Грани Обсидиана Колесова Наталья

— А ты как огонь! Бэрин, ты же простыл!

— Бред! — категорически сказал он. — Мы не болеем!

— Иди-ка ты в постель!

— А ты со мной? — живо спросил Бэрин и засмеялся: — Ну, не делай такое лицо! Я пошутил.

Шутил он или нет, но перебрался на кровать охотно. Вновь натянул на себя ворох одеял и шкур. Я постояла, вспоминая, что знаю про людские болезни: простуда, кашель, жар… Странно, что оборотень мог заболеть этим. Я тоже никогда не болею.

— Пить, — сказал Бэрин с кровати. — Дай мне пить.

Я отдала ему остатки травяного отвара. Больше питья, травы и ягоды, снижающие жар, припарки на грудь и спину… вот, кажется, и все, что я знала. Наверняка Берта и леди Инта знают больше.

Но и леди и Берта согласились со мной. Берта еще и безжалостно выгнала леди из спальни больного: мол, нечего тут, мало ли… а вдруг поветрие какое? Но леди Инта так беспокоилась и упрямилась, что я вынуждена была сказать, что помогу Берте сама. Да что там помогать-то, если Бэрин беспрестанно то спит, то бредит? В короткие периоды сознания я поила его отварами и ягодными компотами, прикладывала согревающие повязки к груди и спине и горячие камни — к ногам. Незаметно для себя я стала главной сиделкой, и ко мне приходили спрашивать о состоянии младшего Фэрлина — и не только женщины…

— Холодно, — сказал Бэрин. — Так холодно…

Он был накрыт всеми одеялами и плащами, огонь в камине горел так, как не горел, наверное, даже в Зале, я только что сменила нагретые камни в ногах, но Бэрина трясло так, что я слышала стук его зубов. Единственное, что он мог произнести, было: «Холодно, холодно, холодно!»

Мне не нравился его кашель. Так же, как и Берте, и леди Инте, которую Берта не пускала дальше порога. Я знала, что незадачливый мальчишка-рыбак жив и здоров, но с чего же тогда свалился Волк, по самой своей природе не склонный ни к простудам, ни к воспалениям легких…

Берта говорила, что лорд Фэрлин тоже приходит к брату — счастье, что не в мое дежурство. После его визитов Бэрину становилось легче, жар ненадолго отступал, он даже мог есть…

Я вновь потрогала его лоб. Бэрин, лежавший с закрытыми глазами, придержал мою руку, сунул ее между подбородком и шеей и сказал:

— Хорошо. Тепло. Знаешь, лед — он везде.

— Нет…

Он чуть приоткрыл тяжелые веки. Кивнул, утягивая мою руку к себе на грудь:

— Везде лед. Я не… выплыл.

— Ты выплыл. Ты вытащил мальчика и выплыл сам!

Бэрин сунул мою ладонь себе под мышку и содрогнулся.

— Я там… подо льдом. Остался. Мальчишка ведь вынырнул?

— Да.

— А я — остался, — он открыл глаза, но вряд ли видел меня, когда говорил доверительно: — Я утонул. Там… зеленый свет… и так холодно…

— Да нет же! Ты не утонул! Ты здесь, в замке. Вон камин, видишь?

Он неспокойно двинул головой на подушке, поглядел на камин:

— Он далеко! А лед — вот, рядом. Во мне. Хрустит, ты слышишь, наверное, у меня уже кости изо льда? И з-зубы…

Он говорил все невнятней, потому что стучал зубами — в самом прямом смысле.

— Ты бредишь.

— Х-холодно!

Я беспомощно огляделась — и укрывать уже попросту нечем. Что делать? Разбудить Берту? Жалко — она разрывается между больным «мальчиком» и большим замковым хозяйством, которое привыкла контролировать. Я поглядела на больного: сухие губы, ресницы прикрыты, но видно, как мечутся под веками глаза, точно Бэрин смотрит на что-то, происходящее в его воспаленном мозгу. Или судорожно ищет дорогу к воздуху и свету. Бэрин сказал, что там, под водой, оглушенный, он на мгновение перепутал, где верх, где низ, куда ему плыть. А потом словно кто-то дернул его за шкирку, он поднял голову и увидел зеленый свет… Наверное, ему сейчас кажется, что он снова тонет.

Моя ладонь, зажатая между его твердым боком и мускулистым плечом, казалось, тоже уже горела. Согрелась. Я поглядела на нее.

…Бэрин приоткрыл глаза. Выдохнул:

— Ты… что?

— Молчи.

Я приподняла край наваленных одеял и скользнула в постель ему за спину. Быстрее, чтобы не передумать, обхватила его руками-ногами, прижалась всем телом. Бэрин не удивился, лишь выгнулся, прижимаясь ко мне спиной теснее. Пробормотал:

— А-а-а… хорошо…

Мы просто греем друг друга. Это все равно что обнимать Рыжика в холодную ночь…

Да совершенно другое! Мне мгновенно стало жарко от близости его пылающего тела. Ноздри щекотал запах: запах Волка и мужчины, пота, кожи, волос… Кажется, я начинаю привыкать к этому запаху, мне не хотелось отшатнуться, наоборот, я прижалась носом к его шее: и знакомый и незнакомый, странно будоражащий, точно запах весны… Гладкая твердая спина, сплетенные с моими ногами мускулистые ноги, руки, прижимающие мои ладони к волосатой груди. Крупная дрожь, сотрясавшая его тело, постепенно стихала, рука, сжимавшая мои пальцы, расслабилась. Бэрин пробормотал что-то, я переспросила: «Что?» — но он уже спал…

Моя дурацкая мысль — нет, вовсе не дурацкая: согреть его собственным телом — оказалась удачной. Я попыталась потихоньку высвободить руки и отстраниться, но поняла, что попалась: Бэрин, не поворачиваясь, завел руку за спину и подвинул меня обратно. Вернул ладонь к себе на грудь, еще и прижал локтем — для верности.

— Еще… полежи.

Хорошо, подожду, когда он уснет покрепче. Я слушала неровное дыхание, пальцами чувствовала тяжкий стук его сердца… Наверное, и он спиной ощущает мое.

Я тоже устала, подремлю немного…

Проспала я долго.

И крепко. Проснувшись, обнаружила, что уже не я, а Бэрин обнимает и прижимает меня к себе; даже не почувствовала, когда он повернулся. Но и я сама очень уютно устроилась, уткнувшись лицом в его грудь. Я снизу заглянула ему в лицо — спит, — осторожно пошевелилась, отдвигаясь; обнимавшая меня рука соскользнула с моего бока. Бэрин вздохнул, переворачиваясь на спину, но не проснулся. Кажется, жар спал, все его тело, да и простыни были мокрыми от пота… Я присела, легко скользнула пальцами по его влажному лбу — прохладный.

И застыла. И даже перестала дышать.

В придвинутом к кровати кресле сидел мужчина и, упершись подбородком в сцепленные руки, наблюдал за нами. Бледная кожа, зеленые глаза, серые длинные, жесткие даже на вид волосы… Страшная, черная, огромная тень за спиной… Лорд Волков!

Я судорожно и коротко схватила воздух ртом — получился сдавленный вскрик. Лорд даже не шевельнулся, следил одними глазами, как, прикрывшись одеялом, я медленно отползаю по кровати. Я достигла края, помедлила, но он не догадался подать мою одежду, а попросить было мне не под силу. Я опустила ноги на ледяной пол, пробежала на цыпочках вокруг кровати и, быстро схватив платье с подлокотника кресла, торопливо его натянула. Все это время он сидел неподвижно, искоса наблюдая за мной.

Я попятилась к двери, но лорд Фэрлин остановил меня коротким:

— Как он?

— Жар спал…

Лорд кивнул и отвернулся к кровати. Я тоже поглядела на Бэрина — от испуга я не накинула одеяла снова, и до пояса он был открыт холодному ночному воздуху. Я сделала нерешительный шажок назад.

— Он весь… мокрый. Надо сменить простыни.

— Ты поможешь.

Это не было вопросом. Лорд наблюдал за мной и делал, как я: собрать мокрую простынь под бок больного, расстелить новую, осторожно перекатить на чистое… От наших прикосновений Бэрин проснулся, но брат положил ему руку на лоб и сказал:

— Спи.

И Бэрин уснул. Где же ты был раньше, раз можешь успокоить его одним только прикосновением! Я торопливо собрала мокрые — хоть выжимай! — простыни. Отступила к двери, глядя в спину склонившегося к камину лорда: тот вновь начал разводить огонь.

— Спасибо… — донеслось с кровати. Лорд выпрямился и в два шага оказался рядом с Бэрином. Я вышла, судорожно прижимая к груди скомканные простыни и чувствуя спиной взгляды братьев.

— Выглядишь ты шелудивым псом! — безо всяких церемоний заявил ему брат. Бэрин поскреб пальцами свои заметно выступающие ребра.

— А, были бы кости, мясо нарастет!

Берта велела ему оставаться в постели еще пару деньков. Хотя он ворчал и изнывал от безделья, все же втайне был с ней согласен: у него еще кружилась голова, и в ногах-руках чувствовалась слабость. Зато появился нормальный аппетит. Вот и теперь Фэрлин с полуулыбкой наблюдал, как, сидя в постели, он управляется с вырезкой. Запил все горячим бульоном, удовлетворенно вздохнул и похлопал себя по впалому животу.

— Хорошо… Что у нас новенького? Как Инта?

— Очень беспокоилась, но Берта пока к тебе не пускает. Хорошо, что она успела обучить эту девушку… Лиссу, Берта на нее не нахвалится.

— Да, — рассеянно подтвердил Бэрин. — Кажется, рыжая проводила здесь много времени.

— Кажется? — медленно повторил его брат.

Он пожал плечами:

— Ну, я не очень-то был в себе, знаешь ли… Я и тебя-то не всегда узнавал.

Это было словно застрять в миге превращения: все вокруг размыто, в ушах гудит многослойное эхо, запахи переливаются всеми цветами, а свет просто оглушает…

Фэрлин смотрел задумчиво.

— Помнится, ты говорил, что Лисса очень боится Волков и тебя — тоже?

— Ну да. — Он рассмеялся. — Наверное, больным я кажусь безопасней. Она и поила и кормила меня…

— И лежала в твоей постели, — подхватил брат.

— Что?

— Когда я пришел сюда пару ночей назад, вы спали, обнявшись, точно возлюбленные.

Он недоверчиво рассмеялся:

— Да ты шутишь?

— Ты действительно не помнишь?

Брат был серьезен. И ему самому что-то мешало все решительно отрицать: то ли воспоминание, то ли ощущение… что-то мягкое, теплое… робкие прикосновения, греющие останавливающееся от холода сердце…

— Ты говоришь, мы…

— Лисса проснулась, увидела меня, оделась и ушла, — закончил брат. — И теперь я повторяю вопрос, который мне как-то задал ты сам: она легла с тобой по собственной воле?

Он сполз пониже. Пробормотал:

— Знаешь, обычно мне не приходится тащить девушек в постель силком…

— Обычно — да, — подтвердил брат. — Но меня интересует только этот случай. Должен ли я задать этот вопрос ей самой?

— Я… — Бэрин поглядел на него, заломив брови, — почти жалобно. — Я ничего не помню. Но я не думаю… я думаю, я был не в том состоянии, чтобы…

— Одна надежда на это, — хмуро сказал брат. Поднялся.

— Значит, ты увидел ее… И как она тебе?

Фэрлин обернулся, поднял бровь:

— Вполне, вполне… Не Инта, конечно, но…

Он рассмеялся:

— Ты же знаешь, что я не о том!

Фэрлин задержался на пороге, нахмурился, пытаясь облечь свои ощущения в слова:

— Она… необычная. Очень. Придется заняться ею.

Он сам уже начал ею заниматься, и, если верить Фэрлину, — вплотную… Брат не успел выйти, как в дверь заглянула улыбающаяся мордашка. Девушка слегка смутилась, застав здесь лорда:

— Ой, добрый день, лорд Фэрлин… Можно мне повидать Бэрина?

Брат оглянулся, выгнув бровь, и он послал ему кривую улыбку: ну вот, видишь?

— О да! — сказал лорд с чувством. — Он ждет!

После перелома в болезни надобность в ночных дежурствах отпала, а днем Берта сама таскала Бэрину еду и питье; еще говорила, его навещает брат. Я часто вспоминала взгляд лорда Волков — пристальный, изучающий, точно он пытался проникнуть в мои мысли, вывернуть меня наизнанку… Но, судя по тому, что я еще не изобличена, ему это не удалось.

Зевая, я пришла на кухню — хозяйка дала мне пару дней отоспаться, да еще пичкала всяческим вкусностями — словно это я болела. Сейчас она бдительно следила за кухаркой и парой поварят, точно они были утками, готовыми упорхнуть от стрелы охотника. Коротко глянув на меня, сказала:

— Забыла отнести мальчику отвар. Давай-ка неси, да проследи, чтобы выпил, а не вылил. А то капризничать начал: и горько, и надоело…

— А если он не захочет? — спросила я, принимая горячую кружку.

— Вольешь в рот силой!

— А…

— Лорд Фэрлин сейчас на конюшне, — сказала догадливая Берта, — сама видела… Ты куда столько соли сыплешь, бестолочь?!

…Я уже привычно, не стучась, открыла дверь комнаты.

И вросла в пол у порога.

Бэрину было не до травяного отвара. Не до меня. И ни до чего в мире.

Ни до чего, кроме себя и девушки в его постели.

Застыв, я прижимала к себе теплую кружку с ненужным отваром и смотрела, смотрела… Только когда он длинно застонал, выгибаясь, как натянутый лук, — а девушка под ним и до того бессвязно вскрикивала, — я очнулась и попятилась. Вспомнив о питье, поставила кружку у порога и медленно прикрыла дверь.

Пошла по коридору. Сердце неожиданно раздвоилось и билось одновременно и в груди, и в животе, перед глазами стояли странные, завораживающие, пугающие, но вовсе не… отвратительные виденья: ритмично двигающееся мощное мускулистое тело, белые руки и ноги девушки, обхватившие мужскую спину…

Алане было совершенно все равно, кого он представляет на ее месте, и Бэрин ей обрадовался, хоть и опасался, что она пришла рановато…

Но нет, как выяснилось, он вполне уже оправился от болезни — хоть и валялся теперь в полном изнеможении. Еле смог шевельнуть губами в ответ на прощальные поцелуи.

Алана вернулась, прощебетав:

— Там у двери стояла какая-то кружка, наверное, тебе принесли. Выздоравливай, милый…

— Угу, — промычал он, уже соскальзывая в сон.

Проснулся к вечеру. Потянулся, с удовольствием вспоминая посещение подружки: вот где настоящее лекарство, от приема которого спишь как убитый… Сел на кровати, задев что-то ногой: это «что-то» отлетело и покатилось. В воздухе запахло надоевшим травяным отваром — «отравой», как говорил он в последние дни. Кружка у двери… кто-то принес и поставил ее. Явно не Берта: та бы решительно подошла к кровати и, не прерывая увлекательного процесса, просто-напросто влила бы отвар ему в глотку. Значит… Лисса?

Неизвестно, откуда она пришла и какие там у них порядки и законы. Здешние девушки до замужества могут выбирать себе любовника среди людей или Пограничников. Правда, так свободно и откровенно лишь в последний год — после свадеб лордов-оборотней. Но ведь так было не всегда, Берта рассказывает, раньше сельчане могли и убить и навсегда изгнать девушку за любовь с оборотнем. Так когда-то пришла в замок она сама — когда забили насмерть ее друга-волка…

А если они все-таки… Бэрин яростно затряс головой, перетряхивая залежавшуюся копилку воспоминаний — аж в глазах потемнело. Ничего не вспоминается — кроме тепла робких прикосновений.

Я шла к реке напрямик через поле, сапожки быстро промокли, чавкали в подававшейся под ногами земле. В полях частыми грязно-белыми шапками лежал снег, в лесу он и вовсе еще не стаял, но казавшаяся бесконечной зима наконец отступила. Я распахнула, а потом и скинула куртку, растянула на шее завязки шерстяной рубахи. Голова сама собой поднималась, ноздри жадно втягивали будоражащие запахи — просыпавшейся земли, прошлогодней прели травы, порывов нового, южного ветра…

Сейчас обрыв, с которого прыгнул Бэрин, казался куда ниже — поднялся Обсидиан. Поднялся, разлился, заглотив крутой берег с этой стороны и деревья — с той. Понятно, почему Волки назвали его так: черный, непрозрачный, совершенно не отражающий небо. Не вода, а темный провал, пропасть, которую не пересечь, не перебраться…

— Он еще больше поднимется, — сказали мне в ухо.

— Ох! — подпрыгнув, я развернулась, в испуге готовая и бежать, и драться. Бэрин улыбнулся, быстро сжал мое плечо и шагнул к обрыву.

— Еще больше разольется. В иные годы он доходит во-он дотуда, видишь? До самого замка. Посмотришь, когда в верховьях Сунгана вскроются реки…

Сложив на груди руки, он глядел на воду, теплый порывистый ветер трепал отросшие темно-каштановые волосы, хлопал по сильной шее воротом кожаной куртки. Чуть впавшие щеки без привычного румянца да синева под глазами — вот и все следы болезни.

— Тогда ты покажешь весь свой характер, ведь так, дружище?

Бэрин говорил с рекой, точно с живым существом, со старым приятелем. Казалось, Обсидиан ему отвечает: подле обрыва в реке возникло завихрение, сложный водоворот, как будто река начертала водную руну… И я поняла:

— Бэрин, ты тоже владеешь Словами?

— Конечно, — просто сказал он. Скинул куртку на прогретый пригорок, уселся, жестом предлагая присоединиться. Я осторожно опустилась рядом. — Каждый из нас ими владеет. Род Фэрлинов — самый сильный в клане, но и остальные сохраняют свое наследство. Иначе бы мы не смогли так долго сдерживать… — Он указал на ту сторону. — Наши Слова сходны с человечьим колдовством, но в то же время иные. Мы просто наполняем их силой своей двуединой природы.

Значит, все они, кроме того что оборотни, еще и колдуны? Знает ли об этом Зихард? Ведь рассказывают лишь о колдовстве Лорда Волков… Я вновь взглянула на берег, отрезанный от меня непреодолимым Обсидианом. Обсидианом, с которым разговаривает Бэрин…

— А ты… что ты умеешь делать? — спросила я осторожно. — Своими Словами? Ты бы смог, например, сейчас перебраться через реку?

— Конечно, — просто сказал он. — Только зачем мне это?

День за днем Лисса упорно ходила к реке. Он и сам любил порой посидеть на берегу, но девчонка проводила там целые часы. Это случалось так часто, что в конце концов он даже заподозрил неладное.

Традиционно неслышно поднялся на склон, традиционно же она его не заметила: сидела, кидая в воду сухие палочки, и внимательно следила за тем, как они плывут, кружатся и тонут. На ее лице было такое уныние…

— Вот, возьми, может, эта подойдет?

Как всегда, он застал ее врасплох: Лисса подскочила, круто разворачиваясь, голова вжата в плечи, зубы оскалены, уши, кажется, — и то прижаты…

— Я тебя когда-нибудь убью!

— Хотел бы я на это посмотреть!

Смеясь, он закинул подобранную палку далеко в воду. Они проводили взглядами ее недолгое движение по стремнине: Обсидиан с удовольствием принимал любые подношения… Бэрин присел рядом с нахохлившейся Лиссой: упершись подбородком в колени, та хмуро смотрела на тот берег. Он спросил без обиняков:

— Лисса, зачем ты сюда ходишь?

Покосилась.

— Нравится, вот и хожу.

— Тебя тянет сюда?

— Мне просто нравится здесь сидеть, — повторила Лисса погромче. — А что такого? Никто не говорил мне, что нельзя ходить к реке.

— Ходить-то ходи, — разрешил он. — Только не забывай, что это все-таки граница. Бывали случаи, когда человек вот так ходит-ходит на реку, а потом раз — и пропадает.

Лисса повернула голову. Из-под рыжей пряди блеснул заинтересованный золотистый глаз.

— И куда он девается?

— Колдовством владеем не только мы, но и те, кто живет за рекой. Они могут завораживать, наводить чары…

— То есть могут заставить человека войти в воду и утопиться?

— Или поманить его тем, за чем он пойдет на край света… Если есть у тебя что-то такое… лучше не ходи сюда в одиночку — они ищут малейшую брешь в наших доспехах.

Лисса спросила прямо:

— А у тебя есть то, за чем ты готов пойти на край света, Бэрин? Не замечая ни преград, ни… Обсидиана?

У него дрогнуло в груди: так… точно в цель. Куда угодно. Только позовет… Он ответил, не меняя интонации:

— Как у всех нас, Лисса. Как наверняка и у тебя. Так что не стоит сидеть здесь — подолгу и в одиночку. Не надо изображать из себя мишень для колдовства или мощного арбалета.

— Но ведь здесь же граница, ваши заклинания…

— …не пропускают Зверей. И все. Арбалеты есть не только у нас. Да и сам Обсидиан, — Бэрин вновь обвел взглядом реку. Пожалуй, никто не знал, не любил ее, как он, хоть она и подвела его совсем недавно, — тоже небезопасен. Тут пролилось столько крови, столько прозвучало Слов… Так что Обсидиан — не просто река или граница, а нечто третье. Иногда мне кажется, что он… живой.

Девушка серьезно слушала — она не посмеялась и не усомнилась в его мыслях, впервые произнесенных вслух. Бэрин подмигнул:

— Так что, если захочешь прогуляться по берегу, зови кого-нибудь из Пограничников в компанию — да вон хотя бы Гэвина…

— Гэвина? Так он и разбежался гулять со мной!

Притворяется? Или искренне не замечает, как нравится парню? Но если не замечает — почему? Голова занята чем-то иным?

Или кем-то.

Последняя мысль оказалась ему очень не по душе. Бедняга Гэвин! Он наскоро прикинул, кем могла увлечься девчонка. Спросить у Берты, что ли? Хотя вряд ли Лисса поверяет кому свои секреты — так ни с кем и не сошлась накоротке. Да и Инта говорит, что девушка не отвечает на вопросы…

Я получила недвусмысленное предупреждение: и впрямь слишком часто сидела у Обсидиана, размышляя, как попасть на тот берег, — да еще на виду у всего замка. Но оброненное Бэрином признание, что он может договориться с Обсидианом, запало мне в память. Осталось немного: узнать это Слово или заставить Бэрина проложить мне дорогу через реку. Плыть через нее сейчас — да, возможно, и летом — безумие. Течения мне не одолеть в любом обличье.

Уроки с леди Интой продолжались. Правда, весной она отяжелела и стала быстро уставать, хотя родить должна была лишь на исходе лета. Однажды я застала ее в слезах — было так странно видеть эту сильную, выдержанную и хладнокровную женщину всхлипывающей, как обиженная девочка. Я даже в смущении повернула назад, но леди меня остановила:

— Нет, Лисса, не уходи! Я сейчас…

Я осторожно присела, стараясь не глядеть на быстро вытиравшую лицо Инту. Она несколько раз глубоко вздохнула и произнесла нетвердым голосом:

— Вчера мы говорили с тобой, как ухаживать за лежачими больными. Итак…

— Что-то случилось? — перебила я, хотя умнее было сделать вид, что я ничего не заметила.

— Нет, — она отвернулась к окну. Но недостаточно быстро — по обращенной ко мне щеке опять потекла мокрая дорожка.

— Нет?

— Нет. Это… это просто дурь… призраки беременной женщины…

— Кажется, мы такого еще не изучали? — осторожно пошутила я. — И как же это лечится?

Инта слабо улыбнулась.

— Лекарство одно — время. И еще… внимание… Иногда становится так одиноко и… страшно…

Одиноко? Страшно? Это ей-то, окруженной вниманием и уходом Волков и людей?! Ладно, пусть, по слухам, с леди Найной отношения не сложились, но муж на нее не надышится, и даже Бэрин… Неужели она не замечает, как смотрит на нее Бэрин? На меня бы хоть раз кто так посмотрел… Но леди Инта рассеянно глядела в окно, точно пыталась увидеть кого-то на пустой дороге.

Мне показалось, я поняла. Я сказала быстро:

— Лорд так часто и надолго уезжает сейчас…

Женщина молчала, крепко сжав губы, не давая вырваться словам подтверждения или отрицания.

— Бэрин сказал, он хочет уладить все дела и решить все проблемы, чтоб потом уже не покидать вас надолго.

Леди Инта вздохнула:

— Я иногда думаю: а вдруг он…

— Что?

Женщина качнула головой, так и не высказав то, что ее мучает. Но, кажется, ей стало немного легче: так близкие могут повторять нам одно и то же часто и настойчиво, но безрезультатно, а то же самое, сказанное вскользь посторонним, признаётся за истину… Леди повернулась ко мне уже почти спокойной.

— Лисса, я хотела поговорить с тобой о Бэрине.

Я напряглась — она заметила это и слегка улыбнулась:

— Нет-нет, тогда я задала вопрос, и ты ответила на него определенно и отрицательно. Я не собираюсь возвращаться к этой теме вновь. Да и Бэрин вовсе не обделен вниманием девушек…

И еще как не обделен. Вспомнить хотя бы ту, в его постели… но я вовсе не собиралась вспоминать. Не хотела.

— Я хочу поговорить о его здоровье…

Я нахмурилась:

— Что, лихорадка вернулась? Или кашель?

— Нет, не лихорадка. Ты замечала или мне просто кажется, что у него болят… слабеют руки?

Я вдруг вспомнила, как Бэрин с недоумением осматривает свою руку и говорит: «Руки соскользнули с льдины… почему?»

— Обрати внимание, как неловко он берет что-то… часто роняет… мне он, конечно, не признается в своей слабости. Я хотела поговорить с мужем, но ты видишь, как он занят…

— Я погляжу.

— И спроси его не как женщина, но как лекарь!

— Как же с ними трудно! — выдохнула я.

Леди неожиданно рассмеялась:

— Кому ты это говоришь!

Сколько можно себя обманывать? Он с горечью рассматривал собственные кисти: запястья явно похудели, кожа на тыльных сторонах ладони казалась истонченной и высохшей, точно у старика. Он вытянул перед собой руки, растопырил пальцы — нет, пока еще не дрожат… и сколько осталось этого «пока»? Так скоро не то что меч — ложку не удержишь.

— Любуешься?

Впервые Лиссе удалось застать его врасплох: в их маленьком состязании «кто бесшумней подкрадется» она одержала первую победу. Да еще тут же цапнула его руку — Бэрин так удивился, что даже не попытался высвободиться. Пальцы ее были хоть и тонкими, но сильными и цепкими. Лисса наклонилась, внимательно рассматривая его руку, взяла вторую, покрутила так и эдак. Он глядел то на ее сосредоточенное лицо, то на собственные руки. Наконец девушка отпустила его и села напротив.

— Давно это началось?

— Давно ты заметила? — Он опускал закатанные рукава.

Лисса смотрела на него прямо.