Не доверяй мне секреты Корбин Джулия

И снова сон мой прерывист и лихорадочен. Мне все время снятся Орла и Роза, фотографии, вода, сверкающие молнии – и все это сопровождается отвратительным, тошнотворным чувством сожаления и раскаяния. Проснувшись утром, я совсем не чувствую себя отдохнувшей, встаю такая же разбитая, как и перед отходом ко сну. Но еще хуже, что хотя Полу почти ничего не известно обо всей этой истории, а я, естественно, не могу ему признаться, он искренне встревожен угрозой для нашей семьи, которая исходит от Орлы. Из мастерской муж возвращается, взяв для меня машину напрокат, пока моя в ремонте, и заявляет, что ни на какую рыбалку не поедет. Пытаюсь его переубедить, говорю, что с нами ничего не случится, но он наотрез отказывается оставлять нас одних. Тогда я обещаю, что мы с девочками приедем к ним с Эдом в коттедж. Во второй половине дня, когда кончатся занятия.

Мне не дают покоя одни и те же вопросы. Почему вчера Орла не ухватилась за возможность рассказать обо всем Полу? Неужели она хочет устроить публичную разборку, чтобы унизить и опозорить меня перед всем поселком? И еще надо перевести газетные вырезки. Юан знает французский гораздо лучше меня, и я принимаю решение встретиться с ним и попросить о помощи.

А пока уговариваю девочек как следует позавтракать. Приносят почту, в том числе и бумагу о том, что Полу предоставляют творческий отпуск. Месяца через два, может, даже раньше мы уедем в Австралию. Радости моей нет предела, словно мы выиграли миллион в лотерею. Мы будем жить в Мельбурне. Пол откупоривает бутылку шампанского, мы смешиваем его с апельсиновым соком и поднимаем бокалы за удачу. В душе я надеюсь, что мы полюбим новую для нас страну и никогда больше не вернемся сюда.

Девочки на весь день отправляются в парусный поход, организованный молодежным клубом, Пол с Эдом собирают вещи, готовятся ехать на Скай, и я с нетерпением жду, когда наконец останусь одна, чтобы на досуге как следует все продумать. Потом втроем садимся за поздний завтрак.

– Ты меня прости, Грейс, – говорит Эд, – но твой бекон нож не берет.

– Наверно, пережарила…

Я кладу нож и вилку, убираю тарелки.

– Еще кофе?

– Ты только не подумай, нормальный бекон, любовь моя, – утешает меня Пол. – Просто жевать надо дольше.

Какой великодушный. Я все никак не могу сосредоточиться. Эд внимательно смотрит на меня. Хмурится и переводит взгляд на Пола:

– А где твоя мать?

– Куда-то ушла, папа. У нее вечно какие-то дела.

Эд снова смотрит на меня:

– Ты не моя дочь. Ты не Элисон.

– Ну да, я Грейс. – На нем сейчас морской свитер с закрытой шеей, и я снимаю с воротника пушинку. – Я замужем за Полом, вашим сыном.

Он смеется:

– Ничего подобного. Ты разве не замужем за тем молодым человеком, с которым целовалась на Маркетгейт? На днях, когда я шел играть в боулинг, а? Я видел, вы стояли возле его калитки.

Мгновенно с ужасом соображаю, что он прав, память его не подводит, и мне становится трудно дышать. Хочу сделать вдох и не могу. Действительно, так оно и было, в понедельник, после того как мы занимались любовью. Я оглядела улицу и никого не заметила. И мы с Юаном поцеловались. А Эд, наверно, как раз в это время проходил мимо. Вот почему он со мной не разговаривал все это время. «Если сама не догадываешься, тебе же хуже, а у меня не спрашивай». Тогда он ничего не сказал, но теперь память выплеснулась наружу.

На Пола я не гляжу. Да и не надо. И так чувствую, как спина его распрямляется, он замирает и ждет продолжения. Качаю головой и говорю:

– Вряд ли это была я, Эд. Я ведь замужем за Полом.

Тянусь к руке Пола, но за долю секунды он успевает убрать ладонь.

– Ты, ты, кто ж еще! – хихикает Эд. – Если еще не выскочила за этого молодого архитектора, то поторопись! – Он наливает себе кофе сам. – Видел-видел, как вы с ним там обжимались.

Смотрит через стол на Пола:

– Эх, вспомнились деньки, когда я ухаживал за твоей матерью. Самая красивая девочка была у нас, во всей округе такой не сыскать. Красавица, каких мало… Кстати, где она, в конце концов? Опять по магазинам отправилась?

Пол все еще ждет. Чувствую, глаз с меня не сводит. Нужно время, чтобы собраться с силами и вести себя естественно, но времени у меня нет, щеки вспыхивают, на них пылают отсветы моего греха.

Эд поднимает голову.

– Или я все-таки ошибся? Если так, то простите меня… – Похоже, что он наконец видит нас обоих, переводит взгляд с меня на Пола. – О чем это я только что толковал?

– Ни о чем, папа. – Лицо Пола посерело, губы дрожат. – Давай-ка начнем укладывать вещи в машину. Снасти я уже вынес на крыльцо.

– Ах да, конечно, удочки и прочее, отлично, отлично!

Посвистывая, он выходит. Пол поворачивается ко мне:

– Ну, Грейс, что скажешь?

Я уже слегка успокоилась и надеюсь, лицо меня не выдает. Но удар получился поистине оглушительным. Всю неделю только и думала о том, как бы этак помягче сообщить о своей причастности к смерти Розы, а вместо этого меня поставили перед необходимостью признаваться в измене. Я стараюсь тянуть время. Складываю тарелки. Муж останавливает меня, крепко взяв за запястья:

– С кем это ты целовалась, с Юаном?

– Нет. Нет, все было не так! Конечно нет!

Пытаюсь сделать шаг назад, но он держит крепко.

– Ну да, мы с ним обнимались, – признаюсь я. – Я получила новый заказ, вот он меня и поздравил.

– Новый заказ? – спрашивает он, склонив голову набок. – Когда успела? Ты ничего не говорила. От кого?

– От одной подруги Марджи Кэмпбелл.

Стараюсь дышать ровно, но слышу, слышу, черт возьми, что дыхание звучит прерывисто, как у человека, который панически чего-то боится.

– Она узнала, что я пишу картину для Марджи, и позвонила на мобильный.

– Как ее зовут? – быстро выпаливает он.

– Элспет Муллен. Она живет в пригороде Глазго.

– А почему мне ничего не сказала?

– Сама не знаю, – пожимаю плечами я. – Как-то закрутилась. День рождения девочек, день памяти Розы…

Умолкаю. Он не верит ни одному моему слову. Как ни странно, но я отчасти говорю правду, что касается заказа. Я действительно никому об этом не говорила, даже Юану, потому что не до того было.

Пол отпускает меня, складывает руки на груди:

– А если я сейчас прямо возьму и позвоню Юану? Расскажет ли он то же самое – и про эту твою Элспет Муллен, и про заказ?

– Мне почему-то хочется, знаешь, чтоб ты мне верил.

Ах, как тихо, как безжизненно звучит мой голос. На Пола я не гляжу. Совсем завралась, и что бы я сейчас ни сказала, будет только хуже. Мне очень плохо, очень стыдно. Хочется закричать: «Этого не должно было случиться!» – а потом убежать куда-нибудь в темный угол и спрятаться, никого больше не видеть.

– Я всегда толерантно относился… – Он умолкает, барабанит пальцами по крышке стола, размышляет. – Нет, даже поддерживал, да, именно поддерживал твою дружбу с Юаном. Потому что понимал, вы друзья детства и все такое. Но Бог свидетель, если у тебя с ним роман… – Он вздыхает и сжимает кулаки. – Если ты подвергаешь опасности наше счастье, нашу семейную жизнь ради…

– Пол, прошу тебя!

Я понимаю: чтобы хоть чем-то подкрепить свое вранье, мне сейчас надо прикинуться оскорбленной. Изобразить на лице этакое гневное изумление (как ты мог даже подумать такое!), которое может оправдать меня в его глазах и восстановить мою честь. Но я не могу. Не очень-то благоприятная минута для того, чтобы лишний раз убедиться: в критической ситуации лгать мужу я не могу и не умею. Не могу, и все. Прикладываю руку к груди:

– Пол, ты должен знать одно: я люблю тебя.

– Всем сердцем? – спрашивает он ледяным тоном. – Или не совсем?

– Я… Я не…

– Уж не по этой ли причине ты хотела выставить Орлу из дома? – Голос его хрипит. – Потому что она все знает про вас?

– Нет! Это не так! Все, что я говорила про Орлу, чистая правда!

– Так, значит, тут что-то другое, да? – Он склоняется надо мной, лицо побелело от гнева, кожа на скулах натянулась, кажется, сейчас порвется. – Что-то другое? Ты что-то еще от меня скрываешь?

– Прошу тебя, Пол, позволь мне…

– Все, замолчи. – Он поднимает ладонь. – Мне кажется, ты уже достаточно сказала.

Поворачивается и выходит, с грохотом хлопая дверью.

Я открываю створку, хвостом плетусь за ним по пятам.

– Пол, не уходи так, давай поговорим…

– У тебя же на лице написано: ты сейчас думаешь только о том, как бы навесить мне лапшу на уши поизящней. Думаю, нескольких дней тебе на это вполне хватит, что-нибудь наверняка придумаешь.

– Пол, прошу тебя!

Я хочу взять его за руку, но не успеваю, а тут еще Мерфи встревает между нами, и я теряю несколько секунд. Когда подхожу к Полу, уже сидящему в машине, заводится двигатель, и автомобиль трогается. Возвращаюсь в дом. Еще нет и двенадцати, но я наливаю в стакан виски. Думаю. О семье, о своих ошибках, о своих позорных тайнах. Я до глубины души потрясена, смятение кружит голову – в какую грязь я превратила свою жизнь! Господи, какое отчаяние. Остается лишь одно: срочно позвонить Юану. Я и звоню.

– Я иду прогуляться под парусом. Ты работаешь?

– Юан… – Я делаю глубокий вдох. – Эд видел, как мы целовались в понедельник. У калитки. Только что за завтраком все выболтал. – Начинаю плакать. – Господи, беда за бедой… что дальше-то будет…

Достаю из кармана платок, сморкаюсь.

– Пол в ярости… сейчас они уехали на Скай.

Умолкаю, не говорю больше ни слова. Юан тоже молчит. Кажется, проходит несколько минут, прежде чем его голос в трубке звучит снова:

– И что сказал Пол?

– Много не говорил. Был уязвлен, холоден. – Я говорю шепотом, мне стыдно даже стен, которые все это слышат. – Вел себя с достоинством. Я чувствую себя полным дерьмом. Уж кто-кто, а он не заслуживает такого удара.

– О боже… – На заднем плане слышны отдаленные голоса – кто-то зовет Юана. – Грейс, мне тут надо заниматься с детьми. Давай встретимся позже, где-нибудь к вечеру, хорошо?

– Да. И надо поговорить еще насчет Орлы. – Я нащупываю свободной рукой в кармане джинсов газетные вырезки. – Вчера произошло много событий.

Мы прощаемся, я кладу трубку и опускаю голову на стол рядом с аппаратом. Мы с Полом женаты двадцать с лишним лет, и все это время я не представляла, что буду без него делать, у меня не возникало даже желания думать об этом. Я все понимаю: я – лживая, вероломная тварь. Понимаю, что нам с Юаном ни в коем случае нельзя было заводить роман. Кое-кто сказал бы по моему поводу, мол, хочет и рыбку съесть, и… в общем, понятно. Но я бы ответила на это, что без Пола мне нет места в этом мире. Он самый близкий мне человек, он – вся моя жизнь.

А Юан что для меня? Юан дает мне возможность осознавать, что я такое, в каждый данный момент. Он видит меня такой, какая я есть. Не мать двоих детей, не жена при муже или дочь своих родителей, но Грейс в чистом виде, просто… Грейс. Он принимает меня таковой, он открывает меня мне самой, он любит меня такой, какая я есть. С ним мне не нужно притворяться. Он для меня лишь удовольствие, роскошь? Нет, я этого не ощущаю. Он для меня необходим, как мои собственные руки и ноги.

Но наш с ним роман – меньшее из двух зол. То, что знает обо мне Орла, если прибавить еще и это, сломает Пола. Уж кто-кто, а я-то знаю, что свою несчастную дочь он не забыл и никогда не забудет. И если он узнает, что его жена не только ему неверна, но и виновна в смерти дочери… уж и не знаю, как он такое сможет вынести.

Сентябрь 1995 года

Когда все пошло наперекосяк? Сама не знаю. Даже постфактум не могу указать точно этот момент. Первые годы брака мы живем в Бостоне, девочки родились в этом городе, мы счастливы и живем полной жизнью. А потом возвращаемся в Шотландию. Для меня в этом нет ничего хорошего. Постоянно чувствую усталость. То и дело простужаюсь. Теряю интерес к рисованию. Пустой лист бумаги ставит меня в тупик. Снова начинаю ощущать постоянное присутствие рядом Розы. Обычно вижу ее, словно тень, какой-то едва различимый абрис, но бывает – совершенно ясно и отчетливо: ее глаза, ее улыбку, легкие белокурые волосы. Начинаю всюду искать ее взглядом, чувствую ее присутствие в комнате или на улице, например, идущей впереди. Понимаю, что это нелепо, противоречит здравому смыслу, что у меня что-то неладно с психикой, что мне нужна помощь, но кому я могу доверить свою тайну? У меня таких людей нет. Я люблю Пола, он бесконечно добр ко мне, он такой забавный, балует меня, он весел и беззаботен, он идеальный муж и отец, но я никогда не смогу рассказать ему о Розе, и мне приходится признать, что в душе у меня есть некий потайной уголок, закрытый от всех других людей, – признать и смириться с этим. Понимание растет медленно и коварно, как ветвь ползучей ежевики, и нет никакой возможности остановить этот процесс. Я становлюсь осторожной, подозрительной, мне страшно, что все могут узнать, кто я такая – притворщица и лгунья. Мы живем в нашем поселке всего восемь месяцев, девочкам едва исполнилось три года, а у меня совсем пропал аппетит, я стала замкнутой, и мне очень одиноко.

И чем больше я наблюдаю, тем больше вижу, что я здесь не единственная, у кого есть своя тайна. Пола вряд ли можно назвать человеком, склонным пропадать неизвестно куда. Он семьянин на все сто. Ждет не дождется выходных, чтобы полностью посвятить себя мне и девочкам. По субботам берет их с собой плавать, по воскресеньям мы все время вместе – гуляем, посещаем достопримечательности, замки, старинные парки или проводим день у дедушки с бабушкой. Но, вернувшись в Шотландию, я узнаю, что, уходя из дома, Пол не всегда отправляется прямо на работу. Это осознание приходит постепенно, через несколько месяцев: раза два я звоню в университет, но мне говорят, что он еще не пришел, хотя вышел из дому уже час назад или даже больше. И с работы он порой возвращается на машине с грязными колесами и заляпанной грязью, а я знаю, что дорога туда почти идеальная. Такое всегда происходит по вторникам, когда у него свободные от занятий часы. Ясное дело, это время он проводит где-то в другом месте. Как человек, у которого есть свои секреты, я не чувствую себя вправе совать свой нос в его дела, но ощущение, что у мужа есть некая тайна, гложет мне душу. Не появилась ли у него другая женщина? Неужели завел роман? Может, играет в азартные игры? Что же это?

Можно, конечно, за ним проследить. По пути на работу он завозит девочек в детский сад и едет дальше. Можно потихоньку поехать за ним, так, чтобы он не заметил, и узнать, куда он ездит. Но в этом есть что-то нечестное по отношению к нему, шпионские страсти какие-то, поэтому я решаю спросить у него прямо. Стараюсь улучить момент, чтобы как бы невзначай заговорить об этом. Пока девочки еще не в постели, это немыслимо, а когда уже спят, а мы сидим в гостиной, читаем или смотрим телевизор, я никак не решаюсь задать вопрос, он мне кажется слишком большим, слишком откровенным, неуместным и назойливым, и идея сама собой хиреет, не успев воплотиться в жизнь. Может, мои слова прозвучат мягче, не столь осуждающе, если я спрошу в темноте? Я делаю такую попытку. Когда мы сами ложимся в постель, пытаюсь шепотом произнести свой вопрос, но либо мой голос слишком тих, либо Пол не слышит, потому что уже спит. И тогда мне приходит в голову, что самое идеальное время – минуты близости, и как-то раз после любовного акта, когда мы лежим обнявшись, спокойные и расслабленные, я повторяю попытку. «Куда это ты все ездишь, Пол? Признайся, а?» – чуть не срывается с языка, но снова я вовремя спохватываюсь. Не могу, потому что вопрос кажется мне… опасным. Чтобы я просила Пола поделиться своей тайной? Да разве это возможно? К чему это может привести?

Вот так я и мучаюсь, мое любопытство не дает мне покоя месяц за месяцем, я чувствую, что оно превращается в беспокойство, и наконец принимаю решение разом покончить с этим. Надо просто поехать за ним и проследить. Наступает вторник. Я заправляю девочкам рубашки, поправляю им трусики и колготки, застегиваю кофточки и школьные фартучки, надеваю сапожки, сую руки в карманы курточек, нахлобучиваю на голову шапочки, целую обеих, целую Пола и машу им рукой на прощание, словом, делаю все, как обычно. Потом завожу машину и еду за ними. Вижу, как он доставляет близняшек к учительнице, отпускает ручку одной, потом другой, стоит на тротуаре, смотрит, как они бегут к двери, заходят в дом. Потом снова садится в машину, трогает, и я незаметно следую за ним в потоке других машин до самой трассы, но он поворачивает не направо, к университету, а налево.

Мы мчимся в сторону, противоположную морю, вглубь континента. Миль через пять он сворачивает на грунтовую дорогу, проезжает немного, останавливается, и сердце мое болезненно сжимается. Я сбрасываю скорость, сдаю назад, ставлю машину ярдах в пятидесяти от него, выхожу и иду за ним пешком по дорожке, которая приводит прямо к озеру. Тому самому. Только теперь не приходится продираться сквозь заросли ежевики и вереска – тропинка хорошо протоптана. Навстречу попадается пара человек, прогуливающих собак, и одинокий бегун, но, когда я подхожу к воде, никого, кроме Пола, впереди нет. Останавливаюсь на безопасном расстоянии, прячусь за ствол сосны. Пол сидит на скале, той самой скале, где сидела и я перед тем, как заметить в воде куртку, которая оказалась потом Розой. За все эти годы я больше ни разу здесь не была. Кое-что изменилось: деревья подросли, появились заросли там, где их тогда не было. Но в основном все так же, как и тогда, и мне кажется, я снова переживаю самые жуткие минуты в своей жизни.

Мне становится нехорошо, стыд мучит меня, мне кажется, то, что я сейчас делаю, недостойно и подло. Хочется повернуться и бежать, но меня удерживает благоговейный трепет перед мужем. Он совершенно неподвижен. Смотрит вдаль, на противоположный берег озерца, где, журча, в него впадает ручеек, создавая на гладкой поверхности мелкую рябь. Небо над верхушками деревьев лазурно-голубое, редкие облачка легки и прозрачны, как шары одуванчиков. В деревьях перекликаются дрозды, голоса их, тонкие и чистые, выпевают грустную мелодию конца лета. И ничто не говорит о том, что здесь когда-то погибла девочка.

Пол вынимает из кармана какую-то книгу и начинает читать вслух. Слов мне не разобрать, но в интонациях его звучит нежность и еще что-то забавное. И вдруг мне становится ясно. Все эти долгие месяцы я мучилась, ломая голову, куда это он ездит. И мои подозрения оказались постыдны. Ну конечно, как можно было не догадаться, что он предпочтет потратить свободное время, чтобы посетить место, где прошли последние минуты жизни его горячо любимой дочери. Конечно, он приедет сюда посидеть в тишине и предаться воспоминаниям. Как только мне могло прийти в голову, что он завел какую-то пошлую интрижку?

Я вдруг прихожу в ужас: а вдруг он меня заметит? Со всех ног бегу обратно к машине. Возвращаюсь домой и весь день занимаюсь домашними делами: убираю, готовлю, играю с девочками, читаю с ними книжки.

Пол возвращается с работы, ведет себя как обычно. И я тоже не подаю виду, что о чем-то знаю. В три часа ночи я, как всегда, просыпаюсь, но на этот раз иду вниз. Из кармана его пиджака достаю тетрадку. Она в твердой обложке, страниц на двести или даже больше. Открываю первую страницу. Твердым почерком Пола выведен заголовок: «Письма к Розе». Перебираю страницы. Тетрадка почти полностью исписана. Со дня ее гибели он почти каждую неделю пишет ей письмо. Не читая, закрываю тетрадь и кладу обратно, где она лежала.

Его тайна, как и моя, тоже связана с Розой.

Пол с Эдом отсутствуют почти четыре часа. После телефонного разговора с Юаном я сижу на одном месте, все думаю о том, что натворила и что теперь будет. Сердце не на месте от беспокойства и стыда, от страха перед надвигающейся катастрофой. Перед глазами все еще стоит застывшее от боли и разочарования лицо Пола перед уходом. А все остальное – с этим как? Что делать с ненормальной Орлой, которая полна решимости открыть тайну той роковой ночи в лагере? Что тогда станется с моей семейной жизнью? Может, меня вообще упрячут в тюрьму. И что потом будет с моими девочками? Разве можно любить мать, которая изменяет их отцу? А уж тем более – мать, которая, не думая о последствиях, толкнула их сводную сестру в воду, и та утонула?

Я не знаю, что делать дальше. Такое чувство, будто я иду по туго натянутому канату в полной темноте. Все утро пытаюсь дозвониться до Пола, звонила уже шесть раз. Каждый раз оставляю сообщение. Он не отвечает, и я всякий раз посылаю ему текст, прошу позвонить… умоляю. Знаю, я не имею права просить, но мне нужно с ним поговорить. Понятия не имею, что скажу, но мне невыносимо тяжело думать, что я причинила ему боль.

Мерфи сидит на диване рядом, смотрит мне в лицо. Время от времени гладит лапой мою руку. Будто сочувствует, но я-то знаю, это он напоминает: пора гулять. В нашем садике ему негде развернуться. Псу прекрасно известен заведенный порядок: в это время он уже должен вовсю носиться по берегу моря. Надеваю плащ, выпускаю его на улицу. Он бросается вперед. Выходим на берег, я кидаю палку в море, он плывет за ней и приносит обратно, отряхивается, разбрасывая вокруг себя брызги, виляет хвостом и улыбается, радостный и счастливый. Обычно его бурный телячий восторг передается и мне, но сейчас все внутри переворачивается от мысли, что меня ждет в будущем. Разоблачение началось, мой обман раскрывается во всей красе, как персидский ковер, который скоро станут топтать все кому не лень, и от понимания того, что я сама во всем виновата, легче не становится. Я уже не жду ни от кого сочувствия, и меньше всего от мужа.

Весь день я ничего не делаю и наконец, уже к вечеру, сажусь в машину и еду в яхт-клуб на встречу с Юаном. На сердце безрадостно, но настроена я решительно и твердо, душа моя сурова, как сурово свинцовое море, бушующее за окошком автомобиля. С каждой милей внутренняя решимость становится тверже. Никаких больше игр. Никакой больше Орлы. Хватит терпеть угрозу своей семейной жизни. Пора это прекращать.

Въезжаю на стоянку, выбираю площадку поближе к берегу. Парусники уже вернулись. Это совсем маленькие, двухместные лодчонки. Я помню, как училась плавать под парусом примерно на такой же лодочке, и мне это занятие никогда особо не нравилось – сидеть, вцепившись сведенными пальцами в пластиковый борт и с напряженной улыбкой наблюдать, как восторгается Юан. Я оказалась совершенно не способна научиться управлять парусом. Юан то и дело выкрикивал команды типа «Держи по ветру! Не зевай! Полный бейдевинд!», но, как я ни старалась исполнять все как надо, у меня ничего толком не выходило.

Только выбираюсь из машины, как подкатывает Каллум.

– Я же сегодня должен отвозить твоих девчонок домой. Моя очередь. Пол вчера подвозил Джеми.

– Да я просто ехала мимо, – отвечаю. – С Юаном надо поговорить. По работе.

– Им повезло, отличный денек. Завтра обещают бурю. Говорят, с севера движется штормовой фронт.

Мы отправляемся на берег, где на песчаном пляже лежат лодки.

– Вон там Юан, гляди! – Каллум протягивает руку. – С кем-то беседу проводит.

Вижу ярдах в пятидесяти Юана. Один из мальчишек говорит, а он отвечает, что-то рисуя руками в воздухе.

– Поворот оверштаг объясняет, – компетентно замечает Каллум. – Не до всех сразу доходит. Учитель из него хороший, это я тебе говорю. Терпения у него прямо как у святого. Придешь на сентябрьский праздник?

– Конечно, – отвечаю я, а сама понимаю: очень даже не исключено, что не приду.

Ох, как я надеюсь, что мы к тому времени будем уже в Мельбурне, но Юану я об этом еще не говорила, да и вообще, теперь, в сложившейся ситуации… что, если Пол решит ехать без меня? А девочек заберет с собой? Они уже вполне взрослые, чтобы решать за себя.

Вижу, возле складского сарая стоят Элла с Джеми, обжимаются. Руки его у нее на ягодицах, толчками он прижимает ее к своему паху. Отвожу глаза.

Зато Каллуму хоть бы хны.

– А вам что, особое приглашение нужно? Кто будет помогать укладываться? – строго говорит он, и они неохотно отлепляются друг от друга. – Давай-давай, лоботряс, шевели задницей! – Он довольно сильно подталкивает Джеми. – Там еще полно работы. – Потом поворачивается ко мне: – Вот ты бы, например, посмела обниматься с парнем на глазах у собственной матери?

– Да ты что! Да ты что! Со стыда бы сгорела. Но времена меняются, сейчас у них все по-другому.

– И не говори. Везет же им, черт побери. Эх, где наши шестнадцать лет, скажи, Грейс? Вернуть бы снова золотые деньки…

– Нет уж, спасибо, Каллум, это не для меня.

«Разве что если б можно было все изменить», – мелькает мысль.

– С меня хватило одного раза, – бормочу я.

Каллум и Джеми уходят к берегу.

– А что мы такого делали? Мы тоже ходили под парусом, если хочешь знать, – говорит Элла.

– Что-то непохоже.

– Просто вернулись немного раньше, вот и все.

Она отряхивает кроссовки от песка и смотрит на меня сквозь упавшие на глаза волосы.

– Когда Моника высадила Сару, она спрашивала меня про Орлу. Она тоже ее не любит. Очень даже. – Глаза ее расширяются. – А все-таки скажи, чем она так уж плоха?

– От нее одни неприятности. Вечно мутит воду, – отвечаю я и тут вспоминаю про фотографии у нее под кроватью, фотографии моих девочек, моих самых близких людей, моей семьи. – Так что, Элла, держись от нее как можно дальше, понимаешь?

Я беру ее за плечи, и она вынуждена посмотреть мне в глаза.

– Заруби себе на носу, доченька, это очень важно.

– Ладно. – Она освобождается от моей хватки. – Как скажешь.

Мне хочется кое-что добавить, однако… положа руку на сердце, я бы вообще заперла обеих девчонок и не выпускала из дому, пока Орла не уберется, но нет желания их пугать, да и, с другой стороны, не верится, что Орла станет их преследовать. Наказать она хочет меня, и никого больше. Впрочем, нет. Нас с Юаном.

– Ну как, хорошо поработали у Моники на чердаке? – спрашиваю я, стараясь говорить бодрым голосом.

– А ты как думаешь? – отвечает вопросом на вопрос дочь, подбоченясь, и смотрит на меня так, как, бывало, я на нее смотрела, когда ей было семь лет и я ловила ее на обмане.

– Думаю, хорошо, наверно.

– И между прочим, только не закатывай истерики, я набрала коробку барахла, скоро принесу домой.

– Элла, ты и так завалила всю спальню! Сколько можно? Тем более что мы скоро уезжаем в Австралию.

Каллум и Джеми уже на берегу, спускают паруса, но все равно я стараюсь говорить тихо.

– Это кажется нереальным, пока нельзя об этом никому говорить.

– Успеешь рассказать. После выходных. Как мы и договаривались.

– Но это же мука смертная! Я просто не выдержу, – стонет она. – Терпеть не могу скрывать что-то от Джеми. Ему хоть разрешат приезжать ко мне в гости? И Саре тоже?

– Конечно.

Впрочем, вряд ли Сара приедет. Она дочь Юана, как это будет выглядеть? В душе я чувствую, что распрощаюсь со всеми уже навсегда… интересно, каково это будет – оставить все позади и уехать далеко-далеко? Я буду, конечно, скучать по друзьям, по этому морю, по этому небу, даже по этой погоде. И по Юану, разумеется. Мне будет очень его не хватать – общения с ним, его улыбки, которой он встречал меня по утрам, его великодушия, его шутливой, непринужденной болтовни со мной, его молчания тоже. И конечно, мне будет не хватать близости с ним, его любви. Потеря Юана для меня будет почти невыносима, но взамен я обрету гораздо больше, и в первую очередь душевное спокойствие. А это для меня не имеет цены.

А потом, еще мои родители. Я надеялась, что они приедут на Рождество и останутся погостить подольше. А потом кто знает. Может, им понравится и они останутся с нами навсегда. Правда, папа не очень хорошо себя чувствует…