Летальный исход Локк Джон

Глава 5

– Эти маленькие бомбочки содержат по четыреста девяносто калорий каждая, – заметила Кэтлин Грэй.

Я посмотрел на жалкий кусочек у себя на тарелке.

– Вы их переоцениваете, мне кажется.

– Можете мне поверить, – сказала она. – Я работала в таком заведении в Чарльстоне.

Было без четверти восемь вечера. Мы сидели в «Старбакс» на углу Третьей и Восточной Шестьдесят шестой улиц. Особого аппетита мы не ощущали, но Кэтлин заявила, что всегда угощается клубничными пирожным после работы в ожоговом центре. Она уже откусила от него кусочек, сообщив:

– Вкуснятина. С чисто технической точки зрения, это просто клубнично-лимонный овсяный пирог. – Она склонила голову набок и оценивающе поглядела на меня. – Вы точно не хотите попробовать?

Я не хотел, и так ей и сказал.

– Тут имеется еще одно соображение, – добавил я.

– И какое именно? – спросила она.

– Сокращенно это называется КЛОП.

Я отпил глоток кофе и велел себе запомнить тот факт, что уже повстречался с тремя женщинами Кена Чапмена, и две из них одна за другой откомментировали мое поведение как странное. Третьей женщина Чапмена была моя бывшая жена, Джанет, и ее мнение обо мне уже не подлежало никаким пересмотрам.

Кто-то толчком распахнул входную дверь, и порыв ветра внес внутрь добрую порцию дождя, сразу понизив температуру в помещении градусов на десять. Или мне просто так показалось. Кэтлин что-то увидела за моей спиной и захихикала.

– Бариста[4] там с кем-то разговаривает и указывает на вас, – сообщила она. – Думаю, это имеет какое-то отношение к слову «венти».

Я нахмурился и с отвращением замотал головой, буркнув:

– Бариста…

Кэтлин захихикала еще громче. И сделала гримаску – надула губки.

– Какой вы все-таки ворчун! – заявила она.

– Да это просто полное идиотство! – заметил я.

Тут она уже вовсю расхохоталась. А я продолжал свои тирады.

– Все эти модные ресторанчики, они ужасно претенциозные! Только вчера я видел парня, который чуть не помер, отведав какого-то экзотического японского кушанья. А здесь, – я махнул рукой в сторону кофеварочного аппарата, – надо выучить целый новый траханый язык, чтобы просто оправдать свое желание потратить четыре доллара на чашку «джо»[5].

Она засмеялась еще громче.

– Джо? Ох, Боже мой, вы действительно сказали джо? Вы, что, только что выбрались из машины времени, что принесла вас сюда из сороковых годов?

Я подумал, что ей просто понравилось слово «джо», потому что она его целых два раза произнесла, продолжая неудержимо смеяться.

Остальные посетители уже начали на нас оглядываться, но я еще не кончил выступать.

– Гранде! – продолжил я. – Соло! Венти! Доппио![6] Кто такой, черт побери, доппио – один из семи гномов?!

– Да нет же, – почти простонала она. – Это Ворчун – один из семи гномов! – Смех Кэтлин уже прошел точку невозврата – она никак не могла остановиться. Ее щечки стали пунцовыми, глаза превратились в узкие щелочки.

Я снова нахмурился и стал пересказывать ей свой разговор с этой «баристой».

– Все, что я ей сказал, было: «Мне кофе». А она спрашивает: «Какую порцию»? «Обычную», – говорю я. «У нас есть гранде, венти, соло, доппио, короткий и длинный», – говорит она. – Вот вы сказали «четыреста девяносто калорий». Да там же, черт возьми, всего два квадратных дюйма!

Кэтлин ухватилась за стол.

– Перестаньте! – закричала она. – Я сейчас описаюсь!

Когда последний взрыв ее смеха наконец утих, она заявила, что это очень здорово – вот так посмеяться после двух часов, проведенных с больными детьми. Я понял, что она имела в виду. Как бы скверно ни протекала ее жизнь с Кеном, она по-прежнему испытывала чувство вины за то, что ей все же живется лучше по сравнению с ними.

– Мне очень не хочется портить вам настроение, – сказал я, – но мне все же необходимо задать вам несколько вопросов о Кене Чапмене.

Она нахмурилась.

– И это прямо сейчас, когда мы так хорошо тут сидим!

– Я понимаю. Но тем не менее.

– Мне, правда, совсем не хочется про это говорить.

– Я понимаю.

Кэтлин посмотрела на меня и вздохнула.

– Окей, Департамент внутренней безопасности. Давайте, спрашивайте. Что вы хотите узнать?

И мы почти целый час беседовали о ее браке с Кеном Чапменом. Ей было тяжело об этом вспоминать, и к тому времени, когда она высадила меня у гостиницы, где я остановился, мне было отлично видно, что она эмоционально опустошена. Я не стал приглашать ее выпить со мной «стаканчик на сон грядущий», и Кэтлин сама тоже ничего такого не предложила, хотя и спросила, не хочу ли я встретиться с нею на следующий день.

– Завтра День Святого Валентина, – сказала она.

Я ответил, что мне нужно будет кое с кем встретиться, что было истинной правдой. Вообще-то, мне нужно было собрать вещички и ехать в аэропорт, прямо нынче вечером, и это тоже было истинной правдой. Она рассеянно кивнула, словно уже слыхала это и раньше, да и ожидала от меня именно такого ответа.

Чего я ей не сказал, так это того, что у меня был контракт на убийство, который следовало выполнить на следующее утро. Что я ей сказал, так это то, что прилечу завтра же обратно, после этой назначенной встречи, и приглашу ее куда-нибудь на ужин. Когда я ей это сказал, лицо у нее вспыхнуло, как-то осветилось, как у ребенка, получившего рождественский подарок, и она сильно хлопнула меня по плечу.

Тогда я сказал:

– Я позвоню вам завтра на работу где-то около полудня, и мы обговорим все детали.

Час спустя, переодевшись, я уже устраивался на переднем сидении машины. А еще десять минут спустя я уже спал без задних ног. Но перед тем, как заснуть, успел подумать, что Кэтлин Грэй, видимо, самое замечательное человеческое существо, которое мне когда-либо встречалось.

Глава 6

Моника Чайлдерс вовсе не собиралась умирать.

Был Валентинов день, только рассвело, и мы находились к северу от Джексонвилла, штат Флорида, на лесном курорте «Амелиа Айленд Плантейшн». Келли расположилась возле девятой лунки поля для гольфа, где главная дорога пересекается с проселочной.

Моника – не террорист и не представляет никакой угрозы для национальной безопасности, но я уже согласился ее убить, так что вот вам, приехали. Эти сторонние контракты означали денежки в мой карман. Хотя это весьма благородное занятие – притворяться, что моя основная работа заключается в том, чтобы по заданию правительства убивать подозреваемых в терроризме, оно платит мне не наличными, а тем, что предоставляет в мое распоряжение разнообразные ресурсы и возможности. Конечно, предполагается, что эти ресурсы будут использоваться исключительно для выслеживания или преследования террористов. Но Дарвин, выступающий в качестве моего связника с правительством, прекрасно знает, чем и как я зарабатываю себе на хлеб с маслом. Он редко жалуется, потому что убийства гражданских лиц в свободное от основной работы время держит меня в форме, заставляет быть сосредоточенным и внимательным. Ну, по крайней мере, он так полагает.

Дарвин оказывает мне огромную, ни с чем не сравнимую помощь и поддержку. Один его звонок – и передо мной распахиваются все двери, на юридические процедуры можно наплевать, а все «нет» магическим образом превращаются в «да». При том, что я всегда очень хорошо действую на месте преступления, изредка все же возникает элемент угрозы моей собственной жизни. В тех редких случаях, когда что-то идет не так, на Дарвина вполне можно положиться: он выручит, пришлет чистильщиков, чтобы увезти мертвое тело, убрать все улики с места преступления или прикрыть мой отход. Он даже имеет в своем распоряжении некий секретный отдел государственной службы, который обеспечивает мне и моей команде двойников. Конечно, эти двойники и понятия не имеют, что работают на нас, но они пребывают в полной безопасности, пока мы в них нуждаемся. Дарвин присматривает за этим. У него есть группа ребят, которая втайне их опекает и прикрывает. В первый год после того, как я ушел из ЦРУ, я и сам прикрывал и оберегал одного такого двойника. И, вероятно, снова займусь этим, если мне станет скучно, когда я выйду на пенсию. Нет, вы только послушайте! Выйду на пенсию! Смех один!

Около 70 процентов моих доходов поступает через Сала Бонаделло, криминального босса. Большую часть остального я получаю за то, что испытываю для армии новые образцы оружия. Но теперь в мою жизнь вошел этот Виктор-Инвалидное Кресло, пообещав кучу «контрактов на всю жизнь» – контрактов таких простых, которые легко выполнить, которые может заделать даже новичок. Моя типичная цель и жертва – это обычно птица высокого полета, такой заказ часто требует многодневного планирования и подготовки, что иной раз растягивается на несколько недель. По контрасту с этим те «уколы», что требовались Виктору, можно спланировать, подготовить и осуществить буквально за несколько часов. Тут только надо быть осторожным, чтобы не переусердствовать с обдумыванием и планированием.

Виктор сказал, что Моника не сделала ему ничего плохого, и захотел узнать, не создает ли это для меня каких-то проблем.

– Ну, она же наверняка что-то натворила, – ответил ему я, – иначе вы не стали бы на нее охотиться. Для меня этого вполне достаточно.

Что-то в моем ответе явно его зацепило, какую-то струну, и она отрезонировала двусмысленным требованием: «Объясните подробнее».

Я и объяснил:

– Мы – те, кто убивает людей, чтобы заработать себе на жизнь, – избегаем личных суждений относительно наших жертв. В случае с Моникой, я отнюдь не ее адвокат. И не ее судья. И не компания присяжных. Мне платят вовсе не за то, чтобы я устанавливал ее невиновность. Мне платят за то, что я вершу справедливость. Кто бы мне это ни заказывал – вы, Сал, Департамент безопасности или Капитан Кенгуру[7] – все, что мне необходимо знать, это то, что кто-то где-то и почему-то счел Монику Чайлдерс виновной в чем-то и приговорил ее к смерти. Моя же работа заключается в том, чтобы привести этот приговор в исполнение.

Виктор сообщил мне, где найти Монику и каким образом он хотел бы, чтобы она умерла. Он сказал, что она бегает каждое утро и будет бегать, даже находясь в отпуске, на отдыхе на курорте «Амелия Айленд Плантейшн». Так что Келли ждала Монику у девятой лунки, наряженная в обтягивающий спортивный костюмчик фирмы «Найк» последней модели. Дополняли этот ее ансамбль обычные спортивные туфли и специальные часы для таких бегунов – чистый хайтек. Когда она услышала топот Моники, то тоже начала бежать, так подгадывая свое сближение с нею, чтобы достичь перекрестка через несколько секунд после того, как Моника его минует. Обе эти дамы заметили друг друга и кивнули в знак приветствия. Келли свернула за поворот, прибавила скорости и побежала нога в ногу с Моникой.

– Не возражаете, если я побегу рядом? – спросила Келли.

Моника недовольно сжала губы.

– Вы же видите, что я бегу не слишком быстро.

– Да уж, вы не спешите, – сказала Келли. – Чтобы вас нагнать, можно бежать прямо как вареная сова, что я и проделала!

Моника наморщила нос.

– Вареная сова? Надеюсь, такого никогда не случалось, чтобы вдохновить вас на подобное выражение!

Келли захихикала.

– Ох, Боже ты мой, я тоже на это надеюсь!

Моника невольно улыбнулась.

– Для меня, – заявила Келли, – это вполне хороший темп. Плюс к тому, я терпеть не могу бегать в одиночку, особенно в незнакомом месте.

Этого было достаточно, чтобы между ними образовалась некая связь, как обычно бывает у бегунов. Ничего удивительного: встретились две очень симпатичные, модно одетые леди, разделяющее страсть к спортивным занятиям. Я представил себе, как он живенько бегут по лесной дорожке, и каденция их шагов добавляет человеческий контрапункт к утренним звукам, к пению птичек и жужжанию насекомых, населяющих этот остров.

Моника бросила завистливый взгляд на свою товарку по бегу.

– Какие у вас красивые ноги!

Келли, застигнутая врасплох, ответила:

– Как это мило с вашей стороны!

Моника сверкнула дружелюбной улыбкой и продолжила:

– Вы ведь модель, не так ли? Я почти ненавижу таких! – И, смеясь, добавила: – Вы на этом курорте отдыхаете?

– Мы – мой муж и я – вчера вечером приехали, – ответила Келли.

– Вы всегда так рано бегаете?

– Не всегда. Но скоро приедут родственники мужа, вот мне и захотелось немного побегать, прежде чем они тут появятся.

– О Боже! – сказала Моника. – Ох уж эти мне мужнины родственнички!

– Вот именно! – сказала Келли. – Кстати, меня зовут Келли Карпентер.

– Очень рада, Келли. А я – Моника Чайлдерс.

Они выбежали с территории парка и свернули влево, на шоссе А1А. Посмотрев вперед, Моника сказала:

– Давайте туда не побежим, там этот вэн стоит. Он нам совершенно ни к чему.

Келли согласно кивнула.

Они уже собрались направиться в противоположную сторону, когда Келли воскликнула:

– О Боже! Да это ж мои родственнички!

Моника замедлила бег.

– Что же, тогда до завтра.

– Пойдемте со мной! – вдруг выпалила Келли, сверкая глазами. – Я вас познакомлю. Это всего секунду займет, и вы сразу снова отправитесь бегать.

Как мы планировали, Келли тут же побежала вперед, не дав Монике времени ответить. Моника едва была с нею знакома, так что, несомненно, не стала бы ее останавливать, когда та рванула к своим родственникам. Но она вряд ли захотела бы показаться грубой и невежливой, и мы решили, что она непременно последует за Келли к вэну.

Так она и поступила.

Когда они приблизились, я сдвинул в сторону дверцу вэна и вышел наружу, широко улыбаясь. Одет я был в то, что, по моему мнению, смотрелось обычным нарядом для курортного побережья – белая рубашка с открытым воротом, светло-коричневые льняные слаксы и итальянские мокасины в тон. Когда я нынче утром подхватил Келли, она стала тыкать в меня пальцем и целую минуту смеялась. Даже сейчас я видел, как она ухмыляется, глядя на мое одеяние.

Дожидаясь, когда ее представят, Моника провела пальцами по своим модно остриженным коротким волосам. Хотя я знал, что ей сорок один годик, выглядела она гораздо моложе. Она была в отличной форме и отлично смотрелась – глубоко посаженные выразительные глаза, гибкая фигура, способная похвастаться лучшими имплантантами из лучших салонов с Парк-авеню. Я бы не отнес ее к категории женщин, поражающих воображение, но она, несомненно, была хорошенькая, милая, возможно, даже очаровательная для своего возраста. Ей, вероятно, было бы крайне неприятно услышать от мужчины это выражение – «для своего возраста», – при описании ее внешности, но что есть, то есть, от него никуда не денешься.

Келли представила нас друг другу, добавив:

– Донован – красавец-мужчина, не правда ли? Обратите внимание на эту завлекательную улыбку и эти всепроникающие нефритово-зеленые глаза!

– Ох, перестань, пожалуйста! – сказал я, закатывая свои всепроникающие нефритово-зеленые глаза.

Моника вежливо улыбнулась. Что до меня, то Келли вполне могла бы уже отступить в сторону и дать мне возможность действовать, но ее продолжало нести.

– А какое одеяние! – продолжала она, подмигнув мне. – Какой стиль! – А потом спросила: – Моника, как бы вы назвали такую внешность?

– Э-э-э… континентальная?

– Обычная, повседневная для побережья, – сказал я.

Монике явно не терпелось вернуться к своим спортивным занятиям, но она ответила улыбкой на мою улыбку.

– Здравствуйте, Донован, – сказала она и протянула мне руку.

Я взял ее ладонь в свою и сделал медленный, нарочито претенциозный поклон, словно намереваясь ее поцеловать. Келли начала было хихикать, Моника оглянулась на нее и покраснела. Кажется, она хотела что-то сказать, но я еще сильнее сжал ее ладонь, и тут все в ее мире внезапно резко переменилось. Моника охнула и попыталась вырвать руку, но я переместил свой вес и ухватил ее другой рукой за предплечье. И прежде чем ее мозг сумел обработать и оценить происходящее, я швырнул ее в вэн с такой силой, что ее тело вмазалось в дальний его борт и с грохотом свалилось на пол.

В ужасе, с широко открытыми глазами Моника поползла к двери. Но я уже запрыгнул в вэн и перекрыл ей выход. Пораженная, онемевшая от внезапности этого взрыва насилия, она попыталась закричать. Но я схватил ее рукой за горло и так нажал, что она сумела издать лишь что-то вроде писка.

Глаза Моники судорожно метались в поисках Келли. Что это тут происходит, должно быть, недоумевала она. И почему Келли не приходит ей на помощь?!

Левой рукой я подпихнул Монику к торчащей из пола металлической скобе и прижал ее к ней, одновременно закрыв дверь вэна правой. Она попыталась вырваться из моего захвата, и я нажал посильнее, удерживая ее на месте. Потом услышал какой-то хруст и понял, что это треснул хрящ ее уха. Хрящ это был или нет, но это, кажется, лишило ее способности сопротивляться. Грудь Моники вздымалась, она дышала быстро и неглубоко, как ребенок, задохнувшийся после быстрого бега. Она издала низкий стон, как перепуганное животное, попавшее в капкан: слишком сильно напуганная, чтобы закричать, слишком потерявшая ориентацию, чтобы как-то реагировать.

Она, должно быть, слышала, как заработал мотор, видимо, почувствовала, как вэн дернулся, трогаясь с места. Какая-то часть ее сознания, пока еще действующая, как-то смогла понять и оценить ситуацию – все детали паззла сложились в картинку. Я понял это, потому что это было видно по ее лицу: Келли ведет машину, и возможности бежать не осталось никакой.

У нее в горле что-то переклинило, и это сработало как кляп – она не могла произнести ни слова. На щеке у нее собралась лужица – смесь слизи из носа и крови, – расползлась и повисла подобно распустившейся пряди веревки. Виктору бы это понравилось – то, в каком жутком положении Моника оказалась за столь короткий промежуток времени. Тут, словно по подсказке, у нее обильно полились слезы.

– Перестаньте, пожалуйста, перестаньте! Вы мне больно делаете! Больно! Пожалуйста! Отпустите меня!

