Приданое для Анжелики Деко Франсуа

— Да! Да!

— Я нашел священника. Едем сейчас же!

— Настоящего?!

Это было странно и волшебно. Все те священники, которые не присягнули республике как своему новому богу, были истреблены. Не так давно пламенные революционеры заставили сложить с себя сан и присягнувших, самых последних.

— Да, настоящего! — горячо подтвердил Адриан. — Он не отрекся!

Сердце Анжелики зашлось от восторга. Он подхватил девушку на руки, сбежал с ней по лестнице вниз, усадил в экипаж, запрыгнул и сел рядом. Лошади понеслись, цокая копытами по булыжным мостовым. Падал крупный мокрый снег, светили редкие желтые фонари. Потом они погрузились в кромешную тьму окраины и спустя час езды в обнимку оказались у церкви, маленькой и вроде бы всеми забытой. Адриан опять взял ее на руки, пронес, хрустя снегом, до входа, поставил и поцеловал.

— Наконец-то.

Она счастливо улыбнулась.

Священник оказался таким, каким Анжелика себе его представляла, — крупным и сильным. Церковь дышала покоем и вечностью.

— Не поклонялся ли кто из вас бесам? — поинтересовался священник. — Не обещан ли другому? Не давал ли обетов монашества? Не принимал ли послушания?

Тут все и кончилось. Потому что солгать было немыслимо. Воля покойного отца, отправившего ее до совершеннолетия в монастырь, здесь, перед лицом Создателя, весила больше, чем ее желание немедленного счастья.

Аббат вычислил местонахождение Адриана и Анжелики чрезвычайно быстро. Едва сведения о выдаче коммунами новых документов были нанесены на карту, он тут же увидел тоненькую линию между Парижем и Бордо. Именно на этом маршруте документы выписывали на двоих, мужчину и женщину сопоставимого возраста, без детей, бабушек и всяких иных родственников.

— Значит, вы были в Париже? И зачем?

Ответа на свой вопрос он пока не знал. Впрочем, куда как важнее было другое. Голубки прилетели в Бордо, а значит, захотят получить паспорта на выезд, и тут их и возьмут. Тамошние агенты Аббата были готовы. Приметы Анжелики и Адриана они к этому времени выучили наизусть. Поимка этой парочки была вопросом нескольких дней.

Адриан еле заставил себя оторваться от Анжелики. Уже под утро он бережно укрыл ее одеялом и страстно поцеловал, а спустя полчаса был уже в доме плачущей Терезии. Она собирала сына в дорогу, а Хесус Диас терпеливо ждал.

— Мое почтение, Хесус, — сказал Адриан. — Вижу, что вы договорились.

Начальник охраны семьи кивнул. В Мадриде они обсудили все варианты и после консультаций с Адрианом, самым информированным из них троих, пришли к выводу, что Терезия, скорее всего, откажется уезжать, но вот внука сеньора Франсиско можно будет забрать в Испанию. Пока Терезия при Тальене, пропажи Девина в Бордо никто не заметит. В отсутствие погони провезти гувернантку с ребенком через посты было несложно. Это снимало с Терезии вечный страх за сына и развязывало ей руки на случай спонтанного побега.

— Передай это сеньору Франсиско. — Адриан протянул Хесусу конверт с письмом.

Поиск адресов должников и решение проблем Терезии напрочь выбили из головы молодого человека давнее обещание банкира добиться реабилитации отца Анжелики. Ее послушничество было тесно связано с последней волей приговоренного еретика. Если коротко, то Адриану и Анжелике была нужна хоть какая-то бумага от испанской церкви. Особой надежды получить ее не имелось, но и не попробовать было бы непростительно. Пока они жили во грехе. Так уж вышло этой ночью.

Еще через полчаса он разбудил Анжелику. Вскоре они выехали на восток, подальше от моря, в глубину страны. Адриан понимал, что искать их будут прежде всего рядом с границами. Наступил момент, когда зимние раскисшие дороги стали попросту непроезжими. Они пересели на верховых лошадей, а еще через день оказались в такой глуши, что поразился даже Адриан, повидавший много чего.

— Париж? — Местная селянка не поняла, о чем разговор. — Бордо? Республика? Пьер! Тут городские спрашивают, как в республику проехать? Не слышал о такой?

— Не-е, — уверенно включился в разговор Пьер. — Здесь такой деревни нет.

Адриан рассмеялся и замахал руками.

— Все! Спасибо! Не нужна нам республика. Мы остаемся здесь.

У них тут же начались проблемы. Его ассигнаты оказались никому не нужны. Деревенские жители просто не понимали, что это такое.

— Какие ж это деньги, сынок? — укорили его сбежавшиеся крестьяне. — Ты что, никогда их не видел? Вот деньги!

Адриан принял позеленевшую медную монету и осторожно поинтересовался:

— И что на нее можно купить?

— Да что хочешь! — загудели селяне. — Хоть полную телегу репы!

Адриан и Анжелика бросились потрошить одежду и выворачивать карманы. Они насобирали пригоршню серебряных монеток и оказались самыми богатыми людьми в округе. Общее собрание пейзан после нескольких часов горячих споров постановило, что на это определенно можно купить дом покойного старосты — лучший в деревне! — и еще останется на корову.

Начался рай. Они вместе топили печь и носили воду, смеясь и морщась, ощипывали жилистую курицу и ходили на гору по вечерам. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ни огонька. Огромный купол неба сначала становился сиреневым, затем — фиолетовым и наконец густо-черным, с крупными, яркими каплями звезд.

А потом начиналась ночь, принадлежащая только им. Все вокруг исчезало, вся вселенная была здесь, между ними. Сон, приходивший под потрескивание перегорающих дров, был столь же сладок и волшебен.

— Скажи, а что это за шлюхи, которых ты все время катал на лодке? — однажды ревниво поинтересовалась Анжелика.

Адриан удивился, но потом понял, откуда такой вопрос, и вздохнул. Он был еще совсем юным, лет шестнадцати, только входил в мир золотой молодежи и еще ни на что не закрывал глаз. Адриан успел вытащить эту девчонку из петли буквально в последнюю секунду. Ему просто повезло. Не зная, что с ней делать, он повел ее по городу, читал стихи, катал на лодке, а утром, прощаясь, дал денег и попросил не вешать нос. Он был еще очень и очень наивен. На следующий день она довела до конца попытку уйти из этого мира, теперь уже у причала на Сене. Ему пришлось давать показания жандармам.

Забирал его от них отец. Адриан вовсе не желал вываливать все на старика, а потому просто принял ту версию, которую тот вывел для себя со слов жандармов. С той поры его при каждом удобном случае шпыняли этими шлюхами на лодках.

— Да не было никаких шлюх. — Он улыбнулся. — Это просто семейная поговорка.

Однажды наступил утро, когда Адриан понял, что ему пора. Он затопил печь, сходил к ручью и, кряхтя, обмылся студеной водой, разбудил Анжелику и начал собираться. Молодой человек взял себе денег, сложил в сумку белье и бросил поверх него темный томик, вытянутый из вещей Анжелики.

— Что ты собираешься с этим делать? — спросила она.

— Победить, — ответил он.

Агенты Аббата тщательно обыскали сперва Бордо, затем окрестности, но следов Адриана и Анжелики не обнаружили. Да, девушек с похожими приметами видели, как и подходящего мужчину, пусть и в штатском платье, но весь этот розыск ни к чему не привел. О парочке ничего не знали даже в доме Терезии Кабаррюс! Она словно провалилась под землю.

Между тем пауза в событиях, начавшаяся в декабре, затягивалась. Она продолжалась и в январе, и в феврале. Это было очень плохо.

Да, конвент подтвердил отмену рабства в колониях. Предводитель восставших рабов Лувертюр даже пошел на контакты с республикой, но влияние англичан в Вест-Индии росло день ото дня.

Вандею планомерно уничтожали, но и это никуда не вело. Чтобы отчитаться перед республикой, генералы уже начали казнить детей от трех до семи лет. Река Луара настолько кишела трупами, что возникла угроза эпидемии.

Упорно продолжались расследования злодеяний бывших откупщиков и директоров французской Ост-Индской компании. Но и это все было пустое.

Чтобы хоть чем-то занять конвент, послушный, до предела запуганный выборочными репрессиями, Аббат даже подбросил идею принятия государственного флага. Он надавил на депутатов, чтобы наконец-то решить проблему с нехваткой пуль и селитры. Понятно, что якобинцы мгновенно приняли первый же понравившийся Аббату проект флага. С церквей начали тут же сдирать свинцовые крыши — на пули. Всю страну снова загнали в подвалы и выгребные ямы — соскребать со стен кристаллы селитры, пусть аммиачной, почти негодной. Страх нещадно давил на якобинцев.

Единственной дельной инициативой конвента был декрет, вводивший на территории Франции общие параметры цен и зарплат. Но это формальное уравнение людей просто подтвердило тот факт, что жернова республики давно перемололи всех, кто был крупней мучной пылинки.

Не хватало последнего штриха — бумаг из пакета номер четыре. Пока же Аббат чувствовал себя фантастически богатым индийским магнатом, угробившим все свое состояние, чтобы жениться на прелестной персидской княжне и в последний момент обнаружившим, что ему не хватает главного. Вот он убрал всех конкурентов, договорился со всеми родственниками, провел свадьбу, равной которой не знал мир! Вот она, невеста, распятая на брачном ложе с разведенными и зафиксированными шелковыми шнурами конечностями. А сил, необходимых жениху, чтобы получить свое и наутро с гордостью вывесить на заборе окровавленную простыню, у него нет.

Это было невыносимо.

Мария-Анна получила от Антуана только одно сообщение. Даже не письмо — записку.

«Ты права во всем».

Она пожала плечами и бросила бумажку на камин — для растопки. За ее мужа хлопотал Жан Плювине, знакомый Антуана и дальний родственник депутата Дюпена, занимавшегося обвинением. Было даже получено согласие Дюпена на выделение дела Антуана в отдельное судопроизводство.

Это означало, что Антуану не будут предъявлены основные обвинения. Значит, он не угодит на гильотину. Предполагалось немедленно перевести великого ученого в другую тюрьму, спустя какое-то время снять обвинения и освободить его.

От Марии-Анны требовалось навестить Дюпена и попросить за мужа. Что ж, она собиралась это сделать прямо сейчас, но в успех не верила. Письмо отца, хорошо разбиравшегося в таких делах, отрезвляло ее.

«Доченька, у нас все хорошо, насколько это возможно в нашем положении, — сообщал он. — За нас не хлопочи, это бесполезно. Думаю, отпустят лишь трех или четырех человек, все это близкие родственники главных якобинцев. Видимо, не попадет на гильотину и тот из нас, кто доносит следствию о каждом нашем слове. Мы с Антуаном не входим в число этих счастливчиков».

Подъехал Плювине. Мария-Анна собралась и уже через полчаса сидела напротив депутата Дюпена.

Он, человек достаточно занятой, сразу перешел к делу и заявил:

— Я берусь выделить дело вашего мужа в отдельное судопроизводство, но, как вы, думаю, понимаете, для этого недостаточно моего к вам хорошего отношения.

«Деньги? — подумала Мари-Анна. — Вряд ли».

Дюпен прокашлялся и продолжил:

— Семья Лавуазье также должна сделать шаг навстречу республике и проявить истинный патриотизм.

— Что именно от нас требуется?

