Замужем за Черным Властелином, или Божественные каникулы Рыбицкая Марина

Кондрад

При сообщении об Илоне, добровольно сошедшей в царство Иртихала, раздался дружный вопль ужаса. Денис удивился и стал расспрашивать Иалону, что это за царство такое. Глаза Иалоны набухли слезами, она разревелась, размазывая по лицу косметику.

Ведун с храмовым жрецом сотворили короткую молитву. Деррик, маскируя скорбь яростью, спорил со всеми, с пеной у рта доказывая, что в нашей стране (о какой из четырех речь?!) бога смерти зовут Фалисименто, и правильно только так!

Мрачный Сухлик немелодично посвистывал, плохо скрывая потрясение. Кое-кто из присутствующих активно порывался ему за этот свист начистить рожу.

Жрец, будучи лицом духовного звания, с трудом удержал этого «кого-то» от драки с богом внутри храма.

Я, напрочь игнорируя все правила обращения к высшим богам, уставился Форсету прямо в глаза:

— Правда? Не верю! Этого не может быть! — Слова умирали, сгорая пеплом вместе со мной. — Не понимаю, с какой стати вдруг Илоне добровольно умирать?

Форсет развел руками и ухмыльнулся, нагло глядя мне в лицо:

— Ну-у, он обещал снабдить ее средством для спасения брата… И позабыл предупредить, что обратного хода из царства смерти нет. Иртихал, хм… Фалисименто при желании кого хочешь перехитрит! — А в глазах плохо скрываемое удовольствие.

Но про Илону Форсет не соврал, могу чем угодно поклясться!!!

Я молчал. Спазм сдавил горло. Не смог бы промолвить ни слова, даже если бы меня стали пытать. Так вот почему она не отвечала?! Ледяное онемение сменилось дрожью. В моих ушах ревела кровь, перед глазами плыли лиловые пятна. Я вообще не понимал, как на ногах устоял.

Не дождавшись от меня реакции, Форсет еще раз пожал плечами и пропал.

Тихо потрескивали плачущие восковые свечи. Глубокая тишина прерывалась приглушенными всхлипами Иалоны. Вдалеке загрохотал неожиданный гром. Природа тоже глубоко скорбела вместе со мной. Вот как бывает… всего только пару слов, легких дуновений воздуха — а для меня все кончено.

Понимая, что могу сейчас не выдержать и разрыдаться перед всеми, я приказал:

— Ступайте! Я попытаюсь дозваться Рицесиуса! Пусть до утра сюда никто не входит. Отрядами и обороной в мое отсутствие командует Деррик!

Денис чуть ли не с кинжалом у горла расспрашивал Сухлика:

— Если Форсет Илонку на тот свет спровадил, то почему символы власти у нее не отнял?

— Ну ты скажешь! — фыркнул бог флирта. — Кадуцей и шелом правителя богов ни отнять, ни отдать нельзя. Знаки власти Илона может вернуть только Рицесиусу или носить сама до скончания веков.

Боженок задумчиво потер переносицу:

— Затем они и придумали хитрость: ведь Рицесиусу в царство мертвых ходу нет! А то живо накосты… привел бы к ответу Форсета с Иртихалом.

Сухлик замолчал, грозно шевеля бровями.

— И?!! — не выдержал Деррик.

— И? Вот погоди, только вернется — с этих красавчиков клочья полетят! Не все ж им в подземельях отсиживаться!!! — И бог проникновенно зарычал.

Верующие, неверующие и сочувствующие тихо собрались и ушли, оставляя меня наедине с вечностью.

Я стал на колени и опустил голову на алтарь. Простонал:

— Так вот какова твоя награда, Рицесиус, за годы верной службы?! Пусть. Я выполню свою задачу и сделаю все возможное, чтобы защитить наш материк от чужеземного кошмара. В том клянусь!

Ножом сделал ритуальный надрез поперек груди. Выступившей из царапины кровью оросил алтарь.

Пообещал твердо:

— Я сделаю свою часть. — И тихо попросил: — А ты теперь закончи начатое. Сделай, что должен в таком случае делать бог!

Нервная дрожь, жестоко колотившая меня, перешла в мертвое окаменение.

Когда, в какое мгновение Илона проникла под кожу, попала в кровь так, что без нее каждый вздох отдается болью? Маленькая пигалица с чудесными серыми глазами и душой воина. Хрупкая, временами застенчивая, временами — дерзкая до безумия, а все из-за той же тщательной скрываемой ранимости и застенчивости. Отчаянно-смелая. Любимая…

Лег ничком головой на алтарь и пролежал до утра, вспоминая всю ночь то короткое счастье, которое нам выпало. Грог, холод зимы, тепло ее тела и жаркие поцелуи. Меня настолько захватили грезы, что я ощущал не холод алтарного камня, а скользкую прохладу шелковых простыней, гладкую девичью кожу под моими пальцами, аромат волос, сладость губ… Всю ночь мерещились ее объятия.

Чадящие светильники прогорели и потухли, луна загостилась в витражных окнах и ушла, не получив отклика, а я все лежал и вспоминал.

Наутро встал, хоть и покачиваясь, но спокойный и уверенный. Пригладив волосы, перевязал хвост и натянул капюшон. Что тут говорить?

Раньше я ненавидел войну всем существом, но оказалось — это единственное, что мне доверяют и что я умею делать хорошо. Со временем я смирился. И даже, к собственному удивлению, полюбил свою работу и смотрел на солдатское дело без особой ненависти. Воины не только нападают, убивают, грабят и жгут. Основная задача людей военных благородна — защита своих людей и территорий.

Сколько погибло идущих со мной или против меня — не перечесть. Они ушли в мир теней, унося свои надежды и мечты.

Я видел, сколько бродит голодных капкуэнов там, на пустошах… Тьма. Все земли Приграничья захвачены ими. Бесчисленные полчища, словно воды полноводной реки, текли и текли из стационарного портала.

Мы поляжем там, на этом каменистом приморье. Все. Все до единого.

Не помогут ни благословения монахов, ни освященные мечи, ни объединенные армии Дорсета, Эмирена, Угена и Маэро, Мургота, Суллы, Эсташа и Невии вместе с герцогскими дружинами, которые все-таки успели дойти сюда.

Мы обречены.

Не придумано в нашем мире возможности противостоять этому обычными человеческими силами, слабыми и малочисленными. Будь у нас оружие того мира — ракетницы, минометы и куда более страшное — справились бы! Но его нет, и рассчитывать на него здесь нечего.

Может быть — только может быть! — если успеет вернуться домой Рицесиус, то часть населения успеет укрыться в лесах и на островах архипелага и прожить до его возвращения. Но для того нам придется задержать врагов любой ценой.

Я волновался о Денисе и месяце срока? Какой пустяк! А надо было волноваться совсем о другом. Впрочем, уже не имеет значения. Для меня важно только одно — во время противостояния суметь провести битву и уничтожить врагов столько, чтобы Рицесиус счел меня достойным, и ему захотелось явить к своему блудному сыну маленькую милость. Что ж, придется сильно постараться. Я готов!

Блистая торжественной серебряно-алой ризой, у входа меня перехватил жрец Рицесиуса, Творилад, и сбивчиво предложил:

— В-ваше величество, п-предлагаю устроить богатую поминальную тризну по вашей супруге.

Лицо взволнованное, под глазами залегли синие круги — наверняка всю ночь читал требу где-то в боковых закоулках часовни. Западный и восточный приделы отделены от главного приалтарного помещения дверьми и отдельными выходами, если он позднее тихонько туда вернулся, я бы не заметил.

Меня как громом поразило:

— Ч-что-о-о?!!

Седовласый священник, оглаживая длинную бороду, мягко давил на мою глубокую религиозность и огромную любовь к жене:

— Вы же знаете, как ревнив и завистлив Иртихал к своему брату Рицесиусу. Бога смерти обязательно нужно задобрить, принести ему… так сказать… дары. Чтобы он дал мир душе, сделал ее пребывание в загробном мире приятным и сладостным, уделил ей внимание…

Внимание? Внимание?!!

Я сжал кулаки, еле-еле удержавшись от того, чтобы как следует отрихтовать физиономию непуганого идиота, кретина порфироносного.

А вот нет у меня сознательности! Испарилась! Выбита напрочь вместе со здравым рассудком и прочими ненужными сейчас свойствами! И нечего на меня белками сверкать, я и сам так умею! Ишь чего удумал — Илону хоронить! Рано торопится, ворон кладбищенский!

Скрипнул зубами и резко ответил, стараясь не сорваться на рев:

— Илона для меня жива! Живых не отпевают! И если только попробуешь за моей спиной устроить ей отпевание, я…

Запнулся на секунду, подбирая приличные слова:

— Пожалеешь потом, что на свет народился! Нет таких пыток, которых я тебе не придумаю! ДАЖЕ НЕ ВЗДУМАЙ!!! Простым повешением точно не отделаешься!

Дал некоторое послабление, потому как духовные люди весьма уперты. Наверняка за моей спиной хотя бы попробует устроить жене заупокойную службу заживо. Из благих, укруты его забери, намерений!

— Вернется Рицесиус, тогда поговорим! — закончил.

Такой ответ жрецу понравился, и он величаво отступил:

— Что ж, если вы полагаете для нее сие решение лучшим, не стану спорить. Все равно главное слово останется за верховным богом, коему мы оба служим.

И вовремя отступил. Очень вовремя. А то еще слово за слово — придушил бы его, как куренка, не считаясь ни с духовным саном, ни с возрастом.

После него у меня даже руки тряслись от ярости. Илону — отпевать?! Мерзавец! Только нас вместе, не раньше!

С утра мне с надлежащей помпой и всяческими неуместными и ненужными теперь церемониями официально пожаловали титул главнокомандующего коалиции.

Старый фельдмаршал короля Суллы, Худлар фон Линьи, брызгая слюной и тряся обвислыми морщинистыми щеками, торжественно вручил мне свой маршальский жезл. Прошамкал:

— Шынок, мы надеемшя на тебя! — обливаясь слезами умиления.

Я шепнул ему на ухо:

— Ах ты старый пень! А когда всего три года назад я тебе давал жару у берегов Эмирена, помнишь, что кричал мне с борта пиратского корабля? Или запамятовал по старости лет?

Фон Линьи порозовел:

— То не пиратский корабль! — корсарское судно с патентом, купленным у его величества, короля Дордони.

Я прошипел:

— А нашим купцам, когда их вчистую обирали и топили ваши корсары, от вашего королевского патента, наверное, становилось легче? Или моей казне?

Все так же негромко добавил:

— То-то… Я хорошо тебя запомнил. Ты пожелал мне немедленно сдохнуть, отправиться в… не будем при дамах повторять куда, а вдогонку — на корм рыбам, в чертоги Иртихала и… Не помню, куда еще дополнительно. Направлений было штук сорок, все посетить десяти жизней не хватит.

— Э-э-э… — Он попятился.

Фельдмаршал из розового стал багровым. Как бы удар старичка не хватил!

Славная фраза у него тогда получилась. Кое-кто из моих подчиненных попытался запомнить, а Деррик, помнится, даже рвался записать. Так называемый «загиб Худлара Великого». Загиб загибом, а я его все равно тогда крепко у наших берегов побил. С тех пор не суются. Ладно, дело давнее, а победителей не судят.

— Да здравствует новый полководец коалиции, его величество Кондрад Дорсетский, повелитель Дорсета, Эмирена, Угена и Маэро!

Дамы дружно высморкались в платочки, солдаты и простой люд покричали «Ура!», придворные и дипломатические миссии дружелюбно оскалились, а военные отдали мне честь.

Ага, как почетному покойнику!

Других желающих затянуть себе пеньковую веревку на шее не сыскалось.

Теперь я добровольно принял командование силами общей обороны, отлично отдавая себе отчет, во что это выльется. Путь в один конец. И пускай… На дорогах войн и битв я часто шел в бой с такой мыслью. Она давно стала привычной, помогая выкладываться до упора через «не могу». Первый раз, что ли?

Отчаяние и безнадежность, тоска и подступающее безумие — они уже были. Сколько раз я лежал, исчерканный окровавленной вышивкой ран, и страшился не дождаться рассвета?

Тогда я был молод и слаб духом. Теперь я повзрослел и вполне силен.

Я последовал за любимой в чужой, враждебный мир. Что для меня всего-навсего умереть?! Всего лишь еще одно перемещение, пусть даже ценою в жизнь… и на этом пути нет попутчиков и провожатых. Все сам. И сделать это надо с надлежащим весельем и куражом, чтобы и самому не стыдно, и другим запомнилось.

План действий выстроился четкий и кристально ясный. Пока мы не сможем дать решающую битву, чтобы закрыть этот проклятый портал, надо найти способ потихоньку уничтожать противника малыми группами и блокировать его продвижение по нашей территории.

Еще придется организовать разведку, лишить противника припасов и, в свою очередь, обеспечить припасами наши армии. Тоже нелегкая задачка, учитывая тот факт, что канкуэны могут передвигаться со скоростью собаки или средней скаковой лошади. То есть часа три-четыре в день способны гнать очень быстро на четырех ногах.

Кажется, в мире Илоны этот способ ведения боевых действий называется «партизанская война». И я буду всячески тянуть время, пока мы не изыщем способ вышвырнуть отсюда захватчиков или хотя бы прекратить их дальнейшее прибытие через портал в наши земли.

Я покинул храм и созвал военный совет. Предстояла громадная работа, и земной опыт Дениса мог оказаться весьма ценным и остро необходимым. Я был готов восхвалять ту прихоть судьбы, благодаря которой в моем распоряжении очутились горгулы. Более ценного союзника в деле воздушной разведки и внезапного нападения даже не придумать. Денис называл их интересным словом «эскадрилья» и норовил на них полетать. Надо будет хорошенько распланировать, кому передать горгулий на случай… на случай, если у меня выгорит задуманное. Все-таки жаль терять столь ценный ресурс!

А дальше время полетело вскачь, стало сжиматься, будто скобленая мокрая шкура на просушке у кожевенника.

Мы устроили захватчикам, как сказал Денис, тактику «выжженной земли», вынуждая их двигаться по тому маршруту, который нам будет выгоден и удобен.

Мои летучие в прямом и переносном смысле горгульи и конные отряды постоянно щипали противника, не давая им расслабиться ни днем ни ночью. Лозунг: «Ни крошки еды врагу!»

Все же время работало против нас. Слишком много канкуэнов уже пришло в наш мир. Когда им не удавалось наесться досыта, они жрали друг друга. И все равно расползались по нашим землям волна за волной. Разлетались во все стороны, подобно стаям вечноголодной эмиренской саранчи.

Насколько мне удалось узнать, портал на данный момент — односторонний. То есть обратно можно что-то вкинуть, но только легкого веса… не больше камня[22] или двух. Максимум — пяти. Это мы тоже узнали методом проб и ошибок.

Я отослал Деррика с невестой в Дорсет. Пусть готовит последние круги обороны и с помощью крестьян роет землянки и сложные подземные ходы в наших лесах для возможных выживших.

Приказом постановил: монахам, священникам, знахарям и ведунам отыскать в древних текстах упоминание, как закрыть чудовищный портал. Или хотя бы найти способ развернуть его принцип работы на сто восемьдесят градусов, чтобы он уводил в чужой мир, а не пускал иномирных путешественников в наш.

С арианэ мы договорились на том, что ее силы мы пока по возможности не показываем. Это будет наш секрет, наше тайное оружие, которое может сработать весьма эффективно, но один раз. Пока мы еще не дошли до той крайности, когда она будет вынуждена исчерпать до дна всю жизненную силу Дениса.

Но возможно, упрямая русалка все же сделала что-то.

Между нами и вражеским войском появилась зона, где высохли все ручьи и колодцы, зачахли все растения и оскудели леса и поля. Там не шел дождь и не плескались пруды и озера. Не чирикали птицы…

Иномирцы как-то без воды выкручивались — то ли научились ее выделять из морской воды, то ли сгущать из воздуха… Но ее не хватало всем, и капкуэны жестоко страдали от жажды и голода. Впрочем, это обстоятельство делало их еще более агрессивными и опасными.

А орды захватчиков из портала все текли и текли, заполняя иссохшую землю…

После русалкиной магии Денис стал плох, совсем обессилел. Он казался почти прозрачным, будто бесплотным, хотя вроде бы ел как обычно (сознаюсь честно — я не проверял!). Но в периоды бодрствования деверь трудился изо всех сил, много работал с людьми, стал активным организатором эвакуации местного населения в отдаленные районы Ургена и Дорсета, а еще на дальние острова близ архипелага. Шурин входил во все военные советы и порой, не будучи военным, давал такие умные подсказки, что мы диву давались.

Не знаю, что там у них с арианэ было, но она не выглядела довольной или счастливой. Боюсь, как бы Денис не стал морить себя голодом, лишь бы отказывать ей в сексуальных домогательствах.

Вот так мы перебивались полегоньку туда-сюда, обретая многочисленные мелкие победы перед лицом грядущего крупного поражения, когда к замку Лайе вплотную подошла линия фронта.

Илона

Темнота царила снаружи дворца, потихоньку просачивалась вовнутрь и заполняла меня. Непроглядная безысходная жуткая темень. И хуже всего осознавать, что виновата сама. Только сама. Можно пореветь, размазывая сопли подолом, побиться головой об стену… впасть в прострацию. Много чего можно.

Я сидела на подоконнике, болтала ногой и пялилась в беспросветную тьму. Да понимаю я, что «темнота — друг молодежи!». Вы обеспечьте мне вторую половину молодежи, и я слова худого не скажу! Вырвемся с Кондрадом из лап вязкого быта и позажигаем с недельку-другую, пока еще какая венценосная коза не вздумала очередному чмырю с нимбом на макушке на жизнь свою отстойную пожалиться!

Не зря говорят: «Самый лучший учитель — личный опыт». Вот только дерет, зар-раза, больно дорого, но зато объясняет ой как доходчиво!

А так… скучно, и грустно, и тошно до ужаса, и некому морду набить. Хе-хе, а ведь насчет «некому» — неправа, матушка… ЕСТЬ! Теперь осталось найти баланс между «можно» и «нужно»…

Так, сосредоточимся на первом. Оно получится, как всегда, само. «Нужно» отсюда выбраться. Гм, хор-рошая идея! Всеми четырьмя конечностями — «за»! А как?

Первый приходящий в голову вариант — достать Иртихала до печенок, чтобы слезно попросил уйти, сам наверх проводил и платочком вослед помахал. А если прибьет?.. Этот может, но что-то мне подсказывает: не будет. Ладно, попытка — не пытка. Начнем, пожалуй.

За те сутки, что я сижу на подоконнике, Иртихал заявлялся дважды. Первый раз поинтересовался: не желаю ли я откушать?

Спросил:

— Мадам, могу ли я чем-нибудь вам угодить?

Ну, это он зря подставился… Меня ж хлебом не корми, только дай послушать каверзные вопросы. Я для приличия подумала. Секунды три.

И врезала правду-матку:

— Упади головой на стену! Раз сто! Хотя… вряд ли это изменит ситуацию…

Иртихал поперхнулся косточкой сливы, которую в тот момент обсасывал. Но все же повторил насчет кормежки. Уважаю: мужик железных принципов! Прет как танк, никуда не сворачивая!

Кушать в этом гадючнике я упорно не желала. Да и от нервов еда в горло не лезла. У меня так часто бывает: если у меня стресс, даже стакан воды выпить — и то проблема! И теперь, назло кондуктору, в моей комнате повсюду стоят блюда с умопомрачительно вкусными запахами. А если бы я есть захотела, меня бы морили голодом до скелетного состояния?

Пробовала жратву показательно выкидывать.

Не помогает. За одно выкинутое блюдо големы, прислужники этого змея-искусителя, приносят два. Шмыгают эдакие глиняные махины вроде гориллы, только побольше, а чуть пониже горла у них торчит оживляющая цидулка. Одну я успела выхватить, так он рассыпался грудой глины.

С тех пор красавчики держат от меня важную часть организма подальше, а стоит к горлышку потянуться — скачут мартовскими зайцами, любо-дорого посмотреть! Ну я себе в удовольствии и не отказывала!

Головы у големов твердые и тарелками не пробиваются. Я пробовала.

Ка-ак треснула со всей злости серебряным блюдом по башке той твари! И что? Да ничего! Посмотрел на меня заторможенными глазами, головой потряс и пошел дальше. А-а-а, нет, он еще блюдо у меня отобрал, выпрямил вогнутость от удара. Погрозил мне толстым пальцем и пошел себе. Вот тебе и раз, называется.

На второй заход бог смерти нарисовался с подарком.

— Илона, дорогая! — ввинтился Иртихал походкой отставного балеруна в дверь моего узилища в то неподходящее время, когда я изо всех сил укатывала совесть с ее нездоровыми угрызениями поменяться местами со злостью. И уже почти уговорила.

— Я тебе не дорогая, — буркнула, не поворачивая головы. — Но буду, век свободы не видать!

— Это прекрасно! — наивно порадовался моему благоразумию Иртихал. И где он его там нашел? В мечтах?!

Протянул красиво упакованный сверток:

— То, что ты просила.

— Ты мне местную виагру притащил? — Я даже забыла о страданиях, так удивилась. — Зачем? Куда мне ее теперь пристроить?..

— Я всегда выполняю свои обещания, — ухмыльнулся Иртихал и положил подарок рядом со мной. — Приду вечером, — посулил и величаво удалился.

И сидела я сейчас с запатентованным средством от мужского бессилия в руках, размышляя о вечном…

— Что же мне придумать в условиях полного вакуума? — Раздумья уже выплескивались наружу и звучали вслух.

В сущности, запас всяческих пакостей у меня почти безграничен и вдобавок существенно пополнен моими братьями. Только одна проблема — все пакости требовали подручных средств, которых у меня не было. И взять неоткуда…

Ладно-ладно… как говорится, в шахматных боях без правил по отношению к противнику дозволяется задействовать не только шахматные фигуры, но также доску, стол и прочие подручные предметы мебели! И даже ум и ловкость рук!

Берегись, сволочь! В ТАКИЕ шахматы ты еще не играл!

В состоянии нервного возбуждения слезла с подоконника и пошлялась по комнате. Взглянув трезво на некоторые вещи, понимаешь — надо выпить! Но пить на радостях будем потом, а пока…

Что я имею? Кровать под балдахином, балдахин из темного тюля. (Гадость редкостная!) Дальше… Стол из черного мрамора, неподъемный. (Чтоб он тебе на голову упал!) Четыре скамьи из черного мрамора (думаю, нет смысла о неподъемности повторять).

Обилие черного преобладает во всем и вызывает вселенское желание устроить поминки по Иртихалу, прямо здесь и сейчас. Зеркало с туалетным столиком из мрамора (цвет опять-таки уточнять не будем!). Р-р-р!

Рядом изящный стульчик… из кованого чугуна!

В общем, поднять и метнуть какую-нибудь вещицу из зачетного похоронного интерьера можно только при условии, если это «что-то» полетит само, как управляемая ракета, или поплывет, словно торпеда, а я буду сзади просто давать команды голосом.

Ухватилась за привычный кадуцей и с тоской подумала о «полетах в невесомость», изобретенных Тарасом в шестом классе. У нас в них весь подъезд поиграл, а у брата потом были распухшие красные уши, как у слона. Вот бы мне…

— Ура!!! — запрыгала я от радости, когда передо мной возникло желаемое. — Чмок! — это от полноты души кадуцею. — Ой! — это мне прилетело от него молнией, маленькой, но жгучей. — Хорошо, кореш, больше не буду фамильярничать, — успокоила своенравный символ верховной власти.

Весь в хозяина! Кадуцей засветился зеленым светом.