Бегство к любви Тоул Саманта
– Выполни одну мою просьбу?
Я поднимаю на него глаза, но не готова к той боли, что пронзает меня, когда я вижу ее отражение в его лице.
– В следующий раз, когда кто-то попытается сблизиться с тобой, не отталкивай этих людей. Будь с ними откровенна. Не бойся, что тебя не полюбят – полюбят. Тебя невозможно не любить, Мия. – Он издает вздох смирения. – Кому, как не мне, это знать.
Я кладу руку на грудь, хватаюсь за сердце. И в этот момент решимость покидает меня. Я передумываю, готова сказать ему, что люблю его. Что найду способ побороть свою обиду.
Но прежде чем я успеваю раскрыть пересохший рот, он уходит. Дверь за ним со стуком закрывается.
Грудь клещами сдавливает паника. Я хочу побежать за ним. Сказать, что я не права.
Но ноги словно парализовало. И я знаю почему.
Потому что в глубине души я уверена, что должна его отпустить.
Я сползаю на постель, поворачиваюсь на бок, подтягиваю к груди колени, обнимаю их.
Вытирая слезы, слышу, как дверь отворяется.
Джордан.
Сердце подпрыгивает в груди.
Я поворачиваюсь.
Форбс.
О господи, только не это.
Нет.
Я чувствую, как мое тело съеживается. Сворачивается, как улитка, прячущаяся в свою раковину.
Откуда он взялся? Как узнал, что я здесь? Что у него с лицом?
Нос заклеен пластырем. На лице порезы, кровь.
Он закрывает за собой дверь, и я вся холодею.
Мой взгляд мечется по палате, ища путь к спасению, но единственный путь – это дверь, перед которой он стоит. Правда, можно кинуться в ванную и запереться там.
– Ф-форбс, – наконец выдавливаю я из себя.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он как ни в чем не бывало, будто во время нашей последней встречи это не он избивал меня и пытался надругаться надо мной.
– К-как ты узнал, что я здесь?
Он улыбается, и от его улыбки у меня в жилах стынет кровь.
– В твоей медицинской страховке я указан как контактное лицо, помнишь? Едва тебя доставили сюда, мне тотчас же позвонили. И я сразу приехал. Я волновался за тебя, детка. Две недели места себе не находил. Не знал, где ты… это была пытка. – Он делает шаг в мою сторону.
Я сажусь на кровати, съеживаюсь в комок, подбирая к себе ноги, натягивая на них больничную сорочку, что сейчас на мне. Моя естественная реакция.
И я ненавижу себя за это.
Форбс разводит руками, успокаивая меня.
– Я не причиню тебе боли, Мия. Не за тем я здесь.
Я ему не верю. Слышала от него это тысячи раз.
Как бы невзначай я заношу ладонь за спину, нащупывая кнопку вызова медперсонала.
– Я просто хочу с тобой поговорить. – Форбс садится на стул у кровати. Моя рука замирает, я чуть меняю положение тела, чтобы скрыть то, что я нащупываю.
– Ч-что тебе нужно? – Я стараюсь придать твердость своему голосу.
– Хочу, чтоб ты поехала домой.
Я качаю головой и уж потом соображаю, что я делаю. С моей стороны это ошибка, его глаза вспыхнули гневом.
Я проглатываю комок в пересохшем горле и вновь принимаюсь незаметно нащупывать кнопку.
– Мия… – Форбс вздыхает, потирая висок, качая головой. – Не такой ответ я хочу услышать.
– Что с твоим лицом? – спрашиваю я. Отвлекающий маневр, пока я не придумаю, как выбраться отсюда.
Он мрачнеет.
– Не важно.
Я сцепляю ладони.
– Мия, я ехал сюда черт знает откуда и без тебя не уеду. Да и вообще, что тебя здесь держит? Ничего. Ты абсолютно одна. Я тебе нужен. Без меня ты не выживешь.
Холодея, я обхватываю себя руками.
Он прав. Я одна, но лучше быть одной, чем с ним.
Форбс встает со стула.
– Где твои вещи?
– У меня нет вещей.
– Отлично. Еще проще. – Он берет с тумбочки мою сложенную грязную одежду. – А это еще что за дрянь?
– Моя одежда.
Его лицо искажается от отвращения. Это его выражение мне хорошо знакомо.
Я вообще хорошо его знаю.
– Купим тебе что-нибудь в аэропорту, а сейчас одевайся. – Он бросает одежду на кровать передо мной.
– Зачем?
Он смотрит на меня. Теперь в нем доминирует гнев.
– Мы покидаем эту чертову дыру и едем домой. Так что давай шевели задницей, одевайся! – брызгая слюной, командует он.
Такого Форбса я хорошо знаю.
Охваченная страхом, не зная, что еще делать, я послушно слезаю с кровати, беру свою одежду и иду в ванную.
– Куда пошла? – рявкает он.
– Переодеваться, – робко отвечаю я.
– Переодевайся здесь. – Шагом хищника он направляется ко мне.
Сердце замирает. Я словно приросла к полу, страх все еще владеет мной, как некая болезнь.
Ведя пальцем по моей голой руке, он наклоняется к моим губам.
– Я скучал по тебе, детка… Я хочу видеть тебя.
Его прикосновение дает толчок мучительным воспоминаниям. Не счесть, сколько раз он бил меня, пинал, пихал… совершал надо мной насилие. Его руки как самая противная зараза. Тошнотворная, мерзкая зараза, которую я хочу стряхнуть с себя, от которой хочу избавиться раз и навсегда. Немедленно.
Сердце снова запускается, начинает громко стучать в груди.
Никуда я с ним не поеду.
Не могу.
Прижимая одежду к груди, гордо вскидываю подбородок.
– Я не поеду с тобой в Бостон.
Он не раздумывает. Хватает меня за горло. Швыряет на кровать.
– Ты сделаешь все, как я велю! Оденешься. Уйдешь из больницы. Мы сядем в самолет и полетим домой.
– Нет, – хриплю я.
Его рука хватает мою сорочку, задирает ее. Он срывает с меня трусики. Его колено вклинивается между моими ногами. Я сдвигаю их, пытаясь вытолкнуть его, но он слишком силен. Он раздвигает мои ноги.
Больно давя коленом на самую интимную часть моего тела, он наклоняется к моему лицу.
– Тебе еще один урок преподать, Мия?
Страх и страшные воспоминания начинают овладевать мной.
И я пресекаю их на корню. Я не позволю подчинить себя.
Ни ему.
И вообще никому.
Больше не позволю.
В это мгновение я ненавижу Форбса как никогда. И это придает мне силы. Силы, в которых я нуждаюсь.
Медленно качаю головой.
На губах его появляется победоносная улыбка.
– Вот и умница. – Форбс еще выше задирает на мне сорочку, обнажая грудь. – Ты чертовски прекрасна, – говорит он, сдавливая мою грудь, своими гадкими пальцами захватывая сосок. Сжимая его.
От боли я закрываю глаза. В их уголках проступают слезы.
Джордан. Это безмолвный крик в моем сознании. Я мысленно зову его, он должен вернуться. И выполнить свое обещание, ведь он клялся, что больше никому не позволит причинить мне боль.
Но Джордан не вернется, я прогнала его.
Мне придется самой себя спасать. И я сумею.
Медленно поднимаю руку к лицу Форбса. Его глаза вспыхивают торжеством, и я понимаю, что он мой.
Подняв подбородок, подставляю ему свои губы.
Взгляд его загорается.
– Скажи, что ты хочешь меня, Мия. Скажи: «Трахни меня, Форбс. Прошу тебя». Я хочу, чтоб ты умоляла, детка.
На языке у меня вертятся совсем другие слова, но я проглатываю их и выполняю его указание. Говорю ровно:
– Трахни меня, Форбс. Прошу тебя.
– Умница ты моя. – Ухмыляясь, он приближает ко мне свое лицо.
Едва его губы касаются моих, я издаю стон, зная, что это разожжет в нем страсть и он начнет целовать меня более пылко. И в этот момент я возвращаюсь к тактике, к которой прибегла последний раз. Впиваюсь зубами в его нижнюю губу. Но на этот раз кусаю как следует.
Его кровь хлынула мне в рот. Он вскрикнул от боли.
– Сука недоделанная! – Он бьет меня со всей силы.
Голова взрывается болью. Форбс крепче стискивает мое горло. Дышать становится трудно.
Нужно выбираться отсюда, но я не в состоянии сдвинуть свое тело, поэтому руками я бью, царапаю, толкаю, просто пытаясь спихнуть его с себя. Тщетно.
И лишь когда он, занеся кулак, отклоняется назад, чтобы еще раз ударить, я поворачиваю набок голову.
И вижу свой путь к спасению – на тумбочке рядом с кроватью.
Не раздумывая, хватаю стеклянный графин с водой и со всей силы, что у меня есть, ударяю его им.
Сбоку по голове. Чувствую и слышу глухой стук стекла о череп.
Вода выплескивается, заливая мне лицо и волосы.
Форбс смотрит на меня, совершенно обалдевший. Будто не может поверить, что я действительно его ударила.
Покачивается, но все еще в вертикальном положении, а мне-то нужно его повалить.
Я размахиваюсь и снова бью его графином. На этот раз сильнее. Он падает, валясь прямо на меня.
Графин выскальзывает из моей руки на пол и со звоном разбивается.
Я в панике. Кашляю его кровью и своей собственной. В мозгу пульсирует лишь одна мысль – сбросить его с себя. Боюсь, что он сейчас очнется и для меня игра будет окончена.
Поднатужившись – откуда только силы взялись? – я выбираюсь из-под него. Не отрывая глаз от его неподвижного тела, сползаю с кровати, ступая на пол голыми ногами.
Осколки стекла мгновенно вонзаются в стопы. Я прикусила губу, чтобы не закричать от боли.
Не сводя глаз с Форбса, жму на кнопку вызова медперсонала – снова и снова. Потом, стараясь двигаться тихо, иду к выходу, сдерживая крик, потому что осколки продолжают безжалостно впиваться в стопы.
Я уже в нескольких шагах от двери, и вдруг слышу в коридоре топот бегущих ног. Дверь с шумом распахивается. Это доктор Паккард и с ней охранники.
Слава богу.
– Мия, что стряслось? Что с вами? Мы услышали звон разбившегося стекла, потом ваша тревожная кнопка как с цепи сорвалась! – Она быстро обводит взглядом палату, оценивая обстановку – мое состояние, состояние Форбса, лежащего на кровати. – О боже, вы не поранились?
Шатаясь, делаю несколько шагов навстречу ей. От облегчения ноги ослабели, и я начинаю оседать.
Доктор Паккард подхватывает меня, обнимает.
– Все хорошо, Мия, – успокаивает она меня, прижимая к себе. – Все будет хорошо.
Но в этот момент в ее слова верится с трудом. А я могу думать лишь о том, что мне очень хочется, чтобы сейчас меня обнимали руки Джордана.
Но они никогда больше меня не обнимут.
И, кроме себя самой, винить мне некого.
Глава 25
День второй: без Мии…
– Джордан.
В дверь стучит отец.
Я не отзываюсь. Ни с кем не хочу разговаривать.
Единственное существо, с которым я готов общаться, – это Дозер. Он понимает мои страдания. Как и я, он скучает по Мии.
Слышу, дверь отворяется.
– Уходи, – бурчу я в подушку.
Дозер поднимает голову, смотрит на дверь и снова ложится.
– Открой окно, проветри комнату. Здесь воняет.
– Мне нравится вонь.
Если честно, окно я специально не открываю. Боюсь, что свежий воздух выветрит с моей постели запах Мии, который улетучится так же, как она сама исчезла из моей жизни.
– Хватит сидеть взаперти, Джордан. – Отец садится на край кровати. – Два дня уже из своей комнаты не выходишь. Это ненормально. Давай сходим в кино или еще куда-нибудь.
Я чуть поворачиваю голову, отодвигая рот от подушки.
– Нет настроения.
– Душ хотя бы прими, ведь вонь в комнате не от Дозера – от тебя.
– Потом. – Я вновь вдавливаюсь лицом в подушку.
– Послушай, сын. Я знаю, тебе сейчас больно, но со временем боль уйдет.
Я фыркаю. И снова вдыхаю полные легкие Мии. В груди жжет.
– Я тоже через это проходил… в молодости. С Бель…
У меня каменеют мышцы. Я поднимаю голову.
– Я не хочу о ней говорить.
– Я знаю, что ты зол на маму…
Я перекатываюсь на спину.
– При чем тут «зол»… Просто я… Не понимаю я ее… Как она могла?
– Я тоже не понимаю, – вздыхает отец. – Но не нам ее судить. Нас там не было. Мы не знаем, что творилось у нее в голове, был ли у нее выбор.
– Просто я хочу… – Я издаю протяжный вздох. – Я просто хочу, чтобы Мия смотрела на все иначе, не зацикливалась на своей обиде. Хочу, чтобы она… черт, не знаю, чего я хочу! – Я выкидываю руки, чувствуя себя абсолютно беспомощным.
Я хочу не чувствовать то, что чувствую сейчас. Словно я умираю – медленно.
Поворачиваюсь на бок, спиной к отцу.
– Ты хочешь, чтобы она поняла, что твоей вины нет, и вернулась к тебе.
Слезы обожгли глаза.
– Теперь уже поздно что-то объяснять. Она все равно уехала.
– Объяснить никогда не поздно. Ты ведь знаешь, что Бель порвала со мной после школы, когда уехала учиться. Я был в таком же состоянии, как ты сейчас. Приуныл, ни с кем не хотел общаться. Изнывал от тоски. Просто хотел достучаться до нее… и написал ей письмо, а еще кассету с музыкой записал.
Я коротко рассмеялся. Впервые за несколько дней.
– Фу, как банально, папа.
– Да, не спорю. – Чуть заметно улыбаясь, он проводит рукой по волосам.
– Ну и она как-то отреагировала на письмо и кассету, что ты ей послал?
– Нет, – качает головой отец. – Она не давала о себе знать, пока не вернулась сюда, когда у меня уже был ты.
Я сел в кровати, спиной прислонившись к изголовью.
– То есть, по-твоему, я должен послать Мие письмо и дурацкую кассету, хотя тебе самому это не помогло. Мама вышла замуж за другого и на многие годы выпала из твоей жизни.
– Нет, мне не помогло… тогда – нет. Но это не значит, что тебе тоже не поможет. Я все это к тому говорю, что в итоге письмо и кассета сделали свое дело – пусть и не через день, а через несколько лет. Она ведь не избавилась ни от письма, ни от кассеты. Хранила их все те годы. Она никогда не забывала меня, не списывала со счетов. И когда ей понадобилась помощь… когда она особенно нуждалась во мне, благодаря письму и кассете она поняла, что может вернуться. Они ей это подсказали. Напомнили о том, что когда-то было между нами. Что я всегда буду ей рад, несмотря ни на что.
Отец встает, похлопывает Дозера по ноге.
– Пойдем, приятель. Пора тебя кормить.
Дозер спускается с кровати, становится рядом с отцом.
– Подумай об этом. Что ты теряешь? Напиши ей, расскажи все, о чем, как ей кажется, она не хочет слышать. Напиши о своих чувствах.
– Проще говоря, я должен выставить себя дураком.
– Влюбленные мужчины обычно ведут себя как дураки.
– Ну да, я-то точно выставлю себя дураком, если отправлю ей дурацкую кассету. – Я понимаю, что хамлю и что отец не заслуживает такого отношения, но мне горько, я озлоблен, и мне хочется излить на кого-нибудь свою боль.
– Ну, в твоем случае, сын, думаю, это будет компакт-диск или даже айпод, если захочешь выпендриться, ведь аудиокассет уже не делают.
Я сердито глянул на него, крякнул.
Да, я вернулся в детство, веду себя как обиженный мальчишка.
– Послушай, сын, я только то хочу сказать, что музыка пробуждает воспоминания и чувства. Она может наполнить более глубоким содержанием те слова, что ты ей напишешь. Просто нужно знать, какие воспоминания ты хочешь пробудить, какие слова она должна услышать от тебя и какая песня поможет тебе в этом.
Вместе с Дозером он выходит из комнаты, а его слова еще долго звучат в моей голове.
День третий: без Мии…
– Е-мое… ты слушаешь Дэмьена Райса[22]. Все гораздо хуже, чем я думала. – Бет бухается на кровать возле меня.
– Какого черта вы не оставите меня в покое? – Я натягиваю на голову одеяло.
Бет сдергивает его, принюхивается.
– Слушай, ну здесь и вонища.
– Слышал уже.
– По-моему, это не от Дозера. – Она наклоняется, принюхивается ко мне. – Господи помилуй! Это от тебя… ну ты и вонючка! Когда ты душ последний раз принимал или чистил зубы?
– В три часа. Отвали.
– Очень смешно. – Она тыкает меня пальцем в спину. – Ну и как бы еще тебя позлить, чтоб ты встал с постели и пошел в душ? Или хотя бы пообщался с зубной щеткой?
– Ты и так уже меня достала, а я, как видишь, все лежу.
– Поднимайся, вонючка. – Она щекочет мой бок.
Я смахиваю ее руку.
– Бет, правда, отвали. Я не в настроении.
Она молчит, и меня кольнула совесть.
– Послушай… Мне сейчас ни до кого.
– А я, между прочим, принесла твой любимый пирог – лаймовый. – Я прямо вижу, как она дуется. – И фильмы с погонями, перестрелками, кровопролитием – в общем, все то дерьмо, что ты любишь. В одном даже, кажется, какая-то телка взрывается или, по крайней мере, получает пинка под зад.
Я выворачиваю шею, глядя на нее.
– Предлагаешь посмотреть, как телка получает под зад? Думаешь этим меня приободрить?
– Эй, ну я же не спец. Просто делаю то, что сделал для меня когда-то мой лучший друг, когда мне разбили сердце.
Я ложусь на спину и смотрю на нее, вспоминая, как просидел рядом с Бет в ее комнате ровно полтора дня после того, как стерва Моника Теллер разбила ей сердце.
Бет была без ума от нее – как я от Мии.
И эта сучка Моника уверяла Бет, что тоже ее любит, хочет быть с ней, а когда до дела дошло, она побоялась сказать своим набожным предкам, что она лесбиянка, бросила Бет и вышла замуж за придурка, которого они ей подыскали.
После свадьбы Моники Бет рыдала целую неделю.
И вот теперь она здесь, пытается помочь мне, как когда-то помогал ей я.