Нежный враг Сноу Хизер
Лилиан открыла глаза: таким тоном из дома не выгоняют, – а тетя коротко кивнула.
– Да, милорд. Прошу у вас прощения за ужасное поведение моей племянницы… – Она особенно выделила голосом степень их родства, словно хотела отгородиться от нее таким образом. – Я очень сожалею. Сцена, которую она спровоцировала, была безобразной. Мы избавим вас от своего присутствия уже через несколько минут.
Лилиан ощутила на себе напряженный взгляд Стратфорда, вздрогнула и несмело подняла глаза, чтобы услышать:
– Нет.
Нет?
Тетя растерянно заморгала, не в силах понять, что происходит.
– Я бы не хотел, чтобы вы нас покидали, тем более что это мне следует принести мисс Клэрмонт свои извинения и поздравить ее с победой. – Он быстро пересек комнату – какая же у него элегантная походка! – остановился перед Лилиан и заглянул в глаза. Она сразу почувствовала легкий запах мускуса и мяты. – Я бездумно спровоцировал вас, за что приношу свои глубочайшие извинения. Прошу вас, не стоит уезжать из-за меня. Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались. – На его губах появилась слабая улыбка. – Признаюсь честно: я умру от любопытства, если не узнаю, как вы обеспечили победу Эйвлину.
Лилиан в полном недоумении уставилась на графа, и смотрела так долго, что ее глаза стали суше глауберовой соли. С чего это вдруг он так подобрел? И зачем, если подозревает о ее намерениях, попросил остаться?
– Я… – Это все, что она сумела выдавить.
Граф воспользовался ее замешательством и улыбнулся, чем смутил еще сильнее, а потом обернулся к тете Элизе, которая смотрела на него так, словно у него вырос еще один нос.
– Значит, все улажено? Я очень рад. Могу я надеяться, что вы все и лорд Эйвлин, конечно, займете сегодня за ужином место рядом со мной во главе стола? Ваша племянница должна быть в центре внимания за свои выдающиеся успехи.
– Конечно, – потрясенно пробормотала тетя Элиза. Разве могла она оскорбить отказом лорда Стратфорда?
– Вот и хорошо. – Его взгляд скользнул по Лилиан, и она почувствовала сильный жар внутри. – Тогда увидимся вечером.
Граф кивнул и вышел из комнаты, а тетя устремила на Лилиан задумчивый взгляд.
– Похоже, мы остаемся.
Пенелопа, заулыбавшись, выбежала из комнаты и еще издалека своим звонким голосом весело приказала горничным распаковывать вещи.
Напряжение наконец отпустило, и Лилиан почувствовала такую слабость, что пришлось даже привалиться к стене. Стратфорд спас ее, дав еще один шанс найти ответы на мучившие ее вопросы, но облегчение быстро сменилось тревогой: зачем?
И как это будет выглядеть, если она обратит его доброту против него?
Джеффри сидел во главе внушительного обеденного стола шестнадцатого века, за которым многие поколения Уэнтуортов давали роскошные обеды и ужины. Несколько секций пришлось убрать, поскольку гостей было не больше сорока, хотя могло бы уместиться и все восемьдесят.
Мелодичный звон хрустальных бокалов и негромкое постукивание серебряных столовых приборов по тарелкам из тончайшего фарфора стали фоном оживленной застольной беседы.
Джеффри, едва прикоснувшись к супу из лобстера, положил ложку, поскольку знал, что будет подано еще несколько – не меньше семи – блюд. За годы, проведенные в армии, он привык довольствоваться малым: случались дни, когда и он, и его люди ели раз в день – иногда похлебку, иногда хлеб с сыром, – и были счастливы. Он всегда лишался аппетита, думая о солдатах, с которыми прошел огонь и воду и которые голодают уже в мирное время. Он бы очень хотел, чтобы за этим столом с ним сидели они, а не привилегированные бездельники, частью которых он теперь стал и от которых был так бесконечно далек.
Он задумчиво взглянул на Лилиан, сидевшую справа. За солдатским столом, который он нарисовал в воображении, ей нашлось бы место. Девушка была прелестна, даже с простой прической и в этом скромном сатиновом платье, пусть и отделанном золотым шитьем, без единого украшения. Тем самым она являла собой разительный контраст с бесполезной роскошью окружающего. За столом женщины, увешанные драгоценностями, словно яблоня плодами, явно старались перещеголять друг друга. Он вспомнил, как скованно она чувствовала себя перед ужином в окружении других гостей. Наблюдая за ней, Джеффри ощутил, что, как и он сам, девушка чувствовала бы себя комфортнее с простыми людьми, чем с этим высокопоставленным сбродом.
Она засмеялась над какой-то шуткой Эйвлина, и тело Джеффри моментально отреагировало на звук ее голоса. Таким образом она на него действовала с самой первой встречи в библиотеке. Ему казалось, что у него обнажены все нервы и даже кожа вибрирует энергией. Нечто подобное он всегда ощущал перед боем. Тогда он чувствовал себя более активным и живым, чем в любое другое время, готовым сразиться со всем миром.
Странно, но Лилиан единственная женщина, на которую он так реагировал. Вот бы ему такую невесту, только с обширными связями в обществе!
Графиня, сидевшая прямо напротив Лилиан, слева от Джеффри, отхлебнула вина. Ее едва не хватил удар, когда он объявил, что изменил места гостей за ужином. Слава богу, она сумела промолчать и лишь презрительно фыркнула, когда за столом было рассказано о сахаре в порохе, но судя по тому, с каким остервенением сжимала ножку бокала и какие взгляды бросала на Лилиан, Джеффри мог дать голову на отсечение, что молчание долго не продлится.
– Скажите-ка мне, мисс Клэрмонт, – с фальшивой любезностью обратилась она к Лилиан, – это ваш отец посоветовал вам получить столь… нетрадиционное образование?
Разговоры за столом – в той его части, где сидели хозяева дома и Лилиан, – почти сразу стихли. Все головы повернулись в их сторону.
Девушка побледнела, Джеффри сжал кулаки, но на защиту племянницы бросилась леди Беллшем, не забыв при этом одарить улыбкой лорда Эйвлина:
– О, могу вас заверить, миледи, Лилиан получила достойное образование, как и пристало юной леди.
Леди Уэнтуорт метнула на маркизу недовольный взгляд и лишь поджала губы, поскольку не могла позволить себе грубость по отношению к даме, занимавшей более высокое положение. Однако Джеффри знал, что мать втайне считает свое происхождение выше: леди Беллшем была дочерью барона до того, как вышла замуж за маркиза, поэтому и позволила себе легкое проявление недовольства.
– Не сомневаюсь, что вы об этом позаботились, леди Беллшем, – решила все же пойти на попятную графиня, но в ее голосе все же прозвучало сомнение, что старания маркизы пошли впрок. – Как это, должно быть, тяжело, когда тебе на руки сваливается девица, уже взрослая и неотесанная. Да и как ожидать хороших манер, если ее вырастил холостяк?
Черт бы ее побрал! Джеффри настоял, чтобы Лилиан осталась в Сомертон-Парке, поскольку понимал, что пострадает ее репутация, если разнесется слух, что ее выставили из дома. Речь не о ее моральном облике, конечно: просто пойдут сплетни, что мисс Клэрмонт не одобрили в доме Стратфорда. Теперь его матушка решила сделать все, чтобы сплетники не остались без пищи для разговоров, но Джеффри собирался положить этому конец и уже отбросил салфетку, но его опередила Лилиан, твердо заявив:
– Мой отец был вдовцом.
Улыбка графини стала шире – судя по всему, она намеревалась разорвать дерзкую девчонку:
– Ах да… Кажется, ваша мать умерла, когда вы были совсем ребенком. Она была дочерью джентльмена, не так ли?
Жалостливые взгляды, устремленные со всех сторон на Лилиан, подтвердили очевидное. Да, его мать не могла бы унизить девушку больше, даже если бы встала и закричала: «Вон из-за стола!»
– Да, она была талантливым доктором и посвятила свою жизнь лечению страждущих. По моему убеждению, именно такой должна быть настоящая леди.
Графиня расхохоталась, и Джеффри почувствовал, что ему все труднее сдерживаться, а уж когда нервно захихикали и другие гости…
– Как это прогрессивно с вашей стороны, дорогая.
Лилиан воинственно прищурилась, но вовремя обратила внимание на тетю. Судя по внешнему виду, леди Беллшем больше всего на свете желала немедленно растаять, стечь со своего стула на пол и просочиться сквозь половицы. Пожалуй, все зашло слишком далеко, и Джеффри решил положить этому конец.
– А я согласен с мисс Клэрмонт.
На него устремились взгляды шокированных гостей – никто не ожидал, что он осмелится возражать матери. Он все еще надеялся избежать сцены, но не мог допустить, чтобы унижали ни в чем не повинную девушку, поэтому взял хрустальный бокал и встал.
– На меня произвела впечатление изобретательность и сообразительность мисс Клэрмонт. Эти два качества я ценю особенно высоко. – Он поднял бокал и, слегка поклонившись Лилиан, окинул холодным взглядом гостей. – Предлагаю тост за мисс Клэрмонт.
Он стоял и спокойно ждал, пока все гости, за исключением графини, не последовали его примеру. В общем, Джеффри сделал все, что мог. Следующим шагом была бы открытая война с графиней. Гости вернулись к еде, и лишь тогда он снова сел.
Лилиан смотрела на него по-новому, будто оценивая, но он заметил неуверенность в ее взгляде, словно она не знала, как к нему теперь относиться. Она едва заметно кивнула и слабо улыбнулась, после чего отвернулась, отвечая на какой-то вопрос Эйвлина.
Джеффри допил вино, чувствуя, что собравшиеся украдкой наблюдают за ним. Он встал на защиту гостя, и это правильно, но… кое-кто мог догадаться о его истинных чувствах. Как же он ненавидел широко распространенное мнение, что члены высшего общества – люди иного, более высокого сорта. Ему с детства внушали то же самое, но военная служба изменила его систему ценностей. Он видел, как высокородные молодчики в панике бежали и даже прятались за спинами простых солдат, которые выказывали чудеса доблести и стояли за свое дело до конца. И еще он точно знал, что характер – доброта и отзывчивость – не имеет никакой связи с рождением.
Однако военная служба преподала ему еще один урок: нельзя бросаться в бой очертя голову – сначала необходимо подумать. Джеффри искоса взглянул на мать – та кипела от злости. Дразнить ее, оказывая знаки внимания Лилиан, было как бальзам на душу, но поскольку он все равно не мог сделать девушке предложение, ему оставалось только одно – избавить ее от гнева графини.
Глава 10
Исполняя очередное па, Лилиан с раздражением ощущала, как ноги путаются в сатине юбки, и только когда музыка смолкла – значит, бесконечный котильон наконец закончился, – с облегчением вздохнула. Ей пришлось изобразить при этом радостную улыбку, чтобы Эйвлин поверил в ее горячую любовь к танцам. Хотя на самом деле она мечтала, чтобы он остался этим вечером дома.
В конце концов, его вины нет в том, что через два дня после «большого пари» – так гости окрестили стрелковое соревнование – она едва не плакала от досады.
Она ничего не нашла в кабинете, даже намека на связь между своим отцом и покойным графом не обнаружила. Ей даже не удалось отыскать образцы почерков Стратфордов, чтобы сравнить с запиской киллера.
Хуже того: она понятия не имела, что думать о нынешнем графе. Он имел шанс отделаться от нее, гарантировать, чтобы она ничего не нашла. Виновный человек воспользовался бы этим шансом. Наверное.
Лилиан едва не застонала вслух. Не было никакого смысла размышлять о возможных мотивах Стратфорда. Надо любым путем установить, он автор пресловутых писем или нет. Тогда ее сомнения разрешатся раз и навсегда.
Она оглядела комнату и заметила Стратфорда, который после танца провожал к матери леди Эмили Мортон. Хм. Значит, он танцевал с леди Эмили, леди Джейн и леди Энн.
Иными словами, у нее есть один шанс из трех.
Все было бы намного проще, если бы граф хоть раз пригласил на танец ее, но после ужина в вечер турнира он не сказал ей ни слова.
Эйвлин взял ее за локоть, напомнив о своем существовании, и поинтересовался:
– Не желаете ли прогуляться?
– Я бы предпочла немного отдохнуть, – повернулась Лилиан к своему кавалеру и выразительно потерла пальцем висок. – Не могли бы вы принести мне лимонаду?
– Как пожелаете, – сказал Эйвлин и ушел.
Лилиан мысленно возликовала: наконец-то избавилась от него! – хотя и понимала, что несправедлива к Эйвлину, который оказался идеальным спутником. Несмотря на то что освободил ее от исполнения условий пари, он приезжал каждое утро к завтраку. Тетя Элиза считала, что это хороший признак. Эйвлин, приятный ненавязчивый собеседник, даже сумел очаровать леди Беллшем, что существенно ослабило напряженность в ее отношениях с племянницей.
Но самое главное – Эйвлин отбывал сразу после ленча, ссылаясь на дела в поместье, и не возвращался до самого ужина, давая Лилиан полную свободу.
Это было в высшей степени удобно и позволяло ей не принимать участия в нелепых развлечениях, что придумывала графиня, поскольку они в основном происходили именно после ленча. Хотя Лилиан не отказалась бы посмотреть, как увешанные драгоценностями жеманные белоручки участвуют в состязании по рыбной ловле. Правда, наживку на крючки им насаживал Стратфорд.
Время ее пребывания в Сомертон-Парке стремительно истекало.
Она медленно направилась к дамской комнате, высматривая свою жертву, и наконец увидела Эмили Мортон, расположившуюся на низком диванчике, положив руку на спинку.
Лилиан взглянула на другую руку девушки, но увидела лишь великолепный изумрудный браслет, украшавший запястье.
Тогда она обошла диванчик со стороны спинки и вроде бы случайно опустила глаза. Бальная карточка была привязана к запястью мисс Эмили тонкой зеленой ленточкой и свисала, покачиваясь, с обратной стороны спинки диванчика. Любым способом надо взглянуть на запись, сделанную Стратфордом!
Лилиан наклонилась, якобы поправляя туфельку, и скосила глаза на карточку. Проклятье! Она повернута другой стороной!
Недолго думая, она потянулась к карточке и быстро ее перевернула.
«Холбрук»… сильный мужской почерк. «Бэнбери»… какая круглая буква Б!
Сверху раздался шорох.
«Торнтон»… ужасный почерк. А вот и «Уэнтуорт». Но нет, это Джосслин, дядя графа. Почерк у него какой-то женский. А вот и «Стр…».
Карточка выскользнула, и Лилиан, инстинктивно сжав пальцы, случайно потянула ее на себя.
Эмили Мортон взвизгнула, выпрямилась и отдернула руку. Теперь карточка оказалась вне пределов досягаемости. Неожиданное движение испугало Лилиан, она вздрогнула, отпрянула назад и, не удержавшись на ногах, плюхнулась на каменный пол.
– В чем дело? – раздался удивленный голос, и над спинкой дивана появилась белокурая женская головка.
У Лилиан запылали щеки.
– Прошу извинить, мне…
«Мне» что? Вряд ли можно сказать этой красотке: «Мне нужна на минутку ваша бальная карточка… окажите любезность».
Мисс Эмили нахмурилась и, прищурившись, уставилась на неожиданный источник беспокойства. Лилиан храбро улыбнулась в ответ. Лучше пусть ее считают неуклюжей, чем нечистой на руку.
Мисс Эмили возмущенно фыркнула и поспешно вышла из комнаты.
Послышались сдавленные смешки. Плечи Лилиан бессильно поникли. Как ей хотелось испариться, словно сульфид ртути над жарким пламенем! Она поежилась, представив, какую историю мисс Эмили в эту самую минуту рассказывает своим подружкам.
Открылась дверь. Кто-то вошел. Превосходно.
– Могу я полюбопытствовать, что ты тут делаешь? – Пенелопа обошла диван и протянула ей руку.
Мимо прошествовали две девицы, покатываясь со смеху: вероятно, торопились распространить свою версию рассказа о ее странном поведении. Лилиан очень надеялась, что все это не дойдет до тетушки, хотя и понимала, что шансов почти нет.
Лилиан наконец с помощью Пенелопы поднялась с пола и с тяжелым вздохом опустилась на освободившийся диван.
– Я в тупике, Пен.
Громко шурша юбками, кузина устроилась рядом.
– Я всего лишь хотела заглянуть в ее бальную карточку, чтобы увидеть почерк Стратфорда, – понурившись, призналась Лилиан.
– Но зачем? – удивилась Пенелопа.
– Потому что я в отчаянии. Предположительно это покойный граф вызвал отца из дому в ту ночь, когда его убили. На письмах была его печать. Но без образцов почерка в этом невозможно удостовериться. А я не нашла никаких письменных документов: ни писем, ни конторских книг – ничего, с чем можно было бы сравнить. Создается впечатление, что из этого дома с военной точностью убрали всю личную переписку.
– Понимаю. – Пенелопа нахмурилась и похлопала Лилиан по руке. – Но если ты ищешь образец почерка покойного графа, зачем тебе почерк графа нынешнего? Разве он не был на войне, когда убили дядю Чарлза?
– Я точно не знаю, когда он уехал из Англии. И кроме того… – Лилиан вздохнула. Пен старательно помогала ей, делала все, что ни попросишь, и при этом почти не задавала вопросов. И после недолгих колебаний она все же решила поделиться с кузиной своими подозрениями, что отец участвовал в каких-то шпионских играх, и соответствующими логическими выводами. У Пенелопы округлились глаза. – Теперь ты понимаешь? Мне нужно убедиться, что не Стратфорд автор писем. Кроме того, необходимо знать, где был он и его отец в те месяцы, когда письма были написаны, в первую очередь в декабре 1803 года. Но я ничего не могу найти. Абсолютно ничего.
Лилиан уже была готова признать свое поражение, и кузина, почувствовав это, обняла ее за плечи. Несколько секунд они сидели молча, и вдруг Пенелопа встрепенулась.
– Слуги! Они знают обо всем, что происходит в доме, особенно если от них что-то пытаются скрыть.
– Я думала об этом, – призналась Лилиан. – Но брат Стратфорда, став графом, полностью сменил персонал – об этом мне сказала экономка.
– Да? – Пенелопа коснулась пухлой губки пальчиком в розовой перчатке. – Но ведь старые слуги еще могут жить в деревне! Они наверняка помнят ту зиму.
Лилиан встрепенулась. В ее душе снова вспыхнула надежда. Конечно, маловероятно, что визит в деревню даст какую-нибудь ниточку, но вдруг… Да и отец всегда говорил, что надо продолжать эксперименты до тех пор, пока не найдешь ответ.
– Но ведь деревня далеко. Пешком туда не доберешься. – Она всем сердцем ненавидела свою беспомощность! – Как я туда попаду?
– Понятия не имею, но уверена: если выход существует, ты его найдешь. Ты всегда проявляла неслыханное упорство, чтобы добиться желаемого. Я помню, сколько бессонных ночей ты провела, чтобы получить возможность заниматься наукой. И все потому, что мама пыталась заставить тебя забыть об этой идее, вынудив сначала в совершенстве освоить одобренные ею дисциплины.
Лилиан невольно улыбнулась забавным воспоминаниям. Тетя Элиза много лет не прекращала попыток сделать из племянницы настоящую английскую леди. Она была абсолютно уверена, что Лилиан должна изучить типично женские предметы – французский язык, литературу, музыку, хорошие манеры. И хотя отец предусмотрел в своем завещании возможность изучения ею естественных наук с одним из своих коллег, тетя разрешила эти занятия только после завершения племянницей одобренного ею курса. Лилиан почти не спала, но не отступила от своей цели. Ей казалось, что, если она не продолжит его работу, отец умрет еще раз. Получится, что его жизнь прошла зря.
Тогда ей казалось, что задача слишком сложная и решить ее невозможно, но упорство принесло свои плоды. Это же упорство помогло ей и позже, когда начала бороться за признание в научном мире. Поможет и теперь. Она сделает все возможное, чтобы найти ответы на терзавшие ее вопросы. Завтра она обязательно отыщет способ попасть в деревню. И пусть вероятность успеха невелика – ученым каждый день приходится иметь дело с кажущимися невероятностями, – Лилиан точно знала: только прекращение попыток установить истину станет ее полным и окончательным провалом.
А отрицательный результат тоже результат и неотъемлемая часть любого эксперимента.
Она не сдастся.
Глава 11
Дыхание человека и животного в прохладном утреннем воздухе превращалось в клубы белого пара. Подгоняя Грина, Джеффри слышал только стук копыт и свое дыхание.
Рассвет был полон ярких красок. Розовые и желтые блики уже начали вытеснять мириады оттенков синего, наполнявшие предрассветные сумерки. Синева стелилась по земле, поднимаясь, словно дым над полем боя. Джеффри зажмурился и пришпорил коня.
После десяти лет службы в драгунском полку он не смог расстаться с конем, который был связующим звеном с его прошлым, кровавым прошлым, которое он всем сердцем хотел забыть, но никак не получалось. Но вместе с тем Грин стал и частью его настоящего. Джеффри казалось, что без ежедневных верховых прогулок, волшебным образом вытеснявших неудовлетворенность его новой жизнью, он бы не смог выжить. Ему нужна была возможность хотя бы на короткое время уйти от действительности – и этим утром тоже.
Он гнал коня до тех пор, пока не почувствовал его тяжелого дыхания. Тогда, остановившись на небольшой возвышенности над озером, чтобы дать коню отдых, потрепал Грина по шее. Сердце друга билось сильно и часто. Впрочем, как и его собственное сердце. Грин фыркнул и почмокал губами.
– Извини, старина. – Джеффри нахмурился. – Увы, мы уже не так молоды, как раньше.
Зачем так рисковать? Только идиот будет гнать лошадь, если его не преследует отряд врагов.
Джеффри подвел коня ближе к воде. Солнце отражалось в зеркальной глади озера, и он искренне позавидовал царившему вокруг спокойствию и умиротворенности. Видит Бог, с тех пор как унаследовал графский титул, в его жизни отчаянно не хватало именно этих качеств. И словно многочисленных графских обязанностей и работы в парламенте было недостаточно, ко всему этому добавился шантаж. Нет, его графство никак нельзя назвать мирным, и нет никаких оснований рассчитывать, что оно станет таковым в ближайшем будущем.
Хотя, может быть, к сегодняшнему утреннему безрассудству его подвигло что-то другое.
Точнее, кто-то другой.
Уже третью ночь подряд ему не спалось – мешали мысли и мечты о Лилиан Клэрмонт. Она заинтересовала его, взволновала, завладела его помыслами… что чрезвычайно действовало на нервы.
Джеффри изо всех сил старался не обращать на нее внимания, но его тело реагировало на ее присутствие, даже когда он ее не видел. Он всегда чувствовал, когда она входила в комнату. Его глаза помимо воли следили за ее движениями – точными и вместе с тем элегантными, уши прислушивались к звукам голоса. Даже его нос начинал чувствовать запах яблок и лимона – там, где его быть не могло.
Как, например, сейчас. Джеффри глубоко вдохнул чистый прохладный воздух, в котором витал отчетливый аромат яблок. И лимона, конечно.
Это надо прекратить, но игнорировать Лилиан он не мог, и чем сильнее старался, тем прочнее она занимала его мысли, никак не желая их покидать. Прошлой ночью в его воображении Лилиан явилась в библиотеку в тонком полупрозрачном халатике цвета слоновой кости. В отблесках пламени камина ее золотистая кожа светилась, в темных волосах сверкали рыжеватые пряди. Она не произнесла ни слова, только несколько секунд пристально смотрела на него своими потрясающими глазами, потом опустилась перед ним на колени и…
Проклятье! От таких воспоминаний все тело Джеффри напряглось и стало твердым словно камень. С этим надо что-то делать. Почему эта женщина так притягивает его? Почему он не может выбросить ее из головы, вопреки доводам рассудка?
Грин насторожился и повернул голову, прислушиваясь. Джеффри бросил взгляд в том же направлении, но ничего не увидел и не услышал никаких посторонних звуков – пение птиц, и ничего больше, – а поскольку за многие годы научился безоговорочно доверять инстинктам Грина, все же насторожился в ожидании.
Из перелеска на луг вылетела лошадь – словно стайка куропаток, поднятая первым выстрелом. Джеффри даже показалось, что раздался выстрел, и далеко не сразу он понял, что слышит биение собственного сердца.
Лилиан.
Он не мог объяснить, откуда узнал, что это она: всадница, одетая в бриджи, ехала в седле по-мужски, волосы закрывала шляпа, да и расстояние до нее было довольно большим – ярдов пятьдесят, не меньше, – однако ни малейших сомнений у Джеффри не было. Он ощутил знакомое покалывание во всем теле, причиной которого была только она.
Всадница наклонилась вперед и что-то сказала лошади – вероятно, как-то поощрила, – поскольку животное существенно увеличило скорость. Лишь немногие солдаты его полка могли так… летать.
Боже правый, она скачет на Амире! Вероятно, ей удалось убедить Григгса, что она опытная наездница, иначе он ни за что бы не оседлал для нее любимую кобылу Джеффри. Ему все равно придется сделать замечание старшему конюху: Амира слишком ценная лошадь, чтобы давать ее гостям.
Его тревога немного уменьшилась, когда всадница приблизилась. Амира в надежных руках, а Лилиан действительно опытная наездница и, похоже, привыкла ездить в мужском седле.
Восхищение Джеффри неординарной гостьей росло с каждой минутой. Совершенно очевидно, что Лилиан Клэрмонт не обычная мисс. Он уже смирился с тем, что ошибся в ней. Она наглядно доказала, что вовсе не собирается его завоевывать, и сделала это очень даже демонстративно: оскорбила его, посмеялась над ним, бросила ему вызов и выиграла. После того как гнев утих, Джеффри признал, что заинтригован.
Лилиан придержала лошадь – перешла сначала на рысь, потом на шаг, – и ехала с востока, явно со стороны владений Эйвлина. У Джеффри внезапно стало тяжело на душе, сами собой сжались кулаки. Этот негодяй три дня не отходил от нее. Неужели она возвращается после ночи в его объятиях?
Нет. Когда Джеффри седлал Грина, Амира была в стойле. А он катается только час. Хотя этого времени, конечно, многим хватит, но, насколько ему известно, у Эйвлина не было привычки совращать невинных девиц.
Желание набить морду сопернику исчезло, и Джеффри облегченно вздохнул. Надо же, забыл, как часто ревность толкает мужчин на глупости.
Ревность? Нет. Конечно, нет. Он резко выпрямился и замер, чувствуя, как в грудь вползает смутная тревога. Ревность – предвестница любви. А он категорически отказывался поддаваться этой расслабляющей эмоции. То, что девица его заинтриговала, вовсе не означает, что он готов ее полюбить. Да, она весьма привлекательна, но физическое притяжение не имеет ничего общего с более возвышенными чувствами. Он не позволит себе повторить судьбу отца, которому любовь ничего хорошего не принесла.
Джеффри увидел, в какой момент Лилиан почувствовала его присутствие. Ее лицо побледнело, глаза испуганно сверкнули. Она бросила взгляд в сторону дома, вероятно прикидывая, сможет ли сделать вид, что не заметила его, и скрыться в конюшне, однако остановилась и стала ждать его приближения.
Амира подняла голову и радостно заржала. Грин ответил. Лилиан поприветствовала хозяина дома натянутой улыбкой и кивком, но, судя по ее виду, была готова спасаться бегством.
– Леди, встающая до полудня, – усмехнулся Джеффри. – Я считал, здесь последнее место, где меня могут поджидать гости женского пола.
Лилиан было нахмурилась, но быстро справилась с собой и усмехнулась.
– Холостой лорд, богатый, красивый и еще не впавший в старческий маразм? Я удивлена, что женщины не устраивают на вас засады по всей округе и не преследуют в любое время дня и ночи.
Ее слова вызвали у Джеффри улыбку.
– Этим вы и заняты, мисс Клэрмонт? Преследуете меня? – Ему почему-то очень хотелось раздразнить ее и посмотреть, что получится. – Сначала в библиотеке, теперь во время моей одинокой утренней прогулки. Пожалуй, это становится системой.
Лилиан возмущенно фыркнула, пожав плечами:
– Поскольку я пришла в библиотеку задолго до вас, то преследовать никак не могла. Скорее уж устроила засаду. Что же касается сегодняшнего утра, ничего не скажу. – Она взглянула на него, как всегда, прямо и загадочно улыбнулась. Эта улыбка поведала Джеффри о многом – к примеру, о том, что он прощен за ошибочное предположение, допущенное в первую ночь. – Можете гадать.
Джеффри ухмыльнулся, не в силах с собой справиться.
– Тогда мое эго, разумеется, поверит, что вы меня бесстыдно преследовали.
На очаровательном личике Лилиан расцвела улыбка, только почему-то растерянная. Как неожиданно.
И Джеффри почувствовал глубочайшее удовлетворение. Оно окутало его теплом, пролилось бальзамом на истерзанную душу. Возможно, Лилиан и не стремится к браку, даже с графом Стратфордом, но определенно хочет его.
Джеффри уже давно не испытывал такого счастья, но любопытство его ничуть не уменьшилось и требовало удовлетворения.
– Вы прекрасная наездница, – отметил он, скользя взглядом по темно-коричневым бриджам, обтягивающим стройные бедра и красивые икры. Свободная рубашка прикрывала ягодицы, но воображение Джеффри дорисовало восхитительную картину.
Лилиан проследила за его взглядом и вспомнила, что одета, мягко говоря, не вполне традиционно. В смущении она тяжело вздохнула, но подумав, смирилась с действительностью и, решив не комментировать ни свою одежду, ни седло, лишь произнесла:
– Спасибо.
Джеффри понравилось ее поведение в щекотливой ситуации, и он заметил:
– Амира вам очень подходит. Как вам удалось уговорить Григгса расстаться с ней, пусть и на время?
Можно было бы и не спрашивать. Если Лилиан улыбнулась Григгсу так же, как улыбалась ему, он бы помог ей увести всех лошадей из конюшни, и вряд ли его можно было за это винить.
Лилиан вспыхнула.
– Ее так зовут? Это означает «принцесса»?
– По-арабски – да. Я решил, что это имя ей очень подходит, потому что ее отца зовут Султан.
– Ах вот как. – Лилиан указала взглядом на Грина. – А кто этот красивый джентльмен? Тоже арабских кровей?
– Почти. – Джеффри понял, что она, похоже, не хочет отвечать на вопрос. Всячески уклоняется. Интересно почему? – Грин – бербер. Эта порода аналогична арабской, но происходит из Северной Африки.
– Грин? – У Лилиан брови взлетели на лоб. Она подалась чуть ближе к Джеффри, моментально воскресив в памяти все его ночные фантазии, и весело спросила: – А вы, значит, воображаете себя сэром Гавейном?
Джеффри почувствовал себя неуютно.
– Не совсем. Хотя солдаты в полку меня за глаза называли именно так.
Глаза Лилиан стали круглыми.
– Сэр Гавейн изображается большим ловеласом. Вы таким образом заслужили свое прозвище?
– Племянник короля Артура прославился заботой о молодых рыцарях, – немного обиженно заявил Джеффри в свою защиту. – Я всегда считал своим долгом присматривать за новобранцами. И мне нравится думать, что прозвище свое я получил именно за это качество. – Он не стал уточнять, что, вероятнее всего, определенную роль в выборе прозвища сыграли оба его качества. Интересно, как получилось, что они снова обсуждают его? – Разве Григгс не сказал вам, как зовут лошадь, когда седлал ее?
– А… ну да. Что касается этого… понимаете ли… – Она сцепила перед собой руки в кожаных перчатках и так сильно сжала, что толстая кожа протестующее заскрипела. Девушка поерзала в седле и, в конце концов собравшись с духом, посмотрела Джеффри прямо в глаза. – Дело в том, что я ее похитила.
Джеффри растерянно моргнул, в первый момент решив, что неправильно ее расслышал. Он был бы не так шокирован, заяви она, что является незаконнорожденной дочерью принца.
Лилиан громко сглотнула, понадеявшись, что Джеффри не услышал утробного звука.
– Вы похитили мою призовую кобылу?
По крайней мере, его голос звучал скорее смущенно, чем рассерженно.
Может быть, ей все-таки как-то удастся выпутаться.
Увидев Стратфорда, появившегося внезапно, словно призрак из утреннего тумана, Лилиан едва не рассталась со своим завтраком. А ведь все начиналось так хорошо. Еще немного, и она сумела бы вернуться никем не замеченной.
Но когда он приблизился, произошла очень странная вещь. Ее страх исчез, уступив место чему-то очень приятному и теплому, такому, что вызывало покалывание кожи и бросало в дрожь, но вовсе не от страха.
Правда, теперь нервозность снова вернулась. Лилиан наивно полагала, что ей удалось увести разговор в сторону, но Стратфорд упорно возвращался к лошади. Что ему, поговорить больше не о чем? Угораздило же ее выбрать призовую кобылу.
– Да, – произнесла она со вздохом. – Но я же не знала, что она призовая, – просто выбрала самую красивую лошадь из всех, – сообщила она, зная, что мужчины падки на лесть.
Стратфорд сидел на коне с разинутым ртом, глядя на нее, словно на беглянку из Бедлама. Кажется, ей никогда раньше не приходилось видеть такого озадаченного выражения на лице мужчины. Ну, если она, конечно, не пыталась ему объяснить атомную теория Джона Дальтона.
Неожиданно ее разобрал смех. Лилиан отлично знала, что такова физиологическая реакция ее мозга на сильное напряжение, а на самом деле ничего смешного в ее положении нет, но от этого было не легче.
Стратфорд открыл рот, закрыл и снова открыл, словно выброшенная из воды рыба… крупная рыба.
Ну, возможно, ситуация все же немного… самую малость комична.
– Но зачем вам понадобилось похищать мою лошадь? – Граф наконец вышел из транса.
А действительно, зачем? Лилиан отвела глаза, потому что не могла сказать правду. Но, с другой стороны, Пенелопа постоянно утверждает, что она ужасная лгунья. Значит, необходимо держаться как можно ближе к правде и надеяться на лучшее.
Зачем ей понадобилось похищать его лошадь? Разумеется, чтобы добраться до деревни и расспросить людей о нем и его семье.
– Я привыкла ездить верхом каждое утро, – объяснила она и почти искренне посмотрела ему в глаза. По крайней мере это было правдой. – Я не спросила вашего разрешения, поскольку… у нас не сложились отношения. – Она склонила головку и постаралась придать голосу максимум раскаяния. – Прошу прощения.
Ну вот все и сказано. Лилиан бросила взгляд украдкой из-под опущенных ресниц. Джентльмен должен принять ее извинения и отпустить восвояси.
Стратфорд задумчиво прищурился.
– И, насколько я понял, вам не хватило времени, чтобы стащить еще и дамское седло.
Лилиан выпрямилась и, постаравшись скрыть досадливую гримасу, напомнила себе, что должна придерживаться правды… по возможности.
– Я привыкла ездить в мужском седле. Считаю, что так практичнее собирать образцы и данные для моих опытов. Да и так намного безопаснее, поскольку мне приходится передвигаться в зарослях и по болоту.
– О каких опытах идет речь? – спросил граф, нахмурившись еще сильнее.
– Химических. Понимаете, я химик. И доктор. – Лилиан почувствовала, как инстинктивно вздергивает подбородок, ожидая, что он поднимет ее на смех, точь-в-точь как в ночь их первой встречи в библиотеке, когда она предложила ему помощь.
Но сегодня он не только не засмеялся, но и потряс Лилиан до глубины души.
– Я бы хотел узнать больше о ваших опытах. Но прежде чем мы перейдем к этому, будьте так добры удовлетворить мое любопытство в другом аспекте. Понимаете, я знал много первоклассных наездников, которые держались в седле не лучше вас. Вы же не впервые скачете по сельской местности со столь головокружительной скоростью?
Она нервно хихикнула.
Проклятье! Надо спасаться бегством: повернуть Амиру и во весь опор нестись к конюшне, – но на лице Стратфорда читался неподдельный интерес, самый искренний интерес, который к ней когда-либо проявлял мужчина. Кроме папы, конечно. Поэтому она не могла не ответить и задумчиво сказала:
– Нет, и я вовсе не считаю себя превосходной наездницей. Просто верховая езда для меня…
Подходящее слово никак не приходило на ум, но в один голос они в следующий момент выпалили:
– Спасение!
Воцарилось неловкое молчание. От чего мог спасаться богатый и влиятельный лорд вроде него?
– Спасение от чего? – озвучил ее вопрос Джеффри.
– От многочисленных ограничений в моей жизни, от разочарований женщины с научным складом ума, родившейся в мужском мире, от постоянного давления тети… – Она в ужасе закрыла рот рукой, тряхнула головой: и так уже достаточно наговорила, совершенно непонятно почему. – Вы не поймете…
– Вы будете удивлены, – проговорил Джеффри тихо и как-то торжественно.
У Лилиан перехватило дыхание, но отвести от него взгляд было выше ее сил. В его глазах застыло какое-то странное выражение, которого она раньше не замечала: что-то очень близкое и понятное ей, но одновременно приводившее в замешательство.
После паузы она ответила:
– Не исключено. Но, думаю, нам обоим следует быть за завтраком, а значит, надо поторопиться. – Лилиан выпрямилась в седле и повернула Амиру. – Прошу прощения, милорд, что взяла вашу лошадь без разрешения. Этого больше не повторится.