Не доверяй мне секреты Корбин Джулия

– Понимаешь… я говорю тебе это не для того, чтобы поднимать шум, было бы из-за чего, но… в ту ночь Моники тоже не было в палатке. Я видела ее, когда возвращалась к себе.

– И что?

– Когда Орла на прошлой неделе появилась на дне рождения девочек, Моника видела, как я с ней ссорюсь, и у нее был такой вид, что я подумала, не сошла ли она с ума. А потом на днях я случайно встретилась с ней на берегу, и она была…

– Грейс, – говорит он, беря меня за плечи, – я понимаю, ты попала в жуткий переплет и пытаешься ухватиться за любую соломинку.

– Вовсе нет.

– Ты давно ела?

– Мм, довольно давно, но…

– К Монике это не имеет никакого отношения, это касается только нас с тобой, – говорит он, мягко тряся меня за плечи. – Не отвлекайся от главного. И не впутывай сюда Монику. Прошу тебя. Никто и никогда не узнает, что на самом деле случилось с Розой. Безнадежный случай. – Он ведет меня на кухню. – Тебе обязательно надо что-нибудь съесть. А потом отдохнуть.

Достает из холодильника сыр, ветчину, масло и соленые огурчики, нарезает хлеб, потом делает сэндвич, и все это стоя за моей спиной, так что я оказываюсь между его руками.

Я закрываю глаза и прижимаюсь затылком к его шее. Можно было бы, конечно, показать ему браслет, но неохота выслушивать очередное, вполне рациональное объяснение. Не хочу упускать из виду то, что я знаю: у Моники оказался браслет, который принадлежал Розе. С тех пор как Орла прибыла к нам в поселок, Моника все время была на грани нервного срыва. Это не просто так. Нутром чувствую, что тут что-то нечисто.

Юан вручает мне толстый сэндвич, я ломаю его пополам, протягиваю половину ему. Он качает головой:

– Мы с Каллумом договорились встретиться в пабе, я там перекушу.

– Передавай привет, – говорю я, откусывая от одной половинки.

– Он подумывает прикупить рыбную лавку в гавани, хозяин ее все равно не использует. Переделать в жилое помещение. Несколько квартир. Предлагает мне вступить в долю.

– Отличная мысль.

– Грейс!

– Да?

– Моника не имеет отношения к гибели Розы.

Кусаю еще раз, жую, глядя вниз, на свои тапки.

– Может, сходишь со мной в паб?

– Через минуту я буду сыта по горло.

– Ну и что? Выпьешь соку. Посидишь с двумя стариками.

– Спасибо, но ты прав… – Я улыбаюсь, наливаю в стакан воды, пью. – Сейчас мне лучше всего прилечь.

Допиваю воду, прижимаю стакан к животу.

Юан задумчиво меряет кухню шагами. Потом подходит ко мне вплотную.

– Ну что ты делаешь, стакан раздавишь. – Он отбирает у меня посудину, прижимается губами к моему уху: – Не забывай, кто у нас с тобой враг. – Нежно прикусывает мочку, слегка дергает. – Ладно, к вечеру пришлю сообщение.

Провожаю его по коридору, гляжу в окно, как он отъезжает. Когда машина исчезает за углом, выхожу, сажусь в свою машину и еду в противоположном направлении. Надо успеть поговорить с Моникой до того, как он вернется из паба. Подъезжаю к их дому и уже собираюсь заехать, как вдруг, буквально за одну секунду, моя решимость слабеет. Снижаю скорость, останавливаюсь. Может быть, не стоит? Может, хватит копать эту историю? Роза мертва. Двадцать четыре года, как мертва. И какое сейчас значение имеют какие-то подробности?

Как какое? Для меня подробности – это все. Они – фундамент, на котором я построила всю свою жизнь. Может быть, этот браслет ничего не означает, может, у Моники будет разумное и правдоподобное объяснение, как он у нее оказался, но я не упущу возможности точно узнать про это. Анжелин говорила, что прошлое не имеет значения, но я веду постоянную борьбу со своим прошлым, а тут появился шанс наконец прояснить его. И я не упущу этот шанс. Даже ради Юана.

Паркую машину, делаю глубокий вдох, подхожу к двери, звоню.

Моника открывает и удивленно таращит на меня глаза. Кажется, только что плакала, лицо словно вдруг постарело на десять лет.

– Ну что ж, заходи, – говорит она.

В доме пахнет подгоревшим в тостере хлебом. Прохожу вслед за ней на кухню, сажусь на табуретку. Сейчас здесь беспорядок – обычный, домашний: груда посуды, бутылки с кетчупом, банки с приправами, немытые ножи с вилками. Но чтоб такое было у Моники? В первый раз в жизни вижу.

Хочется выпалить все сразу: «Ну, Моника, выкладывай. Признавайся, что случилось тогда с Розой? Ты слышишь меня, а, Моника? Говори!» Но внутренний голос подсказывает: не торопись, немедленно успокойся, сбавь обороты. Моника стоит совсем близко, пальцем можно достать, и я не хочу, чтоб она, увидев мое лицо, потеряла дар речи.

– Что-то случилось? – спрашиваю я.

Она пристально смотрит на меня, брови ползут вверх, словно я задала идиотский вопрос и теперь она ждет от меня другого, поумнее. И лишь тогда, может быть, удостоит меня ответом.

– Что-то такое, что имеет отношение к случившемуся тогда, когда нам было шестнадцать лет?

Она молчит. Только смотрит все тем же взглядом.

– Помнишь, в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году?

Она упорно не отвечает, тогда я делаю это за нее, задав новый вопрос:

– Уж не это ли?

Вынимаю из кармана браслет и кладу на стол.

Она скользит по нему взглядом и направляется к столику, где стоит чайник:

– Кофе будешь?

– Пожалуй.

Я оглядываю кухню. На стене висит рисунок, который я сделала несколько лет назад. Простой карандашный рисунок, на нем я запечатлела Мерфи и Маффина еще щенками. Саре он очень понравился, она выпросила его и прикрепила между дверью и окном. Меня всегда удивляло, почему Моника не сняла его. Я знаю, что она невысокого мнения о моей работе, считает, что это так, любительство, хобби, а не настоящий труд, то есть совсем не то, что профессия врача. Мы с ней во многом, да что там, почти во всем противоположности: Моника дисциплинированна, управляема, амбициозна и прекрасно владеет собой. Мои амбиции имеют пределы, я считаю, что все должно идти своим чередом, и предпочитаю не вмешиваться в естественный ход событий, и еще я не обладаю ее талантом держать себя в руках. Но сейчас она явно чем-то расстроена, и я твердо намерена выяснить, чем именно.

Моника ставит передо мной чашку с кофе.

– От прошлого никуда не денешься… – мямлит она.

Я протягиваю к ней руку через стол, не дотягиваюсь, но оставляю руку лежать на столе.

– Тебя что-то беспокоит? Что?

– Да не столько меня…

Моника умолкает и отпивает из своей чашки.

– У нас у всех есть какие-то тайны. Что-то хотелось бы изменить, да уже поздно.

Она смеется:

– Тебе-то о чем жалеть, Грейс? Ты всегда казалась такой уравновешенной, ты совершенно счастлива с Полом, у тебя есть твои замечательные дочки, живопись…

– Темные пятна в прошлом бывают у всякого. – Я стучу пальцем по столу рядом с браслетом. – Посмотри сюда. Я пришла поговорить об этом.

Она снова смотрит на вещицу:

– А что это? Я ничего об этом не знаю.

– Возьми его в руки. Посмотри внимательно.

Она повинуется. Брелоки звенят в ее пальцах, она поднимает браслет к свету, вертит, смотрит и так и этак.

– Потускнел немного, но очень мил. Красивый. – Кладет украшение обратно, рядом с моей ладонью. – Нет, у меня на уме сейчас совсем другие, неотложные проблемы.

– Ты знаешь, он лежал у тебя на чердаке, – говорю я как можно беззаботнее. – Элла сказала, что ты разрешила ей взять его себе.

– Правда?

– Да.

Моника пожимает плечами:

– И что с того?

– Он принадлежал Розе.

– Какой Розе? Дочке Пола?

Киваю.

Она снова бросает на браслет беглый взгляд:

– Понятия не имею, как он попал туда.

– Этот браслет она носила в лагере.

– Ах вот ты о чем. Ну не знаю… Как-нибудь случайно оказался среди моих лагерных шмоток.

– Но вы же были в разных палатках.

Кажется, она начинает сердиться.

– Что ты хочешь этим сказать? Что я украла его?

– Пол всегда удивлялся, куда он пропал. Ведь Роза с ним не расставалась. Он принадлежал ее матери. А когда мать умерла, не снимала его даже в душе.

– Ну не знаю… Давай пойду к Полу, объясню ему все, попрошу прощения, – раздраженно говорит она. – А сейчас лучше поговорим про Орлу, ты не возражаешь?

– Все двадцать четыре года я была уверена, что последней видела Розу живой. – Я стараюсь говорить спокойно. – И все это время я думала, что, если бы выслушала ее, то, возможно, сумела бы предотвратить ее смерть. Я представляла, слышишь, Моника, представляла, что, когда я ее оттолкнула, она упала в воду и утонула.

Она встает, идет к раковине, оглядывается:

– Что ты такое говоришь?

Я тоже встаю и подхожу к ней:

– Понимаешь, в ту ночь мы с Орлой крупно поссорились. Роза пришла ко мне, ей нужна была моя помощь. А я оттолкнула ее. И на следующий день я нашла ее в воде, как раз рядом с тем местом.

Моника стоит, сложив на груди руки, постукивает носком об пол.

– Ты что, выпила лишку?

– Нет!

– Ты считаешь, что убила Розу?

– Да.

Мы стоим, уставившись друг на друга.

– И этим тебя шантажирует Орла?

Киваю.

– Господи!

Моника резко отшатывается, теряет равновесие и хватается за столешницу. Глядит на меня как на сумасшедшую.

– Да, верно. – Я поднимаю руки, признавая, что она имеет право так на меня смотреть. – Это кошмар. Но совсем недавно до меня дошло, что мне не все до конца понятно… тут что-то не стыкуется. И я должна это прояснить. Главное – последовательность событий. Ты видела Розу в ту ночь? Она приходила к тебе? Почему у тебя оказался этот браслет?

Моника смотрит мимо меня, словно перематывает время назад.

– Значит, где-то около полуночи, когда я убирала продукты, а ты возвращалась в палатку…

– Я уже толкнула ее.

Она поспешно качает головой:

– В таком случае ты тут ни при чем. Роза вернулась в палатку раньше тебя минут на десять.

Я застываю на секунду, потом хватаю Монику за плечи, трясу.

– Ты абсолютно уверена в этом?! – Я почти срываюсь на крик.

– Ну да. Иначе я бы тебе обязательно сообщила, что в твоем звене не все легли спать.

О, наша всегда обстоятельная, практичная Моника! В этом она вся. Ну конечно, она обязательно проверяла, чтобы все девочки были в своих палатках, и только потом отправлялась спать сама. Моника очень серьезно относилась к своим обязанностям. Пока мы с Орлой дрались из-за Юана, она со всей ответственностью исполняла свой долг.

Меня начинает бить дрожь. Колени подкашиваются, и я больно падаю на жесткую табуретку.

«Господи, я не делала этого, – проносится в голове. – Я не убивала Розу. Это сделала не я».

Задыхаюсь, голова кружится, мне нужен свежий воздух, и я опять вскакиваю, бегу мимо Моники к черному ходу, в садик, и дышу медленно и глубоко, полной грудью. Через несколько минут возвращаюсь и наливаю себе стакан воды.

– Так ты абсолютно уверена в этом? – спрашиваю я снова.

Перед глазами мгновенно встает картина: тело Розы, раздувшееся, посиневшее к тому времени, когда я ее нашла. Прижимаю ладонь к губам, стискиваю зубы и изо всех сил борюсь с подступившей к горлу тошнотой.

– Ну да, конечно… Да ради бога! Я же все это рассказала в полиции, еще тогда!

– Правда?

Меня охватывает противоречивое чувство. С одной стороны, душевный подъем, буйная радость и веселье, неверие в свое счастье, желание смеяться и плакать одновременно, порыв залезть на крышу и на весь свет кричать о том, что я невиновна. А с другой – тяжелое, высасывающее жизненные соки чувство утраты. Долгие, бесконечные годы я испытывала вину, которая грызла меня непрерывно… оказывается, все было зря. Если бы только я вовремя, еще тогда, пошла в полицию, мне бы объяснили, что я тут ни при чем, это очевидный факт.

– Грейс, ты же вышла за ее отца! Неужели ты считала, что виновата в ее гибели? Это же невозможно! Должно быть, она встала позже, куда-то пошла и потом упала в воду. Такое бывает. – Она садится напротив. – А теперь, прошу тебя, давай поговорим насчет Орлы. Ну пожалуйста.

– Так, значит, у нее против меня ничего нет, – бормочу я. – Ничего.

– Ну да, конечно, радуйся, чего еще?

По лицу Моники я вижу, что она страдает, причем не на шутку. Она наваливается на стол и смотрит на меня во все глаза.

– Нельзя допустить, чтобы Орла оставалась в нашем поселке.

– Почему?

Моника колеблется, тень сомнения, неуверенности пробегает по ее лицу, но все-таки она решается.

– Обещай, что больше никому не скажешь… Что это останется между нами. Обещаешь?

Едва дыша, киваю. Слышу, пищит телефон, пришло сообщение, но я не обращаю внимания, жадно жду, что она скажет.

Она смотрит куда-то вдаль, мимо меня.

– Я люблю Юана, Грейс. Всегда любила, еще со школы. Я понимаю, что я его не стою. Я понимаю, что я ничего собой не представляю, а он всегда был парень интересный, особенный, избранный. Но все равно он единственный мужчина, с которым я хотела быть вместе.

Я молчу. Слава богу, она на меня не смотрит, потому что я не сомневаюсь: на моем лице отчетливо проступило чувство вины. Оно светит, как прожектор.

– История повторяется. Когда я была еще совсем маленькой, ее мать, Анжелин, разрушила мою семью, а теперь Орла сделает то же самое, и мои дети тоже станут несчастными.

– Не понимаю…

– Она приехала за Юаном, – быстро говорит Моника.

– За Юаном?

Я едва удерживаюсь от смеха. Вспоминаю, какое у него было лицо в монастыре. Орла его совсем не привлекает как женщина. Абсолютно. Я это знаю наверняка. Конечно, однажды он с ней переспал, когда ему было шестнадцать лет, но потом ведь это больше не повторилось. Он сам мне говорил об этом, и я ему верю. Хватаю Монику за плечи:

– Юан и Орла? Да этого не будет и через тыщу лет! Если ты об этом волнуешься, то забудь, я тебе честно скажу, ты глубоко заблуждаешься.

Она слушает, но, кажется, ничего не слышит, только дышит тяжело.

– Грейс, я понимаю, конечно, мы с тобой подругами никогда не были, но у меня к тебе просьба, пригляди за ним, а?

К собственному стыду, я киваю. Парадоксальность ситуации в том, что Моника просит именно меня присмотреть за ее мужем, ну надо же! Однако мне хочется поскорее прекратить этот разговор. Нужно остаться одной и все обдумать, привыкнуть к мысли, что я не виновата. Хочется наедине с собой оценить новую для меня ситуацию, в полной мере насладиться сознанием того, что Розу я не убивала. И еще я хочу помириться с Полом, хочу жить в Мельбурне и наслаждаться тихой семейной жизнью.

А Моника все еще говорит:

– Она же испортит Юану всю жизнь. И ради чего?

Губы ее дрожат. Вижу, она пытается справиться с этим, но у нее плохо получается.

– Об этом мне тогда Мо говорила. «Не нравится мне эта девчонка. Она еще всем вам покажет, где раки зимуют» – вот что она говорила. И Мо оказалась права, она всегда была права.

Так-так, постой, что это Моника только что сказала?

– В чем Мо оказалась права?

– В том, что Орла опасный человек. И вот сейчас она вернулась за Юаном. Не хочет упустить своего.

– Чего своего?

В доме так тихо, что слышно, как за двойными стеклами окон шумит море.

– Когда ей было шестнадцать лет…

Моника умолкает. Слезы текут по ее щекам. Она не обращает внимания. Наконец она расправляет плечи.

– Когда ей было шестнадцать лет, – теперь Моника говорит в полный голос, – она сделала аборт. Ребенок был от Юана.

Я потрясена до такой степени, что горло перехватило, говорить не могу. Сижу, раскрыв рот, как дура. Сначала не верю, все во мне протестует, внутренний голос кричит, что это, скорей всего, неправда, такого не может быть, но потом в голове начинает складываться цепочка: Юан, что-то уж очень уверенный в том, что намерения Орлы самые злые и враждебные, их горячая перепалка в монастыре, Орла, которая плюет ему прямо в лицо.

«Но почему он не рассказал об этом мне?» – недоумеваю я. Однако постепенно мне становится все ясно. Оказывается, дело тут не только во мне. Орла мстит и Юану тоже.

– Когда у нее был аборт?

– В конце августа тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.

Юан говорил, что переспал с ней всего один раз, когда у них была экскурсия в пещеры. Это было ближе к концу апреля. К августу у нее было бы шестнадцать с лишним недель беременности. Это объясняет ее странное, эксцентричное поведение в лагере. Тогда она уже наверняка об этом знала. И, полагаю, об этом же она писала мне в своих письмах. Тех самых, которые я выбрасывала не читая.

– Юан всегда был уверен, что ребенок не от него, – продолжает Моника. – Это и подтолкнуло Орлу… то есть то, что он ей не верил. Ты знаешь, что она пыталась покончить с собой?

Я киваю.

– Помнишь, Юан неожиданно уехал к своему дяде?

Снова киваю.

– Орла совсем достала его, непрерывно звонила, писала письма, подстерегала возле дома. Они уехали в Англию, но все равно это продолжалось. Она посылала ему фотографии мертвых младенцев, писала директору школы. Поэтому он и уехал в Глазго, чтоб там она его не достала.

У меня нет слов. Как я могла не знать всего этого? Юан всегда был ко мне ближе, чем к своим братьям и сестрам, но я совершенно не заметила, что у него такие вот неприятности. Я была настолько поглощена случившимся с Розой, что ничего не видела, жила как слепая. Сейчас мне с трудом в это верится, но, если посмотреть трезво, звучит вполне правдоподобно. Орла решила наказать нас обоих, потому что ни он, ни я не помогли ей тогда, а то, что сейчас у нас с ним роман, лишь усугубляет ситуацию.

– Так ты обещаешь, что все это останется между нами, да? – спрашивает Моника.

– Конечно.

Жаль, очень жаль, что Юан еще тогда не сообщил мне про аборт, но кому-кому, а только не мне осуждать людей за то, что у них есть свои тайны.

Я кладу браслет в задний карман и встаю. Надо срочно найти Юана и сказать, что у Орлы против меня ничего нет, да и, по правде говоря, против него самого тоже. Ну не поддержал он ее так, как ей того хотелось, что из этого? Даже если она опубликует все в газетах, вреда ему от этого не будет. Он взрослый человек, и его поведение с тех пор было образцовым, не говоря уже обо мне. Его все уважают и любят. Орле тут ловить нечего.

Глава 17

У меня больше нет никаких секретов. Впервые за двадцать четыре года мне нечего скрывать от людей. Не будет внезапного стука в дверь. Меня не поведут в полицию. Мне не нужно больше оберегать свое семейство от мнимой правды.

Розу я не убивала.

Я сижу на ступеньке дома, где живет Моника, и гляжу прямо перед собой. Дышу соленым влажным воздухом. С моря налетают порывы холодного ветра, и я поплотнее запахиваю плащ. В голове мелькают беспорядочные мысли, перед внутренним взором проходят картины: призрак Розы в ногах моей кровати, ландышевое мыло, голос Мо, которая говорит, что у меня зеленые глаза, зеленые, как весенняя травка; куртка в воде, мои только что родившиеся крохотные девчушки, когда я держу их на руках в первый раз; берег моря, где я бегу вслед за Юаном; лицо Пола в день нашей свадьбы.

Я этого не делала. Невероятно. Вся моя взрослая жизнь вращалась вокруг события, которого не было. Я встаю, иду к машине, усаживаюсь в кресло.

– Все эти годы я считала, что убила ее, а на самом деле этого не было, – произношу я вслух. – Розу я не убивала.

Невозможно описать, какой тяжкий груз свалился с моей души, и сейчас я наслаждаюсь легкостью, словно место этого груза занял чистейший воздух. Однако моя семейная жизнь теперь в опасности, я об этом не забыла… впрочем, прелюбодеяние – преступление, конечно, но гораздо более легкое.

Ах, Юан. Не могу поверить, что он скрыл от меня аборт Орлы. Не понимаю. Ей было всего шестнадцать лет, в этом возрасте часто делают ошибки. Я бы помогла ему, я бы его поддержала. Вот уже две недели я тяну одну и ту же песню про Орлу и про ее мотивы, про то, что это была моя проблема, а не его, а он все это время хранил свою тяжелую тайну.

Вдруг на капот машины вспрыгивает рыжий кот. Холеный такой, ухоженный, усаживается и принимается умываться: лижет лапу, потом трет ею за ушами. Совершенно доволен собой. Потом прекращает и смотрит на меня сквозь ветровое стекло.

– Моя семейная жизнь на грани катастрофы, но, слава богу, я никого не убивала, – говорю я ему. – Так что все относительно.

Впервые с тех пор, как Орла позвонила мне, меня больше не мучит ощущение нависшего надо мной неизбежного и грозного рока. Наблюдаю за котом. Он ходит взад-вперед по капоту, смотрит на улицу. Время от времени жалобно мяукает, потом вдруг спрыгивает и мчится сквозь живую изгородь в соседский сад.

Собираюсь уже завести двигатель, но вспоминаю, что нужно проверить телефон. Юан прислал текстовое сообщение. Гляжу на время, когда он послала его, сверяюсь с часами. Сорок пять минут назад. Пытаюсь до него дозвониться, но его мобильник переключен на прием текстов, и тогда я срочно еду к дому Орлы. Машины Юана рядом не видно, однако окна в доме светятся. Еще только три часа дня, но все небо затянуто мрачными тучами. Над морем, где-то в нескольких милях, уже идет дождь. Ветер усиливается, возвещая приближение ненастья, и волны весело пляшут, словно предвкушая радость грозы. Воздух дрожит, чайки сбиваются в стаи, с раскрытыми клювами пикируют и садятся на крохотные, в несколько дюймов, скальные уступы, где едва могут поместиться их лапки, машут крыльями, пытаясь удержаться.

Стучу в дверь. Открывает Орла:

– Боже мой! Кого я вижу!

Она разодета в пух и прах. Красное атласное платье, плотно облегающее грудь и бедра, с разрезом до бедра с одной стороны. На шее короткое ожерелье из черных бус, и в тон ему серьги, свисающие чуть ли не до ключиц. Волосы зачесаны вверх произвольной копной, но это на первый взгляд, поскольку отдельные локоны выбиваются именно там, где это надо, чтобы подчеркнуть изящество ее скул. Уж не знала ли она заранее, что Юан явится к ней?

– Я не к тебе пришла. Мне надо поговорить с Юаном.

Я уже вижу его, он стоит за ее спиной.

Но при моем появлении на лице Юана что-то незаметно особой радости. Он выходит из дома, и мы с ним отходим в сторонку.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

– Я только что узнала кое-что интересное. Моника рассказала. Она сказала, что Роза погибла не по моей вине, – задыхаясь, говорю я. – Она вернулась в палатку раньше меня. И когда я ложилась, Роза была уже в спальном мешке.

С нетерпением жду радости на его лице, но оно остается непроницаемым.

– Юан! – трясу я его. – Ты слышал, что я сказала?

И снова ноль эмоций.

– А Моника вполне уверена в этом?

– Абсолютно! Она ведь тоже была там. И все отчетливо помнит. Ты же знаешь Монику, она всегда все помнит и никогда ничего не перепутает. Ну разве это не здорово? – Я снова трясу его. – Юан!

– Да, пожалуй, – говорит он, правда без особого энтузиазма, и смотрит мимо меня, куда-то вдаль, где набирает обороты шторм, где со стороны моря на нас мчится настоящая буря.

А вот и первая капля дождя падает мне на голову.

– Разве ты не понимаешь, что это значит?

А он все молчит, озабоченно глядя на горизонт.

– Это же значит, что мы с тобой можем плюнуть на это дело.

Опять нет ответа.

Я беру его за руку:

– А почему ты мне ничего тогда не сказал?

Глаза его быстро возвращаются ко мне.

– Про Орлу и ее аборт. Тебе надо было все рассказать мне.

Он расслабляет стиснутые челюсти. Если б я не знала, что к чему, я подумала бы, что он с облегчением вздыхает.

– Не думала, что у нас с тобой есть друг от друга секреты.

Глаза его вдруг тускнеют, даже цвет меняется, был голубой, а стал какой-то лиловый. И лицо сразу становится грустным-грустным.

– Не мне, конечно, осуждать людей, если они что-то скрывают, но от тебя у меня никогда тайн не было.

Он прокашливается.

– Это все было давно… да если честно, я никогда не верил, что ребенок мой. Думаешь, она только со мной спала? Сама знаешь, какая она, ей ни в чем верить нельзя.

Я киваю.

Страницы: «« « ... 1516171819202122 » »»