Сад вечерних туманов Энг Тан Тван

— Пойдемте, мне следует показать вам часть сада.

— Наш чай остынет.

У меня оставалась надежда узнать о его решении, ведь он никак не дал мне понять, что принимает мое предложение.

— Вряд ли в этой части света мы останемся без чая, — едва заметно усмехнулся он, — не так ли?

Он снял со стоявшей у входной двери вешалки для шляп старенький пробковый шлем и повел меня наружу. Мы пошли вдоль края незаполненного пруда. Я заметила, что дно его уже было выложено затвердевшей глиной. В глубине сада тамил-кули укладывал в колесную тачку камни, покрытые грязью и выдранными корнями. «Селамат паги, туан[62]», — приветствовал он Аритомо. Садовник посмотрел на работу кули и, не скрывая раздражения, покачал головой. Тамил едва-едва изъяснялся по-английски, и Аритомо был не в состоянии разъяснить ему в точности, что нужно сделать. Я встала между ними и перевела его приказания на малайский. Аритомо попросил меня передать работнику более подробные указания и выспрашивал его до тех пор, пока не убедился, что тот понял его как следует.

— Все равно он все перепутает, — произнес Аритомо, когда тамил укатил свою тачку.

— Сколько у вас тут работников?

— Когда-то было девять, — ответил Аритомо. — Когда война кончилась, они уехали в Куала-Лумпур. Теперь осталось всего пять, которые работают со мной. У них нет ни интереса, ни способностей к разбивке садов. И, как видите, они не понимают моих указаний.

— Вы тут уже одиннадцать лет, — сказала я, оглядываясь вокруг. — Я думала, за это время можно завершить любой сад.

— Я постоянно кое-что меняю в нем, — прозвучало в ответ. — Солдаты, явившиеся меня забрать, находили удовольствие в том, чтобы порушить мой сад. Долгое время я сомневался: а есть ли смысл восстанавливать его? Не хотел, чтобы толпа солдат снова уничтожила его. Я тянул с восстановлением и взялся за работу лишь несколько месяцев назад.

— Эти изменения… сколько времени займет закончить их?

— По-видимому, еще год. — Аритомо остановился осмотреть росшие рядком цветы геликонии. — Есть кое-какие новые идеи, которые мне хочется осуществить.

— Это что-то долгонько, чтобы просто подправить сад.

— Вот теперь ясно, что знаете вы слишком мало. Камни надо выкопать и переместить. Деревья извлечь и посадить заново. Все должно делаться вручную — все полностью. — Аритомо сломил прутики с низко свисавших ветвей. — Так что, как вы понимаете, ваш заказ я принять не могу.

Я была подавлена горечью разочарования. И в конце концов выговорила:

— Я готова ждать год. Даже два, если будет необходимо.

— Ваше предложение меня не интересует.

Он быстро пошел к большому валуну, возвышавшемуся над живой изгородью. Секунду спустя я последовала за ним. Камень доходил мне до бедер. На его плоской поверхности было полое углубление размером с небольшой тазик для умывания. Вода стекала по бамбуковому лотку, наполняя углубление, прежде чем перелиться по сторонам через край. Рядом с этой природной чашей лежала трубочка из бамбука. Аритомо опустил ее в воду и стал пить, а напившись, передал трубочку мне. Поколебавшись, я взяла ее.

Вода была ледяной, отдавала на вкус мхом и минералами, дождем и туманом. Склонившись, чтобы опустить палочку, я скользнула взглядом по поверхности воды к проему в изгороди, через который в отдалении была видна одинокая горная вершина. Вид был до того неожиданный, до того идеально обрамлен листьями, что я на мгновение замерла. А когда выпрямилась, спокойствие утекло из меня, оставив ощущение утраты.

— Чайный мастер привел в ужас своих учеников, устроив в своем саду живую изгородь, которая закрыла вид на Внутреннее море, — и это составило славу его школе, — заговорила я скорее сама с собой. — Он оставил в изгороди один только проем и поставил перед ним чашу. Всякий пивший из нее должен был склониться и взглянуть на море через этот проем.

— Где вы слышали эту историю?

На какое-то мгновение мне захотелось сказать ему, что это Юн Хонг вычитала в какой-то книжке, но почему-то я поняла, что он мне не поверит.

— Один джап рассказал мне, — произнесла я. — В лагере.

— Солдат?

— Он не был военным. Во всяком случае, я ни разу не видела его в форме. Я так и не поняла, кем он был. Его звали Томинага. Томинага Нобуру. Он рассказал мне эту историю.

Что-то проблеснуло во взгляде Аритомо, скоротечное, как мотылек, бросающийся на пламя свечи. То был первый раз, когда я заметила в нем хоть какой-то намек на неуверенность.

— Я много лет не слышал этого имени, — выговорил он.

— Вы его знаете?

