Ангел в темноте Лешко Юлия

Доброе утро, Елена!

Возле элегантного, построенного в виде развернутой книги двенадцатиэтажного здания Академии управления маршрутка затормозила. Расхлябанная дверца с не то вежливой, не то угрожающей надписью «Дверями не хлопать, пожалуйста!» отъехала, и из машины, торопясь, стали выскакивать люди, тут же устремляясь в разные стороны. Молодой человек, всю дорогу таращившийся на Елену, дождался, пока она проберется, согнувшись, со своего заднего сиденья, галантно подал ей руку, пытаясь одновременно заглянуть за большие черные очки. Елена помощь приняла, кивком поблагодарила, легко спрыгнула с подножки и, почему-то сняв на улице свои солнцезащитные очки, направилась к метро. На молодого человека она даже не оглянулась. Тот разочарованно посмотрел вслед неспешно удаляющейся загадочной красавице, которую он где-то, кажется, все-таки видел, а потом, все убыстряя темп, пошагал по своим делам. Утро: некогда…

Идущая неторопливо Елена тоже немного опаздывала. Но сегодня был не ее эфир, поэтому особенно спешить было незачем, и она пошла к метро не по центральной улице вместе с общим людским потоком, а другой, своей любимой дорогой: по узкой улочке между большим, отлично оборудованным стадионом Академии и скромной пристройкой к старому жилому дому – зданием журфака университета, который когда-то закончила сама. Она любила ходить именно здесь. Потому что иногда, особенно золотой осенью, вот как сейчас, когда утром еще солнечно, но уже не по-летнему свежо и прохладно, именно здесь ей, сливающейся с толпой идущих на занятия студентов, удавалось мысленно «поиграть» самой с собой в возвращение в юность.

Золотая осень? Или «бабье лето»? Она всегда путала, когда кончается одно, и начинается другое.

Елена очень любила свои утренние прямые эфиры, – ей, «жаворонку», они были совсем не в тягость: около пяти утра за ней приезжал телевизионный «рафик», мчал по оживающим понемногу улицам до Телецентра, и дальше все шло в привычном ритме: прическа, грим, «микрофон включен», звонки телезрителей… Доброе утро!

На баскетбольной площадке Академии управления студенты, по виду не старше второго курса, сегодня играли в баскетбол. Елена шла мимо и любовалась, как они прыгают, носятся, пасуют… Девчонки на невысоких трибунах «болеют», преподаватель свистит в свисток, крики, смех…

В тот момент, когда Елена поравнялась с изгородью, окружающей стадион, один из парней с такой силой стукнул по мячу, что тот перелетел через чугунные копья изгороди и, нахально подпрыгивая, покатился все дальше, дальше… Одинокий мячик еще скакал по тротуару, когда Елена уже прошла мимо.

Другой игрок, высокий парень с лохматой русой головой подбежал к забору, проследил взглядом траекторию движения мяча, увидел, что ближе всех к нему только темноволосая девушка, одетая в черные брюки и джемпер. Без особой надежды в голосе окликнул ее:

– Девушка!

Елена, уже отвлекшаяся от спортивного зрелища, сначала не обратила внимания на оклик. Но, парень, «прибавив громкости», повторил свой призыв:

– Прекрасная девушка с чудесной походкой, оглянитесь!

На этот раз Елена услышала, обращение ей понравилось, и она обернулась на голос с улыбкой, чуть удивленно приподняв брови.

Юноша посмотрел на нее, она – на него… Кажется, на мгновение паренек в красной футболке «Найк» забыл, зачем к ней обращался. Наконец он выговорил, уже с другой, не такой призывной, но от этого не менее искренней интонацией:

– Прекрасная девушка, вы не могли бы мячик кинуть. Во-о-он он покатился! Я бы и сам добежал, да пара кончится, а надо еще этим накидать… Пожалуйста!

Елена молча, не заставляя себя долго упрашивать, кивнула баскетболисту, вернулась за сиротливо лежащим у обочины мячом и легким движением, выдающим хорошую спортсменку, «подала» мяч парню. Тот ловко принял его, улыбаясь действительно красивой и стройной Елене все шире:

– Спасибо!

– Пожалуйста, – просто ответила Елена, отряхивая ладошки и поправляя сумочку на плече, и спокойно отправилась дальше.

На лице у парня за несколько секунд отразилась целая гамма чувств: смутное узнавание, интерес, восхищение… Вместо того, чтобы сразу вернуться на площадку, он пошел вдоль изгороди, стараясь не отстать от Елены и в то же время взглянуть еще раз на ее красивое лицо. Она видела его маневры, но шла, не поворачивая головы, и улыбалась – не забавному симпатичному мальчишке, а… просто так, хорошему осеннему утру.

– Мне кажется, я вас знаю… я вас где-то видел…

Лена невольно улыбнулась – именно эти слова она слышала от незнакомых людей чаще всего, поэтому и отвечала всегда примерно одно и то же:

– Хотелось бы верить… – и, уже не оглядываясь, направилась к спуску в метро, по привычке доставая из сумочки свои темные очки.

Неожиданный ответ заставил парня озадаченно поднять густые темные брови… Тут с площадки донесся возмущенный окрик:

– Шумахер, блин, ты играешь или что?

Парень обернулся на голос, сильным броском послал мяч в толпу игроков и трусцой побежал на площадку, все еще оглядываясь, с заметным сожалением, на удаляющуюся от стадиона Елену… Внезапно он остановился, круто развернулся и крикнул вслед еще не ушедшей из поля зрения женщине:

– Елена! Доброе утро, Елена!

Лена уже стояла у ступенек перехода, ведущего к метро. Она улыбнулась сама себе, секунду подумала, обернулась и все с той же открытой улыбкой помахала симпатичному парню рукой. А потом, прыгая совсем по девчачьи то через одну, то через две ступеньки, спустилась вниз. И без того хорошее настроение почему-то стало просто прекрасным!

А парень на стадионе, до последнего мгновения провожавший глазами ее стройную, как будто четко нарисованную черным на ярком золотисто-синем фоне этого утра фигурку, высоко подпрыгнул, победно вскинув вверх одну руку:

– Йес-с!

И побежал к своим товарищам, на ходу принимая подачу. Его точное попадание в корзину совпало с финальным свистком судьи.

«Хорошее начало дня!» – подумал и он.

Некоторые коллеги Алексея Александровича Найденова утверждали, что аудитория, полная студентов, – это великолепное живое пособие по психологии группы, а может быть – даже модель общества в миниатюре. Возможно, задайся кто-то такой целью, здесь трудновато было бы выделить классы или социальные группы, но уж обозначить психотипы и определить ролевые установки – сколько угодно.

У Найденова же за десять лет работы на факультете журналистики сложилось противоположное впечатление: это студенты наблюдают, классифицируют их, преподавателей, по своим, часто неизвестным науке классам, типам, отрядам да и семействам – чего уж греха таить. И что характерно – ребята себе в этом отчета не отдают ни одной секунды: живут себе и живут, учатся, прогуливают, сдают и заваливают сессии, влюбляются. Кажется, влюбляются, из всего перечисленного, – с наибольшим энтузиазмом.

Вот они сидят, такие разные и все же, как бы ни стремились к обратному, такие похожие: слушают, не слушают, смотрят в окно, мечтают, разгадывают, маскируясь под конспект, японские кроссворды (вон та девочка слева, например), а на задней парте двое тихо и почти незаметно для окружающих целуются за сдвинутыми рюкзачком и сумкой…

Алексей Александрович относился к студентам отнюдь не с исследовательским интересом, он просто любил их. Каждый год с волнением ждал встречи с новыми студентами – античную литературу проходят только на первом курсе. Один зачет, один экзамен – до свидания! А иногда приходилось встречаться еще раз. Не с «хвостистами», двоек он принципиально не ставил, с поступающими в аспирантуру – на предмет пересдачи. Он всегда шел навстречу претендентам и ставил на балл выше уже поставленной когда-то им же оценки, несмотря на то, что вполне отдавал себе отчет: осведомленность студента в «античке» не стала за прошедшие годы глубже.

После звонка он пару минут постоял у стола, улыбаясь то ли своим мыслям, то ли студентам. Потом, скрестив на груди руки, подчеркивая интонацией чеканный ритм гекзаметра, с едва заметной иронией продекламировал:

В аудитории, слегка по случаю чтения стихов притихшей, послышались короткие смешки. Студенты уже немного успели привыкнуть, что симпатичный и импозантный Алексей Александрович всегда слегка «прикалывается», чуть-чуть пародируя общепринятую «профессорскую» манеру поведения.

Выдержав небольшую паузу, он заговорил:

– Эту эпиграмму Пушкин посвятил своему современнику Николаю Ивановичу Гнедичу, выпускнику Московского университетского пансиона, члену Российской академии и библиотекарю Императорской публичной библиотеки, чей блестящий талант и титанический труд приблизили к нам одно из величайших произведений антич ной литературы – «Илиаду» Гомера. Впрочем, справедливости ради, стоит уточнить, что первый ироничный опус Александра Сергеевича на тему перевода вполне компенсируется второй, более известной эпиграммой, – и процитировал, чуть-чуть понизив свой приятный, мягко звучащий в баритональном регистре голос:

– Невозможно не восхищаться переводом Гнедича, даже будучи совершенно равнодушным к творчеству самого Гомера, – продолжил Найденов. – Надеюсь, кто-то из вас уже сегодня может выразить свою солидарность с мнением «солнца русской поэзии», не принимая его слова на веру, а исходя из собственного опыта?

Он выжидающе посмотрел на студентов. По правде говоря, на положительный ответ он не особенно рассчитывал: ни его любимая «Илиада», ни «Одиссея» в школьную программу не входят, а по доброй воле современные школьники читают разве что Пелевина да Сорокина. Наконец, одна из девушек скромно подняла руку.

Алексей Александрович заметил, улыбнулся ей с легким поклоном:

– Рад за милую девушку. Но еще больше рад за вас, друзья мои, – вам предстоит заново открыть для себя эту жемчужину мировой литературы.

Студенты отнюдь не внимали ему – на этот счет он не обольщался. Но также твердо знал: ходят на его лекции по античной литературе без особого отвращения. Найденов оглядел аудиторию с нескрываемой симпатией: множество интересных, умных лиц – озорных, задумчивых, всяких.

Ему нравилось преподавать на журфаке. У журналистов – небольшой набор, на курсе всего пятьдесят человек. Конкурс традиционно серьезный, проходной балл – высокий. В результате – что ни студент, то индивидуальность. И в большинстве своем – действительно творческие личности.

– Особое внимание Гомеру советую уделить не только поклонникам высокой поэзии, но и любителям высокой стипендии, – все в том же, несколько возвышенном стиле сообщил вдруг студентам преподаватель. – На экзамене я всегда задаю дополнительные вопросы по «Илиаде» или «Одиссее» – это мои любимые произведения, мой конек.

– Троянский такой конек… – тут же раздалась реплика с галерки. Многие хмыкнули. «Ага, про коня знают все, ну и слава Богу…» Найденов улыбнулся:

– Браво! – удовлетворенно произнес он. – За чувство юмора я способен накинуть целый балл.

Тот же голос зазвучал снова, с заметным восхищением:

– Уау!

– А вот за «уау» и прочие возгласы и междометия времен палеолита – столько же сбросить…

– Ладно – «аве!» – тут же нашелся «полемист» с галерки.

Все засмеялись, Алексей Александрович тоже:

– А здесь больше любителей античности, чем мне сначала показалось. Ну что ж, я рад. Думаю, мы поладим.

«Конечно, поладим», – повторил Алексей Александрович про себя. Способностью ладить со студентами без «задруживаний» и игры в демократию, или без «панибратства и амикошонства», как выражался декан журфака Александр Федорович Пальчиков, сорокатрехлетний доцент А. А. Найденов славился на весь факультет. И знал об этом.

В редакцию «Доброго утра» Елена шла по длиннющему коридору главного корпуса, здоровалась со знакомыми, мимоходом заглядывала в студии. Остановилась у «шестисотки», в которой шла запись программы о кино «Блоу-ап». Известный тележурналист Сергей Катаев, огромный, бородатый, бронебойно обаятельный автор и ведущий программы, брал интервью у красивой и очень популярной, благодаря ролям в неплохих телесериалах, актрисы. Елена знала, что Сергей хорошо и довольно давно знаком с Ириной Извековой, с интересом и симпатией следил за ее творчеством со студенчества, поэтому артистка охотно откликается на каждое его приглашение на съемку. Ну правда, он со всеми звездами более или менее знаком, но Ирину снимает все равно чаще других. Может быть потому, что Извекова не только узнаваемая, «снимаемая» актриса, но и просто интересный собеседник? Начитанная, интеллигентная, интервью у нее брать – как в большой теннис играть с хорошим партнером.

