Нейронный трип Вавикин Виталий

21

Дом, тишина, одиночество. Мерло трижды пытался дозвониться до жены – никто не ответил. Звонок Глори тоже не дал результата. Лишь в кармане нашлась пара красных пилюль а-лиса. «Почему бы и нет?» – подумал Мерло, устав от четырех стен.

Он не знал, каким образом пилюли оказались в его кармане. Может быть, их подсунул ему Клод Маунсьер, надеясь, что полиция нравов когда-нибудь арестует журналиста, навесив на него ярлык наркомана. Может быть, их дала ему Глори, когда они были под кайфом. Все может быть.

Мерло долго крутил пилюли в руках, затем проглотил сразу две, надеясь, что снова увидит реку историй, но на этот раз вместо того, чтобы стоять на месте, попытается идти вперед, заглянуть в свое будущее. Но вместо будущего к нему пришло прошлое – странное, сюрреалистичное. Вернее, не прошлое, а набор альтернатив, где Мерло и Колхаус едут на старой машине к морю, а на заднем сиденье без устали трещат две одноклассницы. В действительности этого никогда не происходило – мечта осталась мечтой, но а-лис мог воплотить в жизнь любую фантазию.

22

– Чур рыжая моя, – говорит Мерло другу детства об одной из одноклассниц на заднем сиденье машины.

– Чем тебе не нравится брюнетка? – хмурится Колхаус.

– Я уже трахал брюнетку, а рыжую – нет, – объясняет Мерло.

– Я тоже уже трахал брюнетку, – обижается Колхаус.

– Машина моя – значит, и выбирать мне.

– Вот когда мне купят новую машину… – пытается торговаться Колхаус.

– Права сначала получи! – смеется Мерло.

Долгая дорога сжимается, становится нереальной, словно сон, но а-лис уже изменил сознание своей жертвы, заставил принимать вымысел за правду. И никаких сомнений. Лишь кемпинг, старый друг, пара девушек в мини-юбках да пение полуночных птиц.

Мерло паркует машину, врет, что устал, и напрягает Колхауса ставить палатки. Девушки переодеваются, мелькая белыми задницами. Мерло смотрит на шатенку и пускает слюни.

– Если повезет, то запишу свои игры с брюнеткой, – говорит Колхаус и хвастается другу, показывая новый коммуникатор.

Мерло знает, что пройдет десять лет, и нейронные модуляторы перестанут быть редкостью, но в те далекие годы… Да, в те далекие годы даже коммуникатор Колхауса с голограммой звонящего является пиком технологий.

– Когда-нибудь нейронный модулятор будет помещаться в такую штуку, – говорит Мерло, крутя в руках коммуникатор друга, как обезьяна гранату.

– Не туда тыкаешь! – издевается Колхаус.

– Сам ты не туда тыкаешь, – смеется Мерло, напоминая о его неудачных любовных похождениях в закончившимся учебном году…

Их голоса разносятся по лесу, тонут в ночи. И где-то рядом уже горит костер. На небе белая луна. Мерло никогда не знал своего деда, но сейчас а-лис заставляет его верить, что где-то у моря жил отец его матери и в его доме их ждет нейронный модулятор, который был установлен у деда, потому что тот был так болен, что фантазии – это единственное, что ему оставалось. Еще Мерло помнит, как приезжал к деду в гости. Нет, лицо деда смазано, нереально, но вот программы для нейронного модулятора еще будоражат воображение.

– Не спится? – спрашивает брюнетка, подсаживаясь к Мерло.

Они курят, смотрят на огонь и вспоминают прошлое. Колхаус выбирается из палатки и говорит, что ничего не видит.

– Да нам плевать, можешь смотреть, если хочешь, – говорит Мерло, продолжая лежать на брюнетке. – Ты ведь не против?

Она краснеет и молчит. Колхаус сидит у костра и рассказывает о созвездиях. Мерло думает о вечности, пытаясь растянуть соитие с брюнеткой.

– Давай ты сверху, – предлагает он ей.

Она стесняется, а он убеждает ее, что Колхаус сейчас не видит ничего, кроме своих звезд.

– К тому же ты сама говорила, что можешь испытать оргазм только сверху, – говорит Мерло.

– Так ты хочешь, чтобы я испытала оргазм? – краснеет сильнее брюнетка.

– А ты не хочешь?

– Не знаю, получится ли… – мнется она, а Колхаус уже что-то бормочет о Млечном Пути и Галактике.

И все эти разговоры вращаются перед глазами, превращаясь в бесконечное шоссе к морю и плотный автомобильный поток, в конце которого их ждет дом покойного деда и его диковинный в те годы нейронный модулятор.

23

Мерло очнулся в больнице. Голова была тяжелой, предметы двоились, цвета искажались, искрились. Глори сидела в дальнем углу у окна в кресле, больше похожем на шезлонг. Мерло не сразу узнал ее. Сначала это был просто переливающийся образ – невозможно определить, мужчина или женщина, человек или какое-то странное, двуногое животное, словно а-лис продолжал свои игры с разумом. Где-то далеко шумело море – Мерло мог поклясться, что слышит это. И реальность наслаивалась на фантазию, на искаженное прошлое.

– Ты бы хоть сходил к соседям, узнал, где похоронен дед, – сказал где-то далеко Колхаус. – Успеешь еще наиграться с этим чертовым модулятором.

– Пообещай, что не прикоснешься к модулятору, пока меня не будет, – сказал Мерло.

– Я вообще не буду прикасаться к модулятору, – заверил его Колхаус. – Ни с тобой, ни без тебя.

– И девочек тоже не трогай, – сказал Мерло, уже зная, что будет в той фантазии дальше, уже прожив ее под а-лисом не один раз. – Лучше загляни за дом. Там, кажется, растет марихуана.

Мерло увидел улыбку Колхауса, но вместо того, чтобы улыбнуться в ответ, насторожился, вспомнив оставшуюся часть вымышленного будущего этой фантазии.

– И когда увидишь девочку-мулатку на велосипеде, не разговаривай с ней, – предупредил он друга детства. – Она не та, за кого себя выдает. От нее одни неприятности…

– От кого одни неприятности? – спросил Колхаус так громко, что у Мерло заболела голова. И даже не Колхаус. Спросил призрачный силуэт в кресле-шезлонге из дальнего угла странной больничной палаты. – Ты уже очнулся или еще бредишь? – задал свой второй вопрос незнакомец. И голос этот не принадлежал Колхаусу. Не принадлежал мужчине. Там, в дальнем углу, была женщина. Мерло прищурился. – Жан? – спросил искрящийся силуэт. – Жан, это уже ты или все еще а-лис?

– Не знаю. – Мерло собрался с силами и оторвал от подушки тяжелую голову.

Искрящийся силуэт в кресле-шезлонге вспыхнул ярче и начал гаснуть.

– Глори! – шумно выдохнул Мерло, узнав любовницу.

– Значит, очнулся, – улыбнулась она.

– Это что? Больница? – спросил Мерло, оглядываясь по сторонам. Измененная а-лисом реальность отступала, таяла. – Как я попал сюда?

– У тебя была передозировка а-лисом, – Глори снова улыбнулась. – Ну и напугал ты всех. Врачи говорили, что найди я тебя чуть позже, и ты бы уже не выкарабкался.

– Передозировка? – Мерло думал об этом пару минут, затем смачно выругался.

– Злишься на меня? – спросила Глори.

– Злюсь? За что?

– За пилюли.

– Так это ты подложила их мне в карман?

– Да.

– Но ведь пить их ты меня не заставляла.

– Верно, не заставляла.

– Значит, и обижаться не на что, – Мерло заставил себя улыбнуться, затем вспомнил свой сон, свое видение, навеянное а-лисом. Вернее, не вспомнил. Нет. Фантазия, казалось, снова ожила, обрела плоть.

– Что-то не так? – спросила Глори, заметив беспокойство своего любовника.

– Кажется, я все еще что-то вижу.

– Что видишь?

– Та иллюзия… под а-лисом.

– Это нормально. После а-лиса иногда мы спим наяву. Особенно если прекратить прием.

– Мне казалось, ты никогда прежде не принимала а-лис.

– Было время, когда ты тоже не принимал.

24

«Тени мертвых». Да, именно так называлась статья о Чипере Доуве, прочитанная Глори Маунсьер после развода. Новая жизнь пугала и радовала одновременно. С одной стороны была свобода, с другой – чувство недавней катастрофы. Корабль, на котором она плыла, пошел ко дну. Нет, Глори никогда не думала, что Клод Маунсьер сможет причинить ей вред. Он никогда не любил ее так сильно, чтобы обезуметь от ревности, и никогда не презирал, чтобы раздавить, словно мерзкую букашку. Да, у них было хорошее общее прошлое, нервное настоящее и разрозненное будущее. Единственным, что могло бы причинить Глори вред, были деньги бывшего мужа, но она не претендовала ни на его клуб, ни на сбережения, а любовник… Любовника Клод Маунсьер мог пережить.

Тем более что Жан Мерло жил с Лизель Хейвлок – женой редактора «Эффи». Тогда еще жил, и Клоду не нужны были неприятности. Да и гангстер из него был никудышный – уж Глори знала это как никто другой. Пусть Клод хотел выглядеть как гангстер, но настоящим в этом облике был лишь его «Магнум», с которым Клод готов был спать. И это не было шуткой. Он так лелеял свою игрушку, что Глори, еще будучи женой Клода, пришлось закатить пару скандалов, когда супруг ложился в кровать, пряча оружие под подушку, словно это могло компенсировать его не самые умелые любовные игры. Когда в жизни Глори появился Мерло, она хотела сказать об этом Клоду – ее любовнику не нужен «Магнум», чтобы чувствовать себя мужчиной. Ему не нужны были все эти прелюдии, без которых невозможно обойтись в постели с Клодом. Но потом Мерло остался в прошлом. Все осталось в прошлом.

Когда на горизонте забрезжил развод, Глори навела справки о том, кто такой Жан Мерло, откуда он, на что способен. Что ж, кажется, способен он был лишь исполнять роль любовника. Особенно озадачил Глори тот факт, что Мерло родом из крохотного города, затерявшегося в конце шоссе Бо-Роуз. Глори пыталась представить себе, как они вместе с ним покидают мегаполис, живут в частном доме его родителей в богом забытом городе…

И чем больше она думала об этом, тем трезвее становились ее мысли. Поэтому после развода Глори не попыталась зацепиться за своего любовника. Нет. Она родилась в большом городе, жила в большом городе и умирать ей в большом городе. Никак иначе. Да и роль домохозяйки, возложенная на ее плечи Клодом, не очень-то нравилась Глори. Наверное, именно поэтому в ее жизни и появился Жан Мерло – молодой журналист, выбравший тот путь, который хотела выбрать она сама, не повстречайся ей на втором курсе журналистики Клод Маунсьер.

Зрелый и низкорослый, тогда он показался ей образцом мужчины. Он всегда знал, что делает, всегда был уверен в себе. Потом, конечно, все это растаяло, перестало иметь для Глори значение. Повзрослев, она поняла, что у нее вообще нет идеалов, которые можно было бы пронести через всю жизнь. Когда-то в детстве она мечтала быстрее вырасти и выйти замуж, потом, когда выросла, она начала мечтать о холостой жизни, а когда снова стала свободной… В общем, все было относительно и временно. И чем дольше жила Глори, тем больше ей нравилось это состояние сознания.

«Тени мертвых» – нашумевшая по всему миру статья в нейронной газете «Хиттер». Газета попала в руки Глори после развода с Клодом случайно, потому что, бросив факультет журналистики, Глори больше не читала газет. Да и «Хиттер» она бы не стала читать, но так получилось, что в посылке от бывшего мужа лежала эта газета. Он завернул в нее украшения Глори, которые по договоренности вернул жене после развода. Десяток колец и пара брошей лежали на нейронной газете, все еще пытавшейся проектировать образы в сознание читателя. Сейчас читателем была Глори. Газета напоминала забытые мечты юности и недавние переживания отношений с Мерло. Мечты и секс сливались воедино. И где-то на фоне этих не имевших к газете переживаний мелькала статья «Тени мертвых».

25

Героя статьи звали Чипер Доув, и он был самым обыкновенным наркоманом, подсевшим на а-лис, как только этот нейронный наркотик только появился на черном рынке. Чиперу было шестнадцать, и не попадись ему а-лис, то он подсел бы на любой другой наркотик, как и его девушка – Парси Лейн. В ее жизни всегда все было по максимуму: любить, принимать наркотики, злиться.

Когда она застала Чипера с другой девушкой, то лишь удача спасла Чипера от смерти – нож скользнул по ребрам и вместо того, чтобы проткнуть сердце, оставил рваную рану, которой после примирения с Чипером Парси не позволяла зарасти. Это была всегда свежая рана. Стоило ей покрыться коркой, начать заживать, и Парси снова расковыривала ее, пока не появлялась кровь. Чипер не возражал. Ему нравилась эта свежая, зудящая рана, затянувшаяся лишь после того, как Парси впала в кому, не рассчитав дозировку а-лиса.

Сначала Чипер навещал свою молодую жену каждый день, затем раз в неделю, а когда врачи сказали, что мозг ее мертв, раз в месяц. Нет, Чипер не забыл свою возлюбленную. Он просто не мог смотреть на нее такую. В своих нейронных трипах он оживлял прошлое, где Парси была такой живой, такой пылкой.

Когда врачи связались с Чипером и сказали, что страховка Парси не позволяет более продлевать ее содержание в больнице, он решил, что пришло время ставить точку.

Поздним вечером Чипер пришел в клинику и закрылся в палате Парси. Девушка лежала в кровати. Размеренно гудели аппараты жизнеобеспечения.

– Еще один трип, любовь моя, – прошептал Чипер на ухо Парси.

Он ввел ей дозу а-лиса внутривенно и включил портативный нейронный модулятор.

– Еще один трип, любовь моя, еще один, – шептал Чипер.

Нет, он ни на что не надеялся. Это был просто ритуал, после которого Чипер собирался дать врачам свое согласие отключить Парси от аппаратов жизнеобеспечения. Но все это после. Сначала будет нейронный трип.

Чипер почувствовал головокружение и лег на край кровати рядом с Парси. А-лис добрался до мозга. Реальность изменилась.

Чипер лишь однажды встречался с родителями Парси. Они жили в пригороде. У них был белый дом с невысоким забором и зеленым газоном, по краям которого росли в клумбах цветы. Чипер почти не запомнил родителей Парси, но вот эти цветы в клумбах – красные, сочные – сейчас он снова видел их. Видела и Парси. Она стояла рядом с ним и держала его за руку.

– А я уже решила, что ты никогда не придешь, – сказала Парси.

– Это последняя встреча. – Чипер боялся взглянуть на нее, не зная, какую игру сейчас задумал с ним а-лис.

Но это не было игрой. Его разум и разум Парси стали едины. Их соединил нейронный модулятор, как это было прежде, до передозировки Парси и последовавшей комы.

– Они правда хотят отключить меня от аппаратов жизнеобеспечения? – спросила Парси, когда Чипер рассказал о том, что происходит сейчас в реальности, навсегда ускользнувшей от его возлюбленной. – А ты? Ты действительно готов разрешить им это? Готов позволить убить меня?

– У меня нет денег на твое содержание, – сказал Чипер.

– Ты стал больше принимать а-лиса?

– Нет, но если я завяжу, то денег все равно не хватит.

– Печально.

– Да. Печально.

– В таком случае можешь забрать мои сбережения.

– Я не знаю, где ты их держала.

– Потому что ты мог их потратить.

– Я знаю.

– Но теперь, когда меня не станет… – Парси наклонилась к уху Чипера и прошептала адрес банка и необходимые данные, чтобы снять деньги. Прошептала так тихо, словно боялась, что их кто-то сможет подслушать в этом нейронном трипе.

Цифр было много, и Чипер боялся, что не сможет запомнить все правильно.

– Только не трать все сразу, – попросила его Парси.

Спустя четверть часа он очнулся. Доктор Дхар хотел поговорить с ним об отключении Парси от аппаратов жизнеобеспечения, но Чипер думал лишь о том, как не забыть три десятка цифр, благодаря которым сможет снять накопленные женой деньги.

– Вы понимаете, что это всего лишь ваша фантазия? – спросил доктор Дхар, решив закрыть глаза на использование а-лиса и нейронного модулятора.

– Фантазия? – Чипер смутился, засомневался.

– Парси в коме. – Врач положил тяжелую руку ему на плечо. – Ее мозг мертв. Вы не могли общаться с ней…

Доктор еще хотел что-то сказать, но Чипер уже бежал прочь. Сомнения вгрызались в сознание, заставляя забывать полученную от Парси информацию. Он не мог позволить себе такси, но сейчас каждая минута задержки была смерти подобна.

Последние деньги ушли на дорогу от больницы до банка. Работник в черном костюме за стойкой выслушал Чипера и проверил номер счета. Все было как во сне, как еще один нейронный трип, в котором все кажется таким реальным, несмотря на вымысел.

– Мы отключим Парси сегодня ночью, – сказали Чиперу врачи, когда он был утром в больнице.

Сотрудник банка спросил, какую сумму Чипер собирается снять со счета.

– Все, – сказал Чипер, уже представляя, как вернется в больницу и заплатит еще за один месяц продления жизни Парси. В конце концов, это ведь были ее деньги, которые сейчас сотрудник банка передал ему.

– Должно быть, это были ваши собственные воспоминания, – смущенно сказал доктор Дхар, когда Чипер вернулся в больницу с деньгами. История пугала доктора, заставляла хмуриться. – Это невозможно. Мозг Парси мертв…

– Она никогда не говорила мне, где хранит деньги, – сказал Чипер.

Доктор молчал, и Чипер не нашел ничего лучше, чем поклясться ему, что сделает все, чтобы доказать, что Парси еще жива.

26

Первый эксперимент контакта состоялся в воскресный день, когда в клинике почти никого не было, особенно на этаже безнадежно больных, не считая пары старух да молодой девушки по имени Парси. Доктор Дхар был уже немолод, и ему нужна была сенсация – так после решат газетчики, – но без этих коростных амбиций не было бы открытия. Спустя два года а-лис будет разрешен для использования в медицинских целях, а Чипер Доув станет легендой. Но вначале он просто хотел заработать и сохранить своей жене жизнь. А-лис и нейронные модуляторы изменят его мозг, что окажется еще одним побегом, из которого вырастет огромное дерево исследований. Еще трижды под наблюдением доктора Дхара Чипер будет входить в нейронный контакт с Парси Лейн, а затем, когда деньги на содержание жены иссякнут, доктор Дхар познакомит его с первым клиентом. Для истории богач навсегда останется неизвестным. Его имя будет хранить и Чипер Доув, который прежде готов был продать собственную душу ради а-лиса. Известно будет лишь, что мать богача умирала и он хотел проститься с ней. Чипер стал проводником. Газеты вспыхнули, крича о сенсации.

«А ведь эта больница в часе ходьбы от моего дома, – сказала себе Глори, прочитав одну из статей о Чипере Доуве. – Сенсация была так близко». В голове Глори буквально что-то щелкнуло, включилось. Она уже не могла сидеть на месте. Новости, сенсации. Муж и любовник отошли на второй план, остались в другом городе. Здесь все было в новинку, иначе. Здесь можно было начать новую жизнь, начать все с нуля.

Ноги сами понесли Глори к больнице, где находилась Парси Лейн. Сенсация извивалась, подобно змее, меняющей кожу, но первое потрясение, первый всплеск уже прошел. Глори видела пару второсортных журналистов, которые стояли у входа в больницу, надеясь встретиться с Чипером. Он никому не отказывал – брал деньги за интервью и уделял журналисту пятнадцать минут. Глори видела это своими глазами. Не удалось лишь разглядеть, сколько именно берет за интервью Чипер, но после развода у нее было достаточно денег, да и вряд ли третьесортные журналисты могли позволить себе платить за интервью слишком много.

– Как насчет меня? – спросила Глори, когда журналист в заношенном костюме оставил Чипера.

– А что не так с тобой? – спросил Чипер, оглядывая ее с головы до ног. – Ты не похожа на журналиста.

– Я училась на журналиста. Потом вышла замуж, завела любовника… Думаю, сейчас самое время вернуться к журналистике.

– Тогда ты опоздала. Я уже все рассказал, что мог.

– Но тебе все еще платят за интервью.

– Ты тоже хочешь мне заплатить?

– За пару часов.

– И о чем можно разговаривать пару часов? – Чипер достал сигарету, но прикуривать не стал, зажав в зубах. Глори нравилась ему. И она была совершенно не похожа на журналиста. – Позволь дать тебе бесплатный совет, – сказал он, продолжая жевать сигарету. – Купи несколько газет и прочитай все, что там обо мне написано. Так ты сэкономишь мое время и свои деньги.

– В газетах не пишут то, о чем я хочу поговорить с тобой.

– В газетах пишут обо всем.

– Они не рассказывают об а-лисе.

– Так тебе неинтересны мои способности? Неинтересно, как я говорю с мертвецами?

– Они не мертвецы. Они находятся в коме. И без а-лиса этих способностей у тебя не было.

– И что именно тебя интересует?

– Все. Когда ты начал употреблять а-лис? Когда а-лис начала употреблять Парси? А твои остальные клиенты? Может быть, они тоже когда-то употребляли нейронный наркотик?

– Выглядит как хорошая идея, – согласился Чипер.

– Я же говорю, когда-то я была журналистом.

– И ты сама никогда прежде не пробовала а-лис?

– Нет.

– Тогда ты не поймешь.

– У меня хорошее воображение.

– А-лис играет с твоим воображением, меняет тебя, – Чипер улыбнулся, надеясь, что сможет наконец-то избавиться от Глори. – Если хочешь написать о нейронных наркотиках, нужно хотя бы раз попробовать их, а ты… Ты не похожа на тех, кто готов сыграть в рулетку с а-лисом.

27

Клуб «Серая мышь» был узким и длинным. Потолки высокие. Акустика хорошая. Посетители безликие, словно манекены с одинаковыми лицами.

– Зачем мы пришли сюда? – спросила Глори, перекрикивая музыку. – Здесь невозможно разговаривать!

– Мы не будем разговаривать. – Чипер взял у нее деньги и растворился в толпе.

«Кажется, меня только что надули», – решила Глори, прождав Чипера четверть часа. Люди вокруг не замечали ее. Лишь изредка кто-то проходил рядом, задевая ее плечом, но в этой толчее не было даже извинений. «Не самое удачное начало карьеры журналиста», – кисло подумала Глори и начала протискиваться к выходу.

Чипер ждал ее на улице – стоял у стены небоскреба на другой стороне дороги и наблюдал за выходившими из клуба людьми.

– Быстро же ты сдаешься, – издеваясь сказал он, когда Глори подошла к нему.

– Я думала, ты меня кинул, – честно призналась она.

– Журналисты так никогда не говорят, – сказал Чипер, словно всю жизнь вращался в лучах славы.

Они не вернулись в клуб «Серая мышь», выбрав на узких вечерних улицах перенаселенного квартала неприметный бар для курильщиков «Смог», в дальней части которого за синей завесой сигаретного дыма находился десяток альковов, где расположился Чипер.

– Всем плевать, чем ты тут занимаешься, – сказал он Глори, устанавливая на столе нейронный модулятор. – Когда-нибудь занималась этим без а-лиса?

– А кто не занимался?!

– С а-лисом все иначе, – Чипер положил на стол красную пилюлю. – Это как сон, в реальности которого ты не сомневаешься. И никакого контроля. – Он проглотил пилюлю, запив пивом из стеклянной бутылки. – Нейронный трип, мать его, – сказал Чипер, подмигнув Глори, затем а-лис унес его из реальности.

Глори молча смотрела на красную пилюлю. Страха не было. Не было и сомнений. Скорее, пустота. Почему она ничего не чувствует? Должна чувствовать, но не чувствует? Ведь а-лис – это же наркотик, яд. А может, это именно то, что ей нужно? Доза отравы, способной помочь забыться, отвлечься? Глори взяла таблетку, которая встала поперек горла, когда она попыталась проглотить ее. Помог лишь большой глоток теплого, отвратительно на вкус пива из бутылки Чипера. Глори не знала, сколько пройдет времени, прежде чем а-лис начнет действовать, поэтому просто подключилась к нейронному модулятору и стала ждать.

Трип подкрался к ней незаметно. Сначала она что-то почувствовала – слабое дуновение ветра, свежесть зимнего дня, озноб. Потом увидела Чипера. Он стоял под раскидистым дубом на краю старого кладбища и смотрел, как хоронят его девушку Парси Лейн. Видение было таким естественным, что Глори не сомневалась в его реальности. Как не сомневалась в реальности чувств Чипера, вливавшихся в ее мозг, словно вода из открытого крана. Она понимала все его чувства, она знала все его мысли. Он думал о девушке, гроб с телом которой опускали в землю, и об их неродившемся ребенке. Нет, в действительности Парси Лейн никогда не была беременна, но ведь грезы под а-лисом и не были действительностью.

Реальность преломлялась, и мир становился другим. Сами люди, принимавшие а-лис, становились другими. От них оставались тени. Тени в мире грез, тени в реальности, когда а-лиса становилось в крови так много, что вымысел и правда начинали сливаться. Так, по крайней мере, рассказывали об а-лисе сторонние люди. Но Чипер Доув был прав – чтобы понять, что такое а-лис, нужно самому попробовать его хоть однажды. Опыт не заменит и миллиона слов. Опыт, который сейчас получала Глори. Фантазия, игра, где ей было позволено смотреть вглубь мыслей и чувств изменившегося Чипера, курившего, прижавшись плечом к старому дубу, и думавшего о том, что если верить науке, то на сороковой день мозг ребенка в утробе матери начинает функционировать, так что, получается, хоронят в одном гробу сразу двоих. Его девушку. Его ребенка. И Чиперу остается только смотреть.

28

– Ты почему не подошел? – спрашивает мать Парси, когда все заканчивается.

Чипер курит и старается молчать, чтобы не наговорить глупостей.

– Молчишь? Ну молчи! – поливает его желчью отец Парси. – Такую девку загубил!

И вся процессия, будучи молчаливой минуту назад, вдруг жалобно начинает причитать. «Прямо психоделика какая-то», – думает Чипер.

– Беги! Беги! – кричит вдогонку отец Парси.

Чипер шлепает по лужам, забирается в проржавевшую до основания «Хонду». Движок ревет, сабвуфер качает басы. «Тупая песня! – думает Чипер. – Тупая жизнь!» Бежать прочь отсюда. Бежать в пустоту… И мир вращается перед глазами, крутится, гремит искореженным металлом.

Темнота.

Больничный запах. Чипер открывает глаза и видит красную рожу алкоголика-отца. Кто-то из друзей принес блок сигарет и пакет ананасового сока. Почему из друзей? Потому что отец никогда ничего не приносит. Лишь говорит. Говорит много и желчно. Сейчас, например, он смотрит на сына и рассказывает, борясь с похмельем, об аварии, сотрясении головного мозга, сломанных ребрах и поврежденных о сломавшееся рулевое колесо гениталиях Чипера.

– Мать Парси сказала, что это тебя Бог наказал, – хихикает он.

– Что с машиной? – спрашивает Чипер.

– Нет больше машины, – отец открывает блок сигарет, принесенный его сыну друзьями. – Я возьму пару пачек? – спрашивает он перед тем, как уйти.

Чипер молчит, глядя в пустоту, густую, непроглядную темноту. И все это видит Глори, чувствует, проживает жизнь Чипера так, как если бы это была ее собственная жизнь. Но потом, когда она привыкает к этой роли наблюдателя, а-лис делает свой ход, превращая Глори в медсестру, когда-то учившуюся с Чипером в одной школе. «Так вот почему я так хорошо знаю его», – думает Глори, проводя с другом детства долгие ночи во время своего дежурства.

– Знаешь, – осторожно начинает Чипер, – отец сказал, что у меня, ну… – он смотрит на свой пах под одеялом.

Глори растерянно хлопает глазами, затем вспоминает о травме гениталий.