Литература. 9 класс. Часть 1 Коллектив авторов
Г-жа Простакова. Что, что до дележа?
Митрофан. Вишь, триста рублев, что нашли, троим разделить.
Г-жа Простакова. Врет он, друг мой сердечный! Нашел деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка. Не учись этой дурацкой науке.
Митрофан. Слышь, Пафнутьич, задавай другую.
Цыфиркин. Пиши, ваше благородие. За ученье жалуете мне в год десять рублев.
Митрофан. Десять.
Цыфиркин. Теперь, правда, не за что, а кабы ты, барин, что-нибудь у меня перенял, не грех бы тогда было и еще прибавить десять.
Митрофан (пишет). Ну, ну, десять.
Цыфиркин. Сколько ж бы на год?
Митрофан (вычисляя, шепчет). Нуль да нуль – нуль. Один да один… (Задумался.)
Г-жа Простакова. Не трудись по-пустому, друг мой! Гроша не прибавлю; да и не за что. Наука не такая. Лишь тебе мученье, а все, вижу, пустота. Денег нет – что считать? Деньги есть – сочтем и без Пафнутьича хорошохонько.
Кутейкин. Шабашь, право, Пафнутьич. Две задачи решены. Вить на поверку приводить не станут.
Митрофан. Не бось, брат. Матушка тут сама не ошибется. Ступай-ка ты теперь, Кутейкин, проучи вчерашнее.
Кутейкин (открывает Часослов, Митрофан берет указку). Начнем благословясь. За мною, со вниманием. «Аз же есмь червь…»
Митрофан. «Аз же есмь червь…»
Кутейкин. Червь, сиречь, животина, скот. Сиречь: «аз есмь скот».
Митрофан. «Аз есмь скот».
Кутейкин (учебным голосом). «А не человек».
Митрофан (так же). «А не человек».
Кутейкин. «Поношение человеков».
Митрофан. «Поношение человеков».
Кутейкин. «И уни…» <…>
Действие четвертое
Те же, г-жа Простакова, Простаков, Митрофан и Еремеевна.
Г-жа Простакова (входя). Все ль с тобою, друг мой?
Митрофан. Ну, да уж не заботься.
Г-жа Простакова (Стародуму). Хорошо ли отдохнуть изволил, батюшка? Мы все в четвертой комнате на цыпочках ходили, чтоб тебя не обеспокоить; не смели в дверь заглянуть; послышим, ан уж ты давно и сюда выйти изволил. Не взыщи, батюшка…
Стародум. О сударыня, мне очень было бы досадно, ежели б вы сюда пожаловали ране.
Скотинин. Ты, сестра, как на смех, все за мною по пятам. Я пришел сюда за своею нуждою.
Г-жа Простакова. А я так за своею. (Стародуму.) Позволь же, мой батюшка, потрудить вас теперь общею нашею просьбою. (Мужу и сыну.) Кланяйтесь.
Стародум. Какою, сударыня?
Г-жа Простакова. Во-первых, прошу милости всех садиться.
Все садятся, кроме Митрофана и Еремеевны.
Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, – нам, грешным, где б и умолить, – даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Стародум. О сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
Правдин (Митрофану). Чему ж бы, например?
Митрофан (подает ему книгу). Вот, грамматике.
Правдин (взяв книгу). Вижу. Это грамматика. Что ж вы в ней знаете?
Митрофан. Много. Существительна да прилагательна…
Правдин. Дверь, например, какое имя: существительное или прилагательное?
Митрофан. Дверь, котора дверь?
Правдин. Котора дверь! Вот эта.
Митрофан. Эта? Прилагательна.
Правдин. Почему же?
Митрофан. Потому что она приложена к своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешена: так та покамест существительна.
Стародум. Так поэтому у тебя слово «дурак» прилагательное, потому что оно прилагается к глупому человеку?
Митрофан. И ведомо.
Г-жа Простакова. Что, каково, мой батюшка?
Простаков. Каково, мой отец?
Правдин. Нельзя лучше. В грамматике он силен.
Милон. Я думаю, не меньше и в истории.
Г-жа Простакова. То, мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник.
Скотинин. Митрофан по мне. Я сам без того глаз не сведу, чтоб выборный не рассказывал мне историй. Мастер, собачий сын, откуда что берется!
