отличаются от модных течений».
– Нэйджел демонстрирует, – а Макгинн соглашается с его доводами, – что все эти утверждения противоречат сами себе. Вот ещё одна цитата из Макгинна:
С точки зрения субъективизма, рассудок – это просто проявление локального и относительного стечения обстоятельств, которое имеет силу лишь в рамках узкой области; пытаясь выйти за эти рамки, рассудок переоценивает себя и порождает пустые утверждения. Субъективизм – это теория о природе рассудка, претендующая на обладание ответами на вопросы о том, что такое рассудок и какое место он занимает в мире. Проблема в том, что эта теория преподносится как окончательная истина о рассудке, как нечто такое, с чем автоматически должен согласиться любой разумный человек. Она не просто выражает мнение отдельно взятого языкового коллектива – нет, она выражает абсолютно истинную точку зрения на природу рассудка. Получается, что, отстаивая эту теорию, субъективист сам прибегает к тем принципам рассуждения и приверженности истине, которым приписывает лишь относительную ценность.
– В итоге, Макгинн опирается на неизбежный вывод, сделанный Нэйджелом: «Но это означает принять те самые взгляды, которые пытается оспорить субъективизм. Возникает дилемма: необходимо либо объявить этот новый обличительный взгляд на рассудок абсолютной истиной, либо просто использовать его в качестве очередного примера официальной субъективистской концепции истины. Соглашаясь с первым вариантом, субъективист противоречит сам себе, давая своему утверждению такой статус, которого, по его собственному мнению, не может быть ни у какого утверждения. Во втором же случае это утверждение истинно лишь для самого субъективиста и не имеет никакой силы с точки зрения убеждений других людей. Если точка зрения субъективиста верна, значит, её можно игнорировать, а если она не верна – значит, она ложна. В любом случае, у нас нет оснований принимать её всерьёз. Таким образом, мы доказали несостоятельность субъективизма».
Море голых женских тел колышется как хлебное поле, и я, односторонний наблюдатель, монологическое глазное яблоко, с жадностью поглощаю его.
– Пробовал ли ты заниматься любовью с субъектом, а не с объектом?
– Простите, я всё равно не понимаю.
– Ох ну как же так.
И женщина, лицо которой я не могу разглядеть, встаёт и снимает с себя всю одежду.
– Иди ко мне, я покажу тебе, что это значит.
– Макгинн заявляет, что «доводы Нэйджела не только верны – они необходимы». Но почему? – Пауэлл внимательно оглядела зал, а затем продолжила, повышая голос с каждым следующим словом. – Потому что необходимо бороться с воинствующим нарциссизмом, задействованным в плюралистической/релятивистской игре, которая, потворствуя своим эгоцентрическим влечениям, объявляет, что лишь она обладает той истиной, которую отрицает в отношении всех остальных. Признаётся только «истина» «заявлений от первого лица». Нэйджел утверждает, что с этой безумной точки зрения, «не существует ничего истинного – все мы просто выражаем свои собственные взгляды или взгляды своей культуры. Это только усилило и без того чрезмерную интеллектуальную лень современной культуры и положило конец глубоким дискуссиям в гуманитарных и общественных науках, принимающих всерьёз лишь заявления от первого лица и отвергающих любые объективные доводы». Когда нарциссизм и бессистемность взглядов заменили истину коммуникацией, мы получили культурологические исследования, – гремел голос Пауэлл.
– В общем, я приглашал к себе всех этих девочек, трахал их и записывал всё происходящее. Потом я собирался отредактировать и соединить все эти треки в одну сексуальную сцену для своего проекта.
– То есть, ты снимал порно-фильм? – ухмыльнулся Скотт.
– Ой, а можно я в нём поучаствую? Ну пожааааалуйста, – кокетливо простонала Хлоя.
– Ты что, шутишь? – возмутилась Каролина.
– Похоже, что я шучу? – спросила Хлоя.
– Не ты, чикуля, я говорю со Стюартом.
– Ну, дело вот в чём. Через какое-то время я уже не мог отделаться от мысли, что мой предлог для занятий сексом со всеми этими девушками весьма сомнительный. Я не фиксировал спонтанный акт любви – я просто приводил девушек к себе домой и жарил их, в то время как сцены других состояний фиксировали стихийные события. Даже несмотря на то, что я сообщал девушкам о своих намерениях, я чувствовал, что поступаю жестоко и безответственно. Так что я решил остановиться.
– О, нет, – произнесла Хлоя, – вот это уже через чур эксцентрично.
– Но почему ты остановился?
– Ну, понимаешь, с тех пор, как мы с Дарлой снова вместе, я как будто проснулся и увидел, что весь этот бред нужен был мне только для того, чтобы потворствовать собственным желаниям. Дарла как зеркало, в которое я смотрюсь.
– Сейчас сблюю – предупредила Хлоя.
– Я собираюсь и дальше работать над проектом, просто не так, как делал это до сих пор. Теперь я хочу записывать только других людей. Ну и, возможно, нас с Дарлой.
Скотт подался вперёд и озабочено спросил:
– Значит, ты и твоя супермодель будете трахаться для фильма?
Пауэлл смотрела прямо в зал.
– Макгинн подходит к самой сути проблемы. «„Последнее слово“ – это та книга, которую необходимо читать и над которой необходимо размышлять в наш золотой век субъективизма, эгоцентризма и нарциссизма. У меня есть свои соображения о том, почему сегодня эти течения обрели такой масштаб». Эти соображения заключаются в том, что универсальные истины, в отличие от взглядов субъективизма, «не согласуются с популярным, но ошибочным идеалом свободы». Универсальная истина «сдерживает наши мысли. Мы должны подчиняться её предписаниям. Но люди не хотят, чтобы их ограничивали – они хотят самостоятельно выбирать свои убеждения – как фасоль в супермаркете. Людям нужна возможность следовать своим импульсам, не обращая внимания на безличные требования, нарушающие их неотъемлемое право делать всё, что захочется». Ведь, в конце-то концов: «никто не вправе указывать, что мне делать!»
– Проще говоря, – голос Пауэлл стал ещё громче, – универсальные истины сдерживают нарциссизм, ограничивают эго, заставляют нас выйти за рамки субъективистских желаний и встретиться с неподвластной нам реальностью. Уже невозможно отрицать, что крайний постмодернизм, плюрализм и релятивизм стали прибежищем бумерита. Чтобы не допустить ущемления эгоцентрических приоритетов или «ошибочного идеала свободы», необходимо придать фактам гибкость, а истине – неустойчивость, представив, таким образом, всю реальность как конструкт чьего-то эго, который можно легко деконструировать. Реальность создаётся и разрушается силой всемогущего эго. Большое, толстое, раздутое эго бумеров получило возможность создавать и подчинять себе всё сущее.
Пауэлл закончила выступление, и на этот раз ей никто не аплодировал. Последнее заявление было необыкновенно жёстким – больше в духе Дерека Ван Клифа, чем Лизы Пауэлл, и, похоже, оно задело слушателей. Но очень скоро тишину нарушил хохот – загорелся следующий слайд: «Ранжирование, типа, полный отстой».
– Это наша следующая тема, – закричал Морин. – Но сегодня у нас короткий день, поэтому прямо сейчас начинается ранний длинный перерыв на обед. Так что увидимся в 14:00.
– Кен, почему бы тебе не пообедать с нами? – спросила Джоан. – Надеюсь, ты можешь ответить мне что-нибудь кроме «гхм… ээ… доктор Джоан… человек… или как её там».
Я густо покраснел.
Читать бесплатно другие книги:
