Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия
Вася смягчился:
– Ну ладно уже. Пойду завтра в деканат, спасибо скажу грымзе. Фрезий принесу.
Обнял Лену покрепче, двумя руками:
– А кто у нас будет, что говорят?
Ленка засмеялась счастливым застенчивым смехом:
– А он все время попой поворачивается. Не разобрать.
Возвращаясь с практических занятий в предродовой палате по коридору отделения, интерн Саша Сосновский резко затормозил: мамочка, показавшаяся ему смутно знакомой, самостоятельно взвешивалась на весах, озабоченно передвигая гирьки. Саша окликнул ее осторожно.
– Катя!
Катя Молчан на весах обернулась на голос парня в белом халате. И заулыбалась:
– Приве-ет! Сосновский, ты, Сашка?… Ой, тебя не узнать! Стрижка!.. Какой серьезный! Чего в халате? Навещаешь кого-то?
Сосновский солидно поправил халат, достал из кармана трубку для прослушивания плода, выразительно продемонстрировал ее Кате:
– Я тут интернатуру прохожу, у Бобровского.
Катя спустилась с весов, несколько недоверчиво, новыми глазами осмотрев интерна:
– Да ладно… Ты – врач? Да еще гинеколог? Не шутишь? Кто бы сказал, не поверила бы! Как ты в медицинский поступил, у тебя же по химии твердая «пятерка» была: то «тройка», то «двойка»… Помнишь, как ты химичке сказал:
«Маргарита Ивановна, три плюс два – в сумме пять. Поставьте в аттестат…»
Саша смущенно потер нос:
– Да Марганцовка мне по поведению двойки ставила, а не по химии. Не могла понять, что у меня научный склад ума!
Катя вспомнила и засмеялась:
– Ну да, Марганцовка… А как вы золотое перо из ее любимого «паркера» сперли для эксперимента, помнишь?
Сосновский махнул рукой:
– Сама виновата: сказала, что «царская водка» золото растворяет. Что перо? – увлекся воспоминаниями Саша. – Ха! Мы еще и водку в школу принесли. «Императорскую». Кто ж знал, что для этого кислота нужна? И «паркер» левый был, и водка оказалась паленая… Эксперимент не удался.
Посмеялись…
– Вообще-то свою пятерку по химии на экзамене я получила только благодаря тебе. У тебя такие шпоры были классные… – вдруг сказала Катя.
Сашка приосанился:
– О, помнишь, значит! Один раз помог – и еще помогу. Родишь на пятерку!
Катя засмеялась:
– Во-первых, сейчас в школе десятибалльная система. Во-вторых, я к тебе рожать не пойду! Ни за что!
Сосновский немножко обиделся и в тон сказал:
– Это еще почему?! Во-первых, я в институте химию как-нибудь наверстал. Во-вторых, я принимал уже роды. У меня самая лучшая статистика в группе. То есть сам Бобровский меня хвалит, а ты не доверяешь?
Катя не сдавалась:
– Могу себе представить встречу одноклассников. О, привет! А вы знаете, как Катька Троянович рожала!? Щас расскажу…
Сосновский покровительственно положил ей руку на плечо:
– Ну, здесь ты, Катенька, не права! Я же врач. Клятву Гиппократа давал!
И звучно произнес нечто непередаваемое на латыни…
Катя изумленно-уважительно вняла непонятной мудрости и все же уточнила:
– Что это значит?
– Пусть отсохнет мой язык! – вольно перевел Сосновский. – Врачебная тайна, короче.
Катя оценивающе глянула на одноклассника:
– А ты на моем месте пошел бы к однокласснику рожать?
Тут уж Сашка засмеялся от души, даже согнулся слегка:
– Я бы ни к кому рожать не пошел. Да я и не пойду!
И вдруг Сосновский буквально онемел. По коридору шла красавица-докторесса Наташа. Шла, как Дайана в клипе Майкла Джексона: свет в конце коридора просвечивал через стройные линии ее передвигающихся длинных ног. Саше показалось, что он даже слышит мелодию и слова: «Dirty Diana…»
На самом деле Наташа сказала вполголоса:
– Молчан, в палату. Обход.