Келли проверила шоссе впереди, затем глянула в зеркало заднего вида, прежде чем сбросить скорость. Потом резко свернула влево, на узкую, едва заметную дорожку, которую мы высмотрели заранее. И двинула вэн вперед, сквозь густые заросли, раздвигая ветви сосен и высокий кустарник, оплетенный ползучими растениями – они раздавались перед нами и тут же смыкались позади, эффективно заглатывая машину. Келли продвинулась вглубь зарослей ярдов на сто, а затем с большими усилиями развернула вэн передом к шоссе и врубила парковочный тормоз.

– Отлично проделано, – сказала она. – Мы молодцы.

Келли оставила двигатель на холостом ходу, чтобы могла работать печка. Потом наполовину развернулась на своем сидении, чтобы иметь возможность наблюдать за нами.

– Моника, – сказал я, – я сейчас вас посажу, если вы пообещаете не орать.

Она кивнула, насколько это было возможно, и я помог ей устроиться в сидячем положении. Она яростно уставилась на Келли. А та пожала плечами и пробормотала: «Мне очень жаль», а потом протянула мне какую-то тряпку, чтобы я передал лоскут ее бывшей товарке. Мы смотрели, как Моника промокает и вытирает лицо, пока оно не приобрело более или менее презентабельный вид, какой только возможен в подобной ситуации. Потом она осторожно приложила тряпку к уху, скривилась от боли и осмотрела запачканную кровью ладонь. Крови было немного, но достаточно, чтобы ее глаза вновь заполнились слезами. Она поморгала, и они по большей части повисли у нее на ресницах, лишь несколько скатилось по щекам. Я все это время наблюдал за нею, дожидаясь, пока она отдышится и придет в себя и, может быть, чуть расслабится. Кажется, так оно и происходило. Думаю, она обрела какую-то надежду и теперь ухватилась за нее. В конце концов, зачем нам предлагать ей тряпку, чтобы вытереться, если мы намереваемся ее убить, верно?

Я набрал номер Виктора, сообщил ему, что женщина готова разговаривать, и передал трубку Монике, а мы с Келли выбрались из вэна и закрыли за собой дверь.

– Ты заметил выражение ее лица, когда передал ей телефон? – спросила Келли.

Я кивнул. Выражение это было нетрудно разгадать: смесь шока, замешательства, надежды, страха. Мне такое встретилось впервые.

– Как думаешь, она попробует там запереться? – спросила Келли.

– Сомневаюсь. Она же понимает, что не может добраться до переднего сидения быстрее, чем мы откроем дверь.

Келли кивнула. Мы наблюдали, как эта бедолага сжимает в руке телефон и прижимает его к своему неповрежденному уху, пытаясь понять, что ей говорит этот отрывистый металлический голос. Я понимал, что она сейчас чувствует.

– Как у тебя дела с двойником? – спросила Келли.

– С твоим двойником? – уточнил я. – Я еще думаю над этим.

Келли рассмеялась:

– Готова спорить, что и впрямь думаешь.

– Это нелегкая задача – подобрать милую и добрую библиотекаршу, чтобы она была похожа на тебя.

– Библиотекаршу, да?

– Конечно, а почему бы нет?

– Последней моей «библиотекаршей» была Фифи, французская шлюха. У нее еще была татуировка на лобке: «Читай по моим губам!».

Я улыбнулся при этом воспоминании.

– Фифи, точно. Только я что-то не помню, чтобы она считала себя французской шлюхой.

Келли нахмурилась.

– Это библиотекарское выражение. Только она не первая шлюха-библиотекарша с татуировкой в промежности. Ты хоть помнишь, как звали другую?

Я помнил. Констанс была бы отличным двойником для Келли… если не считать татуировки у нее в промежности, гласившей: «Тебе тут, внутри, горячо, или это я тебя так грею?».

– Полагаю, что заслуживаю большей благодарности, – заметил я. – Это нелегко – найти для тебя двойника. Не говоря уж о том, какой тщательный осмотр я должен произвести, раз уж ты так капризна насчет тату и всего прочего.

– Ага, точно. Я верю, что когда дело доходит до проституток, ты подходишь к этому делу со всем пылом.

Между тем Моника, сидящая в заднем углу вэна, подтянула колени к подбородку. По ее щекам текли слезы, губы двигались, произнося слова, которых я не слышал. Потом она, кажется, некоторое время слушала, после чего снова начала тихонько плакать.

– Как ты думаешь, что он ей говорит? – спросила Келли.

Я не имел ни малейшего понятия, и мне было неприятно, что меня это так заботит.

– А эта следующая моя подмена, другой двойник, – сказала Келли. – У нее есть тату?

– Джанин? Пока не знаю.

– Но тебе не терпится выяснить.

– Мое извечное стремление к точности, к деталям и подробностям уже стало легендой, – ответил я. – Бессмертной легендой.

– Точно такой же бессмертной, как триппер, – заметила Келли.

Моника подняла взгляд и посмотрела на меня через окно вэна. И кивнула. Я открыл дверь. И услышал, как она благодарит Виктора. Интересно, что это означает? Она отдала мне телефон. Я приложил его к уху.

– Это Крид, – сказал я.

– Вы… зна…ете, что де…лать даль…ше, – сказал Виктор.

Глава 7

Да, я знал, что делать дальше, но меня разбирало любопытство по поводу двух вещей. И я спросил у Моники, знакома ли она с Виктором.

– Я слышала о нем, – ответила она.

– Это как?

– От моего мужа.

Я кивнул. Значит, Виктор желает ее убить, чтобы за что-то покарать ее мужа. Ну, по крайней мере, это имеет хоть какой-то смысл. Мне, правда, совсем не хотелось задавать уж слишком много вопросов. За вопросами обычно следуют ответы, а ответы ведут к сомнениям, а сомнения могут погубить хорошего киллера, работающего по контракту. Я посмотрел на Келли. Она, кажется, уже была готова взорваться от любопытства, так ей хотелось узнать подробности.

– Расскажите мне про Виктора, – сказал я.

– Не могу. Если я вам про него расскажу, вы меня убьете.

Мы с Келли обменялись взглядами. Келли уже не могла больше терпеть и сдерживаться.

– Этот парень, Виктор… вы полагаете, что он сказал вам, что мы вас отпустим, если вы будете молчать о вашем с ним разговоре?

Моника, кажется, была в затруднении.

– Это шутка? – спросила она.

Келли недоверчиво посмотрела на нее.

– Какой он все же траханый урод! – заметила она.

– Эй, поосторожней на поворотах! – сказал я. – Ты же говоришь о нашем работодателе!

Мы с минуту смотрели друг на друга. Я, конечно, мог бы силой заставить ее все мне рассказать, но мне не хотелось ее пытать. Можно было бы пустить в ход угрозы, но это потребует некоторых усилий, чтобы внушить ей ложные надежды, а это почему-то казалось мне неуместным и неправильным. И я решил больше не заниматься мотивами.

– Окей, Моника, – сказал я. – Вы ничего не рассказали нам о своем разговоре с Виктором или о том, что вас с ним связывает, и это правильно. Я больше не буду вас про это спрашивать. Но скажите мне вот что: почему у него такой странный голос?

– Он квадриплегик. И руки, и ноги парализованы.

Я кивнул.

– И все же, – сказал я, – это не все. Там еще что-то имеется, что-то очень странное.

Моника теперь чувствовала себя немного свободнее, уверенная, что ее вот-вот отпустят. Она перестала плакать, и голос звучал спокойнее и увереннее. Кажется, она даже несколько приободрилась.

– Это, вероятно, потому, что он очень молодой, – сказала она. – И он – карлик.

Мы с Келли поглядели друг на друга.

– Карлик? – переспросил я.

Моника охнула.

– Он очень маленького роста, – сказала она. – Извините. Я не хотела это говорить…

– Очень молодой? – спросила Келли. – Насколько молодой?