Записки «черного полковника» Трахимёнок Сергей

Корбалевич

Собрав материалы в папку, Корбалевич отправился к начальнику управления.

— Ну, — сказал тот с порога, — докладывай, что вы там нарыли.

— Установили ядро резидентуры и «поприсутствовали» с помощью службы слухового контроля на ночном совещании.

— Неплохо для первого шага. А как агент?

— Агента нет.

— О нем говорили на совещании?

— Нет.

— О чем это говорит?

— Совещание проводилось не в связи с похищением агента, а по другому поводу.

— Ну-ну, — сказал начальник управления, — договаривай.

— Их всполошила наша активность.

— Понятно, наружка как всегда работает так, чтобы не упустить объект, а то, что объект ее расшифровал, никого не интересует. Шпион не диссидент, не побежит на контору жаловаться и в СМИ не напишет.

В это время у Корбалевича зазуммерил мобильный телефон. Леонид вытащил его из кармана и посмотрел на табло. Высветился номер Ухналева.

Корбалевич в нарушении некоего профессионального этикета, не позволяющего говорить по телефону при докладе начальнику, включил связь.

— Здравствуй, Леня, — раздался голос Ухналева. — «Наш друг» отзвонился.

— Все в порядке, — сказал Корбалевич начальнику управления. — Агент нашелся.

— Ну и хорошо! Если будут нестандартные подробности, докладывай. Как у тебя в отделе с плановыми позициями? Квартал на исходе…

Виктор Сергеевич

Расим позвонил утром на четвертый день своего исчезновения.

— Я вернулся, — сказал он. — Шашлык был изумителен.

— Вечерком зайдешь? — спросил Виктор Сергеевич.

— Да, — ответил Расим, — около семи.

Старики тут же позвонили Корбалевичу и договорились встретиться в шесть, за час до прихода Расима. Но Корбалевича задержало начальство, и он появился в шесть сорок пять.

— У нас мало времени, — сказал Ухналев. — Нужно выработать линию поведения, чтобы не потерять лицо перед «нашим другом».

— Поздно что-нибудь вырабатывать, да и неэтично. Любое вранье когда-нибудь выплывет, так что здесь только одна линия — ровного участия во всем, что произошло, — сказал Виктор Сергеевич.

В семь ноль-ноль раздался сигнал домофона. Ухналев пошел открывать дверь и встречать гостя.

Расим вошел в большую комнату квартиры Ухналева в сопровождение хозяина. Его встретили улыбки участия, а Виктор Сергеевич сказал:

— Ну, садись, герой, рассказывай. Мы так переволновались…

— Знаете, а я наоборот, — сказал Расим. — В тот первый день, когда меня колотили и душили, ну, вы знаете, конечно, ведь Леонид Андреевич сказал, что у них все квартиры под контролем, я всегда чувствовал присутствие и поддержку своих. Я знал, что в самый последний момент мне помогут.

Виктор Сергеевич и Ухналев невольно переглянулись, а лицо Корбалевича осталось каменно-неподвижным.

— Я пошел за чаем, — сказал Ухналев.

— Да-да, Валера, принеси чайку! — поддержал его Виктор Сергеевич.

— Ладно, — вмешался в разговор Корбалевич, — все, что мы видели, это взгляд снаружи, а как все было изнутри?

— Изнутри было больно, — криво улыбнулся Расим, — и если бы не ваша поддержка, мне вряд ли удалось бы устоять.

— Не переоценивай нас, — сказал Корбалевич, — здесь основная фигура — это ты. Расскажи все по порядку.

— Ну, в общем, шел я по правой стороне улицы Киселева, и рядом остановился автомобиль. Там был Бахадыр. Он привез меня на квартиру, что находится в большом доме где-то вправо от улицы Захарова. Ну что вам рассказывать, если вы все контролировали…

— Расим, — сказал Корбалевич, — ты не переоценивай технический контроль. Тем более, контроль слуховой, а не визуальный. Рассказывай, а мы потом соотнесем все…с записью.

— Хорошо. Когда я вошел, то увидел двух «быков», то есть спецназовцев. Один из них ударил меня в печень, и я потерял сознание. Когда очнулся, то увидел, что меня раздели, привязали скотчем к стулу.

— А потом?

— А потом стали бить, время от времени спрашивая: на кого я работаю? Все было довольно тупо, потому что этот вопрос повторялся постоянно. А потом пришел Эрдемир, и допрос стал более детальным. Он, в частности, спросил: почему я проверяюсь на улицах, откуда знаю больших чиновников, как мне удалось достать карты. Ответить на все это было несложно, потому что я был готов к ответу. Но его не интересовали мои ответы. Он продолжал так же тупо спрашивать меня: на кого я работаю? А «быки» продолжали меня бить. А потом надели на голову полиэтиленовый мешок. Но я все время помнил, что за мной наблюдают и в последний момент помогут, поэтому паники не было, а после того как я чуть ли не задохнулся, во мне все будто притупилось. Я когда-то читал Юлиуса Фучика. Его «Репортаж с петлей на шее». Он очень верно писал, что угроза избить, всегда страшнее самого избиения. Если уж тебя начали бить, то рано или поздно наступает момент, когда твой мозг отключает рецепторы, и ты чувствуешь боль, но словно эта боль не твоя.

Ухналев, Виктор Сергеевич и Корбалевич молча слушали Расима. На столе остывал чай.

— Но пришел момент, когда я действительно испугался.

— Эрдемир спросил тебя… — начал Ухналев.

— Да, — ответил Расим, — вы же знаете.

От волнения он не сопоставлял факты. Знать об этом мог только Корбалевич, поскольку старики разведчики не имели доступа к средствам технического контроля.

— Эрдемир спросил меня, что я делал в угловом доме по улице Столетова. Тут я с благодарностью вспомнил Валерия Михайловича и то, как он водил меня к Агнессе Федоровне, и рассказал все, что было нужно, то есть точно ответил на все поставленные вопросы.

— Как он проверил твои ответы? — спросил Виктор Сергеевич. — Послал одного из «быков» на Столетова?

— Нет, — ответил Расим, — все было гораздо проще. У него есть ноутбук, в котором заложены данные на все квартиры и их хозяев. Он набрал номер и тут же показал мне экран дисплея, на котором была указана хозяйка квартиры, то есть Агнесса Федоровна.

— А у вас, Леонид Андреевич, есть такой ноутбук? — спросил Ухналев.

— Есть, — мрачно отозвался Корбалевич. — Это наши данные, но кто-то выбросил их на рынок, и теперь каждый компьютерщик может за небольшую сумму купить диск и пользоваться им. С той разницей, что наши данные чаще обновляются.

— Да, дела… — протянул Ухналев, поднялся с дивана и вышел в другую комнату. Он вернулся со стаканом воды, от которого пахло валерианой.

— А потом, — Расима, похоже, несло, — Эрдемир сказал мне, что уходит, а меня оставляет в качестве груши для битья «быкам». И мне лучше признаться в предательстве…

— Хлебни немного, — перебил его Ухналев, — водки мы тебе не дадим, хотя можно было бы.

Расим выпил валерианку и продолжил рассказ:

— А знаете, почему я держался? — сказал он и посмотрел на каждого из присутствующих. — Не только потому, что знал, что меня выручат. Но и потому, что я не предатель. После того как я пришел к вам, я уже не был предателем. Когда Эрдемир обвинял меня в предательстве, я понимал, что это не обо мне. Так же?

— Да, разумеется, Расим…

— А потом Эрдемир сказал, что все это проверка, что я по-прежнему его брат и он мне доверяет. А его «быки» принесли извинения и сказали, что ничего против меня не имеют и что в том, что они делали, нет ничего личного.

Расим закончил рассказ.

— Пей чай, — сказал ему Виктор Сергеевич и пододвинул чашку.

— Нет, — ответил Расим. — Я за эти три дня напился чая на всю жизнь.

— И ты все это время провел там, на К/К?[30]

— Да, — ответил Расим. — Со мной был один из «быков», его зовут Мансур. Он знает методы народной медицины, снял мне опухоль с лица и залечил раны и ссадины, а потом сделал макияж.

— Хорошо, — сказал ему Ухналев, — хорошо, Расим. Ты держался молодцом и даже задирал их, но все равно это правильно.

— Вы слышали это? — спросил Расим. — Я не переборщил? Мне в голову приходили одни анекдоты, а Виктор Сергеевич говорил, что анекдоты и притчи плохо понимаются теми, для кого русский язык не является родным.

— Все правильно, Расим, все правильно. Тебе нет смысла быть понятным для них, пусть они напрягаются и пытаются понять тебя.

— А потом Эрдемир дал мне пригласительный на банкет Минлегпрома и попросил меня установить контакт с сотрудниками этого министерства.

— Мы поможем тебе в этом, — сказал Корбалевич. — Это все семечки после того, что с тобой произошло.

— Я бы налил тебе коньяка, — сказал Ухналев, — но тебе идти в ночь домой. Давай мы выпьем с тобой в следующий раз. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Расим.

— Может, вызовем ему такси? — спросил Виктор Сергеевич.

— Вызываю, — произнес Ухналев и пошел звонить в службу вызова такси.

Когда Расима отправили домой, Ухналев долго смотрел на Корбалевича и наконец произнес:

— Что происходит, Леня? Мы на чужой территории плотнее оберегали друг друга и свою агентуру, чем вы на своей. Что за чудеса? В какие либеральные игры вы играете? Что значит, нет основания для обеспечения безопасности гражданина страны? Ну, хорошо, вы забыли о патриотизме, но этот гражданин платит вам налоги, а у вас нет основания подключить к его защите службу наружного наблюдения…

— Валерий Михайлович, — сказал Корбалевич, — ну подключили бы мы наружку, только хуже парню бы сделали. Так они проверили его и все, а если бы наружку выявили, то это было бы подтверждением того, что он работает на нас.

— Железная логика… — сказал Ухналев Корбалевичу и, видя, что тот собирается уходить, произнес: — Ты куда собрался? Закон конспирации: между уходом агента и оперработника должен быть значительный промежуток времени. Мы чудом парня не спалили. Завтра же перетянем его сюда, поселим у Агнессы Федоровны.

— Надолго? — спросил Корбалевич.

— До конца операции, — ответил Виктор Сергеевич.

— А он так и не догадался, что его никто не страховал… — сказал Ухналев.

— А может, Леня прав? — вмешался Виктор Сергеевич. — Если бы его страховали и расшифровались, было бы еще хуже.

— Прости нам, Господи, и этот грех, — вздохнул Ухналев и широко перекрестился.

Виктор Сергеевич

Через тридцать минут после ухода Расима старики проводили Корбалевича.

— Ты пойдешь домой? — спросил Виктора Сергеевича Ухналев.

— Нет, постели мне на диване, я за эти три дня к нему привык.

— А тебя старуха не потеряет?

— Это не твои проблемы, а старухи, — ответил Виктор Сергеевич.

Ухналев застелил простыней диван, принес одеяло и отправился на кухню мыть посуду.

Виктор Сергеевич укрылся одеялом, но уснуть не мог. Он слышал, как возился на кухне Ухналев, как потом ушел он в спальню и лег на кровать, которая заскрипела под тяжестью его тела, как он долго ворочался, и, наконец, поднялся и пошел куда-то по коридору.

«Наверное, в туалет», — подумал Виктор Сергеевич, но ошибся. Ухналев толкнул дверь большой комнаты ногой и сказал:

— Слышу, не спишь.

— Так же, как и ты.

— Ну вот и хорошо.

— Хочешь поговорить?

— Ты удивительно догадлив, — съязвил Ухналев.

— О чем?

— О Шостаковиче. Только о нем и можно говорить после того, что случилось… Ты куда меня втянул? Мы в свое время совсем не так относились к тем, кого привлекали к работе. Мы могли рискнуть собой, потому что это было нашей профессией, но они… Мы привлекали их и несли за них особую ответственность. Ведь потом никто бы с нами не стал работать.

— Валера, — сказал Виктор Сергеевич, — ты все идеализируешь. Были и у нас проколы, но вот отношение к тем, кого мы приобретали в качестве источников информации, было действительно другим.

— Правильно, тогда по-другому не могло и быть. Советский Союз с его сателлитами противостоял половине мира, а отсюда и масштабы этого противостояния, отсюда отбор кадров для такого противостояния, отсюда операции, которые мы проводили.

— Отсюда и провалы, которые мы совершали.

— Правильно, Витя, отсюда и провалы. «Где пьют, там и льют», — говорил один из моих самых больших начальников в Карлхорсте. Ты где начинал?

— В послевоенной Эстонии.

— Ну да. Ты же старше меня, но моложе Б.Н., так?

— Так, Валера, так.

— Когда Б.Н. уже был на фронте, я с морской школой (тогда было множество таких спецшкол: артиллерийские, летные) был в эвакуации в поселке Тара Омской области. Шел сорок первый год, у меня была дистрофия, но я был ловким мальчишкой и лазал в траншею, где разводили свиней. Им бросали капустные кочерыжки. Я распинывал свиней ногами, набирал кочерыжек в бескозырку и подавал моим товарищам наверх.

Я был в так называемом третьем экипаже. Мы проучились два месяца, а потом нас распустили по домам, оставив учиться только второй экипаж, девятиклассников. Я и один мой товарищ должны были ехать в Омск, к родителям. Мы получили сухой паек на двое суток и сели на баржу.

Катер медленно тянул баржу вверх по Иртышу, останавливаясь подолгу на каждой пристани. Паек мы съели сразу, а до Омска ехали пять суток.

Есть хотелось невыносимо. И вот на одной из пристаней я, в военно-морской форме, спускаюсь по трапу на берег и хожу между рядами торговцев на местном базаре, держа бескозырку, как меня учили, на предплечье левой руки. Возле кучи капусты я незаметно кладу качан под «беску»[31] и так же торжественно шествую обратно на баржу.

Потом я учился в артиллерийской школе, но это было уже в Ленинск-Кузнецком. Жили мы на нарах в бараках. Я — на третьем ярусе. Клопы собирались на потолке и падали на меня. Но я заворачивался в одеяло и так спасался от них. От голода у всех курсантов был снижен иммунитет. У меня воспалились подчелюстные железы. Пришлось делать операцию. Хирург мне сказал: наркоза нет, но ты держись за табуретку, так будет меньше больно. Он сделал мне операцию, но рана не заживала, и меня отчислили из школы.

Но судьба снова привела меня к артиллеристам. В сорок четвертом мать вернулась из эвакуации в Москву, и я вновь стал учиться в спецшколе. Было голодно, но не так, как в первые годы войны. Я был помкомвзвода и, заступая в наряд на кухню, мог договориться с поварихами на лишнее ведро щей для наряда. Кроме того, мы потихоньку приворовывали мороженую капусту и грызли ее во время самоподготовки.

Однажды мы заступили в наряд по кухне, и поварихи дали нам ведро щей. И Коля Пузанков съел их на спор.

— Не может быть, — изумился Виктор Сергеевич.

— Может. Ведро было неполным, по ободок, но все же ведро. Разумеется, в спецшколах хорошо преподавали иностранные языки. И в институт я поступил довольно легко, но было это уже в Минске. Окончил я его в 1950 году, и на меня сразу нашлось множество покупателей, в том числе и МГБ.

Я уже пять дней работал в ЦК ЛКСМБ, как мне пришла повестка явиться в кадры МГБ. Я сообщил своему начальству, а те — Петру Машерову. Но в то время имена Машеров и Цанава имели разные весовые категории. И второй перевесил первого. Я это понял, когда получил повестку явиться в кадры МГБ БССР в 23 часа тридцать минут.

Жил я на Сторожевке. Работали мы с 10 часов до 17-ти, затем следовал перерыв до 8 часов вечера. А потом — работа до 2-х часов ночи.

Трамваи уже не ходили, и я шел домой пешком. Уже светало, и летом, искупавшись в Комсомольском озере, я ложился спать. За пять лет работы и ночных возвращений я не разу не слышал, чтобы кто-то кого-то обижал или грабил. Впрочем, все сотрудники тогда ходили с оружием и могли и за себя постоять, и других защитить.

Мое знание немецкого способствовало тому, что я в 1954 году был направлен в Берлин. В Карлхорсте, микрорайоне Восточного Берлина, была советская посольская колония. В одной из бывших клиник размещался Аппарат Уполномоченного МВД СССР при МВД ГДР.

Там я познакомился с Б.Н., и мы даже проводили вместе одну операцию по дискредитации Ми-Ай-Ди. А так мы работали отдельно, я — в американском отделе, а он в отделе по русской эмиграции.

— А я в это время работал в Прибалтике, — сказал Виктор Сергеевич.

— Я тоже до пятьдесят четвертого ухватил эту линию работы, — сказал Ухналев. — Сидел в засадах, был в группах поиска.

Однажды, помню, ждали мы в засаде радиста. Видели, что он приземлился, стал подавать сигналы охотничьим манком, то есть имитировать кряканье утки. Мы из засады ответили ему тем же, поскольку эти манки были изъяты у ранее задержанной агентуры. Но радист потребовал, чтобы ему ответил голосом. Делать было нечего, и ему ответили. Услышав незнакомый голос, радист бросился бежать, но наткнулся на молодого солдата, который не справился с нервным напряжением и расстрелял радиста в упор.

Однако «радист» вышел в эфир. У старших товарищей был огромный опыт радиоигр во время войны…

В 1953 году мы вели поиск диверсионной группы из двух человек в двадцати километрах от Литвы. Кстати, так называемые лесные братья ловко пользовались нерасторопностью нашей бюрократической машины. Пока информация уходила в райотдел на территории Литвы, а затем в республиканский комитет, пока те информировали об этом МГБ Белоруссии, а те сообщали местным структурам, банда, отлежавшись и запасшись продуктами, уходила обратно на территорию Литвы.

Так вот ту группу мы ожидали в засаде две недели. Комаров покормили!.. Потом приехало начальство и говорит: возвращаемся в свои подразделения, рядом с вами погибла оперативная группа — оперработник и три солдата. Они встретили по дороге мужчину и стали проверять документы, а тот выстрелил в грудь капитану и расстрелял солдат.

— Я слышал об этом случае, — сказал Виктор Сергеевич.

— Да кто о нем не слышал! Это был старший группы. Волчара он был еще тот. Он приземлился с напарником, который получил травму. Так он, чтобы не возиться с раненым, напарника отравил и пошел в лес, где был оборудован тайник, в котором была радиостанция. Он был в наших руках, потому что рядом с тайником была засада. Его ждали девять дней, и он пришел. Однако сразу почувствовал опасность, открыл огонь, отбился от сотрудников и ушел. И все же в конце концов его достали. Арестовали через десять лет на Украине. И это правильно. В разведке, как в любом противостоянии, на первый взгляд идет игра без правил, на самом деле эти правила есть. И даже не правила, а принципы. И главный среди них — принцип равновесия. Если твоему агенту за кордоном «случайно прищемили» пальцы дверью, то те, кто организовал эту акцию, всегда знали, что аналогичные действия могут быть осуществлены против их сотрудников, и это было сдерживающим фактором. Ты понимаешь, Витя, к чему я клоню?

— Понимаю.

— А тебе не кажется, что преемники наши заигрались в свои демократические игры и с ними уже никто из визави не считается?

— Так уж и не считатется… Ведь они проводят свои акции конспиративно. Почему же ты так считаешь?

— Почему? Они на нашей территории три дня избивают нашего гражданина.

— Погоди, Валера, цыплят по осени считают.

— Да будет ли эта осень?

— Будет, иначе стоило ли нам эту бодягу начинать.

— Во-во, ты правильно сказал — бодягу.

— Слушай, Валера, а почему ты сказал Расиму, что он держался молодцом, да еще и задирал «резака»? Откуда ты это знал?

— Вычислил. Ведь он искренне верил, что мы контролируем ситуацию. И чтобы не ударить в грязь лицом, задирал «резака» так же, как и в первый раз, после того, как мы начали операцию.

— Да ты не переживай, это был пик притирания вербовщика к агенту, теперь все пойдет как по маслу: задание — отчет, задание — отчет, только успевай поворачиваться.

— Дай-то Бог, — сказал Ухналев.

Расим

Расим переехал жить к Агнессе Федоровне и не пожалел. Дочь старушки давно хотела забрать мать к себе, но боялась оставлять без присмотра квартиру, а тут Валерий Михайлович нашел ей одновременно и «охранника», и квартиранта. Таким образом, с этой стороны Расим стал неуязвим для возможной проверки со стороны сотрудников резидентуры Эрдемира.

На деньги, полученные от резидента, он купил новый костюм, заказал несколько визиток с нейтральным текстом «филолог Сатыпов» и пошел на банкет в гостиницу Юбилейная.

Поскольку конкретного задания Расим не имел, то просто проводил время, общаясь с сотрудниками Минлегпрома.

Там он познакомился с молодым человеком, специалистом по текстилю, которого звали Владиком. Тот оказался большим шутником.

— Знаешь, — сказал он Расиму, — у меня всю жизнь проблемы. Я не могу привести домой девушку.

— Почему? — не понял юмора Расим.

— В молодости мне не позволяла это сделать мама, а сейчас — жена.

— Если это не на неделю, то поехали ко мне, — предложил Расим. — Моя хозяйка уехала к дочке, и квартира свободна.

— Годится, — согласился Владик.

Он исчез на какое-то время, а потом появился с двумя девицами.

— Не бойся, — шепнул он Расиму, — это не проститутки, а вполне приличные девушки. Так едем?

Они взяли такси и поехали на улицу Столетова.

О чем думали в дороге Владик и девицы, Расим не знал, ему же в голову приходили мысли о том, что Эредмиру придется много поработать, устанавливая и проверяя его связи.

По приезде выяснилось, что Владик захватил с собой бутылку коньяка, которую он сам и выдул, так как девицы заявили, что они не пьют крепкие спиртные напитки, а Расим сослался на религиозный запрет употреблять алкоголь.

Девицы время от времени обменивались короткими репликами, из которых Расим понял, что они не работают в министерстве, а были приглашены на банкет Владиком.

Одна из них, звали ее Снежаной, была подружкой Владика, а вторая Ольга — подружкой Снежаны.

— Так, хозяин, — сказал Владик, когда коньяк кончился, — уже поздно, и трамваи не ходят. Нам нужно как-то разместиться.

— Пойдем, — сказал Расим, — я покажу тебе комнату.

— Слушай, старик, — зашептал Владик, когда они оказались одни, — я со Снежаной устроюсь здесь, а ты с Ольгой, где хочешь. Идет?

— Идет, — ответил Расим, бросил на диван две простыни и вышел из комнаты, в которую тут же юркнула Снежана.

Расим прошел на кухню и спросил Ольгу:

— Вызвать такси или останешься до утра?

— Останусь, — был ответ.

— Где тебе постелить?

— Там же, где и себе, — сказала Ольга и чмокнула его в щеку. — О, какой ты колючий…

Рано утром девицы собрались и уехали домой, заявив, что нужно переодеться и быть на работе. Расим дал Ольге свою визитку, на которой записал номер телефона, выданного ему Эрдемиром.

Владик уехал от него позже.

— У меня сегодня полурабочий день, — сказал он. — То есть я выхожу на работу после обеда. Ты не спросишь меня: почему?

— Не спрошу.

— Почему?

— Не хочется, — ответил Расим.

— Ух, какой ты нелюбопытный, — заметил Владик. — А как мы с тобой познакомились?

— Вчера на банкете ты жаловался на жизнь.

— Это со мной бывает, — сказал Владик, — особенно, когда я коньячка врежу.

— Это было до того, как ты его врезал.

— Не-а, — ответил Владик, — та бутылка была уже второй.

— Ну, ты силен! — сказал Расим.

— В этом мое спасение, — ухмыльнулся Владик. — Я тебе вчера про жену говорил?

— Да.

— Так вот, моя жена знает, что я могу засадить пару бутылок и вырубиться. И сегодня я получу головомойку только за пьянку, понял?

— Да.

— В этом моя хитрость. Я могу рассчитывать на тебя еще раз?

— Нет, — сказал Расим, — хозяйка на днях возвращается.

— Жаль, — расстроился Владик. — Впервые встречаю такого безотказного и одновременно нелюбопытного мужика. Ты можешь на меня рассчитывать, вот моя визитка.

Вечером Расиму позвонила Ольга.