Сосновский «отмер» и чуть охрипшим голосом поздоровался:
– Здравствуйте, Наталья Сергеевна.
Та вежливо кивнула:
– Здравствуйте… – было очень заметно, что она его едва видит: вся в своих мыслях.
– Да, доктор, я сейчас! – сказала Катя и, прищурившись, посмотрела на Сашу.
Сосновский проводил глазами удаляющийся силуэт Наташи и продолжал молчать, пока Катя не дернула его за рукав халата. Наконец, парень вернулся на землю, улыбнулся Кате.
– Так ты теперь Молчан? И чем ты, Молчан, занимаешься по жизни?
– Да я же гуманитарием с первого класса была. В отличие от тебя, Сосновский. Между прочим, я теперь сама учительница, преподаватель английского языка. Высшей категории!
– Пойдем, гуманитарий беременный, высшей категории. Провожу до палаты. Забегу к тебе после обхода, Молчан!
Пошли к Катиной палате.
– Сашка, а ты кого-нибудь из наших встречал? Ну, когда работать начал?
Сосновский улыбнулся:
– Да нет. Ты у меня здесь первая из наших! Надеюсь, не последняя.
Второй визит к Светилу дался Сергею, как ни странно, куда легче. Видимо, сказался танцевальный клуб: Вера и Сергей хорошо вписались в этот «кружок единомышленников», да и с профессором в неформальной обстановке оказалось очень легко общаться – он был настоящей душой компании. Правда, Сергею не давал покоя вопрос: много ли среди пар, танцующих в клубе, пациентов Мищенко? Спрашивать ни у кого не хотелось: неделикатно как-то. Даже у самого Сан Саныча.
Муж Веры удобно расположился в уже знакомом низком кресле. Профессор Мищенко ровненько, с прямой спинкой, восседал за своим столом. Что-то еле слышно бурча себе под нос, долго заполняя какие-то бланки, он, наконец, обратил свой благожелательный взор на Сергея:
– Ну, и как вам сальса, Сергей Анатольевич? Втянулись? Я-то сам не всегда могу присутствовать…
Сергей кивнул:
– А мы с Верой стараемся не пропускать. Два раза в неделю… еще ни разу не прогуляли. Бросать не собираемся.
Светило улыбнулся одобрительно:
– Два раза! Увлеклись или так, отрабатываете?
Сергей потер пальцем под носом, раздумывая, сказать ли правду… И сказал:
– Я думаю… Вы были правы. Это, конечно, игра, но я вижу, как Верочка готовится к этим вечерам… Какая приходит… Как на свидание! У нее отлично все получается, она говорит, что похудела немного… Вы знаете, я рад уже тому, что она переключается. А если ей хорошо – я просто счастлив.
Профессор радостно закивал:
– Я так и знал, что вам понравится! И не бросайте это дело! До победного конца! Поверьте, это не блажь, не отвлеченная фантазия. Вы мне, конечно, не все рассказываете, но я же догадываюсь, что ваши свидания на танцполе имеют потом не менее прекрасное продолжение. Поймите меня правильно, все средства хороши для достижения вашей цели. И этот «комплекс упражнений» не просто полезен: он формирует особый психологический фон – радость, обновление чувств, уверенность в своей привлекательности. И вот это особое чувство партнера, когда знаешь, как он отреагирует на твое движение, как ты откликнешься на его призыв…
Муж Веры молчал, но это было особое молчание. Он во всем был согласен со Светилом, но ему не хотелось даже словами спугнуть ту необычайную гармонию, которая установилась с некоторых пор между ним и Верой. А всего-то, если задуматься, стали вместе ходить в «кружок танцев» для взрослых…
Мищенко вернул его на землю простым предложением:
– Ну что ж, а сейчас займемся аналитикой. В смысле, поработаем на результат анализов. Надеюсь, вы серьезно подошли к нашей сегодняшней процедуре, все предписания выполнили?
Сергей кивнул:
– Так точно.
Мищенко встал:
– Вижу, вижу, настрой боевой, очень хорошо! Ну-ка, небольшой тест, – профессор показал на стоящий на полке армянский кувшинчик – узкогорлый, плавно расширяющийся, а после резко сужающийся возле самого дна сосуд, – на что похоже? Ну… ну… что вам подсказывает ваша фантазия?
«То же, что и ваша», – подумал Сергей, а вслух сказал с нескрываемой иронией:
– На астролябию!
Светило с изумлением посмотрел на вазу «свежим» взглядом:
– Да что вы? В самом деле? А, шутите. Это хорошо!
Сергей даже немного устыдился своей подколки:
– Доктор, простите, конечно… Но я же взрослый человек, не юноша в пубертатном периоде. Все ваши рекомендации я выполнил, готовясь к этому визиту. Сделал все, как вы велели. Воздержание трое суток. У меня жена врач, если помните. У нее не забалуешь. А ваза, разумеется, похожа на женский силуэт. Но ноги, на мой вкус, коротковаты. А талия хороша.
Профессор обрадовался всей этой тираде несказанно:
– Вот и славно, вот и славно! Будем считать, что вы в отличной форме. А теперь пойдемте, посмотрим что-нибудь вам в помощь!
«Час от часу не легче», – подумал Стрельцов, а Сан Саныч уже подошел к полочкам с DVD-дисками и начал перебирать их, мечтательно перечитывая названия:
– Классика! Мой золотой фонд! «Дикая орхидея», «Греческая смоковница», «9 недель»… Эх, молодость, молодость. Нам тогда еще говорили, что секса у нас в стране нет. Ха! А вот и дудки! Еще как был!.. Вот это, я думаю, подойдет. Ремейк – «Черная орхидея». Тонко. Очень тонко. Или у вас есть… свои предпочтения?
Муж Веры с тяжелым вздохом взял первый попавшийся диск. Спокойно стал рассматривать обложку. Мищенко глянул мельком и не смог удержаться от комментария:
– Вот так, да? «Империя страсти»? Экстремально! Остановимся на этом? Давайте я поставлю в плеер. Он у меня старомодный, знаете ли…
Сергей, однако, передумал и решительно засунул диск на место:
– Спасибо доктор, у меня хорошая фантазия. Я справлюсь.
Светило развел руками:
– Там у нас журналы для подстраховки разложены. Ну, сами понимаете – тематические.
Сергей глянул на часы:
– Сколько у меня времени?
Сан Саныч пожал плечами:
– Лимита нет. Ну, и… Бланк на столе, баночку поставьте потом в окошко.
И распахнул перед пациентом дверь с матовым стеклом и надписью «Процедурный кабинет»…
Но за одно мгновение до того, как Сергею зайти в процедурный кабинет, он остановил его за локоть и очень просто, почти извиняясь, произнес:
– Я уж вас веселю, как могу… Понимаю, процедура не из приятных. И не последняя, должен вас предупредить. Запаситесь терпением! Очень многие не выдерживают, сбегают. Но женщинам-то труднее! Просто помните об этом – и все…
Мамочки всей палатой дружно лежали на кушетках, облепленные датчиками, в динамиках громко стучали детские сердечки… Ритмы были и похожие, и разные, словно оркестр настраивался. И вдруг раздался звонок телефона Лены Петровской, звонкая «Ода к радости» Бетховена, отчего пошла заметная звуковая помеха. Медсестра строго проговорила:
– В чем дело? Для кого надпись на дверях «Отключить мобильники!»?
Лена быстрым движением отключила телефон, мельком заметив: номер неизвестный.
Вместе прошли КТГ, вместе вернулись в палату, улеглись по своим кроваткам. Все в сборе, кроме мамочки Сергейчук, которая сейчас, этажом выше, наверное, уже отходила от наркоза… Мамочки лежали на койках, как в пионерском лагере после отбоя, и смотрели на Сазонову, которая рассказывала «беременные страшилки»:
– Мать ей говорила: «Не вешай белье на веревку!» Бабушка говорила: «Ребенка своего пожалей!» А она не слушалась…
Катя Молчан с придыханием произнесла:
– Ну и что?
Сазонову не надо было просить дважды: с мрачным торжеством в голосе она объявила:
– Двойное обвитие пуповины! Едва спасли…
Катя Молчан непроизвольно опасливо перекрестилась… Раздался общий вздох.
На паузе в палату вошла Прокофьевна и начала буднично махать своей шваброй. Она не слышала начало разговора…
Сазонова с явным знанием предмета продолжила свой доклад:
– Воровать ничего нельзя: ребенок вором будет.
Тут уж все дружно захохотали, а остолбеневшая от услышанного Прокофьевна едва выговорила:
– А что, кто-то на дело собрался, девки?… Самое время!
У смеющейся вместе со всеми Лены Петровской зазвонил телефон. Лена с недоумением посмотрела на номер, высвеченный на дисплее: она его не знала, это точно. Нерешительно нажала кнопку вызова…
– Алло… Да, это я… Лена Петровская… – и вдруг узнавание озарило ее нежное лицо. – Да, Людмила Викторовна, я узнала…
И Ленка невольно расплылась в довольной улыбке…
На скамейке, где совсем недавно сидели Вася и Лена Петровские, теперь вместо Васи сидела Людмила Викторовна Крылович, в просторечии – Людоед. Она пришла к Лене прямо из дома: одетая чуть иначе, чем в институте, без обычного своего элегантного портфеля, какая-то неуловимо трогательная. Потому что – женственная… Все это Лена почувствовала сразу, только даже в мысли свои ощущения не перевела, как будто сфотографировала и – no comment…
Лена, время от времени делая смешные, характерные для нее, жесты растопыренными ладошками, как на духу рассказывала совсем не страшному Людоеду свою историю:
– Я сама из Столбцов, а Вася – из Бреста. Он такой хороший у меня… Я в него сразу влюбилась, как только встретила. Родители против были, когда мы с Васей решили пожениться. Рано, типа того… Ну да, рано, я понимаю. Я думала, диплом успею защитить, а теперь вот…
Людоед слушала девочку очень внимательно. Заметив такой пристальный интерес, Лена продолжала убеждать ее в чем-то, со все возрастающей горячностью. В общем, она в этот момент не только с Людоедом разговаривала, но и с собой, и со своей мамой, и с Васиной:
– Ну да, с ребенком можно было подождать. Годик. Ну, вышло так, не подождали. Мне девчонки советовали… ну, в смысле… аборт сделать. Я не согласилась. И не жалею! Мы – не жалеем!
За своими эмоциями Петровская и не заметила, как тень пробежала по лицу Людмилы Викторовны, и продолжала:
– И что теперь? Васина мать сказала, чтобы мы распределение просили в Брест, она тогда хоть как-то помочь сможет. Вот. Васю на работу возьмут, уже обещали. А у моей мамы работа такая, что она нам помогать точно не будет. Тем более, что я старшая, у меня еще сестра маленькая есть… Нет, рассчитывать будем на себя. Диплом, конечно, теперь закрытая тема… – Ленка вздохнула, как будто мячик сдулся. – Ну, нет худа без добра! Я – в академку, значит, из общаги не выгонят. Вася работать будет. В Бресте… Ничего! Нормально все. «Трудности проходят, а дети остаются», – это мне Вера Михайловна, врач мой, сказала…
Людоед, оченьвнимательно выслушавшая Лену, проговорила задумчиво:
– Молодец, Петровская. Правильно Вера Михайловна говорит. И ты правильно все решила!
И вдруг посмотрела на девчонку озорно, с улыбкой:
– Вот гляди, как получается интересно. Ведь балбеска балбеской, мой предмет с таким сопротивлением материала, – на этих словах Людоед легонько постучала девчонку по лбу, – на втором курсе сдавала, что скрежет стоял, а какие-то вещи, оказывается, очень правильно понимаешь.
Людмила Викторовна сделала паузу, посмотрела в окно.
