Смешная девчонка Хорнби Ник

Она сумела сдержать смех. Иное было бы предательством и несправедливостью. Хотя Морис действительно был лет на десять старше, Кит, как показалось Софи, имел в виду даже не разницу в возрасте, а что-то другое. Морис казался здесь человеком далекой эпохи. Он выглядел фокусником из варьете, а все окружающие – обитателями другой вселенной, только что изобретенной специально для них. Софи не хотела уподобляться своему отцу, который, приехав к ней в гости, только и делал, что неодобрительно качал головой в адрес каждого моложе двадцати пяти лет, но и Кит, и другие посетители клуба «Скотч оф Сент-Джеймс» чем-то смахивали на Клайва: их лица почему-то не были отмечены печатью реальности. Ей всегда хотелось поселиться в таком городе, который дышит молодостью, но сейчас в этих молодых людях ей виделась какая-то хитреца пополам с изворотливостью.

– Шел бы ты своей дорогой, Апельсин, – бросил Морис.

– Мистер Мэджик! – воскликнул Кит. – Обалдеть! Покажите фокус, мистер Мэджик!

Морис смутился и даже, как показалось Софи, немного испугался.

– На дискотеке фокусы не показываю, – через паузу ответил он.

– А что так? – спросил Кит.

– Кит, ты сюда с компанией пришел? – вмешалась Софи. – Тебе, наверное, к ребятам пора. А то они волноваться будут.

Напрасно она разговорилась. Звуки ее голоса отозвались в закоулках памяти Кита.

– Ты – женушка! Из этого сериала! Теперь понятно, откуда я тебя знаю. Мой папаша от тебя без ума. Я тут к предкам зарулил пожрать, так они на меня зашикали, чтоб смотреть не мешал! Они же ни одной серии не пропускают. Названия только не помню. Прямо не верится. Мистер Мэджик и крошка из телика, отцовская любовь! Я – Кит из «Ярдбёрдз»{49}. Рад познакомиться.

Он протянул руку Морису; чтобы ответить ему рукопожатием, тот вынужден был опустить стаканы на стол. Софи лишь коротко помахала.

– Знаете, – сказал Кит, – я хоть ваш сериал и не смотрю, но дай-то бог, чтоб вы и дальше моих предков радовали. Ну ладно.

Очень скоро выяснилось, что «ну ладно» значит «до свидания». Кит отошел.

– Что еще за «Ярдбёрдз»? – спросил Морис, когда Кит скрылся из виду.

– Поп-группа, – предположила Софи, хотя никогда о такой не слышала. Просто ей хотелось показать, что она, не в пример Морису, разбирается в таких вещах.

Обоим было не по себе, но они в этом не признавались, а лишь поспешили разделаться с коктейлями и перешли в ресторан, где смогли посидеть в тишине, поболтать и поужинать, ничего не опасаясь. Нет, Софи не ощущала себя старушкой. Она ощущала себя юной, живой, удачливой, полной надежд и стремлений. Но работала она в легком жанре; пусть такая жизнь ей не подходила, да и Морис Бек не совсем подходил ей как спутник, она все равно была с ним в одной лодке.

В следующем месяце Софи еще трижды ужинала с Морисом. После второго свидания она пригласила его к себе на чашку кофе и разрешила поцеловать – просто хотела посмотреть, что от этого изменится; их губы еще не успели соприкоснуться, а она уже почувствовала пресловутый дурной запах изо рта, какой ассоциировался у нее с бывшей одноклассницей, Дженис Стрингер, – та, по слухам, не знала, что такое зубная щетка. У Софи не было ни малейшего желания во время поцелуя вспоминать Дженис Стрингер. За поцелуем последовала неприятная, унизительная возня, о которой в свое время предупреждала Марджори, но Морис, видимо, считал, что это неотъемлемая часть флирта. К тому времени Софи уже приготовилась объявить Морису, что их отношения себя исчерпали, но огорошить его сразу после первого поцелуя не смогла, а потому согласилась на третье свидание, заранее представляя, как весь вечер будет опять слушать истории про ассоциацию иллюзионистов «Магический круг» и про театр «Зимний сад» в Борнмуте, прежде чем приступит к нелегкому объяснению.

Ее согласие на новое свидание после злосчастного поцелуя было, к сожалению, истолковано превратно: Морис сделал ей предложение руки и сердца. Он повел ее в «Шикиз», потому что этот ресторан единственный мог претендовать на включение в Список объектов романтического и исторического значения, и там под аплодисменты собравшихся в кружок официантов сделал так, что в бокале с шампанским откуда ни возьмись появилось кольцо. Видя ее растерянное молчание, официанты быстро вспомнили, что у них есть дела в соседних залах. Софи поняла, что поводом для покупки кольца стала та неловкая возня. По всей вероятности, Морис решил, что она отталкивает его по причине старомодного воспитания. На самом же деле она просто не хотела ложиться с ним в постель.

– Номер провальный, да? – спросил ее Морис, когда они избавились от зрителей.

– Что ты, – ответила Софи. – Отличный фокус. И такой романтичный, да еще на публике.

– Уже слышу, что сейчас последует какое-то «но»…

– Мы совсем друг друга не знаем, – сказала она.

– Тебе ли меня не знать? – возразил он. – Я же давно выступаю на телевидении. А вот ты – актриса.

– При чем тут это?

– На телевидении ты – это не ты. Ты играешь роль. А я на телевидении – я и есть. Морис.

И это, к несчастью, было правдой. В жизни Морис очень мало отличался от Мориса на сцене. Из дома он всегда выходил в гриме, а на лице у него, как неисправная автомобильная фара, то и дело вспыхивала фальшивая широкая улыбка.

– Уверена: в тебе таится нечто большее, – сказала ему Софи.

– Нет, – ответил он. – В самом деле нет. Что видишь, то и получаешь. И я этого не стыжусь. Хоть тысячу лет проживи со мной в браке – я буду все тем же, кто знаком тебе по «Воскресным вечерам в лондонском „Палладиуме“».

У Софи возникло искушение в благодарность за этот вечер дать ему совет: никогда не говорить таких слов своей будущей избраннице, чтобы не довести ее до петли.

– Да, наверняка, – пробормотала она.

– Значит, ты хочешь сказать… теб надо поразмыслить, – продолжил Морис. – А мы с тобой тем временем будем встречаться и выходить в свет. И непременно целоваться и миловаться.

У него была невыносимая привычка – вставлять в разговор такие выражения, как «целоваться и миловаться». Так говорили ее бабушка с дедушкой. В старину со сцены кафешантана вполне могла нестись песенка «Давай целоваться, давай миловаться», но невозможно было представить, чтобы композицию с таким названием сочинили «Роллинг стоунз». Или, кстати, «Ярдбёрдз», мысленно добавила она, хотя так и не послушала ни одной их пластинки. И потом: комик-фокусник – это не профессия, пусть даже его дыхание будет нежнее пармских фиалок, а поцелуи – огненными, как ядерные взрывы. Комику-фокуснику место на курортном причале. Она для того и сбежала в Лондон, чтобы таких не видеть, не слышать и тем более не выбирать себе в мужья.

– Нет, на самом-то деле я другое хочу сказать, – помолчав, решилась она.

– Вот как?

– Я хочу сказать, что размышления никуда не приведут.

– Почему же?

Морис остановил на ней серьезный взгляд. Он хотел разобраться.

– Боюсь, я тебе не подхожу.

– Подходишь. Безоговорочно. Я это знаю.

– Ну… тогда… справедливо обратное.

– Не понимаю.

Раньше она воспринимала как должное сообразительность тех, с кем сталкивалась по работе. Ей и в голову не приходило, что за это нужно благодарить; по окончании сегодняшнего вечера (правда, окончания пока не предвиделось) она собиралась искупить свое недомыслие: накупить им цветов или виски, а еще приложить открытку со словами благодарности за быстрый ум. С Деннисом, например, такого диалога просто не могло быть по тысяче причин. Прежде всего, он бы не захотел, чтобы кольцо бултыхалось в шампанском, а увидев, что она не спешит надевать его на палец, ни за что не стал бы допытываться почему. Она не хотела и не обязана была выходить за туповатого комика-фокусника, но при этом понимала, что никто бы не удивился такому ее выбору.

Как могла, она объяснила ситуацию, окончательно разбила Морису сердце и поехала домой одна.

Когда Билл, примирившись с действительностью, перестал отмахиваться от первого известия и расстраиваться из-за второго, он пошутил, что за один месяц Тони сделался виновником двух беременностей. По мнению Тони, Билл слабо представлял, что женщина узнает о беременности лишь через несколько недель после рокового события; дабы не портить соавтору шутку, он не стал уточнять, что во втором случае отцовство сомнительно. Под подозрением оказывались и Том Слоун, и Деннис. Да и у самого Билла, пожалуй, рыльце было в пушку. Хм, отцовство. В жизни Тони оно вдруг заняло куда больше места, чем он рассчитывал.

Они с Биллом теперь арендовали более просторный офис, где можно было уединиться в кабинете и работать даже в присутствии Хейзел. Когда Джун прибежала с потрясающей вестью, она не сразу зашла к мужу, как делала раньше, если случайно оказывалась поблизости, а осталась ждать у секретарского стола, пока Хейзел докладывала о ее приходе. Тони все понял с полувзгляда.

Он вывел жену на улицу, подальше от любопытных глаз, и крепко обнял.

– Представляешь? Ты мне заделал ребенка, – выдохнула она, и Тони рассмеялся: эта фраза подразумевала насилие или, во всяком случае, решимость.

Но никакого принуждения не было. Отнюдь: были вкрадчивые речи, бесконечное терпение, многочисленные «может, завтра?», «ну, ничего» и «вроде бы, да». И только в последнее время стали происходить какие-то подвижки – по крайней мере, сложностей поубавилось.

– Нужно срочно думать о переезде, – забеспокоился Тони. – В дом с садом.

– Да подожди ты, – сказала Джун. – Срочности пока нет.

У них была квартира в Кэмден-Тауне; Джун устраивала близость к магазинам, кинотеатрам и рынку.

– В тихом, зеленом районе. Пиннер{50} вполне подойдет.

– Ты так считаешь? Даже не знаю. В любом случае, нам предстоят более серьезные испытания.

– Какие испытания?

– Прежде всего, роды. Боюсь до смерти.

– Ох, прости. Конечно.

– Потом материнство: получится ли из меня хорошая мама?

– Из тебя получится чудесная мама.

– А из тебя – самый лучший папа.

– Господи, – выговорил Тони, – а я тут о зеленых районах.

– Какие у тебя ощущения?

– Фантастические.

Фантастические ощущения сохранялись до тех пор, пока он не поделился с Биллом.

Вероятно, это был здоровый процесс, который сулил новые успехи, но они с Биллом находились на стадии размежевания. В конце рабочего дня Тони ломало, как ломало его в армии после ненавистной муштры. До сих пор у них с Биллом словно был один общий мозг, или, точнее сказать, они создали новый ум, который витал в воздухе и наполнялся содержанием, репликами, сценами, характерами, как ванна наполняется из двух кранов. Бывало, один кран работал лучше, другой хуже, порой требовалось открыть на полную мощность горячий и прикрутить холодный, но это достигалось естественно, само собой. Обсудили – написали.

Почему-то во время работы над вторым сезоном их общий мозг сделался строптивым. Теперь в кабинете сидели два человека, привязанные друг к другу талантом и обстоятельствами, пытались говорить одним голосом, но все чаще обнаруживали, что каждая реплика, каждая сюжетная линия становится объектом споров, нападок и обороны; при этом и Биллу, и Тони выпадали мелкие победы и мелкие поражения. Наверное, никакое соавторство без этого не обходится, но прежде у них такого не случалось, а перестраиваться всегда трудно.

Тони не знал, как сообщить Биллу потрясающую новость, чтобы не навлечь на себя сарказм и презрение. Билл хорошо относился к Джун, в компании они прекрасно общались. Быть может, у Тони развивалась паранойя, но он не мог отделаться от мысли, что Билл рассматривает брак как ширму, как признак трусости и приспособленчества. Раньше они с Биллом походили на два разных сорта твердого сыра. А затем Тони стал размягчаться. При этом в нем не прибавлялось остроты – он скорее превращался в плавленый сырок, нежели в пикантную голубую плесень с живыми личинками. Еще до беременности Джун он сделался мягким семейным человеком: по вечерам они включали радио, обсуждали увиденное и услышанное за день, анализировали сценарии. Пару раз в неделю ходили в кино и на обратном пути раскладывали фильмы по полочкам. Тони мог ночами напролет слушать, как Джун рассуждает о драматургии. Сама она сценариев не писала, хотя и пробовала (впрочем, ни Тони, ни кто бы то ни было другой результатов не видели), но при этом с ходу выявляла слабину, недоработку, лишние отступления и причины безжизненности сцен, которые должны искриться и бурлить. Тони полагал, что в долгосрочной перспективе дарование Джун, вкупе с их общими интересами, станет опорой их брака в большей степени, чем постельные страсти – недолговечные по определению.

Билл, в свою очередь, посещал никому не известные клубы и бары, много пил и общался с бесшабашными, опасными субъектами, которые из-за своей ориентации постоянно балансировали в одном шаге от тюрьмы, но, казалось, плевали на все. А кроме того, ему распахнул двери другой мир, не ограниченный пределами легкого жанра, мир, которого не понимал Тони. Начав ходить в театры, Билл открыл для себя Гарольда Пинтера, Н. Ф. Симпсона и Джо Ортона, свел знакомство с Питером Куком, Дадли Муром и ребятами из «Прайвит ай»{51}. Он написал пару острых, злых скетчей для новой сатирической передачи Неда Шеррина{52} «Не зрелище, а образ жизни» и даже сочинил какой-то опус под заголовком «Две тысячи лет гею-девственнику» – пародию на бесконечные проволочки с претворением в жизнь рекомендаций доклада Волфендена{53}. Эту вещь, естественно, никто печатать не стал, но он ею гордился, и у Тони закралось подозрение, что Билл работает над более масштабным проектом, который требует знакомства с иными сферами, бесконечно далекими от «Барбары (и Джима)». Тони мог только восхищаться и мечтал пойти по его стопам, но все время помнил, что сам он – другой и, наверное, никогда не сравняется с Биллом.

– Ох, йопта, – поразился Билл, услышав, какие у Тони новости.

В последнее время он даже выражаться стал без стеснения. Когда они только начинали, Билл вообще избегал грубых слов, чтобы не прослыть неотесанным хамом из Барнета. А нынче половина его знакомых актеров и литераторов намеренно разговаривали, как неотесанные хамы из Барнета, и Билл от них не отставал.

– Как это случилось?

Тони смущенно улыбнулся:

– Натуральным путем. Более или менее.

– Мистер Натурал, – бросил Билл. – Гребаный мистер Никто-Ничто.

– Да, это про меня, – сказал Тони.

– В самом деле?

– Да как сказать, Билл. Я – теледраматург, из школы ушел в пятнадцать лет, однажды был задержан полицией Олдершота в общественном туалете. С минуту назад я узнал, что вскоре стану отцом – после десятка сношений с законной женой за весь период нашего брака, при доле успешных попыток менее пятидесяти процентов. И после этого я – никто-ничто?

– Наверное, чуть выше среднего.

Тони засмеялся, припомнив, как его мать жестоко насмешничала над отцом.

– Но ты маскируешься, – сказал Билл. – Под добропорядочного косишь.

– Так уж случилось. Я никаких стараний не прикладывал. И меня все устраивает.

– Ну, ладно. Может, и к лучшему, что один из нас таков.

– В смысле?

– А как по-твоему: что мы здесь пытаемся делать? Разве не сочинять историю про мистера и миссис Никто-Ничто?

– Это как посмотреть. У нас миссис – вылитая Сабрина, а мистер – сотрудник аппарата премьер-министра.

– Пусть так. Значит, мы пишем для мистера и миссис Никто-Ничто.

– Во-первых, с моей точки зрения, не существует такого человека, на которого можно навесить ярлык «никто-ничто». А во-вторых… допустим, мы пытаемся делать именно то, что ты сказал. И чем это плохо? Мы всегда писали что хотели, и вот результат: наша аудитория достигла восемнадцати миллионов. В этом вся соль комедийных передач, разве нет? Они делают каждого зрителя частью чего-то большего. И это греет душу. Ты смеешься вместе со своим начальником, вместе с мамой, вместе с телеобозревателем «Таймс», да что там – насколько мне известно, вместе с королевой! Это же потрясающе!

Билл повздыхал.

– Ладно, чего уж теперь, – сказал он. – Поздравляю.

Денниса задергали: на следующий день его вызвал Том Слоун и сообщил, что Айтиви планирует запустить новую телевикторину, причем в тот же вечер, когда в эфир выходит последняя серия второго сезона.

– И в то же самое время?

– Нет, они еще из ума не выжили. Но, по их мнению, «Как раз для вас» – слабая вещь.

К сожалению, «Как раз для вас», драматический сериал об исправительном доме одного из фабричных городов Йоркшира в период экономического упадка, действительно оказался слабым – в том смысле, что никто его не смотрел.

– Я могу быть чем-нибудь полезен? – спросил Деннис и сам не понял, действительно ли хочет помочь. Такое предложение своих услуг было чревато неприятностями.

– Что у тебя запланировано для последнего эпизода? Нам нужно, чтобы зрители приклеились к экранам. А затем поленились вставать с дивана, чтобы переключиться на другую программу.

– У нас крепко сбитый сюжет, – ответил Деннис. – Помните, в первой серии Барбара обмолвилась, что собирается переехать в Лондон и стать певицей? Так вот, она отправляется на прослушивание в…

– Только пения нам не хватало.

– Вы его и не услышите, хотя у Софи очень милый голос. Речь идет о том, что Барбара хочет чего-то добиться самостоятельно, вместо того чтобы…

– Извини, что перебиваю. В последней серии не должно быть никакой политики.

– Разве это политика? Если страдающая от безделья молодая женщина находит свое призвание?

– На мой взгляд, политика.

– Будем думать, – пообещал Деннис.

Не кто иной, как сам Деннис, потребовал, чтобы Тони с Биллом придумали для Барбары какое-нибудь занятие, и нашел у них творческий отклик; теперь он опасался, что придется требовать чего-то другого.

– Почему она у вас до сих пор не беременна? По какой причине? Они с мужем бесплодны? – спросил Том Слоун.

Деннису не хотелось объяснять, что Клайв и Софи не торопятся связывать себя сюжетными обязанностями по созданию семьи.

– Они ведь не так давно женаты, а Джим к тому же…

– Значит, уважительной причины нет. Срочно заделайте ей ребенка. Для оживляжа.

– Уже бегу, – ответил Деннис.

– Ох, йопта, – поразился Билл, когда Деннис изложил ему требование начальства.

Тони захохотал.

– Что смешного? – не понял Билл.

– Ты одинаково реагируешь каждый раз, когда узнаешь, что у кого-то будет ребенок, – объяснил Тони.

– Какая муха его укусила? – спросил Деннис.

– Я-то откуда знаю? Спрашивай у него.

– Да ведь это логика долбаной семейной жизни, – ответил Билл. – У всех – как под копирку: познакомились, поженились, обустроились, наплодили детей. Это как… жратва. В тарелках вроде бы у всех разная, но входит непременно с одного конца, а выходит с другого и уже не отличается ни цветом, ни запахом. И кому интересно про такое писать?

Деннис озадаченно посмотрел на Тони, Тони пожал плечами:

– Ну, что прикажешь с ним делать?

– Может, пусть у нее перед началом следующей серии будет выкидыш? – предложил Билл. – Или аборт? Аборт – это смешно?

– Спроси у женщины, которая умерла от заражения крови после того, как в нее втыкали вязальные спицы, – сказал Деннис.

– Вряд ли она меня услышит.

– Ты иногда ведешь себя как подонок, – рассердился Деннис. – Жалко тебе, что ли, если бедняжка забеременеет?

– Да сколько угодно, – бросил Билл. – Но если я ничего не путаю, ей потом придется нянчиться с ребенком, правильно? А нам, черт побери, что делать на протяжении шестнадцати серий?

– Дети бывают очень смешными, – сказал Деннис.

– И ты можешь рассказать смешную историю о детях?

Вопрос, естественно, был риторическим, но Деннис этого не понял и решил развеять опасения Билла.

– Запросто. Когда моей племяшке было три месяца…

– Ой, избавь, – ужаснулся Билл.

– Ты даже выслушать не хочешь, – обиделся Деннис.

– Ребенок, – изрек Билл, – загубит все.

– Вот спасибо, – сказал Тони. – Я скоро стану отцом, Деннис.

– Это же замечательно!

– Попробуй ему это вдолбить.

– Мне дела нет, чем занимаются другие в свободное время, – сказал Билл. – Просто…

– Не ври, – сказал Тони.

– Давайте вернемся к «Барбаре (и Джиму)», – взмолился Деннис. – Как сделать этот сюжет более приемлемым?

– А долго она будет беременна? – спросил Билл, но, догадавшись, что Деннис и Тони уже приготовили разные варианты одного и того же присловья, поспешил оговориться: – Знаю-знаю, очень смешно. Сколько экранного времени?

– Навскидку? – уточнил Деннис.

– А у тебя где-то есть формула для расчетов? – спросил Билл. – «Официальная продолжительность телебеременности»?

– Первый эпизод следующего сезона – разогрев, а во втором пускай рожает.

– Свят-свят, горшки летят, – пробормотал Билл.

– Все не так плохо, как тебе кажется, – заметил Тони. – Здесь есть где разгуляться.

– Например?

– Крестины. Джим, как мне видится, – атеист. Он возражает. Да мы весь эпизод вытянем, если поприкалываемся над каким-нибудь чувствительным англиканским священником.

– Это нужно согласовать, – забеспокоился Деннис. – Том ведь пресвитерианец.

Билл испепелил его таким взглядом, что пресвитерианский гнев Тома Слоуна уже стал казаться Деннису подарком судьбы.

– Я тебя понял, Билл, но Тони прав. Если у них будет полноценная семья, это не значит, что вы должны полностью менять намеченную линию. От вас только потребуется больше изобретательности.

– Можно хотя бы в некоторых сериях не упоминать этого мелкого спиногрыза?

– Если тебе так будет легче…

– Гораздо.

Неслыханно, подумал Тони: такая красивая девушка, а сделать ей ребенка никто не хочет.

В итоге вышло так, что именно Билл предложил идею той сцены, где Брбара объявляет Джиму (а заодно и всему населению Британии), что вскоре он станет отцом. Получилось неплохо: остроумно, с эффектом неожиданности; Тони даже подумал, что профессионализм, талант и фантазия Билла всегда будут одерживать верх над его же упрямством и злопыхательством. В эпизоде, озаглавленном «Сюрприз», Барбара просто-напросто забывает поставить в известность мужа, считая, что новость вселенского масштаба сама собой достигла его ушей. Джим заходит в гостиную, где Барбара говорит по телефону с матерью, и мало-помалу начинает въезжать в тему (о чем свидетельствует медленно опускающаяся газета), одновременно со зрительской аудиторией в студии, как и рассчитывали Тони с Биллом. Надо было видеть лицо Клайва: сыграл он великолепно, и миг озарения его героя вобрал в себя все, за что зрители полюбили этот сериал. Том Слоун, который впервые снизошел до присутствия на записи, остался так доволен, что прислал за кулисы две бутылки шампанского. А шампанское напомнило Клайву и Софи забытую дорогу в спальню на Кенсингтон-Черчстрит.

Софи уже начала понимать, как устроены актеры: у них все дороги ведут в постель. От этого никуда не деться. Актеры в массе своей привлекательнее всех прочих. Внешность – один из немногих подарков, которыми наградила их судьба, и, вероятно, самый главный. Зачастую большего и ждать не приходится. И эти эффектные личности проводят много времени вместе, пока другие, не столь эффектные, подбирают им костюмы и грим, выставляют свет, чтобы подчеркнуть их красоту, и рассыпаются в похвалах. Актеров часто заносит в разные шикарные места вдали от дома. В хороших гостиницах им порой отводят смежные номера: ничто не мешает на ночь глядя постучаться в соседнюю дверь. Клайв и Софи служили один для другого вечными раздражителями, вызывали друг у дружки какой-то неутолимый зуд. Они засыпали вместе, потом клялись больше этого не делать, снова поступали так же – и радовались такой возможности. Софи не видела в этом большого вреда, как не видела и будущего: Клайв не загадывал дальше завтрака. Прелесть «Сюрприза» как раз и состояла в том, что этот эпизод давал им романтический взгляд на суррогатное будущее.

– Я не возражаю, чтобы у нас родился ребенок, – сказала позднее Софи. – Ну, то есть по сценарию. Прости, я раньше наговорила глупостей.

– Понимаю тебя, – ответил Клайв. – У меня сходные чувства. Ты меня тоже прости.

– Думаю, на экране мы будет прекрасными родителями, – продолжала Софи.

– Мне бы надо заранее потренироваться, – сказал Клайв. – Приноровиться, так сказать.

– Конечно.

Она могла только приветствовать столь серьезное отношение к делу, но старалась направлять разговор в практическое русло.

– Тебе известно, что в большинстве сцен у нас будет просто пластмассовый пупс?

– Все равно это символично.

– Ты так считаешь?

– Разумеется. Мне надо будет стать совершенно другим человеком. Каким я никогда раньше не был. Кое-кто скажет: «Ты же актер, это твоя работа». Но дело ведь не только в этом. Джим должен измениться, и я с необходимостью буду меняться вместе с ним.

– Я бы сказала… Джиму не придется так радикально себя переделывать, как некоторым. Не в обиду будет сказано.

– Какие могут быть обиды. Но почему ты так решила?

– Сам посуди: он преданный муж, так? Обожает свою жену. Нашел солидную работу и…

– А что такое «солидная работа»?

– Ну, не знаю… Когда ты ходишь в костюме, занимаешься важными делами…

– Допустим, но я его играю вполне достойно, хотя себя хвалить не принято. Ему не придется особо напрягаться.

– Я всего лишь хочу сказать, что Джим готов к отцовству, а ты – нет.

– Это – выпад против меня?

Да, наверное, она старалась его задеть.

– Ничего подобного. Я только… Вот представь: ты вдруг стал отцом.

– Боже упаси.

– В самом деле? Никогда?

– Нет, ну, когда-нибудь… Сейчас даже представить не могу. Просто… воображения не хватает. Это, кстати, еще одна причина, почему я рад, что у Барбары… и у тебя… будет ребенок.

– Все правильно. Я тоже должна смотреть с этой точки зрения. Ладно. Вот Тони с Биллом напишут сценарий, тогда для меня многое прояснится.

Она поцеловала его в плечо. Какой же он милый, смешной и неисправимый.