Возвращение снежной королевы Александрова Наталья

– Толян, объясни человеку, кто здесь козел! – Комов повернулся к своему телохранителю.

Кубырь вдвинулся между шефом и обидчиком, скрипнул зубами и прорычал:

– Тебе, блин, что – жить надоело? Так мы можем пойти навстречу пожеланиям трудящихся!

– Это мы еще посмотрим! – не унимался усатый. – Это мы еще поглядим, кому здесь жить надоело! Ты меня пока не знаешь, но ты меня еще узнаешь!

Но к нему с двух сторон уже спешили охранники.

– И чтобы этого козла больше сюда не пускать! – крикнул вслед уводимому Комов.

– Пятнадцать, черное! – неумеренно радостным тоном пропела девушка-крупье.

Комов сгреб выигрыш и хотел сделать новую ставку, но в это время к нему подскочил администратор.

С самым заискивающим видом он прошептал:

– Павел Васильевич, вас просили пройти в кабинет директора!

– Что они, пять минут подождать не могут? – сварливым тоном проговорил Комов. – Я так и так за своей долей зайду…

– Очень просили поспешить! – Администратор умоляющим жестом прижал руки к груди.

– Что у них, пожар, что ли… – проворчал Комов, но тем не менее пошел за администратором.

Пройдя коротким полутемным коридором, они вошли в кабинет директора. Администратор что-то пробормотал и остался снаружи, закрыв дверь за подполковником и его бравым охранником.

Комов огляделся.

За роскошным столом, инкрустированным бронзой и перламутром и просторным, как теннисный корт, вместо старого знакомого Вахтанга, исполнительного директора казино и правой руки владельца, старого жулика Мераба Жмурия, сидел какой-то молодой мужик в официальном темном галстуке и золотых очках.

– Ты кто? – неприязненно осведомился Комов. – Старый Жмур что – Вахтанга заменил?

Мужик снял очки и уставился на Комова холодным неприязненным взглядом. Затем он перевел взгляд на кого-то стоящего за спиной у подполковника и сухо проговорил:

– Сержанта выведите!

Комов оглянулся. Возле двери стоял еще один хмырь в темном официальном галстуке, только без очков. Хмырь подошел к сержанту Кубырю и процедил:

– Пройдемте!

– Что значит – пройдемте? – Толян махнул огромным кулаком, поросшим рыжими волосами, намереваясь заехать хмырю в глаз, но это отчего-то не получилось. Вместо этого сам хмырь заломил руку сержанта за спину и выволок его в коридор. При этом он умудрился даже не сбить свой чертов галстук.

– Эт-та что здесь происходит? – завопил Комов, раскаляясь, как сковорода, и надвигаясь на инкрустированный стол и сидящего за ним незнакомца. – Да ты, блин, знаешь, на кого руку поднял? Ты знаешь, кто я такой?

– Прекрасно знаю. – Очкастый хмырь раскрыл лежащую на столе папку, и Комов увидел сверху, что это – его собственное досье.

– Комов Павел Васильевич, – прочитал хмырь, снова нацепив свои очки. – Одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения… закончил Воронежскую школу милиции, позже – заочный юридический факультет Заволжского университета. Только этот факультет вы, Павел Васильевич, не заканчивали. – Хмырь снова снял очки и поднял взгляд на Комова. – А просто купили его диплом.

Он снова надел очки и продолжил чтение:

– В одна тысяча девятьсот девяносто третьем году способствовал побегу из-под стражи уголовного авторитета Зубцова по кличке Зубило… в одна тысяча девятьсот девяносто пятом выкрал из спецхранилища районного отдела внутренних дел крупную партию наркотиков и пустил ее в продажу… в девяносто восьмом по заказу организованной преступной группировки подстроил ДТП, в котором погиб некий гражданин Азербайджана Кулиев…

– Это все ложь! – завизжал Комов. – Где доказательства?

– В двухтысячном году уничтожил вещественные доказательства по делу об убийстве другого гражданина Азербайджана… продолжать?

– Ничего не докажешь! – Комов взял себя в руки и смастерил перед носом хмыря крупную волосатую фигу. – И ваще, кто ты такой? У тебя ордер есть? И я требую адвоката, вот! – Он уселся в удобное кресло перед столом и закинул ногу на ногу.

Судя по тому, как держится этот тип, никаких серьезных рычагов у него нету. Иначе он бы не разговоры разговаривал, а выложил на стол ордер – и дело с концом.

Очкастый, не обращая внимания на его выпад, перевернул несколько страниц назад, к началу досье, и с явным интересом прочел:

– А вот еще один интересный эпизод, из самого, так сказать, начала карьеры: в одна тысяча девятьсот девяностом году, во время дежурства по охране правопорядка, вместе со своим напарником Геннадием Ревеньковым…

Вот оно! Комов вскочил и потянулся к этому проклятому досье.

Вот то, чего он боялся больше всего! Все-таки раскопали, сволочи! Все-таки нашли то старое дело!

– Сидеть! – рявкнул очкастый.

И по самому его тону, по той властной уверенности, с которой этот тип держался, Павел Васильевич наконец понял, кто он такой. Точнее, какую могущественную организацию представляет. И еще понял, что на этот раз ему не выкрутиться.

Очкастый бросил перед ним на стол две фотографии – темноволосый парень и хорошенькая девчонка с капризным избалованным личиком.

– Узнаете?

– Никого я не узнаю. – Комов демонстративно отвернулся.

– Но это уже и не важно. – Очкастый взглянул на часы и поднялся из-за стола. – Прощайте, Комов!

– Что значит – прощайте? – Павел Васильевич недоуменно заморгал глазами. – Я арестован?

– Но вы же сами сказали, что никаких доказательств нету! – Очкастый мило улыбнулся и покинул кабинет.

Комов проводил его ошарашенным взглядом.

Как это понимать? Фээсбэшник просто пугнул его, показал, что Комов у него под колпаком, продемонстрировал свою силу? Но тогда почему он ничего не потребовал, не назвал своих условий?

Павел Васильевич ничего не понимал, а когда он чего-то не понимал, он нервничал.

Выждав пару минут, он встал, подошел к двери кабинета и попробовал ее открыть.

Дверь была заперта.

Да что же это такое?

Он постучал в дверь… и она тут же распахнулась.

– Ну что ты стучишь? – проговорил, ввалившись в кабинет, мордатый тип с гнусными бандитскими усиками, облаченный в чересчур узкий полосатый костюм. – Что ты стучишь, мент поганый, приличным людям отдыхать мешаешь?!

Комов попятился, узнав того уголовника, с которым схлестнулся около рулетки.

– Я же велел тебя не впускать… – протянул Павел Васильевич, затравленно озираясь по сторонам.

– Он веле-ел! – передразнил его уголовник. – Да кто ты тако-ой, чтобы велеть?

Он выбросил вперед левую руку, и в ней блеснуло длинное узкое лезвие.

– И вообще, шкура ментовская, ты сейчас за козла конкретно ответишь!

Один глаз уголовника смотрел на Комова, прямо в его горло, словно примериваясь, выбирая место для удара, а второй – куда-то в сторону, словно немного стесняясь того, что должно сейчас произойти.

– Ты что? – Комов отступил к столу, зашарил правой рукой по столешнице. – Ты что, с Луны грохнулся? Знаешь, что за убийство милиционера бывает? Да мои друганы тебя из-под земли достанут, весь город на уши поставят, а тебя найдут!

– Да что ты говори-ишь? – насмешливо протянул бандит, медленно приближаясь. – Да никто меня и искать-то не будет! Ты думаешь, у тебя друзья есть? Как бы не так, ты всех уже достал! Они все только обрадуются! И вообще, ка-зел, меня здесь нету! Я сейчас конкретно во Владимирском центра-але на нарах парюсь, так что у меня по этому эпизоду железное алиби!

Павел похолодел.

Если то, что говорит этот тип, правда, это значит, что его, Комова, приговорили на самом высоком уровне. Приговорили такие люди, которым ничего не стоит вытащить на денек заключенного для исполнения приговора и потом снова вернуть его на нары…

И еще он вспомнил федеральную ориентировку на особо опасного преступника, грабителя и убийцу по кличке Полосатый.

Левша, рост выше среднего, телосложение плотное, глаза карие, левый немного косит… пользуется длинным ножом самостоятельного изготовления… на его счету не меньше десятка убийств, но почти по всем – алиби…

Комов молча пригнулся, с неожиданной для его комплекции ловкостью поднырнул под правую руку Полосатого и кинулся к двери кабинета. Вцепившись в ручку двери, он дернул ее на себя. Ручка осталась у него в руках, но дверь не шелохнулась. Павел принялся колотить в солидную, старомодную, обитую вишневой кожей дверь, но даже сам почти не услышал стука.

А Полосатый в два больших шага догнал его, схватил правой рукой за шкирку, как котенка, и развернул к себе лицом.

– Смотри на меня, гнида! – прошипел он, надвинувшись на Комова. – Смотри прямо на меня! Я хочу твою рожу видеть, когда ты будешь помирать!

Он шумно выдохнул и уставился правым глазом в переносицу Павла Васильевича:

– И еще мне велели, чтобы я тебе перед смертью напомнил про Алену. Так и велели сказать: пускай он, козел поганый, вспомнит перед смертью Алену Луговую!

И действительно, последним, что промелькнуло перед гаснущим взглядом подполковника Комова, была молоденькая девчонка в коротком блестящем платье, с рассыпавшимися по спине волосами, в неудачную минуту выбежавшая из ресторана…

Сергей Михайлович Луговой тяжело вздохнул и вышел из машины. Дальше полагалось идти пешком, и так уже для его машины сделали исключение. Он был не против, потому что кладбище – это последняя дорога, на тот свет с собой «мерседес» не возьмешь, там небось пешком передвигаются, так что лучше заранее привыкать.

Он пошел по аллее, чуть сзади верный Константин нес большой букет роз, а уж сзади него шла пара охранников, зорко поглядывая по сторонам. Еще один прошел вперед и шарил глазами по окрестным могилам, заросшим кустами. Кладбище было старое, высокие деревья шумели, как будто сердились, что их побеспокоили.

Сергей Михайлович замедлил шаги, потому что внезапно стало трудно дышать. С утра сердце давило, не билось, а тяжело ворочалось в груди и покалывало иногда.

Константин подскочил сзади, подхватил за локоть.

– Может, вернемся, Сергей Михалыч?

– Все в порядке. – Луговой отвел его руку.

Свернули на боковую дорожку, вот и могила дочери видна. Прямоугольник из черного полированного гранита, на нем девичий профиль с летящими волосами и лаконичная надпись: «Алена Луговая. 1971–1991».

Сергей Михайлович взял из рук охранника букет – двенадцать белых роз и твердо сказал:

– За мной не ходить! Тут обождите!

Ему не посмели возразить. На могиле все было в порядке – чисто, буквы горят золотом. Сергей Михайлович опустил лицо в розы и вдохнул пьянящий аромат. Аленка розы любила – белые, розовые, еще девчонкой букеты рисовала. Он всегда ей розы приносит – не то что гвоздики эти лохматые, на цветы не похожие.

Сергей Михайлович осторожно поставил букет в керамическую вазочку, причем от наклона потемнело в глазах и ноги задрожали в коленках. Он оперся о памятник и отдышался.

Вот так-то, доченька, все теперь закончено. Все выяснили, наказали кого следует, расплатились за твою смерть.

Однако он не чувствовал облегчения, а только усталость. Он погладил развевающиеся волосы на барельефе.

Пятнадцать лет прошло. Сейчас было бы тридцать пять уже. Замуж бы вышла, внуков ему родила девочка его ненаглядная…

Хрустнула ветка, показался женский силуэт – стройный и очень высокий. Женщина была замотана легким темным шарфом, скрывавшим волосы и лицо.

Константин дернулся было к нему, но Луговой разглядел блеснувшие из-под платка глаза цвета голубого льда и поднял руку – все в порядке, мол, я сам разберусь. Женщина подошла, осторожно ступая, и он узнал ее. Перед ним была та самая цыганка, которую он видел из окна машины в толпе своих сородичей. То есть тогда она была одета цыганкой. Перед ним была та, кто дал ему информацию об убийстве его дочери.

Она склонила голову и постояла молча, глядя на памятник. Потом нагнулась и положила на землю маленький букетик из четырех красных розочек.

Снова они постояли молча.

– Спасибо, – наконец одними губами проговорил Сергей Михайлович, – спасибо, что помогли мне.

– За такое спасибо не говорят, – ответила она, не повернув головы.

– Кто вы? – спросил он. – Для чего вы сделали это?

Она усмехнулась, повернула голову, отчего тонкий шарф упал с головы, и он наконец увидел ее лицо.

Лицо это его поразило. Очень светлые, почти белые волосы стекали тяжелой волной по спине и плечам. Высокие, твердо очерченные скулы. Холодный взгляд светло-голубых глаз. Холодный как лед.

Она совсем не была похожа на его Аленку. Она была похожа на другого человека. Человека, которого он когда-то очень хорошо знал.

Этого не могло быть, потому что тот человек остался в далеком прошлом. Скорее всего тот человек уже умер; во всяком случае, Луговой уже много лет понятия не имел, что с ним стало.

– Кто вы? – Он повторил вопрос и даже отступил чуть в сторону. – Мы с вами не встречались?

– Вот уж точно, что нет! – усмехнулась она, и эта легкая усмешка показалась ему до того знакомой, что он вздрогнул. Этого не может быть, думал он, прошло столько лет.

Она уловила его настроение, глаза ее потемнели от тревоги, она сделала шаг назад и оглянулась незаметно, выявляя, надо полагать, пути отхода.

– Не бойтесь. – Луговой взял себя в руки, теперь голос его звучал спокойно, – не зря же вы пришли. Что вы хотите за то, что навели меня на след убийцы моей дочери?

– Ничего, – ответила она, – я уже все получила…

– Да постойте же! – Он шагнул за ней. – Послушайте, вам ничего не говорит такая фамилия – Градов? Андрей Градов?

– Градов? – Она подняла брови. – Никогда не слышала.

– А как ваше отчество? – не отставал Луговой. – Поймите, я ведь не из любопытства спрашиваю…

– Андреевна… – тихо сказала она, – но это ничего не значит… Мне пора, прощайте…

Но отчего-то он не хотел ее отпустить. Глаза ее теперь совсем не напоминали голубой лед, они потемнели, как грозовые тучи. Она подхватила свой шарф и нырнула в кусты. Сергей Михайлович хотел было последовать за ней, но сердце вдруг сжало в груди как тисками, он остановился и едва подавил стон. Тут же подскочил Константин, другие охранники, засуетились: кто совал лекарство, кто вызывал машину.

В суматохе девушке удалось исчезнуть без следа.

Мужчина в золотых очках вздрогнул и нервно поправил узел темного официального галстука.

Неужели он не ослышался? Как сказал Луговой: «Вам такая фамилия – Градов – ничего не говорит?»

Кажется, сегодняшний день может стать переломным в его карьере!

Мужчина в золотых очках на первый взгляд казался гораздо моложе своих лет. В действительности ему скоро должно было исполниться сорок, а он все еще занимался мелкой, неперспективной работой.

Он сидел на переднем сиденье черного представительского «мерседеса», припаркованного перед самыми кладбищенскими воротами. Отсюда довольно неплохо просматривались те двое на могиле – немолодой мужчина в дорогом темном костюме, ссутулившийся под грузом лет и потерь, и высокая стройная молодая женщина с длинными, очень светлыми волосами. Член Совета Федерации Сергей Луговой и сомнительная особа, судя по всему, принадлежащая к одной из местных криминальных группировок.

Мужчина в золотых очках поднял бинокль, настроил на резкость.

Очень характерное лицо!

«Как вы сказали – Градов? – после затянувшейся паузы переспросила собеседница Лугового. – Нет, первый раз слышу!»

В динамике послышался треск, в котором потерялся ответ Лугового, и пришлось снова подкрутить ручку настройки. Конечно, прослушивать объект охраны формально не полагалось; если Луговой про это узнает, могут быть неприятности, но гораздо важнее проявить способности перед собственным руководством в Конторе. Иначе так и просидишь в охране до самой пенсии. Если то, что он сейчас услышал, правда, его рвение оценят… может быть, ему удастся сменить профиль работы – перейти с охраны второстепенного политика на живую, интересную, многообещающую тему…

Он поправил очки, открыл крышку ноутбука, включил систему. Ввел пароль и отправил запрос на фамилию «Градов».

На экране побежали лаконичные строчки досье, затем появилась фотография. Мрачное, настороженное лицо, узкие губы, холодные голубые глаза, словно две льдинки. Лицо человека, привыкшего никому не доверять, полагаться только на себя. И светлые, неестественно светлые волосы. Короткая армейская стрижка, но все равно – сходство, безусловно, есть.

Сначала нужно было проверить информацию, но ему не терпелось выслужиться, блеснуть перед начальством.

Он набрал московский номер, услышал голос секретаря и строго, внушительно проговорил:

– Дайте Семнадцатого!

Секретарь тянул, не решался соединять, и тогда он выпалил:

– Код ноль четыре!

В трубке щелкнуло, и сухой, недовольный голос проговорил:

– Ну что у тебя там? С какого перепугу ноль четыре? У вас там во Владимире что – бен Ладен объявился?

– Нет, не бен Ладен! – нарочито спокойно, скрывая торжество, ответил мужчина в золотых очках. – Есть серьезные основания считать, что у нас объявился близкий контакт Аль Джохара.

– Кого? – Начальник поперхнулся. – Ты думаешь, что говоришь?

– Так точно!

– Это серьезно?

– Иначе я не стал бы вас беспокоить.

– Вот что. Мне этот человек нужен… очень нужен. Привезешь сюда, лично!

– А как же охрана Лугового? – мстительно осведомился мужчина в очках.

– Да черт с ним! Ничего ему не сделается! – выпалил начальник, но тут же поправился: – Передашь старшему по команде. Короче, это действительно ноль четыре, и если ты не облажаешься…

Он не закончил фразу, но человеку в очках в золотой оправе все и так было ясно. Сегодняшний день и вправду может стать переломным в его карьере.

Лера проводила Лугового взглядом и направилась к дальнему выходу кладбища.

Сегодняшняя встреча была опасной, рискованной. Честно говоря, эта встреча была ничем не оправданным риском. Лера сама не понимала, зачем пришла на кладбище. Что-то более сильное, чем простая логика, заставило ее прийти и взглянуть на Лугового, несмотря на связанный с этим риск. И вполне понятно, что она заранее приняла кое-какие меры предосторожности.

На краю кладбища возле свежей могилы толпились цыгане. Плакала молодая вдова, убивалась толстая старуха в черной шали, две подруги поддерживали ее. Лера смешалась с толпой.

Церемония уже подходила к концу, пьяненькие землекопы закидали могилу землей, сверху на холмик посыпались цветы. По кругу пустили бутылку водки, сразу поднявшую настроение, и наконец цыгане дружно двинулись к выходу.

Возле калитки стояли два мента из районного отделения, чуть в сторонке маячил какой-то тип в темно-сером костюме. Менты внимательно приглядывались к каждому выходящему с кладбища.

– Что, начальник, лошадь у кого-то украли? – спросил, подмигнув, усатый гитарист с золотой серьгой в ухе.

– Что надо, то и украли! – огрызнулся толстый сержант, вытирая мощный загривок клетчатым платком. – Нечего тут, понимаешь, разговоры нарушать и провокации разговаривать! Скажи спасибо, что мы твоей конкретно регистрацией по месту жительства не интересуемся!

– Ой, спасибо, начальник! – Цыган низко поклонился и снова подмигнул. – А все-таки не иначе, как лошадь украли! И наверняка у самого начальника милиции!

Прошла безутешная вдова, прошла мать усопшего под руки с близкими подругами, прошли остальные родичи и просто знакомые. Одной из последних шла высокая сгорбленная старуха с лицом, закрытым краем кисейной шали.

– А ну, лицо покажи! – потребовал сержант.

Старуха пробормотала что-то неразборчивое, шедший рядом молодой цыган вступился за нее:

– Слушай, начальник, у тебя мать есть? У тебя бабушка есть? Прояви уважение к старому человеку! Болеет она, понимаешь, зачем тебе ее лицо смотреть?

– Ты еще будешь тут пропаганду разговаривать! – рявкнул на него сержант. – А ну, предъявить внешность лица для опознания!

– Ой, начальник, нехорошо поступаешь! – огорчился цыган. – Нехорошо, некрасиво! Старого человека не хочешь уважить! Как будто сам старый не будешь!

Еще двое или трое лаварей задержались возле калитки, попытались урезонить милиционера, но он был неумолим, тем более что спиной чувствовал настороженный взгляд человека в сером.

Наконец сутулая старуха размотала свою шаль и открыла лицо.

Сержант, ко всему привыкший за годы службы, невольно попятился и испуганно перекрестился.

Лицо старухи было покрыто страшными шрамами и уродливыми белесыми пятнами.

– Что это с ней? – спросил страж порядка, ни к кому в отдельности не обращаясь.

– Молодая была, – пояснил тот же разговорчивый цыган, – не поделила с подругой одного красивого рома… ну, подруга приревновала – наши цыганки ведь как огонь! – ну и плеснула кислотой в лицо! Вот с тех пор приходится шалью закрываться!

– Ну что, доволен? – прошипела цыганка. – Налюбовался? Понравилась я тебе?

Сержант, ничего не ответив, махнул рукой. Старуха плюнула ему под ноги и снова замоталась шалью.

Последние цыгане покинули кладбище, расселись по стареньким битым машинам и уехали.

Толстый сержант поплелся к человеку в сером.

В силу давней и глубокой нелюбви, связывающей два силовых ведомства, он не слишком расстроился своей неудаче. Подчиняться человеку из Конторы ему приходилось, но выполнял он свои обязанности через пень колоду.

– Объект не обнаружен! – кисло доложил он смежнику.

– Вижу! – скривился тот. – А другие выходы с кладбища есть?

– Ну, главные ворота имеются… – протянул сержант.

– У главных ворот наши люди…

– Опять же, в заборе дырок хватает… мы их заделываем, а они снова ломают…

– Ладно, черт с тобой! – отмахнулся человек из Конторы и пошел к своей машине.

– Сам такое слово! – процедил ему в спину сержант.

Когда обшарпанные, проржавевшие «Жигули», за рулем которых сидел молодой разговорчивый цыган, достаточно далеко отъехали от кладбища, сидевшая на заднем сиденье старая цыганка снова размотала шаль, открыв изуродованное шрамами и пятнами лицо. Однако на этом она не остановилась, подцепила кожу под подбородком и осторожно потянула ее.

Эластичная маска, купленная в магазине театрального реквизита, легко отошла от лица вместе со всеми следами «бурной молодости», и женщина разом помолодела лет на сорок.

Вслед за маской она сняла черно-седой парик, открыв длинные, необыкновенно светлые волосы.

– Высади меня на углу, – попросила Лера цыгана. – Дальше я доберусь сама.

– Как скажешь, бабушка! – подмигнул ей водитель.

Лера шла по улице и размышляла.

После разговора с Луговым у нее появилось гораздо больше вопросов, чем ответов. Кто такой Градов? Почему Лугового так удивила ее внешность? Вроде бы человек он непростой, всякого в жизни повидал, а на нее уставился, как будто привидение встретил. И все допытывался – кто она такая…

Откуда со стороны весьма могущественного государственного человека этот неожиданный интерес к ее скромной персоне?..

И тут же она вспомнила, как еще один человек смотрел на нее с таким же выражением лица, как только что смотрел Луговой.

Она вспомнила свой первый приезд в Петербург, женщину, к которой направила ее мать. Мама тогда очень не хотела, чтобы Лера уезжала, она всячески удерживала ее дома. Лере же тесно было в городе, в их небольшом деревенском доме, осточертели пьяные скандалы отчима, ей хотелось в большой город – людей посмотреть и себя показать, найти работу, хоть как-то устроить свою жизнь и приезжать в родной Владимир только в отпуск весной, когда над городом плывет аромат сирени и в каждом саду розово-белым облаком расцветают вишни.

Мама уговорила дочку подождать с отъездом до восемнадцатилетия, этот год Лера проработала на оптовой торговой базе в непонятной должности – не то секретаря, не то прислуги за все. Наконец настал долгожданный день, мама протянула Лере письмо в заклеенном конверте и сказала, что Лере лучше ехать не в Москву, а в Петербург. Хоть он и дальше, но там гораздо спокойнее, и самое главное – там у нее живет старинная знакомая, которая обязательно Лере поможет на первых порах. Еще мама просила ни в коем случае не читать письма. Лера удивилась, но дала слово.

Татьяна Ивановна жила в центре в большом красивом доме на Суворовском проспекте. Лера чудом проникла в подъезд – не то консьержка обалдела от жары, не то не сообразила спросонья.

Татьяна Ивановна встретила ее настороженно, сдержанно, можно даже сказать, холодно. Во всяком случае, явно не обрадовалась ее появлению. Но что-то в ее взгляде, которым она встретила Леру, напомнило выражение, промелькнувшее сегодня в глазах Лугового. Она очень удивилась, увидев ее, и, кажется, испугалась.

Как будто увидела ожившего покойника…

Дойдя до этого воспоминания Лера пожала плечами и снова в который раз пожалела, что послушалась маму и не вскрыла письмо. Теперь не было бы никаких загадок. На что это намекал Луговой? Не знает ли она некоего Андрея Градова, а если отчество у нее Андреевна, то, стало быть, этот неизвестный Андрей Градов может быть ее отцом.

«Вот на это-то мне точно наплевать, – подумала Лера зло, – знать не знаю никакого Градова, двадцать три года прекрасно обходилась без него, так что пускай валится к черту!»

Лера поинтересовалась, отчего у нее нет папы, только один раз – года в четыре. Мама что-то пробормотала, сказала, что папа, конечно, был, но он уехал, потому что у него важные дела… Лере стало неинтересно, так как на их улице жило множество детей, у которых папы «уехали в срочную командировку по делу государственной важности», да так оттуда и не вернулись. То есть некоторые возвращались – в оборванной одежде, с черными дырками во рту вместо зубов и с наколками по всему телу. Несколько дней они пили с такими же возвратившимися ранее «папами», потом начинали скандалить, бурно выяснять отношения с женами, буянили и дрались, пока не приезжала милицейская машина и трое хмурых милиционеров не грузили вернувшегося отца семейства в машину, чтобы увезти назад, туда, за колючую проволоку, где ему было привычнее и, если можно так выразиться, комфортнее. Жены плакали, потом деловито утирали слезы и впрягались в работу, потому что нужно было кормить и одевать детей, да еще регулярно посылать передачи на зону.

Так что четырехлетняя Лера не слишком удивлялась отсутствию папы. Когда же в их маленьком домике появился мрачный коренастый мужик с пудовыми кулаками и мама сказала, что это и будет теперь Лерин папа, девочка тотчас выбросила вопрос о настоящем папе из головы. За всю жизнь при слове «отец» не возникало в ее душе никаких эмоций.

И надо же было такому случиться, чтобы именно сейчас, в самый неподходящий момент, всплыли какие-то намеки о папочке, которого она в глаза никогда не видела и видеть не желает.

Она тут же подумала, что неизвестный Градов и сам-то ее знать не хочет, а что какие-то посторонние люди задают глупые вопросы, то это не ее проблемы. Однако милиция что-то заинтересовалась ею. Раньше ее искал подполковник Комов, но он уже в аду жарится на сковородке. Так кому же она понадобилась на этот раз?

Черная машина проехала по кривому, заросшему бурьяном переулку, остановилась перед покосившимся, давно не крашенным забором. Из нее вышли двое мужчин в одинаковых темных костюмах со строгими официальными галстуками. Один из них, тот, что помоложе, толкнул калитку, профессиональным взглядом окинул грязный двор. Убедившись, что ничего опасного в этом дворе нет и быть не может, кивнул своему шефу – мужчине постарше в золотых очках.

Они пересекли двор, поднялись по скрипучему, рассохшемуся крыльцу и вошли в сени.

На гвозде справа от входа висел грязный, местами продранный ватник, второй такой же валялся на полу, среди рваных резиновых сапог, пустых мешков из-под картошки и какого-то вовсе никудышного тряпья.

Пахло в доме плесенью, застарелой грязью и тем особенным неприятным запахом, который появляется в доме долго и сильно пьющего человека.

Мужчина в золотых очках поморщился, брезгливо перешагнул через грязное тряпье и толкнул следующую дверь.

На этот раз они оказались в жарко натопленной кухне. Возле топящейся дровяной плиты сидел на шатком табурете мрачный небритый мужик в застиранной, продранной на животе майке неопределенного цвета и вытянутых на коленях тренировочных штанах. На ногах этого экземпляра были самодельные галоши из обрезанных сапог. Рядом с ним, на покрытой сальной газетой табуретке, стояла полупустая литровая бутыль с подозрительной мутной жидкостью, граненый стакан и мисочка с мятыми солеными огурцами. Физиономия у хозяина была опухшая от постоянного пьянства и врожденной подозрительности.

При виде незваных гостей он насупился, попытался привстать, однако это у него не получилось. Тогда он снова плотно уселся на табурет, широким пьяным жестом указал на продавленную кушетку и проговорил:

– С-садитесь! Кто такие? Почему без в-вызова?

– Гражданин Прокопенко? – холодно осведомился мужчина в золотых очках, брезгливо покосившись на кушетку и не воспользовавшись предложением.

– Н-ну, допустим, Прокопенко! – не стал спорить хозяин. – А что с того? Пятьдесят лет уже Прокопенко, а этим кто-нибудь интересуется? Кому-нибудь есть дело до Прокопенко?

– Вот мы заинтересовались!

– А вы кто такие? Поч-чему без д-доклада? – Хозяин изо всех сил ударил кулаком по табуретке, чуть не уронив бутылку. Из-за этого очень испугался, бережно переставил драгоценную емкость на пол и снова уставился на гостей: – К-кто такие? П-почему не знаю? Вы от Керима или по другой какой линии?

– Мы по другой линии! – Мужчина в очках протянул хозяину красную кожаную книжечку, но не дал в руки, а тут же спрятал во внутренний карман пиджака.

– Извиняюсь, – залебезил Прокопенко. – Всегда с полным моим уважением… как я есть гра… гражданин и патриот и понимаю свой долг… хотя я человек маленький, но с понятием… как п-положено… только что же… как же… я завсегда чем мог… и Павлу Васильевичу, подполковнику Комову, все как есть исключительно докладывал… и чем могу конкретно вам… ежели вы чем конкретно интересуетесь… я человек маленький, но с понятием…

– Мы конкретно интересуемся вашей падчерицей, – процедил человек в золотых очках. – Королевой Элеонорой Андреевной!

– Как есть шлюха! – выпалил Прокопенко. – На все эти… сто процентов! Пробы ставить негде! Правильно вы ее моральным обликом заинтересовались, давно пора! Только лично я ее давно не видал! Она мне, как я есть старый человек и ветеран приусадебного хозяйства, никакой гуманитарной помощи не оказывала! Ведь я ее на этих самых руках вынянчил и за это никакой не испытал благодарности! Стакан воды ни разу не подала!