Депутат сурово сдвинул брови и окончательно перешел на якобинский жаргон:

— Гражданка Лавуазье, сейчас, когда республика из последних сил отражает происки ее зарубежных врагов, ей как никогда нужен порох — в большом количестве, а главное, качественный. Однако в бумагах вашего мужа соответствующей папки нет.

Мария-Анна сжалась.

— Ну и что?

— Как что? — Депутат многозначительно улыбнулся. — В описи эта папка есть, а в наличии нет.

Женщина сосредоточилась и спросила:

— А какое отношение это имеет к суду над моим мужем?

— Самое прямое, — заявил депутат. — Вы ведь понимаете, что откупщиков приговорят как заговорщиков против республики, по статье четвертой секции первой отдела первого второй части уголовного кодекса…

Мария-Анна напряженно слушала. В уголовном кодексе она не понимала ничего. Дюпен, видя это, достал объемистый том и раскрыл его там, где торчала закладка.

— «Всякое действие, всякий сговор с врагами Франции, предполагающий: облегчить им вторжение на территорию французского государства или сдать им города, крепости, порты, суда, склады или арсеналы, принадлежащие Франции, или предоставить им помощь войсками, деньгами, продовольствием или амуницией, или способствовать любым способом успеху их оружия на территории Франции…». Вы меня слушаете?

— Да.

Депутат с усилием ткнул пальцем в страницу.

— Способствовать любым способом успеху их оружия на территории Франции! Любым способом! Вы поняли?

— Нет.

Депутат с грохотом захлопнул том.

— Ваш муж отказался сообщить нам, где лежит недостающая папка с рецептами порохов и способами добычи и очистки селитры. Это и есть помощь врагам Франции!

Мария-Анна замерла. Антуан прекрасно знал, что эта папка у нее. Не зря же он написал ей из тюрьмы: «Ты права во всем». Антуан мог бы восстановить каждый рецепт по памяти, но не стал этого делать. Он определенно признал, что Мария-Анна еще может и должна спасти своего сына, единственного человека, которого она теперь может выручить.

— Вы же судите откупщиков за воровство, — напомнила она. — При чем здесь наука?

Депутат побагровел.

— В вашем положении, гражданка Лавуазье, юлить не стоит. — Он перешел на крик: — У тебя муж и отец стоят в очереди на гильотину! В твоем положении надо милости у меня просить! На коленях! Ты поняла?!

Мария-Анна горько усмехнулась и вдруг осознала, что благодарна монастырю, научившему ее всегда держать спину прямо, как бы трудно это ни было.

— Я пришла сюда лишь потому, что хочу добиться справедливости. Вы лучше меня знаете, что если моего мужа и отца осудят, то они умрут невиновными. Теперь насчет милости. Я не знаю большего унижения, чем просить ее у тех людей, которые все равно убьют, но сначала ограбят. Я говорю о вас, якобинцах.

— Вон!

Мария-Анна встала, развернулась и ровной походкой монахини вышла в двери.

Однажды решив покончить с этим, Адриан двигался к цели с прямотой пули. Из должников, поименованных в списке, во Франции не жил теперь ни один. Поэтому он через Ниццу, занятую республиканской армией, прорвался на земли Генуи и двинулся в точности по вчерашней линии фронта — с той стороны.

Везде, в общем-то, повторялось одно и то же.

Адриан входил в кабинет, выкладывал вексель на стол, смотрел, как менялся цвет лица должника, и озвучивал свои требования:

— Вы получаете этот вексель и выходите из игры.

— Это невозможно, — выдавливал, как правило, должник.

— Возможно, — не соглашался Адриан. — Для вас не реально только одно: расплатиться.

Иногда ему приходилось давить, даже угрожать, но лучше всего действовал главный аргумент. Мол, вы рискуете стать единственным идиотом, который не воспользовался таким уникальным шансом. Иногда Адриан даже показывал должникам издали полный список всех тех, кому такая возможность представилась. Он почти всегда упоминал, что никто никого не торопит. Достаточно делать вид, что ты этой бумаги не видел в глаза. Пожалуй, этот последний аргумент и оказывался самым соблазнительным.

Адриан был в Парме и Модене, Тоскане и Ферраре, посетил Венецию и Милан, Богемию и Пруссию, Баварию и Польшу, и все — в считаные недели. Он прекрасно понимал, что кто-то из должников не выдержит, сведения просочатся, а потому его спасает лишь скорость. Он ел и спал в экипаже, умывался и менял рубашки лишь перед визитом.

Январь сменился февралем, а тот — мартом. В начале этого месяца, уже в Швеции, в Адриана стреляли, едва он подъехал по нужному адресу.

Это нападение, подготовленное из рук вон плохо, его, пожалуй, и спасло. Адриан резко изменил маршрут, а затем и способ передачи бумаг: почтовый конверт, короткая записка и серебряная монета в руку лакея, швейцара, а то и первого встречного мальчишки. Из Санкт-Петербурга он отправил с нарочными несколько писем в Америку, из Архангельска — в Британию.

Потом были Бухарест, Рагуза, Константинополь и Александрия. В конце марта книга Амбруаза Беро стала почти пустой. Осталось лишь одиннадцать адресов в Парагвае, Бразилии, индийском порту Пондишери, Патне — бывшем центре опиумной торговли, Ормузе и в Испании.

Аббат получил первое настораживающее донесение из Баварии. Некий давний партнер внезапно изменил пристрастия, закрыл торговлю льном и все вырученные деньги вложил в новые минеральные краски. Аббат заказал подробный отчет по всему, что происходит в Европе с деньгами. То, что он увидел, его подкосило. Две трети партнерских компаний, в которые двадцать-тридцать лет назад были вложены деньги организации, начали практически единовременное перемещение капиталов.

А на следующее утро прибыл Спартак.

— Хочешь отправиться в помойку? — бесцеремонно, как и всегда, спросил он.

— О чем ты? — Аббат попытался сохранить спокойствие. — Еще ничего не случилось.

И Вейсгаупт немедленно перешел на крик:

— Не случилось?! А это что?! — Он швырнул на стол стопку бумаг.

Аббат взял первый лист и похолодел. Спартак видел дальше, а потому провел анализ с учетом времени. Выходило так, что партнерские компании переводили капиталы в строгой последовательности, одна за другой, с юга на север.

— Это маршрут пакета номер четыре. — Спартак нетерпеливо выдернул из стопки нужный листок. — Смотри: Парма, Модена, Тоскана, Феррара!.. Пакет движется строго по адресам. Там, где он появляется, нас тут же предают!

— Никто нас не предаст. — Аббат поджал губы. — Они слишком хорошо понимают, с кем имеют дело.

Спартак сардонически рассмеялся и заявил:

— А они никаких векселей не видели! Никто! Ничего! Что ты им предъявишь?! Свои подозрения?

Аббат сглотнул. Он и не думал, что дело зашло так далеко и Спартак уже провел собственное следствие.

— Совет знает?

— А ты как думаешь? — Спартак хмыкнул. — Ты ведь так и не отчитался о возвращении пакета. Сейчас, дорогой, ты на волосочке висишь!

Аббат уставился в пустоту. Французский проект был настолько тщательно проработан и безукоризненно выполнен, что понимающие люди лишь разводили руками. Теперь все рушилось только из-за того, что кассир, многократно проверенный в деле, десятки раз доставлявший подобные пакеты по назначению, отклонился от маршрута и попал в испанский порт Коронья.

«И что теперь делать? В любом случае надо выслать агентов туда, где Адриан и Анжелика еще не появлялись — в Константинополь, Александрию, Патну, Пондишери, ну и в Парагвай, конечно. Подключить Охотника? А толку?»

Аббат понятия не имел, в какой последовательности эта парочка собирается путешествовать. Они запросто могли выбрать маршрут методом бросания костей. Аббат был настолько обескуражен, что не мог даже собраться с мыслями! Он спокойно гнул свое, пока они убегали, и совершенно не был готов к тому, что Адриан и Анжелика начнут нападать.

— И что совет собирается делать?

Спартак развел руками.

— А все будет по плану. Весь декабрь ты, извини, затылок чесал, в январе, наверное, зад, ну а про февраль надо у тебя спрашивать.

— Не хами, — попросил Аббат. — Давай ближе к делу.

Спартак поднял брови и заявил:

— А если ближе к делу, то никто не собирается ждать, когда ты поймаешь этих своих детишек. У совета на очереди Польша.

Аббат замер. Польская революция 1794 года шла в генеральном плане третьим пунктом. В перспективе она должна была разрезать пополам всю Европу, от Балтики до Босфора. Но второй пункт плана, так называемый рейнский вопрос, решен и не был. Совет намеревался прыгнуть через ступеньку.

— Раздавят. — Он покачал головой. — Ты и сам знаешь, что как Польшу, так и Венгрию подымать рано.

— Знаю, — кивнул Спартак. — А что ты предлагаешь? Подождать? Так тебя и так уже четвертый месяц весь совет ждет.

Аббат опустил голову.

Спартак ободряюще хлопнул его по плечу и сказал:

— Ты лучше порадуйся, чудак, что кто-то решит твою проблему за тебя. Как только в Польше громыхнет, все твои должники на коленях к тебе приползут прощения просить. Потому что некуда будет Европе от нас деться.

Аббат вздохнул. Это он знал. Но в его интересах было справиться с проблемой самому. Помощь совета никогда не была безвозмездной.

— Кого в Польше на трон будете ставить?

— Шведа, конечно. А ты кого думал?

Аббат поморщился. Бригадный генерал армии США Бонавентура Костюшко, по прозвищу Швед, был идеальным вождем новой революции. Но он принадлежал к другой группировке, и его назначение было прямым предупреждением судьбы, весьма внятным и неприятным. Спартак это понимал, потому и куражился.

— Соответственно, венгерскую революцию возглавит Мартинович, не так ли?

Спартак радостно закивал.

— Ага. Ты как в воду глядишь!

Аббат вытер взмокший лоб рукавом.

Собеседник еще раз панибратски похлопал его по плечу и заявил:

— Работай, дорогой. Или ты побеждаешь прямо сейчас, или кое-кого… — Вейсгаупт красноречиво провел ребром ладони по горлу. — Ты понял.

Он вышел, и Аббат с ненавистью посмотрел ему вслед. Восстания в Польше и Венгрии были уже предопределены, но этот путь лично его не устраивал. Кровь из носу, а он должен был разыскать Анжелику Беро.

«Надо вызывать Охотника», — решил Аббат.

Охотник не переставал напряженно работать, а потому был готов ко всем вопросам, которые задал ему Аббат. Когда он просмотрел совсем свежие донесения, оценил обстановку по картам, многое прояснилось еще больше.

— Нет, Адриан развозит векселя сам, — сразу отмел он негодную версию.

— Почему?

— Потому что скорость передвижения не женская. Вы мили-то посчитайте. Такое не всякий мужчина выдержит. Я вам говорю, он ест и спит в экипаже.

— А значит?..

— А значит, он оставил свою невесту в Бордо или где-то рядом.

Аббат поморщился и заявил:

— Не годится. Агентура всю округу проверила.

— Ну, Адриан далеко не дурак. — Охотник склонился над картой. — Он ее спрятал в таком месте, где комиссаров и в глаза не видели.

— И что ты предлагаешь?

Охотник уверенно ткнул пальцем в Бордо.

— Им этого города не миновать. Адриан здесь появится дважды: когда разбросает векселя и вернется и когда будет ее вывозить.

Аббат насупился. Он определенно не хотел ждать так долго.

Охотник размашисто провел рукой над картой Европы и заявил:

— Птицу можно ловить, гоняясь за ней по всему небу, но лучше расставить силки у гнезда — быстрее выйдет.

После разговора с Адрианом сеньор Франсиско Кабаррюс поручил служащим подготовить самые подробные сводки, лично принялся входить в каждую деталь и довольно быстро разобрался в происходящем. Он понял главное: у Франции больше нет ресурсов. Вообще!..

Франция при Людовиках захватила половину Северной Америки и почти всю Африку. Она имела колонии в Индии, в Южной Америке и на далеких островах. По массе позиций она держала в своих руках от трети до половины мирового рынка. Стране недоставало двух вещей: централизации и дешевой рабочей силы внутри самой Франции.

Команда, стоящая за Робеспьером, подготовила страну идеально. Франция стала единой, люди, по сути, работали за еду. Если бы из колоний продолжали поступать табак, ром, сахар, кофе, пряности, хлопок и прочее, то уже через год догнать Францию стало бы невозможно. Дешевое колониальное сырье в сочетании с почти бесплатной переработкой внутри страны позволило бы разорить, а затем скупить по дешевке всю Европу.

Республику подвели колонии. Плантаторы прекрасно видели, что происходит во Франции с буржуа. Они не желали получать дешевеющие ассигнации вместо твердого серебра и просто прекратили поставки.

Если бы эти векселя были предъявлены плательщикам правильно, с уступками на права в колониях, то плантаторам сломали бы хребет. Страна захлебнулась бы в изобилии. Французы навечно поместили бы Робеспьера, при котором это чудо должно было случиться, в пантеон богов и героев. Но в самый важный момент векселя пропали.

Теперь Франция походила на великолепный новый корабль, гниющий в порту без груза. На это засеянное поле не упало ни единой капли дождя. Титанические жернова давно смололи все зерно и теперь со скрежетом перетирали сами себя. Продлись так еще немного, и страна просто встанет.

Когда сеньор Франсиско узнал о том, что происходит в Польше, ему стало ясно, что игроки, затеявшие французскую партию, нервничают, а конец близок. Теперь ему, списавшемуся с заинтересованными кругами, следовало нанести визит в Париж. Терезию надлежало выдернуть из Франции любой ценой.

В этот момент к нему и ворвался Адриан, весь черный от пыли, словно черт из преисподней.

— Конец, сеньор Франсиско! — заявил он и устало рухнул в кресло. — Я развез и разослал все.

— Надеюсь, не почтой отправляли? — насторожился банкир.

— Нет. — Адриан мотнул головой. — Только с нарочными.

Сеньор Франсиско поощрительно кивнул и достал сводки. Статистика была красноречива. Из игры выходили девять десятых коммерсантов, получивших освобождение от старых долгов. Отныне Франция была отрезана от колоний навсегда. Якобинцы, вырывшие эту титаническую яму для Европы, должны были признать, что приготовили могилу для себя. Теперь правящий режим следовало провести через процедуру банкротства, а страну сообща скупить и возродить под новой торговой маркой, например под имперской.

— Идите отдыхайте. — Он улыбнулся вчерашнему юноше, который стал настоящим мужчиной. — А я приглашу Хесуса, и этим же вечером мы выедем в Бордо.

Анжелика терпеливо ждала весь январь, затем февраль и теплый весенний март. За эти три месяца ей до чертиков надоело все: и печка, и колодец, не говоря уже о курятине и репе. Начались и трения с деревенскими жителями. Здешним женщинам совершенно не нравилось, что в их селе живет молодая особа, муж которой умчался неведомо куда. Люди стали поговаривать, что у нее черный глаз, а тем временем серебро кончалось. Но решение об отъезде она приняла лишь тогда, когда в деревне появился первый комиссар.

Пейзане сбежались на площадь, где выступал посланец республики. Они с удивлением и ужасом узнали, что страна в опасности. Армии патриотов надо много зерна. Цены везде давно фиксированные. Повсюду царят братство, равенство и свобода. До наступления рая на земле осталась самая малость, надо только кое-кого истребить без остатка.

Анжелика вздохнула, собрала вещи, размашисто написала углем на стене несколько слов на тот случай, если Адриан первым делом кинется сюда. Потом она сама навьючила лошадь и поехала в Бордо. Анжелика понимала, что первым делом революционеры перепишут всех жителей деревни и отправят бумагу в город. Уже через неделю те люди, которые ищут ее, приедут сюда и отделят ей голову. Никаких иллюзий на этот счет Анжелика не питала. У нее и волосы-то еще толком не отросли.

Ехать было трудно только первые сутки, пока она выбиралась на нормальную дорогу. Уже на второй день у нее начали принимать ассигнации. На третий она приобрела двуколку, точь-в-точь такую, как была у них на Мартинике, и жизнь стала налаживаться. Она никуда не спешила, часто останавливалась, много думала, иногда пела сама для себя. Лишь при въезде в Бордо сердце Анжелики екнуло, и ей остро захотелось назад.

— Ваши документы, гражданка, — потребовал патрульный.

Анжелика полезла копаться в добром десятке бумаг, которые добыл для нее Адриан, и вдруг поняла, что среди всего этого добра у нее есть лишь два по-настоящему надежных документа.

— Мария-Анжелика Буайе-Фонфред, — назвалась она и протянула первую бумагу.

— Хм… аристократка?

Анжелика собрала все свои силы и протянула вторую бумагу.

— Вот решение трибунала Бордо о моем оправдании.

Солдат принял документ, с уважением глянул на подпись Тальена, поднял глаза, увидел короткие волосы на затылке этой женщины и дрогнувшей рукой вернул ей бумаги.

— Счастливого пути, мадам. И помните, что у вас осталось всего несколько часов.

Анжелика опешила, но переспрашивать не стала. Ей хотелось побыстрее отсюда убраться. Но в доме Терезии она столкнулась с тем же самым.

— Бог мой, Анжелика! — Подруга, какая-то взвинченная, бросила собирать вещи и кинулась к ней. — Ты очень не вовремя приехала. Адриан еще не с тобой?

— Нет. А у тебя о нем никаких вестей?

— Отец писал, с ним все в порядке. Ездит по всей Европе и вот-вот будет в Мадриде. Ты-то что думаешь делать?

— Не знаю. В деревне появились комиссары. Я хотела бы остановиться у тебя.

Терезия вздохнула и спросила:

— Ты под каким именем приехала?

— Буайе-Фонфред.

— Тогда ты попала не в тот город.

— А что стряслось? — испугалась Анжелика.

Терезия пробежала к столу, схватила якобинскую газету и сунула ей в руки.

— Вот здесь читай!

Анжелика поднесла газету поближе к глазам, вчиталась и растерялась. Закон от 16 апреля предписывал всем аристократам покинуть приморские и пограничные города, поскольку эти личности могут тайно способствовать роялистским заговорам, направляемым из-за рубежа. Это остро напомнило ей тот психоз, который охватил страну чуть раньше.

— А это не ловушка?

— Ловушка, — подтвердила Терезия и продолжила собирать вещи. — На новом месте мы, аристократы, никто — ни связей, ни друзей. Это здесь, в Бордо, со мной считаются, да и то из-за того, что я с Тальеном была.

Анжелика обмерла.

— Так ты уже не с ним?

— Его в Париж отозвали, — сухо ответила Терезия.

— Тогда почему ты еще не в Испании? — поразилась Анжелика.

Терезия горестно усмехнулась, устало присела на чемодан и сказала:

— Эта сволочь всем наказала, чтоб меня не выпускали. Раз не мне, то и никому. Я еле от Парижа отделалась. Он хотел меня с собой забрать.

— А твой отец почему не поможет?

— Жду. — Терезия пожала плечами. — Мы списались. Он обещал, что Хесус меня вытащит, как только на перевалах снег сойдет. А пока переселяюсь в пригород, иначе через несколько часов угожу под новый декрет.