— Чайным мастером был его двоюродный дед. Как, по-вашему, почему он посадил изгородь, чтобы закрыть прекрасный вид?

— Томинага объяснил мне, — сказала я. — Но лишь сейчас, только что, я по-настоящему поняла это: внезапно открывающийся вид воздействует куда сильнее, чем постоянно открытый.

Он изучающе смотрел на меня некоторое время, потом кивнул.

Мы приближались к дому, когда оттуда вышел домоправитель вместе с высоким рыжеватым европейцем.

— Добрый день, мистер Накамура, — произнес рыжеволосый. И перевел взгляд на меня. — А вы, должно быть, Юн Линь. Я Фредерик. — Его выговор отличался от акцента дяди: больше английского. Он, прикинула я, года на два, на три старше меня. — Дядя Магнус прислал меня, чтобы я отвез вас домой. Беспокоится, как бы беды не вышло.

— Что-то случилось? — спросил Аритомо.

— А вы не слышали? Все утро по новостям передают: Верховный комиссар погиб. К-Ты убили его.

Аритомо глянул на меня:

— Вы должны ехать.

У обветшавшей под ветрами и дождями двери главного входа Фредерик, задержавшись, сказал:

— Ах да, мистер Накамура… Магнус просил напомнить вам о своем празднестве. Почему бы вам не поехать с нами? Мы вас подождем.

— У меня здесь есть дело, которое я должен закончить, — сказал Аритомо.

Он откинул щеколду и открыл дверь. Я резко развернулась в двери, позволив Фредерику протиснуться мимо меня к припаркованному через дорогу «Лендроверу». Аритомо отдал мне поклон, но я поклоном не ответила: слишком уж много воспоминаний о временах, когда я была обязана кланяться японцам, о том, как получала оплеухи, если кланялась недостаточно быстро или низко.

Я уже открыла было рот, однако Аритомо покачал головой. Я прошла через дверной проем, потом оглянулась и посмотрела на него. Он еще раз поклонился мне и закрыл деревянную дверь. Я стояла, застыв, еще мгновение, не сводя с нее глаз. И услышала, как звякнула, упав, щеколда и ключ повернулся в замке.

Глава 5

Каждому ребенку хочется иметь сказочного, не из нашей жизни, дядюшку, а поскольку у меня такого не было, то объектом моих грез стал Магнус Преториус, даром, что в моей подростковой жизни он если и появлялся, то как-то смутно. Познания свои о нем я почерпнула из рассказов моих родителей и из того, что они оставляли невысказанным — я подбирала обломанные ростки разговоров, когда они мне попадались, — а еще из того, что сам Магнус рассказал потом, когда мне повезло узнать его получше.

Добравшись в 1905 году из Кейптауна в Куала-Лумпур, Магнус работал помощником управляющего на одной из каучуковых плантаций семейства Гатри в Ипохе. Ему нравилось рассказывать людям, как он получил работу: ведший собеседование выяснил, что Магнус умеет играть в раггер[63]. Только поэтому. Как раз в то время он и подружился с моим отцом. Они занялись бизнесом вместе, приобрели каучуковую плантацию, а со временем — и еще несколько.

Плантаторы, чьи угодья находились в глубинке, жили в окружении каучука, ближайший сосед-европеец обычно обитал не менее чем милях в двадцати[64], а то и побольше. Девочкой, живя на Пенанге, я слышала истории о плантаторах, которые упивались до смерти или умирали от змеиного укуса, либо от малярии, либо еще от каких-то тропических болезней. Втиснутый в четкие нескончаемые ряды каучуковых деревьев, Магнус возненавидел такую жизнь и занялся поисками поприща получше. Как-то на выходных он, будучи в Ипохе, сидел за выпивкой в баре «ФМШ»[65] и услышал, что какой-то чиновник рассказывает о плато на высоте трех тысяч футов[66] на горном хребте Титивангса. Чиновник проболтался о планах превратить его в административный правительственный центр и горный курорт для высокопоставленных малайских государственных служащих.

Магнус, который, было дело, когда-то забирался на одну из гор в тех местах, сразу же понял, какие возможности кроются в этих планах. Неделю спустя он приобрел у правительства концессию на шестьсот акров[67] земли в нагорье. Он продал акции всех своих каучуковых плантаций моему отцу перед самой Великой депрессией — это был поступок, который отец вечно будет вменять ему в вину.

Геодезист на службе правительства, Уильям Камерон, составил карту этого нагорья в 1885 году. Он на слонах переваливал бесконечно открывавшиеся туманные вершины и долины, пока вел съемку хребтов, чтобы проложить на карте границу между Пахангом и Пераком. «Как Ганнибал, переходящий через Альпы», — частенько слышала я, живя в Маджубе, фразу, повторяемую Магнусом своим гостям.