– Ну, есть у меня ученая степень. Доцент. Ну, доктор наук я без пяти минут. И в институте тоже круглая отличница была. И что?
Петровская спросила, как могла, более деликатно:
– А что, Людмила Викторовна?…
Людоед посмотрела на студентку с грустной улыбкой.
– А ничего. Больше – ничего. Так уж вышло. Ладно, Петровская, я пошла. Я тут рядом живу, так что загляну еще. Держись, девочка!
Преподаватель уже направилась к выходу, когда Петровская, повинуясь какому-то внезапному порыву, сказала ей вслед:
– Людмила Викторовна, я в вашу честь ребенка назову!
Названная Людмила Викторовна остановилась и засмеялась. И Ленке стало особенно заметно, что совсем она и не старая и, действительно, красивая.
– Вот спасибо! А если мальчик будет?
Теперь пришла очередь смеяться Петровской:
– Ну… Тогда – Людвигом!
Преподаватель Крылович, со свойственной ей иронией, прокомментировала:
– Так это будет в честь Бетховена! Людвиг ван… Петровский. Все, оставайся с Богом, Лена. Рожай спокойно. «Удочку» я тебе поставила, задним числом. Пошла на должностное преступление. Все у тебя будет хорошо.
Петровская расцвела, открыла рот, глаза, прижала руки к груди… И вложила в веселый девчачий писк всю свою благодарность:
– Спасибо, Людмила Викторовна!
Людоед засмеялась:
– А то, говорят, если беременной откажешь, так все мыши съедят… Все, пока!
С прямой спинкой, стройная, с горделивой головкой на длинной шее, Людмила Викторовна направилась к выходу. Петровская, проводив ее взглядом, – к дверям, которые вели в отделение патологии.
Из этих дверей вышел как всегда очень красивый и очень серьезный доктор Бобровский. Машинально проследив взгляд девчонки, он увидел удаляющийся силуэт в конце коридора. Почему-то нахмурился… Кого-то эта женщина ему напомнила. Неужели…
Лена, уступив врачу дорогу, уже входила в отделение, когда он остановил ее:
– Извините, это не к вам приходили?
Лена кивнула:
– Ко мне.
Бобровский неуверенно спросил:
– А это… не Мила? Раньше была Крылович?
Лена смотрела на врача внимательно – к чему он клонит:
– Она и сейчас Крылович… Людмила Викторовна.
Бобровский подошел к окну, выходящему во двор, посмотрел вслед уходящей женщине.
Лена стояла, ожидая дальнейших вопросов. И следующий не заставил себя ждать:
– Кто она вам, простите?
Лена пожала плечами:
– Преподаватель сопромата.
Больше вопросов он задавать не стал, продолжая с несколько отсутствующим видом стоять у окна.
И в его памяти вновь возникла девушка, сидящая на скамейке у фонтана и закрывающая заплаканное лицо руками.
Внезапно там, в прошлом, она отняла руки от лица и одним движением откинула всю свою роскошную гриву назад… Это была Мила Крылович, которую студенты так обидно прозвали Людоед, только… почти 20 лет назад…
…Когда доктор Бобровский вернулся в реальность, пузатенькой девочки рядом уже не было. Владимир Николаевич побарабанил пальцами по подоконнику и решительно двинулся обратно в свое отделение. Уж беременную студентку здесь найти – вопрос пяти минут!
Так и вышло. Уже через пять минут в Ленкину палату вошла Вера Михайловна, за ней – завотделением.
– Добрый день, – вежливо поздоровался врач.
Мамки на койках смотрели выжидательно. А Вера Михайловна обратилась к доктору, с улыбкой показывая на кровать Петровской, которую, впрочем, доктор уже узнал:
– Вот, Владимир Николаевич… Студентка Лена Петровская… Она?
Бобровский кивнул Вере, одновременно улыбаясь уже лично Ленке:
– Спасибо, Вера Михайловна. Да, эта девочка…
Сазонова шепотом спросила у Кати Молчан:
– Чего это они все сбежались? Анализы, что ли, плохие?
