Приданое для Анжелики Деко Франсуа

Адриан пожал плечами, хрустя по битому фаянсу, двинулся к выходу.

Лишь у дверей он обернулся и заявил:

— Будь примерной женой, Жанетта. Не хочу, чтоб ты тут без меня что-то утратила.

Дверь хлопнула, и Анжелика бессильно осела на стул. Ей давно не было так плохо.

Лишь теперь Аббат мог приступить к реализации основной части плана. Как же долго он ждал этого момента! Первым делом этот хитроумный человек выдвинул вперед Робеспьера с проектом обязать общество предоставлять своим членам права на социальное обеспечение, образование и труд. Аббат пока не представлял, к чему это приведет в далеком будущем. Но он знал, что финансы немедленно перетекут от частных лиц в руки власти, а значит, к нему. Пока же Аббат продолжал блокировать главное: деньги.

Уже 17 июня были временно закрыты обменные пункты. Затем красный священник Жак Ру предложил ввести в конституцию смертную казнь за ростовщичество. Чуть позже он заявил, что революция требует обезглавливать всех спекулянтов и паникеров, создающих запасы продовольствия.

Ясно, что в таком виде предложения не прошли, но идея была посеяна. Вскоре с подачи «бешеных» на пристани Святого Николая прошли беспорядки из-за цен на мыло, и дело пошло. 26 июня был принят декрет, обязавший всех граждан, имеющих запасы предметов первой необходимости, сообщать об этом в муниципалитет. Альтернатива одна — гильотина.

Понятно, что парижские коммерсанты впали в ступор. Уже на следующий день биржа, то самое место, где такие запасы официально выставлялись на продажу, была закрыта. Рынок стал полностью черным.

Важность этой меры переоценить было невозможно. Всего за сутки примерно пятая часть всех коммерсантов вообще ушла из политической жизни. Каждый понимал, что формально он преступник. Высовываться из-за того, что ему не понравилось то или иное решение местной коммуны, уже никто не мог. Та доля власти, которую потеряли эти беглецы, досталась людям Аббата.

Да, протестовали коммуны Марселя, Нима, Тулузы, Бордо и Лиона, подконтрольные жирондистам. Восстала вся Нормандия, не согласная с решениями «бешеного» конвента. Успешно воевали с республиканской армией Вандея, Мэн и Луара. Англия объявила блокаду всех французских портов.

Но вот парадокс!.. Чем хуже становилась жизнь людей, тем лучше чувствовала себя революционная власть. Чем меньше было зерна, чем дороже оно становилось, тем больше значили для каждого француза те фунты хлеба, которые он получал благодаря якобинцам, по фиксированной цене.

Пора было наводить порядок на вершине пирамиды власти. Переворот, произведенный Спартаком, оказался слишком быстрым. Поэтому он выбросил на самый верх не совсем тех людей, которые были нужны Аббату.

Едва Адриана поставили в строй, он понял, что дело заварилось нешуточное. Колонну новобранцев сопровождали крепкие суровые гвардейцы — судя по белым штанам, еще из того, старого состава. Он почему-то сомневался в том, что с ними можно будет договориться.

— Куда нас? — донимали их из строя призывники.

— Хоть что-нибудь расскажите!

— В Тулон?

— В Марсель?

— Неужели Вандея?!

Им было страшно. О том, что происходит в Вандее, ходили самые жуткие слухи. Говорили, что под ружье там встали даже мальчишки десяти-двенадцати лет. В каждой тамошней деревне был свой выборный капитан, которому все вандейцы подчинялись безоговорочно.

Ходило очень много сплетен о том, как повстанцы расправлялись с пленными. Гильотин там еще не было, поэтому в дело шли обычные мясницкие топоры.

«Опять в бега?» — подумал Адриан и почувствовал, что ему стало дурно.

Он ужасно устал от этого бесконечного бега — то ли за деньгами, то ли просто от судьбы. И все без толку. Судьба каждый раз настигала его.

Он знал, что в таком деле, как контрабанда, никому особенно доверяться не надо. Поэтому Адриан пару раз громко проговорил, что оружие уйдет в Тулон, а повез его именно в Вандею. Особой выручки он не ждал. Просто эта провинция была ближе, да и шансов нарваться на агентов республики имелось поменьше.

Если их направляли именно туда, то его, возможно, ждала пуля, выпущенная из мушкета, проданного им же самим. Наверное, в таком исходе содержалась бы своеобразная справедливость, хоть какая-то во всей этой чудовищной войне.

Новобранцев быстро вывели к площади у порта, и все они как-то сразу сгорбились. Вниз по Луаре можно было попасть только в Вандею. Но тут появился еще один офицер.

Старший колонны начал сверять с ним какие-то списки, вдруг обреченно махнул рукой и заявил:

— Всех назад!..

— Домой? — не поверили призывники.

— Нас отпускают?

Офицеры захохотали.

— Да, домой, только вперед ногами! В Пруссию вас отправляют! С немцами воевать!

Всю первую половину июля Аббат постоянно возвращался к двум основным проблемам: положению в Пруссии и Фландрии и расстановке сил в комитете общественного спасения, средоточии всей реальной политики. Линию западного фронта Аббат еще держал. После вступления в боевые действия английской армии под угрозой оказались важнейшие крепости Конде-Сюр-Эско и Валансьен, в Пруссии — Майнц. Однако французы отбивались. Отступать им было попросту запрещено.

Сложнее было в комитете. Новые задачи требовали привлечения совершенно иных людей, а ввести туда Робеспьера не получалось. Из трех главных революционеров — Дантона, Марата и Робеспьера — последний был именно таковым, самым слабым. Аббат поразмышлял, дал указание, и 10 июля Дантона в комитете не стало.

Однако этого оказалось мало. Робеспьер, никогда не имевший ораторских талантов, не слишком изобретательный и не расстающийся с личной охраной, по-прежнему оставался мишенью для насмешек и весьма слабой тенью бесшабашного Марата.

Этот самый друг народа вообще был крайне нежелательной фигурой. Он показал себя прирожденным мошенником, выходил сухим из воды, даже когда его ловили за руку. Увы, Робеспьер ничего не мог противопоставить этому очевидному плюсу. А уж когда Марата за призыв к убийствам и грабежам попытались осудить, то были вынуждены оправдать и пронесли по улицам в лавровом венке, он и вовсе стал знаковой фигурой. Робеспьеру такая слава даже не снилась.

Но главное состояло в том, что Марат в период кратковременной эмиграции в Британию слишком близко познакомился с некоторыми влиятельными лицами. Аббат понимал: рано или поздно обнаружится, что за столом, обтянутым зеленым сукном, все это время сидел еще один невидимый игрок.

Аббат был вынужден признать, что отодвинуть Марата в сторону по-хорошему не удастся. Но тут в дело вмешался случай. 13 июля друга народа зарезала в ванной Шарлотта Корде, совершенно сумасшедшая девка. В этот же день прежний триумвират сменился новым, возглавляемым Робеспьером.

Это событие, к счастью, не вызвало кривотолков. Даже тот факт, что именно Робеспьер заменил Гаспарена в комитете общественного спасения, когда тот внезапно заболел, казался республиканцам естественным и по-революционному логичным.

Уже на следующий день после вхождения в комитет Робеспьер получил право подписывать документы об арестах и освобождении из тюрем, контролировать агентурные сети. Реальная власть перешла к нему. Специальный фонд в полсотни миллионов ливров, предназначенный для оплаты бонусов за тайные услуги с правом не отчитываться даже перед конвентом, делал эту власть абсолютной.

В какой-то момент Мария-Анна поняла, что рассчитывать на мужчин не приходится. Она съездила к Пьеру Самюэлю, но тот был почти невменяем от страха. Затеяв газетное дело в самый непредсказуемый момент, он теперь судорожно пытался выяснить, не ляпнул ли в какой-нибудь статье того, за что отправляют на гильотину.

— Не сейчас, Мария-Анна! — почти заорал Пьер Самюэль. — Ты же видишь, мне не до тебя!

Она это видела. По коридору редакции бегали перепуганные юристы, которые прекрасно понимали, что нынешней власти писаные законы надобны лишь для того, чтобы вытереть о них ноги.

Тогда Мария-Анна еще раз обратилась к мужу, но ничего нового не услышала. Великий Антуан Лоран Лавуазье более всего был озабочен разработкой метрической системы.

— Ты не представляешь, какое мы дело затеяли, — не отрываясь от стола, заваленного бумагами, с восторгом прошептал он. — Я клянусь, придет время, и моей системой будет пользоваться весь мир!

— Тебе отрубят голову, — тихо произнесла Мария-Анна. — Тебя уложат на грязную доску лицом вниз, свяжут руки за спиной и сунут в эти чудовищные механические ножницы.