Лена решила пару минут послушать Сережин разговор с актрисой, подумав при этом: «Может, пригласить ее в „Доброе утро“ гостем в студии? Интересно будет с ней пообщаться, зрители ее знают…»

Смотрела на Катаева и мысленно аплодировала: дружеские отношения на экране Сергей никогда не демонстрирует – никаких «Петька», «Колька», «Танечка», «Ирочка»… Вот и сейчас он говорил с актрисой без намека на фамильярность, уважительно обращаясь на «вы». Ирина, хорошо понимающая правила игры, отвечала «в тон».

– И вот такой еще вопрос, традиционный, почти банальный, но мне, действительно, интересно… Вы совсем недавно в телесериале сыграли интриганку, очень достоверно, впечатляюще. До этого у вас была замечательная роль в мелодраме, такая вы там были верная супруга и добродетельная мать… Отказались, насколько мне известно, от проб на роль Элизы Дулитл… А есть ли какая-то роль, которую вам очень хотелось бы сыграть, даже если это из области чистой фантазии или если она уже сыграна в кино кем-то до вас?

Извекова улыбнулась, подумала какое-то время, поправляя светлую челку.

– Несбыточное что-то? Никто не поставит и никто не утвердит? Наверное, Прекрасную Елену. Да, Елену Троянскую!

Катаев с надежно спрятанной в густой бороде иронической улыбкой продолжал свой любезный допрос:

– Не ожидал, признаться. И чем вам интересен образ этой роковой женщины, античной сердцеедки, так сказать, из-за которой началась длительная кровопролитная война, погибла славная Троя?

Умненькая Ирина, даже почувствовав иронию, сдаваться не хотела:

– Это мужской взгляд на вещи. По-моему, Данте даже поместил Елену в один из кругов своего ада. Я думаю, Елена ни в коем случае не была сердцеедкой. В общем, ни одно слово из… современного лексикона ей не подойдет. А что касается рока? Все, что с ней случилось, было действительно роковым стечением обстоятельств, поэтому мне и интересна ее личная драма. Ее муж, спартанский царь Менелай, был, судя по всему, достойным человеком, и Парис, вероятно, заслуживал ее любви. Пока шла война, Елена не просто повзрослела – она почти состарилась! Я говорю сейчас не с современной позиции, а исходя из античных критериев… Если подсчитать – за тридцать или даже около сорока ей было. Но ни один из мужчин не захотел уступить ее сопернику. Разве это не интересно? Но самое потрясающее, мне кажется, в этой истории то, что война началась из-за любви! Единственная в истории человечества. Если я не ошибаюсь…

Катаев, явно получая удовольствие от разговора, произнес:

– Ну, хорошо… Я думаю, вы и в самом деле смогли бы воплотить на экране этот многогранный образ, но положение дел в нашем кинематографе вам, Ирина, известно не хуже моего, а «Илиада» – это суперколосс, который потянули бы разве что в Голливуде…

Елена пожалела, что не может дослушать их беседу до конца, улыбнулась выпавшему на время из кадра Катаеву, легонько помахала ему рукой и продолжила свой путь, улыбаясь собственным мыслям.

Странно, как-то с запозданием, как цветное фото из «Полароида», проявился в памяти Елены парень со стадиона. Высокий, широкоплечий, красная майка «Найк», мокрая от пота, волосы русые, спутанные… Темные густые брови – порода… А глаза… Серые? Нет, кажется, голубые, с темным ободком вокруг зрачка.

«Господи, да он же красив, как бог, этот утренний мальчишка», – вдруг осенило Елену.

«Утренний мальчик», – повторила она про себя еще раз. И поняла, что ей очень приятно вспоминать, с каким откровенным восхищением он глядел на нее, как обрадовался, узнав, наконец. Елена почувствовала легкое, шаловливое волнение, как в детстве, перед каким-то долгожданным праздником, на который все придут нарядные и обязательно получат подарки.

Проходя мимо зеркальной стены в вестибюле телецентра, она посмотрела на свое отражение, поправила гладко зачесанные темные волосы. А потом подняла руку, имитируя подачу мяча… Хоп! Да, именно так она и сделала утром. И тут же, осторожно оглянувшись, как нашалившая девчонка, не заметил ли кто ее спортивные упражнения, приосанилась и направилась к лифту уже совершенно обычной походкой.

«…с чудесной походкой…»

Скучающий за столом на вахте немолодой милиционер с живым интересом пронаблюдал за маневрами популярной телеведущей…

У Елены и Алексея Александровича редко получалось позавтракать вдвоем: то у нее утренний эфир, то у него первая пара.

А оба очень любили именно утренние часы, проведенные вместе. Алексей утверждал, что без утра, проведенного с Еленой, весь день может пойти наперекосяк. А все почему? Никто не сделал чай, как он любит, – крепкий зеленый, второй залив, с молоком; никто не запек бутерброд, как ему нравится, – с сыром, колбасой и помидорами; никто не рассказал ему на дорожку, что он – любимый муж, что по нему будут скучать весь день и что надо купить ему, наконец, мобильник, потому что до вечера забывается половина из того, что хотелось бы обсудить днем.

А Лена заметила, что если она не позавтракает с Лешей, ей ко всему прочему целый день жутко хочется есть – видимо, от чувства моральной неудовлетворенности. И тогда она без конца пьет кофе, и покупает чипсы, и они с девчонками бегают за пиццей, и она набирает килограммы, как борец сумо…

В длинном халате, с небрежно подколотыми волосами, никуда не торопящаяся Елена плавала по кухне их небольшой квартирки. Алексей, уже почти одетый, только без пиджака, уселся за стол, украдкой читая газету, небрежно подброшенную им только что на стол рядом. Лена автоматическим движением отодвинула газетку подальше, за пределы поля зрения Алексея:

– Я все вижу.

Они отлично понимали друг друга без лишних слов, но борьба с чтением за едой, кажется, уже давно вошла в утреннюю традицию, стала своеобразным ритуалом.

– Я должен быть в курсе.

– Вечером все увидишь по телевизору, а сейчас поешь нормально. Язва, между прочим, это «праздник», который всегда с тобой.

– Язва со мной случилась пять лет назад, теперь все прошло.

– Вот как? Целых пять лет назад? На что ты намекаешь, милый?

Алексей Александрович засмеялся: да, вот уже пять лет, как они вместе. И надо же было этой клятой язве дать о себе знать именно во время их медового месяца!

Медовый месяц пришлось в экстренном порядке перенести – в связи с лечением молодого мужа в стационаре. Зато потом «медовый» период у них явно затянулся – на эти самые пять лет. По крайней мере, за годы, проведенные вместе, они не смогли ни надоесть, ни даже просто буднично привыкнуть друг к другу: на это работала даже разница в ритме жизни – каждому его профессия навязывала свой…

Может быть, как иногда шутил Алексей Александрович, это случилось еще и потому, что его популярная супруга оставила после замужества свою звучную и уже довольно известную в профессиональных и зрительских кругах девичью фамилию Покровская, тем самым как бы закрепив за собой статус невесты навсегда. Лена, не лишенная честолюбия молодая телезвезда, действительно в свое время робко попросила у него об этой уступке, зная, как ревностно относятся мужья к данному вопросу.

А может быть, они по-прежнему ощущали себя едва ли не молодоженами потому, что у них до сих пор не было детей.

По радио звучала музыка, за окном радостно «чирикали» своим приближающимся хозяевам готовые в путь автомобили, по проезжей части все чаще ездили автобусы и троллейбусы. Лена любила шум проснувшегося города – он ее бодрил так же, как и бодрая беззаботная болтовня диджеев с FM-радиостанции.

Она поставила перед Алексеем тарелку с живописным гастрономическим натюрмортом: яичница, два ломтика сыра, большой помидор, разрезанный надвое, пучок петрушки… Даже голову наклонила от удовольствия: красиво вышло.

Алексей с интересом посмотрел на это произведение:

– Ленка, на что похоже?

Уже отвернувшаяся к своей овсянке на плите Лена ответила, взглянув мельком:

– Дед Мороз летом.

Алексей засмеялся:

– Да ну?! Я думал, закат в Сахаре на фоне оазиса. Лена присмотрелась:

– И солнца два? Это что, закат в Сахаре глазами умирающего от жажды? Сейчас чаю налью.

– А где Дед Мороз-то? – продолжал невинно развлекаться Алексей.

Елена взяла вилку как указку:

– Смотри! Глаза, щеки красные, шапочка желтая, борода зеленая – это летний такой Дед Мороз.

Ее супруг пригляделся еще раз – точно! Произнес с уважительной интонацией:

– Кулинар… Дизайнер… Красавица!

И потянулся обнять жену.

Лена засмеялась коротким смешком, с нежностью посмотрела на мужа.

