Камуфлет Чиж Антон

Ступень восьмая

Дорога

Не велика радость подниматься всё выше, если по-прежнему остаёшься на лестнице.

Фридрих Геббель

Дорога. Не поле, не берёзки и не речка; дорога — вот настоящий символ России.

Машин не было, ни единой. И тишина.

Откуда ни возьмись, прямо посреди дороги — лестница. Высоченная, со ступеньками бетонными — и такая тут неуместная. Ни обойти, ни объехать. А за ней снова большак, прямой да ровный; и дальше путь хорошо просматривается.

Неспроста эти ступенечки. Да и налазился я по холмам-пригоркам в своё время, на Материке-то… На Урале, куда ни пойдёшь, всё в гору.

А чего рассуждать, время транжирить? Разве у меня есть выбор?

Таки да! Оказывается, от главной дороги узкая колея отходит — и дальше снова с большаком сходится. И никаких дурацких лестниц посреди просёлочка.

Чего тут раздумывать? Сворачивай, да и топай себе плавно в горочку. Градиент высоты положительный — из виртуала в реал ведёт, однозначно. Но ближе к концу просёлка — многоэтажка торчит. И костяшка эта доминошная обзор перекрывает. Казалось бы — ну и что с того? Но почему-то кольнуло: опять распутье, точка бифуркации.

Но таки лучше, чем по крутым ступеням. Ходу, ходу.

Нежданно-негаданно — гаишник нарисовался. Пузатенький, униформа серая, и на животе — карман-клапан, словно сумка кенгуриная. Да ещё с вышитой красной надписью:

Охренеть…

Резво машет Сиканчук палкой полосатой. Ба, да это же тот самый, из оцепления. Выдали ему, значит, новую форму. И жезл — взамен того, что чёрный спецназовец исстругал.

Ух, как они там в лёжку валялись. Зато ни раненых, ни убитых. Не зря, не зря предки наши акустическое оружие уважали. Соловей-разбойник с его свистом-посвистом. Или это… ну как же… в школе проходили… А, вспомнил: перекуём мечи на орала.

Сержантик-то — не узнаёт меня будто бы. А сам небось только и думает о моих баксах-двадцаточках. Накось-выкуси. Нету закона — пешехода ошкурить за превышение скорости. Или уже приняли? А пусть докажет тогда.

— Гражданин, остановитесь. Проводится операция «Вихрь-антипьянь». А ну-ка, дыхни, — и трубочку суёт известную.

— Бессмысленно.

— Я сказал — будьте любезны.

Реакция положительная. Ну да, после вчерашнего-то.

— Гражданин, пройдёмте.

Да некогда мне прохаживаться.

— Послушай, сержант. Это эндогенный алкоголь, организм его сам внутри себя вырабатывает. В телах славянской национальности — обязательно. Адаптивная реакция на суровые окружающие условия. Ферштеен? Нихт ферштеен. Мои труды читать надо. А не веришь — ну-ка, сам дыхни (Хрен тебе, а не баксы с Джексоном).

— Чего?

— Я сказал, будьте любезны.

Реакция положительная: наверняка после оцепления стресс снимал.

Вперёд, вперёд — лишь ветер в ушах. А вслед едва слышно доносится:

— Гражданин, эта дорога… э…о…у…и.

Козе понятно, что это дорога. Я продолжил свой путь.

Ещё странность: обочины от полотна вниз уходят, чем дальше, тем сильнее. Дорога сама по себе, остальное отдельно. Неприятно, блин.

Издалека доносится:

Вниз не смотреть, а то голова закружится. Где же вы, родные ступенечки? Позади остались, милые. И возвращаться поздно. Сказано же, не ходи по косогору — сапоги стопчешь. На что это похоже, совсем из другого мира? Счётчик! Они включили счётчик с нарастающим итогом. Так бывает, когда выбираешь неверную стезю. Поначалу заманчиво, но долг всё налипает.

Круто, ох и круто! Почти стена, пусть и кривая. А куда занесет нелёгкая, оттуда кривая не вывезет. И вот уже же не просто крутогор, а круче вертикали. Возвратным загиб — гигантский знак вопроса, нависший над дорогой — вот что скрывала двадцатиэтажка. Разрыв дорожного полотна, разводной Калинов мост[32].

И как преодолеть эту загогулину — неясно. Да и будь у меня альпинистские причиндалы — всё одно без пользы. Я ведь не Рэмбо-скалолаз. Крандец котёнку.

А может, успею? Сколько там натикало? Двенадцать ноль-ноль. Получится — не получится, а попробовать стоит. Спуститься на обочину — и обойти нехорошее место.

Бег — это серия прыжков с одной ноги на другую. Под гору бежать легко, вот я и на обочине. Подъём теперь плавный, но придётся всё же перейти на шаг.

Продолжаем движение. Справа полотно дорожное, всё круче вверх уходящее. Слева родные просторы, буераками украшенные, мусором заваленные да мочой щедро политые. Изредка попадаются пыльные кустики пожухлой травы. И среди этой красоты — колючая проволока. И в мотках, и обрезками, и клубками крупными. К чему бы это? Ох, неспроста. А впереди что? Кустарник, поперёк обочины. И обрывки колючей проволоки. Кустов немного, по пустоши обойти можно, хотя колючкой там тоже нафаршировано… Ни фига, прорвёмся.

Что опять не так? Завоняло чем-то… Да, трупный запах.

Ходьба — ряд падений с одной ноги на другую. Я падал медленно и неотвратимо.

Стоп! Колючка, колючка, зачем ты здесь? Я замер в позе, законами механики не допустимой — и неизбежно должен приземлиться. Да угляди я даже кобру, к броску готовую. И вдруг замеченная мина не сорвала бы финиш моего шага-падения.

Спина изгибается, трещит хребёт. Но последний шаг — ни за что на свете…

Говорят, за секунду до гибели перед глазами вся жизнь проносится. Было такое со мной? Нет. Змея и мина — вот что вспыхнуло. А что — кобра? Яд подействует не сразу, можно до скамейки рвануть. Москва, центр, надежда на спасение. Да прихватить с собой ядовитую гадину, для медицинской ясности.

Ещё грозит кессонка, но и это не приговор. Глубина небольшая, почти перископная. Однако интеллектуальная добыча при этом теряется. А, плевать…

А если мина? Тоже не самое страшное, даже понять не успею, что умер.

Тело моё извивалось, пытаясь увернуться от участи куда более жуткой. Хрустел, прогибаясь волнами, позвоночник, но равновесие я всё же потерял. Лишь развернулся, чтобы на бок упасть. Только не вперёд. Щёку распорол о проволоку, ерунда.

Вот что меня подстерегало: стальная лента, в тугую пружину взведённая. Зацепишься — считай, заживо в мясорубку попал. А будешь дёргаться, вопьётся ещё глубже и будет рвать, пока не замотает до смерти. Вот гады, колючка-то — лишь для отвода глаз. Ну, сволочи! И Женевская конвенция не указ, что хотят, то и делают. Людей за человеков не считают, мы же не диверсанты вражеские.

Чёрт, зубы дробь выбивают. И вонища эта. Но я везунчик, живой среди живых, хоть и без надежды на спасение. Ни сил, ни времени — дорога недоступна. Эх ты, головушка победная!

Похоже, я зависаю в расщелине между мирами. Увяз, уже не вырваться. Придётся делить вечность с Пилатом, его знаменитой мигренью и верным Мухтаром. Невесёлая компания.

Сам же и виноват. Ведь чуяло сердце, что левая дорога нехорошая. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Музыка? А она тут при чём? Похоже, я угадал ключевое слово. А дальше? Игра «Угадай мелодию»? Нет, позабыл… Но время, время.

Спецсредства? Не жалую эти штуки, к ним так легко привыкнуть. Но сейчас не обойтись.

С чего начать? Активируем Corpus Callosum,[35] и окситоцина[36] побольше.

Сразу вспомнилось, и гадать нечего. Первая симфония Калинникова. Несомненно, нетленка. Попади Василий Сергеевич в нашу Академию — жить и творить ему на полвека дольше, тогда символом русской музыки стал бы он, а не Пётр Ильич.

Итак, «Угадай мелодию» — я выбираю помощь друга. Можно сделать один звонок?

Прямо в десятку! Так идут наши пацаны. Не едут, а идут, летят по дороге — бесшумно, на гиперзвуке. Двое, плечо в плечо, как истребители на параде. И музыка — наша. Но кто же они?

Лиха беда начало! Подключаю биоимаджинговые технологии. Стимулирую передний гипоталамус, выработка эндогенного псилоцибина утраивается.

Однако лиц не различить, шлемы у них чёрные от сгоревшей мошкары.

Усилим звук.

— Костя, Костя! Своих не узнаешь? — голоса знакомые-презнакомые. — Будем через минуту. На дорогу вернись, спиной к нам встанешь — и руки в стороны.

Как это — спиной? А кто чужой вклинится? Все гуру твердят одно и то же. Прикрывай спину, прижимайся к стене. Не давай себя окружить, держи всех врагов в поле зрения. А может, наставники были не те — в каждом учили видеть противника? Потому и не умеем мы в команде.

На прежней дороге, лицом к выгнутой стене — и руки в стороны.

Через секунду жуткая боль пронзает все суставы (вот отчего давно болели плечи!). Громовой удар в барабанные перепонки: догоняющая звуковая волна. Остаётся поджать ноги — и мы несёмся по затяжному подъёму. Гигантский трамплин на форсаже — круто вверх, ещё круче, вертикально вверх, вверх и назад — свободный полёт, петля Нестерова. Какой дурак её мёртвой назвал? Она жизни спасает. Так можно оглянуться, не оборачиваясь.

Небо под ногами не пугает, а вот над головой… Кусок Океана, сжатый в круглом жерле Провала. Он, Океан, не исчезал, всегда был рядом; вон, даже оцепление сняли не полностью.

А вот и моя скамейка. Неподвижно сидит человек — пока всё сходится.

Поодаль сержант Сиканчук палкой государственной размахивает. Интересно, какой пункт ПДД мы нарушили? Не тормозим. Прости, начальник, если можешь. Не поминай лихом.

Но что-то я забыл. А, конечно.

— Ребята, от Белого привет.

— Ты его видел?

— Вчера водку пьянствовали.

Молчат. Не поверили? Подняли руки в приветствии — и вновь грохот за звуковым барьером. Затихающие раскаты — и две точки исчезают в бесконечности.

И вы видите, что я спасся, и знаете из моих слов, каким образом мне удалось спастись.[38]

Где ж я теперь? Снова на столбовой; а тупик с жуткой загогулиной остался внизу. До площадки остаётся две ступени. Но и времени — раз-два и обчёлся.

Не успеть. Без Учителя я в срок не уложусь.

Ступень девятая

Учитель

Спрашиваешь у тени своей, чем она становится ночью? А у ночи про тень свою спрашиваешь?

Эдмон Жабес, «Книга вопрошаний»

Знакомая табличка на двери. Внутри — живой огонь в камине, слабо гудят горящие сосновые дрова. Тепло.

— Ас-саляму алейкум, учитель. Встречай блудного ученика.

— А, Палыч. И где ж ты блудил, в смысле — блуждал? И снова нагулял проблемы? — спросил Сергей. — Не тяни, выкладывай.

Я поведал о встрече с Белым, рассказал, как проходит чистящий эксперимент. А вот о последних беседах с Генеральным Вождём и разговоре с Калгановым — умолчал: это дела личные.

— Давай поработаем. Для начала разминочка, — Сергей щёлкнул пальцами. — Спрашивай.

— О чём?

— О чём хочешь, — он вздохнул. — Тупеешь, Александр Павлович. Потому как редко стал навещать наставника. Для начала мы должны раскачать твоё линейное мышление.

— Хорошо, вопрос. Вот камин у тебя горит. На Материке лето, а тут, выходит, зима? А ведь раньше-то сезоны совпадали. Где же истина?

— Так ведь и на Материке сейчас лето на повсюду, Земля-то круглая. Но да, изнутри истину оценить трудно, — Сергей прищурился. — Ты это имел в виду?

— Само собой.

— Тогда, Палыч, слушай мои вопросы.

— А цель?

— Будем искать несуразности. Чем их больше, тем дальше мы от истины. Готов?

— Готов.

— Мотор! Поехали! Когда начинается новый день?

— В ноль-ноль часов.

— Ответ неверный. Не сутки, а день?

— Утром.

— Молодец. А старт нового года?

Тут явно подвох. Первое января — начало календарного года, и далеко не повсюду. Так-так. А вопрос… ага, новый год у природы. Большое завтра — крутой рассвет.

— Весной.

— Не всё потеряно. А замешкался почему?

— Постой, ты хочешь сказать…

— Я лишь задавал вопросы. Говори.

— Что же выходит? Новый год первого января и начало суток в Ноль-ноль часов — это неестественно?

— И даже противоестественно. Какое же обновление — посреди зимы, да ещё и в полночь?

— Получается, что Материк — фальшивый? Как можно горько в жизни ошибиться, — сказал ёж, слезая с сапожной щетки.

— Фу, жеребятина. Невоспитанный ты человек, Александр Павлович. Но не стоит сгущать краски. Грубые нестыковки на Материке встречаются нечасто, и речь может идти лишь о сомнениях. Хотя, если в совокупности с аэропортами…

— Кстати, и про них тоже спросить хотел. А ну как на Материке догадаются, что живут в Матрице? Надо же что-то делать.

— Мы над этим работаем. Есть идея — крупным воздушным гаваням присвоить дополнительное имя. Чтобы на основном внимание не фиксировали.

— Это как? — не понял я.

— Да очень просто. Взять хоть и Благовещенск, аэропорт Игнатьево. А станет он, скажем, имени Муравьёва-Апостола. А ещё лучше — имени российского государственного деятеля Николая Муравьёва-Апостола. Пока запомнят, да научатся правильно выговаривать — о прежнем имени с его подозрительным окончанием и думать забудут. Ладно, вернёмся к аномалиям. Так, отдельные товарищи, — знакомый стремительный взгляд в мою сторону, — стаканами пьют сорокапроцентный яд. Искренне желая при этом здоровья собутыльнику. Заседание продолжается? Теперь твоя очередь — примерчики приведи.

— Несуразиц? Дай подумать. Допустим… Люди упорно именуют оранжевый шар чёрным ящиком, и всё не соберутся пересчитать мушкетёров в романе Дюма.

— Давай-ка без лирики. И поближе к родине.

— К России? Тогда — полдник. Ничего общего с полуденным временем. Или вот, недавно абсурд закончился: годовщину Октябрьской революции — а отмечали в ноябре.

— Всё, хватит. Ишь, разошёлся. Что ещё тормозит? — спросил Сергей. — Кроме линейности мышления?

— Думаю, зыбкость мировоззрения.

— Так и не определился? Пора, мой друг, пора. А коли уж сомневаешься — проверяй.

— Да как проверять-то? — спросил я. — На Материке бесполезно, во сне тебя сразу поправят. Каждую мелочь записывать, как Любищев[39]? Жить будет некогда.

— А здесь кто мешает?

Так, про сон Сергей проглотил, значит в курсе. И молчал, надо же.

— Уже всяко пытался.

— С этого места — поподробнее, — Сергей выжидательно замолк.

— Ступеньки считал, у всех лестниц, что попадались. Идея простая. Пусть шагов наверх окажется больше, чем вниз. Это реальный мир, где соблюдается второй закон термодинамики. Ты в курсе, насчёт второго закона?

— В общих чертах. Я его так понимаю: из дерьма конфетку сделать — нужны усилия, а вот дерьмо из конфетки — само делается.

— Ну да, если в широком смысле. Итак, о лестницах. Ежели ступенек вниз окажется больше, и путь твой, как по маслу — в жизни так не бывает. Тогда, выходит, мы живем в придуманном мире. Придуманном кем-то.

— И?..

— Проблема-то в чём? Нужен большущий массив данных. Неделями ходишь, считаешь. Но потом обязательно что-то стрясётся. Или со счёта собьёшься — или с лестницы наебнёшься.

— В моём доме не выражаться, — он со вкусом расхохотался. — А что ещё пробовал? Ты насчёт запаха говорил, горящей серы в конце эксперимента…

— Да, но не всегда. Лишь при успешности первой стадии.

— Неважно. Кстати, фразочку эту — запах горящей серы — слышать из твоих уст престранно.

— Ты прав, учитель. Оксиды серы, точнее, сернистый ангидрид.

— Вот бы и поспрашивал в соответствующих службах-органах. Фиксировали они в эти периоды скачки концентрации этого самого сернистого…

— …Ангидрида. Узнавал.

— И?

— Экологи — наотрез, причём именно за эти дни. Дескать, делайте официальный запрос. Сергей, а давай-ка мы письмецо организуем, за подписью Генерального Вождя?

— Не юродствуй, Александр Павлович. Дальше?

— У санитаров интересовался.

— Тоже кукиш?

— Ох… Эти гиены от гигиены столько запросили!

Шипит в камине смола, шипение в свист переходит, а изредка словно выстрелы раздаются.

— Разминка закончена, давай-ка всерьёз.

— Гуру, я весь внимание.

— Условия помнишь? Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Не бойся промахнуться, бойся упустить вариант. Поехали. Вопрос: треугольник?

— Бонапарт.

— Прилив?

— Глоток… глоток свежего воздуха.

— Удвоить?

— Ленивая книга.

— Что, что? — брови Сергея поползли вверх. — Оч-чень интересно. А если раскрыть?

— Сейчас… Нет, не идёт. Ага, тут сдвоилось. Первое: ленивый всё делает дважды, это Родион Щедрин; а второе: литература — это искусство писать то, что будет прочитано дважды; кажется, Сирин Конноли.

— Неплохо. Следующий вопрос. Животное?

— Выживание.

— Выживание? Вопрос такой — выживание?

— Нападай или беги.

— Или беги?

— Осторожность.

— Осторожность человека?

— Пиво. Диван. Телевизор.

— Скатываешься к прописным истинам, — сказал Сергей, — Сменим тему. Тень?

— Дефицит.

— Сумерки?

— Ни рыба, ни мясо.

— Программа?

— Архитектура.

— Наука?

— Истина.

— Искусство?

— Красота.

— Религия?

— Утешение.

— Имя?

— Индивидуальность.

— Архетип?

— Матрица.

— Хорошо, даже замечательно. Ещё вопрос. Олигарх?

— Запах… запах денег.

— Деньги?

— Имена.

— Стандарт?

— Золото.

— Ценность?

— Правила. Точнее, соблюдение правил.

— Сверхценность?

— Искупление вины.

— Грех?

— Отклонение от цели. Вернее — запредельное отклонение от истинного замысла.

— Месть?

— Жить прошлым. И ещё — облегчение боли.

— Молодец. Следующий вопрос: офшоры?

— Увидеть.