33 счастья Хмельницкая Ольга

– С чего вы взяли, что водичка «заряженная»? – спросила она.

– Кроме витаминов, там есть еще комплекс минералов, сахар, кофеин и протеины, – перечислил Защокин. – Вы на какую разведку работаете, девушка?

Он подмигнул ей. Филимонова вытаращила глаза.

– Не нервничайте, – по-отечески улыбнулся криомедик. – Я никому ничего о вас не скажу.

Марьяна продолжала молчать.

– Я никому ничего не скажу, – повторил Александр Павлович, – потому что наличие у нас в сумочке алмазного резака и портативной лазерной установки со всей очевидностью свидетельствует о том, что вы идете на биостанцию с той же целью, что и я. В данный момент – вы мой союзник.

Марьяна не произнесла ни слова.

– Я тоже считаю, что яйцо барионикса нужно уничтожить в самые короткие сроки, – сказал Александр Павлович после паузы. – Я не работаю на какую-либо разведку. Это мое личное решение. Барионикс – смертельно опасное для человечества существо! Убить его из пистолета невозможно – он покрыт роговыми пластинами. Попасть из пушки в него трудно – он быстро бегает. Регенерация у этого монстра, думаю, стремительная. Три ряда зубов. Две, а то и три тонны веса. Острейшие когти длиною почти в метр. И при этом – всего семьдесят граммов мозга, защищенного роговыми пластинами десяти сантиметров толщиной. Но это все мелочи. Хуже всего будет, если наш динозавр окажется самкой.

Филимонова молчала.

– У нас есть шанс раздавить гаденыша, пока он не вывелся. Но официально добиться разрешения на убийство барионикса, пока он еще никого не съел, будет невозможно. Официальные лица никогда не дадут на это добро.

Он посмотрел на лицо Марьяны. Девушка стояла, опустив глаза на землю, и смотрела, как по луже барабанят тяжелые капли воды.

– Я прекрасно представляю, что произойдет, когда он выведется, – продолжил Защокин. – Сначала наш юный монстрик убьет всех, кто окажется рядом. Любопытные ученые будут безоружны и окажутся первыми жертвами динозавра. Я убежден, что бариониксы покидают яйцо уже вполне сформировавшимися машинами для убийства. То есть времени у нас мало. Я предлагаю вам свою руку. Давайте уничтожим его вместе. Это наш долг перед человечеством!

Марьяна, ничего не говоря, протянула Александру Павловичу руку и крепко пожала его ладонь. Она улыбалась.

– Агент Филимонова, – представилась девушка, – номер ноль двадцать два.

– Европол? – уточнил криомедик.

– Да. Европейская полиция, – кивнула Марьяна. – Я родилась в Великобритании. Вообще-то я не русская. Меня зовут Мэри Филипс, но имя переделали под чисто русское звучание. Моя задача – отслеживать деятельность Российской академии наук.

– Вы очень откровенны, – заметил Защокин.

– Я надеюсь на вашу порядочность, – пожала плечами Марьяна. – Я неплохо разбираюсь в людях и убеждена, что вам можно доверять. Кроме того, в данный момент мы делаем с вами общее дело.

Она повернулась к академику.

– К тому же вы мне нравитесь, – добавила она без тени кокетства.

– Вы мне тоже, – серьезно кивнул Александр Павлович. – И могу уверить вас, Марьяна, что я никому не скажу, кто вы. Помогите мне убить барионикса!

– Помогу, – серьезно кивнула Филимонова. – Меня снабдили для этого всем необходимым. И вы правы – нам нужно спешить. Британские ученые считают, что самка барионикса закапывала яйца в горячий песок, где они лежали, пока не выведутся детеныши. Ночью яйцо остывало. На биостанции же его греют беспрерывно. Значит, процесс идет быстрее. Кстати, знаете, что показал анализ скорлупы яйца барионикса, найденного на Мадагаскаре? Она прочнее стали! Я думаю, вы об этом догадывались, поэтому и взяли алмазный резак.

– Да, – кивнул академик. – я догадывался. Интуиция подсказала. Но я не думал, что все так серьезно. Прочнее стали! Это, если честно, просто ужасная новость. Потому что гаденыш должен разбить яйцо, чтобы вылезти из него. Представьте, насколько это мощное существо, если даже новорожденный барионикс может пробить твердую скорлупу, которая имеет толщину почти два сантиметра?

Теперь они почти бежали.

– Кстати, – сказала Марьяна, совершенно не задыхаясь, – что вы думаете о якобы внеземном происхождении яйца?

– Ха-ха-ха, – рассмеялся академик. – Ничего. Это полная чушь! Как криомедик могу сказать, что яйцо динозавра вполне могло выжить в леднике, если температура постоянно сохранялась низкой. Что касается кольца на кости, то это просто газетная утка. В Интернете и не такое пишут.

– Осталось только понять, как яйцо попало в ледник, – покачала головой Филимонова, – ведь если самка барионикса откладывала яйца в горячий песок…

– Динозавриха могла отложить яйца именно в горячий песок, – сказал академик, – а потом на это место сошла снежная лавина. Теоретически такое могло быть. Яйца-то очень крепкие. Лавина разбить его не смогла. Вероятность благоприятного сочетания факторов невысока, но посмотрите на лотереи. Там тоже низкая вероятность выигрыша, но кто-то ведь выигрывает.

Марьяна посмотрела на экран джи-пи-эса.

– Нам идти еще около семи километров, – сказала агент ноль двадцать два. – С нашей теперешней скоростью – это около одного часа десяти минут. Правда, впереди у нас мокрые камни.

Защокин и Филимонова стояли у самого подножия гигантской кучи камней, образованной камнепадом.

– Смотрите! – вдруг сказал Александр Павлович.

Под камнями виднелась чья-то сумка. Это были вещи Рязанцева и Евы. В ту же секунду над головами академика и разведчицы пролетел вертолет, направлявшийся прочь от биостанции.

– ФСБ, – прищурилась Филимонова. – Вероятно, на биостанцию уже прибыл спецназ. К слову, я предлагала генералу Томпсону сообщить российской госбезопасности наши выводы о том, что барионикс представляет собой смертельную опасность, но он сказал, что русские все равно ничего не боятся. Ни Наполеона, ни фашистов, ни динозавров, ни бен Ладена. И запугивать их еще не родившимся монстриком бесполезно.

Академик расхохотался.

– Это правда, – кивнул он. – Так и есть. Кстати, чем мотивировало свое задание ваше разведуправление, выдавая вам ордер на уничтожение динозавра? Барионикс-то от Европы далеко. Вряд ли добежит или доплывет.

– А вдруг они размножатся? – ответила Марьяна. – Проблему надо давить на корню.

– А как же научный прогресс?

– А как же ядерная бомба? Это ведь тоже отчасти научный прогресс!

Они улыбнулись друг другу.

– Я думаю точно так же, как и вы, – сказал Защокин, – меня просто интересовала ваша мотивировка, Мэри.

– Меня зовут Марьяна, – поправила Филимонова. – И я уже жалею о собственной откровенности.

– И правильно жалеете, – сказал академик, – потому что я собираюсь воспользоваться переданной вами информацией в личных целях.

Он обнял Марьяну за плечи и притянул ее к себе.

– Это шантаж? – спросила Филимонова, отвечая на поцелуй.

– Да, – кивнул академик. – К слову, я вдовец.

– У меня опасная работа. Я не завожу серьезных отношений, – сказала Марьяна, выскальзывая из объятий академика.

– Скажите лучше прямо, что предпочитаете молодых мужчин, – вздохнул Александр Павлович.

– Да, – твердо сказала агент Европола после паузы.

Она решила не давать воли зарождавшемуся в ней чувству. В конце концов, Марьяна была на службе, а не совершала курортный вояж в горы. И роман был бы абсолютно неуместен в этих условиях.

Алена ждала и ждала Манусевича, а тот все не приходил. Она осталась совершенно одна. Дождь все шел. Вокруг не было ни души. Девушка повернула голову и стала смотреть в ту сторону, откуда должен был появиться физик. Дождь лил и лил, и конца, казалось, ему не было.

– Так хочется увидеть солнце, – проговорила Защокина.

Нога у нее онемела. Девушке становилось все хуже и хуже. Сознание затуманивалось.

«Сепсис. Заражение крови, – подумала она. – Еще час, и все будет кончено».

У нее поднималась температура. Предметы перед глазами двоились и троились. Отчаянно болела голова. Нарастал озноб. На горизонте появились три человека. Алена присмотрелась. Нет, их было двое. Защокина напрягла зрение и поняла, что к ней, пошатываясь, идет только один мужчина, это – Михаил Манусевич.

– Привет, – сказал он. – Я за тобой.

Он легко, как перышко, поднял Алену.

– Прости. Ты последняя, – проговорил физик. – Только не умирай. Я уже не могу быстро идти. Просто физически.

Он шел по дороге к шоссе, усилием воли заставляя себя держаться прямо. Алена закрыла воспаленные глаза.

– У тебя сыпь на лице, – вдруг сказал Миша.

– Это сепсис, – ответила Защокина, с трудом ворочая языком.

Манусевич взглянул на ее рану на колене. Там был гной. Он почувствовал такой ужас, что, казалось, вот-вот умрет от разрыва сердца. Прямо здесь, на дороге. Но вместо этого он побежал. Сердце готово было выскочить у него из груди. Миша давно превысил всякие разумные нагрузки. Его организм выжимал из себя все, что только возможно. Манусевич боялся лишь одного – умереть внезапно, без предупреждения, как иногда бывало с марафонцами на трассе. Они, физически крепкие и привыкшие действовать «через не могу», просто падали и больше не вставали. Шоссе было уже совсем близко. Физик выбежал на трассу и, рухнув на колени, протянул руку. Мимо него проехал «Рено», но не остановился.

– Сволочь, – прохрипел Манусевич, глядя вслед машине. – Сволочь!

На шоссе больше никого не было. Миша посмотрел на лицо Алены. Оно пылало. Физик знал, что заражение крови часто развивается молниеносно. Он очень боялся, что у девушки откажут почки. После этого спасти ее не смогло бы уже почти ничего.

– Дорогая моя, держись, не умирай, – просил он. – Я сделал все, что мог, но, если ты не выживешь, я никогда не смогу жить спокойно!

Как назло, на шоссе не было ни одной машины.

Провод нырнул в туннель у самой воды за несколько метров до того, как у Бадмаева закончилась веревка.

– Вика! Ева! – крикнул он вверх. – Ждите меня наверху!

– Хорошо, – крикнула Сушко. – Будь осторожен!

Вход в коридор был как раз вровень с водой. Пол был сырым и темным. Туннель был узким, извилистым и низким.

– Как черный ход какой-то, – пробормотал Юрий. – Интересно, для чего он предназначался?

Провод вился под потолком коридора. Камни были замшелые, темные. Кое-где виднелись пятна лишайника. Юрий пошел вперед, наклоняя голову, чтобы не задеть низкий потолок. Пару раз он слегка стукнулся лбом, но серьезных травм, к счастью, не получил. Вскоре Бадмаеву встретилась развилка. Провод уходил вправо. Потолок стал совсем низким. Юрий пополз, едва-едва не касаясь затылком нависающих камней. Внезапно его путь преградила сплошная каменная стена. Провод уходил в маленькую дырочку под потолком. Стена, перекрывшая низкий туннель, была совершенно гладкой и напоминала вмонтированную в стены каменную дверь.

– Она должна как-то открываться! – сказал сам себе Юрий. – Просто обязана.

Он принялся ощупывать преграду и примыкавшие к ней участки стены, но ничего подозрительного не обнаружил.

«Кнопка может быть расположена где-то в другом месте, – решил он. – Тут ничего нет».

Бадмаев пошел назад, освещая себе путь фонариком. Он исследовал стены коридора, рассматривал каждый выступ, каждую впадину, но ничего, похожего на рычаг или кнопку, обнаружить не мог.

«Возможно, дверь открывается только с внешней стороны», – подумал он.

Но что-то в глубине его души протестовало против этой мысли. Юрий дошел до выхода из туннеля, присел на корточки у черной воды, которая плескалась прямо у его ног, и задумался. В те моменты, когда ни тщательный поиск, ни логический анализ не помогали, на помощь ученому приходило озарение. Как вспышка света, оно освещало черноту и высвечивало правильное решение. Юрий попытался отрешиться от проблемы. Он закрыл глаза, расслабился и попытался изгнать из сознания все мысли.

В голове стало пусто. Бадмаев ждал. Такой нехитрый способ, использование мощи человеческого подсознания, иногда позволял ему находить потерянные предметы. Ботаник все сидел на корточках, как вдруг в его мозгу, как лампочка, вспыхнула мысль.

– Ага, – сказал Юрий, встал и, уцепившись руками за трос, полез вверх.

Его целью была ниша, в которой стояли злые истуканы.

– Мне, наверное, отрежут ногу, – проговорила Защокина. – Я ее уже совершенно не чувствую.

Манусевич посмотрел на рану. Из нее сочился гной. Края побелели и кое-где даже посинели.

«Ткани отмирают, – подумал он, испытывая к девушке острое, болезненное сочувствие, – но ведь это произошло, когда мы спасали человека, с которым случился острый приступ аппендицита. Мы не могли поступить иначе».

Миша посмотрел на шоссе. Там по-прежнему не было ни одной машины. Манусевич покрепче ухватил Алену, которая стала совсем легкой, и понес ее вдоль трассы к городу. Он не хотел терять ни минуты.

– Никого нет. Ни одной машины, – сказала Алена, – мне не выжить, я это чувствую. Даже не знаю, что лучше – умереть сразу или жить без ноги. Тогда меня никто не полюбит!

– Не впадай в пессимизм, – проговорил физик, продолжая идти по обочине и нести на руках Защокину, – тебя обязательно кто-то полюбит и без ноги, что за глупости!

– Например кто? – спросила Алена, облизывая сухие губы.

Ей очень хотелось пить. Девушка принялась ловить ртом тяжелые, падавшие с неба капли.

– Например я, – сказал Манусевич. – Я абсолютно одинок. И я уже год в тебя влюблен. Но ты же все время интересуешься другими молодыми людьми. Кем угодно, только не мной.

Алена засмеялась. Голос ее прозвучал хрипло.

– Ты же все время молчал и смотрел букой, – сказала она, – цветов не дарил, в кафе не звал, комплиментов не говорил.

– Я вообще не романтик, – сказал Манусевич. – Предпочитаю дело, а не слово. Не все то золото, что блестит.

– Это, в общем, правильно, – согласилась Алена. – Но как же тогда девушка может узнать о том, что ты к ней испытываешь? Если ты не даришь цветов, не говоришь комплиментов и не провожаешь ее домой?

– Проводить домой я как раз могу, – сказал Миша, – потому что от этого зависит безопасность женщины. Так что обращайся. Я готов провожать тебя домой всю жизнь. Но что касается всей остальной мишуры – прости. Я не по этой части.

Манусевич продолжал идти по шоссе. Машин по-прежнему не было ни в одном, ни в другом направлении.

– Теперь мне как-то даже расхотелось умирать, – сказала Алена и закашлялась.

Из ее горла пошла кровь. Физик ужаснулся. Тело девушки сотрясала дрожь.

«Она умирает, – мелькнула мысль в сознании Манусевича, – умирает, а я ничего не могу сделать».

В этот момент на дороге послышался шум машины. Секунду спустя из-за поворота вынырнул почтовый фургон.

– Виктория! Ева! У вас все в порядке? – крикнул Юрий, взбираясь по тросу в нишу, в которой, как он предполагал, свершались жертвоприношения.

– Да! Ждем и волнуемся! – ответил сверху голос Сушко.

Бадмаев вскарабкался наверх с ловкостью обезьяны и нырнул в помещение, в котором лежала плита из оникса.

«Если поискать, тут, наверное, можно найти пятна крови», – подумал Юрий и почти сразу же увидел неровные темные кляксы, глубоко въевшиеся в светлый известняковый пол. Два кровавых пятна показались ему свежими.

– Ну и привидится же такое, – махнул он рукой, – уже несколько сотен лет прошло, а кровь выглядит так, словно ее недавно пролили.

Он посмотрел вниз, в колодец. Вода тихонько плескалась.

– Дикие люди, – вздохнул ботаник, – изверги нецивилизованные.

Он изучил край ниши. Кое-где камни казались потертыми.

«Я думаю, – рассуждал Юрий, – что убитую жертву сталкивали в воду. Но ведь тело нужно было как-то потом оттуда извлекать. Иначе тут вскоре воцарилась бы дикая вонь. А для этого было необходимо отпереть дверь туннеля».

Он принялся ощупывать стены, но ничего не обнаружил. Затем Бадмаев изучил пол, покрытый пятнами, исследовал каждый выступ, каждый зуб и каждый палец страшных идолов, окружающих жертвенник, но не обнаружил ничего такого, что можно было бы потянуть или на что можно было бы нажать.

– Ну невозможные конспираторы, – вздохнул ботаник, – просто маньяки!

Он сел на край черной плиты. Ему показалось, что где-то в глубине горы раздался тихий щелчок.

– Это что еще такое? – удивился Бадмаев.

Он прислушался, но щелчок не повторился.

– Ага, – возликовал Юрий, – сама плита является огромной кнопкой. Сейчас я открою дверь!

Он встал на одно колено на край черного полированного зеркала с оскаленной физиономией посредине и хорошенько на нее надавил. Раздался второй щелчок. Внезапно плита с распластавшимся на ней Юрием пришла в движение.

«Ой, – запоздало подумал Бадмаев, – это, наверное, не ручка для открывания двери в туннеле, а что-то совсем другое! Может быть, жертву не убивали, а просто клали на плиту, и камень со страшной рожей проглатывал несча…»

Ботаник бросился назад, пытаясь соскочить с плиты на известняковый пол, но заскользил по гладко отполированной плите. Подушечками пальцев он ощутил на камне легкие царапины.

– Эге, да тут многие пытались зацепиться до меня, – сообразил Юрий.

Теперь плита встала почти вертикально. Открытый в ярости рот, выбитый посредине, казалось, смеялся.

– Вика! – заорал во всю мощь своих легких Бадмаев, падая во тьму. – Вика!!

Потом он ударился обо что-то твердое и потерял сознание.

Почтовая машина ползла медленно, как улитка, но когда Манусевич, сгибавшийся по тяжестью Алены, махнул рукой, фургон ускорился, словно водитель испугался.

– Остановись! Ну пожалуйста, остановись, – проговорил Миша.

Он упал на колени и протянул к почтовой машине руки. Фургон, отъехавший на приличное расстояние, затормозил и дал задний ход.

– Что там у вас? – подозрительно спросил худой и высокий молодой человек, слегка приоткрыв окно и выглядывая в щелочку.

– Девушка. Разбила ногу. Сепсис, – проговорил Миша, пытаясь вспомнить хоть одну молитву. – Довези нас до больницы!

Худощавый почтальон окинул подозрительным взглядом мощную фигуру Манусевича.

– Девушку возьму, а тебя – нет. Нет места, – пояснил он.

– Спасибо, – кивнул Миша. – Пожалуйста, помоги. Ей очень плохо.

Мужчина взглянул в белое лицо Алены и нахмурился.

– Ладно, – сказал он, – но моя колымага быстрее шестидесяти километров в час не едет. Тут уж ничего не поделаешь. Это же не «Феррари». К тому же мне еще надо завезти почту в два горных села.

– У нас все равно нет выбора, – сказал Манусевич.

Он положил Алену на пассажирское сиденье. Она никак не реагировала на происходившее. Наклонившись, Миша поцеловал ее щеку и вздрогнул. Кожа был холодна как лед.

– Что, уже умерла? – спросил почтальон, делая круглые глаза. – Тогда вытаскивай ее! Живую повезу, так уж и быть. А вот трупов мне тут не надо.

Миша проверил пульс. Сердце Алены еще билось, но прерывисто, неуверенно и слишком быстро.

– Она жива, – прохрипел физик, – пока еще.

– Ну, тогда я поехал, – сказал почтальон, – только напоминаю, что мне еще надо заехать в два поселка. А потом я поеду в город, там ее и оставлю, в травмопункте.

Водитель захлопнул дверцу. Поскрипывая, клацая всеми деталями и нещадно чадя, машина с трудом двинулась вперед.

– Ты слышала? – переполошилась Сушко. – Юрий меня звал!

– Ага, – кивнула Ева, вскакивая на ноги. – Причем голос у него был такой, словно он зовет на помощь.

Они заглянули вниз, в колодец.

– Юра! – позвала Виктория. – Ау!

Ботаник не отозвался.

– Может, он сорвался и упал вниз? – предположила Виктория.

Они еще немного покричали, чутко прислушиваясь, но ботаник не отзывался.

– Давай полезем и посмотрим, что стряслось, – сказала Виктория.

– Давай, – кивнула Ева.

Одна за другой девушки принялись спускаться по тросу вниз.

– Ужас, как у меня саднят руки, – вздохнула Ершова, – ни минуты покоя! Я уже не могу дождаться, когда окажусь дома, на диване. А приключения все не кончаются и не кончаются.

– Нам еще надо Колбасову найти и яйцо забрать из тайника, куда ты его переложила, – напомнила Виктория. – Так что ты пока не расслабляйся.

– А мне надо узнать, как там мой жених, – вздохнула Ева, – обнаружил ли его спецназ? Кстати, они скоро должны быть здесь. Так что помощь идет.

Девушки спускались вниз по каменному колодцу, упираясь ногами в округлую стенку, как раньше это делал Бадмаев.

– Что там случилось с Юрой, как ты думаешь? – спросила Виктория. – И куда он подевался?

– Может, его где-то завалило? – предположила Ева. – Тот факт, что Бадмаев позвал тебя, говорит о том, что он заметил грозящую ему опасность. Более того, он считает, что ты могла бы ему помочь.

– Это все хорошо, – с тревогой добавила Сушко, – но только где же он сам?

Девушки приближались к первой нише. Сначала на пол, слегка раскачавшись на тросе, спрыгнула Ева. За ней последовала Вика.

– А-а-а-а! – завизжала Виктория, осветив фонариком скелет.

– Ему лет пятьсот, не меньше, – пробормотала Ершова, – это, очевидно, давняя история. Я не думаю, что он опасен.

Ева изучила железное кольцо и цепь, которыми несчастный скончавшийся пленник был прикован к скале.

– Ужас. Тут когда-то разыгралась настоящая трагедия, – пробормотала Сушко. – Ты думаешь, это скелет мужчины?

– Думаю, да. Скорее всего, это военнопленный, – кивнула Ева.

– А может, это женщина, – предположила Виктория, – заточенная в каменный мешок мужем за неверность?

Ева скептически подняла брови.

– Вряд ли, – сказала она.

– Или, – продолжила строить предположения Сушко, – не исключено, что она, эта несчастная красавица, из ревности отравила свою соперницу, любимую жену хана в гареме, и за это ее посадили сюда.

– Очень романтично, – сказала Ева, – но все-таки это скелет мужчины. Смотри, он был высокого роста, и у него были широкие плечи. Таких мощных женщин, по-моему, не бывает.

– Может, амазонка, – пробормотала Сушко.

– Может, – кивнула Ева.

Они снова схватились за трос и продолжили спуск.

– Я думаю, что он застрял в одной из ниш. Что-то с ним случилось, – сказала Ершова.

– Только бы он был жив, – вздохнула Сушко. – Надо спешить! А вдруг он как раз сейчас задыхается?

Девушки торопливо спускались в следующую нишу. На первый взгляд, она была абсолютно пуста.

– Сундук! – вдруг взвизгнула Сушко.

– Ух ты, – удивилась Ева. – Какая прелесть!

Сундук был огромным, кованым, с позеленевшими от времени медными полосами.

– Может, он внутри, в сундуке? – предположила Виктория. – Полез посмотреть, что там внутри, и его захлопнуло.

– Юра! Юра! – закричали девушки, стуча по кованой крышке.

Потом они попытались ее открыть.

– Заперто, – пробормотала Ева, – не открывается!

– Может, просто слишком тяжелая крышка? – предположила Сушко.

Вдвоем они напрягли все свои силы, пытаясь поднять крышку вверх, но она не поддавалась ни на миллиметр.

– Я думаю, Юрий вряд ли бы стал забираться в сундук, – с сомнением сказала Ева. – Думаю, он где-то в другом месте.

В этот момент откуда-то издалека, из глубины горы, послышался слабый крик Бадмаева.

– Это он! Он кричит! – воскликнула Сушко.

Девушки прислушались, но ничего больше не было слышно.

– Мы идем!! – что есть силы завопили Ева и Виктория хором. – Где ты?

– Ищите жертвенник! – проорал Бадмаев и затих.

– Жертвенник, – повторила Ершова.

Они быстро поползли по тросу вниз, заглядывая в каждую из ниш в поисках того, что хоть отдаленно напоминало бы место для принесения религиозных жертв.

Юрию несказанно повезло. Он падал в туннель, прорубленный под жертвенником, боком, и поэтому не напоролся на частокол острых, как шило, кольев, которыми был усеян пол глухой каменной камеры. Упав, Бадмаев оказался зажатым между двумя рядами кольев. Он попытался пошевелиться, а потом потихоньку выпрямился.

«Ну точно, в рубашке я родился, – подумал он, потрогав острый шип ближайшего кола. – И хорошо еще, что я падал с краю, а не из центра, как другие несчастные».

Юрий подобрал свой фонарик и осмотрелся. Пол камеры был устлан костями. На некоторые из кольев, оказавшихся, при ближайшем рассмотрении, сделанными из сталагмитов, были наколоты черепа.

– Какой кровожадный народец! Я его все меньше и меньше уважаю, – проговорил Бадмаев. – Признак настоящей цивилизации – это прежде всего гуманизм.

– Я с вами полностью согласна, Юрий Рашидович, – проговорил из угла знакомый женский голос. – Гуманизмом тут и не пахнет!

Потрясенный Бадмаев вскинул фонарик. В углу, на участке, где колья были вырублены, сидела Анастасия Геннадиевна Колбасова.

– Добрый вечер, Юрий, – сказала директриса, – вы, наверное, пришли меня спасать? Большое вам спасибо! Если честно, я ни секунды не сомневалась, что меня найдут.

– Ну конечно, – улыбнулся Бадмаев, начиная тихо смеяться, – конечно, мы бы вас рано или поздно нашли. А как вы здесь оказались? И кто вас сюда привел?

– Иванов, кто же еще? – зло фыркнула директриса. – Я, честно говоря, до сих пор потрясена его коварством. Надо же! Ударить меня по голове, заткнуть кляпом рот и запереть в моем собственном шкафу, а потом, когда бедная Виктория убежала, найдя на полу мою левую туфлю, утащить меня в подвал и мариновать здесь в качестве мяса – в ожидании, когда вылупится барионикс! И все это, заметьте, на подведомственной мне территории!

– Значит, Иванов, – пробормотал потрясенный ботаник, – а зачем ему это было нужно?