Г-жа Простакова. Однако все-таки не придет против Адама Адамыча.
Правдин (Митрофану). А далеко ли вы в истории?
Митрофан. Далеко ль? Какова история. В иной залетишь за тридевять земель, за тридесято царство.
Правдин. А! так этой-то истории учит вас Вральман?
Стародум. Вральман? Имя что-то знакомое.
Митрофан. Нет, наш Адам Адамыч истории не рассказывает; он, что я же, сам охотник слушать.
Г-жа Простакова. Они оба заставляют себе рассказывать истории скотницу Хавронью.
Правдин. Да не у ней ли оба вы учились и географии?
Г-жа Простакова (сыну). Слышишь, друг мой сердечный? Это что за наука?
Митрофан (тихо матери). А я почем знаю.
Г-жа Простакова (тихо Митрофану). Не упрямься, душенька. Теперь-то себя и показать.
Митрофан (тихо матери). Да я не возьму в толк, о чем спрашивают.
Г-жа Простакова (Правдину). Как, батюшка, назвал ты науку-то?
Правдин. География.
Г-жа Простакова (Митрофану). Слышишь, еоргафия.
Митрофан. Да что такое! Господи Боже мой! Пристали с ножом к горлу!
Г-жа Простакова (Правдину). И ведомо, батюшка. Да скажи ему, сделай милость, какая это наука-то, он ее и расскажет.
Правдин. Описание земли.
Г-жа Простакова (Стародуму). А к чему бы это служило на первый случай?
Стародум. На первый случай сгодилось бы и к тому, что ежели б случилось ехать, так знаешь, куда едешь.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, – свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.
Стародум. О, конечно, сударыня. В человеческом невежестве весьма утешительно считать все то за вздор, чего не знаешь.
Г-жа Простакова. Без науки люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
Стародум. Препохвально. Надобно быть Скотинину, чтоб вкусить такую блаженную кончину.
Скотинин. Да коль доказывать, что ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него и не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел: а какова была головушка!
Правдин. Что ж такое?
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?
Милон. Вы, господин Скотинин, сами признаете себя неученым человеком; однако, я думаю, в этом случае и ваш лоб был бы не крепче ученого.
Стародум (Милану). Об заклад не бейся. Я думаю, что Скотинины все родом крепколобы.
Г-жа Простакова. Батюшка мой! Да что за радость и выучиться? Мы это видим своими глазами и в нашем краю. Кто посмышленее, того свои же братья тотчас выберут еще в какую-нибудь должность.
Стародум. А кто посмышленее, тот и не откажет быть полезным своим согражданам.
Г-жа Простакова. Бог вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что к тебе несут какой-то пакет.
Правдин. Ко мне пакет? И мне никто этого не скажет! (Вставая.) Я прошу извинить меня, что вас оставлю. Может быть, есть ко мне какие-нибудь повеления от наместника.
Стародум (встает и все встают). Поди, мой друг, однако я с тобою не прощаюсь.
Правдин. Я еще увижусь с вами. Вы завтре едете поутру?
Стародум. Часов в семь.
Правдин отходит.
Милон. А я завтре же, проводя вас, поведу мою команду. Теперь пойду сделать к тому распоряжение.
Милон отходит, прощаясь с Софьею взорами.
Действие пятое
Те же, г-жа Простакова, Простаков, Митрофан.
Г-жа Простакова. Какая я госпожа в доме! (Указывая на Милана.) Чужой погрозит, приказ мой ни во что.
Правдин. Злодеяние, которому я сам свидетель, дает право вам, как дяде, а вам, как жениху…
Правдин. Требовать от правительства, чтоб сделанная ей обида наказана была всею строгостью законов. Сейчас представлю ее перед суд, как нарушительницу гражданского спокойства.
Г-жа Простакова (бросаясь на колени). Батюшки, виновата!
Правдин. Муж и сын не могли не иметь участия в злодеянии…
Г-жа Простакова. Ах я, собачья дочь! Что я наделала!
Те же и Скотинин.
Скотинин. Ну, сестра, хорошу было шутку… Ба! Что это? все наши на коленях!
Г-жа Простакова (стоя на коленях). Ах, мои батюшки, повинную голову меч не сечет. Мой грех! Не губите меня. (К Софье.) Мать ты моя родная, прости меня. Умилосердись надо мною (указывая на мужа и сына) и над бедными сиротами.
Скотинин. Сестра! О своем ли ты уме?
Правдин. Молчи, Скотинин.
Г-жа Простакова. Бог даст тебе благополучие и с дорогим женихом твоим, что тебе в голове моей?
Софья (Стародуму). Дядюшка! Я мое оскорбление забываю.
Г-жа Простакова (подняв руки к Стародуму). Батюшка! Прости и ты меня, грешную. Вить я человек, не ангел.
Стародум. Знаю, знаю, что человеку нельзя быть ангелом. Да и не надобно быть и чертом.
Милон. И преступление и раскаяние в ней презрения достойны.
Правдин (Стародуму). Ваша малейшая жалоба, ваше одно слово пред правительством… и уж спасти ее нельзя.
Стародум. Не хочу ничьей погибели. Я ее прощаю.
Все вскочили с коленей.
Г-жа Простакова. Простил! Ах, батюшка!.. Ну! Теперь-то дам я зорю канальям своим людям. Теперь-то я всех переберу поодиночке. Теперь-то допытаюсь, кто из рук ее выпустил. Нет, мошенники! Нет, воры! Век не прощу, не прощу этой насмешки.
Правдин. А за что вы хотите наказывать людей ваших?
Г-жа Простакова. Ах, батюшка, это что за вопрос? Разве я не властна и в своих людях?
Правдин. А вы считаете себя вправе драться тогда, когда вам вздумается?
Скотинин. Да разве дворянин не волен поколотить слугу, когда захочет?
Правдин. Когда захочет! Да что за охота? Прямой ты Скотинин. Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен.
Г-жа Простакова. Не волен! Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен; да на что ж дан нам указ-то о вольности дворянства?
Стародум. Мастерица толковать указы!
Г-жа Простакова. Извольте насмехаться, а я теперь же всех с головы на голову… (Порывается идти.)
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же час собрать людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие, повелевает мне правительство принять в опеку дом ваш и деревни.
Простаков. А! До чего мы дожили!
Г-жа Простакова. Как! Новая беда! За что? За что, батюшка? Что я в своем доме госпожа…
Правдин. Госпожа бесчеловечная, которой злонравие в благоучрежденном государстве терпимо быть не может. (Простакову.) Подите.
Простаков (отходит, всплеснув руками). От кого это, матушка?
Г-жа Простакова (тоскуя). О, горе взяло! О, грустно!
Скотинин. Ба! ба! ба! Да эдак и до меня доберутся. Да эдак и всякий Скотинин может попасть под опеку… Уберусь же я отсюда подобру-поздорову.
Г-жа Простакова. Все теряю! Совсем погибаю!
Скотинин (Стародуму). Я шел было к тебе добиться толку. Жених…
Стародум (указывая на Милона). Вот он.
Скотинин. Ага! так мне и делать здесь нечего. Кибитку впрячь, да и…
Правдин. Да и ступай к своим свиньям. Не забудь, однако ж, повестить всем Скотининым, чему они подвержены.
Скотинин. Как друзей не остеречь! Повещу им, чтоб они людей…
Правдин. Побольше любили или б по крайней мере…
Скотинин. Ну?..
Правдин. Хоть не трогали.
Скотинин (отходя). Хоть не трогали. <…>
Г-жа Простакова, Стародум, Милон, Софья, Правдин, Митрофан, Еремеевна.
Стародум (к Правдину, держа руки Софьи и Милана). Ну, мой друг! Мы едем. Пожелай нам…
Правдин. Всего счастья, на которое имеют право честные сердца.
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать сына). Один ты остался у меня, мой сердечный друг, Митрофанушка!
Митрофан. Да отвяжись, матушка, как навязалась…
Г-жа Простакова. И ты! И ты меня бросаешь! А! неблагодарный! (Упала в обморок.)
Софья (подбежав к ней). Боже мой! Она без памяти.
Стародум (Софье). Помоги ей, помоги.
Софья и Еремеевна помогают.
Правдин (Митрофану). Негодница! Тебе ли грубить матери? К тебе ее безумная любовь и довела ее всего больше до несчастья.
Митрофан. Да она как будто неведомо…
Правдин. Грубиян!
Стародум (Еремеевне). Что она теперь? Что?
Еремеевна (посмотрев пристально на г-жу Простакову и всплеснув руками). Очнется, мой батюшка, очнется.
Правдин (Митрофану). С тобой, дружок, знаю, что делать. Пошел-ко служить…
Митрофан (махнув рукою). По мне, куда велят.
Г-жа Простакова (очнувшись в отчаянии). Погибла я совсем! Отнята у меня власть! От стыда никуды глаз показать нельзя! Нет у меня сына!
Стародум (указав на г-жу Простакову). Вот злонравия достойные плоды!
Конец комедии.
1. С какой целью Простакова нанимает учителей для Митрофана?
2. Как вы оцениваете умственные способности недоросля? Что усматриваете в его репликах – глупость или наглость?
1. Почему Митрофан отталкивает мать и покорно ведет себя с Правдиным?
2. Каково отношение самого Фонвизина и его положительных персонажей к воспитанию молодых дворян?
1. Назовите сюжетные линии пьесы.
2. В чем вы видите конфликт комедии «Недоросль»?
3. Как вы думаете, есть ли в комедии резонер (герой, выражающий мысли автора)? Если да, то кто выступает в этой роли?
1. Какие сцены и лица не имеют прямого отношения к развитию сюжета, но связаны с проблематикой комедии? Какова их роль?
2. Выпишите из текста комедии пословицы, поговорки и афоризмы, раскройте их роль в характеристике персонажей комедии, а также взглядов драматурга. Каковы способы включения метких выражений в речь персонажей?
1. Почему «Недоросль» называется комедией? Согласны ли вы с таким определением жанра пьесы? Аргументируйте свое мнение.
2. Можно ли назвать «Недоросль» высокой комедией и если да, то почему?
О русском сентиментализме
В последние десятилетия XVIII века в России постепенно складывается новое литературное направление – сентиментализм. Определяя его особенности, П. А. Вяземский указывал на «изящное изображение основного и повседневного». В противоположность классицизму сентименталисты декларировали культ чувств, а не разума, воспевали простого человека, освобождение и совершенствование его естественных начал.
Философской основой этого творческого метода явилось учение сенсуализма Дж. Локка, считавшего ощущения важнейшим способом познания мира. Внесословная ценность человеческой личности, обладающей высокими душевными качествами, являлась основным идеалом сентименталистов, сформированным под воздействием идей эпохи Просвещения. Героем произведения сентиментализма становился человек незнатного происхождения, отличавшийся глубокими душевными переживаниями, чувствительностью. Он противопоставлялся людям, одержимым рассудочностью, пристрастием к деньгам, карьере, положению в свете. Среди известных произведений западноевропейского сентиментализма можно назвать «Сентиментальное путешествие» Л. Стерна, «Новую Элоизу» Ж.-Ж. Руссо, романы С. Ричардсона и др.
В России представителями сентиментализма выступали Н. М. Карамзин (с его повестью «Марфа Посадница» вы познакомились в 8 классе, а повесть «Бедная Лиза» вам предстоит прочитать и оценить вскоре), И. И. Дмитриев, В. В. Капнист, в ранний период творчества В. А. Жуковский. Черты сентиментализма заметны и в творчестве А. Н. Радищева.
Излюбленными жанрами сентиментализма стали элегия, послание, эпистолярный роман (роман в письмах), дневник, путешествие, повесть. На смену господствующей драматургии приходит проза.
Николай Михайлович Карамзин
(1766–1826)
Чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России, и ни один писатель с истинным талантом, ни один истинно ученый человек, даже из бывших ему противниками, не отказал ему дани уважения глубокого и благодарности.
А. С. Пушкин
«Карамзиным, – писал В. Г. Белинский, – началась новая эпоха русской литературы». Эта новая эпоха характеризовалась прежде всего тем, что литература приобрела влияние на самый широкий круг читателей. Именно Карамзин приохотил русских людей к чтению. «Карамзина читали все грамотные люди, претендовавшие на образованность, многих из них только Карамзин и мог заставить приняться за чтение книг и полюбить это занятие как приятное и полезное». Белинский называет литературную деятельность Карамзина подвигом. «Везде и во всем, – писал он, – Карамзин является не только преобразователем, но и начинателем, творцом». Критик выделил в истории литературы целый период, назвав его карамзинским.
Николай Михайлович Карамзин родился 1 декабря 1766 года в семье симбирского дворянина. (Память о Карамзине хранит и поныне город Ульяновск: памятник писателю стоит в сквере, расположенном между гимназией № 1 и библиотекой, носящей его имя. На памятнике вместе с изображением Карамзина мы видим статую музы истории Клио.) После непродолжительного обучения в Симбирске юноша продолжил образование в пансионе профессора Московского университета Шадена, откуда вышел с хорошей подготовкой. Из пансиона будущий писатель вынес убеждение, что высшей формой государственной власти является монархия, наиболее способная к приобретению, утверждению и возвышению славы отечества. Дворянство как высшее сословие должно жертвовать всем для общей славы.
В 1783 году Карамзин находился на военной службе, но после смерти отца вышел в отставку и вернулся в Симбирск, где занялся литературной деятельностью.
Некоторое время, находясь под влиянием известного писателя и издателя сатирических и философских журналов Николая Ивановича Новикова, Карамзин посещал в Москве его масонский кружок. Параллельно формировались и просветительские взгляды Карамзина. По поручению Новикова он редактировал журнал «Детское чтение для сердца и разума», что принесло большую пользу для формирования его писательского стиля, простого и доступного для демократического читателя. Под влиянием масонства у молодого литератора пробуждается интерес к внутренней жизни человека, к проблеме самопознания.
После заграничного путешествия Карамзин стал издавать ежемесячный «Московский журнал», в котором поместил «Письма русского путешественника», некоторые повести и стихи. В начале XIX века он редактирует «Вестник Европы», в котором создает не только литературно-художественный, но и критический отдел.
В 1803 году он начинает работать над многотомным трудом по истории России.
Литературная деятельность Карамзина охватывает период с середины 1780-х до середины 1820-х годов. Он стал первым и самым крупным представителем нового направления в литературе – сентиментализма. Он писал стихи, художественную прозу, публицистические, политические, теоретико-литературные статьи. Главная же книга Карамзина, над которой он работал в течение двух десятилетий и которая оказала большое влияние на русскую литературу XIX столетия, – «История государства Российского», прославила ее автора как выдающегося историка. В этом произведении писатель показал важные события политической, гражданской и культурной жизни России, происходившие на протяжении семи веков; создал галерею характеров русских людей: князей, крестьян, полководцев, героев многочисленных сражений «за землю Русскую».
Николай Михайлович Карамзин умер в 1826 году, не закончив работу над 12-м томом, в котором описывал и анализировал события Смутного времени. Восхищенный историческими трудами Карамзина, А. С. Пушкин посвятил его памяти замечательную трагедию «Борис Годунов», созданную в период михайловской ссылки.
К соловью
- Пой во мраке тихой рощи,
- Нежный, кроткий соловей!
- Пой при свете лунной нощи!
- Глас твой мил душе моей.
- Но почто ж рекой катятся
- Слезы из моих очей,
- Чувства ноют и томятся
- От гармонии твоей?
- Ах! Я вспомнил незабвенных,
- В недрах хладныя земли
- Хищной смертью заключенных;
- Их могилы заросли
- Все высокою травою,
- Я остался сиротою…
- Я остался в горе жить,
- Тосковать и слезу лить!..
- С кем теперь мне наслаждаться
- Нежной песнею твоей?
- С кем природой утешаться?
- Все печально без друзей!
- С ними дух наш умирает,
- Радость жизни отлетает;
- Сердцу скучно одному —
- Свет пустыня, мрак ему.
- Скоро ль песнею своею,
- О любезный соловей,
- Над могилою моею
- Будешь ты пленять людей?
История государства Российского. Царствование Иоанна Грозного. Фрагменты
Приступаем к описанию ужасной перемены в душе царя и в судьбе царства.
И россияне современные и чужеземцы, бывшие тогда в Москве, изображают сего юного, тридцатилетнего венценосца как пример монархов благочестивых, мудрых, ревностных ко славе и счастью государства. Так изъясняются первые: «Обычай Иоаннов есть соблюдать себя чистым пред Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: Да властвую, как Всевышний указал властвовать своим истинным помазанникам!» Суд нелицемерный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его. Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских… Ласковый к вельможам и народу – любя, награждая всех по достоинству – щедростию искореняя бедность, а зло – примером добра, сей Богом урожденный царь желает в день Страшного суда услышать глас милости: «Ты еси царь правды!» <…>
Вероятно ли, чтобы государь любимый, обожаемый мог с такой высоты блага, счастия, славы низвергнуться в бездну ужасов тиранства? Но свидетельства добра и зла равно убедительны, неопровержимы; остается только представить сей удивительный феномен в его постепенных изменениях. <…>
Иоанн родился с пылкими страстями, с воображением сильным, с умом еще более острым, нежели твердым или основательным. Худое воспитание, испортив в нем естественные склонности, оставило ему способ к исправлению в одной вере: ибо самые дерзкие развратители царей не дерзали тогда касаться сего святого чувства… Государь возмужал: страсти зреют вместе с умом, и самолюбие действует еще сильнее в летах совершенных. <…>
После казней Иоанн занялся образованием своей новой дружины. В совете с ним сидели Алексей Басманов, Малюта Скуратов, князь Афанасий Вяземский и другие любимцы. К ним приводили молодых детей боярских, отличных не достоинствами, но так называемым удальством, распутством, готовностью на все. Иоанн предлагал им вопросы о роде их, о друзьях и покровителях; требовалось именно, чтобы они не имели никакой связи с знатными боярами; неизвестность, самая низость происхождения, вменялась им в достоинство. Вместо тысячи царь избрал 6000 и взял с них присягу служить ему верою и правдою, доносить на изменников, не дружить с земскими (т. е. со всеми, не записанными в опричнину), не водить с ними хлеба-соли, не знать ни отца, ни матери, знать единственно государя.
Бедная Лиза. В сокращении
Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели – куда глаза глядят – по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты.
Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си…нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом. <…>
Но всего чаще привлекает меня к стенам Си…нова монастыря – воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!
Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без окончин, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась. В этой хижине лет за тридцать перед сим жила прекрасная, любезная Лиза с старушкой, матерью своей.
Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худо обрабатывала поле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти мужа своего – ибо и крестьянки любить умеют! – день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать. Одна Лиза, которая осталась после отца пятнадцати лет, – одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь – ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды – и продавала их в Москве. Чувствительная, добрая старушка, видя неутомимость дочери, часто прижимала ее к слабо биющемуся сердцу, называла Божескою милостию, кормилицею, отрадою старости своей и молила Бога, чтобы он наградил ее за все то, что она делает для матери. <…>
Прошло два года после смерти отца Лизина. Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала ему цветы – и закраснелась. «Ты продаешь их, девушка?» – спросил он с улыбкою. «Продаю», – отвечала она. «А что тебе надобно?» – «Пять копеек». – «Это слишком дешево. Вот тебе рубль». Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на молодого человека, – еще более закраснелась и, потупив глаза в землю, сказала ему, что она не возьмет рубля. «Для чего же?» – «Мне не надобно лишнего». – «Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня». Лиза отдала цветы, взяла пять копеек, поклонилась и хотела идти, но незнакомец остановил ее за руку. «Куда же ты пойдешь, девушка?» – «Домой». – «А где дом твой?» Лиза сказала, где она живет, сказала и пошла. Молодой человек не хотел удерживать ее, может быть для того, что мимоходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались. <…>
Теперь читатель должен знать, что сей молодой человек, сей Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою. Красота Лизы при первой встрече сделала впечатление в его сердце. Он читывал романы, идиллии, имел довольно живое воображение и часто переселялся мысленно в те времена (бывшие или не бывшие), в которые, если верить стихотворцам, все люди беспечно гуляли по лугам, купались в чистых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под розами и миртами и в счастливой праздности все дни свои провождали. Ему казалось, что он нашел в Лизе то, чего сердце его давно искало. «Натура призывает меня в свои объятия, к чистым своим радостям», – думал он и решился – по крайней мере на время – оставить большой свет. <…>
Читать бесплатно другие книги:
