Клим Драконоборец и Зона Смерти Ахманов Михаил
– Но я встречался с владыкой Иоанном!
– Твое легковеррное величество видело его тень. Одну из многих теней и ммне более того.
– Ладно, не будем спорить, – сказал Клим, поднимаясь из-за стола. – Веди меня, Сусанин. Конечно, если ты закончил со сливками.
И они двинулись в путь по огромному дворцовому комплексу, шествуя по роскошным залам с мраморными стенами и расписными сводами, по широким коридорам, украшенным коврами редкой красоты, по кабинетам с разными диковинами, чучелами зверей и птиц, резными статуэтками из дерева и кости, собраниями драгоценных камней, жемчугов и кораллов. По лестницам, чьи ступени были выложены то яшмой, то малахитом и лазуритом, по галереям, в которых под стеклянными крышами росли экзотические цветы и порхали многоцветные бабочки. Кухни с печами, блестящими котлами и изобилием всякой посуды, бассейны и ванны, где из бронзовых кранов с головами пантер и тигров струилась пришедшая по акведуку вода, подвалы с гигантскими винными бочками, часовни, где каждый мог вознести молитву Господу, цветники и сады с ручьями и паутиной тропок, богатое хранилище книг и свитков на многих, уже позабытых языках – все, все они осмотрели, и ни одна дверь не закрылась перед ними, и никто их не остановил. Да и останавливать было некому – стражей и вообще людей с оружием Клим во дворце не увидел. Были здесь только сановники в белых тогах с золотыми поясами и слуги, тоже в белом, но одетые поскромнее. И каждый кланялся хайборийскому королю и шептал вслед ему благословения.
– Очень уж тут тихо, как в монашеской обители, – заметил Клим. – Ни смотров воинских, ни рыцарей и дам, ни музыкантов, лицедеев и герольдов, ни конюшен с быстрыми скакунами, ни псарей и ловчих. Быстроглазых девиц-служаночек и тех нет.
– На охоту прресвитерр ммне ездит и в горрод тоже. Зачем ему конюшни и псаррни? – ответил кот. – Служаночки и скоморрохи тоже ему ммне нужны. Воины его в лагеррях и кррепостях, и ты такую кррепость видел, где командует Шалом. Словом, каша отдельно, и масло отдельно.
– С довольствием тоже странное дело, – сказал Клим. – Сорок печей, в котлах быков варить можно, противни шире телеги, а поваров всего десятка два. Кухни огромные, а почти пустые.
– Сейчас пустые, – пояснил хатуль мадан. – Но когда съедутся господа со всех прровинций, ммне будут котлы пустовать, да и поварров у каждой печки будет целая толпа. Но такое случается рраз в году, а то и рреже.
– Скучновато здесь живут.
– Скучновато, – согласился кот. – А как ты думаешь, величество, с чего я подаррком назвался и с Ашррамом к тебе отпрравился? С рриском для собственной жизни! Таврры прроклятые меня ведь чуть ммне съели!
– Я это ценю, мой серый друг и соратник, – с чувством промолвил Клим. – У нас, само собой, повеселее. Живи в свое удовольствие. Только не пугай моего малыша.
– Очень надо! – буркнул кот и, задрав хвост, повел короля обратно в его апартаменты.
Црым и Бахлул уже вернулись из гавани. Их сопровождал рослый бородатый иундеец, чиновник пресвитера по морским делам, проводивший шута и джинна к нужному пирсу и кораблю. По дороге они заглянули в таверну, приняли на грудь пару кружек, так что Црым был навеселе. Бахлул ибн Хурдак, равнодушный к спиртному, тем не менее казался возбужденным.
– О шахиншах, мой высокий повелитель! – воскликнул джинн, едва завидев Клима. – По воле твоей я осмотрел корабль и должен сказать, что судно превосходное, с крепкими мачтами и парусами, с просторным трюмом и каютами, а та, что назначена тебе, устлана лучшими коврами. В бортах ни единой щелки, палуба надраена, в трюме запасы пищи и воды, а также богатые подарки от пресвитера. Будет чем порадовать королеву и ее придворных дам!
– Есть ли на судне вооружение? – спросил Клим, скорее по привычке. В этой реальности пушки и порох еще не изобрели.
– Есть, – подтвердил Бахлул, к удивлению короля. – Носовой таран, окованный бронзой, и два больших самострела на палубе. Еще бочки с горючей смесью, чтобы пускать снаряды с огнем. На тот случай, если встретим морских разбойников.
Глазки джинна сверкали, полы халата развевались, и Клим понял, что сказано еще не все. Он ждал.
Бахлул ибн Хурдак поднял ладони на уровень лица, пробормотал молитву и медленно огладил бороду.
– Я благодарю Всевышнего, позволившего мне дожить до этого дня. Знаешь ли ты, о опора вселенной, кто кормчий на этом корабле? Называл ли пресвитер его имя?
– Нет. Сказал лишь, что капитан отважен и опытен.
– Так и есть, так и есть, мой господин! – Бахлул в восторге всплеснул руками. – Кто на всех морях мира может сравниться отвагой и опытом с Синдбадом-мореходом? Кто лучше знает пути ветров и волн? Кто правит кораблем, не страшась шторма и бури? Не зря о нем рассказывают сказки. И теперь я увидел его воочию!
Клим усмехнулся:
– А кто у него в команде? Али-баба, Аладдин и Маруф-башмачник?
– Нет, о меч справедливости, этих имен я не слышал. У Синдбада тридцать крепких молодцов, и лазают они по мачтам, будто стая обезьян. Умелые мореходы!
– Этот парень не может быть Синдбадом, – вмешался Црым. – Синдбад из твоей сказки давно помер, и к тому же наш капитан на героя не тянет. Самозванец с продувной рожей!
Джинн возмущенно закатил глаза, они начали пререкаться, но Клим стукнул ладонью по колену и велел им замолчать. В конце концов, Синдбад – лишь имя, и был ли их капитан тем самым Синдбадом, Клима не волновало. Главное, чтобы доставил его на берег Дикого моря, в землю тавров, за которой начинались степи Хай Бории. Доставил в края, ставшие для него уже родными.
В день, назначенный для празднества, дворец разительно переменился. Съехались тысячи знатных иундейцев, всюду мелькали новые лица. Ржали онагры, трубили слоны, сотни служителей метались по дворам и лестницам, устраивая гостей, сотни поваров толпились на кухне, блюда и кувшины бесконечной чередой плыли в трапезные. Жены и дочери приезжих прогуливались в садах, а кое-кто даже возлежал в изящной позе на ковре у фонтана или бассейна. При всем том соблюдался порядок, беседы велись негромко, выступали гости чинно, никто не сморкался в кулак и не курил подозрительной травки, пищу и напитки подавали вовремя, а ездовых животных быстро разместили в стойлах и городских конюшнях. К вечеру знать начала собираться в зале приемов, огромном, как арена в Лужниках. Белый цвет в одеждах был преобладающим, но встречались кавалеры и дамы в ярких шелках, с перьями на шляпах, увешанные драгоценностями с ног до головы. Зал, уже знакомый Климу, тоже изменился; у стен его тянулись накрытые к пиршеству столы, а посередине пролегал неширокий помост, устланный коврами. Он шел по всей длине просторного зала и кончался у завесы из синего шелка, расшитого золотыми лилиями. Там, как объяснили Климу, была личная трапезная пресвитера, предназначенная для двоих – владыки Иоанна и короля хайборийского, самого почетного из гостей.
Едва он ступил на помост, в зале грянуло: «Аве, цезарь!» Люди стояли по обе стороны возвышения, и Клим видел сотни обращенных к нему лиц, твердые черты мужчин, мерцающие женские глаза, улыбки юных девушек, блеск вплетенных в волосы драгоценных камней, мягкое колыхание одежд, перьев, прозрачных вуалей. Четыре царедворца шли перед ним и столько же позади. Двигались они неторопливо, чтобы собравшиеся могли рассмотреть короля далекой Хай Бории, победителя демонов, избавившего их землю от злобных чудовищ. Они шли в тишине, и Клима приветствовали лишь жестом рук, чертивших знаки Благого Господа. У синей завесы сановники расступились, пропуская Клима вперед, и когда он коснулся шелка, снова послышалось: «Аве, цезарь!»
Под этот клич он раздвинул занавес, вошел и замер на месте. Раскрыл рот, закрыл его, раскрыл снова и пробормотал:
– Мабака! Черт меня побери!
Седой старец, сидевший у стола, улыбнулся.
– Мабака, мой король? Я не знал, что ты говоришь на тангутском!
– Это единственное известное мне слово, – промолвил Клим, совладав с изумлением. – И оно, как я подозреваю, не из приличных.
Старик захохотал, по его лицу разбежались лучики морщин.
– Так и есть, так и есть! Совсем не из приличных! Но я, кажется, плохой хозяин. Садись поскорее к столу, налей вина себе и мне, и мы выпьем… выпьем… За что же?
– Во здравие хозяина, – сказал Клим.
– Мое здравие неизменно уже столько лет, что ты и представить не можешь. Выпьем лучше за то, чтобы путь твой был легким, чтобы не встретились тебе противные ветра, морские чудища и разбойники и чтобы добрался ты в свою землю в полном благополучии. Согласен?
Клим кивнул, и они выпили. Вино было терпким, густым и слегка кружило голову. Из-за занавеса доносился негромкий гул голосов, смех и звон посуды, – должно быть, знатные гости тоже приступили к трапезе. Иоанн ел с аппетитом, не забывая о вине, шутил, расспрашивал Клима о хайборийских обычаях и мельком обмолвился, что если Ашрам Абара, носитель семисвечника, захочет остаться в северных землях, то у него возражений нет. Клима это очень порадовало, в его голове тут же закрутились планы насчет давней задумки, Королевской Академии наук. Ашрам Абара был, без сомнения, мудрецом, а также человеком, повидавшим мир; объединить его с Дитбольдом, алхимиком Уненом и Бахлулом ибн Хурдаком, и для Академии есть уже четыре кадра.
За столом они просидели часа два, наслаждаясь непринужденной беседой и искусством дворцовых поваров. Затем Климу показалось, что пресвитер начинает уставать, ест и пьет без прежней охоты, а разговор прерывается паузами. Выпив за процветание Иундеи, Клим отодвинул тарелку, сполоснул пальцы в чаше с теплой водой и испросил разрешения удалиться. Очевидно, эта мысль была правильной. Не возразив, Иоанн осенил его знаком Благого Господа, пробормотал: «Да пребудет с тобой сила!» – и устало откинулся на спинку кресла.
Клим шагнул к синей завесе, расшитой золотом, остановился и бросил последний взгляд на великого пресвитера. Каким же запомнить его?.. Черноволосым юношей с гладкой кожей или седовласым старцем, чье лицо изрезали морщины?.. Он так и не справился с этим парадоксом, когда Иоанн внезапно произнес:
– Мне кажется, славный мой цезарь, что, появившись здесь, ты был удивлен. Хочешь спросить о чем-то? Что-то узнать?
– Нет, – ответил Клим. – В крепости Хванчкала я познакомился с мудрым чародеем по имени Мабахандула. Однажды он сказал: у каждого своя чаша с ядом, и заглядывать в нее не стоит.
Склонившись в глубоком поклоне, он повернулся и вышел.
И все же Клим лукавил, – любопытство мучило его. Что-то с пресвитером было не так; он вроде бы существовал вечно и даже в разных ипостасях, однако его присутствие в юдоли земной казалось эфемерным. Почему?
Знатные люди Иундеи разъехались на другой день, и дворец снова стал тихим и почти безлюдным. Слуги и сановники в белом скользили из зала в зал будто призраки, стараясь не нарушить тишину, цветники и сады опустели, и чудилось, что все это место накрыто пеплом давно минувших времен. В гавани Клима и его спутников ждал корабль Синдбада, готовый выйти в плавание на утренней заре. Нехитрый багаж путников был уложен и перенесен на судно, с хозяином дворца и владыкой этой страны Клим распрощался, и не было ничего, что оставалось тут, – ничего, кроме осколков хрустального шарика и темнокрылой бабочки. Но память о сне он уносил с собой.