С холмов Цейлона Магнус привез семена и саженцы чая. Из Южной Индии морем были доставлены рабочие для расчистки джунглей. За четыре-пять лет скаты и склоны холмов на его плантации покрылись чайными кустами. В конце концов от беспрестанного ощипывания у чайных деревьев прекратился рост, как у деревцев бонсая, которые культивировались поколениями японской знати. Через несколько лет после того, как Магнус разбил плантацию, на Камеронском нагорье появились еще две (недружественные) чайные плантации, но к тому времени товарная марка «Маджуба» уже укоренилась в Малайе.

Это был единственный сорт чая, который мой отец запрещал держать у нас дома.

Во время короткого обратного пути до Дома Маджубы Фредерик пытался вовлечь меня в беседу, однако мои мысли постоянно возвращались к Аритомо и моей неудаче: я не смогла убедить его устроить для меня сад. Глядя в окошко, я видела разбитые террасами склоны овощных ферм за пределами Маджубы или редкие бунгало, мимо которых мы проезжали. И только когда гурка в Доме Маджубы открыл нам ворота, я заметила стоявшие на подъездной дороге машины.

— Что тут происходит?

— Braais[68] Магнуса. Он их устраивает каждую субботу, — объяснил Фредерик. — Начинается в одиннадцать утра и обычно длится до семи-восьми вечера. Вам очень понравится.

Я смутно припомнила, что накануне Магнус говорит мне что-то про браай, только я напрочь забыла об этом.

В коридоре рядом с кухней мы едва не столкнулись с Эмили, спешившей куда-то с противнем, уставленным чем-то странным, блестящим, округлым и в трубочку.

— Ай-йох[69], мы так переволновались за тебя, лах, — укоряла она меня. — Все уже собрались там, — она указала подбородком на лужайку позади дома. — Иди к ним. Нет, не ты, Фредерик! Ты пойдешь мне помогать. А ты неси это Магнусу, — и она сунула мне противень.

Тут я разглядела блестящие странные штучки: это оказались уложенные в круговую спираль сырые колбаски, с дюйм толщиной и фута полтора длиной[70] каждая.

На террасе позади дома собрались человек пятнадцать-двадцать — китайцы, малайцы и европейцы вперемешку. Одни расположились в плетеных креслах, другие, стоя маленькими группками, беседовали, держа в руках бокалы и стаканы. День был яркий и безветренный, а вот атмосфера — мрачная. Какая-то женщина рассмеялась, тут же осеклась и оглянулась по сторонам. Тарелки с приборами и блюда с едой занимали длинный стол в конце террасы. Угощения, приправленные карри, доходили на медленном огне в духовках на древесном угле, а солнечные зайчики подмигивали с боков бутылок пива, установленных на лед. В тени камфарового дерева Магнус бдительно следил за подобием мангала, изготовленного из старой масляной бочки, разрезанной пополам по длине и уложенной на козлы. Риджбеки бездельничали у его ног, потягиваясь и поглядывая на меня, пока я подходила к их хозяину.

— А-а! Нашлась наконец-то! — воскликнул Магнус. — Так и понял, что ты в Югири, когда ты завтракать не явилась.

— Никогда не видела, чтоб такое в морозилке хранилось, — сказала я, вручая ему противень.

— Boerewors[71]. Я сам их сделал.

— Вид у них такой, что Бруллокс с Биттергалем к ним вряд ли притронулись бы, — заметила я. Собаки вскинулись, услышав свои имена, заколотили хвостами по траве.

— Sies![72] — воскликнул с гримасой на лице Магнус. — Поставь их на браай. Скоро сама увидишь, что это за lekker[73].

Колбаски были посыпаны кориандром и еще какими-то приправами, назвать которые Магнус отказался:

— Это рецепт моей оuma[74].

Когда все это стало поджариваться на угольях, аромат пошел чудеснейший, и я вдруг вспомнила, что, не считая чая, который пила с Аритомо, я за все утро ничего не ела.

— Прежде чем ты решишь, будто я проявляю неуважение, — Магнус указал бутылкой пива на собравшихся на лужайке людей, — скажу: к тому времени, когда мы узнали о гибели Гарни, было уже слишком поздно отменять. — Он сделал очередной добрый глоток пива. — Ты получила, чего хотела, от Аритомо?

— Он мне дал от ворот поворот.

— Ag, стыдно. Все равно оставайся здесь. На сколько душе твоей будет угодно. Один воздух тебе невесть сколько пользы принесет. — Магнус взглядом поискал кого-то в толпе. — Фредерик ему напомнил про браай?

— Да, но он занят каким-то делом, — сказала я.

Магнус взял металлические щипцы. Я спросила:

— Его преследовали после того, как Оккупация закончилась?

— Антияпонские партизаны? — Магнус отер рот рукой. — Конечно же, нет.

— Он рассказал мне, как его арестовали.

— Ну, бриты могли пришить ему что угодно, — ответил Магнус. — И я поручился за него.

Он перевернул boerewors, и жир закапал на угли, вознеся клуб ароматного дыма.

— Аритомо добился, чтобы нас в лагеря не сажали. Во время войны был такой момент, когда у него работали больше тридцати человек. Все они — и их семьи — пережили войну.

— Моей семье надо было бы тоже приехать сюда и переждать войну.

Магнус замер, перестав передвигать колбаски по решетке, и взглянул на меня:

— За много недель до того, как джапы напали, я предложил твоему отцу привезти вас всех сюда.

Я вытаращилась на него:

— Он никогда ничего об этом не говорил.

— Ему стоило бы приехать. Жаль, что не послушался меня.

Шум, который доносился от компании гостей позади меня, казалось, отступил далеко-далеко. Меня вдруг охватила ярость из-за упрямой гордыни моего отца. Магнус был прав: тогда все было бы по-другому. Меня не изуродовали бы, моя мать не растеряла бы разум, а Юн Хонг была бы жива.

— А вы заранее знали, что японцы нападут на нас? — спросила я, пристально глядя на него.

— Любой и с половинкой мозгов, глядя на карту, сообразил бы это, — ответил Магнус. — Китай слишком велик, такой кус Японии не проглотить, она только и способна, что с краешков пообгрызать. Зато эти сравнительно небольшие территории в морях Тихого океана — лакомая и легкая пожива.

Подошел Фредерик еще с одним подносом: этот был заполнен бараньими отбивными.

— Купи осла, — обратился к нему Магнус.

— Что купить? — я подумала, что ослышалась.

— Пытаюсь заставить вот этого молодого человека побольше говорить на африкаанс, — стал разъяснять Магнус. — Он так долго путался с англичанами, что забыл свой собственный язык. Расскажи ей, что это значит.

— Английское «купи осла» соответствует «baie dankie» на африкаанс, — разложил мне все по буквам Фредерик. — А значит это — «спасибо». Я еще и уроки малайского брал, — добавил он. — Даже забавно, как много общих слов у этих языков — pisang, piring. pondok[75].

— Это пошло от рабов, завезенных с Явы на Мыс, — сказал Магнус.

Он вылил свое пиво на уголья и позвал нас обоих за собой. Стал представлять нас гостям. Несмотря на прохладу, ощутимую на воздухе, я единственная была в перчатках.

— Знакомьтесь, — подвел нас Магнус, — это Малколм. Он — Покровитель Аборигенов. Следите за тем, чту вы говорите, когда он поблизости: этот человек говорит по-малайски и по-китайски, причем и на кантонском, и на мандаринском, и на фуцзяньском диалектах.

— Малколм Тумз, — тепло улыбнулся мужчина. Ему было ближе к пятидесяти, лицо бесхитростно-простодушное, оно мне сразу понравилось. Такое лицо, наверное, помогало ему в его работе — заботиться о благосостоянии оранг-асли[76].

— Личность отнюдь не замогильная, — шепнул мне Фредерик, — невзирая на фамилию[77].

Мы наложили себе на тарелки по горке всякой еды со стола и уже собирались приступить к ее поглощению, но вдруг Тумз попросил всех встать в кружок. Магнус поджал губы, но промолчал. Мы закрыли глаза на минуту молчания в память о Верховном комиссаре. Только теперь вся очевидность смерти Гарни с очевидностью дошла до меня. Несмотря на заверения, которыми тешило нас правительство, дела шли все хуже.

— Ну, как boerewors? — спросил Магнус, как только все расселись и принялись за еду.

— На вкус они куда лучше, чем на вид, — я прожевала, проглотила и спросила: — Как погиб Гарни?

— Террористы устроили засаду на его машину и застрелили его. Вчера днем, на дороге к горе Фрэзера. Они явно отдохнуть ехали, он и его жена. В окружении вооруженного конвоя.

— И все же их убили, — заметил Джафар Хамид, владелец гостиницы «Вид на озеро» в Танах-Рате. Он подвинул свой стул поближе к нам.

— Почему кровавые вести утаивали до сегодняшнего дня? — спросил Магнус.

— Нынче все новости проходят цензуру, — сказала я. — Только уж теперь-то… едва ли где в мире отыщется радиостанция, не рассказывающая в эфире о том, что произошло. Должно быть, он был уже мертв, когда вы везли меня сюда с вокзала. Вот почему на дороге было такое множество армейских машин.

— Это возможно… — тихо произнес Тумз. — Прямо успех красных. Боюсь, они напляшутся и напоются вечерком в джунглях.

— А жена Гарни? — спросила я, глядя на Магнуса.

— По радио сказали, что сначала К-Ты принялись палить по машине в лоб. Гарни вывалился из машины и пошел в сторону от нее.

— Какое безрассудство с его стороны, — высказалась одна из женщин-европеек.

