Приданое для Анжелики Деко Франсуа

Терезия вздохнула.

— Я не в лучшем положении, Жан-Ламбер. Они все, в каждой камере, ждут от меня одного. Я должна спать с тигром, чтобы он стал мягче. Видит бог, меня это убивает! Я не хочу спать с тобой из-за них. Это только моя жизнь.

— И что же нам делать? — спросил Тальен.

Терезия спустила ноги с дивана и подняла с пола шелковый чулок.

— А у нас нет выбора, Жан-Ламбер. Тебе придется брать с горожан деньги, а мне — постоянно сбивать тебе цену. Пусть каждый из них получит, что хочет. Твои — деньги, мои — свободу, а мы с тобой — хотя бы год обычной жизни. Самой простой! Не под угрозой доноса и эшафота.

Уже эту ночь Терезия Кабаррюс провела дома.

Анжелику арестовали на улице. Сначала потребовали документы, затем, увидев нехорошую аристократическую фамилию Буайе-Фонфред, велели предъявить свидетельство о благонадежности. Такового у нее не оказалось, поэтому Анжелика угодила в жандармерию. Здесь и выяснилось то, что она и так знала. Муж гражданки Буайе-Фонфред казнен. В нынешней свободной Франции это было преступлением.

Она пробовала объясниться — не помогло. Анжелика попыталась понять, что изменится, если она признается, что приехала по чужим документам. Нет, никакой выгоды в таком развитии событий девушка не нашла. Напротив, это могло навлечь на нее еще худшие подозрения! Да и оба прежних имени были для нее слишком опасны.

Ее отвели в камеру. Почти сразу же где-то за стеной начала работать гильотина. Она стучала весь день. Ни одна узница, выведенная из камеры, туда уже не возвратилась.

Потом все смолкло. Так прошел день, второй, третий. Женщин снова начали выводить из камеры, и они так же не возвращались, но гильотина молчала.

— Сломалась? — горячо обсуждали узницы главное происшествие.

— Неужели теперь будут казнить топором?

— А может, виселица?

Никто ничего не собирался им объяснять. Потом гильотина снова заработала, но уже реже. Женщины посчитали удары за стеной и сопоставили результат с числом людей, уводимых из их камеры и из всех соседних. Выходило так, что гильотинировали лишь каждого десятого.

— Эй, гражданин! — к исходу десятого дня обратилась Анжелика к охраннику. — Я мадам Буайе-Фонфред. Почему меня здесь держат? Пусть судят или отпускают! Я же ни в чем не виновна!

Ответом было молчание. Лишь в конце второй недели была названа ее фамилия.

— Удачи тебе, девочка, — загудели вслед женщины, — Да поможет тебе Бог!

Ее провели по серой лестнице на второй этаж, загнали в просторную комнату с тремя мужчинами за столом. Весь допрос уложился в констатацию того факта, что она — вдова казненного изменника.

— Так что, граждане? — Человек, который сидел в центре, отхлебнул остро пахнущий кофе и оглядел товарищей. — Смертная казнь?

— Несомненно.

— Да, конечно.

Ее тут же подхватили под руки и потащили к выходу.

— За что?!

Отвечать ей никто не собирался.

Анжелика просто не могла поверить, что это можно сделать так быстро и буднично. Ее швырнули в пасть смерти столь же легко, как выбрасывают сильно поношенные тапочки. Все это не было сном!

Конвоиры тут же плотно обхватили ее с двух сторон и протащили в маленькую комнатку на первом этаже. Крупный черноусый мужчина схватил Анжелику за волосы и одним ударом ножа отхватил все — от затылка и почти до темени.

— Что вы делаете? — ужаснулась девушка и тут же поняла: ее готовят к казни.

— Пригните ей голову, — сухо потребовал этот парикмахер.

Солдаты сделали это. В следующий миг шее и спине Анжелики стало холодно. Отрезанная тряпка полетела в угол, где уже лежала целая гора женских волос и воротников.

— Готова.

Едва оказавшись в Бордо, Адриан кинулся искать Терезию Кабаррюс. Он знал, что если Анжелика добралась сюда, то она находится у подруги.

— А что ее искать? — Этот встречный вопрос прозвучал так, словно каждый житель Бордо прекрасно знал эту женщину. — Идите в бюро помилований. Терезия все время там.

Адриан удивился, а потом, когда все-таки добрался до этого таинственного бюро, просто пришел в изумление. Перед дверями здания, расположенного неподалеку от тюрьмы, стояла очередь, длиннющая, человек на двести.

— Куда вы, юноша? — Кто-то ухватил его за полы мундира. — Не видите, здесь все равны! И маркизы, и кухарки, и даже солдаты. Занимайте очередь — как все!

Попытки что-то объяснить, купить право прохода не помогали. Для всех попасть на прием к Терезии было вопросом жизни и смерти, и каждый пришел с деньгами. Адриан все-таки прорвался без очереди, но облегчения не получил.

— Гувернантка сказала, что она ко мне заходила, — обеспокоенно сообщила Терезия. — Но я не могу ее найти. Жанетты Молле в городе просто нет!

— Так и должно быть! — Адриан тут же понял, что произошло. — У нее бумаги на имя Марии-Анжелики Буайе-Фонфред.

— Бог мой! — охнула Терезия. — Это же шестнадцатая камера. Она там две недели сидит. Никто за нее не платит. Только бы успеть!

Во двор солдаты ее выволокли — ноги не держали Анжелики.

— Стоп! Эту девочку я забираю.

Анжелика подняла голову. Перед ней стояла Терезия Кабаррюс, высокая, красивая, нарядная и очень властная.

— Но, мадам, приговор уже вынесен, — возразил офицер, тут же подошедший к ней.

— Будет пересмотр, — отрезала Терезия, шагнула вперед и прижала к груди голову подруги. — Держись, девочка. Все будет хорошо.

Анжелика всхлипнула и разрыдалась.

— Терезия, они хотят меня убить.

— Никто тебя не убьет. — Спасительница поцеловала ее в макушку. — Все кончилось.

— Но, мадам!.. — возмутился офицер.

Терезия, не отпуская Анжелики, повернулась к нему.

— Пьер, не беспокойся. Сейчас Жан-Ламбер спустится и все решит. Лучше усадите ее где-нибудь.

— А где? — растерялся офицер. — Здесь и нет ничего такого. Разве что на эшафоте или вон на старой плахе.

Анжелика сжалась.

— Не говори ерунды! — оборвала офицера Терезия и выпустила ее голову. — Ведите девочку за мной.

Анжелику снова потащили, теперь уже внутрь тюрьмы. Опять был этот подъем по серой лестнице, и здесь ей стало совсем плохо. Лишь в небольшой комнатке, у окна, настежь раскрытого Терезией, Анжелика начала приходить в себя и наконец-то смогла оглядеться. У закрытых дверей стояли двое: Терезия и тот комиссар, который вынес ей приговор. Они отчаянно спорили.

— Вот, я все тебе принесла, Жан-Ламбер. — Терезия сунула ему пакет, туго обтянутый белым шелком.

— Ты представляешь, сколько бумаг мне придется переписать?! — возмутился комиссар.

— Поручи это своим подонкам, пусть тоже поучаствуют.

Комиссар возмущенно фыркнул, взял пакет и вышел, грохоча сапогами.

— И не хлопай мне дверью! — весело крикнула Терезия ему вслед и присела на стул напротив подруги. — Ну как, милая, полегче?

Анжелика шумно сглотнула. Она ничего не понимала.

— Кто он?

— Мой мужчина. Жан-Ламбер Тальен.

Анжелика замерла.

— Этот… твой мужчина?!

Терезия грустно кивнула.

— Мой.

— И как же вы так?..

Терезия пожала плечами.

— А все просто. Они производят аресты и назначают цену за каждую голову. Потом я начинаю торговаться и половину сбиваю, беру деньги у родственников и передаю их вместе со списком. Людей отпускают.

Анжелика вытерла взмокший лоб. Она раньше и понятия не имела о том, как работает машина правосудия. Ужас, который ее заставили пережить, никак не сочетался с этой мелкой торгашеской прагматичностью Фемиды.

— Просто отпускают? И все?

Терезия вздохнула и расправила ей волосы на лбу.

— Почему все? Нет. С бумагой, подписанной Тальеном, можно обращаться за паспортом на выезд. Тоже приходится платить, конечно, зато езжай куда хочешь — хоть в Англию, хоть в Испанию.

Анжелика на мгновение ушла в себя, а потом подняла взгляд и все-таки спросила:

— Ты его любишь?

— Нет. — Терезия мотнула головой.

— Тогда почему же ты с ним?!

Старшая подруга вздохнула.

— Знаешь, девочка, когда попадаешь в шторм, не приходится выбирать средства спасения. Мне до гильотины оставалось почти столько же, сколько и тебе. Разве что волосы не успели обрезать.

Анжелика машинально тронула свой голый затылок и прикусила губу. Ее изуродовали ни за что. Просто чтоб получить деньги.

— Почему ты не уедешь, не бросишь все это?

Терезия сразу погрустнела.

— Потому что никто не выдаст мне паспорт, Анжелика. Тальен скорее убьет меня, чем отпустит. Поверь, я знаю мужчин. А этот… у него на мне весь белый свет клином сошелся.

— Не понимаю я такого. — Анжелика покачала головой. — Тебя любит, а деньги с людей берет. Он же должен понимать, каково тебе! Отпустил бы всех…

Терезия слабо улыбнулась, встала и прикрыла створку окна.

— Ты видела, чтобы пастух отпустил корову? Хотя бы одну? Нет. Он их режет или продает. Таков смысл его работы. Здесь то же самое. Продать или зарезать для отчета о борьбе за окончательную победу революции. Не платишь, значит, идешь на гильотину.

Анжелика вспомнила этот сверток в ее руках и понимающе закивала.

— Ты за меня заплатила.

— Нет, — заявила Терезия. — Я свои деньги в первые же дни спустила, выкупала, кого только могла. Теперь я обычная содержанка Тальена.

— Тогда кто заплатил за меня?

Подруга улыбнулась.

— Адриан. Кто ж еще?

Едва они вышли за тюремные ворота, Адриан подбежал, обхватил ее и прижал к себе. Его рука скользнула по голому затылку Анжелики, а сердце ухнуло вниз.

— Отпусти ее, Адриан. Дай девочке время привести себя в порядок.

— Нет. — Адриан замотал головой. — Ни за что!

Слезы текли по его щекам, а сердце молодого человека переполняли ужас и любовь.

— Мы больше не расстанемся? — спросила Анжелика и шмыгнула носом.

— Расстанемся, — тихо произнес он.

— Зачем?

Адриан попробовал объяснить и не смог. Случись ему задержаться в пути, и эта головка отлетела бы в корзину. Тогда его жизнь навсегда утратила бы смысл. Сейчас, когда он знал, с чем они столкнулись, время понеслось как лошадь, закусившая удила. Даже час промедления мог стать роковым.

— Я должен встретиться с мсье Кабаррюсом.

— Отец в Мадриде, — подала голос Терезия.

— Значит, я поеду туда.

— Тебя не выпустят из порта и паспорт не дадут.

— Значит, я поеду на лошадях.

— Дороги перекрыты солдатами. У нас ведь с Испанией война.

— Значит, перейду границу пешком. — Он повернулся к Терезии и спросил: — Твой отец точно в Мадриде? Есть то, что может рассказать только он.

— Точно, — кивнула Терезия. — Он и меня уговаривал все бросить и ехать. Я думала, ничего не случится, если задержусь на недельку, а опоздала навсегда.

Адриан выпустил руки невесты и достал из-за отворота мундира ворох бумаг.

— Я по пути сделал тебе и себе документы. Все настоящие. Имена разные. Держи.

Ее глаза наполнились слезами.

— Тебе обязательно надо ехать? Может, останешься на денек?

Он отдал бы все, чтобы остаться с ней. Да, хотя бы на денек.

— Я должен ехать прямо сейчас. Немедля.

Его сердце разрывалось.

Конфискация имущества Антуана Лорана Лавуазье началась 17 декабря 1793 года. Представители правосудия делали вид, что интересуются серебром, давно уже сданным супругами на монетный двор, спрашивали о загородном имуществе, но описывать и паковать начали с главного — с бесценных бумаг великого ученого.

Мария-Анна равнодушно наблюдала за происходящим. Главной папки здесь давно уже не было. Она зарыла ее в роще. Не особо интересовали ее и обвинения. Прочтя письма Антуана, женщина ясно увидела главное. Бывших откупщиков собирались не судить, а уничтожить. Аудиторы из бывших уголовников провалились в каждом пункте. Мария-Анна уже не понимала, что пугало ее больше: их наглость или невежество.

Лавуазье вменяли в вину добавку в табак четырнадцати процентов воды и не видели, что на выходе его влажность составляет не более двух с половиной процентов. Сильнее высушить лист сумел бы разве что Господь Бог. Ему приписывали присвоение каких-то процентов и умудрялись путать номера договоров, происхождение сумм и простейшие финансовые термины. Дюпен, самый толковый из аудиторов, так и не сумел опровергнуть одиннадцать доводов Антуана, не оставляющих от обвинения живого места.

Тогда революционеры начали давить на другое. Они заботились об улучшении общественной морали, говорили о важности демонстрации республиканских взглядов и ненависти к королям.

Когда ученые друзья Лавуазье обратились к властям с просьбой освободить его, их просто не стали слушать. В результате Антуан вместе со всеми остальными людьми, арестованными по этому делу, жил в зарешеченном доме откупа, спал на матрасе, брошенном на пол, и готовился к защите в суде. Хотя…

Мария-Анна узнала, что в сейфе Антуана, стоявшем в академии, лежали пятьдесят миллионов ливров. Это в то самое время, когда он прятался там от правосудия! Она пришла в бешенство. Любой человек в его ситуации взял бы эти деньги, купил всех сверху донизу, забрал жену, ее сына и отца. Уже через неделю он жил бы в своем доме на какой-нибудь богом забытой Корсике и спокойно занимался тем, чем нравится, — хоть наукой, хоть местными прелестницами.

Впрочем, у комиссаров не было иллюзий насчет мира, который они создали.

Собственно, уже в начале декабря Аббат увидел, что победил. Республиканские войска взяли мятежный Тулон, поставили жирную финальную точку на Вандее, переименовали Марсель в «Город-Без-Имени». Даже на западном фронте все шло правильно. Гош тихо и неспешно очищал города Нижнего Рейна, а герцог Брауншвейгский старательно делал вид, что его это не касается.

Революционеры грабили и главный центр оппозиции — богатейший Бордо. Аббат прекрасно знал, что никаких репрессий там нет, а комиссары жадно обогащаются. Вчерашним рабочим и клеркам не хватало кругозора, чтобы понять, что такие деньги спрятать невозможно. Они знали, что нужны, пока полезны, но, видимо, искренне полагали, что будут таковыми всегда.

Между тем время подведения итогов приближалось. Аббату теперь не хватало лишь одного элемента — бумаг из пакета номер четыре.

Введение их в действие, обусловленное некоторыми уступками должников, радикально меняло расстановку сил. Республика обретала совершенно иные границы. Вариантов создания очередной Новой Франции было множество, но самым актуальным предусматривалось присоединение Польши, Швеции, а затем и всей Балтики. Хорошо вписывался в планы и Босфор вместе со всей Османской империей. Ни Пруссия, ни Австрия помешать этому уже не успевали.

«Где же ты, Анжелика Беро?»

Аббат бросил на ее поиски всех своих агентов. Он дал им задание проверить все новые документы, выданные гражданам. Неважно, на чье имя и по какой причине они выписаны. Порты и границы были перекрыты, и поимка девчонки не могла занять больше месяца-двух.

Адриан перешел границу с Испанией ночью, без всяких трудностей. Куда как больше проблем у него было, пока он туда добирался. Впрочем, все решало золото, купленное им на ассигнаты у тех самых рисковых граждан Бордо, что некогда помешали ему выгрузить табак. Помнить зло им было недосуг, хороший обменный курс на весах добра и зла значил куда больше.

В Испании оказалось еще лучше. Стоило Адриану достать золотой мараведи, и местные жандармы расплывались в улыбках и рассыпались в любезностях. Нет, во Франции Адриан попусту золотом не козырял. Здесь же здоровая финансовая система скорее побуждала всех обслужить иностранца, чем ограбить его.

Чуть сложнее оказалось в Мадриде. В этом огромном городе проживало множество людей с фамилией Кабаррюс. Лишь когда Адриан додумался объяснить, что ему нужен тот единственный Кабаррюс, который два года отсидел в королевской тюрьме, ему сразу указали адрес.

Уже через час он вошел в кабинет сеньора Франсиско. Еще через минуту Кабаррюс объявил секретарю, что его нет ни для кого.

— Как там моя дочь?!

— Организовала бюро помилований, — ответил Адриан. — Помогает горожанам откупиться от гильотины.

— Святая Мадонна! — Банкир поморщился. — И ведь не вытащишь ее теперь оттуда. А Девин? Мой внук не болеет?

Если честно, Адриан этого не знал.

— Нет, с ним все в порядке.

Банкир замялся. Было видно, что ему до смерти хочется поговорить о дочери и внуке, но многолетняя выучка брала свое. Если пришел гость, то с каким-либо делом, о котором и надо говорить. Едва Адриан положил перед ним полный список векселей, Кабаррюс забыл обо всем — и о дочери, и о внуке.

— Очень любопытно, — заявил он, разглядывая перечень. — Я так полагаю, вы знаете, где находится это сокровище?

— Да, знаю. — Адриан двинулся напролом.

— Тогда вы уже мертвец.

— Я понимаю это.

Кабаррюс пристально посмотрел ему в глаза.

— Вы мне нравитесь, юноша. Но вы действительно мертвец. В этом списке четыре моих крупнейших партнера и один компаньон. В тот самый момент, когда им предъявят эти векселя, их дело рухнет. Спустя сутки обвалится и мое предприятие. А я, если вы еще не знаете, крупнейший специалист по речным каналам. Выходит, что вместе со мной пропадет и королевство Испания.

— Я понимаю.

— Ничего вы не понимаете. — Кабаррюс покачал головой. — Я отсидел два года не просто так, но мои дела по сравнению с этим — детская шалость. Я знаю людей, которые снимут с вас кожу, полоску за полоской, чтобы понять, в чьих руках это находится.

— Не пугайте меня, сеньор Кабаррюс. Лучше помогите.

— Чем? — Банкир поднял брови. — Как вам помочь? Отойти в лучший мир без мук?

— Мне нужны точные адреса должников, сеньор Кабаррюс. Я не всегда понимаю, кто это и где их искать.

Банкир открыл рот, кашлянул и откинулся на спинку кресла.

— Значит, все эти векселя все-таки у вас.

— У меня их нет, — сказал чистую правду Адриан.

— Не морочьте мне голову, молодой человек. Два векселя, предъявленных в Нанте и Бордо, еще могли быть случайностью, но вы попросили адреса. Вы знаете, чье это?

— Думаю, да.

Банкир встал, подошел к окну, долго молчал, затем вздохнул, повернулся и заявил:

— Я не берусь вам помогать, юноша.

Адриан свернул список вчетверо, сунул в карман и все-таки спросил:

— Скажите, сеньор Кабаррюс, а что с этим сделали бы вы?

Банкир пожал плечами и присел на подоконник.

— Сделать тут ничего нельзя. Это ведь не вполне деньги. Скорее, приложения к договорам — из тех, которые никогда не становятся известными публике. Это не предмет торговли. Обращать их в наличность так же опасно, как продавать государственные секреты. Вы знаете, что за это бывает в Испании?

— Догадываюсь. Но я не собираюсь ни с кем торговаться.

Брови банкира опять поползли вверх.

— Вы меня пугаете, Адриан. Что вы задумали?

— Это мое дело, — отрезал молодой человек. — Могу сказать одно. В этой Франции меня не устраивает ровным счетом ничего. Я пойду до конца.

Кабаррюс язвительно усмехнулся.

— Идите. Бог в помощь. И забудьте об этом разговоре со мной. Его не было.

Адриан встал, двинулся к двери, уже коснулся золоченой рукояти, покачал головой и повернулся к банкиру.

— Простите меня, сеньор Франсиско. Я вам лгал. Ваша дочь спаслась от гильотины только тем, что легла под комиссара конвента Жана-Ламбера Тальена. Об этом знает весь Бордо. Сейчас она его заложница, и он скорее убьет ее, чем отпустит.

Банкир пошатнулся и схватился за подоконник.

— Я не видел вашего внука и не знаю, что с ним. Возможно, Терезия просто прячет его на тот случай, если повздорит со своим бесноватым господином.

Банкир поднял трясущиеся руки к груди, но Адриан еще не закончил.

— Я вырвал Анжелику Беро, оказавшую вам услугу, из лап Тальена с уже отрезанными волосами и оторванным воротником.

— Сядьте…

— Вы можете делать что вам угодно, но я уничтожу этого негодяя. Не Робеспьера, нет! Самую главную тварь!

Хесус Диас, начальник личной охраны Франсиско Кабаррюса, встретил Терезию вечером во дворе ее дома.

— Здравствуйте, сеньора Терезия. Нас послал ваш отец.

Женщина залилась краской и спросила:

— Он все знает?

— Да, — кивнул Хесус. — Мы беремся переправить вас в Мадрид.

— Для меня морской порт закрыт, — напомнила Терезия. — Да и сухопутные дороги тоже.

Хесус тихо сказал:

— Верно, сеньора Терезия. Но Адриан дважды прошел границу. Нам тоже удалось попасть туда. Мы не пойдем дорогами.

Терезия глянула на серое декабрьское небо.

— Нет, Хесус, не годится. Сейчас на перевалах уже лежит снег. А если попадем в буран?! Ты и сам понимаешь…

— Да, буран опасен. Но здесь вам оставаться нельзя.

Терезия задумалась. За два месяца она усмирила тигра. Казни прекратились вообще, а гильотину попросту разобрали, причем довольно демонстративно. Тальен разрешил родственникам свидания с арестованными, которых теперь стало намного меньше.

Нет, дело было не только в ее влиянии. Просто комиссары начали разбираться в механике получения денег.

За два месяца горожане доказали им, что слово купца крепче слова аристократа, объяснили, что украденные средства надо еще суметь спрятать, и показали, как это делается, на простом примере. Строительство городского госпиталя так и не началось, но на него вполне законно уже ушел миллион с лишним ливров. Бордо научил их думать о будущем и съел с потрохами.

Сопротивляться этому было нереально. На одном только решении вывести армию из города Тальен с товарищами заработали в несколько раз больше, чем за все два месяца неустанного взяточничества. Да, прошел слух, что полковник Брюн выдворен вместе с войском из Бордо лишь потому, что Тальен взревновал распутную Терезию.

На самом же деле на выводе армии заработали они все. Город, на который конвент возложил обязанность содержать гарнизон, посчитал расходы и счел, что проще заплатить отступные. Деньги получили оба комиссара. Особо крупная сумма досталась военному коменданту, покидающему город и пострадавшему больше других.

Однако Тальен остался самим собой. Терезия хорошо представляла себе, как он отреагирует на ее бегство. Погибнут все, кто имел к ней хоть какое-то отношение! Будут перекрыты не только основные дороги на Испанию, но и все проселочные. Догнать группу, отягощенную женщиной и ребенком, — не такая уж невыполнимая задача. А стоит хоть одному солдату без команды выстрелить им вслед!..

— Нет, Хесус, опасность, которая грозит мне сейчас, намного меньше, чем при побеге. Я не могу не думать о ребенке, а переход через зимние перевалы — это не для детей.

Хесус нахмурился.

— Если вы боитесь Тальена, то его можно просто убить. Это дело двух-трех часов.

— Ну да. — Терезия горестно усмехнулась. — Тогда конвент пришлет сюда карателей, и я до конца своих дней буду помнить, что обрекла город на судьбу Вандеи. — Она вздохнула и положила руку на плечо верного защитника ее семьи. — Я понимаю, что мой отец взбешен, однако гнев плохой советчик. Давай подождем. Комиссаров быстро меняют. Как только Тальена отзовут, все станет иначе.

Хесус сдержанно наклонил голову.

— Хорошо, сеньора Терезия. Я все время буду рядом.

— Нет. — Она покачала головой. — Возвращайся в Мадрид. Если я буду знать, что у меня за спиной такая надежная защита, как ты, то однажды сорвусь. Мне нельзя ни на кого надеяться, иначе этого просто не выдержать.

Адриан распахнул дверь ее комнаты вечером воскресенья 29 декабря, на праздник Святого семейства. Анжелика вскочила и в следующий миг оказалась в его объятиях. Это было долго-долго.

— Я не могу ждать, — сказал он.

Она закивала.