В эту последнюю ночь Клим оставил свои покои, решив прогуляться в дворцовых садах. Он не заметил, когда к нему пристроился баюн – тотчас же у дверей башни или спустя три-четыре минуты и сотню шагов. Вдруг обнаружилось, что кот рядом, у правой его ноги; лапы ступают неслышно, уши торчком, и на морде задумчивое выражение.
Некоторое время они шли молча. Потом хатуль мадан сказал:
– Чудится ммне, что твое величество в каком-то затрруднении. Поделишься своей заботой?
– Поделюсь, – ответил Клим. – Один раз встретил я Иоанна молодого, другой раз встретил старого, и оба мне симпатичны. Теперь гадаю, где истина. Возможно, нет ее вообще, и встречался я с людьми, нанятыми пресвитером? Просто с лицедеями? Или с тенями, как ты мне однажды сказал?
– Ошибаешься, – раздалось в ответ. – Тень тени ррознь, и ммне всякая тень – пустота и обманка. В тех, что были явлены тебе, есть частица сущности прресвитерра.
Сказав это, кот замер с поднятой лапой, склонил голову к земле и будто бы задумался. Потом вздернул хвост и произнес:
– Иди за мной. Покажу тебе то, чего никто ммне видел.
И повел он короля в подвалы, к незаметному проходу за огромными винными бочками и к спуску за ним о семидесяти ступенях, в конце которого темнела массивная дверь с врезанными в дерево письменами. Как и почему растворилась она перед котом, Клим не ведал, но так произошло. И попали они в чистую сухую галерею, со стенами, облицованными гладким камнем, и камень тот слегка светился, так что полной тьмы в подземелье не было.
Вдоль стен тянулись здесь широкие ложа с людьми, которые выглядели спящими, хотя слух не улавливал ни их дыхания, ни других звуков, которые обычно сопровождают сон. Все мужчины – совсем юные или молодые в расцвете лет, в более зрелых годах и седобородые старцы… Похоже, их было не меньше сотни; каждый лежал на спине с закрытыми глазами, легкая ткань окутывала тела до плеч, так что Клим мог разглядеть их лица. Вслед за котом он шагал вдоль ряда спящих, отмечая, что тут не только смуглые иундейцы, но есть северяне, подобные жителям Хай Бории, и люди неведомых ему рас и племен. Ни звука не раздавалось в галерее; оба, кот и человек, двигались бесшумно.
Он миновал ложе старца, с которым встретился во время пира, и замер около юноши с оливковой кожей и черными волосами. Взглянул в его спокойное лицо, протянул руку, будто желая коснуться лба или щеки, но, так и не закончив движения, отдернул ее обратно. Посмотрел вниз, на кота, и спросил:
– Что это значит?
– Здесь тени прресвитерра, ипостаси, в коих он является в мирр. Но ненадолго. Я заметил, что он быстррее устает, чем век или два назад. – В словах баюна звучала печаль, хвост был опущен. – Ему все трруднее оживлять свои тени, но он старрается, очень старрается. Не хочет уходить из мирра.
Холодные мурашки пробежали по спине Клима.
– Если это его ипостаси, то где он сам?
– Здесь, спит за этой пррегррадой. – Кот поднял лапу, затем царапнул когтями пол. – Внизу, твое величество.
– Могу ли я увидеть его истинное обличье?
– Зачем? Ты знаешь, что он – ммне человек. Обличье этих существ ты уже видел – там, за Поднебесными горрами, когда к нам явился Лесной Хозяин. Его сорродич, но ммне такой старрый. Еще может перредвигаться.
Голова Клима поникла. Стоя над ложем юноши, он думал о древних существах, поддерживающих порядок в этой реальности – или хотя бы в какой-то ее части, весьма обширной и населенной где людьми, где лесными тварями. Сроки их жизни огромны, могущество велико, но рано или поздно они исчезнут, уйдут в небытие. Кто их заменит, кто станет новой опорой магической вселенной?.. На чьи плечи ляжет тяжесть мира?..
Он уже догадывался об этом, но мысли, пришедшие к Климу, его не порадовали. Впрочем, размышлять на такие темы было преждевременно.
– Ты, баюн, поведал мне об удивительных вещах, – произнес он. – Прежде мне казалось, что твои истории о лемурах, что спят в Поднебесных горах, глупые байки и сказки. Теперь я так не думаю. Но откуда ты это знаешь? Все, о чем ты рассказал?
Кот не ответил. Молча повернулся и, задрав хвост, направился к выходу.
Глава 13
Синее море, буйные ветры
От Бомбая держать прямо на закат до острова Бробдингнег, где обитают великаны ростом с гору. К берегам не приближаться, ибо великаны гневливы – завидев судно в ближних к острову водах, они швыряются камнями. Дальше опять на закат, и в двух днях плавания будет остров Цупанго, где можно запастись водой, плодами и мясом диких обезьян. Дальше держать немного к северу – так, чтобы ночами звезда Псоглавец восходила точно перед носом корабля. Остров Сирен обойти при свежем ветре, когда ход судна столь быстр, что сиренам его не догнать. Не слушать их песен и не пытаться задобрить их, бросая с борта рыбу и иную пищу; если же догонят и полезут на корабль, не соблазняться их видом, а поливать пресной водой, чего они не любят. Идти прежним курсом до Малых, а затем Больших Черепашьих островов, где можно высадиться и набрать яиц. В глубь острова, где обитают хищные ящеры, не заходить. Таковы опасности, с какими справится разумный корабельщик. Если же увидит он разбойничьи паруса, надо готовить стрелометы, брать мечи и молиться Благому Господу.
Лоция Синдбада-морехода, старинный свиток, доставшийся ему от предков
Покачивалась под ногами палуба, ветер свистел в снастях и раздувал паруса, била о борт волна, и ночами восходили в небесах путеводные звезды: синяя звезда Псоглавец, багровая Глаз Демона, алая Пастушья и золотистая звезда Онагр. Карабкались по мачтам и реям корабельщики, тянули канаты, драили палубу, омывали ее набранной в ведра морской водой, а трое самых опытных стояли с капитаном у штурвала. Капитан же всякую ночь доставал из сундука бронзовую астролябию и смотрел на сонм небесных светил, соразмеряя с ними ход корабля. Хоть рожа у него была хитрая и выглядел он человеком, коему палец в рот не клади, в мореходном деле он и впрямь оказался искусником. Наблюдая за кормчим, Клим почти уверился, что он тот самый Синдбад или, во всяком случае, потомок сказочного морехода. И почему бы не быть ему хитрецом? Плавал он по соленым водам не ради приключений, но в поисках выгоды и, как всякий торговец, старался купить подешевле, а продать подороже – словом, изворачивался и хитрил, надувал и обманывал. Правда, этот рейс был особым: заплатили Синдбаду щедро золотом, чтобы доставил он короля Хай Бории в Дикое море, к таврским берегам.
Судно Синдбада считалось самым быстроходным среди прочих иундейских кораблей, но не самым большим: сорок пять шагов от бушприта до кормы, восемнадцать шагов поперек. Три мачты с огромными прямыми парусами вздымаются в небо, на корме – надстройка с капитанским мостиком, под бушпритом – таран с бронзовым острием и два больших арбалета на палубе; в надстройке – оружейная кладовая и две каюты, для кормчего и особо знатных пассажиров. Носовая палуба приподнята, и там – камбуз, кубрик и гальюн. Вместительный трюм заставлен бочками с водой и солониной, бочонками с пивом и вином, корзинами с провизией, ящиками и сундуками; поверх них – свертки тканей, ковры, мешки с пряностями, хрупкие изделия из фаянса, стекла и слоновой кости. Синдбад рассчитывал поторговать с веницейцами на Черепашьих островах либо, высадив пассажиров, добраться до западных стран, где иундейские товары ценились очень высоко.
В команде, как Бахлул доложил королю, было тридцать крепких молодцов, привычных к морским и воинским делам. Если имелись когда-то у них имена, то моряки давно их позабыли, сменив на клички Гундосый, Уксус, Шестипалый, Дырявый Зуб, Глотка, Весло и остальное в том же роде. Трое рулевых, стоявших в очередь у штурвала, носили особо почетные прозвища: Клык, Удав и Пропащая Душа. Последний был сверх меры зубаст и волосат; поговаривали, что он потомок псоглавца и иундейской девицы. Кроме двуногих мореходов имелся в команде пернатый – зеленый попугай по кличке Зоркий Глаз. Он выполнял службу дозорного, сидел на мачте или летал над судном, высматривая пиратов, тритонов, морских змеев и прочих чудищ моря-океана. По причинам, неведомым Климу, кот к попугаю благоволил и временами вел с ним долгие беседы. Возможно, они были одинакового возраста; Синдбад клялся, что попугаю триста лет и что в их семействе его передают от деда к отцу и от отца к сыну.
Больше недели они плыли с попутным ветром на запад, пока не встала из волн гористая суша с изрезанными фиордами берегами. Очевидно, место это было обитаемым; Клим видел дымы, что поднимались над склонами гор, и что-то похожее на поля и луга. Синдбад сверился с картами и старинной книгой, довольно кивнул и, встав к штурвалу, направил судно на юг, а потом на север, огибая остров по широкой дуге. Бробдингнег, Опасные земли, пояснил он Климу. Край великанов, больших шутников; любимое их развлечение – швырнуть в корабль глыбину величиной с быка. Если удастся снести мачту или разбить борт, собираются великаны кучей, тычут в судно пальцами и гогочут так, будто гремят небесные громы. Самая же радость им – закидать камнями и потопить корабль; тут пускаются они в пляс, от коего дрожит земля и качаются горы.
Об этом Синдбад поведал Климу вечером, когда они пили вино и угощались солониной в пассажирской каюте. Корабль снова шел на запад, к солнцу, что опускалось в морские воды, ветер надувал паруса и врывался в распахнутые окна, бросая в лица собеседников капли соленой влаги. Выслушав капитана, Клим спросил:
– Скажи мне, Синдбад, как появились великаны на уединенном острове посреди моря? Приплыли с континента? Тогда должен быть у них корабль, и, возможно, не один. Огромное судно, если вспомнить об их размерах!
– Нет, преславный цезарь. – Синдбад часто обращался к Климу так, с подчеркнутым уважением. – Они не плавают по морям, и – хвала Вседержителю! – у них нет кораблей. Никому не ведомо, как они очутились на Бробдингнеге. Дошло от пращуров моих, что остров сей был прежде диким, пустынным и безопасным. Потом его заселили великаны, и произошло это внезапно. Будто с неба упали, как якорь падает в воду.
– Давно ли это было?
Мореход прищурился, вспоминая.
– За точность не поручусь, но прошло уже два века или, может, около трех. – Лукавые глаза Синдбада блеснули. – Такое в мире случается, преславный цезарь. Чего-то нет, нет, и вдруг оно появилось… Откуда и почему, даже великий пресвитер не знает.
– Случается, – согласился Клим. Около трех веков… – подумалось ему. Примерно в это время декан собора Святого Патрика в Дублине писал истории о путешествиях некоего Гулливера… Выходит, фантазии Свифта воплотились в этом мире, как и многое другое.
Он бросил взгляд в окно, словно ожидая, что в небе появится летающий остров Лапута. Но небеса были пусты, и лишь какая-то птица парила в них, широко раскинув крылья.
– Если хочешь ступить на твердую землю, – сказал Синдбад, – это можно сделать на Цупанго, Обезьяньем острове. Плыть до него два дня, и там есть источник с хорошей водой.
– Разве вода в наших бочках протухла? – спросил Клим.
– Нет, мой господин.
– Тогда не стоит высаживаться. Я хотел бы скорее попасть домой.
И, по желанию Клима, корабль не приблизился к острову Цупанго, а, миновав его, повернул на восемь – десять градусов к северу. Море по-прежнему было спокойным, и дул попутный ветер.
В полдень третьего дня попугай, сидевший на рее, встрепенулся, раскрыл клюв и завопил во всю глотку:
– Трревога! Сиррены в морре! Карраул!
Команда и пассажиры высыпали на палубу. Справа по курсу маячил в морской дымке покрытый зеленью остров, белая пена прибоя окаймляла скалы, рифы торчали из воды подобно огромным щербатым зубам. У штурвала стоял Удав. Послюнив палец, он поднял вверх руку и крикнул:
– Ветер слабоват, капитан! Похоже, не уйти нам от этих потаскух!
Синдбад с тревогой посмотрел на слегка обвисшие паруса, затем уставился на море. Проследив за взглядом капитана, Клим разглядел пенные дорожки, прочертившие морскую гладь. Их было десятков пять или шесть, и они стремительно приближались к кораблю.
– Выкатывайте бочки с водой и готовьте черпаки, – велел Синдбад и быстро поднялся на мостик к штурвалу. Моряки с ворчанием и руганью принялись за дело. Дозорный попугай приплясывал на рее и продолжал орать:
– Полундрра! Все наверрх! Прриближаются, стеррвы!
– Заткнись, хмырь блохастый! Сами видим, – буркнул кто-то из мореходов, Уксус или, возможно, Дырявый Зуб. Корабельщики с натугой ворочали тяжелые бочки, проклиная морских дев, отродье дьявола.
Црым потянул короля за рукав:
– Чего они суетятся, величество? Я так слышал, что сирены очень приглядные девки и поют как соловьи.
– Пррям уж как соловьи! – ревниво возразил вертевшийся под ногами кот. – Визжат, как свиньи недоррезанные! А соловей тут один – я.
– С давних времен известно, добрые спутники мои, что звук их песен лишает разума. Зубы у них острые, и моряков они поедают с большой охотой, – заметил Бахлул ибн Хурдак, опускаясь на плечо Клима. – Что будем делать, о владыка солнца и звезд? Сожжем морскую нечисть?
– Это вряд ли, – молвил Клим, – все-таки они в воде, а на весь океан нашего огня не хватит. Не сожжем, но попугаем. – Он схватил за плечо морехода, то ли Гундосого, то ли Весло, и приказал: – Хватит воду таскать. Пива неси! Большую кружку!
Челюсть морехода отвисла.
– Зачем, мой господин? Эти чертовки пресную воду не любят, а поливать их пивом никто не пробовал. Опять же убыток какой! Пиво-то не водица!
– Делай, что велено! – Клим подтолкнул корабельщика к трюмному люку. – Можешь в кружку не наливать. Бочонок тащи и вышиби затычку.
Там временем моряки, вооружившись черпаками, выстроились вдоль бортов. Ветер упрямо тянул корабль к западу, но был он не очень силен; как ни старались Синдбад и Удав у штурвала, опасный берег удалялся слишком медленно. Напрягая зрение, Клим различил крохотные фигурки на скалах и рифах, – должно быть, не все морские девы преследовали их, кое-кто остался на земле, чтобы полюбоваться грядущей баталией.
Принесли пиво. Клим открыл заветный флакончик, лизнул пробку и запил дюжиной больших глотков. Не сила, полсилы… Но по его расчетам, этого должно было хватить.
Он склонился над фальшбортом. Шесть или семь зеленовласых красавиц глядели на него. Бирюзовые и синие глаза, губы цвета пурпура, белые нежные плечи и руки, полные груди с алыми ягодами сосков… Что скрывалось ниже, он не мог различить сквозь колыхавшуюся, игравшую бликами плоть океана. Может, рыбьи хвосты, плавники или когтистые лапы. Во всяком случае, судно стремилось вперед, но морские девы от него не отставали. Казалось, они плывут без всякого напряжения.
Первая сирена вцепилась в борт, за ней вторая… Раскрылись пурпурные губы, сверкнул частокол острых зубов, и над морем прозвучала мелодичная, но резкая трель. Целый хор поддержал этот вопль, подобный жалобному всхлипу флейты. Мелодия ширилась, звуки наплывали со всех сторон, звенели в воздухе, кружили голову. Теперь десятки рук скользили по обшивке корабля, пытались ухватиться за доски, подняться наверх.
– Черпаки! – крикнул Синдбад с мостика. – Лейте воду! Быстрее!
Клим, не отрываясь от чарующих бирюзовых глаз, помахал рукой:
– Не нужно, капитан! Пресная вода нам еще пригодится. Обойдемся без этого.
Склонившись еще ниже, он схватил сирену за волосы, приподнял и швырнул в море. Его голос раскатился над водной поверхностью, словно удар грома:
– Прекратить концерт! Я, король Хай Бории, повелеваю: замолчите и убирайтесь прочь!
– Король Хай Бории? – долетел чей-то визг из воды. – Здесь о таком не слышали! Здесь наша власть и воля!
– Не слышали, так услышите и запомните, – сказал Клим. – Ты готов, Бахлул?
– Да, повелитель.
Джинн, приникший к его шее, щелкнул пальцами, высек фонтанчик искр, и Клим выдохнул струю пламени. Раз, другой, третий… Он не пытался сжечь лица, руки и плечи морских дев – может быть, лишь опалил кому-то волосы. Огонь пролетел над волнами от борта корабля на пару сотен шагов, и сирены испуганно взвыли. Очарование их красоты Клима уже не трогало, – у той, которую он поднял и швырнул в воду, ниже пояса были зеленые лягушачьи лапы с острыми когтями и длинный чешуйчатый хвост.
Он снова рявкнул во всю мощь голоса:
– Убирайтесь, или я сожгу вас!
Потом швырнул в море огненный шар – небольшой, размером с футбольный мяч. Это тоже было устрашающее зрелище, в воздух поднялся столб кипящей воды, окруженный горячим паром. Сирены уже торопились прочь от корабля, их визг делался все тише и тише и наконец совсем стих. Зеленый остров с предательскими рифами неторопливо уплывал вдаль.
Команда, побросав черпаки, окружила Клима. Мореходы взирали на него с раскрытыми ртами, одни молились, другие с опаской шептали заклятия, хранящие от злой волшбы; похоже, они не могли сообразить, кто перед ними, божество или жуткий демон. Тем временем с мостика спустился капитан Синдбад, прошел сквозь толпу как нож через масло и преклонил перед Климом колени.
– Моя благодарность, преславный цезарь… Ты сохранил наши жизни, и мы не потратили ни капли воды, которой у нас не так уж много. – Встав, Синдбад оглядел свою команду и тихо произнес: – Что вылупили зенки, братья мои? Кто тут от страха ветры пускает? Разве не говорил я вам, что преславный цезарь – великий маг и чародей? Разве не говорил о его подвигах в Тангутской пустоши? Почет для нас, что выбран им этот корабль для странствий по морям. Почет, но не только! – Капитан хитро прищурился. – Все помнят, что бились мы не раз с разбойниками, теряя людей и добро, или пытались убежать от них, развернув паруса. Теперь же я молюсь, чтобы они нашли нас и догнали. И как вы думаете, что тогда случится?
– Аве, цезарь! – дружно рявкнул экипаж. – Аве, наш господин и защитник!
Кажется, уже видели мореходы, как горят пиратские суда, как тонут разбойники и молят о пощаде, оставляя им богатую добычу. Без боя и пролития крови, устрашенные лишь огненным дыханием чародея-цезаря. Знал, знал капитан Синдбад, где надавить, какую струнку дернуть, как из недоверия и страха выковать клинок отваги. Не забыв, само собой, про кошелек.
– Аве, цезарь! – гремело над палубой корабля.
Дозорный попугай прислушался, вздернул голову с зеленым хохолком и тоже завопил:
– Аве, цезаррь! Пиастрры, пиастрры! Грруды пиастрров! – И добавил что-то непечатное в адрес сирен.
При подходе к Большим Черепашьим островам, когда горные пики уже показались над морской пучиной, прилетели два ворона и стали кружить высоко в небе. Клим, Синдбад и вся команда очень тому удивились; ворон ведь не морская птица, на рыбу не охотится и над морем не летает. Но эти не только летали, но и спустились к кораблю, промчавшись несколько раз у самых мачт так низко, что сидевший на рее попугай щелкнул клювом и обругал их «черрными парразитами». Кажется, вороны что-то высматривали, внимательно озирая людей на палубе острыми черными точками глаз. Потом одна птица направилась на север, к далекой земле, а другая, поднявшись выше, продолжала описывать круги над кораблем.
Кот задрал голову, посмотрел на мелькающую в воздухе черную тень и пропел густым баритоном:
- Черрный воррон, черрный воррон,
- Что ж ты вьешься надо мной!
- Ты добычи ммне дождешься,
- Черрный воррон, я ммне твой!
На горизонте уже вставали зеленые берега, моряки полезли к парусам на мачты, и Клим больше не обращал внимания на надоедливую птицу. По словам капитана, в архипелаг входили два крупных острова, Бурая и Серая Черепахи, прозванные так за оттенок гор, находившихся в центральной части. Острова были хотя и гористыми, но плодородными; некогда их покрывали джунгли, но за последние лет пятьдесят их наполовину выжгли и свели, а земли в прибрежной зоне распахали. В благодатном климате с изобилием влаги здесь произрастал целый райский сад тропических плодов и даже некоторые пряности. В прошлом острова служили лишь пунктом обмена товарами между Веницеей и странами Востока, но теперь кроме купеческих факторий появились веницейские переселенцы с фермами и плантациями.
На Серой Черепахе, у самой удобной бухты, был возведен крепкий форт с многочисленным гарнизоном, рядом вырос городок с обширными складами, мастерскими и жилищами купцов, а по обе стороны от него раскинулись поля и фруктовые рощи. В бухте кроме торговых судов всегда дежурили три-четыре боевые галеры, не столько ради борьбы с пиратами, сколько для охраны морских путей на запад. Веницейцы не пускали мореходов с Востока дальше Черепашьих островов, соблюдая свою монополию на экзотические товары.
Корабль вошел в пролив между Бурой и Серой Черепахами. Форт и город располагались в самом его конце, а пока Клим видел лишь зелень плантаций на обоих берегах и сгорбленные фигурки, бродившие тут и там среди высоких стволов какой-то растительности. Ему показалось, что эти люди рубят стволы длинными ножами, собирают их в кучи и тащат к навесам и сараям, над которыми курится дымок. Что-то знакомое было в этой картине, виденное не здесь, а на Земле – но не в яви, а, скорее всего, по телевизору. Порывшись в памяти, он вдруг сообразил: сахарный тростник! И, вероятно, винокуренное производство.
Они с Синдбадом находились на мостике, у штурвала стоял Пропащая Душа, еще два морехода, Чума и Колченогий, торчали на носу, следили за фарватером – пролив был извилист, довольно узок и изобиловал рифами. Временами корабль приближался к берегу на половину полета стрелы, и Клим мог яснее видеть работников с похожими на мачете клинками. Они двигались медленно, вперевалку, их тела и головы покрывала ткань, что-то вроде грязной мешковины. Кивнув в сторону берега, Клим спросил:
– Скажи, капитан, что там за растения? Эти высокие тонкие стволы я где-то видел.
– Если только в Иундее, ибо в странах севера этот тростник не растет, – промолвил Синдбад. – Из тростника добывают сладкий сок, а из него веницейцы делают огненное пойло, от которого горит в глотке и глаза вылезают на лоб. Но сок можно сгустить, и тогда получается нечто рассыпчатое, желтоватое и очень сладкое.
– Ром и тростниковый сахар… – пробормотал Клим на русском и тут же перешел на шибер. – Что за люди рубят тростник? Веницейские рабы?
Синдбад усмехнулся:
– Рабы, но не люди, преславный цезарь. Гоблины!
Словно пелена спала с глаз Клима. Эта неуклюжая походка, сгорбленные фигуры, огромные головы… эта мешковина, а на самом деле – грязная шерсть… Гоблины! Людоеды! Сотни гоблинов с острыми клинками бродили по обоим берегам, покорные, как стадо овец. В этом было что-то противоестественное. Он встречался с гоблинами в бою, он знал их злобный, кровожадный нрав, их неукротимое упорство, их огромную силу… Гоблины! Невероятно!
– Не могу поверить, – произнес он в ошеломлении. – Гоблины в рабстве у людей! Бродят свободно, да еще и с оружием!
Капитан глядел на него, щурился, скалил в ухмылке зубы.
