Пампа-блюз Лапперт Рольф

Уже в половине девятого мы с Карлом поднимаемся по наружной железной лестнице на крышу мастерской. Вилли, Отто и Курт пришли еще раньше и установили наверху длинный стол, лавки и гриль, от которого в небо идет кольцами дым. На улице до сих пор жарко и светло, но здесь дует легкий ветерок. Участок пола, на котором мы стоим, застелен досками, а под ними — листы жести. Деревянный забор ограждает площадку размером около тридцати квадратных метров от остального пространства, покрытого рубероидом и гравием. Забор — высотой по пояс, он поставлен для того, чтобы никто не подошел слишком близко к краю и не упал. Облокачиваться на перила лучше не стоит, потому что дерево гнилое, прямо как на веранде у Карла.

Крыша — единственное место в деревне с панорамным обзором, и хотя смотреть вокруг почти не на что, я все равно люблю сюда приходить. Прошлым летом мы с Масловецки частенько засиживались тут до полночи, пили пиво и гоняли мячи для гольфа, а Карл восседал на своем складном стуле и пополнял запасы синеньких бумажек. Тем же самым он занят и сейчас, с той лишь разницей, что сегодня на нем хороший костюм и он чисто выбрит. Я тоже при параде, но если бы я знал заранее, что Курт и Отто придут в рабочей одежде, не стал бы так выряжаться.

— Вы вообще знаете, по какому поводу мы сегодня собрались? — спрашиваю я этих троих.

— Прощальная вечеринка для Георгия! — выкрикивает Отто, занятый тем, чтобы повесить цветные бумажные фонарики на шнур, натянутый между пляжным зонтиком и пустым, давно не использующимся баком для воды. Фонарики он заказал у одного торговца, который продает военную форму, ордена, монеты и тому подобный хлам бывшей ГДР. Они желтые, с серпом и молотом. Отто развешивает их на все праздники, даже на Рождество; сегодня вечером, пожалуй, впервые изображенные на них мотивы имеют хоть какое-то отношение к происходящему.

— Верно, друзья! — кричит Курт. — Выпьем за здоровье нашего сумасшедшего русского!

Он осушает свой бумажный стакан и подбрасывает еще древесного угля в гриль, рядом с которым пристроился спящий Рюман.

Вилли, одетый по торжественному случаю в длинные серые брюки и черную рубашку, смотрит на меня и качает головой:

— Знаю, о чем ты сейчас думаешь, Бен. Эти двое невыносимы. Но мы-то с тобой понимаем, зачем мы тут собрались.

Он улыбается мне и продолжает расставлять свечи, сухие цветы и гипсовые фигурки ангелов по столу, на котором уже появились стопочка пластиковых тарелок для каждого, стаканчики, две миски с макаронным и картофельным салатом, корзинки с нарезанным хлебом, несколько бутылок красного вина и бумажные салфетки.

— Куда подевался Масловецки? — спрашиваю я собравшихся.

Из их болтовни вполголоса я понимаю, что Масловецки не выходил ни с кем из троих на связь. Я сажусь рядом с Карлом на складной стул и тянусь за одной из бутылок, которые лежат в жестяной ванночке со льдом. Но передумываю и наливаю себе стакан яблочного сока, который пьет Карл.

— Знаете, о чем я подумал? — спрашивает Отто после того, как он повесил последний фонарик и взял себе пива.

— Нет, — говорит Курт. — Но ты нам явно сейчас расскажешь.

— Я подумал… а не могли наши марсиане… взять и прикончить Георгия?

Боже, сегодня снова придется выслушивать этот бред!

— И зачем они это сделали? — спрашивает Курт, садится на лавку и начинает сворачивать бумажные салфетки пополам. — У них же нет мотива.

— Верно, какой тут может быть мотив, — говорит Вилли.

— Мотив есть всегда, — возражает Отто, — даже когда его нет, он все равно есть. Просто ты его не видишь.

— Ты хочешь сказать, мы его не видим? — спрашивает Курт.

— Именно, — говорит Отто, — для нас он неочевиден.

— Может, Георгий раньше был тайным агентом и имел дело с внеземными цивилизациями, — добавляет Отто.

— Или космонавтом, — говорит Курт.

— В любом случае как-то странно, что после убийства Георгия тарелка больше не появлялась, — говорит Вилли.

— Они выполнили задание, я так думаю, — говорит Отто. — Они шпионили за нами, напали и испарились.

— Господи, — бормочет Вилли.

И все трое погружаются в молчаливые раздумья.

Я отклоняюсь на спинку стула и закрываю глаза. Весь этот бред сильно напоминает мне одну из тех театральных постановок, которые Карл раньше смотрел по телевизору. Сегодня вечером я увижу ее живьем. Группа дилетантов из Вингродена сыграет скетч «Марсиане и загадочное убийство». Может, зря я не выпил пива.

К счастью, по лестнице наверх уже поднимаются Хорст и Альфонс с корзиной для белья, до краев загруженной колбасками, дюжина которых сразу же оказывается на гриле. Хорст рассказывает, как Альфонс вчера порезал себе палец, когда разделывал мясо, и разговор переходит с инопланетян-убийц на инфекции, гангрену и ампутацию.

Ровно в девять приходит Лена. Она одета в песочного цвета платье до пола, подпоясанное широким черным матерчатым ремнем, на шее у нее — деревянные бусы. Похоже, она накрасилась и что-то сделала с волосами, потому что выглядит она сногсшибательно. Стоило Лене появиться, Вилли, Отто и Курт сразу же перестали вести себя как болтливый деревенский сброд и вошли в образ болтливых Казанов. Они наперебой предлагают ей стул, бутылку пива, бокал вина и соленые палочки. Они обращают ее внимание на колбаски, на то, как декорирована крыша, и на закат. Все трое шутят и хихикают, словно мы собрались здесь не для того, чтобы помянуть Георгия, а чтобы выбрать самого резвого самца сезона. Даже Вилли, который совсем недавно делал вид, что морально превосходит Курта и Отто, в присутствии Лены мутировал в льстивого шута. Только Хорст и Альфонс ведут себя сдержанно, ну, и Карл, конечно. Он, к моему удивлению, отложил свою коробку и журналы и полностью сосредоточился на всем происходящем вокруг него. Лицо у него довольное, и я почти завидую тому, что его голова фильтрует внешние сигналы и избавляет его от необходимости понимать все сказанное этими идиотами.

Через полчаса суматоха, вызванная приходом Лены, начинает утихать. Все сидят за столом и едят колбаски с салатом и хлебом из пластиковых тарелок и пьют пиво, вино или яблочный сок из бумажных стаканчиков. Последние проблески света еще видны над горизонтом: светлая полоса, чуть выше — розовая, а потом синяя. Фонарики похожи на светящиеся планеты, нанизанные на ось, вокруг них вьются мотыльки, иногда крошечные искорки вылетают в небо и гаснут. В воздухе пахнет костром и подгоревшим жиром. Сейчас, когда все заняты только тем, чтобы набить себе брюхо, и лишь изредка обмениваются, причавкивая, довольными репликами, атмосфера становится почти торжественной.

— А где же Масловецки и Йо-Йо? — спрашивает Лена через некоторое время.

— И правда! — выкрикивает Отто. — Куда они подевались?

— Может, возникли проблемы в участке, — считает Вилли.

— Давайте позвоним ему и спросим.

Предложение Лены вызывает всеобщее смущение.

— У нас нет телефонов, — поясняю я.

— У Масловецки есть, — говорит Курт. — А у нас нет.

— У меня тоже есть, — сообщает Вилли. — Вот только батарейка села.

— Аккумулятор, — поправляет Хорст.

— В мастерской есть телефон, — говорит Вилли.

— Но контора заперта, — добавляет Отто.

— Я знаю, где лежит ключ, — сообщаю я.

— Есть другой вариант.

Лена достает из переднего кармана платья мобильный-раскладушку и открывает его.

— Кто-нибудь знает номер Масловецки?

Снова всеобщее смущение и молчание. Мы здесь очень редко звоним куда-то. Друг другу вообще не звоним, потому что почти каждый вечер видимся в «Белой лошади». На Рождество все звонят своим родственниками, из которых редко кто выбирался сюда на праздники. Единственные, кто время от времени звонит мне, — это мама, госпожа Вернике и врач Карла.

— Секундочку! — вдруг вскрикивает Курт, достает из заднего кармана своего комбинезона потертый кошелек, ищет по всем отделениям и в итоге радостно предъявляет нам бумажку. — Вот номер!

Он передает записку Вилли, а тот дальше — Отто. Они так осторожно берут ее в руки, будто речь идет о ценном историческом документе.

Лена набирает номер и подносит телефон к уху. Отто, Курт, Вилли, Хорст и Альфонс смотрят на нее во все глаза. Как дети в ожидании фокуса.

— Да? Алло? — Да, это я, Лена! — Спасибо, хорошо. Мы тут все сидим на крыше мастерской, и не хватает только вас и Йо-Йо! — Что? — Где?

Лена обращается к нам.

— Они недалеко от Штрерица.

Все кричат наперебой, пытаясь сообщить Лене, что Штрериц находится примерно в двадцати пяти километрах отсюда в направлении Кремберга.

— Через пятнадцать минут? Да, отлично! Что? Бен? Да, он здесь. Минуточку. До встречи.

Лена протягивает мне телефон.

— Он хочет поговорить с тобой.

Я беру у нее трубку и подношу ее к уху.

— Да?

— Бен? Это ты?

— Да.

— Послушай, сейчас ты должен делать вид, что мы с тобой просто разговариваем, ладно?

— Да.

Я встаю из-за стола и поворачиваюсь к остальным спиной.

— Я совсем рядом, в сарае на поле. Йо-Йо со мной. Мы достали тарелку! Бен? Ты меня слышишь?

— Да.

— Говори нормально, а не только «да»! Иначе они что-нибудь заподозрят!

Я поворачиваюсь к сидящим за столом. Они перестали есть и пить и ждут новостей от Масловецки. Даже Карл смотрит на меня своим особым взглядом, выражающим бурное негодование, словно от нашего разговора зависит его жизнь.

— Просто отлично! — говорю я и выдавливаю из себя улыбку. Остальные улыбаются мне в ответ, и Карл тоже.

— Сейчас мы запустим тарелку! Через десять минут я буду у вас! Проследи, чтобы малышка не напилась! Она должна быть трезвой, когда увидит НЛО!

— Ясно. И будьте осторожны.

— Что ты несешь, Бен? — шипит Масловецки мне в ухо.

— Я говорю, не зевай за рулем!

Я отключаюсь и возвращаю телефон Лене.

— Ну как? Они выпустили Йо-Йо из тюрьмы? — спрашивает Курт.

— Да, — отвечаю я, — все в порядке.

Все радуются и выпивают по такому случаю. Хотя Карл ничего не понял, на его лице читается облегчение, и он подставляет свой стакан каждому, кто хочет с ним чокнуться.

Между тем солнце село, и небо стало темно-синим. Зажглись несколько звезд. Я забираю у Карла пустую тарелку и пластиковые приборы, вытаскиваю из-за воротника его рубашки салфетку и бросаю все это в мусорное ведро.

Лена подходит ко мне. В одной руке у нее стакан с красным вином, в другой — кусочек хлеба.

— Как твоя голова?

— Спасибо, хорошо.

— Милое местечко.

— М-м.

— Георгий был твоим другом?

— Я бы так не сказал. Вообще-то я почти не знал его.

— Думаешь, его убила Анна?

— Чушь. Он сам себя убил. Георгий был болен. Депрессия. Ты бы видела порезы у него на руках.

Лена отпивает глоток вина и смотрит в поле. Если бы было не так темно и у нее было орлиное зрение, она бы заметила Масловецки и Йо-Йо, которые как раз сейчас наполняют тарелку гелием. Но сегодня новолуние, с востока к нам тянет все новые облака, и вокруг так темно, что даже сарай в поле не разглядеть.

— Эй, Бен! Идите сюда!

Отто машет нам и явно хочет, чтобы мы вернулись за стол.

— Сфотографируемся! — кричит Курт и приглаживает ладонью остатки волос на голове.

Мы с Леной встаем между Хорстом и Куртом за скамейкой, на которой сидят Альфонс и Карл. За нашей спиной покачиваются на ветру фонарики.

— Может, подождем Масловецки и Йо-Йо? — спрашивает Вилли и кладет Курту руку на плечо.

— Да ладно, — говорит Отто и подносит дешевую камеру к лицу. — Я сперва просто попробую.

Он делает шаг назад и садится на корточки.

— А теперь все дружно сказали «фе-е-е-ерма»!

Хотя я чувствую себя идиотом, я послушно повторяю «ферма» в общем хоре.

— Фе-е-е-ерма!

На слоге «фе-е-е» Отто жмет на кнопку и встает в полный рост.

— Вспышки не было! Вы видели вспышку? Вроде она не сработала?

— Не сработала, — подтверждает Курт.

— Вспышки не было, — говорит Вилли. Он смотрит на нас с Леной. — Вы видели вспышку?

Я мотаю головой. Даже крот с завязанными глазами увидел бы, что вспышка не сработала.

— Нет, — говорит Лена.

— Вторая попытка, — говорит Отто и садится на корточки. — На счет «три». Раз, два, три!

— Фе-е-е-ерма!

Снова никакой вспышки.

— Чертова мыльница, ты посмотри! — кричит Отто, трясет камеру и бьет по корпусу рукой.

— Потому их и называют одноразовыми, — поясняет Курт и достает еще одно холодное пиво.

Хорст садится рядом с отцом, Вилли театрально вздыхает, а я сажаю Карла обратно на его складной стул.

Лена подходит к Отто, который как сумасшедший жмет на кнопку.

— Можно я посмотрю?

Она берет у Отто камеру и рассматривает ее.

— Ого. Да это музейный экспонат.

— Она еще с моей свадьбы. В 95-м.

Лена улыбается.

— Отжила свое.

Отто кивает и забирает у Лены камеру. Он вертит в руках маленький пластиковый аппарат и шумно выдыхает.

— Хильтруд живет в Золингене. У нее там другой. Дизайнер по интерьерам.

С улицы доносится протяжный гудок, сразу же раздается визг тормозов, и громко хлопает дверца.

— Это Масловецки и Йо-Йо! — кричит Курт.

Лена даже не догадывается, как ей повезло. Если Отто начинает рассказывать о разводе, можно либо смириться с судьбой, либо притвориться мертвым. Правда, я пережил это всего лишь раз, но одного раза хватило. Теперь я знаю все о его браке, его бывшей жене и подлых махинациях адвокатов при разводе. Еще я знаю, чем занимается дизайнер по интерьерам, хотя никогда не интересовался такими вещами.

И вот Масловецки появляется на крыше, весь мокрый от пота и запыхавшийся, но в отличном настроении.

— Всем привет! — кричит он, ставит деревянный ящик на стол и вытирает платком лоб. Он хлопает Отто и Виллик по плечу, делает вид, что собирается шутки ради ткнуть Хорста в живот, одним махом опрокидывает в себя пиво, которое подает ему Курт, и только заметив Лену, начинает вести себя как взрослый мужчина. Он снимает шляпу и берет ее руку.

— Лена, как чудесно, что сегодня вечером вы оказали нам честь и пришли сюда.

Лена выглядит немного удивленной и смущенной, но дает пожать себе руку.

— Ну что вы, — говорит она.

Масловецки демонстрирует легкий поклон, подбрасывает шляпу в воздух и кричит:

— Почему я не слышу музыки?

— Но где Йо-Йо? — спрашивает Вилли.

Масловецки издает глубокий вздох. Готов поспорить, он отрепетировал в машине то, что сейчас скажет.

— Я вынужден сообщить вам, друзья, что Йо-Йо не сможет прийти, — бормочет он так тихо, что Хорсту приходится повторить его слова своему отцу.

Новость вызывает разочарованные ахи и охи и целое море вопросов. Я тоже делаю вид, что огорчен. Только Карл сидит на своем стуле и продолжает улыбаться, потому что минуту назад Масловецки ущипнул его за щеку.

— Все случившееся очень расстроило его, — объясняет Масловецки. — Он до сих пор не может прийти в себя и просто не в состоянии провести сегодняшний вечер вместе с нами. Надеюсь, вы понимаете.

Все бормочут что-то одобрительное.

— Где он сейчас? — спрашивает Хорст.

Масловецки, конечно, ждал такого вопроса.

— В отеле в Штрерице.

— В Штрерице есть отель? — удивляется Курт.

— Ну, скорее, маленькая гостиница. Но там Йо-Йо сможет отдохнуть спокойно.

Масловецки смотрит на часы.

— Ну а мы с вами посвятим остаток вечера нашему дорогому другу Георгию Булатову, царствие ему небесное.

— Аминь, — бормочет Вилли и крестится.

«Аминь» стал своего рода сигнальным выстрелом. Компания сразу оживилась. И вот уже Хорст помогает Альфонсу достать из чехла аккордеон и кладет ему подушку под попу. Отто меняет догоревшие свечи в фонариках на новые, а Курт отправляет на гриль следующую партию колбасок. Порыв ветра кружит над столом салфетки и уносит несколько штук с собой. Они танцуют в воздухе, как белые летучие мыши, а потом исчезают в темноте.

Когда Альфонс растягивает гармонь, инструмент издает протяжный жалобный звук — многоголосый вздох, радостный и грустный одновременно, как щебетание птицы в клетке. Тогда Альфонс закрывает глаза и начинает играть. Первая песня привезена им из России, где он солдатом попал в плен в шестнадцать лет. Очень печальная песня, и если бы с нами был Петр, он бы точно зарыдал.

Масловецки открывает ящик, в котором обнаруживаются бутылка и дюжина стопок с золотой каемочкой.

— Самая хорошая водка, какую только удалось раздобыть, — поясняет он и ставит бутылку на стол. — Как раз то, что надо, чтобы выпить за Георгия.

Он отвинчивает крышку и наполняет восемь стопок.

Чтобы Карл не чувствовал себя обделенным, я наливаю для него в стопку яблочного сока. Когда песня заканчивается, все разбирают свои стопки и выжидательно смотрят на Масловецки. Это первая за долгое время смерть в деревне, и каждый из нас, даже Лена, считает, что сейчас Масловецки должен сказать речь. От порывов ветра шуршит мусор в ведре и качаются фонарики. Такое впечатление, будто мы стоим на палубе корабля и ждем, когда будет говорить капитан.

Масловецки незаметно смотрит на часы, откашливается и набирает побольше воздуха в легкие.

— Дорогие друзья, — начинает он, — повод, который собрал нас здесь, отнюдь не радостный. Но мы не будем грустить. Мы просто вспомним Георгия.

Он делает паузу и смотрит на собравшихся.

— Для каждого из нас Георгий был разным, — продолжает Масловецки. — Те, кто познакомился с ним, когда он только приехал сюда, больше десяти лет назад, помнят того худощавого молодого человека, приветливого и отзывчивого, но и очень робкого и молчаливого. Все знали, что Георгий воевал в Чечне, но я думаю, что никто из нас даже представить себе не мог, какие ужасы он там пережил. Анна самоотверженно заботилась о Георгии, но даже ее любовь и забота не смогли помочь ему избавиться от призраков прошлого. Ее преданность не спасла его и от пьянства. Как не могла уберечь от попыток свести счеты с жизнью во искупление грехов, совершенных на войне. На войне, на которую родина…

— Господи! — вдруг кричит Отто, показывая куда-то рукой. — Там!

Мы все смотрим туда, куда он показывает.

А там — оно.

Разноцветные огоньки НЛО мерцают, пока тарелка медленно поднимается в воздух. Я никогда не одобрял план Масловецки, но сейчас, когда НЛО плывет по небу, как светящийся корабль по ночному морю, я не могу не наслаждаться красотой зрелища.

Остальные тоже под впечатлением. Как в трансе, Отто и Курт опрокидывают в себя по стопке водки. Даже Рюман, налопавшийся колбасок до отвала и налакавшийся пива, неотрывно смотрит вдаль, тихонько скуля. Карл встает со стула и следит за тарелкой, открыв рот.

— Куда они летят? — спрашивает Курт.

— Думаю, они улетают, — отвечает Хорст.

— Жаль, — говорит Вилли и поднимает руку, готовый помахать вслед тарелке.

Я выпиваю мою водку и как можно незаметней вынимаю из кармана подаренный мне отцом на десятилетие маленький бинокль, чтобы лучше все рассмотреть. Стоит мне только навести резкость, как я вижу крошечную фигурку, висящую в двадцати-тридцати метрах под взлетающей все выше тарелкой. Очевидно, это Йо-Йо, и у него большие проблемы. Вообще-то он должен был вести тарелку с земли на тросе, но сейчас он молотит по воздуху руками и ногами, как каскадер, которого уносит в небо воздушный шар. Если бы он не был так далеко, мы бы явно услышали, как он орет во всю глотку.

— Они улетают от нас, — шепчет Вилли и опрокидывает свою стопку.

— Еще посмотрим, — говорит Отто.

— Кому сказать, не поверят, — бормочет Лена.

— А вы сфотографируйте! — кричит Масловецки, который еще пять секунд назад завороженно смотрел на свое собственное произведение, а теперь вспомнил, что оно должно попасть на первые полосы газет.

— Я не взяла фотоаппарат, — говорит Лена, не сводя глаз с НЛО, которое увеличивает скорость пропорционально набору высоты.

— Как? — кричит Масловецки. — Почему?

Лена поворачивается к нему.

— Я же не рассчитывала сегодня ночью увидеть НЛО!

— Мы уже несколько дней только о нем и говорим!

Голос Масловецки почти срывается, он даже проливает свою водку, потому что явно забыл о том, что держит в руках стопку.

— Как вы можете не носить с собой оборудование?

Лена уставилась на Масловецки. Думаю, она размышляет о том, в своем ли он уме. И откуда он знает про оборудование для фотосъемки. Она залпом выпивает водку, бросает стопку на пол и бежит вниз по лестнице.

— Вы куда? — кричит Масловецки ей вслед.

— Куда-куда! — отвечает Лена, перепрыгивает через последние ступеньки и мчится в направлении «Белой лошади».

— Как она могла забыть свою чертову камеру? — рявкает Масловецки так громко, что все, включая Карла, удивленно смотрят на него, а Рюман рычит. — Она же журналистка, черт побери!

— А мне она сказала, что она психотерапевт, — говорит Вилли.

— И училась на медсестру, — добавляет Курт.

— Это просто прикрытие, идиоты! Она здесь из-за НЛО!

Масловецки машет руками в направлении своего светящегося в небе творения, которое улетает все дальше и дальше.

Я украдкой подношу бинокль к глазам. Йо-Йо почти не видно. На такой высоте должен дуть сильный ветер, и если НЛО будет продолжать подниматься, то скоро исчезнет в облаках, и Йо-Йо вместе с ним.

— Масловецки! На вот, посмотри!

Я протягиваю ему бинокль, и он вырывает его у меня из рук.

— Вот черт… — произносит он слабым голосом. — Черт бы тебя побрал…

— Что такое?

Отто подходит к ограждению, будто отсюда он сможет лучше видеть тарелку.

— Они возвращаются?

Он протирает стекла очков о куртку и надевает очки.

— Можно мне тоже посмотреть в бинокль?

— Нет, нельзя! — рычит на него Масловецки.

— Катушку опять заело? — шепчу я Масловецки. Масловецки на секунду застывает в неподвижности. Потом начинает нарезать круги по крыше, подлетает к лестнице, с грохотом сбегает вниз по ступенькам и несется к машине.

Я подхожу к краю крыши и наклоняюсь через ограждение, чтобы видеть, что происходит внизу.

— Что ты задумал? — ору я вслед Масловецки. Но он уже на полной скорости мчится по дороге.

— Он спятил? — спрашивает Хорст обеспокоенно, не сводя глаз с фар, пока они не исчезают вдали.

— Спятил? — повторяю я. — Разве он когда-нибудь был нормальным?

Отто, Курт, Вилли, Альфонс и Карл так и стоят, не шелохнувшись, вытянув шеи и уставившись в небо, хотя тарелка давно растворилась в облаках. Хорошо, что есть ограждение, иначе эти пятеро давно бы свалились с крыши, как лунатики.

Я беру Карла за руку и подвожу его к стулу. Он садится, но продолжает смотреть вперед широко открытыми от удивления глазами.

— Фейерверк, — говорит он.

— Красиво было, да?

Хотя ночной воздух теплый и сухой, я укрываю ему ноги шерстяным пледом. Карл так растерян, что даже забывает сказать свое «спасибо».