СМЕРШ идет по следу. Спасти Сталина! Юнак Виктор
– Филистинский – уроженец города Москвы, русский, настоящая фамилия его мне неизвестна, ему 38 лет, в прошлом арестовывался органами советской власти за антисоветскую работу и содержался где-то в лагерях. При каких обстоятельствах попал к немцам – не знаю. Филистинский активно используется германской разведкой. В Риге он являлся редактором газеты «Новое слово», а затем был подготовлен Краусом в качестве редактора подпольной газеты в СССР.
– Такая газета существует?
– Насколько мне известно, такой газеты нет, но в Риге подготовлена к выброске в Вологодскую область типография, упакованная в 32 тюка, приспособленных к грузовым парашютам. Краус намерен установить эту типографию в какой-нибудь глухой деревушке и там печатать подпольную газету. Филистинский должен быть выброшен в то же место для редактирования этой газеты.
– Почему немцы намечают выброску типографии именно в Вологодскую область?
– Мне известно от Крауса, что в Вологодской области действует группа агентов «Цеппелина», поддерживающая систематическую связь с Рижским радиоцентром германской разведки.
– Какие агенты германской разведки находятся на территории Вологодской области и где именно?
– Я знаю, что эту группу возглавляет Семенов Гордей, возможно, это его кличка. Другие участники группы мне лично неизвестны. Знаю, что их всего 6–7 человек, так как видел их перед отправкой в советский тыл.
– Вы не ответили, в каком именно месте Вологодской области работает эта группа и куда должна быть выброшена типография? – повторил вопрос Барышников.
– Это мне неизвестно.
– Выше вы заявили об отсутствии конспирации в работе Крауса, теперь же, когда мы требуем от вас ответа о местах, где находятся агенты германской разведки, вы пытаетесь уклониться от него, ссылаясь на свою неосведомленность, – возмутился Райхман. – Непонятно, когда вы говорите правду и когда лжете.
– Я в обоих случаях показываю правду. Если бы в то время это для меня представляло какой-либо специальный интерес, то я мог узнать об этом от Крауса, но меня это не интересовало.
– Продолжайте ваши показания об известных вам планах германской разведки, – снова заговорил Леонтьев.
– Как я уже показал выше, Филистинский на одном из «ужинов» заметил, что отсутствие необходимых транспортных средств тормозит работу Рижской команды «Цеппелин». На это Краус ответил, что, если сейчас не хватает транспортных самолетов, то, видимо, скоро не хватит людей для выброски. Объясняя это, Краус заявил, что германская разведка намерена изменить свою тактику. До последнего времени, говорил Краус, выбрасывались мелкие группы по 3–4 человека, которые в лучшем случае могли повредить рельсы и на некоторое время вывести из строя какой-нибудь железнодорожный перегон. Такая тактика не оправдывает себя. По словам Крауса, немцы намечают теперь выброску крупных групп для диверсионных целей. Краус доказывал, что многочисленная группа в областном или районном центре сумеет перебить местное руководство и совершить крупную диверсию.
– Какие именно группы подготовлены к выброске?
– Со слов Крауса мне известно, что к выброске подготовлен ряд крупных групп численностью свыше ста человек каждая. Эти группы намечаются к выброске в районах Волги и Камы, с тем чтобы одновременно взорвать мосты через эти реки и отрезать на некоторое время Урал от фронта. Это, по словам Крауса, должно будет немедленно отразиться на боеспособности действующей Красной Армии, хотя бы на короткий период.
– Перечислите известные вам группы германских агентов, подготовленных к выброске в район Волги и Камы.
– Мне известны четыре таких группы. Первая группа во главе с агентом германской разведки Георгием Кравецом подготавливается к выброске с задачей совершения крупных диверсионных актов в оборонной промышленности города Молотова.
– Кто такой Кравец?
– Кравец – русский, сын генерала царской армии, бывший летчик гражданского воздушного флота СССР. В 1933 году изменил Родине, перелетев на самолете в Латвию. После этого длительное время проживал в Германии. С начала войны активно используется немцами в разведывательных органах на Восточном фронте.
– Назовите состав остальных групп.
– Вторая группа в составе свыше ста человек возглавляется «Кином», настоящая фамилия его мне неизвестна. Знаю, что он казак, добровольно перешел на сторону немцев и зарекомендовал себя перед ними многочисленными зверствами над коммунистами и советскими партизанами.
– В какой район должна быть переброшена эта группа?
– Точно мне неизвестно. Знаю лишь, что группа «Кина» также предназначена для выброски в районы Волги и Камы. Третью группу возглавляет Рудченко. Эта группа также насчитывает свыше ста человек. Рудченко до войны являлся преподавателем истории одного из ленинградских институтов. Во время войны он под Ленинградом перешел на сторону немцев и с тех пор активно работает в немецких разведывательных органах. Четвертая группа в составе более двухсот человек возглавляется Мартыновским.
– Что вам известно о Мартыновском?
– Это бывший капитан Красной Армии. Попав в плен к немцам, стал сотрудничать с германской разведкой и вел активную борьбу с советскими партизанами. Германская разведка с большим доверием относится к Мартыновскому, он награжден тремя Железными крестами. Группа Мартыновского готовится к переброске в район Астрахани.
Со слов Крауса мне также известно, что для руководства всеми перечисленными группами после их приземления в районе Волги и Камы туда должен быть переброшен через линию фронта бывший полковник Красной Армии Леман. Лемана я знаю лично, он немец Поволжья, во время войны перешел на сторону немецких войск; в Зандбергском лагере он возглавлял «особую команду» германских разведчиков, о которой я показал выше.
– Какие известные вам группы германских разведчиков подготавливаются для переброски в советский тыл?
– Я назвал все известные мне группы. По ряду фактов я могу сделать вывод, что немцы готовят много таких групп для переброски через линию фронта.
– О каких фактах вы говорите?
– За последнее время в Риге в портняжные мастерские СД доставлено большое количество материала для пошивки красноармейского обмундирования и погон. Судя по количеству этого материала, можно на глаз определить, что он предназначен для пошивки многих сотен комплектов обмундирования военнослужащих Красной Армии. Кроме того, со слов бывшего командира Красной Армии, ныне офицера СС Якушева, занимающегося в рижской команде «Цеппелин» изготовлением фиктивных советских документов, мне известно, что такие документы изготовляются в последнее время в очень большом количестве.
– Каким образом Якушев стал офицером СС?
– Со слов Якушева мне известно, что весной 1944 года, будучи на командной должности на Западном фронте, он добровольно перешел на сторону немцев, после чего был принят на работу в СД.
– Вам предъявляются бумаги, отобранные у вас при личнном обыске. На одной из бумаг записаны фамилии: Якушев, Палкин и Загладин. Кем сделаны эти записи?
– Это писал я в Риге.
– Для чего вы записали эти фамилии и взяли эти бумаги с собой, направляясь через линию фронта с заданиями германской разведки по террору?
– Я записал фамилии Палкина и Загладина в связи с тем, что Якушев дал мне к ним явки, как к участникам антисоветской организации в Красной Армии, именуемой «Союз русских офицеров». По словам Якушева, до перехода на сторону немцев он также являлся участником названной организации.
– Вы должны были использовать эти явки для выполнения заданий германской разведки по террору?
– Нет, Якушев не знал, что я имею задание по террору, во всяком случае, я ему об этом не говорил. Эти явки Якушев мне дал, зная, что я направляюсь с заданием в Москву с тем, чтобы в случае необходимости я обратился за помощью к Палкину и Загладину.
– За помощью в организации террористического акта?
– Нет, – недовольно поморщился Таврин. – Я повторяю, что о терроре мы с Якушевым не говорили.
– Ответьте прямо на вопрос: для чего вам Якушев дал явки к Палкину и Загладину?
– Имена Палкина и Загладина мне стали известны из рассказов Якушева о его антисоветской работе в Красной Армии. Перед моей выброской через линию фронта Якушев просил меня записать их фамилии и связаться с этими лицами в случае необходимости. В частности, Якушев предусматривал необходимость получения содействия от Палкина и Загладина для устройства меня на работу в воинскую часть.
– Расскажите подробно, что говорил вам Якушев о своей антисоветской работе в Красной Армии.
– 6 июня 1944 года я прибыл из Риги в Минск, откуда должна была осуществиться переброска меня на самолете через линию фронта. Якушев, работавший тогда в Минском отделе СД, производил окончательный осмотр правильности оформления моих документов и обмундирования. В связи с тем, что по техническим причинам переброска меня из Минска через линию фронта не состоялась, я вернулся в Ригу, куда вскоре вместе со всей минской командой СД эвакуировался и Якушев, которого Краус определил на должность руководителя группы по изготовлению фиктивных советских документов. В одну из встреч с Якушевым на квартире сотрудника рижской команды «Цеппелин» лейтенанта Делле Якушев подробно рассказал мне о своей антисоветской работе.
– Что именно вам рассказал Якушев?
– Якушев рассказал, что незадолго до начала войны с немцами он был уволен из Северного военно-морского флота за какие-то проступки, но в связи с войной как специалист был возвращен во флот. Там он связался с антисоветской организацией, именовавшейся «Союз русских офицеров», но вскоре обнаружил за собой слежку и, дезертировав из флота, прибыл в Москву. В Москве, по его словам, он установил связь со своим знакомым, также участником организации «Союз русских офицеров», майором Палкиным. Далее, по словам Якушева, Палкин свел его с генерал-майором Загладиным, который, также являясь участником организации, назначил Якушева заместителем командира полка на Западный фронт. Командир этого полка (фамилии его Якушев не назвал), в звании майора, также являлся участником «Союза русских офицеров», и Якушев от Загладина якобы получил к нему явку.
– А что вам рассказал Якушев о своей антисоветской работе в период пребывания его на Западном фронте?
– Якушев рассказал мне, что он связался по антисоветской работе с командиром полка. Осенью 1943 года Якушев был вызван для беседы в Особый отдел, где из разговора с сотрудником он якобы понял, что о «Союзе русских офицеров» что-то стало известно Особому отделу. Якушев рассказал об этом командиру полка, и ими было решено застрелить участника организации старшего лейтенанта интендантской службы, которого они подозревали в связи с Особым отделом. Под предлогом расстрела за невыполнение приказа командира полка этот старший лейтенант был убит Якушевым. За это убийство Якушев и командир полка были арестованы и сидели в смоленской тюрьме. Оба они были приговорены к расстрелу, но Якушеву расстрел был заменен пятнадцатью годами заключения с направлением на фронт в штрафную часть, откуда он и перешел на сторону немцев.
– Кто вам еще давал явки в Москву или другие города СССР?
– Больше никто мне явок не давал. Другие адреса, записанные в моих бумагах, были мне даны работниками команды «Цеппелин» в Риге, бывшими военнослужащими Красной Армии, знавшими о предстоящей переброске меня в Москву.
– Кем именно и для чего вам были даны эти адреса?
– Агент СД, бывший летчик Красной Армии, попавший во время войны в плен к немцам, Тенников дал мне адрес своей жены Тенниковой Антонины Алексеевны, проживающей в Москве на Ленинградском шоссе в авиагородке. Тенников просил меня разыскать его жену, сообщить ей, что он находится у немцев, и в случае нужды поселиться у нее на несколько дней. Якушев мне также дал адрес своей личной знакомой – Рычковой, работающей на железной дороге в качестве ревизора пассажирского движения. Якушев сказал, что она сумеет предоставить мне возможность пожить некоторое время у нее, так как сама она по роду своей работы часто бывает в разъездах. Он сказал мне также, что если Рычкова узнает правду обо мне, то она не выдаст меня.
– Как вы должны были использовать эти адреса?
– Я мог их использовать лишь для того, чтобы на время остановиться на квартире у этих лиц.
– Может быть, Палкина и Загладина Якушев вам также назвал для того, чтобы вы могли остановиться у них на квартире?
– Нет. Как я уже показал, я получил их адреса от Якушева для того, чтобы в случае необходимости использовать этих лиц как участников антисоветской организации.
– Как вы должны были разыскать Палкина и Загладина?
– Якушев объяснил мне, что к Палкину я могу явиться по адресу: Ярославское шоссе, дом № 85, а к Загладину я должен был под видом офицера Красной Армии прийти на службу в Управление кадров НКО.
– При личном обыске у вас также обнаружен адрес Якова Лещева, проживающего в Кировской области. Кто такой Лещев и почему у вас записан его адрес?
– Как я уже показывал выше, 6 июня сего года германская разведка готовила меня к переброске в советский тыл, и, так как я должен был перебрасываться один, без радиста, мне было майором Краусом указано, что связь с Рижским радиоцентром германской разведки я должен буду поддерживать через немецкую агентурную станцию. Для связи с этой станцией мне и был дан тогда адрес Лещева Якова, проживающего в деревне Лещево Кировской области.
– Каким путем вы должны были связаться с Лещевым Яковом? – Барышников здесь явно оживился, ведь радиоигры – это уже его епархия.
– При необходимости передать радиограмму на Рижский радиоцентр германской разведки, я должен был ее текст, написанный тайнописью, переслать в адрес Лещева, в письме, адресованном ему якобы от товарища его сына, находящегося в рядах Красной Армии.
– Лещев лично должен был передавать германской разведке ваши радиограммы?
– Об этом мне Краус ничего не говорил, возможно, что Лещев является только содержателем агентурной радиостанции, а радисты заброшены туда германской разведкой.
– А каким путем вы должны были получать указания германской разведки? – допытывался полковник Барышников
– Я должен был сообщить Лещеву свой адрес, по которому он также тайнописью передавал бы мне указания Крауса.
– При вашей переброске через линию фронта 5 сентября указания майора Крауса об использовании радиостанции в Кировской области оставались в силе?
– Заместитель майора Крауса по связи Грейфе перед переброской меня в СССР указывал, что агентурной радиостанцией в Кировской области я могу пользоваться для связи с немцами в том случае, если почему-либо не смогу с ними связаться посредством приданной мне радиостанции с радисткой Шиловой Лидией. Средствами тайнописи для переписки с Лещевым я был снабжен как при первой переброске меня в советский тыл, 6 июня сего года, так и в этот раз.
– Какие еще явки вы получили от германской разведки? – снова вступил в допрос генерал Леонтьев.
– Других явок мне Краус не давал.
– А какие явки дали вам другие работники германской разведки?
– Другие работники германской разведки мне не давали явок.
– Кто должен был помогать вам в выполнении заданий немцев по террору? – спросил Райхман.
– Совершение террористического акта против Сталина было поручено мне лично. Никаких помощников для этого немецкая разведка мне не дала. Как я уже показал выше, я имел лишь задание устанавливать связи с людьми, от которых я мог бы в осторожной форме узнавать о месте пребывания членов правительства.
– Из всех ваших ответов на вопросы следствия не видно, почему именно вам было поручено совершение террористического акта против главы советского государства?
– Я уже показал выше, что я сам просил Грейфе дать мне задание по террору, как мне рекомендовал это сделать Жиленков. Жиленков говорил мне тогда, что это «великая историческая миссия», которую я должен взять на себя. При этом он обещал мне, что после свержения советской власти я займу видное место в России. Это также сыграло роль в моем решении принять от Грейфе задание по террору.
– Давая вам задание на совершение террористического акта, снабдив вас террористической техникой, германская разведка должна была иметь гарантии, что вы сумеете выполнить это задание. Чем вы убедили германскую разведку в реальности взятого вами на себя обязательства?
– Мой добровольный переход на сторону немцев, а также и то, что после вербовки меня германской разведкой я, находясь в лагере СД, в резкой форме высказывал антисоветские взгляды, было учтено Грейфе, когда он мне поручал совершение террористического акта против Сталина.
– А какие явки вы получили от Жиленкова?
– Жиленков не давал мне явок.
– Вы говорите неправду. Вы переброшены в СССР не только как агент германской разведки, но и как агент так называемого «Русского кабинета», о котором вы показывали. Жиленков должен был снабдить вас соответствующими явками на территории СССР.
– Я говорю правду. Жиленков не давал мне явок.
– Вы ведете себя неискренно. В ходе допроса вы неоднократно были изобличены следствием во лжи. Учтите, что вам придется показать следствию всю правду о вашей предательской работе в пользу германской разведки и полученных вами заданиях по антисоветской работе в СССР.
– Я показал о самом главном. Возможно, я упустил лишь какие-нибудь детали, но я постараюсь восстановить их в памяти и покажу о них дополнительно.
Глава пятая
1
Конец сентября 1944 года. Москва. Ведомство Абакумова – ГУКР СМЕРШ. Генерал Абакумов мог быть доволен работой своего ведомства. Не только поимки шпионов и диверсантов, но и успешные радиоигры с немцами были весомым дополнением к собственно военным успехам советских войск. Война приближалась к концу, но работы у смершевцев меньше не становилось. Вот и сейчас новая операция по перевербовке Таврина и затеваемая им, Абакумовым, игра на самом высшем уровне приятно щекотали нервы.
Размышляя обо всем этом, Абакумов слушал одновременно доклад полковника Барышникова.
– Выяснили, кто такая Шилова? – спросил Абакумов, глядя снизу вверх на Барышникова и делая жест рукой, приглашая полковника садиться.
Тот тут же отодвинул от стола стул и присел, положив перед собой папку с документами.
– Так точно, товарищ генерал. Шилова, она же Бобрик, она же Адамичева Лидия Яковлева, уроженка Черниговской области, в 1940 году окончила Черниговский мединститут. Вывезена в Германию в 1941 году. Добровольно стала сотрудничать с немцами, окончила под Борисовом, а затем под Ригой школу контрразведки в качестве радистки. Утверждает, что Таврин является ее мужем.
– Что показали допросы обоих?
– Оба говорят одно и то же – их готовили целый год для специального задания: убить Верховного. Для этого и был создан целый арсенал оружия и все необходимое для покушения.
– Да, только нашу осведомленность и оперативность предусмотреть не смогли. Выяснили, кому принадлежат награды, с которыми разгуливал Таврин?
– Так точно, Виктор Семенович. Генерал-майору Шепетову Ивану Михайловичу.
– О судьбе Шепетова что-нибудь известно?
– В боях под Харьковом в мае сорок второго был тяжело ранен и попал в плен. С немцами сотрудничать отказался и был отправлен в концлагерь Заксенхаузен, где и погиб.
Абакумов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, нащупал на столе пачку папирос, достал одну, закурил.
– Каким образом Таврин должен был совершить покушение на Сталина? – отогнав от себя облако дыма, снова спросил Абакумов.
– Он должен был попасть в Кремль на торжественное заседание, посвященное годовщине Октября, оставить в зале портфель с радиоуправляемым взрывным устройством, незаметно покинуть зал и взорвать бомбу.
– А как он должен был попасть в Кремль?
– Таврин утверждает, что ему должен был вручить билет на заседание немецкий агент, внедренный в ГКО.
Абакумов тушит окурок о дно пепельницы, машет руками, разгоняя дым, и удивленно-настороженно смотрит на Барышникова.
– Имя агента?
– Таврин говорит, что не знает ни его имени, ни фамилии, ни даже должности.
– Плохо допрашивали, значит.
– Никак нет, товарищ генерал. Пытали. И я склонен верить Таврину. Слишком уж серьезное задание поручили ему немцы, чтобы ему раскрывать еще и имена своих агентов. Как говорится, береженого Бог бережет. Ему и без того дали слишком много явок здесь, в Москве и Подмосковье.
Полковник Барышников был прав. Хоть Шелленберг и поставил на карту очень многое, забросив в тыл к русским с таким заданием диверсантов, но все карты Таврину раскрывать не стал. Имя Владимира Минишкия, одного из самых высокопоставленных немецких информаторов, так и осталось тайной до конца войны. А по ее окончании Минишкий благополучно перебрался за океан, в США, где и прожил остаток жизни.
– На когда намечена встреча Таврина с агентом? – Абакумов глянул на часы.
– Накануне торжественного заседания, 5 ноября.
– Вы пробовали перевербовать Таврина?
– Да!
– Ну и?..
– Пока безрезультатно, товарищ генерал! Боится. Говорит, что бесполезно, его все равно расстреляют. Слишком уж много насолил он нам… А вот Адамичева оказалась более покладистой и согласилась поиграть с немцами в радиоигру.
– Без Таврина у нас ничего не получится. Немцы тоже не дураки. Наверняка и этот случай предусмотрели.
Абакумов встал, стал прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину.
– Хорошо, я сам, лично, допрошу Таврина и поговорю с ним. Может быть, моя генеральская форма и мое генеральское слово сделают его более покладистым. Ладно, идите, полковник. Мне нужно срочно увидеться с Лаврентием Павловичем.
2
Середина октября 1944 года. Москва. Квартира в одном из домов в центре столицы, которую ведомство Берии и сам нарком использовали для интимных встреч.
Берия сидит, полуразвалившись в кресле, и платком протирает очки. Перед ним на журнальном столике стоят вазы с разными фруктами и несколько бутылок грузинского вина. Напротив, в таком же кресле сидит Абакумов.
– Дэньги принес?
– Так точно, Лаврентий Павлович. – Абакумов открывает портфель и выкладывает на стол пачки рублей в банковской упаковке, конфискованные при задержании Таврина. – Все чисто, Лаврентий Павлович. Протокол изъятия переписали. Вместо пятисот тысяч Таврину якобы на проведение операции выдали триста тысяч. Остальные двести тысяч – перед вами.
Берия наклоняется вперед, берет по очереди каждую пачку, рассматривает со всех сторон, считает. Что-то бормочет себе под нос, смотрит на Абакумова. Затем берет три упаковки и бросает ему на край стола.
– Это тэбэ за удачно провэденную операцию.
Смеется. Вслед за ним, убирая свою долю назад, в портфель, смеется и Абакумов. Он хоть и был сейчас едва ли не вровень с Берией, но по-прежнему побаивался наркома.
– Да, за поимку такого важного диверсанта тэбя наградят. Сам видел на столе у Верховного прыказ.
– Спасибо за хорошую весть, Лаврентий Павлович, но я хотел бы уточнить – наградят только меня или других участников операции «Перехват» тоже?
– Толка тэбя, Виктор. – Берия разливал вино в бокалы. – Ордэн Кутузова первой стэпени. Как за апэрацыю фронтового масштаба, а? Вот за это давай випьем.
Берия поднимает свой бокал и ждет, пока то же самое не сделает Абакумов. Они слегка чокаются и пьют.
– Кстати, тэбя нэ удивляет это наше место встречи? – Берия, вытирая рот салфеткой, в упор смотрит на Абакумова.
Абакумов отрывает от ветки виноградинку, кладет в рот и какое-то время смакует ее.
– Честно говоря, удивляет, Лаврентий Павлович.
– Это хорошо, что удывляет, – усмехается Берия, берет в одну руку нож, в другую яблоко и начинает обрезать кожуру. – Есть у мэня адын план, о котором пока должны знать толка два человека. И оба они находятся здесь. Понятно я объясняю?
– Вполне, Лаврентий Павлович. – Абакумов побледнел. – Вы же знаете, я хранить тайны умею.
Берия отрезает кусочек от яблока и кладет в рот, тщательно пережевывая.
– Знаю, знаю. Я болтунов нэ люблю. Как учит наш дорогой вождь: болтун – находка для шпиона, а?
– Совершенно верно, – смеется Абакумов. – Разрешите, Лаврентий Павлович, я налью вам вина?
– Почему толка мне? Себе тоже наливай.
Абакумов разливает вино, и оба опустошают бокалы, на сей раз не чокаясь.
– Ти знаешь, Виктор, авантюра германских спецслужб, подготовивших покушение на Гитлера 20 июля, навела меня на одну мисл. Но повода нэ было.
Абакумов начал обо всем догадываться, и холодный пот прошиб его лоб. Он достал платок и начал вытирать лицо. Берия, поглощенный поеданием яблока, казалось, не замечал этого, продолжая говорить.
– А тут и повод появился. Фашисты, оказивается, нэ дураки: они вместе со своим фюрером хотели одновременно покончить и с нашим, а! Ха-ха-ха!
Берия залился хохотом, прерывавшимся то всхрапами, то всхлипами.
Абакумов замер, глядя в лицо наркома. «Проверяет или провоцирует?» – В висках у главного смершевца начало покалывать.
Берия успокаивается и подозрительно смотрит на Абакумова.
– Слушай, Абакумов, ты чего нэ смеешься. Разве нэ смешно?
– Я вас не совсем понимаю, Лаврентий Павлович.
– А, слушай, все ты понимаешь. Просто боишься. А? Ну, сознайся, боишься или нэт? Ну!
– Боюсь, Лаврентий Павлович, вы правы.
– А! А кого болше боишься: мэня или его? – Берия поднимает вверх указательный палец.
– Обоих! – после секундной паузы ответил Абакумов.
Берия снова захохотал, хлопнув собеседника по коленке, и на сей раз Абакумов не стал сдерживаться, присоединившись к Берии.
– Вот этим ты мне и нравишься, Виктор, – сквозь смех произнес Берия. – Из любой ситуации викрутишься.
Впрочем, Берия тут же берет себя в руки и дальше говорит совершенно серьезно, отложив на блюдце огрызок яблока.
– Так вот, у мэня есть адын план. Кроме тэбя я думаю посвятить в него еще Меркулова… Я хочу, чтоби этот ваш, ну, как его… диверсант этот…
– Таврин.
– Да, так вот хочу, чтоби он закончил то дело, за каким его послали к нам немцы.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Даже ни одна муха не летала.
– То есть вы хотите… – дрожащим голосом начал Абакумов, но его тут же перебил Берия.
– Уже мы хотим, товарищ Абакумов, – нарком делает ударение на слове «мы». – Да, мы хотим, чтоби Таврин убил Сталина. Для этого его нужно пэрэвэрбовать и заставить работать на нас. Нужно вернуть ему весь тот арсенал, которым снабдили его немцы, нужно устроить радиоигру с Берлином, нужно достать ему билет в Кремль на торжественное заседание. Ти мэня понял, Виктор?
– Оч-чень хорошо понял, товарищ Берия.
Берия разливает вино в бокалы.
– Вот за взаимопонимание давай и випьем.
Чокаются и пьют.
3
Но Виктор Семенович Абакумов был себе на уме. Берия Берией, но Сталин – не Гитлер. У него трюк со взрывчаткой не пройдет, особенно после покушения на фашистского фюрера. И потом, если немцы готовили Таврина целый год, то и русским не следует спешить. Куда лучше пока поработать с Тавриным в качестве радиоприманки. Тем более что радистка, Шилова-Адамичева, уже согласилась. Дело оставалось за малым – убедить в этом Таврина. У Абакумова даже название радиоигры родилось – «Семейка». Но для начала радиоигры нужно было получить согласие и наркома НКВД. И Абакумов поделился идеей радиоигры с Берией. Тот махнул рукой:
– Как ви объясните немцам, почему Таврин долго не виходил на связь?
– Мы этот вопрос уже продумали, Лаврентий Павлович. Согласно нашему плану, следует в первой телеграмме правдиво описать обстоятельства аварии самолета и указать на то, что агент не смог воспользоваться мотоциклом и был вынужден, захватив с собой радистку, пробираться пешком.
– Допустим? – подумав, согласился Берия. – А какова вообще цель этой вашей радиоигры?
– Цель игры заключается в вызове на нашу сторону германской агентуры и ее последующем аресте, а также получении явок к другим агентам германской разведки в СССР.
Берия вертел в руках карандаш, порою что-то рисуя на листе бумаги, лежавшем перед ним. Наконец поднял взгляд своих тяжелых черных глаз на Абакумова, словно изучая его. Наконец, кивнул:
– Согласен! Даю санкцию.
Абакумов лично допросил Шилову. Она полностью отрицала свою причастность к заданию по совершению террористического акта против Сталина.
– Я – радистка, а не террористка. Что же касается задания, которое должен выполнить Таврин, меня о том не ставили в известность.
– Допустим, – кивнул Абакумов.
В самом деле, радистку не обязательно посвящать во все нюансы операции.
– Но вы признаете, что изменили Родине и должны за это ответить по всей строгости советского закона?
– Я не жалею о том, что прилетела. Если нужно будет умереть, умру, но зато буду знать, где умерла и за что. Прошу только об одном – предоставить мне возможность разделить судьбу с мужем, какова бы она ни была. Я верю в то, что с момента вступления на родную землю он ничего бы не сделал против Родины.
– Отлично! В таком случае, могу вам сказать, что ваш муж, Таврин, уже согласился сотрудничать с нами, – Абакумов блефовал, но понимал, что Шиловой проверить его слова будет невозможно, а если она согласится на сотрудничество, то будет гораздо легче убедить в том и самого Таврина.
– У меня нет другого выхода, – пожала плечами, вздохнув, Шилова.
В одиночной тюремной камере в Лефортово на нарах лежал, накрывшись по самые уши одеялом, Таврин. Он давно не брился, оброс щетиной. Со следами побоев на лице и черными кругами под глазами.
Металлическая дверь камеры со скрипом открылась. Первым, со связкой ключей в руках, в камере появился дежурный надзиратель.
– Арестованный Таврин, встать!
Таврин с трудом поднимает голову, поворачивается к надзирателю, видит за его спиной высокого стройного человека, с зачесанными назад черными волосами в генеральской форме. Арестант откидывает одеяло и нехотя поднимается.
– Вы свободны! – обратился Абакумов (а это был именно он) к надзирателю.
– Слушаюсь, товарищ генерал… Но если что – я за дверью.
Абакумов бросил сердитый взгляд на надзирателя, тот тут же вышел за дверь, плотно притворив ее. Абакумов подошел к стоявшему под небольшим зарешеченным окном табурету, сел и несколько мгновений внимательно смотрел на оставшегося сидеть на нарах Таврина.
– Что, не нравлюсь? – хмуро произнес Таврин. – Ваши следователи-садисты постарались.
– А вы злой, оказывается. Неужели в гестапо следователи мягче по отношению к предателям?
– Не знаю, Бог миловал от общения с гестаповцами. Хватило допросов в контрразведке и абвере.
– Хорошо, я дам команду следователям быть с вами немного повежливее.
Таврин презрительно хмыкает.
– Большое вам за это спасибо. Заранее.
– Зря иронизируете. Я не шучу. Правда, и от вас при этом потребуется выполнение неких условий, – Абакумов достал из кармана пачку папирос, вынул одну и начал разминать ее между пальцами.
– Смотря каких!
– Серьезных, но вполне реальных. Но прежде чем я назову эти условия, я хотел бы представиться. Я – начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ, генерал-лейтенант Абакумов.
– А-а! Коллега, – усмехается Таврин. – Точнее, самый главный начальник майора Таврина.
Абакумов некоторое время молчит, соображая, о чем речь. Наконец понимает и согласно кивает головой.
– В некотором роде. Рад, что вам даже в тюрьме не изменяет чувство юмора. Так вот, я вам гарантирую жизнь в обмен на сотрудничество с нами.
– А моей жене? – после маленькой паузы спросил Таврин.