Магнус строго ответил:

— Он отвлекал огонь от жены, Сара.

— Бедная женщина… — вздохнула Эмили.

Магнус сжал плечо жены.

— Думаю, нам на пользу будет снова пересмотреть наши меры безопасности и внести кое-какие предложения по их улучшению.

— Не так-то много мы можем, верно? — сказал мужчина средних лет. Чуть раньше он представился мне как Пол Кроуфорд, сообщив, что владеет клубничной фермой в Танах-Рате и что сейчас он — бездетный вдовец. — Мы обнесли наши дома заборами, обучили наших работников нести караул и создали в кампонгах[78] «домашнюю гвардию». Однако мы до сих пор дожидаемся присылки особоуполномоченного констебля, о котором просили. Когда война закончилась, я надеялась, что больше никогда не испытаю ничего подобного. Но вот она я — в самом пекле еще одной войны.

— Те немногие недели после того, как джапы сдались, — заговорила Эмили, — мы только и слышали что о коммунистах, убивающих малайцев в их кампонгах, и о малайцах, вымещающих злобу на китайцах. От этого делалось страшно.

— Китайские скваттеры[79], с которыми я говорил, — заметил Тумз, — до сих пор уверены, что победили джапов именно коммунисты.

— Я и недели не пробыл в Малайе, — отозвался Фредерик, — как один солдат заявил мне, что он был в первом отряде войск, вернувшихся, чтобы взять власть в стране. Он считал, что войну выиграли коммунисты. Каждый городок, через который проезжала его часть, был сплошь украшен флагами и плакатами, прославлявшими победу коммунистов над джапами.

— Малайя, Малайя, — забурчал Хамид. — А никому из вас не кажется странным, что то, что вы, англичане, беспечно именуете «Малайей»… моя земля и воздух, моя родина… до недавнего времени официально и не существовала?

— Это и моя родина тоже, енчик[80] Хамид, — сказала я.

— Вы оранг-китайцы, вы все — потомки иммигрантов, — резко возразил Хамид. — Вы всегда будете приверженцами Китая.

— Это чушь, — парировала я.

— Ах, извините. Вы ведь проливная китаянка, верно? Того хуже! Не счесть, сколько вас почитают своей родиной Англию — место, какое мало кто из вас и видел-то когда-нибудь!

Хамид бухнул себя в грудь кулаком:

— Мы, малайцы, — истинные сыны этой земли, бумипутра[81]. — Он окинул взором всех вокруг. — Ни один из вас здесь не может называться так.

— Прошу вас, Хамид, лах, — сказала Эмили.

— Старые государства умирают, Хамид, — сказала я, с трудом сдерживая гнев, — и рождаются новые. Не имеет значения, откуда прибыли чьи-то предки. Вы можете утверждать… с абсолютной точностью… что один из ваших далеких предков не приплыл из Сиама, с Явы, из Ачеха[82] или с островов Зондского пролива?

— Вы что имели в виду, говоря, что Малайя существует лишь с недавних пор? — заговорил Питер Бойд, помощник управляющего каучуковой плантацией. Он всего несколько недель как приехал из Лондона, чтобы занять место своего предшественника, убитого К-Тами.

— Это всегда было удобным названием для сшитой из лоскутков совокупности территорий, над которыми британцы установили контроль, — пояснила я, не дав Хамиду ответить. — Сначала были Федерированные Малайские Штаты на западном побережье, каждый из которых возглавлялся губернатором. — Меня потрясло, что подобное невежество все еще распространено среди европейцев, которых присылали управлять Малайей. Что ж удивляться, что малайцам это надоело и они пожелали выдворить мат-селлехов[83]

— Затем Нефедерированные Малайские Штаты, — продолжила я, — которыми правили султаны с помощью британских советников. А потом появились Проливные Поселения — Малакка, Пенанг и Сингапур.

— И все украдены у нас, малайцев, — вставил Хамид.

— Которые были слишком ленивы, чтобы хоть как-то противостоять этому, — вмешалась Эмили. — Вам хорошо известно, Хамид, что это мы, китайцы, создали оловянную промышленность. Мы основали города, и мы развили торговлю. Куала-Лумпур был основан китайцем! Не притворяйтесь, будто вы не знали этого.

— Ха! Мы слишком умны и не желаем проводить свои дни, рабски горбатясь на мат-селлехов в рудниках и шахтах, не то что вы, оранг-китайцы, — Хамид вытянул руку с тарелкой и подался вперед: — Эх, Эмили, лучше положите-ка мне еще своей белачаны[84], пожалуйста.

