Двенадцать детей Парижа Уиллокс Тим
Можно было подумать, что они только что вновь завоевали Иерусалим. Малыш Кристьен не чувствовал ни благоговения, ни очищения, только зависть – ему хотелось быть с ними. Он давно отирался возле братства и даже сумел попасть на несколько их знаменитых банкетов, но официально не принадлежал к «Пилигримам святого Иакова», хотя и любил убеждать доверчивых слушателей в обратном. Он не мог похвастаться положением в обществе, которое требовалось для вступления в братство, хотя это положение определялось просто богатством – большинство братьев занимались тем, что потрошили бессловесных животных. Как и многие другие, они использовали способности Пикара, без какого-либо уважения или вознаграждения, причитавшихся ему по праву. Но теперь все должно было измениться к лучшему.
Малыш Кристьен сыграл свою роль – главную роль – в заговоре вокруг д’Обре, проявив необыкновенную предусмотрительность, смекалку, смелость и абсолютную преданность. Его хозяевам не пришлось пачкать руки или опасаться королевского гнева. Они понимали, что если на дыбе Кристьен назовет их имена, вместе с именами сотен других, преступления которых были еще отвратительнее, это будут всего лишь слова Малыша Кристьена, дворцового сводника, который устраивал развлечения, публичные и частные. Однако в этом-то и заключалась его ценность: все поверят его воплям, но никто не осмелится их услышать. Но больше он не будет сводником. Замысел был исполнен идеально – Пикар считал его своей лучшей пьесой, – и оставалось лишь сорвать аплодисменты, когда в ворота Парижа въехал Матиас Тангейзер.
Кристьен был виноват в этом не больше, чем в нелепой резне, поглотившей город и сделавшей их заговор ненужным – по крайней мере, так ему казалось. Последнее обстоятельство его хозяева считали удачным. Их фанатичная приверженность традиционным ценностям получила поддержку Бога и короля. Пикар был недоволен, поскольку в награду ему обещали собственность и активы семьи д’Обре. Его расстраивал тот факт, что они существенно, хотя и не катастрофически, пострадали от этого животного, Гриманда, во время уже ставшего ненужным нападения. Хотя грабеж и мародерство составляли основу плана и выгода Кристьена все равно будет не меньше ожидаемой.
Теперь ему уже не придется прислуживать сильным мира сего. Он станет состоятельным человеком, богатым парижским коммерсантом с деньгами в банке и долей в ювелирной мастерской в Голландии. Место за банкетным столом «пилигримов» ему гарантировано, причем не как торговцу потрохами, а как продавцу предметов роскоши. Сегодня Марсель Ле Телье намекнул, что ему может достаться один из низших дворянских титулов, освободившихся в результате резни. В это Кристьен не верил – Марсель наверняка прибережет титул для кого-нибудь из родственников. Но Пикар не был жаден: он видел, до чего может довести жадность, по крайней мере тех, кто занимает низкое положение.
Тангейзер поставил весь план под угрозу. Последние тридцать часов, после того как Бонифаций, тяжело дыша, ввалился в его кабинет в Лувре, были самыми неудачными за всю карьеру Малыша Кристьена. Хуже тех, что последовали за первым и единственным представлением его пьесы. Первоначальный план Ле Телье предполагал, что в Париж пригласят не только Карлу, но и Матиаса, но когда Кристьен привез в Париж даму без мужа, Марсель выказал столько удовольствия, сколько позволила ему его скрытная натура.
– Половина наших проблем решена, – сказал он. – У нас нет никакого желания связываться с орденом, убивая одного из их братьев. Отсутствие шевалье освобождает нас и от необходимости выманить его из дома в нужную нам ночь.
Появление Тангейзера повергло Кристьена в панику. Поначалу казалось, что рыцарь не сможет вовремя найти жену – Бонифаций был уверен, что Матиас не знает, где Карла. Когда же госпитальер вошел в Лувр в сопровождении Арнольда де Торси, начались настоящие неприятности. Самым опасным поворотом событий стало освобождение рыцаря из тюрьмы, но о конфликте с Арнольдом не могло быть и речи.
Теперь наконец это препятствие было устранено. Настаивая на пяти наемных убийцах, Ле Телье удивил Пикара, который предложил трех, полагая, что и этого много. Одно дело дуэль, а совсем другое – засада. Но теперь Тангейзер уже либо мертв, на что очень надеялся Кристьен, либо лежит связанный, словно вальдшнеп, на заднем дворе таверны «Слепой волынщик».
Желание Ле Телье не убивать рыцаря озадачило Малыша Кристьена. Марсель даже не одобрял уловку Доминика, втянувшего Матиаса в дуэль, хотя и не сказал этого вслух, а недовольную гримасу его бескровных губ заметили не все. А ведь гибель на дуэли не давала бы ордену иоаннитов никаких оснований для жалоб. Возможно, Ле Телье собирался использовать рыцаря в качестве оружия против другого врага, обвинив его в бедах Тангейзера. Такое коварство вполне соответствовало репутации Марселя. В любом случае, если бы наемные убийцы перестарались, он был готов повесить на Тангейзера смерть жены. Кристьен же радовался, что ни один из этих запасных вариантов не предполагает его участия.
Имел ли мальтийский рыцарь основания подозревать Пикара? Он знал, что Кристьен следил за ним от «Красного быка». Пришлось солгать ему, когда он спросил, где находится это заведение, но другого выбора у Кристьена не было. Но это все. В остальном организатор королевских развлечений был абсолютно честен и старался услужить Матиасу. За такое не перерезают человеку горло. Рыцарь показал себя безжалостным во время дуэли, но разве это не естественно? Он солдат, грубиян, явно недостойный своего звания. Провинциальный увалень, неспособный перехитрить Марселя Ле Телье или его нового коварного союзника, Кристьена.
Последним препятствием была Карла, а вместе с ней и Гриманд.
Ненависть Пикара к Инфанту зародилась в тот момент, когда он увидел в гробу Симону, а не Карлу, и расцвела в «Слепом волынщике», когда этот урод сравнил его с мешком дерьма. Жизнь приучила Кристьена терпеть разнообразные и многочисленные оскорбления и даже смеяться над ними вместе с обидчиком. Он считал себя нечувствительным к насмешкам, хотя каждая добавляла каплю к океану его злобы. Но оскорбления от этого мерзкого типа он перенести не мог. Его уродство вызывало отвращение, а издевка ничем не была спровоцирована. Кристьен напрасно ушел, не дождавшись рассказа Поля. Ему не терпелось услышать от Гриманда подтверждение полученной от Магдалины информации, что Карла находится у него, – неуклюжая ложь подтвердила это вернее, чем искреннее признание. Поль должен был отругать Гриманда. Но эта жирная свинья промолчала. И заплатит за это. Пикар будет присутствовать при его наказании и тогда посмеется вволю.
Непонятно только, почему у алтаря нет Марселя. Это заставляло Кристьена нервничать. Большинство «пилигримов» были недалекими горожанами, озабоченными тем, как набить свой желудок, и совсем не воинственными. В церкви собрались люди другого сорта. Во многих братствах, в частности святой Женевьевы и святого Иакова, имелось тайное ядро радикальных католиков, настроенных изгнать протестантизм из каждого уголка Франции, начиная с Парижа. Ради этой цели они даже были готовы передать корону в другие руки. Некоторые обвиняли Гизов и других дворян в подстрекательстве, но у них были свои интересы, и они боялись усиления власти буржуа. Кристьен не сомневался, хотя и не знал наверняка, что Марсель является ключевой фигурой, связывающей разные группы фанатиков. Ходили слухи, что именно эти связи помогли ему занять высокую должность.
Все силы, требовавшиеся для атаки, собрались здесь. Кроме Марселя. Без его приказа они не двинутся с места. Где же он?
Рейд на Кокейн был спланирован сегодня днем в доме Ле Телье. Сначала Марсель совещался с комиссарами, Арнольдом де Торси и представителями городских властей. Кристьен и Доминик ждали в его личном кабинете на втором этаже южного крыла. Там Пикар отбивался от вопросов младшего Ле Телье и не получал ответов на свои вопросы.
Наконец появился Марсель. Казалось, тот факт, что король и отцы города утратили контроль над столицей, его совершенно не тревожил – его вообще мало что могло вывести из равновесия.
Старший Ле Телье не был крупным мужчиной, но излучал силу. Этому способствовала массивная золотая цепь: она подчеркивала его выпуклую грудь, воинственно выпяченную седую бороду и большой лысый череп. Тем не менее это был сдержанный человек, не склонный к проявлению насилия или каких-либо эмоций. Его не считали жестоким, хотя именно ему подчинялось Шатле, самое страшное здание Франции, в восьми зловонных тюрьмах которого палачи проливали больше пота, чем рабы на галерах. Он не был замечен в дурных привычках и каждое утро приходил к мессе в церковь Сен-Жак, чтобы помолиться за душу любимой жены. Все считали его неспособным на сильные чувства, но боялись его больше, чем предполагала должность этого человека, хотя никто не мог сказать почему.
Марсель сел на позолоченный стул, обитый красной тканью. Кристьен доложил о своей встрече с Магдалиной, и Марсель бесстрастно выслушал эту информацию.
– И ты ей поверил, – сказал он.
– Да. Девчонка думает, что помогает Гриманду заработать.
– А Гриманд продаст Ла Пенотье?
– Мы не должны иметь никаких дел с этим животным. Он безумен. Один раз он уже нас предал.
Марсель молча смотрел на него, пока Кристьен не почувствовал, что буквально корчится под его взглядом. На собственном опыте он убедился, что лейтенант по уголовным делам способен смотреть так, не моргая, несколько минут – а некоторые утверждали, что даже часов. Его глаза были синими, как окно в церкви, и похожими на сверла, буравящие дырки в черепе. Ходили слухи, что Ле Телье может усмирить взглядом разъяренного мастифа.
– Гриманд нас одурачил, – повторил Пикар.
– В таком деле, Кристьен, человек, который предаст за деньги, предпочтительнее того, кто движим состраданием или страстью. С первым все разногласия разрешит золото, вопрос лишь в количестве – в данном случае небольшом. Но страсть не измеряется числом. Страсть подобна огню: ненадежное оружие, опасное для того, кто его применяет, но очень опасное и для других. Для того чтобы изготовить мушкет и порох, а затем выстрелить, требуются изобретательность, дисциплина, труд, время и деньги – врага же может уничтожить и простой огонь.
– Какого врага? Мы уже ведем войну.
– Инфант продаст Ла Пенотье?
Кристьен вспомнил свой визит в убогую лачугу Магдалины. Выражение лица девочки убедило эту шлюху, ее мать, что Гриманд влюбился в Карлу.
– По всей видимости, нет. Он попал под очарование Карлы. В этом убеждены эти ничтожества. Все трое. Мы имеем дело со страстью. Сильной. Но Гриманд – идиот.
– Отбросы общества, – впервые подал голос Доминик. – Они обитают в трясине жадности и бессмысленных преступлений. Эти мерзавцы ни на что не способны. Я бы советовал очистить от них улицы Парижа. Пора уже.
Марсель, как обычно, не обратил внимания на слова сына.
– Девчонка единственная, кто видел Ла Пенотье в Кокейне? – уточнил он.
– Да, – ответил Пикар.
Старший Ле Телье задумался.
– Я бы не стал особенно полагаться на слова десятилетней проститутки, мать которой ненавидит Гриманда, – сказал он. – Возможно, он влюблен без памяти и давно сошел с ума, но он не дурак. Один раз он нас уже удивил. Я должен быть уверен, что Ла Пенотье в Кокейне. И услышать это нужно от самого Инфанта.
– Как же это сделать?
– Ему должны немалые деньги. Немного найдется людей, которые откажутся забрать причитающуюся им плату. Отправляйся в «Волынщика» и жди его.
Кристьена не очень обрадовала перспектива провести послеобеденное время поблизости от Папы Поля.
– Гриманд меня не знает. Он не станет со мной откровенничать.
– Пусть Поль вытащит из него сведения. Любым способом – заплати ему, сколько попросит. Инфант прямо не скажет, но ты должен понять, что он имеет в виду. Если к шести часам Гриманд не объявится, пусть Поль пошлет за ним.
– А почему он должен прийти?
– Поль уговорит даже гадюку спрятать свои ядовитые зубы. А затем сдерет с нее шкуру и заставит проглотить собственный яд. Об остальном он позаботился?
– Обещал пятерых, самых лучших. Когда будут новости, сообщит.
– Только не сюда. Поль не должен знать, что я в этом замешан.
– Конечно, нет. Ни в коем случае. Он пошлет Бонифация.
– Я не уверен, что Тангейзер вернется в церковь, и поэтому объявил его в розыск. Ни обвинений, ни ордера на арест – просто пропавший дворянин. Если лиса затаится, этим пятерым придется устроить ловушку в другом месте.
– Тангейзер не тот человек, чтобы прятаться, – сказал Доминик. – Хотя в нем есть что-то от лисы. А он не может обратиться за помощью к своим братьям из Тампля?
– Зачем? И вообще, каковы его намерения? Он же думает, что его жена мертва.
Марсель встал и подошел к окну. Воцарилось молчание.
– Этот человек жесток и безжалостен, – добавил затем лейтенант по уголовным делам. – Но его действия невозможно предвидеть. В таком состоянии, после тяжелой утраты, любой человек непредсказуем. Он может стоять на коленях в церкви, сидеть в таверне или развлекаться в каком-нибудь борделе. Возможно, он убивает гугенотов. Или даже ищет злодеев, виновных в смерти его жены, хотя об этом мы бы знали. Но в Тампле его не было, а если он попытается туда попасть, нам сообщат. А пока наша главная задача – захватить Ла Пенотье. Но Шатле в этом не участвует.
Старший Ле Телье отвернулся от окна и снова сел на стул.
– Доминик, поговори с Крюсом и Гарнье, – велел он сыну.
– В Кокейне нет гугенотов, – отозвался тот.
– Но в этой преисподней есть знатная католичка, истинно верующая – так ты ее представишь – и ожидающая ребенка. Ее похитили безбожные преступники, воспользовавшись тем, что наши верные и преданные капитаны были заняты, исполняя Божий промысел. «Пилигримы» – ее единственная надежда на спасение. Они воодушевятся – и не откажутся помочь. Бернар Гарнье увяз во всем этом так же глубоко, как и мы. Упомяните Матиаса Тангейзера. Благодарный муж – это убедительный аргумент. Понятно, Доминик?
Младший Ле Телье кивнул.
– Ты обеспечишь максимальное количество ружей – разумеется, за плату и не пренебрегая официальными обязанностями во дворце. Выбери тех, кто не станет болтать.
– Шесть, возможно, восемь человек. В них я могу быть уверен, – сказал Доминик.
– Все равно заплати им. Разврати их души.
– Восьмерых хватит, отец?
Марсель кивнул:
– Эти люди никогда не сталкивались с мушкетным огнем. Их смелость другого рода. Грохот и дым испугают их больше, чем пули. Они убегут на крыши и начнут бомбардировать вас черепицей, так что всем надо будет надеть шлемы. Рейд должен быть стремительным и точным. Их предупредят, как только вы свернете с Рю Сен-Дени – новость разнесут дети, – но если удар будет быстрым и достаточно жестоким, это не имеет значения.
Доминик задумчиво нахмурил брови. Марсель ждал, пока он кивнет.
– Вам понадобится надежный проводник, – добавил он. – Его можно найти, но чем больше мы будем искать, тем выше шанс, что пойдут слухи. Эта шлюха, Тифани, может показать дорогу в Кокейн?
– Она продала свою дочь племяннику герцога Нимурского, – сказал Кристьен.
– Я не сомневаюсь, что ее можно купить. Но знает ли женщина дорогу?
– Думаю, да. А если не она, так Жоко. Он тоже ненавидит Гриманда.
– Позаботься, чтобы они поняли последствия неудачи. Я однажды был во Дворах. Там все переулки похожи друг на друга. Один неверный поворот, и будете блуждать целый час. При плохом освещении, и особенно в темноте, вам будет труднее – у них слишком много людей. Самый короткий путь туда с Сен-Дени, а не с Труандери. Помните об этом. Приведите проводника в Сен-Жак.
В дверь постучали, и на пороге появился сержант Баро.
– Ваше превосходительство, пленник у меня! – доложил он. – Швейцарский гвардеец отказывается его покидать.
– Устрой их поудобнее. И передай гвардейцу мою благодарность.
Баро ушел. Доминик посмотрел на отца, но тот не ответил на его взгляд.
Несмотря на огромную разницу во внешности и характере, у старшего Ле Телье было много общего с Папой Полем. Городом правила анархия, власти пребывали в панике, королевский двор был бессилен, тысячи горожан встретили свою смерть, а еще тысячи предавались самым темным порокам. Но главарь преступного мира и тот, кто отвечал за порядок в городе, оставались спокойными, словно опытные лоцманы, ведущие свои суда сквозь кровавую бурю. Кто может сравниться с ними? Однако Марсель одним движением руки мог уничтожить даже Поля.
Кристьену эти образы показались чрезвычайно поэтичными. Движением руки? Или дуновением? Когда он устроится в собственном доме, особняке Пикар, у него появится время сочинить новую пьесу, на этот раз что-нибудь благородное. Вот в чем состояла его ошибка: его талант слишком глубок для сатиры. Ему надо написать историческую пьесу. Возможно, даже трагедию. Сейчас они не в моде, но время самое подходящее. За модой гоняется только вульгарный художник. Это была его вторая ошибка.
– Вам все ясно? Каждый знает, что от него требуется? – вернул Пикара к действительности лейтенант по уголовным делам.
Неудавшийся драматург заморгал и кивнул:
– Да, ваше превосходительство. Ясно, как летнее небо.
Великий Лоцман поморщился и встал. Потом он снова посмотрел на Малыша Кристьена:
– Первое, и самое главное: ты должен услышать от самого Инфанта, что графиня Ла Пенотье у него. В Кокейне. Потом сразу же сообщишь мне. «Пилигримы» будут готовы. Но из этого мушкета я могу выстрелить только один раз.
Кристьен поерзал на церковной скамье – сказать по правде, он был к ней не привычен, – и в это время на алтарь вынесли украшенную драгоценными камнями шкатулку с мощами святого Иакова. Все присутствующие в церкви поспешно опустились на колени, в том числе Тифани и Пепин, который, похоже, испытывал не меньшее благоговение, чем остальные. Пикар, помнивший, что церкви часто используют в качестве сортиров, внимательно посмотрел на пол и с неохотой присоединился к остальным. Избранные у алтаря дрожащими руками передавали друг другу священную реликвию. Жестокий Бернар Гарнье, когда пришла его очередь прикоснуться к мощам святого, всхлипнул от избытка чувств. Малыш Кристьен воспринял это как признак, что кажущаяся бесконечной служба близится к завершению.
Он уважал власть Бога, хотя никогда ее не чувствовал, а также власть церкви. Но должен ли художник сковывать свой разум тем и другим? Истинный художник нуждается в абсолютной свободе мысли: он никого не должен бояться, даже Бога. Наверное, Пикар опередил свое время. Но все эти серьезные вопросы могут подождать. Теперь нужно сосредоточиться на главном – зарядить мушкет, о котором говорил Ле Телье.
Лейтенант, которому Кристьен рассказал об услышанном в таверне, был согласен с ним: Гриманд выдал себя.
– А его маман болеет, – усмехнулся он под конец разговора.
Кристьену дали двух сержантов, чтобы привести Тифани и стеречь Магдалину. И вот теперь он здесь, стоит на коленях на высохшей моче. Шкатулка с мощами вернулась в свое священное хранилище. Проход заполнился ароматом ладана. Прозвучало последнее «аминь», и Пикар возблагодарил Бога – причем совершенно искренне.
Выведя своих подопечных из церкви, Кристьен увидел восемь мушкетеров в простых камзолах, кирасах и шлемах, продувавших фитили своего оружия. Тетива лука, стягивавшая щиколотки Пепина, вызвала у них ухмылку. Сам же Пепин, несмотря на свой рост и развязные манеры, смотрел себе под ноги, как ребенок. Потом гвардейцы нашли себе новое развлечение – глазеть на Тифани, которая с трудом сдерживалась, чтобы не завязать с ними ссору.
Появился Доминик. После утвердительного кивка Баро он повел Пикара за церковь, в дом священника. Самого святого отца там не оказалось.
Зато там был Ле Телье.
– Кто этот болван? – спросил он, кивая на связанного парня.
– Пепин? Один из подручных Гриманда, – объяснил Малыш Кристьен.
– Зачем он здесь?
– Он пришел к нам, в дом шлюхи, чтобы, как он утверждает, выразить сочувствие Жоко. Сегодня днем Гриманд пришел в ярость и убил его товарища, Биго. Пепин думает, что Инфант свихнулся, и обвиняет в этом Ла Пенотье. Вот почему мы притащили его сюда. На самом деле это была идея Баро. Но если вы хотите…
– Правильно сделали. Этот парень пойдет против своего хозяина?
– Пепин ничего не знает о нашем плане. Он думает, что его ведут в Шатле. Баро расписал ему такие ужасы, что нам всем стало не по себе.
– Пепин предаст Инфанта?
– Думаю, скорее да, чем нет, но точно сказать невозможно.
– Из «Волынщика» есть вести?
– Пока нет.
Марсель сделал знак Доминику, и тот вышел. Кристьен не осмеливался нарушить наступившее молчание. Затем младший Ле Телье вернулся вместе с Крюсом, Гарнье и еще двумя мужчинами. Они с презрением посмотрели на Пикара и поклонились лейтенанту.
– Капитаны, вот один из наших осведомителей, Кристьен, – представил его Марсель. – Он пойдет с вами.
– Это необходимо? – не удержался Малыш. Он сразу же пожалел о своих словах, но уж больно неожиданной оказалась эта новость. – Я в жизни не убил никого крупнее насекомого!
Старший Ле Телье не обратил на него внимания.
– Кристьен считает, что подручный Младенца, некий Пепин, согласен предать хозяина, – стал он рассказывать своим подчиненным. – Уверенности у нас нет, но если это правда, мы можем выиграть время, а также уменьшить вероятное число раненых или даже убитых. Так что я хочу, чтобы вы внимательно меня выслушали.
Капитаны кивнули, и Марсель повернулся к Пикару:
– Скажи Пепину, что Инфант мертв, а нам нужна графиня де Ла Пенотье, целая и невредимая. Ни Кокейн, ни их добыча нас не интересует. Если он нам поможет, то займет место Гриманда, со всеми вытекающими преимуществами. Если нет, то отправится в тюрьму и до наступления темноты будет уже мертв. Нет, пусть лучше Баро ему все объяснит.
– Вы хотите его отпустить? – уточнил Кристьен.
– Приведешь его на Сен-Дени – а до тех пор спрячь и его, и шлюху, – а потом пустишь вперед. Пусть предупредит их, как положено, только скажет, что узнал о нас от одного из соглядатаев, какого-то мальчишки. Предупреди его, что мы ждем пять минут, а затем атакуем.
Марсель посмотрел на капитанов и склонил голову:
– С этого момента судьба графини в ваших руках.
– Вы говорили, негодяю нельзя верить, – подал голос Гарнье. – А что, если он не предаст Инфанта?
– Тогда Пепин его просто предупредит, но это ничего не изменит. Единственное, что приобретет Гриманд, – еще одного бойца, если можно так выразиться. Ради шанса всадить нож в спину Инфанту – одно из немногих умений, которыми может похвастаться эта мразь, – стоит рискнуть. Если вы не возражаете.
– Нет, я согласен, – сказал Бернар. – Мне приходилось командовать людьми в бою. Троянский конь поднимет их боевой дух. Хотя, смею вас уверить, он и так достаточно высок.
– Хорошо сказано, капитан Гарнье. Чтобы еще больше укрепить ваш боевой дух, капитан Ле Телье привел восьмерых опытных мушкетеров. Еще вопросы есть?
Кристьену стало дурно. Он едва не попросил позволения остаться.
– Этот негодяй, Пепин, – заговорил вдруг Крюс. – Если он предаст хозяина, его следует пощадить?
– Как только Ла Пенотье будет в безопасности, вы вольны поступать по своему разумению.
– А где мне взять шлем? – спросил Пикар.
– Приходи утром на бойню, Малыш Крис, – сказал Бернар. – Я вырежу тебе шлем из члена быка. Он тебе как раз подойдет.
Все захохотали. Кроме Марселя.
Кристьен тоже присоединился к веселью.
Глава 21
Символ
Неподалеку от дома Ирен Тангейзер нашел конюшню, где оставил повозку и сбрую, а Клементину там напоили и покормили. Граф де Ла Пенотье устал. От долгого путешествия в Париж его спина разваливалась на части, а сегодняшний день тянулся бесконечно. За час на куче соломы Матиас был готов отдать целое состояние. Но, вспомнив о Грегуаре, он снова сел в седло и взял спонтон.
Иоаннит проехал мимо разграбленных магазинов и зловонных пирамид из мертвых тел на мосту Норт-Дам, пересек Гревскую площадь, где лилось рекой вино и кувыркались акробаты. В тени, разморенные жарой и вином, разлеглись вооруженные ополченцы. Не похоже было, чтобы они участвовали в резне. Воинственно настроенные были где-то в других местах, бродили по лабиринту улиц, забыв о дисциплине и движимые лишь ненавистью. Среди них не было настоящих солдат, за что гугенотам нужно было благодарить Бога. Настоящие солдаты справились бы с работой гораздо лучше.
Словно в подтверждение этого – хотя ополченцы старались, как могли, – мимо него к Сене прогрохотала телега, доверху набитая трупами недавних жертв. Кровь просачивалась через многочисленные щели, плескалась через задний и передний борта. Тела были сложены в виде пирамиды – вверху лежали преимущественно младенцы и дети.
Тангейзер не останавливался.
На Рю-дю-Тампль не обнаружилось ни штукатура Эрви, ни его сменщика. Свернутая цепь висела на крюке, вбитом в стену. Два дома были разграблены – утром они еще оставались нетронутыми, – а рядом лежали окровавленные груды тел, ждущих, когда их уберут. Возможно, Ла Фосс составил новый список взамен сожженного. Матиас приближался к церкви Сен-Сесиль, чувствуя, как давит на плечи, смешиваясь с послеполуденной жарой, бремя того, что ему еще предстоит.
Его захлестнула ненависть ко всему на свете. Даже к жене. За то, что приехала в Париж. За то, что умерла. От мысли, что придется быть вежливым с Ла Фоссом, он совсем пал духом и с радостью воспользовался предлогом отложить визит в церковь. Мертвым терпения не занимать. Карла подождет.
Двери часовни были открыты, словно приглашали войти, и госпитальер, проезжая мимо, заглянул внутрь. В конце прохода горели две группы свечей. Между ними на покрытом белой простыней настиле стоял гроб. В храме никого не было. Тангейзер словно оцепенел, радуясь, что ничего не чувствует. Он вышел из часовни и поехал к особняку д’Обре.
Единственным, что изменилось на разбитом фасаде, был труп Симоны. Ее тело цвета свечного воска с мраморными прожилками по-прежнему висело на шнуре, привязанном к щиколотке. Руки и пальцы распухли и стали похожи на пурпурные трубы. Вокруг ран и отверстий тела копошились зеленые блестящие мухи. Тангейзер заставил недовольную Клементину приблизиться к двери и заглянул через порог.
Черная масса в коридоре была вспахана отпечатками ног и кишела насекомыми, откладывавшими яйца. Тело Алтана Саваса лежало на прежнем месте. Крысы грызли серое мясо в тех местах, где с ног и рук была срезана кожа. Матиас не видел причин торопиться с похоронами друга. Это подходящая могила для воина. Он прочел заупокойную молитву, салат аль-джаназа.
– Грегуар! – позвал рыцарь после этого.
Потом он крикнул еще раз. Ответа не было.
Тангейзер свернул в переулок, который вел к саду за домом. Тут тоже ничего не изменилось. Пятна на открытой двери стали черными под лучами солнца. Матиас окликнул мальчика еще раз, потом еще, но ответа так и не получил.
Он задумался. Прошло уже больше трех часов, как Грегуар расстался с Юсти. Иоаннит не верил, что слуга бросил его, хотя имел на это все основания. Все остальные версии его исчезновения – по большей части мрачные – имели равную вероятность. Мысли путались, грудь наливалась свинцовой тяжестью. Тангейзер не мог заставить себя сдвинуться с места. Во влажном воздухе разносился женский плач, но стоило ему пожелать, чтобы голоса смолкли, как плач прекратился, словно голос Карлы вырвался из сна, а затем вернулся назад. Кричала ли Карла прошлой ночью? Конечно. Он слышал такие крики в разных уголках мира, и конца им не будет никогда. Рыцарь устал от горя. Оно повсеместно, как грязь, а стоит и того меньше, в том числе и его собственное. Он просто устал.
Увидев тюфяк Алтана Саваса, Матиас спешился.
Он оставил Клементину лакомиться капустой и подтащил матрас к задней стене сада. Потом иоаннит лег в тени, и его тело застонало от благодарности. Конечно, нельзя было исключить, что ему перережут горло, но если это сделают аккуратно, такая перспектива даже привлекала мужчину. Он закрыл глаза.
Проснулся Тангейзер от того, что Клементина перестала хрустеть капустными листьями. Перекатившись на четвереньки и сжав в руке кинжал, он окинул взглядом сад. Никого. Потом рыцарь проследил за взглядом лошади, которая смотрела в переулок, и увидел уродливую собаку с золотой цепочкой на шее. Вслед за ней показался и Грегуар. Его босые ноги, а также штаны – некогда красные – и рубаха были испачканы парижской грязью. Он улыбнулся, и его лицо словно раскололось пополам, так что Матиас едва сдержал желание отвернуться. Однако он тоже заулыбался в ответ, и его улыбка была искренней. Потом госпитальер поднялся на ноги.
– Приветствую тебя, Грегуар, вернувшийся с войны! – торжественно объявил он.
Юный лакей подбежал к нему и остановился перед Клементиной. Кобыла обнюхала его голову.
Иоаннит отнес спонтон к дому и прислонил к стене.
– Как Юсти? – спросил Грегуар.
– Цел и невредим, живет в роскоши с четырьмя девчонками, в одну из которых влюбился. Более того, я подозреваю, что его чувство взаимно, – усмехнулся его господин.
Пока Грегуар переваривал эти удивительные новости, Тангейзер снял крышку с бочки и плеснул теплой водой себе в лицо. Потом он промыл глаза, словно засыпанные песком.
– Только бы это была не девчонка Тибо, – с явным испугом произнес его слуга.
– Нет, нет, это одна из двух других сестер, более или менее его круга. Ему нужна твоя помощь, чтобы отвезти их в Польшу.
– Я не знаю, где Польша, – забеспокоился мальчик.
– Эта проблема может подождать до завтра. А теперь мы пойдем в церковь, и по дороге ты расскажешь мне сказку о своих похождениях.
– Нет, – замотал головой Грегуар, – только не в церковь.
Матиас пристально посмотрел на него.
– Долго рассказывать, – умоляюще захлопал глазами его лакей.
Рыцарь сел на каменную скамью. Солнце уже спряталось за соседними домами. Ухо его быстро привыкло к бормотанию Грегуара, а если учесть повторения и жесты мальчишки, то понятно было практически все.
Пройдя по мосту, Малыш Кристьен и Марсель Ле Телье направились прямо в дом Ла Фосса рядом с церковью Сен-Сесиль. Пока они были внутри, Грегуар заглянул в церковь – та оказалась пустой.
Выйдя из дома священника, двое мужчин пошли к особняку д’Обре, и Кристьена отправили внутрь на разведку. Когда он вышел, его стошнило. Потом он доложил Ле Телье обстановку, причем был явно взволнован. Марсель дал ему какие-то указания и поехал на север, в сторону Тампля. Грегуар пошел вслед за Пикаром на восток, в Ле-Аль.
– Почему ты выбрал Кристьена? – спросил иоаннит.
– Он посыльный, – ответил Грегуар. – Я хотел посмотреть, какие ему дали поручения.
Кристьен зашел в таверну «Слепой волынщик» рядом с кладбищем Невинных и провел там какое-то время. Выйдя оттуда, направился к убогому дому на Гран-Труандери и зашел внутрь. Пробыл он там недолго, а кто живет в этом доме, Грегуар не знал. Затем Пикар направился к особняку Ле Телье, у реки, к западу от Рю Сен-Дени. Мальчик остался следить за этим особняком, ожидая Кристьена, но тот все не появлялся. Парадную дверь охраняли два сержанта. В дом непрерывно входили посыльные и чиновники. Время шло. Грегуар уже собрался уйти, когда к дому подъехала повозка.
Кучера он узнал: это был сержант Баро. Человек Ле Телье, его доверенное лицо. Баро все знали. Повозка свернула за угол и остановилась у южной стороны дома, и мальчик увидел, что сзади сидит швейцарский гвардеец Стефано.
Потом слуга Матиаса обогнул дом с севера и увидел, как повозка въезжает во внутренний двор, который охранял еще один сержант. Он подошел к воротам, играя с собакой, и заглянул внутрь. Стефано помогал Орланду выбраться из повозки. Орланду нетвердо держался на ногах, словно сонный. Он оперся на Стефано, и вместе с Баро они вошли в дом Ле Телье.
Грегуар подозревал, что поручения Кристьена на этом не закончились. Он дал монетку уличному мальчишке, чтобы тот следил за черным ходом, а сам вернулся к парадной двери. Через некоторое время из дома вышел Кристьен, и мальчик проводил его до «Слепого волынщика». В таверну входили разные люди, но никого из них маленький разведчик не знал. Он ждал так долго, что уснул, сидя у стены кладбища. Проснувшись, Грегуар заглянул в таверну. Пикар все еще был там, разговаривал с хозяином, Папой Полем.
– У Орланду были обе руки? – спросил госпитальер.
Грегуар кивнул.
– А Стефано выглядел дружелюбным?
– Да. Если бы они хотели что-то сделать с Орланду, то выбрали бы другое место.
– Откуда Марсель узнал, что я буду в церкви? Помоги мне, парень.
– У него повсюду шпионы. Люди доверяют священникам, и не только на исповеди.
– Ла Фосс.
Только сегодня утром Тангейзер доверился этому священнослужителю. Правда, потрясение отца Филиппа – и его удивление от новостей об убийствах – было искренним.
– Зачем Ла Фоссу связываться с Марселем? – пробормотал мальтийский рыцарь.
– Или с Малышом Кристьеном, – добавил его лакей.
– Если Ла Фосс ждет, что я вернусь в церковь, значит, Марсель тоже.
Грегуар кивнул, словно подтверждая очевидное.
– Гроб в церкви – приманка, – понял Тангейзер.
– Да. Я только что проходил мимо. Внутри люди.
– Они тебя видели?
– Нет, конечно. Я их тоже не видел, но унюхал. Они ели сыр, внутри, прямо за дверьми. По одному человеку с каждой стороны, не меньше.
– Где ты научился всем этим хитростям? Уж точно не на конюшне!
– Я вырос не на конюшне, – начал Грегуар, но тут же прикусил язык и сменил тему. – Что вы собираетесь делать?
– Когда я войду в церковь, меня осветит пламя свечей, а мое внимание будет приковано к гробу. Так они думают. А силуэт будет хорошо виден на фоне двери. Легкая мишень. Пули или стрелы, а может, и то, и другое.
– Наемные убийцы любят арбалет.
Конечно. Ни фитилей, ни дыма, ни шума. И для стрельбы не требуется такого умения и силы, как для лука.
– Марсель должен знать о дуэли с братьями Юсти. Если он осторожен и готов платить, то нанял не менее четырех человек, по двое за каждой дверью, – уверенно предположил Матиас.
Возможно, наемные убийцы видели, как он проезжал мимо. Он едва не залез в приготовленную ловушку обеими ногами. Тангейзер вспомнил, что рассказал Ла Фоссу о намерении забрать свои пистолеты, – еще одна глупость, если учесть, что теперь их у него нет. Он взял в руки спонтон, достал оселок, плюнул на него и принялся затачивать наконечник и боковые зубья.
– Марсель также думает, что я могу сначала нанести визит вежливости отцу Филиппу, прежде чем подойти к гробу. По его приказу Ла Фосс будет сидеть дома, чтобы направить меня к убийцам через дверь в церковь. На месте Ле Телье я бы оставил еще одного человека в доме, чтобы он следил за священником и предупредил остальных, когда я приду, – продолжил рассуждать иоаннит.
– Марсель нанял опытных людей, а не сержантов. Наемных убийц. Наверное, за этим Кристьен приходил к Папе Полю. Поль может устроить все, что угодно. Но пять человек на одного? – с изумлением уставился на него Грегуар.
– Будем надеяться, что я себе льщу.
– Но вам не обязательно хватать приманку, правда?
– Ла Фосс знает ответы на кое-какие вопросы. И если я не появлюсь, убийцы начнут искать меня в других местах. Не хотелось бы остерегаться каждой двери и каждого перекрестка в городе. Но в двери церкви я войти не могу.
Тангейзер вытащил кинжал и принялся чертить на земле план церкви:
– Арбалеты, большое пространство и расстояние дают им все преимущества. Если хоть один окажется вне пределов досягаемости моей пики, мне конец. Вот коридор, который идет от церкви к внутренней двери дома, мимо ризницы. Это узкое место. Если я смогу устроить так, что Ла Фосс выманит остальных в коридор, они перекроют друг другу обзор и окажутся рядом с моей пикой…
Грегуар слушал хозяина с видом человека, привыкшего обсуждать подобные вещи.
– Чтобы добраться до священника, вы должны сначала разделаться с тем, кто прячется у него в доме, – сказал он неожиданно. – Но как?
Госпитальер пристально посмотрел на него, и мальчик поежился.
– Ты был вором, да? – спросил рыцарь.
Грегуар открыл рот, потом снова закрыл его и потупился.
– Не смущайся, парень, – усмехнулся Матиас. – Что я не учел?
– Дозорный предупредит их, как только вы войдете в дом. Или если войду я, или Люцифер, или Марсель. Если что-то изменится, он предупредит. И уйдет.
Пес Люцифер тем временем исследовал остатки отрезанных гениталий бандита, высохшие на солнце. Он наклонил голову и высунул язык, словно радуясь, что его участия в разговоре не требуется.
Грегуар ткнул пальцем в карту:
– Если они будут знать, что вы в доме, то не пойдут в коридор к Ла Фоссу. Разве что один человек – или двое, если их пять. Думаю, об узком месте им тоже известно. Они не новички.
Лакей был прав. Тангейзер задумался. Потом он прикинул другие варианты, но все они предполагали бесшумное устранение дозорного, то есть его глупость. Нет, так не годится!
– Я продемонстрирую им кое-какие трюки, – пробормотал госпитальер задумчиво.
Читать бесплатно другие книги:
