Звени, монета, звени Шторм Вячеслав

— Я должен что-нибудь взять с собой?

— Нет.

— Ну хотя бы оставить записку… — Он посмотрел на меня так… Я не смог выдержать этот взгляд больше пары мгновений.

— Зачем?

В холодном, бесстрастном, безжизненном голосе — недоумение. Я смутился.

— Они… все… будут волноваться… искать…

— Что тебе их глупые волнения? — Я смутился еще больше.

— Но ведь я их Мудрый…

Он жестоко усмехнулся одними уголками губ. Будто оскалился.

— А действия Мудрого не обсуждаются. Мудрый всегда делает то, что должен делать. Ведь так, кажется, повелели Четыре?

Слово «Четыре» в его устах прозвучало утонченным ругательством… нет. Проклятием.

Я не нашел, что ответить.

И вот теперь я, который совсем еще недавно был Серебряной Маской, Мудрым Северного Предела, первым среди равных слуг Четырех, покорно бреду за этим человеком… Нет, не человеком. Он не может быть человеком после всего того, что я сегодня видел. Я бреду за странным, пугающим меня существом, называющим себя моим слугой и обращающимся со мной словно отец — с недалеким, малолетним ребенком. Даже не отец — отчим. Слишком любящий мать, а потому вынужденный возиться с ее единственным чадом. Без любви, без ласки, без шутки — просто выполняя постылый и тяготящий его долг.

Два часа по голой, каменистой пустыне. Такой же бесцветной и безжизненной, не имеющей своего «я», как и Сервус. Я ни на минуту не усомнился в том, что сейчас он — дома. Но почему у меня, который видит это место впервые, которому оно совсем не нравится, которого оно пугает — точно такое же чувство?

Я — дома?

— Ты дома, господин.

Надо же, подал голос! Надоело играть в молчанку? Что ж, поговорим.

— И как называется это место?

— Первый Предел. Или, если угодно, Пятый. — Ничего себе! Вот так, запросто?

— Но ведь Пятый Предел — это вымысел. Глупая сказка. У нас так детей пугают: «Будешь шалить — провалишься в Пятый Предел»…

Его взгляд был тяжелым, как гранитная плита. Полным холодной ненависти. Словно я произнес святотатство. Нагнувшись, он подобрал один из бесчисленных камней. Подошел ко мне. Несильно размахнулся.

Больно!

— Прости, господин мой. Я должен был это сделать. Если ты до сих пор не веришь мне, то поверь хотя бы своим ощущениям. Сказка не способна причинить боль.

И вновь вперед, всё той же размеренной походкой. Прямая, как натянутая струна, спина, будто говорила мне: «Довольно глупых вопросов. Идем». И я покорно шел, проклиная себя. Шел, не уставая. Шел и не мог остановиться.

Пока внезапно не замер.

Обрыв. Внизу — если есть что-то внизу, кроме гулкой, бесконечной пустоты — густой туман. Не удержавшись, я слегка пнул ближайший к себе камешек носком сапога. Он медленно, словно нехотя, подкатился к обрыву, на мгновение застыл на одном месте. И канул. Не упал, не сорвался, не провалился. Именно канул. Без звука. Без возврата.

— Мы пришли, господин.

И что дальше. Вот так же подойти к краю, сделать шаг — и всё? Навсегда?

Он опять усмехнулся уголками губ.

Медленно кивнул.

Шагнул вперед, раскинув руки.

Туман сошелся за его спиной.

Три удара сделало мое сердце. Три отчаянных, безумных удара. А потом я широко вздохнул, зажмурился и…

…открыл глаза. Туман непроницаемой шапкой висел над головой. Отвесные скалы росли из земли и терялись в нем. Они незыблемым кольцом опоясали громадную котловину, на дне которой мы стояли. А впереди…

— Теперь ты узнаешь это место, господин?

Замок был огромен. Когда-то. Но и сейчас, когда крепостная стена во многих местах обвалилась, когда половина башен были обломаны и торчали, как осколки сгнивших зубов старухи, на месте подъемного моста зияла пропасть, а в выбитых окнах свистел ветер, он не казался меньше.

Замок! Разрушенный замок из моего ночного кошмара!

— Добро пожаловать домой, господин мой Трейноксис! Узри же владение предков твоих, возникшее задолго до того, как были созданы Четыре Предела, что не больше бледной тени перед послужившим им прообразом! Узри его и вступи во владение им по праву рода и крови!

Словно загипнотизированный шел я за Сервусом к зияющему чернотой пролому на месте ворот. Не глядя себе под ноги, потому что под ногами была пустота. По разрушенным коридорам. По обвалившимся лестницам. По засыпанным обломками внутренним покоям. Всё ниже и ниже. Пока, наконец, не пришел.

Подземелье. На стенах мечется тусклый свет факела, где-то рядом громко капает вода. Передо мной — вырезанный из какого-то сверкающего кристаллического материала постамент… нет, это алтарь. Я знаю это так же, как знал когда-то, что на небе светит солнце, а вода — мокрая. В дальнем от него углу — трон, изготовленный из того же материала. На троне — никого.

Молча, торжественно, Сервус простирает вперед руку в приглашающем жесте.

На негнущихся, мгновенно ставших ватными ногах я подхожу к трону. Медленно прикасаюсь кончиками пальцев к подлокотнику, словно всё еще надеюсь, что они пройдут насквозь, а потом я проснусь в своей постели, в Лайдоре.

Против ожидания — приятный на ощупь, чуть теплый материал. Словно касаешься застывшего, твердого бархата.

Оглядываюсь на Сервуса. Задерживаю дыхание. Сажусь.

Да, это мой трон. Это мой замок. Это мой Предел. Родина.

Мое имя — Трейноксис. Я всегда знал это, но отчего-то забыл. А теперь воспоминания вливаются в меня теплым, ласкающим, точно солнечный луч, потоком. Поток превращается в волну. Блаженство и умиротворенность захлестывают меня с головой, и я счастлив этому, я так безмерно счастлив. Я пью, я упиваюсь, я захлебываюсь восторгом. И вспоминаю. Вспоминаю. Вспоминаю…

…И было лишь Великое Ничто, коему нет ни имени, ни предела. И настал день, когда Четыре, что всегда были и всегда будут, слили частицу того, что было Ими, с частицей Великого Ничто. И явились Иные Четверо. И те, что были всегда, назвали Их своими Сыновьями и своими Мужами. Бесконечность длилась их любовь посреди Великого Ничто.

А потом настал день, когда Иные Четверо устали от бесконечной Любви лишь ради Любви и возжаждали Творения ради Творения, Творения ради Любви и Любви ради Творения. Не раскрыв плана своего своим Матерям и Женам, отделили Они бесконечно малую часть от Великого Ничто, чтобы создать ранее не существовавшее.

И возник Первый Предел — дивный мир, напоенный гармонией и красотой.

Такими же прекрасными явились в него по воле Творцов и его обитатели — вечно живущие и юные мужчины и женщины. Оделили их Творцы частью силы от силы своей, научили Создавать и Видеть. И долго, очень долго длилось это счастливое, золотое время…

Шорох. Еле слышный и оглушительный одновременно. Грубо вырванный из золотой, убаюкивающей волны, я открываю глаза.

Существо, называвшее себя Сервусом, медленно опускается на пол. Съеживается. Истончается. Тает. И исчезает.

Да и был ли он на самом деле?

А потом из глубины алтаря начинает струиться голос. В тысячу раз прекраснее, чем золотая волна, голос. Полный светлой радости голос, будто состоящий из четырех дивных, сладостных созвучий.

С возвращением, сын!

Мы так долго ждали тебя!

Ты пришел!

Ты восстановишь былое!

Переполненный восторгом, я поднимаюсь с трона, подхожу к алтарю и благоговейно припадаю к нему губами. Пьянящая сладость разливается по всему моему телу. Еще миг — и я не выдержу, взорвусь изнутри от переполняющего меня блаженства. А дивный голос, состоящий из четырех, звучит всё громче. Я внимаю ему…

Настал день, и Творцы решились наконец преподнести созданное Ими в дар своим Матерям и Женам. Благосклонно принят был дар этот, и возликовали Творцы.

Но не знали Они, что в сердцах Четырех, что всегда были и всегда будут, с тех пор поселилась зависть. Досадно Им было, что Сыновья и Мужи, коих Они сотворили, способны оказались самостоятельно творить то, что было доселе неведомо Четырем. И решили тогда Четыре по примеру своих Сыновей и Мужей создать иные Пределы. Решив так, отделили Они от Великого Ничто бесконечно малую часть, чтобы создать Всё. А создав, заключили его в Пределы по числу Своему, так, чтобы Предел Первый стал окруженным прочими четырьмя.

И заселили Пределы люди, но случилось так, что как Четыре Предела были лишь несовершенным подобием Первого, так и жители их оказались бледной тенью мужчин и женщин, созданных Творцами. Оказалось так, что если люди Четырех Пределов были умелы, то жители Первого — искусны, если люди Четырех Пределов — умны, то жители Первого — мудры, если люди Четырех Пределов — красивы, то жители Первого — прекрасны. Беспрепятственно переходили жители Первого Предела в прочие Четыре, людям же Четырех Пределов не было пути в их обитель, ибо вторые рождались и умирали, первые же были бессмертны.

И видели всё это Четыре, и в сердцах Их рядом с завистью поселились ревность и гнев. Но не могли Они просто уничтожить Первый Предел, ибо была в нем заключена вечная частица создавших его Творцов.

Тем временем в одной из семей жителей Первого Предела родился мальчик, которого нарекли Трейноксисом. И видели все, что превосходит этот ребенок всех, живших до него, умением Творить, мудростью и видением красоты. Видели это и Четыре, и в Их разуме возник коварный и жестокий план.

Однажды явились Они к Трейноксису, ставшему к тому времени прекрасным юношей, и ласково говорили с ним, и восхваляли его, и обещали научить его неведомым, совершенным искусствам. Юноша, чьей величайшей и единственной страстью было познавать новое и совершенствовать свои умения, с радостью согласился, очарованный их красотой и могуществом.

И подчинили Четыре волю Трейноксиса, и извратили его разум, и напоили его душу ненавистью вместо любви и жаждой разрушения вместо желания созидания, а после вернули его обратно в Предел. Черной моровой тучей распространились злоба и жестокость от Трейноксиса по всему Первому Пределу, и прекрасные его жители, пораженные ими, стали сражаться друг с другом.

И началась великая война, в которой дети бились против родителей, родители разили детей, и нельзя было сыскать более непримиримых врагов, чем единокровные братья и сестры. Землетрясения, извержения вулканов и смерчи сотрясали некогда прекрасный Первый Предел, уродуя и изменяя его до неузнаваемости, бурные волны морей вставали на месте гор, и горы высились на месте морей, в раскаленную лаву и серый пепел обращались зеленые луга и тенистые дубравы, холодными камнями становились нежные цветы. Уничтожены были прекрасные дома и величественные замки, и случилось так, что Трейноксис сам уничтожил родной дом, перебил своих родных и вдруг — остался один. Мертвым лежал вокруг него Первый Предел и не было в нем отныне больше ничего живого, кроме самого Трейноксиса. Тогда на миг спала пелена с глаз юноши, увидел он плоды рук своих и от ужаса и горя окаменел.

Сотворив всё это, явились Четыре к Сыновьям и Мужам своим и сказали: «Горе! Безумными в единый миг сделались все жители Первого Предела и уничтожили и его, и себя!» Ужаснулись Творцы и не поверили. И тогда, разгневавшись, пленили их Четыре, сковав их нерушимыми оковами и отняв силу их. И долго, бесконечно долго с тех пор пребывали Творцы узниками.

Четыре же снизошли невидимыми к людям и стерли в их умах саму память о Первом Пределе. Но случилось так, что хотя и забыли смертные то, что должны были забыть, остались в Пределах ненависть, жестокость и убийство, выпущенные на свободу Четырьмя. И стали люди сражаться без устали друг с другом, и объял сердца Четырех страх. Знали Они: хоть и вооружены сотворенные Ими простым железом и деревом, но всё же способны истребить себя. И тогда легли нерушимо меж Пределов Границы, навсегда отделив их друг от друга. И долго было так.

Но время шло, и слабели путы, сковавшие Творцов. Набирали Они силу, и хотя меньше чем ничтожной была та сила по сравнению с прежней, получили Они возможность вмешиваться в происходящее в Пределах. Редко, очень редко, но пробивали они невидимый щит, ограждавший Их, и когда взгляд Их падал на случайного человека, получал тот возможность переходить из Предела в Предел, как некогда бессмертные. Четыре же, узнав об этом, создали Мудрых — свои глаза и уши в Пределах, по подобию могущественных жителей Первого Предела. Наделив их частью от Силы Своей и возможностью пересекать Границы, повелели Четыре каждому из Мудрых быть стражем своего Предела и истреблять людей, отмеченных взглядом Творцов. А чтобы не повторить ошибки, повелели Они: столь же краток век Мудрого, как и любого другого человека, рожденного женщиной от мужчины. И еще было сказано: лишь один Мудрый может родиться в одном Пределе, и не бывать иному, пока не закрылись навсегда его глаза.

Много веков спустя случилось так, что в тот момент, когда при смерти был Мудрый Северного Предела, вспомнили Четыре о Трейноксисе, что так и стоял каменной статуей в мертвом Пределе. Не живой и не мертвый, всё же оставался он самым искусным и могущественным из всех, когда-либо рожденных в Пределах, и много мог бы совершить пользы для дела Четырех и прославить имя Их. Рассудив так, оживили Они Трейноксиса, но стерли память его, наложили призрачную пелену уродства на лицо его и таким доставили в Северный Предел. С тех пор не было у Них более преданного и могущественного слуги…

Будто гигантская, безжалостная рука грубо отшвырнула меня прочь от алтаря. Я упал лицом вниз, распростерся на камнях, сжался в жалкий, трясущийся комок. Сладость на губах неожиданно сменилась резким кисловатым привкусом железа и крови. По-прежнему звучал дивный голос, пытаясь донести до моего разума что-то еще, но я уже не слышал его. Я выл, как издыхающий волк, зажимая уши руками. Только бы не слышать ничего! Умереть! Вновь превратиться в безмолвную каменную статую! Больно! О, как же больно!!!

Проклятие, проклятие всем вам!

Вам, Творцы, создавшие меня для мучений и для мучений пробудившие меня из блаженного неведения!

Вам, Четыре, заставившие меня стать палачом для моей Родины и превратившие в своего раба!

Вам, люди, звери и птицы, ничего не знающие и ничего не способные изменить!

И мне, мне самому. Будь проклят, Трейноксис, Серебряная Маска, Мудрый, бессмертный. Будь проклят, ибо ты не можешь ничего изменить, не можешь просто умереть от старости, не можешь никому ничего доказать, ибо кто же поверит такому!..

Я проклинал, я богохульствовал, я в исступлении колотил кулаками по камням, и капли моей крови пятнали алтарь Творцов, которых я тщетно молил о смерти и забвении.

Потом я упал без сил. И не ответит никто, чей громовой глас услышал я тогда в подземелье разрушенного замка у оскверненного кровью алтаря. И был ли он?

— Ты просил о смерти? Нет тебе смерти. Ты просил о забвении? Нет тебе забвения. Хочешь ли ты еще чего-нибудь?

— Мести, — еле слышно прохрипел я. И ответил глас:

— Да будет так!..

А еще мне послышались еле слышное хлопанье крыльев слабый, удаляющийся крик:

— Дур-рак! Пр-рощай, дур-рак! Пр-роща-а-а-а…