И в эту идиллическую минуту по радио послышался всегда немного смеющийся голос популярного диджея Кости Шанина. В своей обычной несерьезной манере он начал свою любимую игру со слушателями:

– А теперь наш традиционный конкурс «Ша!» от Кости Шанина, это я для тех, кто только что проснулся, и сегодня – от компании «Коти». Давайте отгадывать, если хотите получить в качестве приза портативный набор парфюмерии унисекс… Внимание! Этот человек имеет какое-то отношение к формуле, но не математик, у него есть брат… ему, вообще-то, сам черт не брат… ха-ха-ха… и он, его брат… ха-ха-ха… тоже не математик… Шампанское он не пьет, он вообще, хм, по-моему, не пьет, но вот обливается им довольно часто… В общем, кто этот человек? Назовите его знаменитое, я вам подсказываю, знаменитое имя. Ждем ваши версии по телефону 2-100-900 в течение десяти минут. Поехали…

Зазвучала легкая музыка. Лена какое-то время постояла неподвижно, глядя в одну точку, расположенную примерно возле вентиля газовой плиты.

Не обративший внимание на шанинскую галиматью Алексей спокойно продолжал завтракать, украдкой заглядывая в незаметно подвинутую ближе газету.

– Лен, а чай?

Лена, по-прежнему немного похожая на сомнамбулу, рассеянно выключила огонь под кастрюлькой со своим геркулесом, взяла чайник и медленно налила заварку в стоящую на столе открытую сахарницу до краев.

Алексей, какое-то время зачарованно смотревший на это безобразие, наконец спохватился:

– Лена! Что ты делаешь?

Лена «очнулась» и увидела, что наделала, засмеялась, засуетилась:

– Ой, я сейчас, я просто задумалась.

Алексей удивленно спросил:

– Да над чем, моя хорошая? Над парфюмерией унисекс?

И, чтобы как-то утешить расстроенную своей неловкостью Елену, продолжил эту несерьезную тему:

– Так она тебе не подойдет, унисекс вообще не твой стиль. Унисекс… звучит даже как-то обидно, мне кажется. Секс – он или секс, или… а может, моя родная, ты влюбилась?

И тут произошло то, чего желавший рассмешить жену Алексей Александрович меньше всего ожидал.

Лена внимательно посмотрела на него, а потом села рядом, положила руки на стол перед собой и сказала – просто, как поздоровалась:

– Может быть.

Вмиг переставший улыбаться Алексей посмотрел на жену с интересом и… недоверием, молча.

Лена поправила волосы, как бы собираясь с мыслями, улыбнулась, а потом повторила – удивительно беззаботно:

– Может быть. Ты знаешь, я встретила одного парня…

Ошарашенный этим заявлением Алексей откинулся на спинку стула и стал смотреть на жену с все возрастающей тревогой и ожиданием.

Лена на мгновение «споткнулась» о его прямой и уже совсем не веселый взгляд, но почему-то все же продолжила:

– Понимаешь… ты ведь меня лучше всех понимаешь? Ты не бойся, сейчас я все объясню…

Алексей Александрович произнес – уже окончательно серьезно:

– Лена, а я боюсь.

Она попыталась улыбнуться, было видно, что она уже жалеет о сказанном, но потом, упрямо мотнув головой, все же продолжила:

– Я и видела-то его всего пять минут на вашем стадионе… но, знаешь, вспоминаю уже два дня. Ничего не могу с собой поделать – просто стоит перед глазами, наваждение какое-то! Вспоминаю, как он говорит, как двигается… он похож на щенка – такой грациозный, свободный, смешной!

Алексей опустил подбородок на скрещенные руки, но так и не смог отвести глаз от Лены. А она, улыбаясь – Боже мой! – нежно и мечтательно.

– У него такое лицо! Я видела его пять минут, а оно изменилось сто раз. Глаза? То круглые, как блюдца, детские почти, то… совсем наоборот!

Как бы спохватившись («Господи, что я несу?»), она убрала, наконец, с лица неуместную просветленную улыбку, посмотрела на молчаливого, отодвинувшего и чашку, и тарелку, и газету мужа. Он по-прежнему сохранял видимость спокойствия, но это ему тяжело давалось.

А по радио Шанин уже вовсю дискутировал со слушателями – никто пока не отгадал фамилию гонщика Формулы-1… «Да, эрудиция на нуле…» – автоматически отметила про себя Лена.

Алексей молчал, как стена. Чтобы как-то разрядить обстановку и оправдать свое невинное увлечение, Лена продолжила «объяснительную»:

– Понимаешь, он такой раскованный, легкий… И он так вел себя, что за эти пять минут я… почувствовала себя и красивой женщиной, и совсем юной девушкой, с которой можно познакомиться просто так, на улице, и маленькой девочкой, которая еще играет в мяч и не боится запачкаться или даже разбить коленки.

Алексей, невозмутимо выслушав и этот монолог, ни слова не говоря в ответ, придвинул к себе тарелку и начал сосредоточенно поедать яичницу. Теперь настала очередь Елены удивляться:

– Леша, я лучше тебя понимаю, что это смешно и несерьезно, как вообще все, что я говорю, но может, жевать все же не стоит? Какие-то у тебя перепады в настроении…

Алексей отложил вилку, отрицательно покачал головой и снова принялся за трапезу. Нет, аппетит, судя по всему, пропал. Он посмотрел на жену и заговорил с нарастающим раздражением, которое, видимо, уже не было сил скрывать:

– Перепады? Да нет. Понимаешь, Лена, вот эта яичница – это реально, вилка – это реально, а все, что ты мне сейчас сообщила, поделилась, так сказать… – это… это ужас какой-то!

Он начал заметно нервничать.

– Это бред! Я жую, просто чтобы не свихнуться!

Но жевать, конечно, перестал.

Найденов встал, подошел к окну. Лена сидела все в той же позе.

Алексей Александрович, как видно, собравшись с силами, продолжил:

– Как гром среди ясного неба! Лена!

Он обернулся к жене, присел перед ней на корточки, взял за руки, глянул в лицо:

– Лен, это ведь ты, правда? Ты, моя жена, моя любовь, моя подруга! Ты мне ближе всех на свете! Мне скоро пятьдесят!

Этого перебора Елена стерпеть не смогла:

– Тогда мне скоро – сорок!

– Не за горами! – не сдался ее супруг. – И ты мне вот так, запросто, ничуть не беспокоясь, что я думаю, что я при этом чувствую, рассказываешь про какого-то мальчишку, у которого, видишь ли, глаза, как блюдца, уши, как у щенка, или что там еще… Как его хоть зовут, негодяя?

Лена, улыбнувшись растерянно, ответила:

– Не знаю.

Меньше всего она ожидала от Алексея столь драматической реакции на свое невинное увлечение «утренним мальчиком»… Ну, смех, ирония, в крайнем случае – сарказм! Да нет, посмеялся бы только… Она привыкла делиться со своим мужем всем: проблемами на работе, и переменами в настроении, и прочитанными книгами, и всплывшими внезапно воспоминаниями, и понравившимися песнями, даже снами… Чем этот мальчишка, который так украсил утро понедельника и которого она скорее всего не увидит больше никогда, отличался от сна? Или песенки?

Алексей Александрович, явно не желавший успокоиться, всплеснул руками:

– Нет слов! Ты еще и не знаешь, как его зовут! Здорово! И проливаешь чай мимо кассы!

И тут Лена, как будто спохватившись, выдала еще одну подробность:

– Наверное, ты его знаешь! Он же студент…

Видимо, это была последняя капля. Глаза Алексея округлились, и он удрученно подвел итог:

– О! Как это я упустил… Он же студент! Стыдитесь, Елена Сергеевна!

«Из этой ситуации можно выйти, только выяснив все до конца или переведя все в шутку», – решила для себя Елена Сергеевна и сообщила последнее, что ей было известно о прекрасном «негодяе»:

– Да, его еще позвали ребята из его команды – Шумахер!

И Алексей Александрович действительно засмеялся – от неожиданности:

– Замечательно! Хорошая фамилия, звучная и, что особенно симпатично, – распространенная.

По радио в этот момент послышался ликующий возглас Шанина:

– Наконец-то! Как же можно было та-а-ак долго соображать, друзья мои? Стыдно должно быть, образованные же люди в большинстве своем… Конечно, это Михаэль Шумахер! Вам нравится парфюмерия «Коти» именно в версии унисекс? Отлично… Поздравляю!

Алексей отвесил шутовской поклон в сторону радиоприемника:

– Спасибо! – и вышел из кухни. Елена выскочила следом – ей-то казалось, что конфликт почти исчерпан…

– Алеша!