Владимир Николаевич услышал эту негромкую реплику, с извиняющейся улыбкой обернулся к Сазоновой:
– Все в порядке… Это не консилиум. Я по личному вопросу… Разрешите?
Он подошел к Лене поближе, присел на стул около кровати. Мамки с интересом – кто явно, кто тайком – наблюдали за красивым доктором.
– Лена, – негромко начал Бобровский, – к вам недавно приходила ваша преподавательница, Людмила Викторовна Крылович.
Лена кивнула, признавая очевидное и со все возрастающим интересом глядя на Владимира Николаевича. У нее на лице проявилось совершенно особое женское выражение – любопытства, смутной догадки и скрытого удовольствия от того, что она сейчас, возможно, участвует в устройстве личной жизни «Людоеда». А доктор при этом, как ни странно, смущается! Он и в самом деле едва не ежился под ее по-женски прозорливым взглядом.
Секунду раздумывал, а потом решил обойтись без экивоков:
– У вас ее телефон есть?…
Ленка Петровская чуть не упала, со всей возможной быстротой и готовностью, на которую была способна со своим животиком, потянувшись к тумбочке за мобильником…
А в другом отделении, в другой палате, рядом с молоденькой пациенткой, лежащей под капельницей, сидела доктор Наташа. Пациентка слабо улыбалась ей:
– Надо было тебя сразу послушать Я думала – аппендицит… У меня же хронический…
Наташа погладила ее по руке:
– Надо было меня слушать, альпинистка! Скалолазка! Ну не женское это дело! Такие физические нагрузки… Ладно бы вы любовью занимались до одури, я бы хоть это поняла… А то ведь: подъем по вертикали с отягощениями! Жуть! А потом, конечно, «аппендицит»… Симптомы, конечно, кое в чем совпадают, но живот-то был – как доска! Первый признак разрыва яичника. Упрямая ты, Анька, все твои проблемы из-за этого. И чего себе твой Борис думает? Лучше бы вы дайвингом занимались, честное слово!
Аня покивала грустно, но в качестве оправдания напомнила:
– Так хотелось поехать… Мы же с ним там и познакомились, в Домбае…
Наташа иронически скривила губки:
– А лучше бы – в Дубае! Ладно, слава богу, все нормально теперь будет. После лапароскопии быстро заживет.
Аня неожиданно всхлипнула:
– А, все равно, накрылись наши сборы. Вся команда там, а мы здесь. Борька же меня не оставит одну. Вот тебе и чемпионат, вот тебе и кубок…
Наташа в ответ на эту очевидную, с ее точки зрения, нелепость только руками развела:
– Ну не дура ты, Анька? Вот тебе и свадьба, вот тебе и дети – вот о чем думать надо! Кубок… Скажи спасибо, что не в горах все это случилось! У нас хирурги – золото! Никуда твой кубок не уйдет…
Задумчиво посмотрела в окно. Продолжила печально:
– А у меня тоже одно мероприятие интересное… сорвалось… И хирургия здесь совершенно бессильна…
В своем кабинете, за столом, на котором возвышались разнообразные папки, задумчиво держа в руке телефон, сидел доктор Бобровский. Он молча смотрел на дисплей. Номер уже был набран… Оставалось одно простое движение – нажать кнопочку с зеленым телефоном.
Он встал и подошел к окну… Увидел идущую по дорожке, которая вела к соседнему корпусу, длинноволосую девушку и вспомнил…
…как по другому двору уходила другая, длинноногая, с волосами по плечам девушка. Не оглядываясь…
Доктор Бобровский сделал выдох, нажал «вызов» и даже зажмурился. В трубке послышался длинный гудок… Один… Второй… Третий…
Каждый из них сопровождался с трудом контролируемой мимикой Бобровского: он закрывал глаза, глубоко вздыхал, хмурился… Пауза, заполненная гудками, была почти мучительна для него… И, наконец, в трубке прозвучал такой знакомый… нет, совершенно незнакомый женский голос:
– Я вас слушаю… Слушаю! Алло, вас не слышно. Перезвоните, пожалуйста…