Двенадцать детей Парижа Уиллокс Тим
Схватки начались раньше, чем Алис успела ответить. Женщина снова тужилась, закрыв глаза. Жжение продолжало усиливаться, хотя она этого почти не заметила. Ей уже было все равно.
Еще одно, мучительное усилие, и ребенок выскользнул из нее.
На мгновение ее охватило чувство утраты, но затем оно растворилось в волне облегчения, такой мощной, что Карла покачнулась и крепко сжала спинку скамьи, чтобы не упасть. Потом она открыла глаза и посмотрела вниз.
В огромных ладонях Гриманда лежал блестящий, влажный младенец. Мокрая головка повернулась в одну сторону, потом в другую, глаза моргали под пленкой жидкости, бусинки которой покрывали и губы. Ребенок шевелил ручками и ножками, явно наслаждаясь обретенной свободой. Фрагмент разорванной белой пленки, одним концом все еще прикрепленный к пуповине, прикрывал плечи младенца, словно плащ.
– Родился в сорочке, – с гордостью сообщил сын Алис. – Здорово. Это хорошая примета.
Карла почти не слушала. Она отпустила спинку скамьи, и Гриманд протянул ей младенца. Женщина подхватила ребенка под мышки. Ее ладони обхватили теплое тельце, покрытое смазкой, и сердце наполнилось восторгом. Она чувствовала движение хрупкой грудной клетки под своими пальцами – пульс жизни, надежды и отваги. Гриманд убрал пленку. Поддерживая головку ребенка кончиками пальцев, Карла села на пол и подняла ребенка к лицу.
Она была ошеломлена его красотой.
Ее красотой.
Это была девочка.
Сердце женщины наполнилось любовью.
Она прижала дочь к себе, склонилась к ее губам и отсосала остатки жидкости. Девочка заморгала, взмахнула крошечными ручками и посмотрела на мать. Глаза ее были бледными и блестящими, как опал. И Карла поняла, что родила ангела.
– Ампаро, – сказала она тихо.
Новорожденная в ответ тихонько пискнула.
Мать прижалась щекой к щеке дочери и прошептала ей на ухо:
– Ты будешь петь песни.
Почувствовав рядом с собой хозяйку, итальянка повернулась и радостно улыбнулась ей. Она любила эту старую женщину.
– Спасибо, Алис. Я никогда… – Она сглотнула слезы. – Я никогда не забуду.
Потом Карла посмотрела на Гриманда. Неужели в таком человеке может таиться столько мрака? Она вспомнила о Матиасе, который вызывал у нее точно такое же недоумение. Ей очень хотелось, чтобы он теперь был рядом, взял на руки дочь – ведь он мечтал о девочке. Но ее любимого здесь нет, здесь только она и дочь. Отогнав печаль, женщина улыбнулась чудовищу, стоявшему перед ней на коленях. Великан ухмыльнулся в ответ, обнажив неестественные просветы между зубами.
– И вам спасибо, месье Гриманд, – сказала ему роженица.
– Я ничего не сделал, Карла. Это все вы сами.
– Вы оба были для меня щедрыми друзьями. Для нас.
Чувства переполняли графиню, и она почувствовала, как по ее щекам потекли слезы.
– Давай переместимся в кровать, – сказала Алис. – У нас остались кое-какие дела, в том числе в первый раз покормить Ампаро. Чем раньше, тем лучше – молозиво помогает выйти последу.
Гриманд встал позади Карлы, обхватил ее руками за талию и поднял на ноги с такой легкостью, словно она весила не больше младенца. Женщина едва не упала, освободившись от бремени, к которому уже успела привыкнуть. Восстановив равновесие, она обнаружила, что в состоянии ходить, но была рада прилечь. Алис расстелила на кровати два чистых полотенца, и итальянка села на них, а затем откинулась на подушки. Она поднесла Ампаро к груди, и девочка тут же принялась сосать – с явным наслаждением.
Счастье Карлы было сравнимо лишь со счастьем ребенка.
– Доченька. Моя красавица. Все это время я считала тебя мальчиком, – прошептала она и улыбнулась Алис. Старуха кивком указала на своего сына:
– Женщина считает, что тебе повезло.
– Я думала, это мальчик, потому что она так сильно брыкалась.
– Старая женщина предупреждает, что ты еще увидишь, как она взбрыкивает, и не раз. Вот, любовь моя, возьми в руку пуповину, пока ваши сердца еще соединены.
Карла сжала пальцами синеватое кольцо, чувствуя, как по нему толчками продвигается ее кровь.
– Странное ощущение, но приятное. Когда ее нужно перерезать?
– Когда перестанет пульсировать. А пока это живая часть вас обоих. Разве не глупо убивать ее раньше, чем она умрет сама? – Фыркнув, Алис протянула руку. – Молчи. Пока вы обе лежите спокойно, посмотрим, как там послед. А ты, бугай, убери мокрый камыш, пока он не начал гнить на жаре. И задерни занавески – мы тут поджаримся!
Король Кокейна рассмеялся:
– Бугай займется оболочкой плода, а потом уберет грязь.
– И скажи Гуго, пусть принесет свежего чаю.
Снизу донесся странный звук, низкий и хриплый, словно вырвавшийся из пасти какого-то разгневанного существа, и Гриманд обернулся с быстротой дикого зверя и сжав пальцами рукоятку ножа. Карла узнала этот звук. Кто-то водил смычком по струнам ее виолы да гамба, грубо, но правильно.
– Не пугайтесь. Это моя виола, – сказала она хозяевам.
– Ваша виола? – удивился гигант и крикнул вниз: – Эй, кто это? Поднимись сюда!
В дверях появился Гуго, пристыженный и испуганный.
– Это правда, мошенник? Ты брал виолу?
– Прошу вас, – сказала итальянка. – Он ничего не поломал. Не ругайте его!
– Простите, мадам, – испуганно залепетал мальчик. – Я слышал вашу красивую музыку. Мы все слышали. Она заставила меня плакать.
– Сейчас я заставлю тебя плакать, приятель. – Гриманд поднял руку, но не ударил его.
Гуго смотрел на Карлу. Во взгляде его было раскаяние. И мольба, которую она уже видела раньше.
– Я только хотел узнать, как получается звук, – объяснил он. – Простите.
– Отличное начало. Такая отвага редко встречается, – похвалила его женщина.
Подросток покраснел. На короля Кокейна он предпочитал не смотреть. Карла улыбнулась:
– Ты должен учиться играть.
– Я? А у меня получится? А мне можно?
– Я могу дать тебе первый урок.
– Сейчас?
Глаза мальчика вспыхнули надеждой, и графиня едва не уступила.
– Довольно, – сказала Алис. – Принеси чай, и мы тебя простим.
Она махнула рукой, и Гуго с Гримандом вышли.
– Гуго добрая душа, – вздохнула старуха. – Не такой, как остальные, но слишком юн, чтобы понимать, что и как в этом мире. От того и страдает. А когда станет мужчиной, будет страдать еще сильнее.
– Я тут ни при чем. С ним говорила виола, – уверенно заявила итальянка.
– Женщина слышала. Многие говорят, но немногие слышат.
В затемненной комнате стало прохладнее. Алис осторожно – очень осторожно, так что Карла ничего не почувствовала, – проверила натяжение пуповины, но дергать за нее не стала.
– Отлично. Когда почувствуешь желание тужиться, не сопротивляйся, но и не торопись. Будет небольшое кровотечение, а может, и посильнее, но это обычное дело. Потом, когда ты отдохнешь, старая женщина даст тебе ванну, чтобы ты смогла искупать свое сокровище.
Через какое-то время пульсация в пуповине остановилась, и Карла почувствовала, как у нее перехватило горло. Неудобства беременности, родовые муки – все теперь стало туманными воспоминаниями. Она вытерпела бы в тысячу раз больше ради того, чтобы хоть на мгновение взять на руки дочь. Женщина отпустила пуповину. Одна связь между нею и ребенком оборвалась, но возникли новые, такие глубокие, что невозможно было и представить, – роженица чувствовала их каждой клеточкой своего тела. Она вглядывалась в личико Ампаро, сосавшей грудь, и ей ни на что больше не хотелось смотреть. Живот напрягся от спазмов, но после того, что Карле пришлось вытерпеть, это даже нельзя было назвать схватками.
– Я готова тужиться, – предупредила она старуху.
Алис, хромая, принесла чашу с водой и положила на кровать льняные полотенца. Отдышавшись, она склонилась над своей подопечной и кивнула, и Карла начала тужиться. Из нее вышла красновато-лиловая пористая масса и сгустки крови. Старуха массировала ей живот и осторожно тянула за пуповину. Спазмы усилились, и показался послед – большой диск толщиной с дюйм в самом центре. Алис завернула края этого диска, облегчая его прохождение, и послед вышел из тела роженицы. Потом вытекло немного крови, примерно с чашку. Алис это не беспокоило, Карлу тоже.
– Я порвалась? – уточнила она на всякий случай.
– Нет, цела и невредима, как колокол. Хочешь взглянуть?
Итальянка наклонилась и посмотрела на послед, который Алис положила на полотенце. Он был размером с обеденную тарелку, а с той стороны, от которой отходила пуповина, белым, с прожилками кровеносных сосудов. Перевернув послед, хозяйка осмотрела его внутреннюю поверхность, рыхлую, цвета красного вина, и потрогала ее пальцем.
– Нужно внимательно проверять котиледон, чтобы убедиться, что все доли на месте, – объяснила она гостье. – Если одной или двух не хватает, значит, они еще прикреплены к матке. Тогда может случиться кровотечение или нагноение. Но ты сама видишь – послед целый, поверхность ровная, все доли на месте и прочно соединены с соседними.
Карла кивнула, удивляясь, что в ее теле могла вырасти такая странная штука, связавшая ее с ребенком. Алис надула щеки:
– Мы можем заключить, что чудо свершилось и все прошло как надо благодаря Матери-Природе, за что мы должны вознести ей хвалу. Хотя ты можешь помолиться любому богу или идолу, кому пожелаешь.
Карла посмотрела на Алис. Лицо старухи осунулось. Этот день утомил и ее, сильнее, чем могла увидеть ее подопечная – или чем позволяла увидеть сама Алис. Серая зима ее глаз оживилась дыханием весны, но глаза знали, что эта весна – последняя. Графиня открыла было рот, но не нашла слов, чтобы передать свои чувства. Старуха поджала губы, словно порицала излишнюю сентиментальность, но Карла чувствовала, что обязана сделать какой-то жест.
– Вот, подержите Ампаро, – сказала она.
Только теперь итальянка заметила, что малышка спит, приоткрыв рот. Ее губы, касавшиеся соска, были измазаны желтым молозивом. Карла смотрела на дочь, как зачарованная.
– Пусть Ампаро поспит у тебя на груди, – шепотом возразила хозяйка дома. – Маленькому сокровищу это нужно. Она не спала во время всей этой суматохи. Я подожду, а пока мы займемся пуповиной и всем остальным. А потом потребуем себе кувшин вина – старая женщина умирает от жажды.
Одной рукой старуха уперлась себе в бедро, другой в кровать и с трудом встала, после чего на несколько секунд замерла, тяжело дыша.
– Ты выбрала самое лучшее имя, – теперь Алис говорила в полный голос. – Твоя другая Ампаро прямо-таки сияет.
Она осмотрела пуповину, перевязала ее шнурком и отрезала острым ножом, смазав место разреза какой-то мазью. Ампаро даже не проснулась. Затем Алис смыла кровь и протерла Карлу влажной губкой, отчего та едва не заснула сама. Вместе они вымыли девочку, которая по-прежнему спала, хотя и шевелила во сне ручками, а глаза ее двигались под крошечными веками, словно Ампаро смотрела первый в своей новой жизни сон.
– А разве она не должна плакать? – спросила Карла.
– Мы пока не делали ей ничего, что заставило бы ее плакать. Но всё еще впереди.
По лестнице поднялся Гриманд с подносом в руках:
– Чай для графини Кокейна и кувшин доброго вина для королевы.
– Эй, потише, малышка спит, – шикнула на него мать.
Король Кокейна принес к чаю мед, и Карла взяла себе немного. Алис залпом выпила большую чашу вина. Потом она вздохнула, и сын снова наполнил ее чашу.
– Во дворе жарят свинью, – сообщил он. – Слышите запах?
– Эстель вернулась? – спросила Карла.
– Ля Росса? Я ее не видел. Там столько народу суетится.
– То, что происходит во дворе – и в любом другом месте, – интересует нас меньше всего. И мы будем тебе благодарны, если ты прикажешь этой толпе не шуметь, – заявила Алис.
– Думаю, ей надо сказать, – произнес Гриманд, косясь на гостью.
– Если нужно что-то делать, делай. Если нет, займись своими делами, а нам дай заняться нашими и не мешай без нужды, – проворчала его мать.
– О чем это мне нужно сказать? – спросила Карла.
Она пребывала в таком блаженстве, что ей приходилось заставлять себя думать о неприятном. Со двора доносились звуки ссоры. Внезапно женщина вспомнила об Антуанетте и почувствовала себя виноватой.
– Девочка, которая была со мной, Антуанетта… – пробормотала она. – Я не спрашивала о ней целый день. Она…
– С Антуанеттой все хорошо. Еще неделя, и она будет тут всеми командовать, – усмехнулся король Кокейна. – Нет, я о другом. Этот ваш странствующий муж, Матиас… Его зовут Матиас Тангейзер?
– Да. Матиас Тангейзер. Он рыцарь ордена святого Иоанна.
– В самую точку.
– Что вы имеете в виду? – не поняла Карла.
Не обращая внимания на сердитый взгляд матери, Гриманд вскинул черные брови:
– У меня есть серьезные основания полагать, что этот человек здесь, в Париже.
Глава 18
Магдалина
Проснувшись в духоте и полумраке, Эстель увидела ряды человеческих черепов, уставившихся на нее из темноты. Она не испугалась, потому что видела их не раз, а по сравнению с тем, что девочка видела во сне, мертвые головы ее даже успокаивали. Другое ее утешение, крысы, разбежались и попрятались, напуганные могильщиком, который потряс ее за плечо. Его девочка тоже знала – этот могильщик был добрым. Другие разбудили бы ее пинком. Она лежала, прислонившись к стене рядом с дверью склепа. Ни слова не говоря, Эстель встала и, спотыкаясь, вышла на ослепительный солнечный свет.
Ковыляя к воротам кладбища Невинных, она терла глаза. Ноги ее передвигались с трудом, а в мозгу еще прятались обрывки сна.
Эстель не спала всю ночь. Лицо ее горело от пощечины Гоббо. Теперь она чувствовала себя хуже, чем когда заснула с крысами на коленях, глядя на их черные глаза и подрагивающие носы. Крысы везде принимали ее за свою. Одна даже легонько прикусывала ей сосок, что всегда доставляло девочке удовольствие. Она ни разу не видела злобы в глазах крыс и не верила, что они могут быть злыми. Наверное, именно поэтому люди их ненавидят. Эстель знала, что в ней самой много злобы, но сознательно растила в себе это чувство – чем больше, тем лучше. Насколько она могла судить, именно так возвышались люди. Чем ты подлее, тем выше поднимаешься.
Очень хотелось есть.
Девочка бесцельно слонялась по Ле-Алю. Она прошла мимо остова церкви Сент-Эсташ. Этот храм начали строить еще до ее рождения – Гриманд говорил, что и до его тоже, – но вид сооружения не менялся: гигантская каменная плита размером с поле и большая арка с фрагментами стены, начатыми, но не законченными. Люди приспособили это сооружение под туалет. Кроме того, там совокуплялись, дрались и занимались другими непотребными делами. Король Кокейна объяснял, что у властей нет денег на камень, чтобы достроить церковь. Все золото они тратят на войны. Столько золота, что можно превратить всю землю в Страну Изобилия, говорил он.
Гриманд носил ее на своих плечах по улицам и переулкам, по галереям Ле-Аля, по рынкам и пристаням, мимо дворцов, фонтанов и церквей, по полям, где паслись лошади, и даже через мосты, на остров Сите и в университет – везде-везде, всегда, когда они встречались. Он никогда не уставал. Они встречались тайно, назначали свидания, и она бежала к нему, поворачивалась спиной и слышала его смех, самый низкий из звуков, ниже мычания быка на скотобойне. А потом чувствовала, как его ладони полностью обхватывают ее талию, и приходила в полный восторг. У нее перехватывало дыхание, и она визжала от удовольствия, взлетая вверх, быстрее, чем ласточка к своему гнезду, – голова у нее кружилась, весь мир вокруг менялся, а потом сердце уходило в пятки, и она опускалась на широкие плечи Гриманда и хваталась за его волосы, чтобы не упасть.
Тепло и сила его мышц, шеи и груди наполняли все ее существо. Расстояние до земли завораживало. Тот факт, что она, Эстель, была самым высоким существом в Париже, наполнял ее торжеством и гордостью. Она ехала на Гриманде не так, как ездят верхом на лошади. Они были одним целым, животным из волшебной сказки – драконом, обладающим безграничной силой.
Фантазии девочки подкреплялись тем фактом, что король воров внушал страх и уважение, где бы он ни появлялся. Толпа, собиравшаяся на Гревской площади в ожидании казни, покорно расступалась, как Красное море перед Моисеем, и Гриманд без помех шел сквозь нее. Он кивал на виселицы и говорил Эстель: «Когда-нибудь ты увидишь, как я скачу на этой бледной кобыле. А когда это случится, я хочу, чтобы ты мной гордилась». Она не верила. Конечно, в сказках драконов убивают – но не вешают.
В первый раз Эстель увидела его на рынке в Ле-Але, куда пришла вместе со своей матерью, Тифани. Мать, как всегда, задержалась у розовых речных раков – и, как всегда, не купила их, после чего, выругавшись, повернулась к угрю. Тут огромная рука схватила сразу трех раков, другая бросила монету продавцу рыбы, а потом раки со стуком упали в корзинку Тифани.
Эстель в восхищении смотрела на гиганта, руки которого проделали это чудо. Ей он сразу же показался великолепным. Она не считала его лицо уродливым, хотя и понимала, что остальные думают именно так. Но для девочки его лицо просто было очень большим. Больше, чем все остальные. Самый большой лоб, самые большие скулы, самые большие губы. Он смотрел на нее сверху вниз и улыбался – такой большой улыбки она не видела никогда в жизни. У него были щербатые зубы – обычное дело, – но не хватало только одного, у самого края рта, где просвет между зубами был больше остальных. Нос у этого мужчины был как у каменных львов фонтана, а глаза цвета золота. Он подмигнул, и Эстель улыбнулась ему в ответ.
Потом ее мать разразилась ругательствами в адрес великана, и он отступил, не произнеся ни слова. Когда Тифани тащила дочь с рыбного рынка, Эстель оглянулась, но гигант исчез. Она спросила мать, кто это был, но та ответила, что это чудовище и о нем нужно забыть. Всех трех раков Тифани съела сама, за исключением одной клешни, доставшейся девочке.
Тифани и ее братья, Жоко и Гоббо, научили ее срезать кошельки и обворовывать дома. Иногда Эстель казалось, что им хочется, чтобы ее поймали и повесили, но она была очень ловкой и даже изобретала собственные трюки.
Однажды в Ле-Але, рядом с сырным рынком, она заметила женщину в дорогих черных шелках, на сгибе локтя у которой висела плетеная корзинка с крышкой. Хитрая складка на ее юбке скрывала слегка выпирающий кошелек, привязанный под ней на талии, но Эстель смогла разглядеть эту выпуклость. Она вытащила нож из ножен, зашитых в пояс платья, и нырнула в толпу, сделав вид, что хочет обогнать женщину. Схватив жертву за подол юбки, Эстель повернула ее к себе, словно борзую, и крепко схватила. Потом она ударила ее плечом в живот, и та упала спиной в грязь, а девочка сунула левую руку в складки ее платья. Когда Эстель взмахнула ножом, незнакомка закрыла лицо руками, но лезвие лишь перерезало ремешок кошелька. Увернувшись от какого-то человека, бросившегося на помощь, девочка полоснула его ладонь ножом и, воспользовавшись суматохой, нырнула в переулок. Там ее ждал шум, крики и вытаращенные глаза прохожих. Толстый мужчина перегородил узкий проход. Эстель притворилась, что бежит влево, потом метнулась вправо и почувствовала, как сильные пальцы ухватили ее за волосы. Она нанесла два быстрых, как укусы собаки, укола ножом, а затем рубанула им по державшей ее руке, так что лезвие дошло до кости. Мужчина выпустил ее волосы, но схватил корзинку.
Эстель оставила ему добычу и бросилась бежать, зажав в руках кошелек. Впереди появились еще двое, один позади другого. Девочка остановилась, но первый вдруг застонал и повалился назад.
Когда он упал, Эстель увидела, что вторым был тот самый гигант, купивший им раков.
– Беги, Ля Росса, беги! – скомандовал он. – На кладбище.
Так начались ее полеты с драконом. Гриманд сказал, чтобы она прекратила срезать кошельки, потому что в лучшем случае это закончится каторгой для неисправимых преступников далеко от Парижа. Он обещал возместить ей потери и сдержал слово. Они виделись реже, чем ей хотелось, но этот человек был ее светом. На улице Гран-Труандери жили не самые законопослушные люди, но и там люди втайне боялись Дворов, хотя не признавались в этом. По крайней мере, жителя Труандери можно разыскать. Дворы не предлагали своим обитателям ничего, кроме глубокой ямы бедности и большого риска умереть. Но Кокейн очаровывал Эстель, как королевство из волшебной сказки.
Когда она шла за Гримандом из Ле-Аля на север, к Дворам, Гриманд ругал ее и всегда отсылал обратно, к Тифани, но все чаще и чаще привлекал к своим делам, хотя ни разу не приводил к себе домой. Ля Росса думала, что Тифани ничего не знает о ее тайной жизни, пока на прошлой неделе мать не убедила ее попросить Гриманда, чтобы тот дал работу Жоко и Гоббо.
– Если он твой друг, пусть поможет, – сказала Тифани. – Это ведь и для тебя деньги. На еду. На одежду. Если не захочет – откажет.
Эстель рассказала об этом разговоре Гриманду.
– Значит, мать не запретит тебе видеться со мной? – спросил он, а потом прибавил, что поговорит с Жоко.
А теперь Эстель изгнали. Из-за дамы с юга. Карлы. Девочка не любила слезы. Она привыкла плакать только с какой-то целью, что случалось нечасто. Но теперь, кружа по Ле-Алю и продвигаясь на север по Рю Сен-Дени, она плакала.
Ля Росса слышала голоса, крики, но не обращала на них внимания. Она видела горы мертвых тел, отряды вооруженных топорами и пиками людей, но ей было все равно, а сами они словно не замечали ее. Карла не была злой, даже несмотря на то, что девочка поступила с ней плохо. Карла была ласковой. Сказала Гриманду, что Эстель храбрая. И не позволила Алтану ее убить. Эстель это понимала. И в то же время она понимала, что именно эта женщина стала причиной ее изгнания.
Она не могла ненавидеть Гриманда. Гриманд – король и должен время от времени быть несправедливым, даже к ней, хотя раньше такого не случалось. Но больше всего девочка расстраивалась из-за того, что Гриманд привел Карлу к себе в дом.
Почему?
Он никогда не приглашал Эстель к себе. Ни разу.
Слезы наконец иссякли. Живот сводило от голода, голова кружилась. Эстель пошла домой.
Тифани снимала две комнаты на втором этаже. Два ее брата жили с ними вот уже третье лето. Подойдя к двери, Эстель услышала, что мать и Жоко ссорятся. К этому она привыкла и даже могла спать во время перебранок.
– Ему отрезали член и яйца, – хныкал Жоко.
– Невелика потеря, да и он сам тоже! Мне давно следовало избавиться от вас, ублюдков. Посмотри на меня. Я спала с графом – и не один раз.
– А то мы не знаем. Вся улица знает. Черт!
Жоко протяжно застонал. Войдя в комнату, Эстель увидела, что он сидит на кровати, хватая ртом воздух. Спина у него выгнулась дугой, а пальцы отчаянно цеплялись за матрас. Тихонько повизгивая, парень осторожно лег на кровать, словно она была усыпана битым стеклом. Дыхание его было неглубоким и осторожным, как будто при каждом вдохе в его тело вонзался нож.
– Должно быть, он сломал мне по пять ребер с каждой стороны. Или позвоночник.
– И ты не получил ни су? Говнюк, – припечатала его Тифани. – А яйца тебе тоже отрезали?
– Тебе бы только смеяться!
– Этот проклятый Богом ублюдок хотел поиздеваться надо мной! Хотя нет, у него не хватило бы ума загадывать так далеко.
– Мне нужно помочиться. Господи!
Жоко захныкал от очередного приступа боли.
– Гриманд заставил его есть дохлую собаку, – сказала Эстель.
– Заткнись, крысиная морда, – огрызнулся ее дядя. – Тифани, дай мне горшок.
– Сам возьми.
– Я даже сесть не могу. Хочешь, чтобы я мочился в кровать? Дай мне тот кувшин.
Мать Ля Россы вылила из кувшина вино в две чаши и бросила его на живот своего брата. Пока тот со стонами возился на кровати, она повернулась к дочери:
– Где ты была? Я вся извелась.
Эстель ни на секунду ей не поверила. Тифани сохранила стройность, а ее темно-рыжие волосы оставались густыми. Когда-то девочка считала ее красивой, но потом что-то изменилось. Тифани часто повторяла дочери, что происходит из ирландского королевского рода, и Эстель ей верила. А однажды, напившись, мать заявила, что в ее жилах течет кровь французских королей. Впрочем, это было всего один раз, и Эстель сомневалась в ее словах.
– Где ты порвала платье? – сердито спросила женщина. – Его придется выбросить.
– Я есть хочу, – сказала Эстель.
– На кухне хлеб и холодный суп, – отмахнулась от нее мать. – Слишком жарко, чтобы разводить огонь.
Пока девочка ела, Тифани насмехалась над Жоко. Глаза у Эстель закрывались. Разбудил ее громкий стук в дверь, и она съела еще несколько ложек супа. К двум голосам присоединился третий, и Эстель вздрогнула. Она узнала этот голос. Высокий, гнусавый, не похожий на другие. Малыш Кристьен. Ля Россу охватил страх. Она подошла к двери и стала слушать. Кристьен расспрашивал мать о ночном нападении на дом д’Обре. Откуда он узнал об этом? Хотя Кристьен из той породы лизоблюдов, которые вечно все вынюхивают. Хорошо, что он говорит о ночном грабеже, а не о ней.
Прошлой зимой Тифани и Жоко взяли ее с собой к Кристьену и сказали, чтобы она шла с ним. Тот отвел Эстель в шикарный дом рядом с Лувром, такой большой и прекрасный, каких она и представить себе не могла. Кристьен и какая-то женщина вымыли девочку, побрызгали ей волосы духами и одели ее в красивое синее платье – Эстель никогда в жизни не носила такого – с золотой звездой спереди. Они сказали, что это Вифлеемская звезда, а потом объяснили, что она должна играть в игру, изображая Марию Магдалину. Ля Росса слышала это имя, но не знала, что оно означает. Ей объяснили, что Магдалина была близким другом Иисуса. Потом ее отвели в огромную спальню. Там был мужчина в длинном белом балахоне и с короной из терновника на голове, хотя шипы на ней оказались ненастоящими и не могли его поранить. Он опустил ноги в серебряную чашу с водой, и ей сказали вымыть ему ноги волосами.
Эстель отказалась.
Остального она не помнила, хотя иногда ей снились сны, страшные сны. Она никому не рассказывала об этом. Тифани не спрашивала, что с ней случилось, но Эстель чувствовала, что мать знает. Гриманду она тоже ничего не говорила. Ее отвели к Пикару во второй раз, но девочка убежала от него и три дня жила с крысами.
– Когда я ушел, они все были живы, кроме турка, – услышала она голос Жоко. – Больше я ничего не знаю. Спросите Эстель, она осталась там.
От страха девочка не могла пошевелиться. Кристьен тем временем подошел к двери в комнату, где она находилась. В своем зеленом камзоле он был похож на лягушку, лицо у него было еще противнее, чем голос, а улыбка – и того хуже.
– Как поживает наша маленькая Магдалина? – спросил он, входя в комнату. – Прелестна, как всегда. Хотя ванна не помешала бы.
Эстель отступила в кухню. Рука ее скользнула к ножнам на поясе, но потом девочка вспомнила, что отдала нож Гриманду, чтобы не пораниться, спускаясь по дымоходу. Тогда она схватила со стола нож для разделки мяса. Его рукоятка была такой длинной, что ее пришлось держать обеими руками.
– Положи на место, – сказала Тифани. – Он просто хочет тебя расспросить о том, что было утром. Расскажешь, и я куплю нам обеим новые платья.
– Не нужно мне никакого платья! – огрызнулась Ля Росса.
– Она неравнодушна к Гриманду, – объяснила ее мать гостю.
– У меня только один вопрос, мой маленький дикобраз.
Кристьен пытался ее умаслить. Эстель почувствовала, как ее желудок выворачивается наизнанку.
– Я не стукачка, – заявила она.
– Рад это слышать, – улыбнулся Пикар. – Никто не любит стукачей. Они делают гадости друзьям, а я, наоборот, прошу тебя помочь. Жоко говорит, что в доме была благородная дама по имени Карла. Помнишь?
– Гриманд заставил Жоко есть дохлую собаку.
– Я не сомневаюсь, что ему это доставило удовольствие. Но что случилось с Карлой, когда Жоко ушел?
– Меня тоже прогнали, а это нечестно. Я была храброй. Даже Карла сказала, что я была храброй.
– Карла права, ты очень, очень храбрая. А где она была?
– Сидела на улице, на стуле. А потом я убежала от мальчишек.
Малыш Кристьен поджал губы. Он был явно разочарован.
– А зачем это вам? – спросила Эстель.
Пикар посмотрел на нее, и она крепче сжала нож.
– Карла – важная дама. Люди, которые ее любят, хотят знать, что с ней случилось. Они за нее волнуются, – объяснил он.
– Какие люди?
– Ну, в первую очередь муж. Понимаешь, он влиятельный и богатый господин. И заплатит много золота, чтобы ее найти. И еще больше, чтобы вернуть. Это называется выкуп.
Эстель заколебалась. Ей не нравилось, что Гриманд привел Карлу к себе. Может, этой даме лучше быть у себя дома, вместе с господином, который ее любит? Малыш Кристьен служит господам. А Гриманд любит золото. Вроде все правильно, только в животе все равно противно.
– И этот господин даст золото Гриманду? – уточнила девочка.
– Конечно. Много золота – если Гриманд знает, где она. Шевалье будет счастлив, Карла тоже будет счастлива, а Гриманд – больше всех.
– Карла с Гримандом, в Кокейне, у него в доме. У нее в животе ребенок, – ответила Ля Росса.
– Откуда ты знаешь?
– Я пошла за ними. Видела, как она входила в дом.
– И Гриманд не обижал ее?
– Нет. Он был с ней добрым. Сказал всем, что она их новая сестра.
– Что я вам говорил? – послышался из спальни дрожащий голос Жоко, за которым последовал стон. – Вот почему он от меня избавился! Инфант у нас влюбчивый. Она его очаровала.
– Не смеши меня. Он влюблялся только один раз, и это была я, – откликнулась Тифани.
– Попридержите свои грязные языки, – сказал им обоим Кристьен.
Потом он повернулся к Эстель и снова улыбнулся. У нее по спине побежали мурашки.
– Думаешь, Гриманду понравилась Карла? Он ее полюбил? – спросил Пикар.
Девочка ненавидела эти вопросы. Она не сомневалась, что Гриманд влюбился в Карлу.
– Разве ей можно верить? – Тифани пристально смотрела на дочь.
– Я сказал вам заткнуться! – рявкнул Малыш Кристьен. – Эстель! Ответь, Гриманду понравилась Карла?
– Не знаю. Наверное.
– Хорошая девочка, – улыбнулся Кристьен. – У тебя будет два платья.
– Не нужны мне никакие платья!
– Тогда все три достанутся мне, – заявила Тифани. – Я сама куплю, если не возражаете. – Она протянула гостю руку. – Сегодня нам не досталось ни су, и мы хотим свою долю, три доли за ночное дело и еще за сведения. В конце концов, это я тебя туда пристроила. – Мать посмотрела на Эстель. – Это была моя идея.
– Точно, – отозвалась ее дочь. – И посмотри, что из этого вышло.
Пикар вышел из кухни, а за ним и Тифани. Девочка бросилась к двери и успела увидеть, как Малыш Кристьен вручил ее матери золотой экю и прижал палец к губам, предупреждая протесты.
– Потом будет больше, – пообещал он. – Гораздо больше. Сидите дома, пока я не вернусь. Все.
Когда входная дверь за ним захлопнулась, Эстель почувствовала такое облегчение, что ноги у нее задрожали, и она свернулась калачиком на овчине возле холодного очага. Ей по-прежнему было не по себе, но она не могла понять причину этого. Теперь Гриманд получит золото, а Карла поедет домой к своему шевалье. Что тут не так? А сама Ля Росса снова будет летать с драконом. Уже засыпая, она слышала, как мать жалуется Жоко:
– Кем он себя воображает, этот маленький сукин сын? Вечно недоволен. То ему мальчики слишком маленькие, то девочки слишком большие. Он спросил, не знаю ли я сумасшедшего, который на это способен, и я сказала. А чего он ждал, черт возьми? Нанять сумасшедшего и думать, что не будет никаких неожиданностей?
Когда Эстель проснулась, небо за открытыми окнами было серым и шел сильный дождь. Она встала с овчины. Ей хотелось выйти на улицу, пока не кончился ливень, и побегать под прохладными каплями. Дождь охладит ее, смоет грязь. В соседней комнате разглагольствовала Тифани, но Эстель не прислушивалась. Мать была одной из причин улизнуть из дома.
Войдя в спальню, девочка обнаружила, что Малыш Кристьен вернулся.
– Он меня сразу убьет, – говорила ему Тифани. – Даже стража никогда не совалась во Дворы.
Читать бесплатно другие книги:
