Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия

– Не знаю! Мне в поликлинике говорили, что надо было до беременности измерять. Да я как-то не думала про давление… Спасибо, пойду…

Петровская покивала медсестричке с благодарностью, опустила рукав халата и достала из кармана телефон: так и есть, Вася:

– Вася, ну что, пересдал? – с улыбкой выслушала ответ. – Порядок, одной заботой меньше. Да, все нормально… Ты мне халат мой привези, тапки, шампунь, щетку зубную, почитать что-нибудь. Нет, учебник не надо, а то у меня схватки раньше времени начнутся…

Медсестра Таня постучала в дверь кабинета завотделением и осторожно приоткрыла ее. Доктор Бобровский стоял возле окна, прижав телефон к уху, и молчал. По виду – не ждал ответа, а слушал долгую тираду. Наконец, кивнул невидимому собеседнику и сказал:

– Ты очень убедительна. Как всегда. А я, как обычно, неправ. Но у меня на все твои аргументы – один бесспорный факт: штамп в паспорте.

Услышав эти слова, Таня предпочла закрыть дверь… Бобровский, не заметивший ее маневров, продолжал в трубку:

– Скоро полгода, как развелись, и это был твой выбор… Извини, Оля, я должен работать…

Он нажал кнопку отбоя, какое-то мгновение постоял на месте, глядя в никуда. Но лишь мгновение, а потом, стукнув по подоконнику ребром ладони, решительным шагом направился в сторону двери. Так же решительно распахнул ее и увидел стоящую в засаде Таню.

– Что? – резко спросил он.

– Ничего, – в тон ответила Таня, – интерны без дела сидят в ординаторской. Вас ждут.

Девушка и молодой человек в наглаженных белых халатиках, только что вполголоса хихикавшие над анекдотами, при появлении Владимира Николаевича повели себя по-разному: парень мигом стал очень серьезным, а девушка едва заметно прихорошилась, поправила волосы, кончиком ногтя подровняла помаду в уголке губ… И тихонько вздохнула: доктор Бобровский такой красивый, мама не горюй…

Красивый доктор обошелся без преамбул:

– Добрый день, молодежь! Сегодня две плановые операции. На первой мне будет ассистировать завтрашняя звезда отечественной гинекологии Александр Сосновский, на второй – надежда мирового акушерства Валерия Кошелева.

Бобровский стремительно направился к письменному столу, стоящему возле стеллажа с какими-то папками и специальной литературой, пошевелив в воздухе пальцами, достал нужный журнал.

Интерны оставались на месте, одновременно выражая лицами готовность работать, и тихо, односложно переговаривались…

Бобровский присел за стол, стал быстро вносить какие-то записи в журнал…

Саша Сосновский позволил себе задать вопрос:

– Владимир Николаевич, а можно узнать, какие именно сегодня операции?

Доктор кивнул, не прекращая своей работы:

– Конечно: обе – гистерорезектоскопия по поводу субмуккозной миомы. Не самые сложные операции, слава богу. Насчет ассистанса я немного преувеличил, но некоторую свободу действий я вам предоставлю. В разумных пределах, конечно.

Интерн Сосновский важно кивнул и что-то записал в блокнот. Бобровский, бросив в его сторону взгляд, с одобрением понаблюдал за его манипуляциями и неожиданно обратился к девушке Лере, которая ничего не записывала, а напротив, с отсутствующим видом крутила свой мобильник:

– А как у вас рабочее настроение, Лера? Надеюсь, хирургия входит в область ваших профессиональных интересов? – с едва заметной иронией спросил он.

Лера залилась краской:

– Ну… Если честно… Меня, правда, больше привлекает акушерство…

Бобровский улыбнулся, приветливо глядя на тоненькую девушку:

– Что ж, это понятно. Но ваша специализация предполагает и умение оперировать.

Девушка смутилась, но все же решила объясниться:

– Мне кажется, роды – это всегда чудо, даже когда очень трудные. А оперативная гинекология – это всегда… какая-то проблема.

И вдруг улыбнулась – открыто и ясно, став при этом еще симпатичнее.

– В общем, я предпочитаю чудо!

Бобровский на мгновение задержал на девушке свой внимательный взгляд, а потом жестом пригласил интернов на выход:

– Пойдемте, коллеги. Чтобы случилось чудо, иногда сначала нужно решить проблему.

«Светило», как окрестили его супруги Стрельцовы, более известный в профессиональных кругах как профессор Александр Александрович Мищенко, сидел на крутящемся стуле за совершенно не деловым столом, украшенным безделушками, разнокалиберными фотографиями в рамках и двумя букетами различной свежести, поставленными в простые трехлитровые стеклянные банки. Перед ним в кожаном кресле сидел муж Веры Михайловны. Сидел и чувствовал себя не в своей тарелке, пока доктор внимательно, чуть хмуро, смотрел в бумажки, скопившиеся после предыдущих консультаций. Сергей ждал, когда он их пересмотрит, глядя в пол, как провинившийся школьник.

Наконец Светило отложил последнюю прочитанную бумажку в сторону и изрек:

– М-да. Ну, что, Сергей Анатольевич: проблема ваша довольно типичная, можно сказать, из учебника. Все предыдущие назначения я одобряю и подтверждаю. Думаю, все они сработали на результат, каждый по-своему… Нет, это не безнадежный случай, совсем не безнадежный. Будем намечать перспективы!

Мищенко вскинул голову, изучающе разглядывая пациента. Непонятно, что разглядев в нем, произнес:

– Так, с этими анализами мне все понятно… Давайте-ка мы с вами вот о чем поговорим, голубчик. Какие напитки предпочитаете?

Сергей приподнял брови:

– Молоко или кефир?…

Светило покачал головой:

– В смысле, чем душу лечите?

Сергей сразу подозревал, о чем именно спрашивает врач, но – кто его знает! Может, жирность кефира на что-то влияет… Он спокойно ответил:

– А, вы об этом. Нет, доктор, с этим все в порядке – практически не пью. Удар держу.

Профессор оживился:

– Боксер?

Сергей усмехнулся:

– Многоборец.

Мищенко одобрил:

– Очень хорошо. Хорошо, что не велосипедист.

Немой вопрос во взоре Сергея заставил врача пояснить позицию:

– Вот сына родите, с ним тогда и будете сердце тренировать, а пока воздержитесь от велосипедных прогулок.

– Да с удовольствием, профессор! Я большей частью за рулем…

Но врач уже перешел к другому аспекту:

– А как у вас с другими приятными пороками? Наркотики, женщины?

Сергей даже слегка развеселился от очевидной, как ему показалось, нелепости вопроса:

– Из наркотиков только работа, рыбалка, машина. С женщинами сложнее…

– Так-так-так… Распыляетесь? – испытующе глянул Мищенко.

Стрельцов развел руками:

– Разрываюсь, профессор! Между женой, сестрой и мамой.

Профессор легонечко стукнул по столу:

– Понял. Опять мимо… – прищурился, посмотрел на Сергея и спросил: – Говорят, жена у вас красавица? Почему она, кстати, сегодня не пришла?

Сергей, отлично знавший, что пришел сюда по личной протекции Бобровского, еле заметно нахмурился и на «красавице» акцентировать внимание не стал:

– Дежурит. Вы, наверное, в курсе: она ваша коллега, врач. Гинеколог.

Мищенко внезапно погрустнел:

– Понятно, сапожник без сапог. Работа тяжелая, ночные дежурства, стрессы постоянные… Только бы до постели добраться. Я прав?

Сергей всем сердцем был готов согласиться с доктором, чуть было не попросил его озвучить эти выводы самой Вере при встрече, но… Вспомнил недавнюю ссору с женой и ответил совсем по-другому:

– У нее график оптимальный, дежурства – сутки через трое. Так что мы и выспаться успеваем, и домашнее задание выполнить.

Светило придал своему лицу деликатное выражение:

– Так, а в браке давно? Привычка сказывается… на домашнем задании?

Сергей отрицательно помотал головой, подумав мельком: «Верочку мою ты не видел…»:

– Мы… Да, уже десять лет женаты. Привычка? Нет, все хорошо у нас. Ну, я за себя говорю… в первую очередь.

Доктор сложил на груди руки, склонил голову к плечу, наблюдая за Сергеем. Тот уже овладел ситуацией и чувствовал себя куда свободнее, чем в начале разговора.

– Ну, я смотрю, вы – молодец… – Мищенко наклонился к бумагам. – Сергей Анатольевич. Тогда направляю вас на спермограмму: проверим, что там с вашими живчиками и почему время от времени подводят эти бойцы невидимого фронта своего доблестного командира.

Мищенко вышел из-за стола и неожиданно для Вериного мужа спросил:

– А вы танцуете?

Сергей тут же вспомнил, что о Мищенко говорили – «эксцентричный». Ну да, ну да, что-то есть…

– В каком смысле? – максимально сохраняя серьезность, уточнил он.

Мищенко развел руки:

– А в каком смысле танцуют? Вальс, танго, ча-ча-ча…

Сергей, решивший ничему не удивляться, даже «ча-ча-ча», подтвердил:

– Ну… Да, могу. Если надо.

Светило почти обрадовался:

– Надо! И знаете, что именно надо? Сальсу! И не один, естественно! С женой.

Воодушевленный своей странной идеей, Мищенко начал мерить кабинет шагами. Резко остановился. «Ишь ты, как глаза-то горят…» – подумал Сергей про себя.

– Во-первых, сальса очень освежает чувства. Во-вторых, активный массаж органов малого таза. Вот так… – он сделал несколько округлых движений бедрами, это вышло у него очень ловко, даже изящно, но неожиданно смешно. – Да, решено. В рецепт писать не буду, а вот телефончик дам. Не вы первый! Вот, пожалуйста… Позвоните, запишитесь, потанцуйте… недельку. Лучше две! И десятого прошу явиться на спермограмму. Прямо ко мне.

Откланявшись, Сергей вышел из кабинета. В руках у него была объемная папка с накопившимися результатами прежних исследований и рекомендациями предыдущих специалистов. От Мищенко он вынес один-единственный бумажный «трофей» – написанный косым почерком на крошечном листочке бумаги городской телефон с подписью «Сальса!». Именно так, с восклицательным знаком… Сергей засунул его в файлик поверх остальных рецептов родительского счастья и пошел к выходу.

Окно палаты на втором этаже открывать разрешали, но ненадолго – только для проветривания: сквозняков опасались. Поэтому мамочки общались со своими мужьями чаще всего по телефону, глядя в окно. Один из них – долговязый Вася Петровский – стоял внизу с чувством выполненного долга: он уже передал Ленке все, о чем она просила, и теперь был спокоен за жену. Лена, уже в своем домашнем нарядном халатике, с нежностью смотрела на своего юного мужа, негромко говоря в телефон:

– Ты Спока зачем мне привез? Тебя, что ли, воспитывать?…

Вася засмеялся:

– Учи матчасть, пригодится! – а потом нахмурился. – Маме звонил.

Лена тоже сразу заметно опечалилась:

– Ну, что она говорит?

Вася махнул рукой:

– Что раньше, то и теперь… Ничего, справимся.

Лена грустно призналась:

– И я своей позвонила… Сказала, приедет, как рожу, на недельку. Дальше – сами. На пенсию, говорит, выйду, вот тогда… И опять за свое: «О чем вы думали? Чем думали?… Чем твой Вася думал, я догадываюсь…»

Вася понуро признал очевидное:

– Не любит она меня.

На что Ленка сказала так нежно и так тихо, как смогла, чтобы не слышали посторонние:

– Зато я тебя люблю… Я так тебя люблю… А маме моей до пенсии еще двенадцать лет.

Вася смотрел снизу, как маленький мальчик, потерявшийся в магазине:

– Да ладно… Может, моя все-таки как-нибудь поможет…

Ленка кивнула ему, чтобы он видел, и быстро сказала:

– Конечно, кто-то из них… Твоя или моя… обязательно поможет…

Но что-то в Ленкином бодром голосе заставило Васю усомниться в этом. И тогда он сказал решительно и твердо:

– Лен, да мы сами… Ну решили же…

Был конец рабочего дня…

Доктор Бобровский шел по коридору по направлению к выходу из клиники, прокручивая в памяти все важные и неважные события прошедшего дня, когда навстречу ему в коротеньком бежевом пальто, туфлях на высоких каблуках, плавно переходящих в темные, подчеркивающие стройность ног колготки, с разбросанными по плечам светлыми волосами продефилировала докторесса Наташа, Наталья Сергеевна Бондарева собственной персоной. Увидев Бобровского, она буквально взлетела над землей: походка легка, улыбка светла… Поздоровалась первой, согласно субординации.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич. Как я рада вас видеть… А вы меня?

Бобровский никуда не спешил, дома его никто не ждал, а с белозубой Наташкой всегда было приятно поболтать: она так мило кокетничала в любой, самой рабочей обстановке, не давая забывать, что он – вполне привлекательный для женщин (за исключением родной жены) мужчина… Бобровскому было просто невдомек, что легкость, с какой кокетничала Наташа, была довольно… трудоемкой для нее. Потому что она была давно – наверное, года четыре – и безнадежно, судя по его упорному ровному дружелюбию, влюблена в своего начальника. Бобровский ответил с улыбкой:

– Здравствуй, Наташа. Рад… видеть профессиональное рвение. По-моему, у тебя отгул значился.

– Вера попросила подменить, у нее семейные обстоятельства какие-то. В общем, дежурить сегодня ей никак, а я – что? Я девушка незамужняя…

Наташка глянула исподлобья на Бобровского, но тот так привык к ее обольстительным манерам, что не реагировал на них. Попросту никогда всерьез не воспринимал, что ему, специалисту по многим женским вопросам, было, мягко говоря, непростительно.

Бобровский пожал плечами:

– Да надолго ли ты незамужняя, с такими-то ногами… В смысле, глазами, – поправился он, усмехнувшись. Наташа воодушевилась было, но он уже потрепал ее по рукаву пальто и, повернувшись, задал себе курс на выход. – Ну, давай, иди, совершай подвиг дружбы.

Наташа с нескрываемым сожалением вздохнула:

– Вашими бы устами… Пойду. Раз я дежурю – значит, двойню привезут.

Бобровский поднял брови:

– Да ну? Что, каждый раз на твоем дежурстве двойня?

Наташа кивнула, засмеялась, показывая свои красивые зубки:

– Или повторное кесарево. Вот такая я везучая!.. Зато квалификацию не теряю, всегда в форме!

Бобровский снова остановился, с симпатией глядя на молодую коллегу:

– В отличной форме, Наташа. Стать какая, цвет лица, ну и… Все остальное… Правда, правда. И кому такая красота достанется? Вот смотрю на тебя… И, чувствую, повышается… тонус… жизненный… Тебе бы не акушером-гинекологом, а врачом-сексопатологом трудиться, сколько пользы человечеству могла бы принести, эх!.. – хитро улыбнулся Бобровский. – Вот на этой оптимистической ноте пошел я домой. Успешного тебе дежурства, Наташа. Счастливо!

И пошел. Походка уверенная, плечи развернутые, а голову опустил…

Наташа вздохнула, затянула потуже пояс своего элегантного пальто и, прежде чем отправиться в гардероб, проговорила негромко и неожиданно горько:

– А вот со счастьем у меня как раз – не очень. Из-за вас, между прочим, доктор Бобровский.

В ординаторской дежурная бригада медиков бодро принимала дела у отработавших трудовую смену коллег, а заодно и чай пили в честь благополучного во всех отношениях трудового дня: один мальчик, одна девочка, две плановые операции…

«Дресс-код» у всех присутствующих был примерно одинаковый – белые пижамы, на ногах – удобные лодочки. А у красавицы Наташи – все на особый манер: белый халатик изящно притален, контрастно с халатом – темные колготки, подчеркивающие стройность длинных ног, туфли – хоть на танкетке, а все равно ультрамодные.

Все были рады всегда веселой, дружелюбной, энергичной оптимистке Наташе, но особенно – Вера. На Наташу всегда можно было положиться: она и подменит, когда нужно, и настроение всегда поднимет, а когда трудно и плохо, то и поплачет вместе с ней, от души… Вера вспомнила, как она скучала без подруги, когда та повышала свою «и без того высокую квалификацию», а ей пришлось вести Наташины палаты во время ее отсутствия:

– Сто лет одиночества! Я как-то Бобровскому на операции говорю: «Наташа, подтяни-ка вот здесь…» Интерны хрюкнули, а то я бы и не заметила, как оговорилась. Вот как я тебя долго ждала…

Медсестра Таня поставила на столик большую пластиковую коробочку, сняла крышку:

– Вера Михайловна, Наталья Сергеевна, а я сегодня пирожков принесла. Угощайтесь.

Наташа, чья замечательная фигура никак не реагировала на количество калорий, поглощаемых ее обладательницей, тут же протянула руку:

– Дайте, дайте углеводика… Танечка, когда же ты успеваешь пироги печь?

Таня не стала присваивать чужие заслуги и честно рассказала:

– Да что вы! Это мама ко мне в гости приехала, на радостях готовит не переставая – откормить меня хочет. Ей все кажется, что я голодаю.

А Наташа уже потянулась за вторым пирожком:

– Маленькие какие-то… А вкусные – язык проглотить можно! Это что – грибы, капуста и еще что-то?

Таня улыбнулась:

– Да, это наш фамильный рецепт, секретный.

Наташа помотала головой:

– Да чего там… Сейчас разберусь… Зелень какая-то еще… Вер, что это? Сельдерей, что ли?

Вера, с не меньшим удовольствием уминая крошечные золотистые пирожки, помотала головой:

– Нет. Петрушка по-моему.

Таня уточнила:

– Латук и петрушка. Но секрет даже не в ингредиентах, а в пропорции и тепловой обработке начинки – что-то жареное, что-то – свежее. Ну и еще кое-что…

Таня загадочно прищурилась.

Наташа, прервав раздумья, съесть третий пирожок или сдержаться, спросила:

– Кое… что? Ну, давай уже, рассказывай, в чем секрет?

Таня торжествующе объявила:

– Всех женщин в нашем роду звали замуж сразу после угощения этими пирожками. Дед нашу бабушку посватал на следующий день после пирожков, папа шутит, что решил жениться на маме уже на третьем пирожке. Тетка, правда, замуж не вышла, но зато повышение по службе получила. И то, потому что у нее начальник – дама.

Вера улыбнулась:

– Ну, исключение, как известно, только подтверждает правило. Ну, а ты уже испытывала этот рецепт?

Таня вздохнула:

– Да не на ком, пока… Пока только друзей угощаю. Девчонок…

Таня поднялась и пошла к двери:

– Пойду, надо лекарства раздать перед ужином…

Наташа поправила макияж, подкрасила губы. Хороша!