— Мы потом это обсудим. — Муж толком даже не услышал, что она ему сказала.

Тогда Мария-Анна поехала к отцу.

— Папа, я намерена продать акции Ост-Индской компании, принадлежащие мне, забрать сына и уехать в Америку.

Отец моргнул и спросил:

— Ты заболела? О каких акциях ты говоришь?

— О тех, которые куплены на мое имя, — уточнила Мария-Анна.

Отец пожевал губами. Он определенно не знал, как на это отреагировать.

— Какое отношение ты имеешь к этим деньгам?

— Законное, папа, — твердо ответила Мария-Анна. — Когда в конвенте встанет вопрос, кого еще из богачей отправлять на гильотину, в списках будет стоять именно мое имя.

Отец завертел седой крупной головой. Он словно искал, что бы такое швырнуть в голову дочери, и вдруг успокоился.

— Никто их у тебя не купит, Мария-Анна. Все знают, чьи эти деньги. Со мной не станут ссориться.

Мария-Анна резко развернулась, вышла, но уже спустя несколько часов увидела, что отец прав. Покупать эти акции никто не хотел без всяких объяснений. Тогда она поехала к старому Аристиду Матье. Это был единственный человек, не морочивший ей голову.

— У вашей компании серьезные проблемы с флотом, мадам Лавуазье, — объяснил ей матерый спекулянт. — Одну партию селитры благодаря мсье Кабаррюсу они еще успели привезти под американским флагом. Потом началась чехарда в конвенте. То Америка друг, то враг. А тут британцы заблокировали индийский порт Пондишери. Никто не знает, сколько будут стоить ваши акции завтра. Может быть, ничего.

Мария-Анна задумалась. Она не зря столько лет провела рядом с Антуаном и кое-что понимала.

— Но ведь если наша Ост-Индская компания рухнет, то Франция останется без селитры, — проговорила женщина.

— Верно, — подтвердил Аристид.

— А без пороха Франция проиграет войну, — продолжила она. — Тогда наступит нормальная жизнь. Потому что якобинцев не станет.

Старый спекулянт печально улыбнулся и сказал:

— Как это их не станет, Мария-Анна? Дураки вечны. Кто-то же должен таскать каштаны из огня.

Выхода не было.

Мария-Анна поблагодарила старика и вернулась домой. Чтобы хоть чем-нибудь отвлечь себя от этой безысходности, она принялась листать свежие газеты, взятые у Пьера Самюэля, посмотрела одну, вторую и замерла.

Журналист с придыханием писал, что во Франции введено совершенно новое право, именуемое авторским. Иначе говоря, теперь каждый человек являлся собственником всего того, что он написал, — пьес, статей, книг. Автор этой публикации был уверен в том, что в перспективе каждый творческий человек — ученый или изобретатель — будет признаваться исключительным владельцем плодов своего ума.

Мария-Анна медленно обвела взглядом бескрайний стеллаж с записями Антуана Лорана Лавуазье и выронила газету. Ее супруг был так плодовит, придумал так много самых разных вещей — от особых сортов пороха до косметики! — что мог стать самым богатым человеком в Европе.

Его убьют!

Теперь она видела это особенно ясно.

Охотник слишком поздно сообразил, что его провели. Адриан не повез оружие в Тулон. Когда он попросил агентов Аббата прощупать вандейские сделки, Адриана в городе уже не было. Гражданина Жана Молле забрали в армию.

Но теперь Охотнику и не нужен был Адриан. Найдя его новую фамилию, он отыскал и Анжелику. Охотник списал адрес, не теряя ни мгновения, прибыл на место, проник через окно в столовую и понял, что дом пуст. Он прошел на кухню, быстро исследовал очаг и разочарованно разогнулся. Дом был пуст как минимум три дня. За такой срок Анжелика Беро могла бы доехать даже до Парижа.

Охотник стремительно перебрал варианты, но сразу увидел, что надо искать Адриана. Несмотря на разногласия, зафиксированные во множестве агентурных донесений, эти двое по какой-то причине держались вместе.

Анжелика начала собираться немедленно. Призыв на службу Отечеству избавил ее от этого недоразумения в штанах, и она хотела немедленно воспользоваться этим. Орлеан ей торчал поперек горла.

Она швырнула на стол отцовскую книгу, ассигнации, не без труда перетащила узелок с двумя сотнями последних золотых монет, помчалась к шкафу с одеждой, запнулась о чемодан, брошенный Адрианом на полпути, и остановилась. Чемодан приоткрылся, из него что-то выглядывало.

Анжелика распахнула крышку и замерла. Перед ней ровными рядами лежали банковские упаковки ассигнаций. Таких крупных номиналов она еще не видела.

— Бог мой!..

Она открыла второй чемодан. Там было то же самое.

Тогда Анжелика вспомнила странную последнюю фразу Адриана, пожелание, чтобы что-то там не пропало.

— Скотина!

Она вскочила и яростно пнула чемодан. Этот негодяй повязал ее по рукам и ногам! Анжелика не могла просто бросить эти чемоданы и исчезнуть. Денег было чересчур много.

— Ну уж нет, Адриан Матье! Тебе не заставить меня сторожить твое барахло до второго пришествия!

Она знала, что сделает: догонит полк, в котором он сейчас служит, швырнет оба чемодана ему в лицо и начнет распоряжаться своей судьбой так, как угодно ей, а не ему!

Командование торопилось. Батальон, целиком состоявший из новобранцев, был мгновенно одет в голубую добровольческую форму и вооружен. Вопреки обыкновению, командиры не погнали солдат пешком, а повезли на узких, длинных телегах, по двое, спиной к спине. Лошади менялись часто.

На очередной остановке Адриана заметил лейтенант и поинтересовался:

— Аристократ?

— Шевалье, — ответил молодой человек и пожал плечами.

Ясно, что имя Жан Молле, под которым его призвали, не могло принадлежать дворянину, но ему было плевать на это.

— А как же ты в армию угодил, шевалье? — осведомился лейтенант.

Адриан задумался, но быстро соврать почему-то не смог и выдал то, что пришло на ум:

— Неудачный брак. Прямо во время ссоры с женой меня и взяли врасплох!

— Что, серьезно? — не поверил лейтенант.

— Господь Бог свидетель! — Адриан клятвенно поднял руку.

Лейтенант расхохотался. Дальше Адриан ехал с офицерами, а еще через пару дней занялся привычным делом. Он оформлял и списывал армейское имущество. Судьба упорно не давала ему сойти с проторенной семейной колеи.

По пути к ним присоединилось еще несколько добровольческих батальонов, и Адриан снова оказался полезен. Там, где новобранцы, только что ставшие интендантами, вставали в тупик, он просто шел и договаривался. Обычная работа.

Так, в хлопотах, он и не заметил, как попал в Пруссию. А еще через день оказалось, что дело совсем худо. Канцелярия, как это обычно водится, от событий отставала. Солдаты генерала Клебера, на помощь которым они вышли, сидели в осаде в крепости Майнц и ждали конца.

Ни подойти, ни хоть чем-то помочь было уже невозможно. Враги обложили крепость со всех сторон, грамотно, возвели все необходимые полевые фортификационные сооружения. Бомбардировка уже шла вовсю. Удар в тыл прусской армии стал бы коллективным самоубийством для французов. Приказ повернуть назад означал бы верную гильотину для того генерала, который его отдал.

Понятно, что офицеры переругались вдребезги. Потом французские батальоны заметила конная разведка пруссаков. Из-за лесочка, то ли демонстрируя мощь, то ли и впрямь собираясь открыть огонь, начала выдвигаться артиллерия.

«Вот она, расплата», — подумал Адриан.

Силы были настолько неравны, что в ступор впали все, от старших командиров до последнего пехотинца.

— Договариваться надо, — обронил он.

— Хочешь попробовать? — со злой иронией поинтересовался тот самый лейтенант, который увидел в нем аристократа.

— Почему нет? — Адриан пожал плечами, вытащил нож и подрубил под корень молодую осину для флагштока. — Люди везде одинаковые.

Лейтенант изумленно посмотрел на этого идиота. Лишь когда Адриан водрузил на самодельный флагшток белую тряпку и затребовал переводчика, офицеры очнулись, и все пришло в движение.

— Лейтенант Гарнье! Где переводчик?!

— Барабан сюда, живо!

— Что вы как девки на сносях?! Шевелись!

Разумеется, высокие чины присвоили идею Адриана. За переговорами старших офицеров с противником, проходившими на поляне у перелеска, он уже наблюдал в качестве подручного: принеси то, унеси это.

У французов не получалось ничего. Они не могли найти повод, чтобы пройти в крепость, соединиться с Клебером и всем вместе достойно погибнуть или, что было бы куда лучше, ретироваться без риска попасть под трибунал. Пруссаков было настолько больше, что они не имели нужды договариваться. Это прекрасно понимали обе стороны. Да, офицеры в разноцветных мундирах так и сидели друг напротив друга, совершенно не испытывая желания немедля ввязаться в драку, но что толку?

— Может, наши гости желают рома? — предложил Адриан, когда стало ясно, что печальный конец не за горами. — Да и табака хорошего. У меня есть.

Офицеры переглянулись и махнули рукой на приличия.

— Неси.

Адриан двинулся в полк, перевалил за небольшой холм и вдруг увидел экипаж. В нем сидела девушка и вертела головой по сторонам. Он не сомневался в том, что это Анжелика Беро.

Идя по следу Адриана Матье, Охотник обнаружил имя Жанетты Молле уже во втором городке по направлению на северо-восток — в гостиничной книге. Судя по всему, девушка сумела выяснить, что ее так называемый супруг был отправлен в Пруссию, и теперь следовала за ним.

Все это сильно упрощало дело. Анжелика ехала с регулярными остановками. В отличие от армейских курьеров, частный извозчик, которого наняла девушка, просто не имел возможности менять лошадей в каждом городе. В результате в Пруссии Охотник отставал от нее всего на сутки. 23 июля он подъехал к Майнцу, и розыск застопорился. Из города прямо сейчас выходили французские войска, певшие «Марсельезу».

  • К оружию, братишка!
  • Вставай скорее в строй!
  • Зальем поля и горы
  • Кровищею гнилой!

Они шли по узкому проходу, ведущему из крепости в поле, по гулким доскам, настеленным поверх бесконечных рядов прусских окопов. На каждом взгорке, на любом дереве сидели пруссаки, сбежавшиеся посмотреть на врага, покидающего крепость.

— Что здесь происходит? — поинтересовался Охотник у какого-то солдата, пробегающего мимо.

— Сам не видишь?! — огрызнулся тот. — Наши генералы велели всех французов выпустить! Твари продажные!

Охотник ругнулся. То, что он услышал, не лезло ни в какие ворота. Боевая задача пруссаков была предельно ясна: физическое уничтожение всего гарнизона осажденной крепости. О капитуляции не шло и речи. Французский генерал Клебер получил приказ держаться до последнего солдата. Пруссаки же не имели ни малейшего желания брать пленных. Двадцать три тысячи человек надо было кормить и где-то содержать. Французы были обречены и лишь поэтому продержались целых три месяца.

Однако 17 июля, невзирая на яростные протесты военного инженера Франсуа д’Ойре, вдруг начались переговоры. В какой-то момент, роковым образом совпадающий с появлением здесь Анжелики Беро, пруссаки попросту отпустили всех французов. Бред!

Прусские генералы поговаривали о том, что выпустили врага под обещание не воевать, но более всего эта байка походила на дешевую пьесу плохого драматурга. После официального уничтожения во Франции титулов слова дворянина попросту не существовало. Тем более ничего не стоило слово солдата, часто вчерашнего крепостного. Заключить такое соглашение было невозможно в принципе! Но оно было подписано, и двадцать три тысячи солдат республиканской армии в самый разгар войны были отпущены с миром.

Что же здесь произошло?

Охотник на всякий случай приготовил прусские документы, после целого ряда проверок добрался до штаба антифранцузской коалиции, но сведения, полученные там, были противоречивы до крайности. Офицеры говорили, что генерал Клебер, хорошо понимающий, что лично его во Франции ждет гильотина, отчаянно сопротивлялся выходу из крепости, но его не слушали. Упоминали и о волонтерском полку, в котором служил Адриан Матье. После сдачи крепости французские офицеры построили солдат и спокойно повели их назад, во Францию, получать следующую боевую задачу.

Но главное состояло в том, что все говорили о женщине, подъехавшей в экипаже прямо к месту переговоров, к поляне у перелеска. Рассказчики единодушно сходились в одном. Поворот в переговорах произошел именно тогда, в тот же час.

«Неужели Анжелика предъявила очередной вексель? Но кому?» — недоумевал Охотник.

Двадцать три тысячи солдатских голов, выкупленных у верной смерти, наверняка стоили безумных денег. Но теперь должны были полететь другие головы — генеральские, причем по обе стороны линии фронта! С утратой этой крепости Франция теряла Пруссию, но получала двадцать три тысячи живых и боеспособных солдат.

Охотник продолжил расспросы и обнаружил, что это еще не конец. Следы непредсказуемой Анжелики Беро вели во Фландрию.

Он тут же двинулся туда и увидел то же самое. Солдат республики, обложенных со всех сторон, заведомо обреченных на смерть, беспрепятственно, под ничего не стоящее обещание больше не воевать, выпустили из осажденной крепости Валансьен. Охотник так и не выяснил точных цифр, но было похоже, что в эти дни противник сохранил жизни примерно сорока двум тысячам французских солдат. Ни одна штабная крыса не смогла ему объяснить, как такое могло получиться.

«Похоже, Анжелика Беро купила всех», — решил Охотник.

Анжелика с немым удивлением наблюдала за тем, что делал Адриан. Он с трудом подвинул к себе неподъемный чемодан, достал оттуда несколько пачек ассигнатов и попросил ее немного подождать. Это «немного» продлилось до вечера. Адриан так и бегал то к ней, то к офицерам, сидящим на поляне у перелеска.

Когда чемодан опустел, он запрыгнул в экипаж, хлопнул кучера по спине и приказал:

— Во Фландрию!

Таким она его прежде не видела. Адриан, прирожденный спекулянт, ни шагу не делал просто так. Уж Анжелика-то знала: там, где мсье Матье вкладывает один франк, он получает как минимум пять-шесть. Сейчас ее мнимый супруг пускал деньги по ветру с такой легкостью, словно это были мыльные пузыри.

— Зачем тебе это надо? — спросила девушка.

Адриан поморщился.

— Не хочу этих денег. Давят!..

— Давят? — изумилась Анжелика.

Адриан кивнул.

— Я знаю, что грязных денег не бывает. Отец много раз объяснял мне!.. Но эти я получил за оружие для Вандеи. Тошно мне от них.

— И что теперь?

Адриан улыбнулся.

— Попробую сделать то же самое во Фландрии. Там наших тоже обложили. Если получится, то мы с войной в расчете. Ни я ей не должен, ни она мне.

Анжелика не верила своим ушам, покачала головой и спросила:

— Ты хочешь отдать все свои деньги?

— Все, — подтвердил Адриан. — До последней ассигнации.

У крепости Валансьен повторилось почти то же самое. Адриан яростно торговался с группой высокопоставленных австрийских офицеров, упорно сбивал цену за солдатские головы до той суммы, которая у него оставалась. Видит бог, он это делал красиво!

— Чуть-чуть не хватает, — заявил Адриан, прибежав к ней. — У тебя что-то осталось? Не дашь взаймы?

Анжелика молча развязала свой узелок с двумя сотнями луидоров старой чеканки, последним, что у нее было. Разумеется, не считая начинки отцовской Библии и американского флота из ста трех кораблей, застрявшего сейчас где-то у порта Пондишери.

— Спасибо! — Адриан обрадовался и принялся рассовывать луидоры по карманам. — Я обязательно верну!

Когда первые колонны французов начали выходить из города, а солнце коснулось линии горизонта, он запрыгнул в экипаж, устало рухнул на сиденье рядом и вдруг повернулся к ней. В его глазах впервые не читалось ни отстраненности, ни раздражения.

— Знаешь, Анжелика, устал я от всей этой двусмысленности. Я ведь тебе ничего не должен? Разумеется, кроме двухсот луидоров.

Анжелика улыбнулась, пожала плечами и сказала:

— Кажется, ничего. А я тебе?

— Что ты! — Адриан замахал руками. — Мне тебя сам бог послал! Если бы не вовремя разбитое блюдо, то за фиктивный брак с целью уклонения от службы меня отправили бы не в армию, а на галеры.

Она рассмеялась, и Адриан вдруг протянул ей руку для пожатия. Как мужчине.

— Друзья?

Тут она замялась. Никуда не делось одно воспоминание, мешавшее ей, — тот старый детский розыгрыш, устроенный на пару с Терезией Кабаррюс. Анжелика почувствовала, что краснеет, и торопливо подала руку.

— Друзья.

Аббат перечитал донесение Охотника, и руки у него затряслись. Он достал список ценных бумаг, попавших в руки Анжелики Беро, отыскал тот единственный вексель, которым это можно было сделать, и ему стало плохо. Анжелика не просто продешевила! Она заплатила раз в пятьдесят дороже, чем стоили эти сорок две тысячи паршивых солдатских голов.

— Тварь!

«Или она взяла остальное наличными?» — подумал Аббат.

У герцога Брауншвейгского не могло быть таких денег. Ему нечем было расплатиться с этим долгом. На это и был расчет. Своим вмешательством Анжелика Беро сломала все, что только можно было.

Аббат резко выдохнул и, собираясь с мыслями, заходил по кабинету. Охотник мог и ошибиться. Не исключено, что солдат выкупил, скажем, Адриан Матье. Одна беда: мсье Матье показал себя абсолютно прагматичным человеком. Даром он не сделал ничего ни единого раза!

«Нет, не с чего ему меняться», — решил Аббат, подошел к карте и застонал.

Армия была обязана удерживать крепости, занятые республикой, до последнего солдата. Именно так, в прямом смысле! До тех пор, пока Аббат не введет в оборот несколько ключевых ценных бумаг. Теперь его безукоризненная схема треснула еще в одном месте. Помощь Спартака уже ничего не могла исправить.

Аббат яростно выругался, но принудил себя сесть и начал набрасывать тезисы для новой речи Робеспьера. Хочешь или нет, а надо объяснять французам, что там произошло.

Уже через день Робеспьер, новый вождь революции, поведал стране, что генерал Кюстин, как и предыдущий командующий — Дюмурье, просто агент английской клики. Не секрет ведь, что вплоть до последних дней всей французской революцией руководила именно Англия. Она оплачивала все те ужасы, которые произошли во Франции. Британия виновна в голоде, в репрессиях и в том, что в стране действовали антинародные законы. Теперь, как все понимают, все будет иначе.

Все действительно пошло по-другому. Сперва конвент решил гильотинировать спекулянтов, теперь сделал преступлением сам факт накопления. Крестьяне, исказившие сведения о размере собранного урожая, получали десять лет каторги. Торговцы, отказавшиеся продать свои товары за ассигнации или выразившие сомнения в их весомости, отправлялись туда на двадцать лет.

Граждан, пытавшихся сохранить сбережения в банках врага, а это практически вся Европа, карали как предателей. Началась перепись населения. Прошли аресты иностранцев, не вовремя въехавших во Францию. Конечно, были закрыты все университеты и академии. Армия нуждалась в солдатах. Впрочем, война против всей Европы уже стала главной идеей Франции. Декрет конвента от 23 августа ясно показывал, как должна вести себя страна.

«С настоящего момента и до тех пор, пока враги не будут изгнаны за пределы территории республики, все французы объявляются в состоянии постоянной реквизиции. Молодые люди пойдут сражаться на фронт, женатые должны ковать оружие и подвозить продовольствие; женщины будут готовить палатки, одежду и служить в госпиталях; дети — щипать корпию из старого белья; старики заставят выводить себя на площади, чтобы возбуждать в воинах храбрость, ненависть к королям и мысль о единстве республики».

В те провинции, где хоть что-то шло не по декрету, направлялись особые отряды революционной армии с артиллерией, хорошо оплачиваемыми членами трибунала и передвижной гильотиной. Только так и можно было обеспечить скупку зерна у крестьян по назначенной сверху цене и воодушевить бедноту на подвиг во имя освобождения Европы от тирании.

Война вплотную подошла и к французским колониям. Едва англичане приняли решение высадиться на Гаити, Аббат признал, что поджигать дом, оставляемый врагу, все-таки придется, и отдал приказ объявить всех черных рабов свободными.

Судя по тому, что никаких сводок с тех пор не поступало, на Гаити как раз в этот момент черные резали белых. Они все поняли просто. Равенство — это прежде всего право равно ответить на обиду. Теперь сахар острова Гаити, а это сорок процентов мирового рынка, был на долгие годы недоступен ни англичанам, ни кому-то другому.

И все-таки главным событием стало обвинение королевы Марии-Антуанетты. В отличие от мужа, она не подписывала никаких опасных бумаг, вообще была единственной политической фигурой в нынешней Франции, не виновной ни в чем. Это делало ее символом надежды на какое-то иное будущее.

— А надежды быть не должно, — пробормотал Аббат и пододвинул папку со свежими сводками.

Его жернова уже перемололи почти все французские капиталы в нечто более или менее однородное и управляемое. В муку!

Мария-Анна приняла решение, как только избавилась от последних иллюзий. Она сама, лично записывала каждую мысль мужа и аккуратно подшивала все это в папки все двадцать два года жизни под одной крышей. Поэтому, едва осознав, что спасения не будет, Мария-Анна просто сняла со стеллажа увесистую папку с рецептами пороха, завернула ее в промасленную бумагу и закопала в роще за городом. Эти записки вернее всего могли помочь Элевтеру создать свое дело где-нибудь в Америке.

Уже через неделю отец забеспокоился и забрал у нее акции Ост-Индской компании. По его обескураженному виду Мария-Анна поняла: папа впервые в жизни осознает, что в чем-то был неправ.

Еще через пару дней в Париже стали поговаривать, что британцы начисто отрезали Францию от запасов индийской селитры, а значит, пороха для войны вот-вот не станет. 24 августа вышел декрет, ликвидирующий все корпорации. Ост-Индская компания, много лет поставлявшая во Францию селитру, была обречена.

— Они думают, что могут вот так запросто вышвырнуть старого Жака Польза на помойку! — зло прошипел отец. — Что ж, давайте подождем пару-тройку недель, посмотрим, кто кому нужнее.

Он все еще пытался тягаться с республикой.

Что ж, какие-то козыри у этого игрока еще оставались. Едва вышло постановление о ликвидации корпораций и компаний, прекратились все поставки селитры, не только из Индии. Но конвент и не подумал падать на колени и просить у Жака Польза прощения. «Бешеные» просто обязали всю страну соскребать кристаллы селитры со стен амбаров и выгребных ям.

Пока результат был неутешительным. При заявленной годовой потребности в двадцать пять миллионов фунтов арсенал рассчитывал иметь от силы два с половиной. Это означало, что пороха будет в десять раз меньше, чем требовалось. Европа вроде бы получала шанс не стать частью великой Франции.

Понятно, что «бешеные», для которых пути назад не было, в считаные дни развернули организацию революционных школ по добыче селитры. Они умели стоять на своем.

10 сентября 1793 года в квартиру Лавуазье пришли с обыском. Он вроде как был связан с решением опечатать все конторы бывшего генерального откупа, но незваные гости искали совсем другие бумаги. Двоих из них — химика Антуана Фуркруа и комиссара Гильберта Ромма, курирующего артиллерию республики, — Мария-Анна знала в лицо.

— А где лежат бумаги, касающиеся рецептов пороха? — после четырех часов безуспешных поисков прямо спросил Фуркруа.

Антуан бросил на Марию-Анну испытующий взгляд, усмехнулся и ответил:

— Гражданин Фуркруа, все рецепты я оставил в арсенале. Сходите и возьмите. Вам дадут.

Фуркруа покраснел. Роль вымогателя его явно стесняла.

— А где экспериментальные рецепты? Вы же понимаете, о чем я, не так ли? С разными видами селитры…

Антуан развел руками.

— Все в моей голове. Вы же лучший специалист по химии мозга, гражданин Фуркруа. Отделите мне голову, вскройте, и найдете все в целости и сохранности.

Тогда в разговор вмешался Гилберт Ромм:

— Будьте уверены, гражданин Лавуазье, за отделением головы дело не станет. Или вы думаете, что можете торговаться с республикой?

Антуан покачал головой.

— Нет, гражданин Ромм, не думаю. Поэтому и не питаю иллюзий на свой счет.

Комиссары еще немного потоптались, выискали и приобщили к делу пачку писем на английском языке, реквизировали все инструменты и рукописи, касающиеся создания метрической системы. Потом они обронили несколько новых угрожающих фраз и ретировались.

Антуан проводил их долгим взглядом, повернулся к жене и проговорил:

— В чем дело, Мария-Анна? С каких пор ты изымаешь мои бумаги без моего ведома?

Но она и не думала оправдываться, отводить глаза.

Страницы: «« ... 910111213141516 »»

Читать бесплатно другие книги:

В авиакатастрофе погибают муж и сын Офелии. Как пережить невосполнимую утрату? Как жить дальше, не о...
Джульетта.Обычная девчонка, которую насильно держат в закрытой психиатрической клинике.Обычная девчо...
В сборник анекдотов вошли как свежие, так и «бородатые» образцы этого, любимого нами, жанра.Отличите...
Частный детектив Мэтт Скаддер не раз распутывал дела, которые казались полиции безнадежными, и риско...
Криптозоолог и заядлый путешественник Филипп Мартынов с командой единомышленников отправляется в Пер...
Жаркое лето 1900 года. В Париже проходит Всемирная выставка. А в одном из кварталов, далеких от шумн...