Камуфлет Чиж Антон

Ступень четвёртая

Право на вопрос

Кровь течёт осенняя, глухая,

Мы плывём, и наше судно зыбко.

Сергей Аверинцев (1963)

Язык мой — враг мой. Сам же и виноват, болтал, где ни попадя. И на семинаре бухнул, мол, объективен лишь материальный мир. А виртуал живёт лишь в мозгах, наших или компьютерных.

Господи, что тут началось! Меня клеймили позором, втаптывали в землю, об меня вытирали ноги.

— А мы-то, Академия, где же? Нас что ли нету?

— Тогда мы не должны отбрасывать тени. А ведь отбрасываем. И очень отбрасываем.

— Вот она, тень-то, — кто-то скабрезным жестом согнул руку в локте. — Погуще будет, чем у некоторых.

— А раз мы существуем, то вы в луже, — сказал другой. — Или убедите нас в обратном.

— Разумеется, — ответил я. — Но имейте в виду: бритву Оккама[12] никто не отменял.

— И как вы докажете истину? Пальцем на глаз нажмёте: раздвояемся мы или нет?

— Докажу, если… если разрешат часы с секундными стрелками. Тогда можно сверять…

И тут воцарилась тишина. Неужто я утёр им нос? Но нет — раздался негодующий взрыв: я покусился на святое.

— Поставим вопрос на Правлении, терминируем наглеца. Нет человека — нет проблемы.

— Какое Правление, вы забыли? Теперь у нас демократия. Навешать ему, и все дела.

До суда Линча не дошло. Но ясно одно — я так и остался чужаком. Ну конечно: пришёл сам, из провинции, да ещё на рожон лезу.

Похоже, моё духовное смятение связано с ГЛАВНЫМ ВОПРОСОМ. Да-да, та самая колонна с письменами из музея Брэдбери. И наверняка к этому вопросу имеет касательство первый, самый закрытый сектор Академии. С его сотрудниками я пока не стыковался, как-то не получалось.

В особый отдел зайдёшь, с Главным Талмудом поработать, — а чемоданчик-то ещё тёпленький. В формуляр заглянешь, — вместо подписи свежий знак «Z» стоит, даже чернила не высохли. То не Зорро бешеным клинком метку оставил — сотрудник первого сектора с потаенными страницами «ознакамливался». Абсолютно сугубо.

Идёшь по коридору, а у монстеры, что в бочке деревянной, листья-вееры колышутся. То не ветер-сквознячок их раскачивает, нет. Активисты из первого сектора на задание промчались. Абсолютно сугубо.

Или в буфет зайдёшь — а пива холодного нет. Как же так? — спросишь. — Ну, оставалось, да хлопцы из первого сектора оприходовали. Успешную операцию отмечали. Обидно, понимаешь. А ничего не поделаешь — абсолютно сугубо.

Думал я думу — и решился. Мобильник достал: где тут кнопка достопамятная? Секунда прошла, знак вопроса зелёным высветился. Свободен Генеральный Вождь и готов тебя принять, Александр Павлович. Иди, чего стоишь?

В святая святых даже «предбанника» не оказалось»; просторный кабинет — и человек за тёмным столом. Господи, да это же царь-батюшка! Да не абы какой, а символ крутого императора — Александр Третий. Редкий правитель, не мучивший народ закидонами. Былинная стать русского богатыря, величие и строгость. Могучую грудь не ордена украшают, а сверкнувшая бриллиантами пентаграмма — знак академика пятого, высшего уровня.

Приподнявшись над креслом-троном, он протянул руку:

— Царь, очень приятно, здравствуйте, царь.

Но всё же — как обратиться к нему?

— Здравствуйте, э…

— Называйте Нас просто, без затей.

— Тёзка? — вырвалось у меня.

— Ваше Величество, — усмехнулся он в пушистые усы. — Так что за вопрос вас мучает, друг мой? Да вы присаживайтесь.

Я открыл было рот и… не смог выдавить ни слова. Мыслей-то полная башня — колонна, реальный-нереальный мир вокруг нас. А вот оформить вопрос…

— Не спешите, голубчик, успокойтесь, осмотритесь. А Мы, с вашего позволения, покамест поработаем, — достал из стола папку и углубился в неё.

В кабинете Генерального ничего особенного. Ни астрономических площадей, ни портретов, даже компьютера нет. Тёмные дубовые панели, массивный стол, тоже из дуба. Несколько кресел, оливкового цвета ковровый пол. Светло и уютно. Ага, окно во всю стену, прозрачное сверху, а книзу мутнеющее. Рядом стеклянная же дверь — выход на балкон или в лоджию.

Из широкого окна открывается странно знакомый вид. Озарённые солнцем верхушки голубых елей и большущий дом с желтоватыми стенами. Верхние этажи без окон, короткий шпиль над крышей. Но что-то не так. Возле этого дома не должно быть высоких елей. Хотя… тут вам не здесь.

Письменный прибор чудный. А что за камушки? Подставка из яшмы; но какая яшма! Не зря в старину камень драгоценным считали. Вставочки интересные: малахит и чароит. Малахит наш, уральский — мелкокудрявчатый, зелень жизнерадостная, как июньская травка луговая. И чароит, с нежным переходом от сиреневого к пурпурному. Здоровски сочетаются камушки.

Но сколько можно озираться, не за этим притопал. Что с моим-то вопросом делать? Сумятица усилилась: к предыдущей каше добавились новые «ценные» мысли:

— Откуда в людях столько злобы?

— Свободна воля наша или всё определено заранее — теми закорючками на колонне?

— Управляет ли кто человеками?

— Почему сила царя природы растет быстрей, чем его разум?

— Отчего естественные христианские заповеди люди соблюдают реже, чем орангутанги?

— И что впереди ждёт: светлое будущее или апокалипсис?

В голове разрастался целый философский трактат. Я покосился на Генерального, и взгляды наши встретились:

— Друг мой, затруднения ваши мне понятны. Похоже, вопрос у вас не из простых. Разрешите помочь?

— Да, Ваше Величество.

— Но требуется ваше согласие на точечное ментальное сканирование.

Во блин, опять чтение мыслей. Хотя, если точечное…

— Итак, вы разрешаете локальный просмотр? Прошу озвучить готовность.

Ну и бюрократы! Наверняка записывают, если что, не отопрёшься.

— Конечно, Ваше Величество.

— Вы подтверждаете согласие?

— Да.

— Это ваш окончательный ответ?

— Да.

И в тот же миг пентаграмма на груди Вождя вспыхнула изумрудным блеском, на миг меня ослепив.

А когда я открыл глаза — передо мной оказался вовсе не царь! Могучая голова с густой седой гривой, породистое, хотя и грубое лицо с маленькими сверкающими глазками. Крепкое тело стало много выше. Во всём облике — первобытная сила и могучий интеллект. Так это же… это Зубр! Гениальный биолог, знаменитый генетик — Тимофеев-Ресовский.

И что, сызнова с ним здороваться?

— Не обязательно, это по-прежнему я, — Вождь догадался, о чём я подумал. — М-да, вопрос ваш — всем вопросам вопрос. Это же тройственный узел.

— Тройственный узел?

— Ну конечно. Разве не так:

ОТКУДА МЫ ПРИШЛИ?

КТО МЫ ТАКИЕ?

КУДА МЫ ИДЕМ?

— Истинно так!

— Многих увлекала загадка сия. Но вы единственный, кто задал Большой Вопрос мне.

— Простите за любопытство, но о чём же другие спрашивают? Если не секрет.

— Никакой тайны — людей интересует ближайшее будущее. Главным образом курс доллара. И котировки этого… м-м-м, прости господи, «Газпрома». Всё суета и томление духа. Но вернёмся к нашей теме. Только боюсь, ответ вам не понравится, — он взглянул на меня с сомнением.

Я насторожился.

— О пришельцах фильмы смотрели? — спросил Вождь неожиданно. — Тех, что захватили нашу планету? Тогда кое-что уже знаете. Опасней не те, что с лазерными пушками, а которые внутрь внедряются — личинки, споры и прочая мелкая нечисть. Не так ли?

— Безусловно.

— Но в Голливуде действует неписаный закон — хеппи-энд. Поэтому в кино вторжение отбивают. Как правило. А вот в жизни так получается не всегда.

Стены закачались, потемнело в глазах. Господи, лучше бы я про доллар спросил!

— Не споры и не личинки. Ментальный вирус, кусочек программы, вложенный в мозги бионосителя.

— Но зачем? — спросил я. — Разве пришельцы — не миф?

— Мы не знаем этого точно. Может статься, инопланетяне вовсе не были враждебными чужаками, — протянул он, барабаня пальцами по столу. — Гипотетически это могла быть умная сверхцивилизация. И добрые пришельцы в извилины гоминидов[13] ввели копию собственной программы. Но… мутации оказались губительными. Ведь мораль повышает уязвимость.

— Человек цивилизованный в первобытном мире оказался не жилец, — продолжил Зубр. — Опыт провалился, и первые поколения гомо сапиенс, черновики Господа Бога, погибли. Кстати, следы двуногих существ в эпоху динозавров археологи упорно причисляют к артефактам.

— И что же дальше? — в нетерпении спросил я.

— Дальше? — переспросил Зубр. — Полагаю, пришельцы решили пойти от обратного. Полярная идея, и опять-таки в качестве эксперимента.

— Они добавили агрессии?!

— Всё верно. Поначалу лишь в отношении врагов, но это помогло не особо.

— И тогда…

— Вот именно. Анестезия душевных качеств — но уже к особям своего вида. И вот тогда-то процесс пошёл. Ускоренный внутривидовой отбор, рост общей живучести. Только не за счёт умных и сильных…

— Я понял! За счёт злейших?

— Разумеется. Тогда казалось, что ситуация под контролем, — Вождь помолчал. — Ведь вмешательство проводили ограниченно, лишь в отношении самцов. А женщины сохраняли исходный замысел, по образу и подобию.

Но тут лицо Генерального исказилось, его украсила густая борода. Галилео Галилей!

Постой-ка, да ведь с этим великим итальянцем связано что-то интересное… Ну да, смутная история со святой инквизицией. То ли отрёкся он от учения Коперника и покаялся, то ли изрёк-таки знаменитую фразу. Спрошу, больше не будет случая.

— Галилей… э-э-э… Галилеевич, а можно не в тему вопрос? Это правда? Так вы им и выдали?

— Что — выдал?

— Всё-таки она вертится?

— Да, именно так и заявил: ты мне друг, Платон, но всё-таки она вертится.

— Простите, это вы — кому?

— Как его, Каратаеву[14].

Ох, лучше бы не спрашивал…

— Не будем отвлекаться, уважаемый. — Вождь возвратился в Зубра. — Вернёмся к нашим баранам. Увы, развитие венца творения отклонилось от плана.

— Но почему?

— Одно из двух. Первое: уязвимость к вирусу агрессии именно мужской хромосомы.

Я старался не пропустить ни слова.

— Ведь у мужчин хромосома единственная — и к заражению особо чувствительна.

— А второе?

— Агрессор не спрашивает у женщин согласия. Итог тотального изнасилования — потомки самых воинственных особей.

— А дальше?

— Заражение пошло вразнос, во всей ойкумене[15]. Так и возобладал новый вид двуногих существ, что нынче именует себя гомо сапиенс. А на самом деле — гомо агрессивус.

— И что же нас ждёт?

— Деградацию не остановить. Матрица сильнее, чем думают.

М-да, шутка ли! Все мы, оказывается, генно-модифицированные…

— Выходит, люди не равны уже от рождения?

— Вы правы. По сути мы имеем две породы гомо сапиенс, — он покачал головой. — Если быть точным, гомо сапиенс сапиенс и гомо сапиенс агрессивус.

— И среднего не дано?

— Отчего же? Напротив, большая часть человечества как раз метисы, с разным соотношением двух начал.

— Понимаю. Первое начало в чистом виде — Иисус Христос. Те, кого мы называем святыми. По образу и подобию.

Вождь утвердительно кивнул.

— А второе?

— Не догадываетесь? Исходных данных у вас теперь предостаточно, — он замолчал. — Вот что предлагаю, друг мой. Вопрос ваш не исчерпан, и время пока есть. А посему подумайте; и коль захотите, поделитесь выводами. Не буду мешать, — он отошёл к окну.

Отмотаем время на десятки тысяч лет. Пусть я раб агрессивной программы. И должен выполнить задачу — мы за ценой не постоим. На войне дозволено всё: кругом враги либо ресурс для выживания.

— Ты кто? Свой? Чужой?

— Чёрт знает какой.

— Если сомневаешься — убей.

Цель — всё, средства — любые. Даже если цель давно забыта.

Умри ты сегодня, а я завтра. Внутренняя злоба считается нормой. Душевность, дружелюбие? Игры слабых людей. А можно ли гомо агрессивус сходу считать преступниками? И что же, всех за проволоку? Или к стенке, породу очистить?

Не торопись пись-пись, как говаривает Сергей. Агрессивность может оказаться на пользу. Война, например. Или спецслужбы.

Вот старые знакомцы: Глеб Жеглов и Фокс. Жизнь могла поменять их местами. Но они одной масти, оба хищники. А хищники привычек не меняют. К станку, к примеру, никто из них не встанет. А если прижать? Упрутся рогом, скорее умрут — от болезней, нервных срывов, пьянства. Их программа диктует другой модус вивенди, иной образ жизни.

И что же тогда получается? Кем станет агрессивус — героем или преступником — дело случая. Но точно не обывателем.

И с преступниками не всё просто. Одни терзаются, мол, тварь я дрожащая или право имею? А другие по-иному расстраиваются: у старушки убитой двадцать копеек всего. Но могут утешиться: пять старушек — рупь.

В памяти всплыла песня:

Теперь о войне. Причины понятны: агрессивус жить мирно не способен. Кому война, а кому мать родна. Речь о другом: в бой-то идут не дни лишь хищники. И даже награды предусмотрены разные. Агрессивус по жизни бойцы, драка им в кайф, сами вперёд лезут. Получай «Героя» или «Мужество». А что же обычные люди? Им страшно, страшно до жути. Но идут, поперёк программы идут, проливают кровь — поперёк желания. И побеждают страх. Твоя медаль — «За отвагу».

Итог ясен, ген-то доминантный. И выходит по всему, что война — правило, а мир — исключение.

Хуже того, чуть не вся власть в руках мутантов. И генералы, и главы многих государств…

Теперь понятно, что добром эта история не кончится — лишь вопрос времени. Но пока никто не догадывается: вопрос-то запутан до чрезвычайности. А вся неразбериха с наследственностью, генами этими, хромосомами и молекулами ДНК возникла из-за нобелевских премий. Проблема в том, что присуждают их с приличной задержкой, иногда в десятки лет. Так произошло и здесь. Непонятно? Попробуем разобраться, применив известный метод дедукции. Предупреждаю: вас ждёт сюрприз. Помните, чем кончилась история с двойной спиралью ДНК?

Итак, дело заварилось давно в столице Англии. Шерлок Холмс и доктор Уотсон (у нас его имя переводят неправильно — Ватсон) сидели в знаменитой квартире на Бейкер-стрит, 221-б. Да, сидели себе и сидели.

И тут Холмс решил взбодриться:

— А не испить ли нам кофею, Ватсон?

— Щас, — сказал Уотсон, гремя манжетами.

Плитку включил, поставил посудину. Ждут. А он всё не закипает (кофе, не Уотсон и не Холмс). Что делать? Уж обоим невтерпёж.

Холмс в нетерпении спрашивает:

— Какие будут идеи, дружище?

А тот взглянул на раскаленные витки электроплитки:

— Двойная спираль! — раздался крик Уотсона.

Чем закончилось, уже известно: нобелевку за открытие двойной спирали ДНК получили Уотсон и Крик. Всё как у нас: «Муму» написал Тургенев, а памятник ставят Гоголю.

А что же Генеральный? Черты его лица поплыли вновь: уже не Зубр — наоборот, Андропов. Но в какой ипостаси: председателя КГБ или Генсека?

Вождь, нахмурившись, уставился на меня, очки, посверкивают отражённым светом. Чего это он, а? О, блин, дошло! Куда, куда меня занесло! Это же превышение допуска! Абсолютно сугубо! А что делают с невольными носителями секретов, объяснять не надо. И ведь сам подставился — нет, чтобы про доллары спросить. И вместо кучи проблем имел бы кучу любимых двадцаток с президентом Джексоном.

Крандец котёнку, хрен отсюда убежишь. Он ведь понимает: я молчать не стану. Шутка ли, мутанты среди нас. Хуже того — мы среди мутантов.

Сейчас начнётся. «Сестра, включи телевизор погромче» и… как там… транклюкирует. А дальше известно: восьмой ряд, тридцатый участок, в грунт, на минус полтора.

Смотрит насмешливо, чёрт очкастый.

— Александр Павлович, не стоит волноваться.

Ага. Не волновайся, Палыч, мы тебя небольно зарежем.

— Вам и правда нечего опасаться.

— А вдруг я разглашу — нечаянно, конечно?

— Невелика беда — одной сектой больше.

Зря я струхнул. Учреждение научное, люди тут интеллигентные… по большей части.

Итак, вопрос мой разрешился. Но какое отношение имеет Академия…

Генеральный словно прочитал мои мысли:

— Академия защищает интересы человека разумного, гомо сапиенс сапиенс. Вот мы и подошли к третьей части Вопроса.

— Куда мы идём?

— Именно так. И на сей счёт имеются целых три гипотезы.

Я навострил уши.

— Первая: замысел искажается (хотели как лучше, а получилось как всегда, — невольно перевёл я на бытовой язык).

— Вторая: всё идет как должно (в этом и есть великая сермяжная правда).

— А третья? — спросил я.

— О нас просто забыли. А мы, Академия метанаук, выясняем истину — и попутно вносим коррективы. На случай первого варианта, искажения замысла. Но вам об этом рано.

— Первый сектор?

— А вы, я вижу, из догадливых, — очки его опасно сверкнули.

И вдруг… Голос шёл из немыслимых вселенских глубин и показался донельзя знакомым.

— Первый постулат Тавровского: неассоциированные бионосители обеспечивают оптимальный плавающий уровень неидеальности, способствующий сохранению положительных эффектов и отбраковке негативных, тем самым поддерживая заданное направление вектора развития (ух ты!).

Второе следствие (интересно, а куда пропало первое?) первого постулата Тавровского, принятое в качестве основной парадигмы, подразумевает активные действия (часть 1) либо бездействие (часть 2).

Часть 1. Абсолютной терминации подлежат следующие виды неассоциированных бионосителей:

а) дефектные — если дефекты носят доминирующий характер и отсутствует возможность их устранения путём направленной оптимизирующей дупликации в течение сорока поколений;

б) невостребованные — в случае превышения гарантийного срока существования;

в) суперактивные — при несанкционированном проникновении в нелинейный массив на глубину два и более ярусов.

Примечание. Проникновение на один ярус предусматривает стирание памяти, частичное или полное.

Внезапно голос пропал, будто точку поставили.

Что это было? Небесная канцелярия или бредятина сивая? Ничего общего с классическими грехами. Опять же неясно. Дуракам сорок поколений дают, на Материке это не меньше тысячи лет. А шибко умных сразу в расход. А, понял. От дурака пользы ноль, зато и вреда не так много.

И с пунктом «в» объяснимо:

Но что значит — абсолютная терминация? Не иначе как на кострах? Или усекновение главы? Контрольный выстрел? Угу. Серебряной пулей, да в осиновый кол. И при чём тут золотой чемоданчик, плавающий на чернильных волнах?

— А вы, я вижу, из догадливых, — Андропов зловеще нахмурился, очки вновь блеснули, словно два зеркальца.

По спине пополз противный холодок. Срочно отвлечь Вождя от неведомых для меня подозрений! Но как? А внезапным вопросом.

— А ваши коррективы разве не искажаются? Человеческий фактор, он ведь работает и в Академии.

Генеральный снял очки, упёрся в меня взглядом — и тьма рассеялась. А, так вот, оказывается, для чего в Академии бессмертные типа Калганова. Который Брёвин.

Рассуждаем логически.

Замысел всегда искажается, так? А в нашей стране он воплощается с точностью до наоборот. Получается как всегда.

Вывод? А не надо хотеть как лучше. Нужно действовать от обратного. Но потребуются особые кадры, типа старухи Шапокляк. Как она говаривала? Хорошими делами прославиться нельзя. А если всё иначе? И бессмертные — лишь часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает зло?

Андропов вновь водрузил очки — и тут же по левому стеклу побежали трещины. А вторая линза исчезла напрочь. Да не очки это вовсе, а пенсне. И сам-то Вождь — мгновенно выше ростом? Одёжка съёжилась, как после стирки села. И ведь костюмчик-то другой, клетчатый, хоть лежачим полицейским хозяина укладывай.

А усишки-то, усишки какие знакомые! И глаза — малюсенькие, усмешливые и почти пьяненькие. Да это же… Это же Коровьев! Бывший регент. Ну, блин, ваще. Ладно, мне с ним детей не крестить. Что за мысль там важная мелькнула? Про особые кадры, нашей родине под лад…