Пропавшая без следа Вадасфи Карл

– А когда он приезжает к вам, – продолжала Нельсен, – где он останавливается?

– В доме.

– Да, но где? У него есть комната?

– Мой дом – это дом Джона. Я всегда говорю ему об этом. Так ведь все матери должны говорить, вы не считаете?

– Конечно, – откликнулась Нельсен. – Значит, у него есть собственная комната в этом доме?

– Конечно, – с широкой улыбкой отвечает Марион, она буквально светится от радости и энергично кивает. Ее кудряшки подпрыгивают вверх-вниз. – Его комната наверху.

– Вы не покажите ее мне?

– Что ж, если вам это чем-то поможет, то конечно. – Она встала, возможно, чересчур поспешно, и немного кофе выплеснулось на пол. – Ой, – пробормотала она. – Надо вытереть, а то пятно может въесться в ковер.

– Хорошо, миссис Симмонс…

– Прошу вас, зовите меня мисс Симмонс. Я предпочитаю мисс. Отец Джона бросил меня, когда Джон был еще ребенком. Я всегда считала себя незамужней дамой. Забавно. Это может выглядеть нелепо – я все еще ношу его фамилию, но терпеть не могу, когда меня называют миссис. – Ее внимание снова переключилось на испачканный ковер. – О, пятно. Кухня. Мне надо бежать на кухню.

– Мисс Симмонс, – сказала Нельсен, – позвольте нам с детективом Куком подняться наверх. Мы не хотим вас торопить. Скажите, какая это комната?

– Почему бы и нет. Когда подниметесь наверх, поверните налево, его комната в конце коридора.

– Спасибо.

Нельсен и Сэм неторопливо вышли из комнаты, но, оказавшись в холле, со всех ног бросились вверх по лестнице. Первая дверь слева от лестницы оказалась распахнута, там была ванная. Даже снаружи было видно, что поверхность раковины и туалета вычищены до блеска. В коридоре располагались две двери: одна справа, другая слева. Они стремительно и тихо распахнули обе двери, проверяя, не прячется ли внутри Джон Симмонс. Нельсен заглянула в комнату слева, Сэм в комнату справа. В каждой комнате были кровать и шкаф и больше ничего. Минимализм, доведенный до предела. Здесь все напоминало обстановку дома Джона. Осмотрев комнаты, они обратили внимание на дверь в конце лестничной площадки. Она оказалась закрыта.

– Если он прячется, – прошептала Нельсен, – значит, должна быть причина.

Нельсен взялась за ручку двери, кивнула и сделала знак Сэму, подняв вверх три пальца другой руки. Она начала медленно загибать их и на счет три тихо и быстро распахнула дверь. Сэм вошел внутрь, и она последовала за ним. Шторы были задвинуты, и в комнате царила темнота, но в слабом свете, пробивавшемся с лестницы, они увидели, что и здесь никого нет.

У дальней стены стояла кровать. Стол напротив входа.

Нельсен щелкнула выключателем. Зажегся тусклый свет.

Шкаф. Комод, на котором возвышался телевизор.

Они порылись в ящиках, вытащив кипу бумаг, но не обнаружили в этой мрачной комнате больше ничего интересного.

– У вас все в порядке? – Марион Симмонс сначала просунула голову в дверь, но затем все-таки решила войти.

– Все хорошо, спасибо, – откликнулась Нельсен, держа в руках бумаги. – На самом деле я думаю, что мы уже закончили здесь. Можно нам взять эти бумаги?

– А вы вернете их к возвращению Джона?

– Конечно.

– Отлично. А если он скоро приедет, я скажу, что вы искали его.

– Да, пожалуйста, скажите ему. Спасибо вам. Я оставлю вам свой телефон. – Нельсен протянула Марион Симмонс свою визитку.

– А можно мне оставить фотографию? – спросила довольная пожилая леди, указывая на фотографию Дженни Майклз.

– Да, конечно, – согласилась Нельсен. – У меня есть копии.

Сэм сидел в машине около дома Марион Симмонс. Нельсен вернулась в участок, и хотя он попросил ее ехать домой, не сомневался, что она наверняка поедет в участок. Нельсен пообещала, что вернется домой и поспит. Но стоило ей заснуть, как приходили сны, и она снова явственно ощущала присутствие смерти. Поэтому предпочла вернуться к работе.

Стемнело. На часах было около десяти вечера. Сэм сидел в «вольво» без полицейских знаков. Он припарковался на противоположной стороне дороги, немного отъехав от дома Марион Симмонс. В комнате, расположенной в передней части дома Марион Симмонс, горел свет. Остальные комнаты были погружены во тьму. Совершенно очевидно, что Джон Симмонс совсем недавно был здесь, Сэм чувствовал, что пожилая леди утаила от них правду, и, ничего не сказав Нельсен, решил остаться.

Один лишь раз по комнате промелькнула одинокая тень. Больше Сэм не заметил никакого движения. Наверху было темно.

Улица была тихой и безлюдной. За все время, что сидел в машине, Сэм не увидел ни одной живой души. Целых два часа. Но прежде чем уехать восвояси, Сэм решил выйти из машины и повнимательнее взглянуть на дом, хотя и не сомневался, что Марион Симмонс была дома одна и Джон не приезжал сюда, как и сказала им пожилая леди.

Войдя в переулок, можно было подойти к дому сзади, и Сэм решительно направился туда. Переулок был узким, метров двадцать длиной. Он повернул направо в самом конце и двинулся по тропинке вдоль домов с верандами, а затем вышел к калитке заднего дворика Марион Симмонс. К этому времени все вокруг окутала непроглядная тьма, и Сэм легко мог войти незамеченным. Он прикрыл за собой калитку и замер, прислонившись к ней спиной. В этой части дома тоже не было света. Сэм осторожно направился вперед по траве и вышел на вымощенную камнем площадку перед домом. Два окна, оба с решетками за стеклом. Он сложил ладони козырьком и наклонился к окну, но смог различить лишь очертания мебели, людей в комнате явно не было. Во втором окне он тоже не заметил ничего интересного. Кухня и столовая. Стоя перед окном столовой, он слышал слабые звуки телевизора. Показывали какую-то телевикторину, издалека раздавался смех и аплодисменты зрителей. Определенно здесь тоже нет Джона Симмонса, лишь одинокая пожилая леди, как обычно каждый вечер, смотрит телевизор.

Сэм подумал, что можно считать дело законченным. Но что-то по-прежнему не давало ему спокойно отправиться домой.

Нельсен тоже подумывала о том, чтобы закончить свой рабочий день, уже не в силах противостоять навалившейся усталости. Она сидела за столом, на котором лежала гора документов. Ни одна из бумаг, которые она забрала из дома Марион Симмонс, не представляла особой важности для расследования, все эти бумаги свидетельствовали лишь о том, что Джон Симмонс был настоящим трудоголиком. Нельсен весь вечер внимательно читала документы, пытаясь составить четкую картину того, что происходит, пытаясь найти зацепки, которые помогут им с Сэмом отыскать Джона Симмонса.

Одновременно она вела переговоры с несколькими полицейскими участками на севере Англии, собирая информацию о женщинах по имени Мишель Китинг. Задача оказалась не из простых, поскольку необходимо было охватить территорию размером более пятидесяти миль вокруг Сент-Элбанса.

В ожидании ответа Нельсен нервничала, не зная точно, каким будет ее следующий шаг.

Она записала адрес Фионы Реддинг на самоклеющемся листочке для записей и прицепила его к монитору компьютера. Завтра утром заедет к ней, возможно, удастся узнать что-нибудь новое о Джоне Симмонсе, о его характере и прошлом.

Она встала из-за стола, и в этот момент зазвонил ее мобильный. Нельсен вытащила его из кармана и ответила:

– Да, Сэм.

– Он здесь.

– Что? Где ты?

– Около дома Марион Симмонс.

– Почему? – Он обещал всего лишь наблюдать и не вмешиваться в ее дела.

– Просто почувствовал, что должен остаться.

– Молодец, – саркастично сказала она. – И что?

– Джон Симмонс. Он только что подошел к дому.

– Черт. Оставайся там, я еду, – выпалила она, выбегая из кабинета.

– О, черт! – Он вдруг замолчал.

– Сэм? – Нельсен остановилась. – Сэм, в чем дело?

Молчание.

– Сэм.

– Вот черт! – снова воскликнул он.

– Сэм?

Интуиция, подсказавшая Сэму, что стоит подождать в машине у дома Марион Симмонс, не подвела его.

Он схватил мобильный, лежавший на сиденье рядом с ним, набрал номер и, услышав в трубке голос Нельсен, сказал:

– Он здесь.

– Что? – спросила она. – Где ты?

Сэм не сводил глаз с фигуры человека, который, прячась в тени и то и дело оглядываясь, приближался к двери дома. Человек остановился перед дверью, но не торопился входить внутрь. Со стороны казалось, что Симмонс пытался взломать дверь, возможно, подобрать ключ, но Сэм не мог сказать точно. Почему бы просто не воспользоваться своим ключом, подумал Сэм.

Он прижимал трубку к уху.

– Около дома Марион Симонс, – ответил он Нельсен.

– Почему? – В ее голосе позвучало недовольство.

– Просто почувствовал, что должен остаться.

– Молодец. – В ее голосе прозвучал сарказм. – И что?

– Джон Симмонс. Он только что подошел к дому.

Каждые несколько секунд Симмонс оглядывался.

– Черт. Оставайся там, я еду, – сказала она.

Джон Симмонс по-прежнему стоял около двери.

Он больше не оглядывался. И не видел человека, который подошел к нему сзади.

– О, черт! – Сэм умолк.

– Сэм? – Она остановилась. – Сэм, в чем дело? – Молчание. – Сэм.

Сэм не знал, что делать, выйти из машины и направиться к ним, рискуя упустить обоих, или продолжать ждать и наблюдать.

И только когда незнакомец вдруг схватил Джона и, опрокинув на землю, потащил за собой, Сэм ринулся прочь из машины, повторяя: «Вот черт!»

– Сэм?

Нельсен въехала на улицу и сразу увидела Сэма, склонившегося над телом человека. Сэм скрутил ему руки за спиной, и человек выглядел абсолютно безжизненным. Их окружали густые тени.

Заглушив мотор, она выскочила из машины, бросив ее посреди дороги. Побежала по тропинке и, остановившись рядом с Сэмом, сразу же увидела, что тот держит Рода Тейлора.

– Какого… – начала было Нельсен, но не смогла подобрать слов.

– Мне удалось схватить его, – сказал Сэм, с трудом переводя дух.

– А где, черт подери, Симмонс?

– Сбежал, пока я возился с этим.

– Черт.

– В точности мои слова.

– Слово.

– Что?

– Ничего. Так что здесь произошло? – Она уставилась на Тейлора, который поднял голову. – Какого черта вы здесь делаете? Зачем влезли в это дело?

– Ты должна это услышать, – вмешался Сэм.

– Смейтесь, если хотите, – сказал Тейлор, – но это чистая правда.

– А вы заткнитесь, – оборвала его Нельсен. – Сэм, о чем он говорит?

Сэм отошел от Тейлора и отвел Нельсен в сторону. Он понизил голос.

– Этот тип говорит, что выслеживал Симмонса и тот привел его сюда. Говорит, что следил за ним с тех пор, как два дня назад снова увидел его в «Гейтуэе». Пока я разговаривал с тобой, он набросился на Симмонса, который пытался войти в дом.

– А Марион Симмонс?

– Она ничего не слышала. По-прежнему смотрит телевизор в доме.

– Но что здесь делает этот человек? – спросила она, переводя взгляд на Рода Тейлора.

– Говорит, что вчера видел Симмонса. Ему показалось, что тот вел себя подозрительно. И тогда он стал за ним следить. Увидев, что он схватил Симмонса, я выскочил из машины и повалил его на землю. В темноте я не разобрал лиц. Пока боролся с Тейлором, Симмонс скрылся. Я даже не успел разглядеть, в какую сторону побежал этот трусливый тип.

– Мистер Тейлор, – сказала Нельсен, отстраняя Сэма, – какого черта вы здесь делаете?

– На работе происходило что-то странное, – сказал тот. – И с этим человеком было явно что-то не так, и я решил проследить за ним. Он вошел в «Гейтуэй» следом за каким-то китайцем, а затем выскочил из здания, когда китаец ушел. Я все это видел.

– Это был китаец?

– Да, китаец.

– Это Вон, – объяснила Нельсен Сэму. – Все так, как он и сказал. – Она подошла к Тейлору и помогла подняться. – Ну а зачем герой отправился на охоту сегодня?

– Послушайте, я не сделал ничего плохого, понятно?

– Однако вы только что помешали нам схватить подозреваемого, поэтому кое-что вы все-таки сделали. – Теперь она уже не могла отмахнуться от этого факта: Джон Симмонс действительно стал подозреваемым. Он не брал трубку, тем самым вызывая нехорошие предположения. – Если хотите знать, мистер Тейлор, вы помешали раскрытию дела.

– Ладно, ладно. Послушайте, не могли бы вы снять с меня наручники?

– Это зависит от того, что вы мне расскажете.

– Ладно, я следил за ним. Увидел его, узнал и двинулся следом. – Он немного помедлил. – Хорошо, признаюсь, когда он впервые появился в гипермаркете, я не выполнил своих обязанностей должным образом. Не среагировал вовремя и не схватил его. Я видел его снаружи, но не пошел за ним. Знаете, мне никогда не нравилась эта чертова работа. Я уже говорил вам: я хотел быть полицейским. Я ненавидел каждый день, проведенный в той крохотной комнатенке. Мне было на все наплевать. Я разленился. Так продолжалось уже очень долго. Но после разговора с вами мне вдруг захотелось измениться. И, увидев его вчера, я понял, что это мой шанс. И я сразу среагировал. Стал следить за ним, и сегодня он привел меня сюда. И я схватил его.

– Он делал что-нибудь противозаконное?

– Он преследовал того китайца. Потом этот человек был с женой, китаянкой. Я следил за ними, когда они поехали в Лондон. Тот человек вошел за ними в театр. Пробыл внутри два часа, а затем его вывела полиция. Я видел, как его забрали в участок.

Он умолк.

– А чем вы занимались, пока он был в участке?

– Я ждал снаружи. – Сэм подошел к Нельсен. – Через четыре часа его выпустили. Я проследил за ним до его дома, и меня не покидало ощущение, что здесь явно что-то не так. Я не мог вмешиваться, но решил на всякий случай подождать около его дома. И в этот момент появился какой-то человек. – Последние слова заинтересовали Нельсен. Возможно, Джон Симмонс говорил правду. Но зачем тогда прятаться и убегать? – Этот человек несколько раз стучал в дверь, а потом прятался, а когда ваш парень вышел наружу, этот человек ударил его в лицо. Он рухнул на землю, как мешок с камнями. Другой человек некоторое время стоял над ним, а потом опустился на корточки. Он что-то делал с телом, но я не мог разобрать, что именно.

– Вы разглядели лицо этого человека? Было в нем что-нибудь особенное, запоминающееся? – Нельсен почувствовала, что дело начинает сдвигаться с мертвой точки. Или же ей отчаянно хотелось на это надеяться.

– Я уверен, что это был мужчина. Издалека мне показалось, что у него довольно крепкая и мускулистая фигура, хотя, возможно, на нем просто была теплая дутая куртка. На мгновение я даже подумал, что он собирается задушить вашего парня. Но он больше не стал ничего делать, а просто ушел. А вскоре появились вы.

После этого случая я продолжил следить за Симмонсом. Его поведение все больше и больше беспокоило меня. Сначала его протаранили на дороге, потом он вломился в офис в Харпендене, ночевал в супермаркете, а потом отправился в фитнес-клуб, куда вскоре приехали и вы. После того как вы оставили его там, он выглядел абсолютно ошеломленным. Я видел, как он остановился около своей машины и долго смотрел на собственное отражение в стекле. Несколько минут он стоял совершенно неподвижно. А затем вдруг принялся кричать на самого себя.

– И куда он отправился после этого?

– Он направился в сторону дома, но, доехав до поворота на свою улицу, вдруг резко развернулся и помчался туда, откуда приехал. Он немного покружил по улицам и в конце концов оказался здесь. – Тейлор указал в конец дороги. – Он припарковал там свою машину и направился к этой двери. Мне показалось, что он пытается вломиться в дом, поэтому я и набросился на него. Произвел так называемый гражданский арест[9]. Но тут меня схватил офицер. – Он наклонил голову в сторону Сэма.

Нельсен подошла к Тейлору и сняла с него наручники.

– Вам надо будет проехать с нами в участок. Ответить еще на несколько вопросов.

– Конечно, – согласился он.

– Неужели эта ночь никогда не закончится? – задала она риторический вопрос Сэму, ведя Рода Тейлора к машине. Она не ждала, что Сэм ответит на ее вопрос. Они сели в машину, и Нельсен сорвалась с места, а Сэм последовал за ними в «вольво».

Кто был этот чертов тип? Я не разглядел его лицо. Такое ощущение, что уже нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Я думал, что в мамином доме у меня появится возможность спокойно подумать. И я никак не ожидал, что на меня вдруг кто-то набросится. Я искал свои ключи и вдруг оказался на земле. Возможно, тот тип, что напал на меня, а я не смог разглядеть его лицо, тот самый человек, что похитил Дженни. Возможно, это был Вон. Он подкрался ко мне сзади, и я не понял, что произошло. А затем вдруг появился этот констебль, и какого черта он там делал? Сэм Кук – вот как его зовут. Не знаю, что ему там было надо, но я рад, что сумел скрыться, пока эти двое боролись. Я не мог снова оказаться в участке. Если я снова попаду к ним в руки, они меня не выпустят, скорее всего, полиция во всем обвиняет меня. Меня посадят в тюрьму, и Дженни уже никто не поможет. Я навсегда ее потеряю.

Уже почти шесть утра, и я уже несколько часов сижу в машине на общественной автостоянке, которая стала моим единственным пристанищем. Я не в силах спать, не в силах забыться и ни о чем не думать, я боюсь за свою жизнь и не знаю, как помочь Дженни.

Я начинаю рыться в контактах своего мобильного. Мне необходимо знать, как этот офицер оказался около дома мамы.

– Мама, – говорю я, когда она берет трубку, радуясь знакомому голосу. – Это Джон.

– О, Джон, как я рада слышать тебя. – В ее голосе слышится искренняя радость, словно она говорит, улыбаясь.

– Мама, у тебя все в порядке?

– Ты же знаешь, все как обычно.

Я пытаюсь в непринужденной беседе выяснить интересующие меня подробности.

– Никто не приходил к тебе? Я имею в виду, не спрашивал обо мне?

– Здесь была полиция, – говорит она, словно только что вспомнила это и сама удивилась. – Они вчера приходили ко мне, Джон. О, это очень милые люди. Они попросили меня показать им твою комнату.

– Мою комнату? – спрашиваю я. Это означает, что они рылись в моих вещах. И это подтверждает тот факт, что детектив Нельсен мне не доверяет. Она ищет меня. Меня, а не Дженни. Мне хочется изо всех сил швырнуть телефон на землю, но я не могу. Он нужен мне. На случай, если Дженни вдруг позвонит. Эта наивная надежда все еще не покидает меня. И хотя Нельсен и полиция все только портят, гоняясь за мной, я все равно хватаюсь за эту хрупкую соломинку.

Я по-прежнему верю, что ответ кроется в этом доме. Твердо верю. И не собираюсь дожидаться, когда меня схватят.

– Мама, я скоро позвоню, – говорю я, обрывая разговор.

В ее голосе слышится разочарование:

– О, хорошо, милый. Береги себя. – Затем вспоминает. – О, Джон. Если эти полицейские снова придут, что мне им сказать?

– Скажи им, что они ищут не там, где надо.

– Что ты имеешь в виду, милый?

– Ничего, мама. Все в порядке. Ничего им не говори.

Я отключаюсь и начинаю действовать.

И не успеваю я опомниться, как снова оказываюсь около дома Вонов, или дома Дженни, как я по-прежнему предпочитаю его называть. На этот раз я отъезжаю подальше и останавливаюсь в конце улицы между двумя машинами, спиной к дому. Отсюда мне хорошо виден конец дорожки, ведущей к дому, и я непременно замечу, когда они появятся. И как только Воны выйдут, я проберусь в дом. Дженни была там, и я непременно найду доказательства. Тогда Нельсен не сможет ни в чем меня подозревать. Даже если мне придется обыскать каждый шкаф, каждый ящик и каждый карман, я это сделаю.

Всю ночь напролет я думал о том, что еще могу предпринять. Вспоминал все, что Дженни успела рассказать мне за тот недолгий период времени, что мы были вместе. О ее доме, несуществующей, как выяснилось, работе, о группе в фитнес-клубе. Оказалось, я совсем ничего о ней не знаю. И она вовсе не Дженни, а Мишель. Мишель Китинг. Я по-прежнему не могу так ее называть, мне кажется, что это имя какой-то обманщицы.

И все же я почему-то чувствую, что знаю о ней достаточно, чтобы жениться и провести вместе остаток жизни. Такое влияние оказало на меня общение с ней. Она была такой дружелюбной, любящей, нежной. Но при этом оказалась скрытным человеком, теперь я это понимаю, а тогда был настоящим слепцом и ничего не замечал.

От раздумий меня отвлекает появившаяся на дорожке миссис Вон. Выходя на улицу, она оглядывается по сторонам. Я изо всех сил вжимаюсь в кресло, чтобы она не заметила меня.

Когда через несколько минут я приподнимаюсь на сиденье, надеясь, что горизонт чист, ее уже не видно. Через мгновение машина Вонов заезжает на боковую улицу и скрывается из вида. Мне не удается разглядеть, кто сидит внутри. Я понятия не имею, оба ли супруга находятся в машине, и это беспокоит меня. Мне необходимо пробраться внутрь, но боюсь, что, вломившись в дом, обнаружу там кого-то еще.

Чтобы убедиться, что там никого нет, я вылезаю из машины и медленно подхожу к дому. Стараюсь держаться как можно ближе к забору, разделяющему владения, надеясь, что меня не заметят из дома. Я стучу в дверь и убегаю, прижимаясь к забору. Если кто-нибудь выйдет, я его непременно увижу. Тогда я пойму, надо ли мне уйти и снова дожидаться благоприятного момента или же переходить к решительным действиям. Я внимательно смотрю на дом, стараясь не мигать, чтобы не пропустить момент, когда кто-нибудь появится в дверях, если вдруг слегка шевельнется занавеска или обнаружатся другие признаки жизни в доме.

Я ничего не вижу. И это означает, что пора переходить к решительным действиям.

Я достаю молоток с заднего сиденья своей машины. Без малейших колебаний, не оглядываясь по сторонам, чтобы не вызвать подозрений у соседей, подхожу к боковой калитке и, размахнувшись, изо всех сил ударяю по висячему замку. Он отлетает и падает на землю. Я подбираю замок и захожу внутрь, закрывая за собой калитку.

Я оказываюсь на дорожке, которая огибает дом, с левой стороны которого оказывается лужайка, поросшая травой. Места здесь хватает лишь для того, чтобы поставить качели и разбить клумбу. Я иду дальше до конца дорожки, которая упирается в заднюю часть дома. Я останавливаюсь. Дальше начинается сад. Он шириной с дом и простирается до заднего забора, который виднеется в пятнадцати метрах. В конце сада стоит гараж без окон. Справа я вижу клетку для кроликов, а за ней – задняя дверь. Она белого цвета и покрыта паутиной. Прямо перед дверью, справа от того места, где я стою, расположено окно. Оно тоже затянуто паутиной. Я приближаюсь к нему и, приподнявшись, осторожно заглядываю внутрь.

Это кухня. Справа стоит огромный холодильник, такие обычно показывают в американских телешоу. Холодильник для большой семьи. Слева – несколько шкафчиков, некоторые висят на стене, другие стоят на полу под ними.

Я прохожу мимо окна и приближаюсь к двери. В центре грязно-белой двери, затянутой паутиной, виднеется небольшое окошко из матового стекла. Я не знаю, разбить ли мне окно, рискуя громким шумом привлечь внимание соседей, или придумать что-нибудь получше. Но я не заходил в своих планах настолько далеко, успев придумать только, как открою калитку. Я надеюсь, что с этим заданием справлюсь так же легко.

Я замечаю над кухонным окном небольшое окошко, которое оказывается открытым. Пролезть сквозь него мне никак не удастся, но мне приходит в голову, что, возможно, есть более удачный вариант проникновения внутрь, чем разбитое окно. По бокам большого кухонного окна находятся два узких окошка, похожие на открытое окно наверху. И их тоже можно открыть. У меня появляется шанс. Мне надо найти что-нибудь, на что я могу встать. Оглядевшись, вижу мусорные ящики на колесах, которые обычно выделяет жителям муниципальный совет, чтобы собирать отдельно стекло, бумагу, пластиковые бутылки. Я подхожу к ближайшему ящику, открываю крышку и вижу, что он заполнен почти доверху. Подкатываю его к окну и пытаюсь взобраться наверх. В этот момент вспоминаю, как несколько дней назад упал, пытаясь перелезть через калитку. Но теперь я не собираюсь падать, должен обязательно попасть внутрь, и обязательно туда проникну. На этот раз у меня все получится.

Прижав ящик к стене, я хватаюсь за ее край и подпрыгиваю как можно выше, надеясь приземлиться на край корзины и встать на колени. В этот момент я ударяюсь о край корзины, и мои колени соскальзывают вниз. Я падаю на землю, сраженный внезапной острой болью в ногах, и принимаюсь растирать колени. Чувствую подступающее разочарование, но ни за что не позволю одержать ему верх над собой. Я должен пробраться внутрь, и повторяю попытку. Снова прижимаю мусорный ящик к стене и упираюсь в него ладонями. Высоко подпрыгиваю. Мои колени касаются верхушки ящика, и я переношу свой вес в сторону окна. У меня получилось. Я уже около окна.

Цепляюсь за край открытого окошка и подтягиваюсь. Вытянувшись во весь рост, я изгибаюсь и просовываю руку внутрь. Мне приходится навалиться на стекло, и я расцарапываю подмышку, но через несколько секунд все-таки достаю оконную задвижку. Я давлю на нее изнутри и тяну на себя снаружи, и мои усилия увенчаются успехом – окно открывается.

Я залезаю в окно и приземляюсь прямо в раковину. Пытаясь выбраться из раковины и спуститься на пол, на что-то наступаю и падаю. Я лечу вниз и приземляюсь на руки. Мне удается смягчить падение, но я сильно пугаюсь и ощущаю неприятное покалывание в руках.

В этот момент я понимаю, что нахожусь на кухне у Вонов, в чужом доме, и хотя до сих пор верю в то, что здесь живет Дженни или ее держат против ее воли, все внутри у меня сжимается. Теперь у меня нет обратного пути. Какое бы преступление ни было совершено по отношению к Дженни, нарушив неприкосновенность чужого жилища, я оказался в рядах нарушителей закона. Я в очередной раз не послушал детектива Нельсен и вломился в этот дом. И теперь у полиции есть все основания арестовать меня.

Но если проникновение в чужой дом вернет мне Дженни, какое все это имеет значение? Неужели преступление имеет хоть какое-то значение, если я могу спасти ее? Я готов на все, чтобы найти Дженни, я убить готов за нее, и взлом и проникновение на чужую территорию – это всего лишь цветочки. И я делаю это. Я ищу ее, и никто меня не остановит.

Прямо передо мной дверь, через которую я выхожу из кухни. Повернув налево, оказываюсь в гостиной, которая одновременно выполняет роль столовой. Справа располагается обеденный стол, а слева – несколько шкафчиков. Подхожу к ним, открываю дверки, выдвигаю ящики и начинаю вытаскивать наружу их содержимое. Так они непременно догадаются, что в их отсутствие в доме кто-то побывал, и мне надо сделать это должным образом. А если это означает, что я должен все здесь разбросать, то так тому и быть.

Найдя в ящике бумажные конверты, я вытаскиваю их и небрежно бросаю на пол. Счета, письма, некоторые из которых были получены несколько месяцев, а то и лет назад, все адресованы Вонам. Кипы бумаг, которые я специально раскидываю по полу. Здесь столько всего, что у меня просто не хватает сил перечитать, просмотреть и систематизировать информацию. Мне попадаются несколько фотоальбомов. Я раскрываю их. Здесь множество фотографий, на которых запечатлены Воны в разных городах и странах: в Нью-Йорке, Лас-Вегасе, Италии, Ирландии, Риме, Флориде.

Но здесь нет ни одной фотографии Дженни.

Я беру одну фотографию, на которой они стоят в центре Таймс-сквер, сбоку видны афиши с рекламой спектаклей и мюзиклов. Слева – «Верджин мегастор», еще открытый в то время. А у них за спиной – неоновая вывеска «Кока-колы». Над дверями и окнами зданий высвечиваются котировки акций фондовой биржи NASDAQ[10]. Мимо них проходят толпы людей. Я кладу фотографию в карман.

Я ухожу, оставляя на полу беспорядок. Проходя в зону гостиной, вижу справа трехместный диван, а слева телевизор, камин и секционный шкаф. На верхней полке шкафа стоит магнитофон, под ним расположен сервант. Я распахиваю дверцы и, не обнаружив ничего интересного, выбрасываю вещи на пол. В результате по всей комнате разлетаются бумаги.

Мое внимание привлекает дверь, расположенная напротив входа в гостиную. За ней я обнаруживаю стенной шкаф под лестницей. Открываю его и заглядываю внутрь. Естественного света, проникающего сюда из комнаты, мне достаточно, чтобы рассмотреть содержимое шкафа. Здесь, как и везде, полно бумаг. Никогда еще я не видел столько бумаг. Слишком много, чтобы откопать хоть что-то важное. Начинаю терять терпение и разрываю в клочья некоторые из этих бумаг, а затем бросаю на пол. А остальные разбрасываю по сторонам, когда мои глаза настолько устают, что я не в силах прочесть ни одного слова. Туфли, пальто, коробки. Я вытаскиваю наружу всю обувь и раскидываю по коридору. Я обшариваю каждый карман. Мне попадаются платки, некоторые использованные, некоторые чистые, вперемежку с рецептами и ключами. Весь этот скарб тоже отправляется на пол, когда я наконец оставляю шкаф в покое.

Я иду по коридору и упираюсь во входную дверь. На стенах висят фотографии. Их фотографии. Я смахиваю их рукой, и фотографии сыплются на пол. Стеклянные рамки некоторых фотографий разбиваются вдребезги. Осколки стекла хрустят у меня под ногами. Слева от входной двери стоит небольшая тумбочка, а на ней телефон. Миниатюрный телефонный аппарат занимает совсем немного места. Я открываю дверцы тумбочки и вытаскиваю наружу содержимое полок. Это телефонные книги и один экземпляр «Желтых страниц». Меня охватывает безумный гнев, когда я начинаю понимать, что могу так ничего и не найти. В отчаянии я разрываю на мелкие клочки «Желтые страницы» и разбрасываю вокруг.

Справа и немного позади от меня виднеется лестница. На стене слева висят другие фотографии в рамках. Я возвращаюсь в кухню, забираю свой молоток и начинаю подниматься наверх. Проходя мимо каждой фотографии, я вдребезги разбиваю стекло молотком. На самом верху стоит горшок с каким-то растением. Я замахиваюсь молотком, и он разлетается на мелкие черепки. В этот момент до меня доносится тихий крик. Едва слышный, больше похожий на вздох.

Я резко оборачиваюсь и пытаюсь понять, откуда донесся этот звук. Я поднимаюсь наверх, и коридор резко поворачивает налево. Прямо перед собой я вижу дверь. Она закрыта. Следующая дверь ведет в ванную, и она, наоборот, распахнута. Две последние двери закрыты, и я уверен, что из-за первой двери доносится шорох. Я заглядываю в дверь ванной, проходя мимо. Зеркало над раковиной запотело. Не останавливаясь, я распахиваю дверь третьей комнаты в коридоре. Когда дверь с силой ударяется о тумбочку и застревает на полпути, снова раздается крик. Я инстинктивно поднимаю молоток. С другой стороны кровати, справа от меня, застыла миссис Вон. Ее тело обернуто одним полотенцем, а второе полотенце она обмотала вокруг головы.

– Пожалуйста, – шепчет она, поднимая вверх ладони. Я вижу, что они дрожат.

– Где она? – спрашиваю я, не двигаясь с места.

– Пожалуйста, не убивайте. Пожалуйста, не убивайте.

Похоже, она не слышала, что я сказал, и мне приходится повторить: «Где она?» Китаянка по-прежнему молчит, и я поднимаю над головой молоток, словно собираясь сокрушить все на своем пути. Ударить ее? Я не знаю, я не думал о том, что стану делать дальше. Просто не предполагал, что здесь кто-то окажется.

Я замираю на месте, а она вдруг начинает рыдать. В этот момент я ощущаю всю силу власти, которой обладаю. Такой же властью обладала эта женщина над Дженни и надо мной, когда еще совсем недавно они вместе с мужем кружили по всему Лондону, водя меня за собой. Теперь мы поменялись местами, и я стал сильнейшим, я контролирую ситуацию и могу сделать все, что захочу.

Я удивляю самого себя – мне совсем не страшно. Нет, я не хотел, чтобы она здесь оказалась, но, возможно, так будет даже лучше. Возможно, мне удастся выяснить все гораздо быстрее, чем я предполагал. Возможно, сейчас все наконец закончится.

– Где, – я произношу каждое слово медленно и четко, и она, без сомнения, понимает меня, – где Дженни Майклз?

– Кто? Кто? – бесконечно повторяет она. – Я не знать.

– Отвечай. – Я изо всех сил стараюсь сохранить самообладание.

– О ком вы говорить?

– Просто ответь. – Я начинаю повышать голос, уже не зная, сколько еще смогу сдерживаться. Она явно что-то знает, в этом нет сомнений. – Скажи мне, где она!

– О ком вы говорить? Кто это?

– Дженни Майклз, черт тебя подери, тупая корова! – Я больше не в силах сдерживать себя, и гнев прорывается наружу. – Та женщина, за которой я раз десять приезжал к этому дому за последние три недели. Та женщина, с которой я был в субботу. Женщина, которая исчезла, когда я заехал в лондонский «Гейтуэй» на автостраде М1. Женщина, которую я вез в театр посмотреть спектакль Женщина в черном в театре «Фортуна» на Ковент-Гарден. – По ее лицу я вижу, что она начинает что-то вспоминать. – Сейчас вспомнила? Понимаешь, что вы натворили? – Мое сердце едва не выпрыгивает из груди, я задыхаюсь. Я пытаюсь успокоиться, но мое тело не слушается меня, и руки так и тянутся, чтобы схватить ее. – Где? Где она?

– Я не понимать.

– Нет, ты все прекрасно понимаешь! И зачем твой муж напал на меня? Он приходил ко мне домой! – Я бросаюсь к противоположной стороне кровати, где она жмется около подоконника, и хватаю ее за полотенце, которым обернута ее голова. Я покажу ей, что им вместе с ее паршивым муженьком пришел конец. Она расколется и расскажет мне правду о Дженни. Я не собираюсь отступать. – Ты знаешь ее, ты знаешь, почему я здесь, ты, мерзкая лгунья. Ты все знаешь. Что вы с ней сделали? Господи, что вы сделали? – С каждой новой фразой я все сильнее повышаю голос. Они вообще могли ее уже убить.

Она пытается вырваться, и полотенце, которым обернуто ее тело, остается у меня в руке. Она вдруг резко бросается в сторону, но я хватаю ее за руку. Теперь она обнажена, и я разворачиваю ее лицом к себе.

– Все должно было быть совсем по-другому, – говорю я ей.

– Нет, – говорит она.

– Просто ответь мне!

– Нет! – вопит она и отвешивает мне пощечину.

Я ударяю ее в ответ. Раньше я никогда не бил женщин, да и вообще ни на кого не поднимал руку. Она падает на пол. На ее губах выступает кровь, а у меня ужасно горит щека.

– В следующий раз я воспользуюсь этим, – предупреждаю я, поднимая молоток, и теперь я уже сам себя не узнаю. – Говори, рассказывай, что вы сделали. – Она молчит. – Отвечай! – ору я во весь голос и ударяю молотком в стену над ее головой.

Это оказывает моментальный эффект. Женщина сворачивается в клубок. Я сам уже не понимаю, что творю, но продолжаю думать о Дженни. И ей больно.

– Тогда помалкивай, если тебе так больше нравится.

Дженни больно.

Я снова заношу над головой молоток. Лампа, фотография в рамке, телефон – все это разлетается на куски по всей комнате.

Дженни больно.

Я размахиваюсь и ударяю по кровати, а затем переползаю на другую сторону и крушу прикроватную тумбочку. Затем бросаюсь к шкафу напротив.

Дженни больно.

– Посмотрим, – говорю я, – не спрятаны ли здесь вещи Дженни? Что скажешь, не спрятаны? – Я ударяю по дверцам шкафа. Деревянные двери разлетаются в щепки. Я отбрасываю в сторону искореженные куски дверей и начинаю рыться в шкафу.

– Пожалуйста, – слышу я ее прерывающийся от рыданий голос. – Пожалуйста, нет.

Дженни больно.

Я вытаскиваю из шкафа всю одежду и бросаю на кровать.

– Это вещи Дженни? – Она молчит. – Может, это? Я вытаскиваю последнюю вещь – платье. Я вытягиваю это платье из кучи вещей, и пластмассовая вешалка, на которой оно висело, разламывается и падает на пол.

Дженни больно.

– Нравится? – спрашиваю я, поднимая платье. И начинаю рвать его. Затем подхватываю другие вещи, которые швырнул на кровать и на пол, и тоже принимаюсь разрывать их в клочья. Ее рыдания делаются еще громче. Слово «пожалуйста» слетает с ее губ в промежутках между дрожащими вздохами.

Дженни больно.