Источниковедение Коллектив авторов

Важной составной частью источникового комплекса, освещающего историю древней Руси, являются акты – тексты, выполняющие функции документов: предоставляющие какие-либо права и служащие доказательством наличия таких прав; деловые и служебные записи, несущие информацию о том или ином событии или процессе, положении дел, состоянии имущества и т. п. В современном отечественном источниковедении под актами в узком смысле понимаются лишь те из них, которые устанавливают определенные правоотношения либо между контрагентами сделки, либо между автором и адресатом (С. М. Каштанов). В отличие от законов, которые устанавливают, формулируют правовые нормы, акты лишь используют законодательные нормы и не должны нарушать их.

При узком определении к актам относят документы, выполняющие договорную или распорядительную функцию. При расширительном понимании актовых источников к этим группам добавляют также делопроизводственные, частно-публичные документы и частную переписку.

Изучением актов занимается дипломатика – специальная дисциплина, анализирующая документы как исторический источник.

1.3.1. Актовый материал как исторический источник и методы его изучения. Общая характеристика актового материала

Древнерусские акты представляют собой обширный комплекс источников. По подсчетам В. А. Кучкина, до нашего времени дошли всего восемь актов XII в., 15 актов XIII в., 163 – XIV в. и 2048 – XV в.: всего 2234 акта, причем большая часть из них (1302 акта) датируется второй половиной XV в. Это существенно уступает комплексам западноевропейских актовых источников. Лишь с XVII в. акты на Руси сохранились в массовом количестве.

К каждой группе актов применяется свой специфический подход, повышающий информационную отдачу этого вида источников. Классификация (систематизация) актов производится по источнику права, на котором они основываются (например, публично-правовые и частные акты, первые из которых делятся на светские и духовные); тематическому принципу (по содержанию) и т. п. Каждое из этих оснований может быть удобным и целесообразным при изучении той или иной темы. Менее дифференцированные классификационные системы более удобны, когда речь идет о систематизации материала, однако они оказываются малопродуктивными, поскольку выделенные группы обычно имеют слишком общий характер. Напротив, развернутые классификации, как правило, слишком конкретизированы, что порождает ряд неудобств при их практическом использовании.

Понятие формуляра и формулярный анализ

Изучение актов начинается с анализа их внешней формы: материала, на котором написан документ, почерка писца, хронологической системы, которой пользовался составитель грамоты, знаков, удостоверяющих документ (прежде всего печатей, хотя они в настоящее время всесторонне исследуются специальной исторической дисциплиной сфрагистикой). На основе такого анализа делается вывод о подлинности акта. Это лишь предварительный этап оценки акта как исторического источника. Основная работа по его изучению начинается с исследования внутренней формы – структуры и стилистики его текста.

Структуру текста акта принято называть формуляром. Формуляр более или менее стабилен. Он состоит, как правило, из стандартных оборотов, расставленных в определенном порядке. Принято различать условный, абстрактный, конкретный и индивидуальный формуляры.

Под условным формуляром понимается наиболее общая схема построения документов в целом. Абстрактным формуляром называют общую схему построения документов определенной разновидности. Схематическая структура определенных небольших групп документов внутри разновидности именуется конкретным формуляром. Наконец, схему построения одного отдельно взятого текста принято называть индивидуальным формуляром.

В условном формуляре обычно выделяют: 1) начальный протокол (инвокация – посвящение Богу; интитуляция – обозначение лица, от которого исходит документ; инскрипция – обозначение адресата; салютация – приветствие); 2) основную часть (аренга – преамбула; нотификация – публичное объявление; наррация – изложение обстоятельств дела; диспозиция – распоряжение по существу дела; санкция – запрещение нарушения документа; корроборация – сведения об удостоверительных знаках документа); 3) конечный протокол (место и время выдачи; аппрекация – заключение-благопожелание); 4) удостоверительную часть (субскрипция – формула, выражающая существо удостоверительного действия; сигнатура – подпись, личная или нотариальная).

Указанные части условного формуляра встречаются далеко не в каждом документе и не всегда в перечисленном порядке. Тем не менее использование структуры условного формуляра полезно при предварительном анализе текста акта. На ее основе устанавливается индивидуальный формуляр конкретного акта. Индивидуальные формуляры актов определенной разновидности позволяют выстроить абстрактный формуляр, а на его базе – типичную схему каждой части, из которой состоит акт данной разновидности. Такая схема представляет собой техническое средство, позволяющее изучить эволюцию внутренней формы актов во времени и пространстве.

Для ее создания элементы, из которых состоит абстрактный формуляр, сводят в таблицу под условными номерами. Если исследователя интересуют временные изменения, он размещает данные в хронологической последовательности, отмечая наличие или отсутствие выделенных элементов абстрактного формуляра в каждом конкретном акте. Исчезновение одних из них и появление других отражает изменения, происходящие во внутренней структуре данной разновидности. Если же предмет изучения составляют территориальные особенности формуляра, существующие одновременно, в таблицах выстраиваются ряды из данных, полученных при анализе актов, появившихся на одной территории. Затем результаты, полученные по разным регионам, сравнивают между собой.

Последующее прямое сличение текстов актов позволяет выявить конкретные формуляры групп источников, из которых состоит та или иная разновидность. Воссоздание истории конкретных формуляров – основная задача дипломатического анализа внутренней формы актов.

Принципиально важен в данном случае вопрос о том, на какие элементы и как делится текст акта. Традиционно предлагалось выделять так называемые клаузулы (мысли, отделяемые в акте друг от друга). В последнее время предложена более детальная схема членения акта на статьи – грамматически самостоятельные простые или сложные предложения (С. М. Каштанов). Если статья представлена сложным предложением, в котором каждое из составляющих имеет отдельную тему, она делится далее на обороты, а те – на элементы и, наконец, еще более мелкие частицы – характеристики, дальнейшее членение которых невозможно. Простые статьи могут делиться на элементы непосредственно. Обороты, внутри которых к одному подлежащему относится несколько определений или к одному сказуемому – несколько дополнений или обстоятельств либо одно понятие выражено многочленно, могут, кроме того, делиться на отделения, состоящие из одного главного и нескольких второстепенных членов предложения или из одного главного и нескольких второстепенных понятий.

Среди элементов и характеристик актов различают реалии, формулы и описания. К первым относятся имена лиц и топонимы, ко вторым – устойчивые выражения, к третьим – более или менее оригинальные выражения, характеризующие какие-то особые обстоятельства или условия.

Такое членение акта на составляющие называется грамматически-дипломатическим методом и представляет собой предварительную интерпретацию текста. Результаты, которые будут получены с его помощью, во многом зависят от того,насколько детально и обстоятельно проведен формулярный анализ – изучена структура текста акта.

Формулярный анализ может использоваться и при анализе других видов письменных источников: памятников законодательства, агиографических произведений.

На стадии изучения конкретных формуляров грамматически-дипломатический метод должен сочетаться с методом юридического членения текста по содержанию. Каждое законченное изложение какой-то нормы, на которую опирается составитель акта, рассматривается как постановление. Постановление может делиться на пункты. Такой подход, подкрепленный текстологическим анализом, позволяет установить социальное и политическое происхождение данной разновидности актов, а также каждого акта, входящего в нее. Завершает работу с актом логический анализ: интерпретация, установление логических противоречий, «темных мест» его текста и т. п.

Характеристика акта основывается на его происхождении: где именно создан данный акт, каковы причины его появления, каким способом удостоверен его текст. Ответить на эти вопросы позволяют историко-юридический, историко-географический, историко-политический и историко-экономический анализ условий создания изучаемого текста.

Историко-юридический анализ состоит в сравнении акта с законодательными источниками своего времени. Он позволяет выяснить, какие нормы и как отразились в изучаемом документе, уточняет понимание сущности данной юридической нормы и время ее бытования. В ходе историко-географического анализа производится идентификация топонимов, упомянутых в акте с географическими реалиями, что не только конкретизирует географическое происхождение акта, но и дает важную информацию для историко-географических реконструкций (например, уточняет представления о владениях того или иного лица или целого рода). Историко-политический анализ состоит в сопоставлении сведений, сохранившихся в данном акте, с данными других видов источников (летописей, разрядов, родословцев и т. п.). Благодаря этому воссоздаются обстоятельства политической борьбы, породившие документ, конкретизируется состав участников происходящих событий. Историко-экономический анализ – важная составная часть реконструкции экономической истории района или региона, в котором был создан изучаемый акт. В основе такого анализа лежит сопоставление норм, отразившихся в акте, с данными других источников, освещающих экономическую историю этой территории: приходно-расходных, писцовых книг и т. п.

Наиболее сложным при изучении актового материала является определение степени достоверности его информации. Методика и практика выяснения того, насколько она соответствовала реальным событиям и обстоятельствам, до сих пор слабо разработаны. Дело в том, что традиционно акты относились к так называемым источникам-остаткам, которые в меньшей степени, нежели иные виды источников, нуждаются в «критике дел». Поэтому основное внимание уделялось проблемам установления подлинности актового материала. Между тем верное понимание исторической информации, заключенной в акте, невозможно без ее культурологического истолкования и всестороннего сопоставления с известными реалиями прошлого.

Обобщение всей полученной информации об условиях появления акта, его содержании и социальных функциях позволяет воссоздать историю актов определенной разновидности как исторического явления. История актов, в свою очередь, – это составная часть истории развития договорных отношений в обществе. Она отражает становление и эволюцию прав различных социальных групп, их отношения между собой, а также между обществом и властными структурами, государством.

1.3.2. Появление актов в Древней Руси

Договорные отношения возникают прежде всего между юридически независимыми друг от друга политическими единицами (государствами) и существуют на всем протяжении истории России. Как следствие, акты Древней Руси имеют публично-правовой характер.

Наиболее ранние древнерусские акты – это договоры Руси с греками. Тексты данных договоров (907, 911, 944 и 971 гг.) сохранились в составе Повести временных лет. Все древнерусские тексты этих договоров представляют собой переводы с греческого языка. Они посвящены упорядочению торговых отношений между Русью и Византией. Обычно срок действия подобных актов составлял 30 лет.

Договор 911 г. был заключен в Константинополе. Возможно, частью процедуры заключения этого договора были переговоры Руси с византийцами в 907 г. Текст договора соответствует формуляру клятвенных грамот иностранных послов византийскому императору, известному по международным договорам, заключавшимся Византией в 992–1261 гг. В таких актах излагались условия договора и уверения в подтверждении последних правительством, которое представляли иностранные послы. Во время заключения подобных договоров стороны составляли текст согласованного акта – каждая на своем языке, с употреблением своих канцелярских и дипломатических форм. Затем стороны обменивались грамотами, причем каждая получала, помимо того, перевод переданного ей текста на родной язык. Переводы служили пособиями при чтении основного текста. Поскольку в сохранившемся тексте договора 911 г. отсутствуют статьи, составленные от имени греков, он представляет собой копию клятвенной грамоты, переданной грекам, снятую до отъезда послов из Константинополя. Одни исследователи считают, что перевод сделан вскоре после заключения договора, другие – что переводы всех договоров были сделаны одновременно, в конце XI в.

В отличие от предыдущего, договор 944 г. был составлен в столице Древней Руси после предварительных переговоров византийских послов с киевским князем. Часть договора составлена от лица русских, часть – от лица греков. В русской части (соответствующей клятвенно-верительной грамоте) отсутствуют договорные статьи. Видимо, Игорю был представлен на утверждение экземпляр, скрепленный послами и нуждавшийся в принесении князем присяги (о чем прямо говорится в тексте договора). Затем скрепленный экземпляр был увезен в Византию, а в Киеве остался заверенный греческий оригинал. Возможно, на Руси осталась и копия с утвержденной грамоты русских послов.

Договор 971 г. представляет собой запись княжеской клятвы, сделанную в императорском лагере со слов посланцев Святослава. Скорее всего, эта грамота писалась без предварительного согласования текста сторонами. Фиксируя обязательства русской стороны, она не упоминает обязательств византийцев о предоставлении Руси права торговли в столице и провинциях Империи. Тем не менее они, видимо, были оформлены письменно и утверждены византийским императором.

Насколько адекватны тексты, донесенные Повестью временных лет, первоначальному виду договоров Руси с греками, судить трудно.

Особую роль в государственной жизни Древней Руси с конца X в. играла церковь. На ранних этапах стабильные формы княжеско-церковных договоров отсутствовали. Не было, соответственно, и устойчивых разновидностей соглашений между княжеской властью и церковью. О существовании подобных соглашений в конце X – середине XI в., возможно, свидетельствует упоминание в Повести временных лет под 6504 (996) г. о выделении Владимиром Святославичем десятины Богородичной церкви. Текст этой летописной статьи напоминает формуляр данных грамот XII в. Однако уверенности в том, что в летопись действительно был вставлен текст грамоты, нет. В дальнейшем подобные прецеденты передачи светской властью церкви определенных прав послужили почвой или предлогом для создания церковно-княжеских законодательных памятников – так называемых церковных уставов Владимира I и Ярослава Мудрого.

1.3.3. Акты удельного периода. Публично-правовые акты

Международные договоры. Самый ранний внешнеполитический договор удельного периода – договор Новгорода Великого с Готским берегом (островом Готланд) и немецкими городами, относящийся к концу XII в. Всего от XII–XIV вв. сохранилось 18 новгородских документов, касающихся международных отношений. Половина из них (девять) составлена от имени новгородского князя (до первой трети XIV в.), пять – от имени княжеского наместника (с 30х годов XIV в.) и четыре – от республиканских органов власти.

Как правило, договоры заключались в самом Новгороде. Здесь иностранным послам вручали экземпляр акта, скрепленный печатями представителей новгородских властей (архиепископа, князя, тысяцкого, посадника, новгородского совета господ). Если контрагентов Новгорода было несколько (или контрагент был коллективный, например несколько городов), всем им вручались свои экземпляры договора. После возвращения послов на родину туда выезжал новгородский посол, в присутствии которого противоположная сторона утверждала другой экземпляр договора, предназначенного для вручения новгородским властям. Тогда же иностранные послы, заключавшие договор, скрепляли его своими печатями. Эта процедура означала ратификацию договора.

Кроме новгородских, сохранились также отдельные международные договоры Смоленска и Полоцка XIII–XIV вв. Их дипломатический анализ еще не завершен.

К XIV в. относится и первый московский внешнеполитический договор: перемирная грамота великого князя литовского Ольгерда с великим князем московским Дмитрием Ивановичем (1371). Она, видимо, была составлена литовскими послами и не отражает традиции московской великокняжеской канцелярии. В докончании 1371 г. оговаривались права московского великого князя и обязательства Ольгерда не вмешиваться в борьбу с тверским князем за великое княжение. Текст договора, по-видимому, был составлен на основании предложений, подготовленных обоими контрагентами. Грамота скреплена крестоцелованиями представителей обеих сторон и печатями: литовской и московской митрополичьей (митрополита Алексия). Прочие документы московского великокняжеского архива, имевшие международное значение и известные по описи архива Посольского приказа 1626 г., утрачены.

Удельная эпоха породила договорные политические акты и внутрирусского происхождения. Они заключались между политическими субъектами, юридически независимыми друг от друга (между великими князьями и Новгородом, великими князьями различных великих княжеств, великим и удельными князьями одного великого княжества). Образование единой Руси привело к исчезновению почвы для политических договоров такого рода.

К числу внутриполитических актов относятся также церковные уставы, уставные и жалованные грамоты. Самые ранние списки церковных уставов и уставных грамот относятся к концу XIII – началу XIV в. Широкое распространение получили церковные уставы князей Владимира Святославича (сохранился в многочисленных списках XIV–XIX вв., делящихся на несколько редакций, наиболее ранние из которых относятся к XIII–XVII вв.) и Ярослава Владимировича (дошедший во множестве списков XV–XVI вв., разделяющихся на редакции и изводы). Считается, что это переработанные и дополненные уставные грамоты князей. Протографы уставов относят к XII в. Они близки и к законам, и к жалованным грамотам. Полагают, что Устав Владимира представляет собой договор с Византией, присылавшей на Русь первых митрополитов: в качестве контрагента князя выступает его жена, княгиня Анна, представлявшая интересы Византии на Руси. Устав же Ярослава определяет отношения между князем и Иларионом – первым «русином», занявшим митрополичий престол. Впоследствии упоминания контрагентов обоих уставов, видимо, стали восприниматься символически: как князя вообще и митрополита вообще, а договорной момент (разделение сфер компетенции и юрисдикции) постепенно вытеснялся законодательным. Поэтому данные уставы относят к законодательным источникам, несмотря на их актовую форму.

О существовании княжеско-церковных договоров с полной уверенностью можно говорить с XII в., когда создаются местные новгородский и смоленский церковные уставы. Их формуляры очень близки. Кроме собственно уставной грамоты князя (смоленского Ростислава Мстиславича и новгородского Святослава Ольговича), они включают подтвердительные грамоты епископов и дополнительные записи о размерах сборов в пользу церкви. Центральное место в их диспозитивной части занимают росписи сборов с определенных территориальных единиц. Неразвитость протокольной части княжеских грамот свидетельствует о близости их к законодательным источникам.

В XII в. появляются княжеско-церковные акты, относящиеся к числу жалованных грамот. Они устанавливали социально-политические отношения между княжеской властью и монастырями. Рост влияния чернеческих обителей обусловил выдачу им княжеских грамот, которые разделяли властные полномочия князя и монастыря и ограничивали сферу монастырского землевладения определенным селом и тем, что к нему «потягло». Жалованные грамоты выдавались сначала новгородским монастырям, а с XIV в. получили распространение и на других территориях.

За первую половину – середину XII в. сохранилось четыре документа, связанных с передачей земельных участков и движимого имущества двум новгородским монастырям: Юрьеву и Пантелеймонову. Самым ранним подлинным актом такого рода считается жалованная грамота великого князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода Юрьеву монастырю (около 1130 г.). Она написана на пергамене и имеет следы прикрепления печати, которая не сохранилась. Три других акта дошли в копиях.

Следующий комплекс жалованных грамот относится уже к XIV в. Им датируются 12 актов, из которых лишь три сохранились в подлинниках. Великокняжеские жалованные грамоты не касаются собственно московских земель и относятся к пограничным спорным территориям (районы Печоры, Волочка, Торжка и Костромы). Прочие грамоты связаны с территориями Ярославского княжества, Новгородской и Псковской республик. Судя по развитым формулярам, старейшими центрами выдачи жалованных грамот были также Тверское и Рязанское княжества.

Во всех упомянутых грамотах контрагенты явно неравноправны. Доминирующую роль играет князь. Передавая монастырю землю и превращая его в земельного собственника, он по-прежнему обладает верховной распорядительной властью. В грамотах князей Всеволода и Изяслава даже не упоминаются имена игуменов монастырей, которым адресована грамота. Неразработанность инскрипции жалованных грамот – показатель их близости княжеским уставам XII в. Последним княжеско-церковным договором стала грамота между Василием I и митрополитом Киприаном.

Княжеско-церковные договоры свидетельствуют о том, что церковь на Руси так и не стала силой, независимой от князя. Этим объясняется отсутствие договоров с церковью того типа, который характерен для взаимоотношений между князьями.

Значительный комплекс актов составляют договоры Новгорода с великими князьями. Для XIII–XIV вв. подавляющее большинство грамот регулируют отношения с тверскими князьями. Все новгородско-тверские договоры дошли в подлинниках. По тематике они делятся на три группы: 1) о правах князя в Новгородской земле (девять грамот); 2) о военной помощи (два экземпляра – княжеский и новгородский – одного договора рубежа XIII–XIV вв.); 3) о мире (четыре грамоты XIV в.). Только в начале 70х годов XIV в. была составлена договорная грамота с московским великим князем Дмитрием Ивановичем (список конца XV – начала XVI в.). До XIV в. известно единственное упоминание договора с московским князем, касающегося проезда великокняжеских «ватаг» через новгородские земли.

До 1380 г. известны четыре междукняжеские договорные грамоты, три из которых дошли в подлинниках. Они регулируют отношения между великим и удельными князьями. Лишь в одном случае (докончание 1375 г. Дмитрия Ивановича московского с великим тверским князем Михаилом Александровичем) в качестве контрагентов фигурируют два великих князя. Порядок заключения этих договоров неизвестен. Некоторую информацию об утверждении их дает упоминание в грамотах обоюдного крестоцелования и следы печатей, привешивавшихся к подлинникам.

С конца 20–30х годов XIV в. появляются духовные грамоты московских князей. Зарождение княжеской завещательной традиции обычно относят к XII, а иногда даже к XI в. При этом ссылаются на упоминания в летописных обращениях умирающих князей к членам своей семьи усойчивых оборотов, соотносимых с клаузулами (статьями) письменных завещаний последующего времени. Однако древнейшие духовные если и существовали, то в форме устного распоряжения («ряда»).

Первая сохранившаяся духовная грамота составлена Иваном Калитой (1327 или 1339). Ее появление А. Л. Юрганов достаточно основательно связывает с появлением при хане Узбеке в монгольском праве нормы, закреплявшей за местными правителями, подчинявшимися Орде, наследственное распоряжение подвластными им территориями. При составлении духовных грамот, видимо, использовалась традиция устных завещаний, следы которых и сохранились в русских летописях. Центральное место в духовных великих князей занимают благословения (наследников – членов великокняжеской семьи) и пожалования (служилых людей) землями (соответственно, уделами и вотчинами) в пределах великого княжества. Все духовные скреплялись великокняжеской печатью, а также печатями митрополитов. Последнее свидетельствует о расширении юрисдикции церкви. Позднее даже духовные частных лиц скреплялись митрополитом, архиепископом или епископом. Кроме того, при великокняжеских духовных иногда встречаются печати наследников – удельных князей. Всего к XIV в. относятся семь княжеских завещаний.

Духовные грамоты немосковских князей (тверских, рязанских, нижегородских, ярославских и др.) не сохранились, хотя известно, что составлялись. Возможно, они были уничтожены во время комплектования великокняжеского архива, по мере присоединения этих княжеств к Москве.

Значительно хуже известны указные и кормленные грамоты. К концу 60х – началу 70х годов XIII в. относится послание князя Ярослава Ярославича рижанам. В нем совмещены элементы указной и жалованной грамоты. Содержание послания сводится к разрешению свободного проезда через его владения немецким гостям.

Ранние указные и кормленные грамоты московских великих князей посылаются в порубежные новгородские земли. Самая ранняя указная грамота – распоряжение великого князя московского Андрея Александровича на Двину о пропуске к морю и обратно трех великокняжеских «ватаг». На Двину адресована и указная грамота 1324–1340 гг., составленная от имени Ивана Калиты и Великого Новгорода. Приблизительно в то же время утвердился и обычай московского управления Печорой. В древнейшей кормленной грамоте, выданной Дмитрием Ивановичем Московским Андрею Фрязинову, упоминается, что дядя Андрея, Матвей Фрязин, обладал кормлением на этой территории еще при Иване Калите.

Важную, хотя и плохо сохранившуюся часть публично-правового комплекса актов представляют собой русско-ордынские документы.

Первое упоминание о них содержится в упомянутом послании Ярослава Ярославича. Князь ссылается на указ ордынского хана Менгу-Тимура (Мангу-Темира русских летописей) по поводу проезда немецких купцов по княжеской волости.

Важную группу документов составляют ханские ярлыки русским митрополитам. В них закрепляются владельческие иммунитетные права русской церкви, которая освобождается от уплаты пошлин и повинностей. Переводы ярлыков на русский язык дошли в составе двух рукописных сборников: краткого и пространного. Самый ранний – ярлык хана Менгу-Тимура митрополиту Кириллу 1267 г., самый поздний – хана Мухаммеда Бюлека митрополиту Михаилу 1379 г. Краткое собрание включает шесть ярлыков и рассматривается как более раннее, составленное в конце XIV – первой половине XV в. Первая редакция пространного собрания была подготовлена, видимо, до 1550 г. и представляла переработку краткого с добавлением фальшивого ярлыка хана Узбека митрополиту Петру. Окончательный вид оно получило в 30х годах XVII в. Оригиналы ярлыков, составленные, вероятно, на тюркском или монгольском языках, не сохранились. Ханские ярлыки использовались русской церковью для защиты своих имущественных прав в спорах со светскими властями.

По мнению С. М. Каштанова, к концу XIV в. выработался формуляр целого ряда разновидностей публично-правовых актов. Причем преобладает сделочная форма актов (договорные, жалованные, духовные грамоты). Жанр посланий встречается реже, чем на Западе. С этим связано слабое применение такого компонента формуляра, как нотификация (публикация). Самой неразвитой частью формуляра был конечный протокол. Даты повсеместно (за исключением ханских ярлыков) отсутствуют. Место выдачи акта не указывается. Лишь в XIV в. в санкциях распространяется угроза светских наказаний (прежде дело ограничивалось призванием небесной кары). Особенности русских публично-правовых актов исследованы пока недостаточно.

Частно-правовые акты

При заключении частных сделок по крайней мере до XII–XIII вв. на Руси преобладала устная форма. Об этом говорит слово «послух», обозначающее свидетеля сделки. Сделки заключались устно, а послухи лишь выслушивали и запоминали условия договора, чтобы при необходимости воссоздать их.

Письменный частный акт на Руси появился не ранее XII–XIII вв. Вопрос о датировке первых актов имеет принципиальный характер, поскольку зарождение практики составления документов частного характера представляет собой важное свидетельство уровня развития социальных отношений и культуры.

Приоритет в области распространения частных актов принадлежит Новгороду и Пскову. В Новгороде, судя по берестяным грамотам, письменные традиции среди частных лиц сложились давно. Здесь духовные и уставные грамоты назывались рукописанием. Не исключено, что этот термин возник в связи с обычаем переписывания духовных на пергамен для их юридического оформления.

Частные акты западных и юго-западных княжеств за XII – последнюю четверть XIV в. представлены единичными экземплярами, а на северо-востоке вообще неизвестны.

Самые ранние новгородские акты – данная (купчая) и духовная, приписываемые Антонию Римлянину. Они сохранились в списках второй половины XVI в. Многие исследователи считают их подделкой.

Сторонники подлинности духовной датируют ее текст вторым десятилетием XII в. Большинство исследователей считают данную Антония фальсификатом[223], изготовленным монахами в ходе судебной тяжбы во второй половине XVI в. В ней присутствует поздний счет на рубли. Однако формуляр грамоты архаичен и не соответствует формуляру данных или вкладных грамот XVI в. Включение Антонием купчей в данную должно было доказать законность владения Антония землей, передаваемой монастырю. Кроме того, это позволяло точно указать ее границы, в чем усматривают зарождение правила передачи в монастыри вместе с данными и вкладными купчих и других грамот на передаваемое владение.

Древнейший русский частный акт, сохранившийся в подлиннике, – вкладная грамота Варлаама новгородскому Спасо-Хутынскому монастырю (1192–1211). В диспозитивной части грамоты оговаривается, что земля передается монастырю «с челядию и с скотиною», что сближает ее с княжескими жалованными грамотами новгородским монастырям XII в. Впрочем, по поводу подлинности вкладной Варлаама высказывались сомнения: ее формуляр признавался поздним (XV в.), а внешний вид – не соответствующим документам раннего времени. Лишь небольшое число актов второй половины XIII в. – 70х годов XIV в. не вызывает сомнений.

Древнейший бесспорно подлинный частный акт – духовная новгородца Климента. Она написана на пергамене не позднее 1270 г. (год смерти игумена Варлаама, упомянутого в грамоте). Климент, получивший от монастыря 20 гривен в долг, в качестве компенсации завещает монастырю два села, движимое имущество, а также право взыскать долги с должников Климента. Предусматривается также обеспечение вдовы завещателя. Употребление в грамоте двойного счета – гривнами серебра и гривнами кун – характерно именно для Новгорода XIII в. и на очень коротком промежутке времени. Формуляр грамоты (в частности, инвокация и диспозиция) соответствует формулярам подлинных княжеских грамот XIII в.

К последней трети XIII в. относится и древнейший подлинный псковский частный акт: «рядная» Тешаты и Якима. Сделка оформлена княжеским писцом на пергамене и заверена свинцовой печатью князя Довмонта. Впервые упоминается о том, что при составлении грамоты присуствовали послухи, и впервые вводится денежная санкция (100 гривен) за нарушение условий договора.

Данная черницы Марины суздальскому монастырю Василия Кесарийского, содержащая дату XIII в., известна в трех списках: XVI, XVIII и XIX вв. Ряд анахронизмов в формулах и выражениях грамоты, а также то, что вплоть до 80х годов XVI в. земли, упоминаемые в данной Марины, не фигурируют в числе владений указанного монастыря, заставляет остановиться на последней дате как наиболее вероятном времени появления этого документа.

Сохранившихся частных актов XIV в. очень мало: одна новгородская мировая грамота (о полюбовном размежевании земель в Шенкурском погосте 1315–1322 гг.), три древнейшие купчие (две псковские первой половины и 70–80х годах XIV в., одна новгородская – после 1359 г.), псковские – три меновые (вторая половина XIV в.), одна рядная (вторая половина XIV в.) и одна раздельная (вторая половина XIV в.). Возможно также, что к этому времени относится часть 11 псковских актов, датируемых XIV–XV вв.

Важнейшая особенность актов XIII–XIV вв. – расширение сферы их социально-политического происхождения. Частные акты социально-экономического происхождения этого времени редки, что свидетельствует о слабом развитии экономических отношений в древнерусском обществе. Немногие документы такого рода появлялись лишь в Новгороде и Пскове. Вероятно, эти территории обогнали южных и северо-восточных соседей в экономическом развитии. Наименее развитым при этом оказывается Московское княжество, на земли которого не выдавались жалованные грамоты. Зато именно в нем происходит юридическое оформление великокняжеской собственности в виде княжеских духовных грамот. Слабость частного землевладения в Московском княжестве XIII–XIV вв., отсутствие здесь крупного монастырского землевладения и, как следствие, усиление великокняжеской власти обусловили объединение Руси вокруг Москвы на силовой, внеэкономической основе.

1.3.4. Акты XV–XVII веков

В дальнейшем объем актового материала и его разнообразие быстро увеличиваются. Если для XV в. абсолютное число актов еще известно (их, напомним, чуть более 2 тыс., что на порядок превышает общее количество документов за предыдущие три столетия), то для последующих веков оно уже не поддается точному учету.

Публично-правовые акты

Международных договоров (преимущественно с соседней Литвой и с Речью Посполитой) пока немного. В XV в. они заключаются не только московскими, но также тверскими, рязанскими и пронскими князьями. С завершением объединительных процессов подобная практика исчезает. С начала XVI в. суверенным государем, имеющим право на договоры с другими субъектами публичного права, остается только царь и великий князь. Вместе с тем существенно расширяется география контрагентов подобных соглашений. Это связано с признанием Московии самостоятельной и влиятельной державой.

Начиная с 80х годов XIV в. резко возрастает число договорных грамот русских князей, достигающее к концу XV в. 56 единиц. Из них почти половина (24) приходится на период феодальной войны второй четверти XV в. Завершение объединения русских земель в единое государство ликвидировало правовую основу для развития данной разновидности актов.

Одновременно появляются новые разновидности актового материала. В XV–XVII вв. через жалованные грамоты осуществлялись местное управление, ограничение феодальных привилегий духовных и светских землевладельцев, централизация суда и финансов.

За XV в. сохранились всего десять княжеских завещаний. Еще девять духовных московских великих или удельных князей и княгинь дошли от XVI в. Пресечение династии Калитичей, судя по всему, считавшейся единственным собственником всех Русских земель, а также наступление Смуты привели к прекращению завещательной традиции.

Развитие общественной жизни на местах в конце XIV–XVII в., формирование сословных групп в границах волостей, уездов, посадов предопределили необходимость договорного регулирования отношений великокняжеской власти с населением этих административно-территориальных единиц. Возникают исходящие от великого князя или царя акты управления (наместничьи грамоты) и самоуправления на местах (губные, земские грамоты). Актами – на договорных основаниях, при возрастающей власти великого князя – оформляются отношения подданства (поручные записи). Впоследствии появляются своеобразные договоры царей с сословиями (акты земских соборов), характерные для второй половины XVI–XVII в. В полном смысле слова такой характер имела, пожалуй, только крестоцеловальная запись Василия Шуйского 1606 г. Государь присягал своим подданным, что никто из них не будет подвергнут опале без справедливого расследования и суда, не будут преследоваться родственники осужденного и т. п.

Все эти разновидности политических соглашений, пронизанных духом распоряжения и часто облеченных в форму пожалования, теряют смысл в условиях абсолютистской монархии. Политические сделки государства с частными лицами или группировками редко приобретают форму письменных договоров.

Публично-частные и частные акты

Со второй половины XVII в., а особенно с петровских времен в России начинают заключаться разного рода экономические соглашения, договоры между органами государственной власти и частными лицами (акты откупа, подряда и др.). Эта очень слабо изученная история государственно-частных договоров отражает развитие новых отношений в экономике России.

Число видов и разновидностей частных актов растет по мере дальнейшего развития феодальной экономики. В них находят отражение новые социально-экономические процессы. Появляются акты на холопов (с XV в.), денежные (заемные – с XVI в.), крестьянского подряда (с XVI в.), на крестьян (с конца XVI в.), а также распорядительно-договорные (с конца XV в.) и распорядительные (с XVII в.).

В связи с резким увеличением численности актовых источников, их видов, подвидов и разновидностей начиная с XVII в. возрастает роль изучения истории архивов, в которых концентрировались актовые материалы.

1.4.1. Писцовые книги и документы писцового делопроизводства

Среди источников государственного учета XVI–XVII вв. важную группу составляет комплекс писцовых документов: писцовые (дозорные, межевые, окладные) и переписные книги.

Писцовые книги составлялись в ходе описания земель с середины XV в. по 30е годы XVII в. в целях государственного фиска. Писцовые книги представляли собой систематизированный свод сведений о земельных владениях (земельный кадастр) и служили фундаментом государственной налоговой системы. Кадастровые задачи составления писцовых книг диктовали набор содержательных сведений и форму их подачи.

Первая государственная поземельная перепись была проведена на рубеже XV–XVI вв. в связи с задачами унификации фискальной системы на основе общего критерия обложения. Она продолжила начавшееся ранее описание Новгородской земли («старое письмо»). Наиболее древние из сохранившихся – писцовые книги Новгородских пятин 1495–1505 гг., составленные в период общей поземельной переписи. В них описаны земли новых и старых владельцев. Сопоставление «старого» и «нового» письма позволяет изучать состояние землевладения Новгородской республики в последний период ее существования и в первое время после ее вхождения в состав единого государства. Результатом первого описания земель Российского государства стала фиксация социальной принадлежности селений с их землями и введение на территории всей страны единой системы налогообложения, основанной на использовании общей условной окладной единицы – сохи, заменившей прежние местные единицы налогообложения (обжу, сошку и др.). Размер сохи еще не был нормирован: в разных уездах ее составляли разное количество пахотной земли и неодинаковое число дворов.

Второе крупне описание пришлось на середину 30х – середину 40х годов XV в. и охватило земельные владения на территории 30 уездов и Новгородских пятин. На основе записей в писцовых книгах вотчинникам и помещикам, а также выборным должностным людям дворцовых и черносошных волостей выдавались сотные грамоты. Они удостоверяли право владения землями, занесенными в писцовую книгу, а также фиксировали число сох, соразмерно которым платились государственные налоги и отбывались повинности. В этом описании для поместий отмечалось наличие леса, реки, озера, сенокоса, а в некоторых случаях указывались межевые границы.

Третье генеральное описание страны было проведено в середине 1550х – 1560х годах с целью обеспечить служилых людей землей, прежде всего на поместном праве. В ходе его были реформированы главные принципы описания. Земли всех владельцев: вотчинников, помещиков, черносошных крестьян – подлежали учету, единицей которого для пахотной земли становилась четверть (0,5 десятины). В ходе этого описания земля стала не только регистрироваться, но и измеряться (в четвертях). Так появился новый тип кадастра – книги письма и меры. Учету стали подлежать не только обрабатываемые пахотные земли, но и сенокосные, лесные, рыболовные угодья.

Главным новшеством этого писцового описания было установление нормированного значения сохи, которое зависело от социальной принадлежности земли и ее качества, а сама она получила название большой сохи. Чем меньше размер сохи (число составляющих ее четвертей), тем больше сох (их долей) входило в описываемый объект и тем выше было обложение и соответствующее ему бремя налогов и повинностей.

Следующая генеральная перепись земель приходится на 1580е годы. Ее особенность – высокая точность подсчетов земли, вплоть до мелких долей четверти (четвертых, восьмых, шестнадцатых). Учету подлежала как пахотная земля, так и запущенная в перелог, а также вновь распахиваемая «наездом».

Правительство хотело знать, какая часть земли была годной как для восстановления хозяйства на ней, так и для раздачи помещикам. В описываемых уездах, где существовала неблагоприятная земледельческая конъюнктура, составлялись книги письма и дозора.

Необходимость точной фиксации сельскохозяйственных угодий была связана с рядом катастрофических факторов 70х годов XVI в. – моровым поветрием, неурожаем и набегом татар 1571 г., – приведших к убыли населения и запустению земель. Сократилось количество обрабатываемой земли, с которой поступали налоги в государственную казну. В сильно разоренных уездах проводились отдельные описания – «дозоры». Их результаты и заносились в упомянутые книги письма и дозора. До этого времени дозорные книги, соединившие в себе описание и фиксацию размеров запустения, в практике писцового дела не встречались.

Писцы XVI–XVII вв., отправляясь в уезд, подлежащий описанию, снабжались набором документов. Наиболее важны из них приправочные книги – списки основных данных предыдущего описания и/или дозора. Писцы получали также выписки из книг более ранних описаний, сотные грамоты на отдельные владения и другие документы. Такой материал, подготавливаемый в Поместном приказе или приказе-четверти, был необходим для наведения справок и ориентации в бывшем хозяйственном состоянии описываемых территорий, а также для оценки произошедших изменений. При изготовлении приправочного списка книга предшествующего описания разделялась на части для ускорения работы. При этом текст перерабатывался: исключались некоторые подробности, добавлялись фрагменты из ранних книг.

Значение приправочных книг как источников велико, поскольку подлинники большинства писцовых описаний XVI в. и части XVII в. не сохранились. Комплекс приправочных документов сложен по составу и требует самостоятельного источниковедческого изучения. Благодаря различным писцовым материалам обеспечивается источниковая преемственность разновременных описаний. Это важный аспект писцового дела, который способствует верификации сведений книг.

За годы Смуты документы на поместья и вотчины погибли либо были сомнительного свойства. Проверка прав владения вотчинами и поместьями, их хозяйственного состояния проводилась в ходе отдельных дозоров в 1610х годах, результаты которых показали большое запустение пахотных площадей и неуклонное сокращение крестьянских тяглых наделов. В 1619–1620 гг. дозорщики были посланы почти во все уезды, чтобы оценить степень опустошения каждого из них.

Восстановлению государственной экономики и финансов, приведению в соответствие хозяйственных ресурсов и платежеспособности пережившего Смуту населения должна была способствовать генеральная перепись земель 1620–1630х годов. Это грандиозное мероприятие охватило всю Европейскую Россию. Ему сопутствовало реформирование самой системы исчисления налогов путем введения живущей или дворовой четверти. Живущую четверть составляло определенное число крестьянских и бобыльских[224] дворов, причем один крестьянский двор приравнивался к двум бобыльским. Число «живущих» дворов стало определяющим критерием при оценке налогоспособности населения. Описанию первой трети XVII в. присуща внутренняя двойственность: обложение было перенесено на число дворов как на учетную единицу, но измерение земли сохранялось. Сложность взаимодействия обоих критериев требует дальнейших источниковедческих изысканий. Введение «живущей» четверти придало обложению подворно-поземельный характер и было направлено на эффективный сбор налогов.

Писцы измеряли в одном поле как пахотную землю, так и «перелог и что лесом поросло», причем выборочно в каждом из описываемых объектов, считая в двух других «по тому ж». Такой способ измерения в одном поле был обусловлен существованием паровой трехпольной системой земледелия.

Любая перепись фиксирует объект на определенный момент времени, дает статическое его состояние. Писцовые книги в этом смысле – не исключение. Сравнение основных показателей проводимого описания с предыдущим было важным принципом их составления: так правительство получало представление о динамике обложения земель в масштабах частного владения или какого-либо уезда, а значит, и о поступающих налогах. Накопленный опыт по регистрации объектов описания обобщался в писцовые наказы.

Особенно наглядными приемы описания и его структура стали в писцовых книгах 1620–1630 гг. При описании фиксировалась культивируемая земля и учитывалось число дворов во владениях. Размеры пахотной земли («жилое») и переложной («пустое») были основой для исчисления писцами сошного оклада. Писцы сначала описывали административный центр уезда, а в нем учитывали жилые дворы, лавки, ремесленные заведения, подлежащие обложению, а также городские укрепления и церкви. В уезде, двигаясь по станам и волостям от близлежащих к городу к дальним, они фиксировали земельные владения (поместные, вотчинные, церковные, монастырские – с указанием имени и чина землевладельца), села и деревни (с их названиями и местоположением), типы сельских поселений (полноценные, жизнеспособные – села и деревни; появившиеся, но не набравшие силы – починки и займища; бывшие селения – селища и пустоши). В каждом из селений сначала указывались дворы землевладельцев, их людей (холопов), приказчиков (если они были), затем перечислялись дворы крестьян и бобылей (по трем категориям: жилые, пустые и давно запустевшие – дворища и дворовые места). Указывались имена дворовладельцев-тяглецов в «живущих» дворах, а также живших ранее в «пустых».

В центре внимания при составлении писцовых книг была земля: пахотные, сенокосные, лесные угодья. Главным же объектом внимания была, естественно, земля возделываемая. Описание каждого из владений заключалось итогом: числом селений, дворов и людей в них, разных угодий; исчислением в сохах и их долях «живущего» и «пустого»; сошным окладом «с живущего» в четвертях, а также некоторыми иными сведениями.

После поместно-вотчинных владений в каждой волости описывались владения монастырей, затем церковных погостов на «государевой» земле и, наконец, оброчные земли. Заключал писцовую книгу уездный итог по все категориям владений в соответствии с указанными выше итоговыми пунктами.

Если писцам приходилось проводить межевые работы, наряду с писцовыми они составляли межевые книги. В них фиксировались границы владения по естественным рубежам (речкам, ручьям, оврагам), примечательным природным ориентирам (деревьям, кустам, пням), а также по специальным межевым знакам (столбам, ямам с углями или камнями).

Писцовые книги различаются подробностью информации, что зависело от личных качеств и отношения к делу разных писцов. В то же время в каждом из описаний четко выделяются основные конструктивные элементы текста, что свидетельствует о его высокой формализации. Это позволяет группировать данные книги в разных сочетаниях, манипулировать ими для суждений по широкому кругу аграрных, фискальных, демографических и других вопросов. При этом используются статистическая обработка данных с применением корреляционного анализа и компьютерных технологий.

1.4.2. Переписные книги

В другом виде кадастровых источников – переписных книгах – объектом учета был податный двор, а не земля. В них сводились результаты государственных переписей 1646–1647 и 1678–1679 гг., которые использовались в фискальных целях. В переписных книгах зафиксированы разные категории тяглого населения в городах (посадские люди и бобыли), сельских местностях (крестьяне и бобыли, принадлежавшие светским и духовным феодалам, а также жившие в дворцовых и черносошных волостях). Холопы (задворные и деловые люди) регистрировались, если они обитали в чьем-либо тяглом дворе. В перепись поименно заносили, как правило, мужчин – жителей податного двора. В случае, если дворохозяйкой, взявшей на себя обязанность нести тягло, была женщина (как правило, вдова), в переписную книгу включалась она.

Переписные книги представляют собой незаменимый демографический источник для второй половины XVII в. Перепись была ответом правительства на многочисленные челобитные рядовых дворян о бегстве крестьян и на требования установить бессрочный сыск беглых. Практическим следствием переписи стало использование ее результатов для налогообложения.

При подворных переписях использовался опыт, накопленный при писцовых описаниях. Они также инициировались наказом и начинались с уездного города, а затем велись по волостям. Записи в переписных книгах производились по следующей форме: название волости, имя и чин землевладельца, наименование селения и его тип (село, сельцо, деревня), перечисление населения двора вотчинника (помещика), перечисление жителей крестьянских и бобыльских дворов в каждой деревне; далее указывались пустые дворы, подытоживалось число дворов крестьянских, бобыльских и количество «людей» в них в каждом конкретном владении. Подворный характер переписей подразумевал поименную фиксацию жителей-мужчин каждого двора в отдельности (глава двора, ответственный за несение тягла; его сыновья, братья и племянники, а если они были женаты – сыновья каждого из них; наконец, свойственники и неродственники: пасынки и подворники). Переписчики обозначали родство или свойство всех живших во дворе по отношению к его главе. Взрослых мужчин, включая глав дворов, записывали без указания возраста, а молодых (по 15 лет в переписи 1646 г. и по 20 лет в переписи 1678 г.) – с возрастным показателем. В переписные книги включались также пустые дворы и покинувшие их жители.

Собранные на местах записи приказные люди (писцы), проводившие описание, сводили в беловые книги. Их составление проходило под контролем приказных дьяков. Постепенно в Поместном приказе, инициировавшем посылку писцов в уезды, появились специалисты писцового дела, имевшие соответствующую подготовку и профессиональные навыки, участвовавшие неоднократно в описаниях разных уездов.

Писцовые и переписные книги были основанием для прикрепления крестьян к феодальному владетелю.

1.4.3. Приходные и расходные книги

Они создавались для учета денежных средств. Название источника точно отражает цель их составления: фиксация поступлений (приход) и трат (расход) денежных средств. Функции книг сказываются на форме их ведения, подаче сведений, некоторой идентичности записей, совпадении отдельных статей формуляра. Все они охватывают календарный год, записи ведутся по месяцам и дням. По происхождению приходные и расходные книги могут разделяться на общинные, вотчинные, приказные и т. д. Может быть использована и более сложная систематизация приходно-расходных книг: книги хозяйственно-экономические, в том числе общинные (крестьянские, посадские) и вотчинные (монастырские, частно-сеньориальные); книги государственно-хозяйственные, в том числе центрально-административные (четей, других приказов и т. д.) и местного управления.

Приходно-расходные книги содержат разнообразную информацию, хотя редко фигурируют в исторических исследованиях.

Приходные и расходные книги были введены в исторический арсенал в последней четверти XIX в. Внимание к ним возобновилось с конца 1930х, а спорадическое изучение – с 1950х годов. Было установлено, что именно приходные и расходные книги составляют основной комплекс источников учетного характера (к числу которых относятся также книги окладные, ужинные, умолотные, оброчные, порядные и др.). Большинство приходно-расходных книг – около двух с половиной сотен – созданы в 70–90х годах XVI в. (в то время как от предыдущих четырех десятилетий их набирается едва ли более десяти) и относятся к северным монастырям: Соловецкому, Спасо-Прилуцкому, Антониево-Сийскому и др.

Наряду с другими монастырскими хозяйственными книгами приходно-расходные были документами текущего бухгалтерского учета. В них регистрировались доходы натурой и деньгами, поступавшие с вотчин. Приходно-расходные книги дают сведения для изучения товарного производства и товарно-денежного обращения. Текущие записи приходов и расходов монастырского казначея, памяти старцев, выполнявших отдельные службы и поручения, сохранили информацию об отраслях хозяйства в монастыре, о видах, размерах и сроках выплаты крестьянами податей, о связи монастыря и его крестьян с рынком, о ценах на рыночные продукты. Они позволяют изучать ремесло и его порайонную специализацию, доходы монастырей и арендное (за оброчную плату) землепользование. Этот источник исключительно богат по своему содержанию, а сведения его на редкость надежны.

Приходные и расходные книги широко бытовали и в других хозяйственных ячейках российского общества XVI – ХVII вв. Их составляли должностные лица: старосты сельских общин в монастырских вотчинах, старосты или целовальники денежного сбора черносошных общин разного уровня (уездных, волостных). Отложились приходно-расходные книги и в непроизводственной сфере: их вели и в центральных учреждениях – приказах и приказах-четвертях, и в местных приказных избах. Эта разновидность приходно-расходных книг пока не привлекла должного внимания исследователей. Самостоятельной источниковедческой задачей остается также выяснение времени и обстоятельств возникновения приходных и расходных книг.

Содержание приходно-расходных книг зависит от функций и основных направлений деятельности хозяйственных и административных ячеек, в которых они создавались.

Так, приходные книги монастырской крестьянской общины, самого монастыря включают материал о сборе государственных налогов; поступления налоговых сумм отразили и приходные книги четвертей. Однако в монастырских приходных книгах данные о сборе государственных налогов лишь сопутствуют сведениям о монастырских податях, денежных вкладах, поступлениях от товарных продаж, по кабалам и др. В приходных же книгах четвертей главное содержание составляют сведения о государственных налогах: прямых, косвенных (таможенных, кабацких), разных сборов (оброчных, пошлинных).

Расходные книги целовальников денежного сбора (волостных или уездных) черносошных общин наполнены данными о еженедельных, ежедневных тратах на кормы воеводам, подьячим, низшим чинам съезжей и земской изб, оплату огородных, ремонтных и других работ, о расходах, связанных со сбором и отправкой государствнных налогов, проездом чинов государственной администрации. Книги всеуездных старост северных городов (Устюга, Сольвычегодска, Тотьмы и др.) можно условно назвать книгами «кормов», ибо траты на покупку продуктов, предметов утвари, дров, свечей для местных администраторов (воеводы и подьячих Съезжей избы) преобладают над другими. Расходные книги четвертей при всей их непохожести на книги мирских старост по сути близки им: это кормленые книги, предназначенные для раздачи денежного жалованья («корма») дворянам разных рангов, в основном городовым.

В связи с различным объемом информации по одной тематике в книгах разного происхождения источниковедческий анализ будет различен. Изучение приходно-расходных книг мирских старост предполагает оценку достоверности и полноты их известий по вполне конкретным вопросам, например: охватывают ли записи весь календарный год, есть ли пропуски данных, имеются ли удостоверительные записи счетчиков, уполномоченных ревизовать правильность ведения старостой или целовальником книг, соответствуют ли расходные статьи истраченным суммам и т. д.

Приходные и расходные книги – богатейший источник по социально-экономической истории, в частности о поступлениях налогов и их распределении, о торговле и рыночных отношениях, о местном и центральном управлении, государственном бюджете, структуре общины. Кроме того, это источник по истории материальной культуры и повседневности, ментальным представлениям общества. Поэтому следует подходить к приходным и расходным книгам как к комплексному источнику.

Критерий обложения и его объем, подытоженные в писцовой книге, служили основанием, на котором базировалась приходная книга. При специальном источниковедческом изучении приходных книг и их сопоставлении с писцовыми можно установить, копировался ли в приходной книге итог писцовой книги или излагался. Величина сошного оклада, номенклатура налогов во всем их разнообразии, размер податей по видам, оброчные статьи и, наконец, общая сумма налогов вписывались в приходную книгу из писцовой без изменений. Поэтому приходные книги четвертей позволяют восстановить главные итоговые показатели утраченной писцовой книги.

1.5.1. Приемы источниковедческого анализа произведений литературы

Строго говоря, художественной литературы в современном понимании этого слова в древней Руси не было. Ни одно произведение не предназначалось для удовлетворения лишь эстетических чувств читателя. Любой письменный памятник был наделен, помимо буквального, целым рядом смыслов: символическим, аллегорическим, нравственным. Поэтому для современного читателя понимание древнерусского произведения представляет определенные сложности. Вместе с тем эта особенность древнерусской книжности расширяет информационные возможности памятника письменности при его использовании в историческом исследовании.

Такая специфика семантического наполнения древнерусской литературы делает весьма условным ее деление на духовную и светскую. Чисто светских произведений, ориентированных на секулярное сознание и восприятие, до конца XVII в. не существовало. Письменная культура древней Руси была христианской по своей сути. Следы фольклора и нехристианских народных верований могли в ней отразиться лишь в косвенной форме. Тем не менее проводится условная грань между духовной литературой, основная функция которой заключается в передаче и сохранении христианской традиции, и литературой «светской», ориентированной больше на читателя-мирянина, осуществлявшей, кроме всего прочего, развлекательную функцию. Первая группа произведений может привлекаться для изучения системы представлений, присущих более образованной части древнерусского общества, вторая в большей мере раскрывает внутренний мир рядового человека.

При использовании литературных произведений древней Руси в качестве исторических источников исследователи чаще всего руководствуются наивным историзмом и потребительским отношением к источниковой информации. В литературных произведениях обычно ищут иллюстрации к выводам, полученным на основе других источников. Большинство интересных наблюдений сделаны на интуитивном уровне и не подкрепляются специальным семантическим анализом изучаемого текста.

Верное понимание средневекового произведения невозможно без привлечения широкого круга литературы духовного содержания, откуда древнерусский книжник черпал основную часть образов, сюжетов, характеристик. Долгое время в нашей стране ссылки на подобную литературу признавались нежелательными. Это существенно снизило уровень разработки источниковедения древнерусской книжности.

1.5.2. Переводы литературных произведений в древней Руси и их источниковедческое значение

Древнерусская письменная культура тесно связана с христианством. Первое время на Руси пользовались исключительно переводной литературой. Именно она задавала новую систему ценностей и представлений.

Изучение переводной литературы представляет существенные сложности. Прежде всего оно требует знакомства с оригиналом, с которого делался перевод. Иначе понять смысловую нюансировку исходного и переведенного текстов будет невозможно. Лингвисты разработали изощренный инструментарий, позволяющий установить, на каком языке был написан оригинал. Немаловажен также вопрос, где был осуществлен перевод. Однако, учитывая близость литературного языка всех славянских народов, назвать территорию, на которой сделан конкретный перевод, подчас бывает затруднительно.

Следующая группа вопросов связана со сличением переведенного и исходного текстов. Текстологический анализ позволяет понять принципы перевода, уточнить семантическое наполнение отдельных слов, фразеологизмов и целых периодов. Результаты сличения будут во многом зависеть от того, насколько близок список, взятый в качестве основы анализа, к реальному исходному тексту.

Переводы духовной литературы

Духовную литературу принято делить на каноническую (боговдохновенную) и апокрифическую (тайную или отреченную). Последняя, в свою очередь, делится на верочитную (которую разрешалось читать) и ложную (запрещенную к хранению и чтению).

Канонические произведения распадаются на несколько жанров, тесно переплетенных друг с другом: скриптурный (библейские книги Ветхого и Нового Завета); литургический (богослужебный – служебники, требники, молитвословы, часословы, октоихи, паремийники, параклитики, служебные шестодневы, цветная и постная Триоди, служебные минеи, канонники, стихирари, ирмологии, кондакарии и месяцесловы); вероучительный (символы и изложения веры, огласительные поучения или катехизисы, полемические сочинения и толкования); проповеднический (проповеди, сборники постоянного состава – «Златая цепь», «Златоуст», «Златоструй», «Маргарит», «Измарагд» и премудростно-гностической книжности – «Пчела», патерики) и, наконец, агиографический (жития, похвальные слова святым и сказания о чудесах, а также их своды – прологи, синаксари, торжественники, Четьи минеи и изборники переменного состава).

Тексты подавляющего большинства из них историками не изучаются. Отсутствие к ним интереса со стороны историков кажется вполне оправданым: что может дать для изучения истории древней Руси заведомо известное содержание стандартного (к тому же переведенного) текста, определенного каноном? Наверное, поэтому ни одна из этих книг (за исключением агиографических произведений) в качестве источника по истории древней Руси не использовалась.

Конечно, есть исторические исследования, которые не обходятся без упоминаний переводов книг Священного Писания, богословских произведений и пр. Это специальные и обобщающе-обзорные работы по истории древнерусской культуры вообще, общественной мысли и книжного дела в частности. Здесь сакральные тексты в основном привлекаются для определения и характеристики противоборствующих сил, а также восстановления круга стран, с которыми древняя Русь имела книжные культурные контакты.

Поскольку образ мира, в котором и которым жил человек древней Руси, определялся преимущественно сакральными христианскими текстами, исключение их из источниковедческой практики существенно затрудняет понимание смыслов древнерусских источников. Подмена исходных образов, на которые опирался автор древнерусского произведения, системой представлений, почерпнутых из текстов, современных исследователю, ведет к недопустимой модернизации содержания источника. Использование переводных канонических и апокрифических сакральных текстов в качестве основы анализа древнерусских письменных источников позволит существенно расширить их информационные возможности.

Канонические произведения

Скриптурные и литургические произведения. Древнейшие переводы Псалтыри, Евангелий и Апостола на славянский язык были выполнены Кириллом и Мефодием. После смерти Кирилла Мефодий и его ученики завершили перевод Библии (за исключением Маккавейских книг). В основу перевода легли греческие Септуагинта и лекционарная (апракосная) редакция Нового Завета. Исключение составила третья книга Ездры, переведенная с латинской Вульгаты.

Начало переводческой деятельности на Руси принято связывать с Ярославом Мудрым. В Киеве переводили не только с греческого, но также с латыни и древнееврейского. Наиболее ранние переводы евангельских текстов на староболгарский (старославянский) язык сохранили апракосное (разбитое на праздничные чтения) Остромирово Евангелие (1056–1057), Архангельское Евангелие (1092), Мстиславово Евангелие (около 1117 г.) и Юрьевское Евангелие (20е годы XII в.).

До 1499 г. на Руси не было полного славянского списка Библии в одном кодексе. Существовали ли до Геннадиевской Библии полные систематические подборки древнерусских (славянских) переводов канонических библейских книг, неизвестно. Из-за отсутствия полных древнерусских переводов книг Ветхого Завета невозможно хотя бы приблизительно установить, где и когда они были сделаны, могли ли ими пользоваться и в каком объеме древнерусские книжники, не говоря уже о том, чтобы пытаться определить конкретные списки Священного Писания, легшие в основу тех или иных оригинальных текстов.

Вероучительные произведения. В домонгольский период на Руси были известны в переводах важнейшие восточнохристианские произведения этого рода. В болгарском переводе древнерусские книжники знали греческое «Уверие», или «Слово о правой вере», Иоанна Дамаскина – полное систематическое изложение христианского вероучения. В конспективном виде основы христианского вероучения излагались в Кирилловой книге («Огласительное поучение» Кирилла Иерусалимского), известной в болгарском переводе с XI в. (Хиландарские листы). Большой популярностью пользовалась Толковая Палея (толковый Ветхий Завет, включающий полемические статьи против иудеев), создание которой обычно относят к XII в. (самый ранний список – Коломенский, 1406 г.).

К произведениям вероучительного жанра относят также трактаты, в которых изложение богословских вопросов сочетается с наставлениями, что роднит их с проповеднической литературой. Яркий образец подобных памятников – «Лествица» Иоанна Лествичника, известная на Руси в ранних переводах и имеющая хождение по сей день. В ней излагаются основы самосовершенствования христианина, разбитые на 30 последовательных «степеней» (ступеней), поднимаясь по которым, можно достичь небесного блаженства.

Кроме того, на Руси бытовали переводы «Поучений огласительных и тайноводственных» Кирилла Иерусалимского, слово из «Трех слов против ариан» Афанасия Александрийского, два слова о богословии и несколько слов на Господские праздники Григория Богослова, трактат «О Бозе, и о вещи, и о самовластьстве» (славянское название), или «О свободе воли», и три слова из сочинения «О воскресении» Мефодия Патарского, «Толкования на Апокалипсис» Андрея Кесарийского, а также некоторые другие памятники.

Проповеднические произведения. Сразу после принятия христианства на Руси появляется множество переводных нравоучительных произведений. Среди них особое место занимают несколько трактатов Мефодия Патарского («О житии и деянии разумне», «О разлучении яди», «О прокажении» и др.), «Стословец» Геннадия Константинопольского (афористически излагавший нормы христианской морали), нравоучительные сочинения Анастасия Синаита «о различных главизнах», «Пандекты» Антиоха Иерусалимского, «Слово о молитве» Нила Синайского, «Пандекты» и «Тактикон» Никона Черногорца и многие другие. Большинство из них в выдержках вошло в состав многочисленных изборников.

Самый ранний переводной изборник постоянного состава – «Изборник 1073 года». Он представляет собой копию болгарского перевода, сделанного с греческого оригинала для болгарского царя Симеона. Сразу вслед за ним дьякон Иоанн создал для великого киевского князя Святослава оригинальный древнерусский «Изборник 1076 года». В основу его легли выписки из греческих нравоучительных текстов. В нем нашли отражение нравственные проблемы, характерные для Руси второй половины XI в.

«Изборник 1076 года» и подобные ему проповеднические своды стали прототипом «Измарагда». Это древнерусский сборник, созданный в XIV в. и предназначавшийся для домашнего чтения. В него вошли «слова» и поучения (в основном связанные с именем Иоанна Златоуста). Со временем его состав и объем изменялся.

В конце XV в. изборники типа «Измарагда» легли в основу нового собрания поучений – «Домостроя». Первая редакция его была подготовлена в Новгороде. «Домострой» вводит исследователя в обыденную жизнь древнерусского горожанина, давая ей нравственные оценки. В 50х годах XVI в. «Домострой» был переработан и сокращен (возможно, при участии священника Сильвестра). Наиболее ранний список измененного варианта «Домостроя» – Коншинский XVI в.

В первые годы XVI в. для полемики с «жидовствующими» Дмитрий Герасимов (по поручению новгородского архиепископа Геннадия) перевел с латинского «Против иудейского безверия» Николая Делира (1501) и «Обличение иудеев» Самуила Евреина. Впоследствии Дмитрий помогал Максиму Греку: Максим переводил с греческого языка на латинский, а Дмитрий и его напарник Власий – с латыни на русский. С ними также сотрудничал русский «толмач» монах Селиван. Обширная переводческая деятельность Максима Грека стала важнейшей частью русской культуры второго десятилетия XVI в. Благодаря ей на русском языке появились Толковая Псалтырь (1519–1522), Толковый Апостол, статьи из византийского лексикона Суда X в., евангельские беседы Иоанна Златоуста, жития из собрания греческого автора X в. Симеона Метафраста и др.

Житийные произведения. К поучительной литературе близки патерики (отечники) – сборники повестей о монахах-подвижниках и нравоучительных «слов» этих подвижников. Были также минеи (сборники пространных житийных повестей, распределенных по месяцам), а также прологи, или синаксари (сборники сокращенных житий).

Наиболее известными были жития св. Кирилла и Мефодия (последнее сохранилось в списке XII в.), житие апостола Кондрата (самые ранние фрагменты которого относятся к XI в.), житие св. Феклы (также фрагментарно представлено в списке XI в.), жития святых, память которых отмечается в марте – с 4 по 31 число (список XI в.), житие Василия Нового (использованное при создании Повести временных лет) и др. В оригинальных древнерусских памятниках XI–XII вв. упоминаются св. Николай Мирликийский, великомученица Варвара, чешский князь Вацлав, Антоний Великий, Феодосий Великий, Савва Освященный и Евфимий Великий, жития которых, очевидно, тоже были известны. В середине XVI в. все жития подверглись ревизии и значительная их часть вошла в «Великие четии минеи» митрополита Макария. Впоследствии репертуар переводной житийной литературы постоянно расширялся.

Переводные житийные повести и патерики (в частности, Синайский и Скитский) легли в основу оригинальных агиографических произведений.

Памятники отреченной литературы

Большой комплекс переводной литературы представлен апокрифическими произведениями. Основную чсть их составляют греческие и иудейские апокрифы. Последние пришли на Русь в греческих переложениях и переводах, а также в оригиналах. Среди них «Сказание Епифания Кипрского о 12 камнях на ризе первосвященника», «Заветы 12 патриархов», книги Еноха, Протоевангелие Иакова, «Хождение Богородицы по мукам», «Паралипоменон Иеремии» («Повесть о попленении Иерусалима»), «Хождение Агапия в рай», «Откровение Мефодия Патарского» и другие апокрифы, относившиеся к числу верочитных. С XIII в. получает известность апокрифическое «Сказание Афродитиана» – переложение второй главы Евангелия от Матфея, широко распространенное в Восточной и Центральной Европе. С конца XIV в. появляется большое количество версий апокрифов, связанных с именем царя Соломона (например, «Сказание о Соломоне и Китоврасе»), имеющие параллели в талмудической литературе и новоеврейском фольклоре.

Особое место занимали «История иудейской войны» и «Иудейские древности» Иосифа Флавия. Цитаты из них во множестве рассеяны в оригинальных произведениях древнерусской литературы. Труды Иосифа Флавия обладали на Руси авторитетом, практически равным книгам Священного Писания.

В более позднее время в большом числе списков известны «Худые номоканунцы» – сборник советов и правил, не признававшихся официальной церковью. Положения, зафиксированные в «ложных церковных правилах» (буквальный перевод названия), были близки народным представлениям о добре и зле, о силах природы. Не менее популярными в народе были, видимо, различные лунники, громовники, астрологии, гадательные книги «Рафли», шестокрылы, «Златая матица» и прочие ложные книги. Несмотря на запрет, они хранились и переписывались до конца XVII в. Многие из них использовались древнерусскими еретиками в качестве основы или подтверждения своих учений.

В источниковедческом плане переводная апокрифическая литература не изучалась.

Переводы светской литературы

Переводная литература, которая может быть отнесена к светской, представлена большим комплексом произведений, не поддающихся строгому учету.

Прежде всего это многочисленные византийские хроники, составившие основу древнерусского летописания. Посредством этих хроник человек древней Руси знакомился с широким кругом западноевропейской литературы. Так, античная литература стала известна здесь благодаря переложениям в «Хронике» Иоанна Малалы. Ссылки на Омира (Гомера) и некоторые античные сюжеты имеются уже в южнорусском летописании XII–XIII вв. Не исключено, что античная литература была известна на Руси с древности и в довольно широком объеме (возможно, в оригиналах). Светский характер имели «Повесть об Акире Премудром» (переработка арамейско-вавилонской повести VII в. до н. э.) и «Девгениево деяние» (византийское эпическое произведение), известные с первых веков древнерусской письменности. Видимо, уже в Киевской Руси получила распространение «Повесть о Варлааме и Иоасафе» (переложение истории Гаутамы Будды), имеющая вид житийной повести. В основе русского перевода лежит греческий текст, приписывавшийся Иоанну Дамаскину и восходящий к грузинской переработке («Балавариани») арабской книги «Билаухара и Будасафа».

В XIV–XV вв. особое распространение получают «О Соломоне цари басни и кощуны и о Китоврасе». Интерес к ним был настолько велик, что при переработке Толковой Палеи в конце XV в. кирилло-белозерский книгописец Ефросин удалил из нее почти весь богословский материал, оставив все легенды Соломонова цикла. Еще большее значение имело появление на Руси сербской «Александрии» (романа об Александре Македонском) и «Повести о Стефаните и Ихнилате» (древнейший список 1478 г.). «Александрия» и «Стефанит и Ихнилат» – крупнейшие переводные произведения светского содержания, которые переписывались в виде отдельных книг. В XV в. на Руси стали известны «Сказание об Индийском царстве» (южнославянский перевод с латинского оригинала письма легендарного пресвитера Иоанна) и «Прение о животе и смерти» (древнерусский перевод с немецкого оригинала).

С начала XVI в. на Руси получают распространение «Повесть о создании и попленении Тройском» (переделка южнославянской «Троянской притчи») и «Книга Троя» (западнорусский перевод романа сицилийца Гвидо де Колумна, написанного в последней четверти XV в.). Позднее, с начала XVII в., появляется еще одна версия: «О златом руне волшебного овна» – переработка одной из глав польской хроники Мартина Бельского (середина XVI в.).

Наряду с хрониками на Русь попадали и иные произведения: космографии, описывавшие мир, физиологии, рассказывавшие о животных, населявших дальние и ближние страны, шестодневы, повествовавшие не только о сотворении мира (святоотеческие толкования Священного Писания), но и об устройстве Земли и Вселенной (включая античную и западноевропейскую средневековую естественнонаучную традицию). Самой авторитетной считалась «Космография», приписываемая Козьме Индикоплову (первая половина VI в.; перевод конца XII – начала XIII в.; списки XV–XVII вв.). Из множества шестодневов в раннем периоде наиболее популярен был «Шестоднев» Иоанна, экзарха Болгарского (конец IX – начало X в.). «Шестоднев» Георгия Писиды стал известен в переводе Дмитрия Зоографа (1381), списки которого встречаются с XV в. Тогда же распространяется и «Шестоднев» Севериана Габальского. В 1667 г. Епифанием Славинецким был осуществлен полный перевод «Шестоднева» Василия Великого.

Знакомство с памятниками литературы Западной Европы и Востока способствовало вовлечению древнерусской культуры в контекст культуры мировой и оказало большое влияние на развитие оригинальной древнерусской литературы.

1.5.3. Оригинальная древнерусская литература

Поучения и послания

Один из самых ранних памятников древнерусской учительной литературы – «Слово о законе и благодати» будущего первого киевского митрополита-«русина» Илариона. Судя по всему, Иларион произнес его 25 марта 6546 (1038) г. в новоосвященной церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Золотых воротах в Киеве. Сохранилось более пятидесяти русских и южнославянских списков «Слова…» XV–XVII вв. В конце «Слова…» помещена похвала князю Владимиру, рисующая образ идеального князя-христианина. «Слово…» представляет собой уникальный памятник официальной идеологии Древней Руси. Кроме «Слова о законе и благодати» Илариону приписываются крат-кое догматическое изложение веры, а также «Поучение о пользе душевной ко всем православным христианам», хотя его авторство в последнем случае оспаривается.

Приблизительно в это же время появляется «Поучение к братии» новгородского епископа Луки Жидяты – первое собственно русское поучение (около 1035 г.). В нем излагаются главные обязанности христианина по отношению к Богу, самому себе и ближним. Тем самым были сформулированы основные жизненные ценности, на которые ориентировала древнерусского человека христианская церковь.

Первым русским полемическим сочинением считается трактат «Об опресноках», приписываемый киевскому митрополиту Леонтию (992–1008). Написан он по-гречески и известен в четырех списках XIII–XIV вв. Это антилатинское сочинение посвящено осуждению отступлений римской церкви от канонов христианства и противопоставлению восточной и западной церкви в вопросах догматики и соблюдения обрядов. Иногда его приписывают охридскому архиепископу Льву Болгарскому (XI в.).

На вторую половину XI – начало XII в. приходятся сочинения игумена Феодосия Печерского. Среди них два поучения – о казнях Божиих и о христианских обрядах, – обращенные ко всем русским людям, десять – к братии Киево-Печерского монастыря, два послания к киевскому князю Изяславу Ярославичу и две молитвы. В основе их лежат пророческие библейские книги, святоотеческие толкования текстов Священного Писания и произведения Феодора Студита.

К памятникам учительной литературы конца XI в. может быть также отнесена житийная «Память и похвала князю русскому Владимиру» Иакова Мниха (монаха Иакова). Считается, что в основе ее лежит летописное произведение, предшествовавшее Повести временных лет и использовавшее относительный счет лет, а также устные предания.

К этому же времени относится «Стязание с латиною» киевского митрополита Георгия (около 1062–1077 гг.), сохранившееся в сборнике конца XV – начала XVI в. «Стязание…» относится к полемическим богословским сочинениям и по тематике смыкается с «Посланием к папе Клименту» митрополита Иоанна (около 1077–1088 гг.). Оно сохранилось в славянских списках, а также в греческих и латинских переводах. Три послания против латинян оставил и митрополит Никифор (1104–1121). Ему же принадлежит «Поучение в неделю сыропустную в церкви, ко игуменом и ко всему иерейскому и диаконскому чину, и к мирским людем».

Очевидно, «стязание» с католиками приобрело на Руси в конце XI – начале XII в. особую актуальность.

К числу поучений относится и знаменитое «Поучение Владимира Мономаха», включающее три произведения: собственно поучение, автобиографию и письмо князю Олегу Святославичу. Созданные в конце XI – начале XII в., эти произведения случайно попали в состав Лаврентьевской летописи под 6604 (1096) г. Источниками, на которые опирался Мономах, были Псалтырь, «Шестоднев» экзарха Иоанна, многочисленные наставления к детям, святоотеческая литература, апокрифические «Заветы 12 патриархов» (в частности, «Завет Иуды»), «Пролог», произведения средневековой византийской и латинской, а также англосаксонской литературы. Одна из наиболее близких литературных параллелей к «Поучению Владимира Мономаха» – «Покаянный канон» грузинского царя Давида Строителя (1073–1125).

Развитие древнерусской проповеднической литературы связано с именами митрополита Климента Смолятича (1147–1154) и Кирилла, епископа Туровского (около 1169–1182 гг.). Достоверно Клименту принадлежит лишь полемическое «Послание к смоленскому священнику Фоме». Кроме ряда любопытных бытовых подробностей, оно содержит свидетельства знакомства Климента с античными философскими произведениями. Интерес представляет символическое истолкование образов и событий священной истории в их связи с событиями актуальными и злободневными. Это направление было развито в притчах и «словах» Кирилла Туровского. Его сочинения включают девять «слов», три послания к инокам, более 20 молитв и молебный канон. Кроме того, до нас дошли послание владимирского епископа Владимира печерскому монаху Поликарпу (1225–1226) и послание самого Поликарпа киево-печерскому архимандриту Акиндину (около 1231 гг.). Оба послания, имеющие отношение к учительной литературе, стали непосредственными источниками «Киево-Печерского патерика». Приблизительно в то же время появляются «Слово о небесных силах» и «Слово о мытарствах», приписываемые Авраамию Смоленскому, а также почти два десятка анонимных слов и поучений, включенных в прологи XIII–XIV вв. В них встречаются упоминания древнеславянских верований и обрядов, с которыми вела борьбу православная церковь.

К посланиям можно отнести и «Моление Даниила Заточника» (иногда в качестве особого произведения выделяется «Слово Даниила»). Жанр этого выдающегося литературного памятника домонгольской Руси вызывает множество споров и разноречивых суждений. В нем переплетаются черты публицистики и сатиры. «Моление…» оформлено в виде послания к князю. В основу положено переосмысление библейских текстов (прежде всего псалмов и книги Притчей Соломоновых). «Моление…» сохранилось в 19 списках XVI–XVII вв., представляющих две редакции и несколько их переделок. Датировка памятника (как, впрочем, и личность автора) спорны. Обычно дается широкая дата: XII–XIII вв. Точнее можно указать место появления «Моления…»: Северо-Восточная Русь. Даниил высказывает ряд суждений по поводу многих сторон жизни древнерусского общества (семейных отношений, монастырской жизни, быта княжеских и боярских хозяйств), слабо отразившихся в других источниках.