Открытие олова в долине реки Кинта в восемнадцатом веке вынудило британцев кораблями везти связанных договором об ученичестве кули из Южного Китая для работы на шахтах, поскольку малайцы предпочитали оставаться в своих кампонгах и возделывать свои собственные поля. Китайские иммигранты приезжали с намерением вернуться к себе на родину после того, как накопят денег. Многие, впрочем, остались, не желая менять размеренную жизнь в британской колонии на войны и беспорядки в Китае. Они создали семьи и состояния на Пенанге, в Ипохе и Куала-Лумпуре и открыли путь для еще большего числа своих соотечественников из южных портов Китая. Скоро эти иммигранты стали частью Малайи. Я никогда не удивлялась этому, как никогда не считала странным, что и мне довелось родиться под дождливыми небесами экватора, что, едва раскрыв рот, я вдохнула в себя влажный жаркий воздух тропиков, сразу и навсегда почувствовав, что я — у себя дома.

Магнус потер кулаком свой единственный здоровый глаз и сказал:

— Помню, пару лет назад сидел я у себя в кабинете, слушал вечерние новости. Услышанное повергало в отчаяние. — Он обернулся к Кроуфорду и Тумзу. — Ваш мистер Эттли[85] дал официальное признание правительству этого парня, Мао, в Китае в то время, когда коммунисты каждый месяц убивали нас в Малайе сотнями.

— Не забывайте, что у нас на носу, через пару недель, выборы, — заметил Кроуфорд. — Мы вполне можем вернуть Уинстона.

Магнус просто поморщился: его гримаса лучше слов говорила, насколько такая перспектива его не вдохновляет.

— Если вы преуспеете, — сказал Фредерик, — то ваш Уинстон унаследует Мао в этой части света и Мау-Мау[86] в Африке.

— Ты говоришь ужасные вещи, лах, — произнесла Эмили, прикрывая ладошкой смеющийся рот.

— То, о чем только что говорила Юн Линь, об умирании старых государств… что ж, она права, — сказал Магнус. — Нет ни одной страны старее Китая, а посмотрите-ка на него нынче! Новое имя и новый император.

— Император Мао? — произнес Фредерик.

— Во всем, кроме имени.

— Ради всего святого, — вмешалась Эмили. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом, идет? Кто-нибудь читал эту новую книжку этой Хан Суин[87]? Знаете, она была здесь с визитом в прошлом году. Эй, Молли, это правда, что по ней фильм собираются снимать? С Уильямом Холденом?..[88]

Обед завершался, когда один из слуг вышел из дома и что-то прошептал Магнусу. Тот встал со своего места и через кухню пошел в дом. Риджбеки на мягких лапах последовали за ним. Когда через несколько минут Магнус вернулся к нам, вид у него был обеспокоенный.

— Позвонил один из моих помощников, — сказал он, обводя взглядом всех нас. — Час назад К-Ты сожгли дотла деревню скваттеров в Танах-Рате. Старосту изрубили в куски парангом[89]. Его жену и дочерей заставили смотреть на это. Я вовсе не стараюсь выпроводить вас, но шестичасовой комендантский час введен и уже действует.

Енчик Хамид вскочил на ноги, крошки так и полетели у него с колен:

— Аламак![90] У меня жена одна в доме.

Остальные тоже вскочили, и я поняла, что убийство Верховного комиссара перепугало людей больше, чем они хотели показать. Магнус с Эмили пошли провожать гостей к выходу, а я осталась в саду. Прошла мимо статуй двух сестер и остановилась у низкой каменной балюстрады, облокотившись о нее. Внизу, на террасе, располагался надлежаще строгий садик, по газону которого опавшие дубовые листья разлетелись, как кусочки незавершенной мозаики. Один павлин гнался за другим по траве, и перья их хвостов сгребали, вороша, листья. На газоне благоухал розовый сад, кусты которого были посажены по спирали.

Поначалу я подумала, что долетавший шум производит какой-нибудь грузовик, одолевавший крутой подъем дороги где-то за соседним хребтом. С каждой секундой рокот становился все громче, взорвавшись пробравшим до костей ревом самолета, пролетевшего над Домом Маджубы и ушедшего на круг над чайными полями.

— «Дакота», — определил Фредерик, выходя из дома, чтобы присоединиться ко мне.

Дверца в хвосте самолета открылась, из нее выползло какое-то коричневое облачко и мгновение спустя рассыпалось на мелкие кусочки. На секунду мне показалось, что самолет разваливается, с него словно стала облетать чешуя.

— Что это? — спросила я.

— Охранные пропуска и уведомления, призывающие К-Тов сдаваться, — объяснил Фредерик. — Магнус говорит — адова работа очищать от них кусты, когда ветер относит все это на чай. Кули сокрушаются горше горького.

«Дакота» полетела за холм, шум от нее постепенно стихал. Листочки бумаги вихрем полетели к дому. Я отошла в дальний конец газона и поймала одну листовку в воздухе. Я слышала об этих уведомлениях, распространявшихся Управлением психологической обработки противника, но сих пор ни одного не видела. На листовке бок о бок помещались две фотографии. На первой был изображен бандит в момент сдачи: костлявый, дурно питающийся, одетый в тряпье, на лице одни только скулы да торчащие зубы остались. «Товарищи, меня зовут Чон Ка Хенг. Когда-то я входил в Четвертый Джохорский полк», — прочла я вслух. На второй фотографии был снят тот же мужчина: улыбающийся и хорошо накормленный; одетый в ослепительно-белую рубашку и черные, отлично отутюженные брюки, он походил на мелкого чиновника; одной рукой он обнимал за талию невзрачную, но улыбающуюся молодую китаянку. «Правительство отнеслось ко мне по-хорошему, поскольку я сдался в плен. Призываю вас подумать о своей семье, о своем отце и своей матери, которым очень не хватает вас. Кончайте свою борьбу и возвращайтесь к людям, которым вы нужны». Обещания амнистии и вознаграждения были повторены на малайском, китайском и тамильском языках. Бумага была тонкой и светло-коричневой, будто вымокла за ночь в остатках чая.

— Странный выбор цвета, — заметила я.

— Это умышленно. Вызовет больше доверия у бандита, когда он такую листовку поднимет. — Фредерик откашлялся. — Магнус позволяет мне пользоваться одним из бунгало. Оно на другой стороне плантации.

И добавил, помолчав:

— Пойдемте выпьем?

— Уже комендантский час.

— Мы же в пределах плантации.

— Не сегодня, Фредерик, — сказала я, комкая в руке листовку. — А вам — спасибо за то, что отвезли меня сегодня утром.

Боль занялась в левой руке, когда я вернулась в спальню, временами ее ноющее подергивание шло в такт пульсу. Ярость, вызванная отказом Аритомо, притихшая на время вечеринки, вновь дала о себе знать. Вот ведь наглость у человека: заставить меня проделать путь от самого К-Л только для того, чтобы столь поспешно отвергнуть мое предложение, даже всерьез не обдумав его! Чертов джап. Чертов, чертов джап-кровосос!

Выдвинув ящик у тумбочки рядом с кроватью, я достала свой дневник. Он был тяжелый — распух от газетных вырезок, которые я в него вклеивала. Перебирала странички, по сути, не глядя на них: то, что содержалось в дневнике, я знала наизусть. Еще когда я работала помощником научного сотрудника на процессах по военным преступлениям, я собирала газетные отчеты о таких же процессах в Токио и других странах, которые захватили японцы. Я близко к сердцу принимала обвинения, которые вменялись в вину японским офицерам, но все равно регулярно перечитывала вырезки, хотя давным-давно смирилась с тем, что в них не было ни знакомого мне имени, ни знакомого лица на фотографии. Нигде не попалось упоминание о лагере, куда я была заключена.

Между страниц в конце дневника торчал бледно-голубой конверт, адрес на котором был написан по-японски и по-английски. Я взяла его — он был легок, как листик дерева. Конвертом была заложена страница, куда я занесла свой последний разговор с осужденным военным преступником, произошедший за неделю до моего отъезда в Кембридж. Я вспомнила про обещание, которое дала тому человеку, обещание отправить его письмо по почте.

Потихоньку левая рука перестала ныть. Но боль еще вернется.

Откуда-то слабо доносились голоса слуг, остававшихся в доме. Один из павлинов протяжно звал самку. Я вложила конверт обратно между страниц, закрыла дневник и пошла на террасу.

Долго стояла там, глядя в сторону Югири. Стояла до тех пор, пока вечер не затопил подошвы холмов в долинах и сад Аритомо не пропал из виду.

Глава 6

Убийство Верховного комиссара вынудило Магнуса с Фредериком самим взяться за руководство ремонтом защищавшей дом ограды. Рабочие установили пару прожекторов, развернутых вовне. Услышав от кого-то в гольф-клубе Танах-Раты о том, что случилось в Ипохе, где управляющему каучуковой плантацией К-Ты швырнули ручную гранату в окно столовой, когда там обедало все семейство, Магнус решил затянуть окна тонкой проволочной сеткой.

— Эмили говорила, что ты еще не видела наш медпункт, — заметил Магнус, когда я помогала ему прибивать кусок сетки поверх окон в моей спальне. От сетки в комнате сделалось мрачно, и я включила свет. Прошло уже два дня после того, как Аритомо выпроводил меня восвояси, но я все еще была возмущена этим.

— Поезжай, взгляни, — продолжил Магнус. — У нас в прошлом году медсестра уволилась: заявила, что работать тут слишком опасно. Эмили решила заняться медпунктом сама. Она, видишь ли, выучилась на медсестру еще до того, как свет в окошке увидела и вышла за меня.

В лечебницу мне не хотелось, но я понимала: надо. Хотя бы для того только, чтоб уважить Эмили. Пройти до побеленного бунгало от жилищ рабочих было недалеко. Когда я вошла в приемную, мужчина-тамил, сидевший, сгорбившись, на стуле, осклабился. Эмили находилась за низкой конторкой и беззвучно шевелила губами, отсчитывая пилюли, которые отправляла в пузырек. В открытую дверь я разглядела палату с двумя койками, разделенными перегородкой. С одной койки торчали босые женские ноги.

— Это Лечуми, — сказала Эмили, взглянув на меня.

— Укушенная змеей.

Эмили склонила голову набок.

— Ах, ну да, это ж было в вечер, когда ты приехала. Сейчас у нее все хорошо. Доктор Йео сделал ей укол. Маньям, эй, Маньям! Амбил убат![91]

Сидевший на стуле тамил встал, подошел и взял у нее пузырек с пилюлями. Эмили заставила его повторить по-малайски предписания по дозировке и только после этого отпустила. Вновь повернувшись ко мне, кивнула на сложенные в углу коробки с медикаментами:

— Вот, сегодня прислали. Я побольше заказала на тот случай, если К-Ты нападут на нас, — она покачала головой. — В том, что Гарни убили они, есть своя ирония, верно?

— Как это?

— Этот человек свою задницу не мог оторвать от кресла целыми днями после того, как К-Ты напали на плантацию в Сунгай-Сипуте. И ничего не делал.

— Он все же объявил о введении чрезвычайного положения по всему государству.

— Только потому, что плантаторы заставили его пойти на это. Магнус здесь у всех до единого подписи собрал под петицией. Вы, живущие в больших городах… — она иронично хмыкнула, — вы даже понимаете, что идет война.

В ее обвинениях была доля истины.

— Одно меня радует, — прибавила она, — по крайней мере Магнус больше не будет по субботам попусту бегать по горам со своими приятелями.

— А что они делают? На кабанов охотятся?

— Ты разве не слышала этих россказней? Говорят, что перед капитуляцией джапы в Танах-Рате упрятали где-то в горах кучу золотых слитков.

— Наверняка это просто слухи.

— Они же как школьники, лах, ищут запрятанное сокровище. Меня спроси, так я думаю, что им просто нравится быть подальше от своих жен.

Эмили открыла шкаф и принялась укладывать в него коробки с гигиеническими салфетками. Махнув коробкой в мою сторону, заметила:

— Надеюсь, ты не считаешь, что я лезу не в свои дела, потому как я вовсе не лезу. Но меня всегда любопытство разбирало: как же ты вот без этого (она кивнула на коробки) обходилась, когда в заключении была?

— У многих из нас прекратились менструации.

— Такое случается. Ужасные условия, еды не хватает.

— Даже после того, как я освободилась, месяца два-три не было. А потом, в один прекрасный день, когда я в конторе сидела, она опять явилась, нежданно-негаданно.

Помню, я была застигнута врасплох, пришлось попросить свою секретаршу хоть как-то помочь. И помню, как же легко стало после этого. Смогла наконец-то прочувствовать: война воистину кончилась. Мое тело могло вновь свободно вернуться к его естественным ритмам.

От запаха дезинфекции в медпункте я почувствовала приближение тошноты, должно быть, это стало очень заметно, потому как Эмили забеспокоилась и спросила:

— Тебе дать тигрового бальзама или нет?

— Это место, запахи… напоминают мне о госпиталях.

— Саянг[92], — произнесла она, сокрушенно качая головой, — а я-то надеялась, что ты сможешь тут помочь.

— Я тут вообще недолго задержусь.

Я вышла из медпункта, радуясь возможности снова побыть на солнышке и свежем воздухе. Вернувшись в Дом Маджубы, нашла у себя на туалетном столике свернутые в рулон бумаги: планы и фотографии, оставленные в Югири, чтоб Аритомо мог с ними ознакомиться.

Созывавшая рабочих сирена уже затихала, когда на следующее утро я вышла из дома. Стояла возле гаража, терла ладошкой о ладошку. Мир вокруг был серым и промозглым. Минуту спустя до меня донесся размеренный хруст гравия, потом из тумана появился Магнус, а следом за ним и риджбеки. Накануне вечером я попросила его показать мне плантацию, но все равно он, похоже, изумился, увидев меня.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Тайны египетских гробниц, мистические проклятия фараонов, несущие смерть, до сегодняшнего дня будора...
С этой книгой отличный улов гарантирован!Множество полезных рекомендаций по приманиванию и ловле рыб...
Эта книга – приглашение к путешествию. Эти путешествия совсем не обязательно сопряжены с дальними по...
Корабль пришельцев, обладающий невероятной способностью превращать любое материальное тело в губител...
Эта книга родилась из киносценария, написанного Юлией Лешко для 12-серийного телефильма «Ой, ма-мо-ч...
Борис Бабкин хорошо знает то, о чем пишет: колымский край знаком ему не понаслышке. Можно не сомнева...