– Веницейцы, мой господин, знают тысячу всяких хитростей и торгуют с множеством народов и племен, даже с людоедами. Гоблинов покупают у их вождей совсем молодыми и учат палкой, плетью и раскаленным железом. Но не это главное. Слышал я, что там, за тростниковыми зарослями, есть поля травки с голубыми корешками. Из них делают отвар, и кто его выпьет, становится таким счастливым, что, кроме нового глотка, ни о чем не думает. Как эти твари. – Синдбад махнул рукой в сторону берега. – Они покорны, ибо утром испили отвар, а вечером им дадут еще. Он действует и на людей, и на гоблинов. Сила в нем страшная!
– Вот как! – Клим нахмурился и помрачнел. – Благодарю, капитан, ты рассказал мне много интересного. Я запомню. Запомню и доберусь до этого гадючника.
В конце пролива открылась на Серой Черепахе бухта между двумя мысами, изогнутыми точно когти. На ее берегу стояла крепость: бревенчатые башни и стены на каменном основании, распахнутые врата с тяжелыми прочными створками, у ворот и на стенах – воины в черненых кольчугах и круглых шлемах.
В гавани десятка три кораблей, одни на рейде, другие у причалов. Корабли большей частью веницейские, торговые, крутобокие, о двух или трех мачтах. Отдельно покачиваются у пристани четыре длинные галеры, каждая с полусотней весел по борту и парусным вооружением. За причалами – торговая площадь, обставленная складами и неказистыми домами купеческих факторий. Среди них притулились два кабака и заведение, похожее на публичный дом. Кривая грязная улица, огибая крепостные стены, вела в город. Там виднелось скопище крыш, над которыми кое-где торчали зеленые веники пальм и шесты с флагами.
– Ты, мой господин, на берег не сходи и старайся не появляться на палубе, – произнес Синдбад. – Веницейцы подозрительны, а ты на нас не похож, – хоть загорелый, а все равно не иундеец. Могут за лазутчика принять.
– Это верно, – кивнул Клим. – Посижу в трюме, а заодно взгляну на подарки пресвитера. И шута с собой заберу.
Корабль со спущенными парусами медленно дрейфовал к причалу. Бросили канаты, полуголые оборванцы на берегу приняли их, закрепили на кнехтах, борт мягко коснулся бревен пристани. Два воина в черных доспехах и офицер в шляпе с перьями лениво зашагали к судну от ворот. Клим, отправив вниз скомороха, джинна и кота, нырнул в трюмный люк. До него донеслось:
– Иундеец? – Офицер говорил на шибере, хотя и с сильным акцентом.
– Из Бомбая, кормчий Синдбад, – ответил капитан.
– Плевать мне на твою дикарскую кликуху. Портовый сбор и сбор за право торговли! Давай, живо!
Зазвенели монеты – кажется, офицер их пересчитывал.
– Что привез?
– Ткани, ковры, пряности, резную кость.
– Скажу нашим купцам. Жди! Скоро подойдут.
Клим спустился вниз по трапу. Его спутники были уже на нижней палубе, стояли у сундуков с подарками, и кот читал надписи на крышках.
– Шелка и одежды для корролевы… так… дррагоценности для корролевы… столик и два стульчика для корролевы… опять шелка для корролевы… благовония для корролевы… жемчуга для корролевы… Ммне понимаю, сударри мои! А где хоть что-то для корроля? Или прресвитерр поскупился?
– Женщине нужно больше, чем мужчине, – сказал Клим. – Взгляни-ка теперь на этот сундук, самый большой, окованный бронзой. Что на нем написано?
– Для корроля, – с довольным видом сообщил кот. – Наконец-то!
В трюм спустились десять матросов под предводительством Клыка. Склонившись перед Климом, он произнес:
– Прости, что потревожили, мой господин. Там купчишки веницейские верещат, желают взглянуть на товар.
– Берите, что надо, – сказал Клим. – Торговое дело – прежде всего.
Корабельщики потащили наверх рулоны тканей, большой ковер, пару мешков с пряностями, образцы изделий из стекла, фаянса и слоновой кости. Дождавшись, когда они покинут трюм, Клим кивнул скомороху:
– Открывай!
Сверху лежала корона, ослепившая его сиянием бриллиантов. Под ней – одежды, шитые золотом и жемчугом, сапоги, драгоценный пояс, доспех из стали, отделанный серебром, топорик с длинной рукояткой, круглый щит и три меча. Один из них, с широким, слегка изогнутым лезвием, привлек внимание Клима. Он вытащил меч из ножен, и на клинке тотчас вспыхнули руны.
– Одеяния, достойные падишаха, – произнес Бахлул ибн Хурдак. – И то, что наш господин – великий воитель, тоже не забыто, вот чудесный доспех и оружие. Но что написано на этом клинке? Странно… Это ведь древние знаки, коими пользовался Соломон ибн Дауд – мир с ними обоими!
– Неужели? А я вижу хайборийские письмена, – заметил Клим, поворачивая и рассматривая меч. – Здесь сказано: клинок существует, чтобы поддерживать в мире справедливость. А с другой стороны – мое имя и титул: Марклим Первый, король Хай Бории, победитель демонов, орков и драконов. И все написано по-хайборийски.
– Мрр… Это для тебя по-хайборрийски, а я вижу рруны Иундеи, – проворчал кот. – Магический прредмет, твое величество! Каждый читает надпись на знакомом ему языке.
– Драгоценный подарок, – подтвердил Клим и вложил меч в ножны.
Пока они изучали содержимое сундука, на пристани разгоралась ссора. В открытый люк долетал то громкий голос Синдбада, то слышались неразборчивые вопли местных купцов. Должно быть, продавец и покупатели никак не могли сойтись в цене. Наконец Синдбад что-то раздраженно выкрикнул, и вскоре доски палубы скрипнули под его шагами.
Корабельщики потащили обратно в трюм образцы товаров. Их лица были мрачны, Клык шептал проклятия, Весло ругался во весь голос. Клим понимал их недовольство – часть прибыли выделялась экипажу, а если прибыли нет, в карманах звенят не серебро, а медные монеты.
Высунувшись из люка, он окликнул капитана и спросил:
– Что случилось, почтенный Синдбад?
– Я знаю цену на мои товары на Западе, – ответил кормчий. – Прежде здесь, на острове, давали четверть цены, а теперь предлагают пятую часть. Проклятье на головы этих скупердяев! Мы отплывем с вечерним приливом, мой господин. Высажу тебя на Диком берегу и пойду в Веницею, а если понадобится, то и дальше. – Сделав паузу, он добавил: – Продешевивший утром встретит вечер за пустым столом.
– Разумная мысль, – сказал Клим, вылез из трюма и затворился до ночи в своей каюте.
С восходом солнца они были уже километрах в сорока к западу от Черепашьих островов. Могли бы и дальше уплыть, но ветер ослабел, паруса обвисли, а к полудню на море воцарился штиль. Знойное солнце висело над кораблем, в небесах – ни облачка, влажный воздух неподвижен, и где-то в вышине кружат три-четыре черные точки… Клим был уверен, что это вороны.
Как обычно, они с капитаном стояли на мостике. Клим утирал пот с лица и с надеждой посматривал на небо – вдруг подует попутный ветер. Вспоминались ему слова оракула: обратно придется тебе странствовать по горам, лесам и соленым водам не один день. Не обманул шахматный крендель, так оно и случилось. Были горы, были леса, а теперь вот океан, и торчит он посреди соленой воды без всякого движения…
Еще пришли ему на память речи старого Ашрама, носителя семисвечника, который тоже странствовал в этих морях. Но после Черепашьих островов плыл старец не на иундейском судне, и Клим, подумав об этом, промолвил:
– Довелось мне слышать, что дорога на Запад неведома восточным мореходам, и знают ее только веницейцы. Однако ты, Синдбад, собрался плыть по этим водам, и кажется мне, что ты знаешь, как добраться до Дикого моря и стран, что лежат за ним.
– Знаю, преславный цезарь, – подтвердил капитан. – Предки мои плавали тут раньше веницейцев, в дни, когда на месте их города было вонючее болото. Не стоит им гордиться, не первые они в южных морях, но нынче в силу вошли и чинят препоны торговле. Впрочем, – тут он хитро усмехнулся, – есть у меня старинный свиток, где описана дорога к Черепашьим островам и дальше, к Веницее и другим странам. Так что доставлю я тебя, мой господин, на Дикий берег, хотя, быть может, и с опозданием.
Тут он вздохнул и бросил взгляд на обвисшие паруса. И едва он это сделал, как дозорный попугай на мачте подскочил в воздух, захлопал крыльями, заорал:
– К орружию, брратва, к орружию! Пирраты на горризонте!
И правда, над синим морским окоемом появились кончики мачт и верхние реи без парусов.
– На веслах идут, – заметил капитан. – Ветры тут переменчивы, и потому все разбойничьи суда – галеры. Ждут штиля, потом выходят на охоту. – Велев Пропащей Душе раздать морякам тесаки и топоры, он снова повернулся к Климу. На лице Синдбада играла кровожадная ухмылка. – Ты, преславный цезарь, не жги их дотла. Как ударят борт о борт, спали им весла и мачты, а заодно и половину команды. Остальных мы сами наладим в море… Главное, чтобы судно было на плаву; пошарим в трюме, вдруг чего полезного найдем.
Мореходы вооружались у кладовой, гремели железом, натягивали доспехи, становились к бортам. Колченогий с помощниками приготовили на всякий случай палубные арбалеты. Выкатили бочку с зажигательной смесью, принесли Климу бочонок пива. Бахлул ибн Хурдак опустился на его плечо, пощелкал пальцами, высекая фонтанчики искр. Црым, напялив кольчугу, встал рядом, поигрывая топором. Вид у него был очень воинственный.
Пиратская галера была еще далеко, лишь ее мачты тонкими прутиками поднялись над горизонтом. Парусов, по случаю безветрия, злодеи не развернули, флаги на мачтах обвисли, но кажется, шел корабль с приличной скоростью. Клим не сомневался, что судно Синдбада догонят за два или три часа.
На палубу вышел кот, оглядел вооруженных мореходов и забрался на мостик. Дернул усами и спросил:
– Что за суета, твое величество? Левиафан появился или опять сиррены досаждают?
Клим не успел ответить, снова завопил попугай:
– Какие сиррены, брратец! Пирраты, говоррю! Будет ррезня, ррезня! Пррячься в тррюм, котярра!
Баюн презрительно фыркнул:
– Ммррау! Коты не пррячутся! Кот всегда готов к дрраке! Хоть с самим дьяволом! Пирраты, ха!
Он гордо задрал хвост и взревел оглушительным басом:
- Пятнадцать человек на сундук мерртвеца,
- Йо-хо-хо, и бутылка ррому!
- Пей, и дьявол тебя доведет до конца,
- Йо-хо-хо, и бутылка ррому!
Меж тем корпус галеры всплыл над морской гладью. Сейчас судно напоминало длинного черного таракана с множеством едва заметных лапок. Лапки мерно ходили туда-сюда, и казалось, что таракан ползет по синей скатерти, расцвеченной солнечными бликами.
– Пирраты! Пирраты! – надрывался на мачте дозорный попугай.
Но Синдбад, нахмурившись, покачал головой.
– Это не пираты, а боевая веницейская галера. По наши души идут. Сообразили! Если я на острове не торговал, то куда потом отправился? Догадаться не трудно!
– И что с того? – промолвил Клим. – Твое судно в данный момент часть хайборийской территории, ибо на его борту король. Мы в нейтральных водах, и я, суверенный владыка, плыву куда хочу. Дипломатический иммунитет и все такое… Ни один байстрюк к нам не сунется.
Капитан с кислой миной оглядел его с головы до ног.
– Я знаю, о цезарь, кто ты такой, и команде об этом тоже ведомо, но не веницейцам. Прости дерзкие речи, господин мой, но на короля ты не очень похож. Куртка на тебе старая, сапоги стоптаны, короны нет и золотой цепи на шее тоже… Выглядишь ты как воин, каких нанимают для охраны кораблей от разбойников. Не поверит тебе и мне галерный хмырь, главный их начальник.
Клим усмехнулся:
– Не облачение делает королем, но, если нужно, я приоденусь. Ну-ка, молодцы! – Он махнул мореходам. – Тащите из трюма сундук, который вам баюн покажет. В мою каюту тащите! А ты, Црым, тоже туда иди, поможешь мне одеться и ордена навесить.
Читать бесплатно другие книги:
