Крестоносцы Сенкевич Генрик

— Все, пошли, Михраб. — Джин встала и взяла саквояж. — Если снова наступит ухудшение, посылайте за мной, — сказала она напоследок Селиму. — Думаю, кризис уже миновал, и дальше вы вообще справитесь сами, без меня.

— Аятолла просил благодарить вас, — к ней снова неслышно подплыл Такуби, сложив руки на груди. Он наклонил голову. — Аятолла доволен, но вы не торопитесь прощаться, госпожа. — Его тонкие губы растянулись в улыбке. — Аятолла просит еще раз навестить его племянника завтра, даже если ухудшения не наступит. Он не очень доверяет Селиму. — Такуби оглянулся на молодого боевика, стоявшего рядом с постелью раненого. — У него недостаточно опыта. Аятолла просит научить его и также проследить за выздоровлением Удея.

— Хорошо, — кивнула Джин. — Завтра я посмотрю его. Наверное, в скором осмотре действительно есть смысл, ведь процесс только-только стабилизировался.

— Я рад слышать подобное, госпожа, и с удовольствием сообщу аятолле о вашем решении. Позвольте проводить вас, госпожа, — обрадовался Такуби. — Я сейчас вернусь, — сказал он кому-то в соседней комнате.

— Хорошо, я подожду, — ответили ему, и голос показался Джин очень знакомым.

Она направилась к двери, но у самого порога, якобы поправляя сандалии на ноге, повернулась. В проеме двери она увидела фигуру, стоявшую в профиль. Этот профиль напомнил ей одного из помощников мэра Эль-Кута, с которым по необходимости иногда приходилось общаться Майку. Помощник мэра — тайный пособник Аль-Каиды или хотя бы фрондирующего аятоллы ас-Садра? Он когда-то был саддамовским офицером, конечно, скрывая этот факт? Теперь понятно, откуда они получают полицейскую форму и все остальное, а главное — информацию о планах и передвижениях коалиции. Однозначно Джин совершила очень интересное и ценное открытие, объяснявшее успехи повстанцев в этом районе в последнее время. Оставалось только надеяться, что саму ее скрывал мрак и помощник мэра не разглядел ее лицо. Раз Джин узнала его, то и он мог заметить молодую женщину, узнать ее, а это равнозначно провалу.

Вернувшись на базу, Джин немедленно отправилась к Дэвиду. В кабинете Уитенборна она увидела Майка.

— Вот, взгляни. — Дэвид повернул к ней ноутбук, показывая на экран. — Я послал данные в Лэнгли, и вот что мне прислали. Полюбуйся.

На экране она увидела несколько арабских лиц, но ни одно из них не походило на заместителя мэра Эль-Кута аль-Кариди. Пожалуй, только крайнее слева отдаленно напоминало его физиономию.

— И? Где аль-Кариди? — спросила Джин. — Кто эти люди? Я не понимаю.

— Сейчас поймешь. — Дэвид улыбнулся. — Ты видишь офицеров саддамовской разведки, имевших связи, в частности, и с исполнителями теракта 11 сентября.

— Имели связи с Аттой?

— Да. С Аттой, с другими террористами. Подожди!

Отпив кофе из чашки, Дэвид нажал на кнопку клавиатуры.

— Я поставил программу, дающую варианты изменений в случае проведения стандартных и даже не совсем стандартных пластических операций. Ты сейчас сама убедишься. Наш герой среди этих пятерых.

На экране замелькали изображения. Когда спустя секунд десять монитор снова замер, Джин чуть не вскрикнула — крайним слева действительно оказался аль-Кариди.

— Он изменил внешность?

— Да, и внешность, и голос. В Объединенных Арабских Эмиратах он сделал себе другие документы, но, как ты понимаешь, для офицера разведки такой финт не представляет сложности. Аль-Кариди снова вернулся в Ирак, желая мутить воду против коалиции. Аль-Шаади, морочивший народу голову, без сомнения, его помощник, возможно, бывший подчиненный, но он все-таки мелкая сошка. Аль-Кариди — главный заговорщик. Он вовсе не случайно выбрал пост заместителя мэра и вошел в контакт с коалиционными войсками, осуществляя связи с местной администрацией. Аль-Кариди прекрасно знает английский, получил хорошее образование. Многих наших офицеров он знает в лицо, со многими на дружеской ноге. Таким незатейливым образом он легко получает информацию. Голос… — Дэвид сделал паузу. — Он легко сможет впоследствии узнать тебя по голосу. Мэр и представления не имеет, кого пригрел под своим крылом.

— Мне показалось, во время первой вспышки волнений в Эль-Куте мэр вел себя странно, — добавил Майк. — Сначала он требовал от нас срочного приезда, так как боевики вот-вот повесят его на балконе мэрии. Мы выехали, но, как только прибыли, он начал жаловаться командованию на незваных гостей. Мол, мы сюда притащились и устроили никому не нужную пальбу.

— Аль-Кариди, без сомнения, влияет на него, — согласился Дэвид. — Возможно, первоначальное решение мэр принял сам, а потом аль-Кариди вмешался и оказал на него давление. Сам-то он на коалицию жаловаться не будет. Зачем ему портить репутацию большого друга Соединенных Штатов и всего демократического мира? Он подставил мэра, но я уверен, на самом деле многие решения принимает аль-Кариди и контролирует благодаря своему положению не только город, но и прилегающие местности.

— Как его настоящее имя? — спросила Джин, неотрывно глядя на экран. — Не Магеллан ли, часом? Может, он потомок мореплавателя?

— Нет, — усмехнулся Дэвид. — Арабы были неплохими флотоводцами и моряками, но этот господин не имеет никакого отношения к мореплаванию. Магеллан — его прозвище, кодовое имя. Причем давнишнее, еще с тех пор, как он учился в Москве и был завербован военной разведкой.

— Он работал на Москву?

— Я полагаю, он до сих пор на нее работает. Именно он, например, причастен к вывозу агентами ГРУ в Сирию обогащенного урана российского происхождения. Им удалось избежать громкого скандала, грозившего серьезно подорвать позиции Москвы. Происхождение иракского урана легко установить по радиоактивным отпечаткам подводных хранилищ, и это неоспоримые доказательства. Сейчас уран хранится у Асада. У Саддама точно были планы по производству ядерного оружия, но из-за этого господина мы не можем доказать очевидное. — Уитенборн кивнул на экран. — Благодаря ему Саддам перед всем миром предстал этакой невинной жертвой, распятым мучеником, когда на деле он кровавый диктатор, готовивший своим соседям несладкую жизнь. Уран-то предназначался для военных целей, а не просто игр ради любопытства. Саддам хотел стать правителем ядерной державы, окончательно подмять под себя Кувейт и сделать Эмираты и Саудовскую Аравию своими сателлитами-подчиненными.

— Его настоящее имя — Али Мустафа аль-Бандар, — продолжил Дэвид через мгновение, закурив сигарету. — Полковник иракской разведки. Документы, которые мы захватили в Багдаде в штаб-квартире саддамовских молодцев, доказывают мощь организации, имевшей тесные связи с Москвой. Они также имели контакты с Бен Ладеном, прекрасно понимая, кто он такой и какие цели перед собой ставит. Аль-Бандар встречался с Бен Ладеном еще в 1996 году, когда тот жил в Судане. В отчетах об этой встрече имя Бен Ладена замазано белым и вместо него впечатано «ответственный представитель», но восстановить предыдущую запись не представляет особой трудности. С Аттой аль-Бандар встречался в Праге. Эту встречу, правда, без упоминания имен с иракской стороны, подтвердил даже чешский министр внутренних дел. Документы, захваченные в Багдаде, доказываю участие в совещании аль-Бандара. Таких встреч состоялось четыре. Они проходили при посредничестве иракского консульства, с участием самого консула аль-Ани, также видного сотрудника иракской разведки. Аль-Ани позднее выслали из Праги за «деятельность, несовместимую со статусом дипломата», как говорится в стандартной формулировке. На самом деле они обсуждали вероятные сценарии крупных террористических актов в чешской столице и в соседних странах, в том числе даже минирование штаб-квартиры радиостанции «Свободная Европа». Кроме того, именно от аль-Бандара в Праге Атта получил вакуумный контейнер со спорами сибирской язвы, которые, как помнишь, потом рассылались в известных письмах по почте. В Италии аль-Бандар пересекался с Аттой и другими участниками теракта 11 сентября, в частности с пилотом самолета, разбившимся в Пенсильвании, Зиадом Самиром Джаррахом. — Джин взглянула на Майка, лицо которого помрачнело. — В Италии Атта и Зиад жили в съемной квартире, в одном из районов Турина, и аль-Бандар навещал их там.

Все это происходило в апреле 2001 года, как раз за три месяца до теракта. В Италии аль-Бандар руководил школой иракских дипломатов, используя ее как прикрытие для своих тайных встреч. Он также имел там контакты и с лидерами палестинских террористических групп, которым оказывал поддержку. Затем, по данным агентов, аль-Бандара и Атту заметили в Испании. Там они решали вопросы финансирования теракта. Видимо, именно аль-Бандар через своего посредника Мунира аль-Мотассаддыка, арестованного после теракта и осужденного в Германии, переправлял деньги на занятия террористов в летной школе. Во всяком случае, из полумиллиарда долларов, затраченных на теракт 11 сентября, половина поступила от талибов, при посредничестве тех же Эмиратов, имеющих с «Талибаном» дипломатические отношения, а вторая пришла из Ирака, при посредничестве аль-Бандара. Сей факт почти невозможно отрицать, так как в июне 2001 года, за два месяца до теракта, между Ираком и Объединенными Эмиратами организовали зону свободной торговли, позволяющей Саддаму свободно перечислять деньги на Запад через соседнее государство. И «Талибан», и Саддам финансировали Аль-Каиду, прекрасно отдавая себе отчет, на какие цели израсходуют деньги. Нас еще спрашивают, почему мы оказались в Ираке! — Дэвид усмехнулся.

Джин опустила голову, глядя в пол. «Береги Кэрол и Джека, позаботься о них, прощай. Прощай, Джин!» Она словно вновь услышала тающий в грохоте падающих конструкций голос Криса Тобермана, задыхающегося в охваченной огнем Южной башне. Слезы навернулись на глаза. Майк положил руку на колено молодой женщины, но Джин чувствовала напряжение в его пальцах.

— Сколько раз, — произнесла она глухо, — сколько раз я спрашивала себя, кто ведет за нами слежку, желая уничтожить мирных людей. Мне говорили о талибах, но я хотела знать, кто конкретно виновен. Сколько раз, с того самого момента, когда я стояла внизу, ощущая свою беспомощность перед обрушившейся бедой, свое полное бессилие, я сжимала кулаки, желая взглянуть в лицо тех, кто это сделал, желая убить их собственными руками, просто разорвать, растерзать на части. — Джин прижала пальцы ко лбу. — Я никогда не думала, что спонсор и организатор того кошмара однажды окажется так близко от меня. Для этого стоило прийти в Ирак и терпеть все сложности и неурядицы. Вот оно, лицо, — она кивнула на экран лэптопа, — которое я столько раз пыталась представить себе бессонными ночами, особенно в первый год после смерти Криса. Мы выросли вместе. Он был не просто сыном боевого товарища моего отца, фактически он являлся частью моей жизни, моим другом, родным человеком. — Джин закашлялась. Никто не произнес ни слова, и, снова собравшись с духом, она продолжила: — Вот тот человек, который разрушил нашу жизнь, сделал сиротой Джека и стал причиной смертельной болезни Кэрол. По всей Америке сотни историй, подобных нашей. Не только в Америке, но и по всему миру. В Лондоне, в Мумбае, в Москве. Погибающие от рака легких пожарные, предпринимавшие нечеловеческие усилия, чтобы хоть кого-то спасти в этом аду, хоть что-то сделать. Тысячи семей, проводивших своих близких на работу или в аэропорт, попрощавшихся с ними на станции метро или на остановке автобуса в Тель-Авиве, но больше никогда не встретившие их вновь. Войны или какой-либо объявленной агрессии нет. В таком случае каждый мог осознавать неизбежность жертв. Речь идет просто о предательском, варварском захвате, кровавом бизнесе на чужих слезах, убийстве безоружных и ничего не подозревающих мирных людей — самое гнусное из возможных преступлений. Такой поступок достоин иракских и афганских шакалов, рвущих мясо со слабых и прячущихся по кустам от обладающих силой. Этот аль-Бандар должен умереть, — сказала Джин решительно и взглянула в лицо Дэвида.

— Он должен умереть, — согласился тот негромко. — Кто бы спорил. Аль-Бандар умрет. Вопрос только в том как и когда. Поспешность здесь может только навредить. Не мы должны убить его, а скорее аль-Бандара должны убрать свои, или нам следует поспособствовать расправе над ним. Желающие иракцы найдутся, я уверен.

— Что ты имеешь в виду? — Джин наклонилась вперед, внимательно глядя на Дэвида.

— Я навел справки. Этот Али-Мустафа аль-Бандар — родной племянник Авада Хамида аль-Бандара, председателя Революционного саддамовского трибунала, — сообщил Дэвид. — Он ярый суннит. На его дядечке Али-Мустафе числится немало темных дел, направленных против шиитов. В частности, Революционным трибуналом в 1980 году был осужден и замучен в саддамовских застенках великий аятолла Мохаммед Бакир ас-Садр, который, как ты понимаешь, является родственником, а точнее, дядей нынешнего главы шиитов Муктады ас-Садра. Мохаммед Бакир ас-Садр выступал за создание в Ираке исламского государства по примеру Ирана и открыто поддерживал иранского лидера аятоллу Хомейни. Когда началась ирано-иракская война, Бакира ас-Садра арестовали, и из тюрьмы уже не вышел. Кроме того, дядя аль-Бандара причастен к гонениям на шиитов, которые начались после покушения на Саддама в июле 1982 года. Так шииты ответили на казнь их духовного лидера. Покушение произошло на трассе недалеко от селения Эд-Дуджейль, рядом с Багдадом. Это шиитский район. Сам Саддам остался жив, но одиннадцать его телохранителей погибли. В результате саддамовских карательных акций арестовали сотни жителей района. Двести пятьдесят человек пропали без вести. Мы недавно обнаружили их захоронение. Всех их, как оказалось, удушили газом. Полторы тысячи человек посадили в тюрьму без всякого доказательства их вины, а сто сорок три духовных лидера шиитов приговорили Революционным трибуналом под председательством самого Авада Хамида аль-Бандара к расстрелу — за организацию, исполнение и недонесение о покушении на главу государства. Арестованных лишили имущества, снесли их дома, а семьи сослали в пустынные районы, где они погибали от нужды и голода. Чудом уцелевшим разрешили вернуться только спустя четыре года. Нетрудно догадаться, как относятся шииты и их лидер Муктада ас-Садр к роду аль-Бандар и какие ассоциации у них вызывает эта фамилия. Более того, Муктада ас-Садр имеет к Саддаму и более свежий счет, причем личного характера. Он — четвертый сын верховного лидера шиитов Мохаммеда Садека аль-Садра, пришедшего на смену казненному Мухаммеду Бакру. Он также носил почетный титул великого аятоллы. Крупный теолог, образованный человек, отнюдь не бедный, он имел большое влияние и, конечно, был врагом Саддама. Садека аль-Садр казнили саддамовские гвардейцы в феврале 1999 года в Эн-Наджафе. Ему пробили голову большим гвоздем. Кроме него, также убили двух старших сыновей Садека. Самого Муктады в тот момент не было дома, и это спасло ему жизнь. Его схватили позднее, и он оказался в тюрьме, якобы в связи с отсутствием систематического религиозного образования. По официальной версии, великий аятолла пал жертвой религиозных разногласий с аятоллой Али аль-Систани. У нас есть свои доказательства на вечные отговорки руководящих должностей. Муктаде и так известна правда, без всяких доказательств с нашей стороны. Он ненавидит Саддама и всех его пособников. Муктада ненавидит нас, точнее, очень не любит, считая оккупантами его страны, но Саддама Муктада ненавидит гораздо больше, по-настоящему, поскольку имеет к нему личный кровавый счет. Муктада просто не знает, с кем имеет дело. Если открыть ему глаза, раскрыв тайну псевдонима Магеллан, аль-Бандар не уйдет от расправы. Я уверен в этом.

— Так как поступить? — вздохнула Джин. — Даже если мне еще не раз придется навестить раненого племянника аятоллы, я не могу раскрыть себя, передав подобные сведения. Однозначно потребуется указать их источник. Все окружающие разгадают мое реальное происхождение и примут меня если и не за офицера коалиции, то, во всяком случае, за шпионку в ее пользу. Этим я поставлю под удар не только себя, свою деятельность, но в первую очередь Михраб, доктора Фарада, их семьи, весь персонал больницы. Аль-Каида, недолго думая, без разбора взорвет всех наших знакомых за сотрудничество с оккупантами.

— Конечно, о подобном не может быть и речи, — согласился Дэвид. — Твоя работа для нас крайне важна, а то и жизненно необходима. Ты должна спокойно продолжать работу в больнице. Это очень важный источник сведений для нас, едва ли не единственный. Надо найти человека, который может донести до Муктады правду о помощнике мэра, оказавшемся «оборотнем». Такого человека, которому Муктада мог бы доверять.

— Здесь непросто найти подобную личность, — заметил Майк. — Они все заодно.

— Мне кажется, можно использовать Селима. — Джин потерла лоб, размышляя. — Я уже думала об этом.

— Селим? — Дэвид пристально посмотрел на нее, и Майк тоже повернулся.

— Я говорю об одном из боевиков и охранников Муктады. Он недоучившийся студент-медик. Кстати, с неплохими способностями. Обучался в Лондоне. Его старший брат пошел в боевики ради денег на оплату учебы Селима. Муктада платил за курс молодого человека при условии дальнейшей работы на него. Селим вовсе не фанатик. Во всяком случае, на меня он не произвел такого впечатления. Напротив, мне кажется, его поступки претят ему, и он, вынужденный убивать, страдает. Видимо, обучение в Лондоне не прошло для него даром. Там осталась женщина, его возлюбленная. Некая Энн Баскет из Бирмингема. Она училась на одном курсе с Селимом. Если ее разыскать и передать Селиму весточку от Энн, можно опереться на его чувства и склонить молодого человека на нашу сторону. Он все-таки родственник Муктады. Пусть бедный, но родственник. Муктада знает Селима и всю его семью с детства. Муктада для них первый наставник и учитель. Окружающие его боготворят. Если Селим передаст аятолле сведения о Магеллане, тот вполне поверит ему, и со шпионом будет покончено.

— Можно попробовать. — Дэвид на мгновение задумался. — Как ты говоришь? Энн Баскет, из Бирмингема? — Он сделал пометку на лэптопе. — Я запрошу о ней сведения. Пока необходимо соблюдать осторожность. Магеллана временно обходим стороной, не трогаем его. Ставим под контроль — и все. Он слишком опасен, и, хватая злодея голыми руками, можно серьезно обжечься. Следим, контролируем, стараемся нейтрализовать действия Магеллана. Все его наметки в Тикрите, Эль-Куте и Эн-Наджафе, — Дэвид взглянул на Джин, — мы нейтрализуем. Сделаем это обычным образом, без особого ажиотажа. Все должно выглядеть естественно. Скорее всего, нейтрализация произойдет руками иракской полиции.

— Да, но второй провал подряд… Они могут заподозрить Джин, — возразил Майк.

— Могут, — согласился Дэвид. — Магеллан, главный организатор всего, на свободе. Его никто не преследует, никто не охотится. О Магеллане будто не знают. Вот тебе весомый аргумент как раз в пользу Джин. Она видела его, слышала голос, знает о существовании Магеллана. Мы не знаем, сколько подобных операций у них срывается. В конце концов, иракские силы безопасности и разведка коалиции тоже не дремлют. Мало ли кто еще может выступать информатором. Они начнут поиски, но, думаю, пока не заподозрят Джин. У нее будет время. Что касается Магеллана, ты ни при каких обстоятельствах не должна попадаться ему на глаза, — предупредил он Джин. — Магеллан может легко узнать тебя, так как он видел тебя с Майком. Ни на какие операции ты пока не выезжаешь. Майк сумеет пообщаться с Александром. Переводчик им уже не нужен. Они понимают друг друга и без слов.

— Это так, — подтвердил Майк. — Привыкли.

— Сосредоточься на госпитале. Возможно, тебе еще раз придется поехать к Удею.

— Не возможно, а точно, — Джин качнула головой, — Такуби сообщил просьбу аятоллы следить за его выздоровлением. Они пришлют за мной, и, мне кажется, не один раз.

— Очень хорошо. Это для нас неоценимый источник сведений. Будь осторожна, повторяю! Не попадайся на глаза Магеллану. Он очень коварный и опасный человек. Всегда помни мой совет и держись в стороне. Как только мне пришлют сведения по Энн Баскет, продумаем наши дальнейшие действия. Со своей стороны, по личным каналам, я постараюсь вбить клин между мэром и его заместителем, а также проведу беседу с главным местным полицейским. Нужно сократить Магеллану поле действия и ограничить его свободу. Надо поставить преступника в рамки, в наши рамки, и он окажется как птица к вольере — просторно, но особо не полетаешь, только от стенки до стенки, от стекла до стекла.

Выйдя от Уитенборна, Джин сразу направилась в госпиталь — узнать, нет ли новостей от Натали по поводу Вани Коновалова. Майк остался с Дэвидом. Они собирались обсудить детали патрулирования. Джин торопилась вернуться в иракскую больницу и не спускать глаз с Магеллана, не упустить ни одного его шага. Сведения о заместителе мэра Эль-Кута, полученные от Уитенборна, тяжким грузом давили сердце, и вся прежняя бодрость, энергия куда-то исчезли, уступив на время место печали в душе молодой женщины.

Войдя в свой кабинет, она взглянула на экран ноутбука — ответ от Натали мелькал, показывая начало сообщения: «Пожалуйста, свяжись со мной, когда сможешь…»

Джин села в кресло, но не стала щелкать курсором по значку и читать письмо матери, а извлекла из памяти компьютера фото — несколько снимков последнего лета во Флориде, которое они провели вместе: она, Майк, Кэрол, Крис и Джек. Когда Крис был еще жив, а до трагедии оставалось полтора месяца, никто не чувствовал беды и грядущей войны.

Песок пляжа, белее рассыпанного сахара, высокий пенистый гребень океанской волны, бесконечно синее небо и десятки чаек, кружащихся над волнами. Загорелые, улыбающиеся лица, совершенно здоровая, счастливая Кэрол с едва заметными ямочками на щеках. Их теперь не отыщешь на ее измученном, иссохшем от болезни лице. Кэрол давно не улыбается — просто нет сил.

Вот Джек опустился на песок, держится за ногу. В воде его обжег «португальский кораблик» — ярко-синяя медуза с хвостом в несколько десятков метров длиной. Все собрались вокруг Джека, а он морщится от боли и одновременно смеется.

Крис присел на корточки и смотрит на нее, Джин. Осмотрев ожог, он спрашивает, пройдет так или лучше полить, как обычно, кока-колой. Молодая женщина соглашается на лед, и Майк достает из термоса несколько ледышек, которые обычно бросает в колу. Боль пройдет через полчаса, укус затянется к вечеру, и все неприятные ощущения забудутся. Останется только приятная эйфория от необычного приключения. Джек до ночи будет рассказывать в Интернете своим друзьям в Чикаго и в Нью-Йорке, как, собственно, все произошло.

Эта боль пройдет, но другая, к несчастью, не пройдет никогда. Когда, протянув руки к экрану телевизора, молодой человек будет растерянно повторять, глядя на разрушающуюся башню: «Там же папа, там же папа…» Кэрол, так и не зная, удалось ли Крису выбраться, или он остался внутри, в ужасе прижмет к себе голову сына, захлебываясь слезами от отчаяния. Спустя несколько часов они узнают от нее, Джин, что Крис остался внутри. Его, как и многих других, сейчас ищут спасатели, но язык не повернулся тогда сказать: «Кэрол, он, наверное, погиб».

Безумная надежда теплилась до конца, пока не объявили об отсутствии выживших. Он сгорел дотла. От Криса нашли ботинок и расплющенный, оплавившийся мобильник. По нему молодого человека и опознали. Странно, но аппарат еще работал, а на разбитом экране светилось лицо Кэрол. Крис смотрел на нее в последние мгновения своей жизни.

— Джин, ты вернулась? Как все прошло? — В кабинет заглянула Мэгги. — Что с тобой?

Джин сидела неподвижно в кресле, глядя на фотографии трехлетней давности. Слезы беззвучно катились по щекам.

— Все нормально? — Мэгги присела рядом, заглядывая молодой женщине в лицо. — Я все послала твоей маме, как ты просила.

— Спасибо, Мэгги. — Джин заставила себя улыбнуться. — Мама уже прислала ответ, — она кивнула на мелькающий значок, — но я пока не читала. Ты знаешь, это секретная информация, но я скажу так — мы, кажется, нашли человека, причастного к смерти Криса. Одного из них, — уточнила она. — Он здесь рядом, в Эль-Куте. Мне выпал странный шанс столкнуться лицом к лицу с одним из убийц.

— У меня 11 сентября, слава богу, никто не пострадал, — вздохнула Мэгги, — но у моей сестры там подруга погибла. Она работала в офисе где-то на последних этажах. Никаких шансов. Они дружили с детства, еще со школы. Она часто приходила к нам домой. Очень милая и способная девушка. Была как член семьи. Эта напасть касается не только тех, у кого погибли родственники, но и всех американцев. Это наша общая боль.

— Они, подпитываемые нечестными деньгами, научились водить самолеты и убили наших родных людей, — ответила Джин. — Исламисты так хотели заставить нас жить в страхе, как здесь в Ираке жили все, даже приближенные к Саддаму вельможи. Еще недавно в страхе также жили люди в стране, откуда родом моя мама. Властители советской Москвы учили приспешников Саддама. Они спонсировали его деньгами и осуществляли свое влияние в этом регионе. Эти люди вырастили монстра, и он перенял все замашки от их кровавого демиурга. Когда Союз одряхлел и развалился, Саддам попытался заигрывать с Западом, используя свою нефтяную власть, но старые связи, коммунистический терроризм, всегда прикрывавшийся народно-освободительной борьбой, а после крушения коммунизма сбросивший маску, потянули его за собой. Человек, которого мы нашли, учился в Москве. Человеческая жизнь не стоит ни гроша, и нет никакой разницы, сколько людей погибнет, лишь бы страх, который управляет им и ему подобными, подмял под себя всех. Так его учили в Москве. Они ненавидят свободу, ненавидят смелых людей, имеющих отвагу жить, как хочется. Ненавидят, так как сами не способны на нормальное существование.

— Если Дэвид и Майк знают о нем, то они не отпустят злодея, — Мэгги ласково прикоснулась к руке молодой женщины. — Крис и все остальные будут отомщены, пускай частично, но с заслуженной расплатой. Их уже не вернешь…

— Да, ты права, — кивнула Джин. — Надо думать о живых. Вот о Ване Коновалове, например. Сейчас прочитаем письмо мамы. — Она щелкнула курсором, и на экране появился текст письма. — «Я посмотрела документы, которые ты мне прислала, — прочитала Джин. — Положение серьезное, и некоторые вещи вызывают у меня сомнения. Надо срочно проводить повторное обследование. Только потом принимать решение. Передай отцу этого ребенка мои сомнения в возможности его перелета через океан и даже длительного путешествия в Париж. Опрометчивые шаги очень опасны. Самое подходящее место — наш филиал в Кракове. Он небольшой, но для первоначального лечения вполне хватит. Мы возьмем мальчика в Краков, а когда состояние улучшится, перевезем в Париж для операции. Все данные у меня есть. Я свяжусь с Мариной, и мы начнем действовать. Пожалуйста, успокой их по поводу денег. Для них все будет бесплатно. Я пришлю деньги и на оформление документов, и на проезд до Польши. Более того, я направлю из Кракова нашего человека, который поможет Марине справиться с формальностями. Как только сможешь, пожалуйста, свяжись со мной. Я скучаю. Папа передает тебе привет. Ты знаешь, он звонит по десять раз на дню и все время спрашивает про тебя». — Джин улыбнулась. — Для папы я все еще маленькая. «У нас хорошая новость. Кэрол стало лучше. Не хочу опережать события, но мне кажется, это не временное улучшение, и мы переломили процесс. Последняя пересадка оказалась ключевой, но время покажет». Мэгги! — Джин схватила подругу за руку. — Кэрол стало лучше. Как странно, — она смахнула слезы с лица, — Кэрол стало лучше как раз в тот день, когда мы нашли аль-Бандара.

— Я рада, — улыбнулась Мэгги. — Наверное, речь идет не о простом совпадении.

— «Джек несколько раз был у мамы. Она даже смогла немного поговорить с ним. Джек более-менее успокоился и впервые за долгое время принялся вновь за свои любимые игры. Он тоже передает тебе привет. Целую, моя дорогая. Обрадуй русского сержанта и, пожалуйста, сообщай о себе почаще. Мы с папой волнуемся». Надо немедленно сообщить. — Джин встала из-за компьютера. — Александр и его экипаж на базе? — спросила она у Мэгги. — Ты не знаешь?

— Как же! Я теперь все про них знаю, — рассмеялась девушка. — Они час назад вернулись с патрулирования. Александр подарил мне тамариск. Берет пример с Майка.

— Чего здесь еще подаришь? — Джин замотала волосы на затылке. — Как говорит Майк, альтернатива одна — верблюжья колючка. Ладно, я пошла к ним, — направилась она к двери.

— Хорошо, — откликнулась Мэгги. — Я пока здесь.

— Мне звонила Маринка, говорит, с ней связалась твоя мама, миссис Наталья Роджерс-Голицына, и сообщила о готовности лечить нашего Ванечку. Маринка на седьмом небе от счастья.

Джин встретила Коновалова и Михальчука у магазина, куда те направлялись из столовой.

— Я вообще не поверил, — Коновалов порывисто схватил Джин за руку, — не поверил ее словам. Миссис Роджерс-Голицына будет лечить нашего Ванечку совершенно бесплатно, в то время как Иванов, Петров, Сидоров, то есть наши родные киевские и московские врачи, послали его куда подальше. Собирается даже прислать человека, который оформит Маринке все документы в Краков. Я только не понял, почему именно Краков, — удивленно сказал украинец. — Я думал, его в Америку повезут.

— Состояние здоровья мальчика не позволяет везти его в Америку, — объяснила Джин. — Длительный перелет, слишком большая нагрузка. У нас недавно открылся филиал в Кракове. Его планировала открыть еще моя бабушка, как раз в здании, где в войну находился госпиталь. Там бабушка одно время работала. Она все подготовила для создания филиала больницы, но завершать пришлось уже моей маме. Краковский филиал ничуть не хуже американского. Хотя пока он выполняет в основном диагностические функции, но большего нам сейчас и не надо. Маме не все понятно в записях ваших врачей, а кое-какие вещи вообще вызывают у нее сомнения. Она хочет провести повторное обследование. Краков — самое подходящее место для дополнительного лечения. Не так уж далеко от Киева, и оборудование позволяет. Там есть все условия для приведения мальчика в подходящее для транспортировки состояние. Когда встанет вопрос об операции, а он, без сомнения, встанет, тогда и поедете в Париж. Там наша главная клиника. Америка по причине дальности, как я понимаю, отменяется вовсе. Пока это не для Ванечки. Надо в первую очередь думать о состоянии ребенка.

— Да нам с Маринкой все равно, лишь бы мальчику лучше стало. Маринка еще до свадьбы мечтала о двоих детях. Первый — сын, а второй ребенок — девочка. Она девочку очень хочет. Какая ж тут девочка, когда Ваню того гляди на кладбище неси! — Алексей опустил голову.

— Не надо отчаиваться. — Джин взяла его за руку. — Вполне вероятно, еще не вечер, и девочка тоже будет. Сейчас важно как можно скорее доставить Ванечку в Краков. Там все и выяснится. Мама никогда не тратит слов понапрасну. Эту черту она переняла от бабушки, да и сама по характеру такая — как сказала, так все и будет, можно даже не сомневаться. И про лечение, и про шанс, и про человека, который поможет с документами и выездом. Пора перестать грустить, и надо надеяться на будущее, а также собираться в дорогу.

— Да, Маринка с матерью носятся, не зная, как принять иностранца.

— Тратиться на чепуху совсем не надо. Маме и ее сотрудникам часто приходится оказывать помощь не очень богатым людям. Они ко всему привычны, ведь бедность-то не только в бывшем Союзе. Человек, который приедет, получил всю сумму. Ему обеспечены еда и проживание. Он ни в чем не нуждается, поэтому суетиться не стоит. Лучше надо подумать, как собрать Ванечку в дорогу. Человеку выделили деньги и на такую помощь.

— В магазин?

Повернувшись, молодая женщина увидела Майка.

— Я тоже с вами. Хочу посмотреть диски. Джин, — он прикоснулся пальцами к ее локтю, — там Дэвид просил тебя зайти к нему. Ему кое-что прислали по интересующей тебя особе.

— Хорошо, я сейчас подойду.

— Спасибо, Джин. — Коновалов широко улыбнулся. — Ты и твоя мама — волшебницы! Добрые феи из сказки! Просто какой-то сон.

— Отчасти так и есть, — кивнула Джин. — Мы с ней — дочка и внучка белого мага Гэндальфа из романа Толкина, только в женском обличье нашей бабушки, волшебника-воина, с белым посохом в руке, сражающегося со злыми силами за добро. Мы стараемся быть достойными ее, не отставать. Не так-то просто держать столь высокую марку.

— У вас получается, — улыбнулся Майк. — Способные волшебницы. Насколько я знаю, бабушка на вас не жаловалась. Ладно, иди, Дэвид ждет, — махнул он рукой.

— О'кей.

Она снова поднялась к Уитенборну. Когда Джин вошла, Дэвид просматривал какие-то бумаги на столе. Быстро взглянув на нее, он пригласил:

— Входи, присядь.

Мужчина отпил сока из стакана, отпустил узел галстука, и на смуглой загорелой коже лица заблестели капельки пота.

— Проклятая жара! Никакие кондиционеры не спасают, — добавил он.

— Майк сказал, тебе что-то прислали по Энн Баскет. — Джин села на стул рядом.

— Да. Оказывается, все элементарно. Вот, взгляни, — повернул он к ней экран лэптопа. — Энн Мэри Баскет, двадцать восемь лет, родилась в Бирмингеме. Окончила медицинский факультет в Кембридже, а в прошлом году получила докторскую степень в Университете Ньюкасла. Она из семьи потомственных врачей. Ее отец и дед были хирургами, а мать работает стоматологом. Энн Баскет — практикующий хирург, работает в частной клинике, и довольно успешно. У нее уже есть профессиональное имя. Коллеги высказываются о Баскет с уважением. Она опубликовала несколько научных статей. Живет в Лондоне. Вот здесь ее адрес электронной почты и домашний адрес.

— Энн Баскет замужем?

— Нет, живет одна. У нее две собаки породы колли.

Джин внимательно смотрела на лицо молодой, привлекательной женщины, изображенной на экране компьютера. Энн Баскет была русоволосой, с открытым взглядом светлых глаз. Лицо с правильными чертами, по-английски строгое и сосредоточенное. Речь шла, безусловно, о женщине с глубокими чувствами и решительным характером. Она чем-то напомнила Джин ее мать Натали. Что-то общее сквозило во взгляде и в выражении лица. У Баскет была такая же манера слегка наклонять голову при повороте. Упрямая, настойчивая, смелая. Сама себе хозяйка.

— Возможно, она все еще помнит его, — предположила Джин негромко. — Поэтому углубилась в работу и предпочитает обходиться обществом собак, безмолвно сочувствующих ее затаенной печали. Может, у нас есть шанс. Как ты думаешь?

— Смотря, о чем ты ведешь речь. — Дэвид закурил сигарету. — Напомнить о ней Селиму, разбередить его чувства и убедить передать аятолле наши сведения по Магеллану?

— Не только напомнить, Дэвид, — спокойно ответила Джин. — Возможно, подарить им обоим еще один шанс. Я думаю, нам надо дать знать женщине о Селиме и о том, что он не забыл ее. Потом обратить внимание на реакцию Энн Баскет. Если она окажется теплой, то Баскет может написать через меня письмо Селиму. Снова возникнет эмоциональная связь, а сведения по Магеллану уже приложатся сами собой.

— Что ж. — Уитенборн покачал головой и повернул экран лэптопа к себе, несколько мгновений он внимательно рассматривая лицо женщины. — Мы, разведчики, имеем дело не только с секретными материалами, секретными операциями. В первую очередь нам приходится сталкиваться с людьми, изучать их души, стараться проникнуть в человеческие тайны. Только так можно склонить на свою сторону. В данном же случае даже и без всякого попутного интереса вербовки, как говорится, сам Бог велел помочь этим двоим снова найти друг друга. Это в наших силах и очень полезно для текущего дела. Я не возражаю. Пробуй, — он перевел взгляд на Джин.

— Спасибо, Дэвид, — улыбнулась молодая женщина. — Я рада получить твое согласие. Скинь мне этот материал, и я напишу Энн письмо.

— Сейчас скину. Как тебя там называли? Я вроде слышал, — Уитенборн слегка прищурился.

— Где?

— Да, там, у магазина. У меня окно из-за духоты открыто. Кое-что и долетает. Внучка волшебника Гэндальфа? Можно сказать, ты продолжаешь свое дело. Волшебник Гэндальф за работой. — Он нажал на кнопку клавиатуры. — Все, послал. Иди принимай и действуй.

В городской больнице Эль-Кута Джин только начала оперировать мальчика с проникающим огнестрельным ранением спины. Его задели при перестрелке у мечети. Мальчик разносил газеты и не успел вовремя спрятаться. Теперь он лежал под наркозом на операционном столе, освещенный сверхсовременным бестеневым операционным светильником с видеокамерой, монитором для записи и демонстрации проводимых процедур, привезенным из Великобритании в рамках гуманитарной помощи.

— Раневой канал довольно глубокий, — заметил доктор Фарад, осматривая пациента, — мне кажется, во избежание попадания инфекции надо ушивать.

— Ушивать нельзя, — отрицательно качнула головой Джин. — Пулю выпустили из винтовки М-60, не из АК. Его одинаково могли задеть как патруль, так и боевики. У них благодаря черному рынку М-60 тоже частенько попадается. Калибр пули меньше, центр тяжести смещен к хвостовой части. Положение пули в полете по этой причине неустойчивое. Когда она попадает в ткани, то начинает кувыркаться и наносит гораздо больше повреждений, чем пуля из АК. В результате окружающие ткани повреждаются на значительном расстоянии от стенок раневого канала. Сначала нам необходимо все досконально осмотреть и вычистить, иссечь негодное, а потом уже наносить швы. Иначе начнется процесс заражения.

— Судя по симптомам, оно уже начинается, — ответил доктор Фарад. — Вот взгляните — мышцы вокруг раневого канала характерно подергиваются. Речь идет о столбнячном спазме, ведь у него наверняка нет противостолбнячной прививки.

— Не уверена. — Джин прикоснулась инструментом к оголенной спине мальчика. — Видите, кожа неподвижна, а при столбняке судороги возникают в любом месте при самом незначительном раздражении. Я согласна, исключать ничего нельзя, в том числе и развитие столь распространенной здесь инфекции. Возможно, речь идет о начальной стадии. Михраб, — она повернулась к сестре, — надо ввести противостолбнячную сыворотку. Половину дозы разведи изотоническим раствором один к десяти и введи внутривенно, а вторую половину — внутримышечно. Повторный укол сделаем часа через три после операции.

— Госпожа, к вам опять приехали… эти… — в операционную заглянул Ахмет. — Требуют вашего немедленного выхода.

— Я понимаю. — Джин повернулась. — Одну минуту. Доктор Фарад, — она обратилась к помощнику, — пожалуйста, самым тщательным образом иссекайте края раны. Надо удалить все нежизнеспособные ткани, и лишь потом начинайте накладывать первичный шов, но не затягивайте нити, а оставьте свободными. Мы их завяжем дня через три-четыре, ведь надо посмотреть, как будет развиваться инфекция. Рану хорошенько обработайте антисептиками и тампонируйте.

— Хорошо, госпожа.

— Михраб, введите антибиотик и иммуностимулирующий препарат.

— Я все сделаю, госпожа.

— Я сейчас вернусь.

Сдернув с лица марлевую повязку, Джин вышла в предоперационную. Около двери на стульях сидели три боевика, чьи лица скрывали пятнистые платки. У двоих в руках она увидела гранатометы.

— Госпожа, аятолла просит вас приехать.

Когда Джин вошла, один из боевиков встал. По голосу она узнала молодого человека, отвозившего их с Михраб в клинику после ее последнего визита к Удею.

— Что-то случилось? — серьезно спросила Джин. — Раненому стало хуже?

— Не совсем, госпожа, — ответил боевик. — Он пришел в сознание и даже начал немного есть, но все время жалуется на боли в животе. Аятолла волнуется, не остался ли там кусок удаленного прута.

— Исключено. — Джин решительно покачала головой. — Я все обследовала самым тщательным образом, и ничего остаться не могло. Впрочем, не исключено развитие воспаления. Хотя все надо смотреть на месте. Сейчас мы соберемся. Ждите в машине. Сколько раз я просила, — она строго показала на оружие, — не тащить подобные гадости в предоперационную. Если вы боитесь нападения, то оставьте вооруженных людей в коридоре на охрану, а сюда пусть заходит кто-нибудь один. Здесь нет никого, кроме меня, Михраб, доктора Фарада и двух известных вам санитаров. Кого бояться? Сколько инфекции на этих стволах, я даже представить не могу. Здесь ослабленные люди, можно сказать, между жизнью и смертью.

— Простите, госпожа, — явно смутился боевик.

Джин вернулась в операционную.

— Михраб, — подозвала сестру, — собери наш медицинский саквояж. Сейчас снова поедем навестить нашего подпольного больного.

— Опять туда? — спросила Михраб с затаенным испугом.

— Да, — Джин кивнула, — опять туда. Не можем же мы отказаться. — Она пристально посмотрела на Михраб, и та опустила голову, вздохнув. — Доктор Фарад, закончите сами, пожалуйста, — попросила Джин иракского коллегу. — Вам поможет Ибрагим, — кивнула она на санитара. — Основное мы уже сделали, а дальнейшее я постаралась запечатлеть в вашей памяти. Пока оставьте тампонаду без затягивания нитей. Посмотрим, как будет развиваться процесс. Антибиотик через каждые четыре часа. Иммуностимулятор сразу по окончании операции, через два-три часа укол противостолбнячной сыворотки внутримышечно.

— Я понял, госпожа, — кивнул доктор Фарад. — Удачи вам. — Он посмотрел на нее поверх очков. — Если можно хотя бы надеяться на это. Будьте осторожны!

— Все обойдется, — заверила его Джин. — Ну, Михраб, готова? — Она повернулась к сестре.

— Да, госпожа, я все собрала, — тихо подтвердила та.

— Тогда идем, нас ждут.

— Так. Я скажу сразу о слишком тугой повязке. Так бинтовать нельзя. — Джин с упреком взглянул на Селима. — Мой профессор, у которого я училась, — она в который раз чуть не сказала «моя бабушка», но вовремя сдержалась, — вообще выступал против всяческого рода перевязок. Он говорил: уже обработанная рана и тем более зашитая должна получать кислород. С кислородом все заживает гораздо быстрее, правда, если больной находится в госпитале или в домашних условиях и опасность заражения минимальна. Нагромождение повязок не защищает от инфекции. Она уже есть внутри, развивается, насколько мы ей это позволяем. Мы вводим антибиотики, делаем инъекции иммуностимуляторов, обрабатываем рану антисептиками, останавливая ее развитие и помогая организму, который сам с ней борется. Он борется, а не мы. Мы только помогаем.

— Кто это? — Удей открыл глаза и посмотрел на Джин. — Что за женщина?

— Это врач. Она лечит тебя, — сказал Такуби, стоявший у изголовья, и ласково прикоснулся рукой к плечу молодого человека. — Она уже много сделала для твоей поправки. Дядя все время спрашивает о тебе. Он приезжал ночью, но ты спал. Дядя снова приедет вечером. Он постоянно думает о тебе и молится Аллаху.

— У меня болит вот здесь. — Удей показал рукой на ранение брюшной полости. — Очень болит. Тянет. Ноет. Говорят, боль укрепляет силу духа, — он попробовал улыбнуться, но получилось плохо, так как губы дрожали, а лицо покрывала испарина. — Значит, ты еще живой.

— Правильно, — кивнула Джин. — Пожалуйста, лягте поудобнее. — Она поправила подушку у него под головой. — Михраб, приготовьте инъекцию обезболивающего. Мы сделаем укол, и боль уйдет, — сказала Джин Удею. — Вы сможете поспать, а мы посмотрим, в чем причина.

В комнату заглянул знакомый Джин боевик, на сей раз без гранатомета. Значит, ее воспитательная беседа подействовала.

— Господин, — мужчина обратился к Такуби, — приехали от Магеллана. Просят вас.

— Сейчас иду. — Помощник аятоллы ас-Садра отошел от постели раненого. — Выполняй все указания доктора, — наставительно сказал он Удею. — Плохого она не посоветует.

— Чем ты обрабатывал рану? — спросила Джин у Селима. — Антисептиком, который я оставила? Надеюсь, не лил никаким спиртом? Может получиться ожог. Некоторые умельцы ухитряются даже использовать бензин или нефть в походных условиях. Ничего такого?

— Нет, госпожа, вот антисептик. — Селим показал бутылку, которую оставляла Джин. — Я использовал его. Вы видите, осталось на дне.

— Что ж, размотаем рану. — Джин покачала головой. — Посмотрим, не образовалось ли распирающей гематомы и вторичного кровотечения, хотя не думаю. Мы все сделали очень тщательно. Михраб, укол готов?

— Да, госпожа.

— Вводите. Потом мы приступим к осмотру.

Михраб наклонилась к больному ввести укол…

— Магеллан сообщает о неожиданных трудностях на его пути, — произнесли в соседней комнате.

— Мэра как змея укусила. Он запретил Магеллану все контакты с коалицией и теперь требует от того контроль над коммунальным хозяйством. Короче говоря, чистить дерьмо в отхожих местах Эль-Кута. С коалицией, мол, мэр сам будет работать, и переводчики ему не нужны. Мол, у коалиционных войск найдутся люди, с которыми мэр сможет объясниться. Он раньше учился в строительном институте где-то в Союзе, поэтому помнит ряд слов по-русски. У мэра-то одна жена русская была, но сбежала домой, когда война с Кувейтом началась. Он сообщил Магеллану о своем намерении поговорить с украинцами, а они уж до остальных, дескать, доведут.

«Да уж, доведут, если только меня вовремя отыщут, — с иронией подумала Джин. — Хотя… Неплохая ситуация».

— Магеллан в ярости. Он бы с удовольствием убил мэра, но тот на дружеской ноге с аятоллой.

— Он думает о возможном предательстве? — приглушенно спросил Такуби.

— Вряд ли, — ответил посланец Магеллана. — В случае предательства от него бы давно мокрого места не осталось. Нет, Магеллан думает, мэр просто завидует ему, но тот начинает раздражать преступника своей самостоятельностью.

«Дэвид так и предполагал, — подумала Джин, разматывая бинт. — Раз самого Магеллана никто не преследует и даже не следит за ним, то они все спишут на сопутствующие обстоятельства. Убийство мэра нам совсем некстати, а оно вполне возможно. Если он мешает аль-Бандару, тот, не задумываясь, прикончит его. Убийство для исламиста — так, руки помыть. Обычное дельце. Надо оставаться начеку»…

— Скручивать не надо. — Джин передала бинт Михраб. — Нижние слои инфицированы, поэтому просто клади в пакет, и потом сожжем. Наклейка на месте. — Джин внимательно осмотрела пластырь. — Никаких выделений я не вижу. Сейчас поглядим обратную сторону. Михраб, пинцет. — Она взяла инструмент и, подцепив наклейку, начала медленно ее снимать.

— Кажется, он заснул, — сказал Селим, показывая на Удея.

Тот действительно закрыл глаза и спокойно дышал.

— Так и есть, — кивнула Джин. — Хорошо. Значит, боль прошла. Когда снимаешь пластырь, — сказала она Селиму, — всегда двигайся в направлении раневого канала от одного конца к другому. Если же будешь тянуть поперек раны, то причинишь боль. Понял?

— Да, понял, госпожа.

— Михраб, подай мне штапель, — попросила она сестру. — Надо придержать кожу. Хорошо приклеилось. Если не пойдет дальше, то отмочим перекисью. Так… Сработало!

— Магеллан просит нас избавиться от мэра? — Голос Такуби в соседней комнате звучал задумчиво. — По-моему, излишне дерзкая идея — начинать разборки между своими, забыв о главном враге. Я сообщу аятолле, но он вряд ли поддержит идею Магеллана. Во всяком случае, можно попытаться воздействовать на мэра с целью заставить его изменить решение.

«Если бы аятолла ас-Садр знал, кто на деле скрывается под личиной заместителя мэра, — подумала Джин, — можно было ожидать скоро устранения этого персонажа. Ждать, впрочем, осталось недолго».

— Вот наша рана, Михраб, — пинцетом Джин протянула сестре использованный пластырь. — Туда же, куда и бинт. Я не вижу никаких осложнений, слава Аллаху. Ни гематомы, ни кровотечения, даже капиллярного. Все спокойно. Наверное, все-таки очень туго наложили повязку, — предположила она, — и она давила на шов. Сейчас мы обработаем шов антисептиком, и все. Можно снова накладывать повязку. Хотя теоретически полезно подержать рану без повязки, происходи все, например, в госпитале. Здесь, — Джин пожала плечами, — ходит столько разных людей, носящих с собой тонны грязи, поэтому лучше все-таки закрыть рану.

— Да, покажите Селиму верный метод, — снова вошел Такуби. — Тогда он не допустит подобных ошибок.

— Хорошо. — Джин кивнула.

— Я поеду к аятолле. Сообщу ему радостную новость об идущем на поправку племяннике. Все наши опасения окажутся, слава Аллаху, беспочвенными. Как только закончите, вас снова отвезут в больницу, госпожа, — сказал Джин Такуби. — Вас и вашу помощницу, — взглянул он на Михраб. — Гонорар, — мужчина достал из-под широкой верхней одежды довольно толстый конверт, — за все труды.

— Благодарю, господин, — Джин наклонила голову, — но я не могу взять, — развела она руками в хирургических перчатках.

— Я понимаю. Будет лежать здесь, — Такуби положил конверт с деньгами на небольшой ажурный столик в углу. — Возьмете, когда закончите.

После мужчина вышел из комнаты. Было слышно, как он садился в машину, и затем машина отъехала. В соседней комнате стояла полная тишина. Боевики в основном оставались во дворе. В комнате находились только Джин, Михраб и Селим. Удей крепко спал.

«Наверное, сейчас удобный момент», — подумала Джин.

— Михраб, подайте мне марлевую салфетку, смоченную антисептиком, — попросила она. — Надо освежить кожу вокруг раны. Ты говорил, Селим, — она сделала паузу, осторожно снимая загрязнение вокруг шва, — о той английской девушке, с которой встречался в Лондоне. Энн Баскет? Верно? — Джин быстро посмотрела на него.

— Да, так, — вздохнул Селим и пожал плечами. — Думаю, она давно уже замужем. Все прошло.

— Нет, она не замужем. — Джин также неторопливо обмывала рану, не глядя на него. — Энн Баскет живет в Лондоне, работает в частной клинике, ведет научную работу, получила недавно докторскую степень.

— Она способная и упорная. — Джин почувствовала, как Селим затаил дыхание.

— Я нашла Энн в Сети, на сайте той частной клиники, где она работает, и написала письмо, — сообщила Джин. — Спросила ее, помнит ли она Селима ас-Садра, моего недавнего знакомого. У тебя такая фамилия?

— Да, такая. Она что-нибудь ответила? — спросил он совсем тихо.

— Да, ответила. Мне кажется, — Джин повернулась к Михраб, — скобки со шва уже можно снять. Подай мне, пожалуйста, скобкосниматель и зажим для скобок. Она ответила мне, — произнесла Джин, наклоняясь и подводя браншу скобкоснимателя под среднюю согнутую часть верхней скобки, — что все это время ни на одно мгновение не забывала тебя, а также рада весточке от тебя.

Таз с использованным инструментом, который Селим держал в руках, выпал и ударился об пол.

— Пожалуйста, аккуратнее. Подбери все! — строго произнесла Джин.

Сжатием инструмента она выпрямила верхнюю скобку и, выделив из кожи сначала один, а затем другой зубчик, удалила ее. Затем Джин спокойно принялась за вторую.

— Михраб, приготовь еще антисептик, — попросила она сестру. — После снятия скобок надо все тщательно обработать, а потом накладывать пластырь и перевязывать.

Селим молчал несколько мгновений. Он собрал рассыпанный инструмент, снова сложил его в таз, выпрямившись, растерянно посмотрел на Джин и спросил:

— Она знает, кто я?

— Нет, конечно, нет. — Джин едва заметно улыбнулась. — Такого я ей не написала. Я просто рассказала об обстоятельствах, заставивших тебя вернуться домой, к своим родственникам в разоренной войной стране. Я работаю в городской больнице и познакомилась с тобой, когда один из твоих родственников заболел. Ты рассказал мне о своем неполном образовании, а вместе с тем рассказал и о девушке, до сих пор занимающей значительное место в твоем сердце. Я все верно изложила? — Молодая женщина взглянула на него. — Я ничего не упустила и не ошиблась? Так и есть?

— Да, так, — ответил смущенный Селим. — Отец настаивает на моей женитьбе. Один сын остался, дочки же давно замужем. Говорят, надо поскорее позаботиться о наследнике. Даже множество невест приводили. — Селим вздохнул. — Даже смотреть ни на кого не могу. Она перед глазами…

— Энн Баскет спросила меня, почему ты сам не напишешь ей.

— Что вы ответили? — Голос Селима дрогнул.

— Рассказала о крайней бедности иракцев. Не у каждого, говорю, есть возможность платить за Интернет и международный роуминг. Если она согласна, я передам ей твои слова. Ты что-нибудь хочешь ей сказать, Селим? — Джин вновь внимательно посмотрела на молодого человека.

— Да, — кивнул он. — Очень. Много.

— Она согласна узнать все о тебе, — сообщила Джин. — Ставь таз, бери карандаш и пиши. Я возьму твое письмо с собой и, когда я освобожусь вечером, пошлю ей от твоего имени. Ты можешь доверить мне свои чувства, Селим?

— Кому же еще, — грустно улыбнулся он в ответ. — Даже отцу и матери я не могу их доверить. Они меня никогда не поймут.

«Я помню все до мельчайших деталей, каждый день и минуту удивительного лета, проведенного в Корнуолле на вилле твоих родителей у моря. Эти майские дни, с первыми ласточками и первыми фиолетовыми колокольчиками, которые ты так любила заплетать в волосы. Светлые, наполненные свежестью морского ветра, дни встают передо мной всякий раз, когда я закрываю глаза. Ваш красивый дом с лестницами, ведущими на лужайку. Забавные кокеры, которые носятся перед домом и постоянно путаются под ногами. Высокие рододендроны под окнами первого этажа… Я всегда думал, рододендроны — небольшие цветы в горшках на подоконниках домов сентиментальных европейцев или, в крайнем случае, в их любимом саду перед домом. Еще пышно цветущие азалии в долине, спускающейся к морю. Я все помню, Энн. Помню голубую бабочку, севшую на твое плечо, и завиток волос на твоей шее. Розарий под окнами гостиной — хобби твоей мамы, а также крики чаек за окном спальни. Огонь в камине по вечерам и долгие прогулки вдоль моря. Здесь, на родине, где только песок и камень, все представляется мне недостижимым раем, обещанным проповедниками. Этот рай когда-то был частью моей жизнью, но исчез навсегда».

Джин поставила точку. На мгновение ей представилось, как Селим писал письмо — на кривом обрывке бумаге, тупым карандашом, присев на коленку, пока она и Михраб собирали саквояж после перевязки Удея. Он торопился, ведь Селима могли застать за письмом, если неожиданно войдет кто-то из его соратников. Молодой человек закончил и, даже не пересчитав текст, сунул бумагу в руку Джин, а потом отвел глаза, смутившись.

«У юноши недюжинные способности, — подумала Джин, еще раз перечитав текст. — Не каждый писатель напишет так, тем более с ходу. Если даже учесть врожденную склонность арабов к красивостям речи, и никогда не поймешь, где у них правда, преувеличение, а где откровенная ложь и подхалимаж. Здесь же нет ни капли восточного лицемерия, зато чувствуется искренность. Селим написал этот маленький текст, не сделав ни одной поправки, не тратя времени на размышления. Просто сел и неотрывно написал. Видимо, много раз произносил про себя слова, сразу пришедшие на ум, как только он начал писать. Селим действительно много раз возвращался мысленно в те дни, переживал время их близости и, похоже, много раз обращался к своей Энн. Для него не составило труда написать ей о своих чувствах…»

Щелкнув курсором, Джин вставила в письмо адрес мисс Баскет, а потом, отступив несколько строк от послания Селима, приписала от себя:

«Уважаемая Энн, здравствуйте. Я посылаю Вам письмо Селима. Оно было перепечатано с небольшого листка бумаги, на котором молодой человек написал эти строки собственноручно. Я не добавила от себя ни одного слова. Однако, оказавшись на месте человека, поневоле узнавшего о чужих чувствах, я хочу заметить, что письмо очень красиво и вдохновенно написано, в один присест и без единой паузы. Без сомнения, подобные строки говорят о глубине чувств. Селим не просил меня передавать вам информацию о себе, но хочу сообщить о его холостом положении. При наличии единственного сына в семье на Востоке это довольно странно и редко. О причинах вы можете догадаться сами. Если письмо как-то тронуло вас, пожалуйста, свяжитесь со мной, так как вы знаете мой адрес электронной почты. Со мной также можно связаться по скайпу. — Она написала адрес. — С наилучшими пожеланиями…»

— Как идет работа у волшебника Гэндальфа? Привет. — Дверь открылась, и в кабинет вошел Дэвид. — Я вижу, ты принялась за беллетристику. «Пышно цветущие азалии в долине, спускающейся к морю», — наклонившись, прочел он первую попавшуюся строчку. — Просто Дафна дю Морье, и только. Сама придумала?

— Нет, представь себе. — Джин пододвинула Дэвиду стул. — Наш Селим написал. Тот самый боевик из отрядов ас-Садра, учившийся в Лондоне. Он говорил о своей любви к чтению. Данное хобби помогало ему выучить язык.

— Заметно. Во всяком случае, пребывание в Англии явно не прошло для него даром. — Дэвид усмехнулся. — Нестандартный юноша. Ты говорила, он учился на врача? Селиму надо было заниматься писательским ремеслом. Его сотоварищи по команде ас-Садра и не догадываются, какие мысли кроются у их соратника в голове, да и сам аятолла явно не в курсе, иначе немедленно прочистил бы ему мозги.

— Он их ему и так регулярно прочищает.

Джин убрала оригинал письма в ящик стола и нажала на кнопку «отправить». Экран лэптопа мигнул, и через мгновение высветилась надпись: «Письмо успешно отправлено».

— Вот так. — Джин повернулась к Дэвиду. — Аятолла крайне строг с Селимом. Впрочем, для отношений, принятых на Востоке, здесь нет ничего удивительного, ведь он духовный авторитет, глава целого клана, богач, а семья Селима бедна и целиком от него зависит. Видя это, усердствуют и помощники аятоллы. При мне Такуби сделал Селиму столько выговоров, словно он не почти тридцатилетний мужчина, а босоногий мальчишка. Селим всего год не доучился до магистерской степени, кстати, по капризу того же аятоллы. Он, плативший за обучение, просто не дал Селиму доучиться. Так у них принято. Пока ты не стал хотя бы старейшиной, терпи. Когда состаришься, тебя будут уважать за прожитые годы. В ином случае уважение можно заслужить только духовным званием в сочетании с солидным возрастом. Разве какого-то молодого врача можно назвать человеком? Терпи молча. Положение женщин… Здесь хорошо живется только старым свекровям или вдовам какого-нибудь заслуженного человека. Молодые и красивые отправляются в рабство.

— Да уж, традиции. — Дэвид взглянул на экран компьютера с мелькающей заставкой. — Значит, ты еще раз навещала Удея. — Он закурил сигарету. — Есть новости?

— Немного, — ответила Джин.

— Можно?

Дверь кабинета открылась, и на пороге появился сержант Коновалов. Он смущенно кашлянул, в руках у него Джин увидела две ветки фиолетового тамариска.

— Так нельзя, конечно. Лучше подождать, но с цветами можно, — улыбнулся Дэвид.

— Я ненадолго. Тебе. — Коновалов протянул тамариск Джин. — Сорвал, когда с патрулирования возвращались. Мне Маринка звонила. Приехал человек от твоей мамы. Никаких хлопот, да и все документы быстро оформили, Ванечке новую одежду купили, билет на поезд взяли. Послезавтра будут в Кракове. Моя Маринка так счастлива! Ванечке лучше стало, словно почувствовал, что о нем заботятся, а так, когда никому не нужен, кто же поправится… — Голос Лехи дрогнул, и он опустил глаза.

— Правильно. Дети все чувствуют, а я очень рада твоему известию. — Джин взяла его за руку. — Вы сейчас в столовую?