Вера встала, стала собирать в сумочку свои вещи со стола. Мельком бросила взгляд на подругу:

– Наташа, когда ты успеваешь такой макияж нанести? Хоть сейчас на подиум. Мне на такой подвиг часа три понадобилось бы, наверное… Два с половиной на глаза и полчаса на губы.

Наташа ответила с загадочной улыбкой:

– Успеваю. У меня стимул есть.

Вера удивленно подняла брови:

– Да ну? Я что-то пропустила?

Наташа грустно кивнула:

– Да уж, пропустила, наверное. Наш Бобровский полгода назад развелся.

Вера присмотрелась к подруге внимательнее:

– Да я знаю. Вот почему – не помню. Вроде, слышала что-то краем уха… Нет, не помню. И жену его видела. Так, пару раз, случайно… Детей у них, кажется, не было. Красивая такая женщина, но, по-моему, истеричка. Знаешь, бывают такие: вроде улыбается, а глаза напряженные… Мне кто-то говорил, что они давно жили врозь.

Вера помолчала и спросила осторожно:

– А ты, Наташа, значит, надеешься?…

Наташа кивнула, разглядывая свои руки с аккуратным маникюром:

– А чего теперь-то скрывать, Вера Михайловна? Надеюсь…

Вера задумчиво посмотрела куда-то за окно:

– Я еще осенью видела у него на безымянном пальце след от обручального кольца… Тоже подумала: вот, и кольцо снял.

Наташа, которая все же смеяться всегда любила больше, чем грустить, спросила с иронией:

– Ну, и какой у него там след? Шрам, что ли? Или мозоль?…

Молодые женщины тихо рассмеялись. Но Вера все же объяснила:

– Полоска незагорелая…

Доктор Наташа встала, поправила халатик, огладив свою ладную стройную фигурку, подтянула колготки. Взглянула в зеркало и сказала с восхищенным придыханием, не о себе – о нем:

– И оперирует академически!

Вера уже подошла к двери:

– Что есть – то есть. Пациентки не зря на него молятся! Все, подруга, пойду. За выручку – спасибо, за мной не пропадет.

А Наташа все никак не могла сбросить с себя лирическую грусть:

– Вера, я, когда смотрю на него, просто млею. От одной его улыбки теряю голову.

Вера с неожиданно понимающей улыбкой покачала головой:

– Как я тебя понимаю! – и оставила Наташу в раздумье: что бы это могло обозначать?… Но спросить, что именно, Наташа не успела.

Вере нужно было срочно бежать к мужу: он ведь был на очень важной консультации, у доброго волшебника Мищенко. Того самого, от одних душевных разговоров с которым, по легенде, женщины становились мамами. А папы? Как реагировали на беседы со Светилом папы?…

Утро следующего дня в отделении патологии ничем особенным отмечено не было.

Конечно, не для всех… Для кого-то это было лучшее утро в мире!

Дверь с надписью «Клизменная» открылась и оттуда осторожно выплыла мамочка Сергейчук. Медсестра, вышедшая следом, закрыла дверь и сказала плавно удаляющейся женщине:

– Бежать не надо, Сергейчук.

Мамочка Сергейчук даже головой замотала от возмущения и жалобно ответила:

– Кто бежит-то? Сами бы попробовали…

Практически не дыша, пошла дальше…

… мимо медсестры, на специальном раздаточном столике раскладывающей таблетки, иногда сверяясь с предписаниями врача…

… мимо еще двух мамочек, озадаченно изучающих страшноватый медицинский плакат, посвященный вреду курения и алкоголизма. На нем была изображена мама в разрезе, внутри – скрюченный скелетик с сигареткой в зубках…

Юлю Сергейчук, неуклюже перебирающую ногами, легко обогнала Вера Михайловна, которая шла в палату, где лежала и сама Юля, и Лена Петровская.

Вошла и села на свободную койку, доброжелательно улыбаясь мамочкам:

– Ну, как самочувствие?

В ответ раздался нестройный хор: