Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия

Верочка посмотрела на Наташу жалобно, но той версия очень понравилась:

– Вот, молодец, «рыбачка Соня как-то в мае»! Он же не один, да? Кстати, они рыбачат с берега или с лодки?

– А я не знаю, – удивилась Вера осведомленности подруги.

– Я про рыбу много знаю, у меня отец – любитель.

Вера покосилась на Наташу:

– Ну, а я не знаю. Мне еще только рыбалкой осталось заняться для полного совершенства. А я ремонт делать умею косметический. В смысле, в квартире. Роды принимаю. Сальсу танцую. А рыбу я вообще речную не люблю!..

Бобровский стоял рядом с врачом приемного покоя, нервно постукивал по столу карандашом. Врач вопросительно смотрел на него снизу вверх.

На кушетке сидела уже одетая пациентка и переводила тревожный взгляд с одного врача на другого.

Владимир Николаевич, поймав этот тревожный взгляд, высказался, наконец:

– Так, ну что. Формально я, конечно, могу направить мамочку в «шестерку», по месту жительства. Но могу оставить у себя, в конце концов, «скорая» привезла и привезла… Тогда что?

Врач переспросил:

– Тогда что?

Бобровский потер виски:

– Когда у нас Дворник возвращается?

Коллега перевернул листки календаря на столе:

– Да через пару дней где-то. Да, вот – двадцатого.

Завотделением патологии еще раз зорко глянул на мамочку, но разговаривал по прежнему с врачом:

– Ладно. Положим и будем ждать Дворника. Оформляйте.

Мамочка, заметно волнуясь, спросила, переводя взгляд с одного врача на другого:

– Извините, а дворник при чем? Если у меня случай трудный, дворник-то при чем?…

На этот вопрос врач приемного усмехнулся, а Бобровский развел руками:

– Вот, не повезло завкафедрой перинатальной хирургии с фамилией. По его талантам ему фамилия Академиков бы подошла. Но уж как есть, так есть. Дворник Илья Наумович!

У него зазвонил телефон. Бобровский еще раз показал жестом врачу, чтобы оформляла роженицу, и вышел из смотровой. В вестибюле он подошел к окну и увидел, как въезжает во двор машина Киры Романовой. И пошел встречать вновь прибывших…

Первой из машины вышла Кира Алексеевна, одетая почти так же, как в день их первой встречи, – в джинсы, легкий коттоновый свитерок… Легонько чмокнув ее в щеку, Бобровский протянул руку, и из машины осторожно вылезла совсем кругленькая Даша:

– Молодец, девчонка… Сама пришла… Умница. Все, Кира, ты можешь дальше ехать по своим делам.

Кира Алексеевна как-то не готова была к такой скорой «командировке»:

– Володя, все мои дела – тут. Мы рожать приехали.

Бобровский, никогда не упускавший случая пошалить, легонько обнял ее за талию, интимно прошептал на ухо:

– Кира Алексеевна, что касается вас лично, мы обсудим отдельно и не сейчас… Ну, неудобно как-то при дочери…

Даша начала смеяться:

– Не смешите меня, а то я рожу сейчас тут вам, прямо на газон…

– Э, э! Ты нам родишь планово, завтра с утра. Кира Алексеевна, еще какие-то вопросы есть?

Кира, уперев руки в бока, сказала руководителю медицинского подразделения:

– Да целая куча у меня вопросов к вам, Владимир Николаевич…

А он и тут не растерялся:

– А у меня ответов целый грузовик с прицепом. Но я сейчас на работе, если вы заметили. Вот, беременную принимаю…

Даша переводила улыбающиеся глаза с матери на Бобровского и обратно. Ей так нравилось, что эти двое ведут себя, как влюбленные подростки, – подкалывают друг друга, легонько толкаются, нежно кусаются… Еще не привыкли друг к другу, еще не нарадовались своей любви. Даша сказала:

– Ну ты, мама, уже на работу сюда не устраивайся, ладно? Я уже сама справлюсь…

Владимир Николаевич обнял девушку за плечи, прихватил ее небольшой багаж:

– Мы справимся! Пошли, Дашуня…

Сосновский стоял у Наташиного компьютера, грудью навалившись на хрупкую спину Наташи, рукой обхватив ее плечики, и всячески мешал ей работать: читал архивные записи, сверяясь с новыми показаниями анализов Даши Романовой. Он уже нажал кнопку на принтере, когда у Веры Михайловны, наконец, зазвонил телефон. Она с прояснившимся лицом заговорила, почти закричала в трубку:

– Сережа! Ну, так нельзя! Я уже с ума чуть не сошла! Ты же не в Карелию уехал, правда?

Слышно было отвратно. Вера нахмурила брови, вслушиваясь в голос мужа, прорывающийся сквозь помеху:

– Победный клев? Господи, подледный лов? А где там лед? Мама… Здесь бедный клев? Прикорнули? Где? А – прикормили… Да, слышно плохо! Да это неважно, дома расскажешь… Главное, все в порядке… Ни черта не слышно!.. Сережа!

Вера с ненавистью посмотрела на телефон:

– Ну вот, опять – «временно недоступен»… Они на другом берегу прикормили, на анисовое масло. А там, куда приехали сразу, очень бедный клев. Давайте стресс снимем – кофе попьем, – она подошла к умывальнику, чтобы набрать воду в чайник.

Сосновский, выразительно указав подбородком на Веру Михайловну, сказал Наташе с выражением:

– Вот оно, счастье! Жена не только в курсе тонкостей летнего лова, но и беспокоится за мужа. Семья… Как красиво звучит, не правда ли, Наталья Сергеевна?

Саша расставил кружки, Вера Михайловна заварила кофе. Наташа, вернувшись к своей «письменной работе», взяла чашечку из ее рук:

– Не правда ли…

Склонившись к Наташиному уху, Сосновский проговорил – конспиративно, вполголоса:

– Надо поговорить.

Наташа ответила в тон:

– Надо дописать и отдать. Бобровский срочно потребовал. Мы его утром на хищении справочника по гистологии взяли, а он нас на отчетности подловит. С него станется…

Вера, расслабившись после звонка мужа, сидела в кресле, вытянув вперед ноги:

– Просто день такой. Может, магнитные бури? Я себя чувствую неважно. Перенервничала… Спала плохо, – и вдруг стукнула ладошкой по коленке, – вот не люблю я его рыбалку! И рыбу речную тоже не люблю. Она мне вся лягушками пахнет.

Наташа поднялась из-за стола:

– Все. Готово. Пойду, отнесу на подпись Бобровскому.

Саша проводил ее глазами и сказал невесело, без обычного своего стеба:

– Да что это такое? На всех у нее время есть, а на меня минутки найти не может.

Вера улыбнулась:

– Ну, Саш, не прибедняйся: хоть минутка – всегда у нее находится. Каждые полчаса, по моим наблюдениям.

– А если мне нужна вся ее жизнь? – неожиданно серьезно спросил Саша.

И Вера Михайловна с уважением посмотрела на этого серьезного и очень перспективного молодого человека:

– Предложи ей свою.

День пролетел в хлопотах и заботах. Бобровского вызвали на консилиум в оперативную гинекологию, где он плавно влился в операционную бригаду. Наташа не знала ни минуты покоя, потому что по всем вопросам коллеги, за неимением Владимира Николаевича, обращались к ней. Вера пыталась систематизировать накопившуюся документацию, но плохо себя чувствовала, и поэтому все валилось у нее из рук. Она списывала это на бессонную ночь, проведенную в тревоге за мужа.

Решив все организационные и частично хозяйственные вопросы, Наташа вернулась в ординаторскую и застала живописную картину, композиционно напоминающую «Девочку с персиками» Серова.

Вера Михайловна сидела за своим столом и с улыбкой смотрела на букет, стоящий перед ней. Смуглая, круглолицая и светлоглазая, она положила перед собой свои красивые руки. Букет состоял из разных, белых, розовых и красных роз, и выглядел как произведение искусства.

– Кто это тебе принес? – спросила очарованная Наташа.

– Это не мне, – лирическим тоном произнесла Вера. – Мне муж опять позвонил и сказал, что анисовая прикормка сработала. И что он везет мне четырнадцать разнокалиберных акул. В смысле: лещей, щук, еще какого-то крокодила пресноводного… Меня прямо тошнит от всего этого.

Вера встала и отошла к окну. Добавила:

– Кстати, от роз этих – тоже почему-то тошнит. Они же не наши, а голландские. Чем их там поливают?… Анисом, что ли? Это тебе Саша принес.

– Мне?

Вера даже реагировать не стала на ее удивление, просто кивнула:

– И меня попросил уйти. Но я дежурю, поэтому только выйду. Ты не против? В коридор… – и вышла.

… Но Саша все не возвращался. Наташа пригляделась: на одной из роз висело на ленточке привязанное кольцо. Наташа посмотрела на него, наклонив голову, и улыбнулась. А потом сняла с ленточки и надела на палец. Оно оказалось ей впору…

Наташа подождала еще какое-то время, полюбовалась блестящим колечком, а потом выглянула в коридор… И увидела, как к ней идет по коридору, на ходу включая вечернее освещение, улыбающийся Саша…

Санитарка Прокофьевна озабоченно смотрела на Веру: всегда такая цветущая, она выглядела усталой.

– Верочка, ты бы заменилась, вон, хоть с Наташей, пока она здесь. Попроси, не откажет. Девушка свободная, незамужняя…

– Это ненадолго, – с улыбкой, вполголоса, сообщила Вера и приложила к губам палец: «Тс-с…»

Елена Прокофьевна прикрыла по-старушечьи рот рукой:

– Да что ты…

– Да, ничего страшного, – продолжила Вера, – полежу на диванчике, отойду. Слава богу, Сережа объявился. Еще рыбы наловил. Она мне уже снится!

Прокофьевна как-то странно отвела глаза в сторону, а потом посмотрела на Веру с новым интересом:

– В каком это смысле снится?

Вера пожала плечами:

– В прямом! Сплю и вижу. Честное слово, так перенервничала… Под утро снится мне большой зеркальный карп… Рот открывает, но, естественно, ничего не говорит… И пузыри.

Она даже показала, как именно открывал рот карп: а… Самой ей показалось, что очень похоже.

Прокофьевна, ахнув, заговорила-запричитала:

– Вера Михайловна… Акушер-гинеколог высшей категории… И не знаешь, почему рыба снится?… В институте не проходила?

– Прокофьевна, не пугайте вы меня! Рыбу – не проходила, – хотела было отмахнуться от старушки Вера, но та зацепила ее за рукав.

– А давай любую мамочку спросим, давай?

Обе одновременно повернули головы и заметили плавно гуляющую по коридору мамочку, болтающую по мобильнику:

– Доча, иди-ка к нам. Ну-ка, у нас тут интеллектуальная игра «Что? Где? Когда?», нужна помощь зала, – со смехом попросила Прокофьевна.

Мамочка, увидев, что приглашает врач, отключилась от разговора и подошла ближе:

– Я вас слушаю.

Прокофьевна сделалась серьезной, как ведущий популярной игры:

– Вот-вот, слушай. К чему женщине рыба снится?

Мамочка, пожав плечами и мило застенчиво улыбаясь, ответила:

– Значит, беременная женщина. Это все знают…

Вера подняла брови и опустила ресницы… Календаря под рукой не было, но…

– Ну?! Что я говорю?… – торжествующе провозгласила Прокофьевна, глядя на произведенный эффект.

А Вера Михайловна сказала тихо:

– Ой, мамочки!.. – и пошла дежурить.