Записки средневековой домохозяйки Ковалевская Елена
— Вот так вот, — я демонстративно развела руками в стороны, а потом ни капельки не смущаясь, нагнулась и подобрала откинутую в сторону обувь. — Порой и пыточный сапожок будет приятнее, чем свежий шедевр обувщика, — пояснила я и, так и не рискнув обуть туфли обратно на измученные ноги, босиком пошла прочь от дверей по галерее.
На следующий день встреча с королем проходила уже более скромно. Меня никто не наряжал как куклу, не мучил прическами, а попросту, пригласив через неприметную дверцу войти в кабинет и, усадив на стул, без соблюдения протокола, повели настоящую беседу.
Поначалу спрашивал его величество, а потом подключился невзрачный человек, вновь стоявший за пюпитром. Он оказался неким бароном Ковали, самым главным изобретателем. Леди Иннес сидела в стороне и лишь молча слушала.
По-началу я отвечала робко, но потом раздухарилась, вошла так сказать в раж, и уже не особо выбирая информацию начала делиться воспоминаниями. Перво-наперво меня стали расспрашивать о моей работе. Пришлось рассказать, чем я занималась, что специализация у меня водопроводно-канализационная.
— Если хотите, я вам ватерклозет спроектирую и ванную?.. — в итоге предложила я, но тут же поправилась, — Правда у вас они и так уже в богатых домах есть…
И замолчала. Но тут подал голос Ковали.
— Миледи, а вы можете просто рассказать нам что-нибудь?
— Что-нибудь — это что? — уточнила я, и тут же поспешила предупредить: — Учтите, про оружие я ничего не знаю.
— Расскажите об одном своем дне, — предложил тот.
— О каком именно?
— О любом, — по-прежнему ровным тоном, попросил барон.
Я перевела взгляд на короля, и после его одобрительного кивка (а тут без его одобрения никуда — монарх — первое лицо во всем) начала:
— Допустим, это был выходной день. Я вставала утром, шла на кухоньку и варила себе кофе. С наслаждением его выпивала, задерживалась на час у телевизора, а потом или готовкой занималась, или уборкой. Могла книжку сесть почитать или в магазин пойти… Так день и проходил. Я ж говорю, ничего особенного в моей жизни не было.
В наступившей тишине было слышно, как вздохнул Ковали, а потом странно сосредоточившись, произнес:
— Вот вы сказали 'на час задерживались у телефисора'. Что это есть за вещь, или предмет? Зачем возле него задерживаться на час?
— Телевизора, — поправила я на автомате. — Передачи я по нему смотрела. Ой, только не просите рассказать, как он устроен! Я понятия не имею — это раз, а во-вторых — вашей промышленности до него еще развиваться и развиваться. Вы для начала радио изобретите.
— Радио?
И тут я поняла, что брякнула о том, о чем можно было бы и умолчать. Я так была далека от физики еще в школьное время, а теперь они, поди, ждут, что я подробненько расскажу, как его родимое сделать. Придется их разочаровать.
— Радио — это приемник, передающий голоса людей на расстоянии. Только я тоже не знаю, как оно работает. Что-то с волновыми процессами из физики связано… А может я путаю… Поймите люди моего времени пользуются огромным количеством вещей о процессе производства которых не имеют даже понятия. И для меня они будут являться совершенно обычным явлением, тогда как для вас едва ли не волшебством.
Его величество и барон обратились в слух.
— Например машина, телевизоры, телефоны, факсы, компьютеры, самолеты, космические ракеты… Ой, да я еще много о чем знаю, то есть о назначении этих вещей, но как их сделать — даже не подозреваю!
— А нам и не нужно знать, как они сделаны, — попытался успокоить меня Ковали. — Главное знать, в каком направлении стоит искать, чтобы их изобрести заново.
Но в ответ я лишь покачала головой.
— Но только не в сфере высоких технологий, а все что я вам перечислила, именно оттуда. У вас элементарно — знаний не хватает, даже чтоб двинуться в нужном направлении.
Тогда король озвучил свою следующую просьбу:
— Тогда расскажите о времени, после того как королева Флоренс попала к нам? Мне всегда было ужасно интересно, что же у вас происходило дальше. Прежнюю историю мне бабушка рассказывала… Мы потом сравним воспоминания… А пока поведайте хотя бы бегло.
— Как пожелаете, — послушно ответила я, с удовольствием отходя от щекотливых тем.
Правда, не думаю, что некоторое время спустя мой рассказ оставался таким уж 'удовольствием'. Поначалу он воспринимался как занимательная история: конец девятнадцатого века, начало двадцатого — великая Британская империя, Титаник, подъем Америки, Российская империя. А потом присутствующие мигом поскучнели, поскольку повествование пошло о Первой Мировой Войне, о революции у нас, великой депрессии в Америке. Далее еще более страшное. Для нас — самое страшное. Нет той семьи, которую бы не коснулась Великая Отечественная Война. Брестская крепость, Курская дуга, Сталинград, блокада Ленинграда… Названий оказалось много, и в памяти родины все они запечатлелись шрамами потерь.
Пробрало всех, даже невозмутимого Ковали. Цифра 'с нашей стороны погибло приблизительно двадцать шесть с половиной миллионов, а с учетом потерь всех сторон — около пятидесяти' вызвала даже не шок, а ужас смешанный пополам с нежеланием верить, что такое на самом деле могло происходить. Про концлагеря — печи Бухенвальда, газовые камеры Дахау — я даже заикаться не стала. Чтобы здесь люди даже не знали, что такое могло существовать. Не приведи господь, такое еще когда-нибудь повторится!
Когда я рассказывала о победе в мае сорок пятого, за окном уже было темно. В горле давно саднило, я, уже не спрашивая разрешения, прикладывалась к стакану с морсом, но продолжала. А меня слушали заворожено, практически со священным трепетом. Наконец когда я закашлялась, окончательно надсадив связки, леди Иннес хрипло попросила:
— Довольно… Я больше спокойно спать не смогу…
— Я вам это рассказала как предупреждение, чтобы у вас не повторили таких же ошибок, — попыталась оправдаться я, будто совершила что-то нехорошее.
— Ошибки… Да… — король нехотя поднялся из кресла. — Если такое повторить, это будут страшные ошибки. Но действительно довольно. Теперь я понимаю, откуда в вас несгибаемая воля. Маркиз Коненталь рассказал нам, чего вы смогли достичь в усадьбе… Думаю, мы продолжим в следующий раз.
Это послужило сигналом, я поднялась и на нетвердых ногах покинула королевскую приемную. Увы, для меня память о прошлом, тоже была не самой легкой ношей. А уж ворошить ее!.. Только теперь я начала понимать, что жизнь во дворце будет вовсе нерадужная, как мне хотелось бы.
После этого визита к королю меня не беспокоили целых три дня: то ли приходили в себя, то ли были заняты, однако и мне нужно было хоть как-то отойти от рассказа о войне. Мне пару ночей подряд снимись то кадры из фильмов, то будто бы я сама в сражении каком-то участвовала. Но через пару дней стало полегче.
А вообще, как извлечь из меня сведения придумал все тот же Ковали. Не то чтобы я не хотела рассказывать, просто не знала, что именно их интересует. Что-то они уже изобрели, а что-то нет. Да и рассказать подробно я могла не о многом — только по специальности или о быте.
Так вот Ковали придумал как именно, а его величество оказался двумя руками за подобное изложение. Наступал вечер, я шла в кабинет к его величеству, где по желанию кроме короля бывали то ее высочество принцесса Маргарет, то будущий консорт — его высочество Френсис. А уж Леди Иннес всегда была рядом с его величеством.
Моей главной обязанностью было рассказывать и его величеству и их высочествам сказки. В смысле не обыкновенные сказки для детей, а фильмы, истории из жизни, прочитанное в книгах. Причем если его величество с большим удовольствием слушал рассказы о войне, голливудские киношки, без элементов фантастики — в общем все то, что относилось к прошлому и реальности, то ее высочество предпочитала чтобы я пересказывала дамские романы из серии 'Шарм', произведения сестер Бронте, и прочие слезливые мелодрамы. 'Унесенные ветром' мне пришлось повторять три раза, пока сидящие рядом стенографисты не записали. А еще ее увлекали наши стихи, песни, романсы. В общем вот так, день за днем к вечеру я направлялась то к королю, а если он был занят к их высочествам, ну а днем меня эксплуатировал Ковали.
А эксплуатировал он меня так: я рассказывала что-нибудь королю, а он слушал, запоминал интересующие вещи, а после уже задавал точные вопросы, извлекая из меня всю необходимую информацию.
Так, например, получилось, когда я рассказала его величеству о кинофильме 'На безымянной высоте'. Уже на следующий день Ковали прилетел ко мне и вцепился как клещ с вопросами: 'Что такое снайпер, и что такое оптика'?
И как я не пыталась отнекиваться, что, мол, все может оказаться выдумками и преувеличением сценариста, он заставил меня не только рассказать, но и показать в меру моего разумения, что играла Виктория Толстоганова.
Задумчиво глядя, на меня лежащую на ковре, за подушками, после объяснения, зачем рыть окопы (тоже мне нашли спеца), он протянул:
— Проверим. Все равно до такого у нас пока никто не додумался. Егеря у нас, конечно же есть, но чтобы так…
— Так, так, — покивала я, вставая из-за импровизированного окопа. — В принципе они еще по двое ходят, но это уже современная вариация, — и тут же себя едва по губам не хлопнула, потому что Ковали сделал стойку, как пес, почуявший лисицу.
В итоге вечером в королевском кабинете меня ждал рассказ об американском фильме про двух снайперов ползавших по джунглям, кажется где-то в лесах в Мексике.
Среди придворных поползли слухи о странной девушке живущей во дворце и каждый вечер беседующей с королем. Они судачили, строили предположения, одно нелепее другого, спорили, подстегиваемые любопытством пытались узнать о таинственной незнакомке. Чтобы избежать дальнейших недоразумений, а так же пресечь возможное разглашение истинной цели пребывания ее во дворце, придворным во всеуслышание было объявлено, что король будет вкушать блюда иноземной кухни.
И тут у меня начались новые заморочки (другим словом я уже это и назвать-то не могла). Придворный повар, а так же личные повара высокородных аристократов устремились ко мне и наперебой стали просить новых рецептов.
Пришлось напрячь мозги и вспомнить, что же такого экзотического помимо маринованных помидор я смогу предложить его величеству. А выяснилось что вспомнить могу я многое — салаты и горячее, торты и пирожки… Одни блюда русской кухни чего только стоили! У поваров едва глаза на лоб не полезли, когда я объяснила что такое сметана. Оказывается они — темные — даже и не знали, что если снять сливки с молока и заквасить их, то выйдет ужасно вкусная штука. Про соус типа 'майонез' или 'бальзамический уксус' они давно знали, а вот до сметаны не додумались. О ней я на ушко просветила королевского повара. А уж когда заикнулась о тушеной квашеной капусте с абрикосами!.. Я даже описать не могу, как высоко подпрыгнули его брови от удивления! О том что можно тушить мясо с фруктами они тоже, видите ли знали, а овощи с фруктами, да еще и квашенные! Квашенная капуста… М-м-м-м!.. Как говорят, хороша закуска — квашена капустка: поставить не стыдно, и съедят — не жалко! Во-от… Блины… А сырники? А оладьи?!.. Да любая домохозяйка на просторах родины могла этот список продолжать до бесконечности.
В итоге с меня выжали кучу новых рецептов! Тьму тьмущую… Хотя вру, не тьму конечно, но достаточно, чтобы месяца три без перерыва завтрак обед и ужин королевскую чету новым блюдом удивлять. А вот сама я в готовку лезть не стала. По началу заикнулась было, но Меган же меня нечаянно и осадила: мол, если задумает какой лиходей власть в государстве поменять, то лучших рук, чем мои, и придумать невозможно. Блюдо неизвестное, и вкус у него новый… А потом пойди, докажи с дыбы королевским палачам, что ничего подобного не делала. Кто ж меня чужую-то слушать будет?!
Все постепенно улеглось: местные красотки начали щеголять с первым подобием земного макияжа на лицах, а личные повара богатеев устраивали охоту с мордобитием за рецептами друг у друга. Так пролетел месяц. Я не роптала, не возражала, и не пыталась вырваться из дворца. Не пыталась потому, что опасалась мужа. Леди Норис донесла мне, что он, неожиданно отбросив загулы и дебоши, вернулся в семейное лоно. Говорят, даже пару раз пытался встретиться со мной, но его не пустили во дворец, памятуя, как еще совсем недавно он себя вел.
Леди Норис так же любезно сообщила мне, что мой супруг через нее пытался передать послание, но она отказалась, так как не имела указаний с моей стороны. Я лишь поблагодарила ее и попросила и впредь поступать подобным образом. Уж чего-чего, а примирения с Кларенсом я не желала. И Себастьян как назло куда-то запропастился. По началу, пока я привыкала к новому месту жительства, он часто навещал меня, но последние две недели, как в воду канул. А его я очень хотела бы видеть. Рядом с ним я чувствовала себя как за каменной стеной, он казался мне каким-то родным и близким. И теперь, когда его со мной не было, я скучала, и хотела встретиться вновь.
Порой перед сном в мечтах, улетая далеко и возводя на песке воздушные замки, я позволяла себе надеяться на нечто большее, нежели просто доброе дружеское отношение с его стороны. Но после по утру приходилось себя одергивать, возвращая на грешную землю, чтобы не вообразить лишнее, чем то, что было меж нами на самом деле.
Я уже начала волноваться, что он пропал, но единственное, что смогла предпринять, дабы разузнать о нем — это робко осведомиться у Ковали, и в королевской канцелярии. Однако так ничего и не добилась — 'королевские дела' отвечали мне.
Но теперь это все было так далеко и казалось такой мелочью!.. Я уже который день сходила с ума от тоски. Я страшно хотела домой. Пока я была в доме у герцога, в усадьбе, или пыталась скрыться в Стейфоршире — я не тосковала так сильно. Да, мне хотелось обратно, но стремление выжить во что бы то ни стало, быть опорой для своих людей, не позволяли грустить подолгу. Да я сама себе не позволяла расклеиться! А теперь, когда все вроде бы наладилось — неожиданно сломалась. Причиной этому стали рассказы королю, воспоминания о моем мире, которые изо дня в день я вынуждена была изливать на слушателей.
И я не выдержала. Было невероятно мучительно вспоминать о моем мире, при этом, прекрасно понимая, что больше я туда никогда не вернусь. Жизнь в королевском дворце стала казаться для меня адом, с постоянной непрекращающейся агонией воспоминаний, палачом в котором была я сама.
Я начала ненавидеть утро. За то, что просыпалась, а ночи за то, что никак не могла уснуть. Я боялась снов о прошлом. А мне снились работа, мой бывший, или родители. Я приходила к ним, а они меня не видели. Когда пыталась остаться, меня вырывало и уносило куда-то в черноту. В итоге я просыпалась совершенно разбитая и в слезах.
А мелодрамы для ее высочества и вовсе доконали расшатанные нервы. И теперь, когда, меня никто не видел, я плакала. Слезы помимо моей воли катились из глаз. В голове постоянно крутились мысли о прошлом, о моем мире. Преследовали картинки из текстов, которые я переписывала ее высочеству, строки из стихов. Последней каплей стал 'Жестокий романс'. Принцесса осталась в восторге, а мне хотелось стать Ларисой Дмитриевной, чтобы для меня наконец-то все закончилось. А вчера и вовсе возникло непреодолимое желание взять револьвер и…
А им не терпелось, знать, знать, знать!.. И они третировали меня этим, терзали, убивали. Я больше не могла терпеть. Тоска страшной силой рвала грудь. А еще последняя просьба короля — 'Расскажите о своем детстве'… Вчера я чрезвычайно была близка к убийству, хотя и не знаю чьего именно. Руки дрожали, ком встал в горле и, кажется, не прошел до сих пор, но я смогла и рассказала, и голос не дрожал… О Господи, да когда же прекратятся эти пытки?! Сколько я еще продержусь?..
Мне уже не хотелось ничего, даже забыться не получалось. Я желала лишь одного, чтобы все закончилось.
Придвинув кресло к большому окну, и закинув за его спинку штору, чтобы хоть как-то отгородиться от чужих глаз, я сидела и тихонько плакала. Мне уже было все равно. Вот так бы нажать курок, раз и…
— Аннель? — раздался голос, который я узнала. Еще неделю назад, я была бы безумно счастлива его видеть, но слишком поздно. Мне так горько, так больно…
Я быстро скорчилась в кресле, пожав под себя ноги, чтобы из-за высокой спинки меня не было заметно. Не сейчас. Не сегодня. А может быть никогда…
Сейчас, с кристальной ясностью я вдруг поняла, что какой же все-таки была дурой, предаваясь еще неделю назад глупым мечтаниям. Я всего лишь попаданка, не имеющая возможности вернуться обратно. Я обычная серая мышь, которая волею судьбы…
— Аннель? — теперь мое имя прозвучало требовательно.
'Уходи!', - хотелось крикнуть мне, но я промолчала. — 'А то я глупая, нафантазирую себе, а потом когда пойму… Нет. Уж лучше разом, пусть будет больно сейчас!'
На всякий случай я даже глаза зажмурила, чтобы не видеть, почти дышать перестала. Но шелест вуали, подсказал мне, что мольбы остались не услышанными.
— Господи, да что с вами?!
Я открыла глаза, чтобы увидеть перед собой взволнованное лицо Себастьяна.
— Вам плохо, у вас что-нибудь болит? — но я лишь покачала головой. — Вас обидели?
В ответ снова молчаливое — нет, а чтобы не видеть его больше, снова закрыла глаза. Тогда мужчина, ухватив под мышки, осторожно вынул меня из кресла и, поставив на ноги, легонько встряхнул.
— Да не молчите же! Не пугайте меня! Что такого ужасного произошло, что вы плачете?! — в его голосе звучала неподдельное волнение.
Я вновь предпочла смолчать и, открыв глаза полные слез, отвела взгляд к окну.
— Меган забила тревогу. Меня выдернули из… Да неважно! Аннель, что с вами?!.. — и словно осененный нехорошей догадкой, хрипло спросил: — Кларенс? Он?..
— Он здесь не причем, — пришлось ответить мне. — Во дворце я в безопасности.
— Тогда что? — и удерживая за спину, словно куклу одной рукой, второй, коснувшись подбородка, заставил взглянуть на него. — Ответьте — что произошло? Аннель, вы похудели, вы… Вы выглядите изможденной. Аннель, родная?..
Это было произнесено так ласково, так участливо, что я не выдержала и, высвободив подбородок, уткнулась ему в грудь и горько зарыдала.
Поначалу Себастьян ничего не говорил, только прижал меня покрепче к себе, потом, когда слезы начали утихать, стал нашептывать что-то милое.
Выплакавшись, я судорожно вздохнула напоследок, а потом подняла лицо и заглянула ему в глаза.
— Видимо вам нравится плакать у меня на груди, — он осторожно утер слезы со щек.
— Видимо, — осторожно согласилась я.
Все глупые мысли, о том, чтобы больше не видеть его, вылетели из головы. Я просто стояла и смотрела, не отрываясь.
Себастьян ожег меня каким-то завораживающе долгим взглядом, словно пытался в глубине души разглядеть что-то понятное лишь ему одному.
— Так что с вами произошло? — едва слышно вновь спросил он. — Я перепугался, что случилось страшное…
— Я домой хочу… — прошептала я тихо в ответ. — Я так сильно хочу домой… Я… — и горячие слезы вновь потели по щекам. — Я бы что угодно отдала, лишь бы иметь возможность вернуться… Себастьян, вы даже не представляете как это ужасно! У меня уже сил нет…
— О Господи! — едва не взвыл мужчина в ответ на мои бесхитростные слова и стиснул в объятьях, так крепко, что я даже шевельнуться не могла. Да, собственно говоря, и не хотела.
Прижавшись щекой к его камзолу, я молча роняла слезы, хотя они уже не были наполнены той тоской, что еще несколько минут назад владела мной. Казалось с появлением Себастьяна, грусть уменьшилась, и уже было не так горько и одиноко.
— О боже, Аннель! О боже, боже… — горячо зашептал он, целуя мои волосы. — Господи боже, если б я мог! Если бы я мог!.. — и еще крепче прижал меня к себе.
Не знаю, сколько мы так простояли, может минуту, а может час. Себастьян нежно прижимался щекой к моим волосам, то отрывался, чтобы в следующее мгновение нежно коснуться губами. А я, так и не уловив смысл его слов, прильнула к нему и впитывала его силу, уверенность и ласку.
Когда объятья немного ослабли, я вновь решилась посмотреть на Себастьяна.
— Ах, Аннель, Аннель, Аннель… — как заклинание тихо прошептал он, и словно боясь спугнуть, осторожно поцеловал в висок.
И это нежное касание отогнало все мысли, что угнетали меня долгие дни. Вопреки предостерегающему от такого шага разуму я подалась к нему, чтобы легкое прикосновение превратилось в осязаемую ласку. Пусть только сейчас, пусть… Не важно…
Мне хотелось лишь нежности и участия.
А Себастьян, словно услышав мои размышления, тихонько коснулся скулы, потом щеки, а за ней краешка губ. Повернув голову, я первой превратила нежную игру в настоящий поцелуй. Просто потому что… Других мыслей не было.
— Аннель, это неправильно, — с трудом оторвавшись спустя какое-то время, хрипло пробормотал Себастьян.
Он дышал часто-часто, словно выброшенный на берег после шторма. А вцепился в меня так крепко и так сильно, что мне было немного больно от его объятий. Однако я не возражала, именно сейчас от его железной хватки, я почувствовала себя живой. Состояние было таким забытым, таким непривычным, что…
— Аннель, я… — попытался что-то сказать он, но я, опасаясь, что услышу сейчас слова сожаления, высвободилась и с силой прижала ладонь к его губам, словно бы запечатывая.
— Если сейчас начнете извиняться, то учтите, я не стерплю подобного унижения! — он попытался что-то сказать, но я не дала и продолжила: — Даже не смейте говорить мне подобные гадости. Не обижайте меня. Мне и так уже хватило с лихвой!
Губы под ладонью дрогнул, будто целуя, а может, пытаясь произнести слово, и я отняла руку.
— Тогда разрешите спросить, чем я смогу вам помочь? Как?
Я на мгновение задумалась, собираясь с мыслями.
— Переговорите с его величеством и высочествами, пусть позволят отдохнуть. Хотя бы капельку. В противном случае я сломаюсь. Я почти уже сломалась, и…
— Обещаю! — горячо заверил Себастьян. — Я обязательно все исполню.
Он еще раз внимательно посмотрел в мои глаза, словно что-то искал, но, похоже, так и не найдя, разомкнул объятья.
— Аннель, я обещаю, что все сделаю. Прошу вас, отдыхайте, гуляйте, но только не грустите! А я выполню все, что в моих силах.
И уже было направился к двери, как меня что-то подтолкнуло произнести затаенное:
— Тогда не оставляйте меня одну, — прошептала я, удивляясь своей наглости… а может и смелости.
— Но я…
— Не оставляйте! — уже осознанно с жаром заявила я, и совсем тихо добавила: — Я прошу вас.
И Себастьян сорвался с места, чтобы вновь крепко прижать меня к себе. А я, высвободив руку из объятья, нежно коснулась его щеки, очерчивая контур лица, провела по нижней губе, за что в ответ получила шутейный чмок в пальчик. Невольно улыбнувшись, я привстала на цыпочки и потянулась к губам.
— Аннель, — хрипловато произнес Себастьян.
Вымолвив лишь одно имя, он умудрился предостеречь, что я играю с огнем и… заставил желать его еще сильней. И я решила хоть раз внять не разуму, а сердцу.
Поцелуй был настолько упоительным, что я отдалась на волю чувств. Лишь когда голова начала кружиться от сводящей с ума ласки, я нехотя оторвалась и прерывисто вздохнула.
— Аннель… — Себастьян вновь прошептал мое имя, но теперь в его голосе звучала страсть. — Мы…
— Нет… — всхлипнула я, — давай забудем… — мужчина напрягся, а я продолжила: — Забудем, что есть кто-то еще… что мы кому-то должны и обязаны…
А больше я ничего не сказала. Не успела. Теперь я ощущала его жаркие прикосновения, которые, казалось, оставляли огненный след на моей спине. Искала его губы, чтобы вернуть сладость, которую он мне дарил. Стремилась дотронуться до его груди и почувствовать сводящее с ума биение сердца. Хотела быть с ним одним целым, чтобы вместе дышать, жить, любить…
Не прерывая поцелуя, Себастьян поднял меня на руки…
А спустя какое-то время я поняла, что мы уже находимся в спальне, стесняющее движения платья и камзол отброшены прочь, а шелковая юбка белопенным облаком лежит у моих ног. Мужская рубашка тоже небрежно перекинута через кресло…
Его кожа такая горячая, а сердце стучит так сильно, что, не удержавшись, я осторожно касаюсь ее губами.
Смущение и безрассудство бурлят в крови и пьянят сильнее самого крепкого вина. Смущение все усиливается, когда длинный шнур запутывается и корсет становится преградой меж нами, но тут же исчезает, растворяется, едва препятствие преодолено. Остались чулки и…
А Себастьян…
— Себ, нет! — выдыхаю я, а потом начинаю хихикать. — Щекотно же!..
— Правда? — промурлыкал он; а голос такой соблазнительный.
Едва заметная щетина на его щеках касается ставшей в раз чувствительной… О боже! Я не ожидала, что будет так… остро и так упоительно!..
Глаза в глаза, прохлада простыней и страстный шепот в тишине…
— Себ, я…
— Ш-ш-ш… — он нежно прижимает палец к моим губам. Движение такое призывное, что я понимаю — мне ничего не остается, только как потянутся к нему и поцеловать.
Страстное дыхание опаляет кожу, все сжимается в восторге от обладания, и хочется продлить наслаждение до бесконечности…
— Жарко, — шепчу ему и тут же пытаюсь сдуть так некстати прилипший к разгоряченному лбу локон. А он лишь усмехается и, едва касаясь кожи, убирает его, чтобы после поцеловать то место, потом висок, ушко, шею… плечико…
Блаженная усталость и приятная тяжесть объятий…
— Аннель…
Но теперь уже у меня не осталось сил говорить. Я прервала его, закрыв губы поцелуем, а после довольно вытянулась и, положив голову на грудь, покрепче прижавшись к боку.
Себастьян одной рукой обнял меня и начал перебирать пряди моих волос, порой едва ощутимой лаской касаясь шеи. Впервые за много дней, мне было настолько хорошо и спокойно, что я расслабилась, и незаметно для себя, уснула.
Уже под утро, меня разбудил поцелуй, а я, улыбнувшись, пылко ответила.
Лишь когда забрезжил рассвет, и зимнее солнце нехотя всплыло над горизонтом, я утомленная смежила веки, а Себастьян, нежно поцеловав в висок, поспешил исчезнуть в тиши дворцовых коридоров.
Не знаю, удалось ли мне скрыть следы бурно проведенной ночи от Меган и Агны, хотя я старалась, как могла, однако стереть с лица мечтательную улыбку, была уже не в силах. Поняв, что влюбилась до безрассудства, я не жалела о произошедшем, и не задумывалась о будущем. Мне не хотелось разрушать то хрупкое счастье, что поселилось в сердце.
Сидя перед французским окном в гостиной, я завтракала. Солнечный свет превращал снежинки в бриллианты, а по-зимнему высокое небо уже начало приобретать синеву дня. Но я мало обращала внимание на природное великолепие, окидывая рассеянным взором просторы заснеженного парка. Пока было утро, я позволила себе еще немножко повитать в облаках, и ни о чем не думать. То что произошло сегодня… Этого уже никто не сможет у меня отнять. Нет такой силы, чтобы разрушила и забрала, чтобы я перестала чувствовать то, что испытывала сейчас.
— Миледи, — раздался от дверей голос леди Норис.
Я нехотя обернулась.
Несмотря на спокойный внешний вид и сдержанность движений, что всегда были присущи вдовствующей графине, мне показалось, что она встревожена.
— Миледи, вы знаете, что уже четыре дня как, в столицу вернулась леди Мейнмор? — спросила она с порога.
— Правда? — протянула я, еще не совсем понимая, что меня так смутило в ее словах.
— Истинная! — с готовностью подтвердила. — Леди Мейнмор та еще женщина! Если бы вы с ней встретились, то тоже бы взволновались.
— Встретилась? — растерянно переспросила я. — С леди Мейнмор?!
— Ну да, — энергично кивнула вдовствующая графиня. — С вашей свекровью.
Часть 5. Судьба
Леди Норис удалилась, оставив меня одну. А я… я замерев невидящим взором уставилась в окно. Меня колотило и волнами накатывала паника.
'Господи, за что?!' — лишь один вопрос бился в мыслях, и на него не находилось ответа. Еще несколько часов назад мне казалось, что все прекрасно, что проблемы уже позади. Я отбросила условности этого мира, отринула собственные страхи, чтобы обрести подобие свободы и хотя бы на время стать счастливой, но… Но этот мир вновь настиг меня, поймав в цепкие объятья.
Я напрочь забыла, что у меня есть свекровь! И теперь не знала, что меня ждет, что будет со мной… с нами. Я чувствовала себя как приговоренный к казни, которому еще не объявили сроки исполнения.
К обеду мне кое-как удалось взять себя в руки, а к пятичасовому чаю, я уже было определилась, что первым делом должна предпринять по поводу появления в городе свекрови, как в гостиную чуть прихрамывая, ворвалась женщина, сама росточка невысокого, но зато вширь такая, что проще перепрыгнуть, чем обойти. Она была облачена во все черное, лишь на шее длинная в три ряда нитка темного жемчуга разбавляла монотонность одежд и волосы видно уже седые, окрашены хной, да так густо, что пылают, словно цветки рыжей эшшольции в пору цветения.
Она влетела как эсминец в небольшую бухту и замерла, пристально разглядывая меня. В полной растерянности я поднялась и поприветствовала незнакомку.
— Словно чистокровная аристократка в десятом поколении, — лишь в ответ покачала головой она. — И малохольная такая же.
— С кем имею честь? — холодно поинтересовалась я, хотя меня уже посетила нехорошая догадка.
У дверей уже маячила лени Норис с извиняющимся взглядом, так что понять, кто ворвался, было не трудно.
— Ну, ну милочка! Не стоит так официально, тем более между родственниками, — покачала головой женщина, не спуская с меня пронзительного взгляда. — Вижу что характер у тебя есть и кровь не жидкая водица… Но в ногах правды нет. Садись. И я тоже сяду, чай мои ноги не чужие, чтобы их оттаптывать. Да и побаливают к тому же.
Я вынужденно села.
— Вот и ладненько, — ободряюще улыбнулась леди Мейнмор. — Прикажи слугам подать второй прибор, и пусть к чаю что-нибудь посущественнее добавят. А то ты уж больно худа. А где худоба, там нет здоровья.
Леди Норис просигналила мне, что все сделает, и удалилась, а я осталась наедине со свекровью.
— Думаю представляться уже нет необходимости, — сказала женщина, устраиваясь в кресле и подкладывая себе под спину узорчатую кресельную подушку так, чтобы в сидячем положении одна нога осталась выпрямленной. И перехватив мой вопросительный взгляд, пояснила: — Колено чтоб его! И чего только не делала, чтобы не болело. И по дохтурам ездила, и на воды, ан все нет. Как упала однажды, так и беспокоит.
Влетела Меган с подносом, быстро расставила чайные приборы, дополнительную вазочку с печеньем, медом и тарелку с оладьями (дворцовый повар решил вновь меня побаловать, за то, что поведала ему на днях рецепт холодца и хреновины). И бросив предупреждающий взгляд, мол, если что я за дверью, удалилась.
— Наша же, из дома, — не то уточнила, не то подтвердила свекровь. — И служит верно. Это похвально.
Я как хозяйка молча налила чая, жестами спросила чего добавить меда или молока и протянула женщине. Та с благодарностью приняла.
— Так на чем мы бишь остановились? — спросила она, пристраивая блюдце поудобнее на ладони, чтобы не дотягиваясь до стола, пить чай. И тут же сама себе ответила: — Представляться не буду, ты девочка и так уже все поняла. Опять-таки по глазам вижу.
Я все еще молчала, предпочитая слушать женщину. Ничего вразумительного сейчас я сказать бы все равно не смогла, разве что выругаться или сорваться в слезы. Ее появление по-прежнему оставалось для меня большим шоком.
А женщина, словно не замечая моей холодной сдержанности, продолжала:
— Я как узнала, что Кларенс женился, сначала ушам не поверила, а как расспросила поподробнее — поняла, мы с тобой сойдемся. Я ведь тоже не высокородная, из купцов, крупных негоциантов. И хотя всем политесам с детства обучена, предпочитаю вот так по простому и на прямик, а не вытанцовытать вокруг да около. И еще я не удивлена, что ты с моим бездельником не живешь. Я, будучи молодой тоже не особо охотно за его папашу шла, но уж больно мой на том настаивал. Говорил — Терциана, такой шанс дается один раз в жизни, маркизы к купцам не каждый день сватаются. И пусть он обнищавший, зато ты высокородной станешь. Вот я и согласилась на свою голову. И лет пять жалела, что отца послушалась, пока вот он у меня где не стал! — она продемонстрировала пухлую ручку, сжатую в кулак. — И хоть для всех он был маркизом, мужчиной, а без моего согласия грошика медного потратить не мог. А все потому, что порода у них гнилая. И как бы мой супружник не старался ее побороть, а все одно та из него лезла, а уж на сыночке — и вовсе разгулялась. Так что своим нежеланием ты меня не удивила. Даже более скажу, — порадовала, поскольку показала, что сила воли в тебе есть, и стержень внутренний имеется.
И тоже замолчав, принялась неспешно прихлебывать чай.
А я ничего не стала отвечать на ее исповедь. В такой душевный стриптиз я не верила, уж слишком нарочитый он был, слишком показательный. Однако дальше продолжать молчать было невежливо.
— И что вы хотите, чтобы я сделала? — с трудом справившись с эмоциями, спросила я.
Мне ужасно хотелось прекратить этот бессмысленный разговор, но для начала следовало выяснить, что скрывается за ее наигранной простотой.
— Сразу в корень смотришь, — удовлетворенно качнула головой свекровь. — Значит, далеко пойдешь. А я тебе сделку предлагаю. Я мать, а ты жена. Меж собой нам копья ломать не след — толку от этого ноль, а пользы и вовсе не будет.
— Какую сделку? — уточнила я, хотя от этих слов внутри нехорошо екнуло.
— Не спеши, — качнула головой та. — Ты выслушай сначала, а потом суть предложения узнаешь.
Я вынужденно согласилась. А свекровь тем временем отпила еще уже немного остывшего чая, и неспешно начала:
— Дед моего муженька спустил все до грошика, да еще до третьего колена все перезаложил, что когда он помер, кредиторы слетелись стервятники как падаль. Ты думаешь, что мой муженек сам сватался? Куда там! Его мать с моим отцом договаривалась, а уж потом и я с ней. И уж как я в узде мужа держала, как сына учила, а все ж таки кровь не водица… Хоть при жизни супруга долгов и поубавилось, но не до конца. Осталось еще довольно, чтобы и внуки моих внуков отдавали. Но это опять-таки если мы с тобой захотим. Ты думаешь, все мое приданное муженьку досталось? И что теперь им один Кларенс владеет? Не тут-то было. Деньги у меня есть и немалые. И через нужных лиц я их на торговых делах все прибавляю. Да захоти я, так давно бы уже с долгами Мейнморов рассчиталась. Только оно мне надо? Кларенс беспутный — дедова порода на нем ярче всего проявилась. Зачем я ему жизнь упрощать стану? И не смотри на меня так! Пусть мне он и сын, но сын от нелюбимого мужа, с которым я всю жизнь себе перековеркала. Был бы путевым, пошел бы в моего отца, так я бы в нем души не чаяла, а так… И завещание тоже моих рук дело. Зря я, что ли мужа столько науськивала. Не хочу в беспутные руки путевое отдавать, нелегкими трудами оно нажито.
Свекровь допила остатки чая в чашке, и я забрала ее из рук.
— Так вот что я хочу предложить моя хорошая, — продолжила она. — Я вижу, что ты сына не любишь, да это не беда, даже хорошо, любовь делает человека слепым, да глупым. Поэтому, сходись с моим дуралеем, потерпи, пока не родишь от него дитятю, а уж после пойдет Кларенс на все четыре стороны. А мы наследника или наследницу воспитаем. Пусть пока жив сынуля, он пытается с долгами рода рассчитаться, а мы — если внук или внучка… что хуже… путные получатся — потом после смерти оного долги-то и погасим.
От таких слов я едва не подавилась и нашлась ответить только:
— Вы жестоки.
— Жизнь жестока, девочка. Или ты хочешь сказать, что Кларенс тебя не силою взял? Сама лаской пошла? — и, прочтя все по лицу, подтвердила. — Вот то-то же! Я тебя с ответом торопить не буду. Такие вещи с кондачка не решаются. Но ты думай, что я тебе предложила. Лучшего варианта и ожидать нельзя. Будешь всю жизнь в достатке жить и спокойная. Или ты думаешь долго сможешь в королевском дворце скрываться? А?! Пройдет интерес у короля, и он выдворит тебя. А от Кларенса, пока один из вас жив, тебе не избавиться. У нас не пропащая республиканская Омания, где мужья с женами сходятся, да расходятся, как дворовые собаки. У нас брак один и до смерти кого-нибудь из супругов. У нас как у лебедей, а не беспородных дворняг. Так что деваться тебе особо некуда. Да и плата будет невелика — потерпеть в койке мужика год другой. Все бабы терпят, и ты потерпишь. А как родишь наследника, так и наша воля возьмет. Так что ты думай, решай. А чтобы тебе легче думалось — я завтра званый ужин устраиваю. Там ты на моего сынулю дурошлепа внимательнее посмотришь… Все ж он красив, не уродец какой. И красотой, и статью, и гнилым нутром в деда пошел. Так что думаю, лицо особо воротить не придется. А на ужин я тебя жду. Я уже с королем договорилась — попробуй не явиться. Уж шибко ему связи с промышленниками из Рейвеля нужны, а главой всему там мой отец. Так что сама понимаешь… Жду я тебя с ответом.
И не позволив возразить, с трудом поднялась из кресла и поковыляла к двери.
Вивьен уселась на край большой кровати и уныло посмотрела на храпящего коротышку. Господи как он был ей неприятен. Да куда там! Он был ей противен, но она запрещала себе думать об этом. В ее деле не до брезгливости. От брезгливости Герман отучил ее давным-давно. Главным была информация. А по части информации советник его величества по торговым делам был незаменим. Правда, в последнее время его как-то подозрительно оттерли от дел, но пока отношения с ним еще оправдывали себя. Ах, если бы все можно было решить единым махом, избавится от задания и от Кларенса, который уже откровенно тяготил. Даже женитьба не заставила его отвлечься. Вот спал бы со своей женой, а ее оставил в покое?! Так нет же! Однако самая большая мечта была избавиться от незримого ошейника, который когда-то застегнул на ней Герман. Вот кого бы она удавила в первую очередь, если б смогла! Но она не могла. Не была вольна в своем желании.
Ладно, чего бестолку сожалеть! Нужно решить проблему — выполнить задание, разыскать бумагу старой королевы. Хольгрим проболтался, что со всем королевскими документами работает никто иной, как Себастьян, и старыми архивами занимается тоже он. Она уже сделала первые шаги и навела мосты через Кларенса: уговорила его вернуться домой, даже попытаться помирится с супругой, мол, давай делать вид, что мы друг другу безразличны. Тем самым она пыталась попасть в особняк к Коненталям, но пока ничего не выходило. Да еще Кларенса все труднее становилось водить за нос. Вернее за нос-то он водился, верил в то, что она ему говорила, только действовал все импульсивней и настойчивей. Излишне часто искал с ней встреч, показывал характер, вновь устраивал ей сцены ревности… Так и норовил все испортить.
В общем, нужно было как можно скорее решить эти проблемы, так некстати связавшиеся в тугой узел.
И вот появился шанс. Слабенький, но шанс подобраться к Себастьяну и хоть что-нибудь узнать, а может и порыться в его вещах. С курорта приехала мать Кларенса. С ней лично Вивьен не была знакома, да и не пыталась, но вот то, что женщина о ней ничего не знала, могло сыграть на руку. Вдовствующая маркиза Мейнмор решила устроить ужин с большим количеством гостей по своему возвращению. И как сказали, она уже встретилась со своей невесткой, и даже осталась довольна ею. А еще она вчера услышала, что сын Коненталя не равнодушен к супруге Кларенса. Причем, похоже, его чувства серьезны. Вот от этого Вивьен лишь злорадно усмехнулась — поделом им всем! Живут, жируют, а она?! Пусть теперь сопли на кулак помотают!
Храп прекратился.
— Моя нимфа встала? — проскрипел старик, приоткрыв щелочки глаз.
— О да, мой фавн! — тут же перешла на воркование женщина.
— И чем моя нимфа сегодня хочет заняться?
— Нимфа хочет, чтобы ты получил приглашение на один из сегодняшних званных обедов.
— К кому? — по-прежнему сонно поинтересовался Хольгрим.
— К Коненталям. С лечений вернулась Леди Мейнмор, она созывает обед. Там будет весь цвет знати.
— Там будет Кларенс, — заметил старик, в миг проснувшись от такой просьбы.
— Дурашка, ну как ты не понимаешь?! — потянулась к нему Вивьен. — Я хочу показать им всем, доказать всему свету и ему в частности, что я с тобой! Что я только твоя! — и страстно поцеловала его в губы.
— Тебе ни в чем нет отказа, — витиевато согласился Хольгрим, когда женщина прервала жаркие лобзания. — Я получу приглашение у леди Мейнмор. Еще до обеда!
Впервые в жизни Себастьян не знал, как быть. В том, что случилось позавчера, он винил только себя и если бы возможно было прожить тот день заново, то… то он все равно повторил бы произошедшее. Это было выше его: выше чести, выше слова и разумения! Аннель была такой беззащитной, нежной, но такой страстной, что при одном воспоминании он чувствовал жар в груди, а голова кружилась от упоения. И что теперь делать, как выпутаться из ситуации, в которую угодили, он не знал.
А вчера вечером, король усложнил все еще больше. Слушая бравурный доклад, о том, как в государстве хорошо, как успешно поднята промышленность, сколького они побочно достигли, развивая всего лишь производство оружия, государь невпопад заметил:
— А все ж таки было бы хорошо, если бы ты умудрился сделать так, чтобы, в конечном счете, маркиза Мейнмор стала маркизой и будущей герцогиней Коненталь.
От неожиданности Себастьян поперхнулся, а потом, обретя дар речи, осторожно спросил:
— И каким образом вы предлагаете мне этого добиться? Я со смиренным нетерпением ожидаю вашей подсказки вашего величества.
— Да уж не знаю! — сварливо ответил король. — Но все же лучшего варианта бы не было, если бы ты умудрился каким-нибудь образом разрешить вопрос в свою пользу. Тогда все бы было ладно: и государству удобство, и тебе счастье. А то не дело, когда один из верных моих людей так и не станет опорой государства в будущих поколениях. Только сразу тебя предупреждаю — никаких дуэлей, и убийств под покровом ночи. Не хватало, чтобы противники возвели тебя на эшафот. Мне и так хватает проблем с архиепископом Темелином и с верховным королевским прокурором лордом Брогерстом. Они мне знаешь уже где со своей оппозицией?! Вот они мне уже где! — и король чиркнул ребром ладони себе по горлу. — И ведь спелись два мерзавца! И не сковырнешь! За одного церковь заступается, другой родовитостью в двадцатом колене давит. Почитай один из самых первых родов со времен Анри Завоевателя. Так что решай проблему, и желательно спешно. А то тут с утра вдовствующая маркиза Мейнмор на штурм пошла, Аннель для своего сына — твоего кузена — добивается. А мне ей отказать очень трудно. С учетом того, как идут переговоры в Рейвеле, где верный нам Тумбони никак не может добиться согласия от Пацция Бардаса — ее папаши, то сам понимаешь, что я вынужден буду выбрать. Так что сроку даю тебе пару месяцев, но не дольше.
Читать бесплатно другие книги:
