Загадка о тигрином следе Кротков Антон

Глава 38

Вначале комиссар почувствовал себя в Ташкенте не удел. У всех было какое-то занятие кроме него. Генерал занимался подготовкой решающего этапа экспедиции, Луков ему помогал. Время шло, а о нём – «моторе и душе экспедиции» все словно забыли! При своей неуёмной энергии Лаптев тоже жаждал деятельности. Только начальник не давал ему никаких поручений, совершенно игнорируя.

Целыми днями Гранит бесцельно слонялся по улицам. Однажды он оказался возле самого шикарного ресторана в городе. Удивительное дело, но, не смотря на все тяготы войны и большие сложности со снабжением, несколько таких коммерческих заведений преспокойненько продолжали свою работу. Их владельцы доставали страшно дефицитные продукты на чёрном рынке или за бешенные деньги покупали их у вороватых армейских интендантов. Власти почему-то сквозь пальцы смотрели на частных рестораторов и повязанных с ними крупных спекулянтов, лишь изредка с большой помпой арестовывая мелкую рыбёшку, победно трубя об этом в газетах. Объяснялось это просто: крупные чины из штаба фронта и прочих тыловых учреждений сами любили посещать заведения с шикарной дореволюционной обстановкой, почтительным метрдотелем, обращающимся к завсегдатаям только по имени отчеству, и услужливыми официантами.

Оказавшись напротив входа в ресторан, Лаптев с удивлением и завистью наблюдал за выходящими из его стеклянных дверей военными чиновниками. Они появлялись под ручку с хорошо одетыми дамами. Швейцар услужливо кланялся им, как некогда князьям, владельцам фабрик и царским полковникам. Впрочем, где они теперь, – прежние титулованные особы, богачи и столоначальники рухнувшего режима, сорившие здесь шальными деньгами от продажи лицензий на сафьян, хлопок и хну?! Большинство из них прозябали в страшной нищете и дрались с другими нищими на папертях Стамбула и Парижа за плесневелую хлебную корку.

Нынче в почёте у тех, кто жил с чаевых, был упитанный и вальяжный, аккуратно причёсанный на прямой пробор и изящно одетый «товарищ красный командир» в тщательно пригнанном по солидной фигуре английском френче, в отглаженных галифе, обутый в форсистые сапоги с маленькими бальными шпорами. И никого не интересовало, что в недавнем прошлом он был каким-нибудь маляром или батраком, а генеральские сапоги свои просто украл у прежнего владельца.

Это в Москве никто из занимающих более менее высокий пост в большевистской иерархии чиновников не посмел бы столь открыто афишировать своё пристрастие к жизни на широкую ногу. Там подобные замашки сразу объявлялись морально-бытовым разложением, «обуржуаживанием», и карались по всей строгости революционного закона. Виновному его шалости могли стоить партбилета, должности, а то и самой жизни.

Но здесь на Востоке, в городе, изолированном от остальной Красной России, требования к моральному облику большевика, были, видимо, намного мягче. А иначе как объяснить, что, не имея никаких иных доходов кроме скромного жалованья, все эти тыловые деятели умудрялись, не таясь, вести столь вольготную жизнь. В то время как солдаты и командиры боевых частей часто недоедали, форма их была вконец истрёпана, интенданты не скрывали возмутительной роскоши, жили как восточные сатрапы. Подпольные игорные дома и места разврата были полны чиновниками военной администрации, скандальное расточительство которых и громкие оргии оскорбляли нужду красноармейцев. И все молчали, делая вид, что ничего не происходит! Новый командующий фронтом, то ли не знал о злоупотреблениях тыловиков, то ли бы занят чисто военными вопросами. А может и того хуже…

По всей видимости, здесь действительно не было принято интересоваться: откуда у заведующего армейским складом или ответственного за призыв рекрутов военного чиновника деньги на дефицитный материал для платья супруги или любовницы. С каких таких доходов он вознаграждает щедрыми чаевыми обслугу ресторанов, бань, полулегальных публичных домов. И как ему удаётся держать при своей особе довольно многочисленную клиентуру прихлебателей для мелких поручений и просто жадных до развлечений знакомых.

В Ташкенте Гранит увидел, что не только интенданты, но и его собратья по цеху – военные комиссары армейского уровня роскошествуют в пище, ездят на шикарных лошадях, в то время когда в кавалерии нет и плохих. На Лаптева это открытие произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Было полное ощущение, что мир перевернулся. С одной стороны буквально на каждом шагу взгляд натыкался на лозунги про равенство, про войну дворцам и ненависть к толстопузым буржуям. А с другой стороны эти самые буржуи, только в форме высокопоставленных военных Рабоче-крестьянской Красной армии разъезжали по городу в дорогих колясках на резиновых шинах и мягких рессорах. Лаптев был поражён! Даже ему не снился такой размах и такая беспардонная наглость! Впрочем, у этой публики было чему поучиться.

Не раз объявлявший смертные приговоры за гораздо меньшие грешки, Лаптев сам был не прочь немного пожить такой жизнью, насладиться утончёнными удовольствиями Востока. В конце концов, разве он не заслужил это своей пролитой за революцию кровью, многими опасностями и лишениями, которые выпали на его долю по дороге сюда?! Удивительная изобретательность и бесконечная вера в собственную проницательность сразу подсказали Лаптеву в каком направлении ему следует действовать.

В последующие дни Гранит наведался в несколько весомых учреждений где, потрясая своим мандатом, отрекомендовался представителем Москвы, прибывшим в город с особым поручением от «Контрольно-ревизионного отдела при Главном Политуправлении Красной армии и Главном аппарате ЧК». В действительности структуры со столь громоздким названием не существовало в природе! Но Лаптеву удалось главное – произвести впечатление на тех, от кого здесь зависело распределение жизненных благ. Разыграв, как по нотам классическую роль гоголевского Ревизора, «товарищ Хлестаков» получил почти всё, чего желал. Даже образованные штабные военспецы, писавшие сочинения в гимназиях по бессмертному гоголевскому произведению, легко поверили во всю ту белиберду, что нёс посетитель. Или же просто спасовали перед напором артистичного самозванца.

Таким образом, данное ещё в пути Лаптевым полушутливое обещание навести шороху в «Ташкентском болоте», было выполнено им с большим перевыполнением: комиссар сменил обноски на дорогое платье, переехал из общежития в бывший аристократический особняк, в котором теперь квартировало высшее командование фронтом. Как «большой начальник» он по каким-то накладным получил через финчасть фронта щедрые «суточные». И попутно с этим Лаптев объявил несколько строгих выговоров недостаточно расторопным на его взгляд чиновником, а кому-то даже пригрозил расстрелом. Но главное, что теперь поиздержавшийся в дороге комиссар был при деньгах.

Суммы видимо были немалые, ибо прибывший в город без ломаного гроша в кармане оборванец стал изображать из себя богатого бездельника, проводя дни в праздности и развлечениях. Вставал он поздно, – часов в двенадцать, шёл в ближайшую ресторацию, где сидел часов до двух, потягивая кофе с ликёром и покуривая дорогую бразильскую сигару. Просматривал газеты, но не местные, а те, что доставляли в город, помимо прочей контрабанды, особые люди. Газеты были английские и французские. Да, да! Несмотря на свою простонародную фамилию, комиссар знал иностранные языки. Он только прикидывался неграмотным парнем из народа, когда ему это было выгодно. На досуге комиссар даже решил построить из себя этакого богатея-мецената: отыскал какого-то местного поэта, который прозябал в страшной нищете, и осчастливил его, купив собрату по перу дом и вдобавок всякой домашней скотины впридачу…

Впрочем, комиссар напрасно решил, что в этом городе может позволить себе всё что угодно. Ощущение вседозволенности сыграло с ним злую шутку. Первый звоночек прозвучал через пару недель после того, как «особо уполномоченный товарищ» объявился в Ташкенте. В этот день он решил наведаться в Политуправление фронта. Он вошёл в здание, и по своему обыкновению уверенно направился мимо часового, уже успев привыкнуть к тому, что его особу тут все знают. Он был в пиджаке цвета какао с молоком, клетчатых панталонах и желтых перчатках. В иных местах навстречу ему, быстро ставшему завсегдатаем лучших заведений города – игорных домов и ресторанов, обычно услужливо бросались служители, чтобы принять у дорогого гостя цилиндр и тросточку. Но в этом «комиссарском клубе» порядки были, конечно, иными. Ну да ничего! Он потерпит.

Итак, приветливо кивнув на ходу коменданту, который хорошо знал его в лицо, Гранит лёгкой походкой направился по своим делам в нужный кабинет. Но неожиданно начальник охраны окликнул его. Требование предъявить пропуск удивило Лаптева. Впрочем, всё быстро разрешилось, и он сразу забыл об этом инциденте, не придав ему никакого значения. И напрасно, ибо таким образом, его предупреждали. Чужаку давали понять, что он переступил границу дозволенного…

Наслаждение Лаптева ташкентской жизнью было бы неполным, если бы он не мог им похвастаться перед непосредственным начальством. Гранит неоднократно зазывал начальника экспедиции в гости. И генерал уже дважды принимал приглашение комиссара. Похоже, бывший жандарм с любопытством следил за смелыми манёврами двадцатилетнего мошенника, ожидая, когда же, наконец, последует неизбежное разоблачение самозванца, и этот самонадувшийся мыльный пузырь громко схлопнется.

Снова получив приглашение зайти к нему вечерком, на этот раз генерал предложил Одиссею составить ему компанию.

– Вот увидите, наш Робеспьер снова встретит нас в парчовом восточном халате, с длинной трубкой и с раскрытым томиком Ленина в руках, – пообещал старик по дороге Лукову. – Причём я заметил, что эта книга у него всегда открыта на одной и той же странице.

Всё произошло в точности, как предсказал Анри Николаевич: комиссар, словно падишах на троне, восседал в массивном кресле из резного чёрного дерева и курил восточную трубку в аршин длиной. На нём было чёрное шёлковое кимоно с вышитыми золотом и серебром павлинами. Перед выпендрёжником был открыт том сочинений Ленина в сафьяновом переплёте.

После очередного кутежа вид у хозяина номера был довольно помятый. Но при этом Лаптев выглядел напыщенным самодовольным индюком. Похоже, его просто распирало от осознания собственного великолепия.

– Вот кто настоящий шут в нашей маленькой компании – шепнул на ухо Лукову генерал. – Впрочем, для «джокера» он не слишком умён. Хотя, если ещё не забыли, колода карт без интересующей нас карты принадлежала именно ему.

Комиссар подошёл к подоконнику, где выстроилась батарея пустых бутылок, отыскал среди них одну недопитую до конца. Разлил её содержимое по заляпанным бокалам. Первый жадно выпил сам, затем предложил гостям.

Между хозяином и генералом номера зашёл их старый спор о необходимости участия комиссара в делах экспедиции. Дело в том, что в Ташкенте экспедиции по распоряжению Москвы была выделена крупная сумма для закупки необходимого снаряжения и провианта. И это были не «керенки» или советские ассигнации, которые практически не обладали покупательной способностью и были просто раскрашенными бумажками, а золото и валюта! Естественно комиссара приятно волновала возможность «приобщиться» к этим деньгам.

– Без меня местные интенданты вас надуют – подсунут гнилой провиант и негодных лошадей – убеждал Вильмонта Лаптев. – Тут все сплошь воры!

– Ну конечно! Ведь только доверившись вашей кристальной порядочности, мы можем быть совершенно спокойны – не скрывая иронии, кивнул генерал.

– Напрасно иронизируете. Вспомните, кто спас всех нас от неминуемого расстрела. И с купцом всё могло выйти иначе…

Пока они спорили, Луков подошёл к окну, любуясь великолепным видом на английский парк с фонтаном. Даже находясь в запустении, чудесный ландшафт сохранил немало прежнего очарования. Этот дворец построил для себя Великий князь Николай Константинович, племянник Александра II и внук Николая I, который волею судьбы был сослан царственной роднёй до конца своих дней в Ташкентскую ссылку. Князь скупал огромное количество произведений искусства стран Востока, многое заказывал и в Европе. Конечно большинство картин, предметов мебели, дорогих панелей было либо украдено, либо сгорело в печах холодными зимними вечерами. Тем не менее, многое из прежней обстановки ещё сохранилось.

Лаптеву, конечно, доставляло особое удовольствие спать на великокняжеской кровати и пользоваться некоторыми его вещицами.

– Не угодно ли сигару? – поинтересовался комиссар у генерала в разгар их жаркого спора и щелкнул крышкой стоявшей на столе эбеновой шкатулки с вензелями прежнего владельца дома. Похоже, хитрец решил переменить тактику.

Генерал, который в пути довольствовался самой простецкой солдатской махрой, не удержался и взял одну – уж больно аппетитно выглядели аккуратные шоколадные сигарки с красно-золотыми наклейками. Однако раскуривать её старик не спешил, подносил сигару к носу и блажённо вдыхал аромат, по которому, похоже, очень соскучился.

– Да вы курите-курите, Анри Николаевич! – с ласковостью гостеприимного хозяина настаивал комиссар. – Если хотите, я вам целую коробку презентую. Прежде такие были доступны лишь богатым господам. В семнадцатом, будучи в Москве проездом – делегатом в Питер, я такие сигары видел на Кузнецком в витрине колониальной лавки Сычова – по полтора рубля штучка шли. Но теперь даже в Москве и за миллион таких уже и не сыщешь. Но для меня, как видите, это не проблема.

Анри Николаевич согласно кивнул, чему-то вздохнул, аппетитно зачмокал губами, разжигая огонёк, и приготовился испытать райское наслаждение. Комиссар только этого и ждал, чтобы озвучить давно припасённое предложение:

– Да вы не сомневайтесь, я вам всё достану. Только скажите, – сведу с кем нужно. А, впрочем, к чему вам лишние заботы, ваше дело руководить. Просто раньше я этого не понимал – по молодости и неопытности, но в последнее время поумнел – жизнь кой-чему научила. Общее руководство экспедицией – это пусть будет ваша епархия. А я в другом силён. Поэтому доверьте лучше мне то золото, что прислала Москва, и я в два счёта всё устрою.

Генерал чуть не поперхнулся табачным дымом. Но, откашлявшись, лишь извинился. Это обнадёжило Лаптева, и он заговорил с удвоенной энергией:

– И поверьте моему слову: через три дня у вас будут лучшие лошади во всём Туркестане и самый отменный провиант!

– Ммм, звучит заманчиво! – согласился генерал, ещё раз внимательно осматривая сигарку.

Он ещё примерно минут сорок продолжал временами согласно кивать и издавать некое благожелательное мычание, однако по его лицу невозможно было определить, к какому решению он склоняется. Старик по своему обыкновению играл с комиссаром, как кот с мышкой, забавляясь распаляющимся энтузиазмом собеседника.

В какой-то момент Вильмонт отыскал в разбросанной по столу колоде карту джокера (это была уже другая колода). Некоторое время рассматривал её с рассеянным видом, – как бы между прочим. Затем, улучив момент, украдкой показал Лукову и снова шепнул ему на ухо:

– И всё-таки согласитесь, что наш дражайший комиссар несколько простоват. Если только это не более тонкая игра по первому разряду. Ведь что может быть лучше для маскировки своего истинного лица, чем маска дурака.

Однако пора было и откланиваться. Вот только просто так уйти, не ответив ни «да», ни «нет» на настойчивые уговоры хозяина, было нельзя.

– Хорошо, вы хотите от меня прямого ответа? – поднимаясь со своего места, осведомился генерал.

– Ну конечно! – обрадовался комиссар.

– Что ж, извольте, – лицо старика сделалось жёстким, на щеках его выступили желваки. Он смял выкуренную едва на треть очередную сигару о пепельницу и произнёс:

– Пока я исполняю обязанности начальника экспедиции вы не получите от меня и гроша ломаного казённых денег! И скажите спасибо, что я держу вас при экспедиции, не смотря на все ваши выходки.

Комиссара словно парализовало. Минут пять он не мог вымолвить не слова. А когда, наконец, пришёл в себя, то произнёс, с ненавистью глядя на старика:

– Ты сказал «пока ты исполняешь обязанности начальника»? Это ты правильно сказал, ибо не надейся, что я всегда буду спускать тебе все твои жандармские издевательства. Имей в виду, Ваше Благородие, у меня на тебя давно финский нож наточен!

Глава 39

Подготовка к главному этапу экспедиции шла по плану. Генерал уже готов был назначить дату выхода из Ташкента. Однажды вечером он зашёл в комнату Одиссея, чтобы оговорить планы на будущий день. Нельзя было не заметить, что старик чем-то подавлен. Одиссею ещё не приходилось видеть пожилого начальника в таком сумрачном настроении. Обычно старик всегда был полон энтузиазма, и даже когда уставал или был чем-то встревоженным, всё равно старался сохранять бравый вид. А тут плечи его были опущены, как и уголки рта. В глазах не видно обычного огонька. Он выглядел резко постаревшим. Изменения, произошедшие в облике наставника буквально за последние дни, неприятно поразили Одиссея: странный болезненный свинцовый оттенок кожи лица, мешки под глазами… Похоже, что-то сильно угнетало его… Какое-то беспокойство, буквально сжирало изнутри.

Одиссей не хотел показаться бестактным и влезать в душу соратнику, но всё же под конец разговора осторожно поинтересовался:

– У вас что-то случилось?

– Я просто давно не видел сына, и не знаю где он теперь, но догадываюсь, что видимо у Деникина. Надеюсь, что он бы меня понял и не осудил за мой выбор. А я не осуждаю его. Жаль только, что уже похоже не свидимся.

Одиссею захотелось как-то утешить старика. Но пока он искал подходящие для этого слова, генерал удивил его новостью:

– Сегодня ко мне приходил человек от Них. Ну вы понимаете… Я имею в виду людей, которые полагают, что мы с вами марионетки в их ловких руках. Этот человек пришёл проинструктировать меня о дальнейших действиях.

– Он и есть таинственный Джокер?

– Не знаю, – произнёс генерал с нескрываемой досадой. – Едва мы начали беседу, как посланец заговорщиков вдруг сослался на проклятую забывчивость и сообщил, что у него оказывается есть какое-то срочное дело, и мы закончим наш разговор через пару дней, когда он снова навестит меня. Причём уходил он с такой поспешностью, что это скорее напоминало бегство.

– Странно.

– Ничего странного – с ещё большим раздражением произнёс генерал. – Признаться, я был в таком раздрае, что допустил несколько раздражённых и откровенных реплик в адрес всей их шайки. Стар я что ли стал для шпионских игр, нервы уже ни к чёрту!

По тону старика Одиссей почувствовал, что это ещё не конец истории, и поинтересовался:

– За этим что-то последовало?

– Через два часа после его ухода ко мне в номер постучал штабной курьер. Он сообщил, что меня ожидают в канцелярии департамента боеприпасов, чтобы завизировать наряд на получение патронов и ручных гранат для нашей группы. Я давно ждал этого, поэтому немедленно оделся и отправился в данное учреждение. Каково же было моё удивление, когда чиновник, чья подпись красовалась на пакете, удивлённо сообщил мне, что никого ко мне не посылал. Вот тогда то я окончательно осознал, что спугнул связника. Я поспешно вернулся в гостиницу и застал свою комнату в полнейшем беспорядке. Кто-то вломился туда в моё отсутствие и устроил настоящий погром.

– У вас что-то похитили?

– Да что у меня красть – удручённо пожал плечами генерал.

– Но может всё-таки что-то пропало?

– Из кармана френча исчезла игральная карта, что вручили мне эти негодяи – неохотно признался генерал. – Пропал также журнал экспедиции, который я начал вести со дня отлёта из Москвы, и в котором день за днём подробно описывал самые важные события.

«Они больше не доверяют вам, вы должны быть теперь особенно осторожны» – хотел сказать начальнику Луков, но передумал, решив, что опытный разведчик и без него это уже понял.

– Ладно, не буду вам мешать спасть, вы ведь устали. Честь имею. – генерал устало поднялся и щёлкнул каблуками, собираясь уходить.

– Да помилуйте! Что вы Анри Николаевич! – попытался задержать его Луков, чувствуя, что старику важно выговориться, не остаться теперь одному наедине со своей тоской.

– Останьтесь! Тут в гостинице работает одна милая женщина, так я попрошу её принести нам чаю.

В глазах старика Одиссей увидел отеческое тепло:

– Вы чем-то напоминаете мне сына. Я часто бывал к нему несправедлив: хотел выточить его по своему образцу. А теперь понимаю, что он итак взял всё лучшее от меня, сохранив при этом себя. Жаль только, что я понял это лишь теперь, когда у меня нет возможности даже написать своему Серёже о сделанном мною запоздалом открытии.

В порыве чувств старик расстегнул карман френча и вытащил оттуда сложенный лист бумаги и протянул Лукову:

– Это так – на всякий случай. Не считайте, что я испугался их. Но если со мной вдруг что-то случиться, я хочу чтобы вы передали это письмо сыну, коль представиться такая оказия. Мне кажется, я достаточно хорошо узнал вас. И могу вам полностью доверять. Со временем вы станете таким же, как и я в молодости, только намного лучше. Потому что вы чище, благороднее. И тоже будете больше всего на свете желать оказаться на спине потрясающего чистокровного скакуна, чтобы промчаться на нём по степи, сколь вашей душе будет угодно.

Генерал также почему-то решил подарить Одиссею свою бритву фирмы «Бауэр и сыновья». При этом сказал, грустно улыбнувшись:

– Будете бриться, вспоминайте меня. А я решил отпустить ещё более пышные усы и бороду. Хочется выглядеть настоящим аксакалом. Так что бритва в ближайшее время мне не понадобится.

На следующий день все запланированные накануне дела и встречи неожиданно отменились из-за срочного совещания, на которое командующий фронтом собрал весь свой штаб. Таким образом, у Лукова и генерала образовался полностью свободный день. После завтрака было решено прогуляться по городу. Генерал вызвался показать молодому товарищу местные достопримечательности. Оказывается он служил здесь целых семь месяцев вскоре после окончания русско-японской войны. И потом несколько раз бывал по делам службы.

Из Вильмонта получился превосходный экскурсовод. Он провёл Лукова по самым интересным местам старого Ташкента. Они начали с осмотра старой крепости с удивительными арочными воротами. Затем Вильмонт показал Одиссею дом, в котором жила во время гастролей 1910 года великая русская драматическая актриса Вера Федоровна Комиссаржевская. Здесь же она и умерла от чёрной оспы, и из этого дома гроб с её телом увезли для похорон в Александро-Невской лавре.

От дома Комиссаржевской коллеги отправились на извозчике в другой район города. По пути взгляд Одиссея постоянно натыкался на свежие следы недавних уличных боёв – отметины пуль на стенах, ещё не заделанные воронки от взрывов на мостовой.

Но наибольшее впечатление на Одиссея произвело событие, которое не имело прямого отношения к архитектуре и многовековой истории Ташкента. Просто оно с трудом увязывалось в сознании молодого москвича с разрухой гражданской войны и с как бы само-собой подразумевающейся азиатской отсталостью этого города.

А произошло вот что: мужчины осматривали снаружи величественную мечеть Шейщантауръ, когда мимо них, скрипя огромными колёсами, проехала арба, в которую был запряжен старый ишак. Неожиданно к скрипу плохо смазанных колёс добавился шум совершенно иного сорта. Этот звук москвичу-Лукову был хорошо знаком. Только он сперва решил, что ослышался. Поэтому когда в конце улицы возник яркий самоходный вагончик, Одиссей в первый момент не поверил собственным глазам. Конечно, он читал когда-то прежде, что в Ташкенте бельгийским обществом, которое так и именовалось – «Ташкентский трамвай», несколько городских конок были переведены с лошадиной на электрическую тягу. Кажется, это случилось, то ли в 1911, то ли в 1912 году. Но, то, что один из самых современных видов городского транспорта до сих пор исправно функционирует здесь – на задворках цивилизованного мира, – поражало! И это в то время, когда в самой Москве изрешечённые пулями ржавые вагоны, служили мрачным воспоминанием о кровавых боях октября 1917 года между юнкерами и красными матросами!

Именно трамвай на фоне древнего мавзолея поразил его гораздо более древних дворцов и мечетей. Лукову это зрелище показалось очень символичным – знаком неизбежного становления пока ещё технологически отсталого Востока на рельсы западной цивилизации. Кто знает, возможно, большевики с их революционным напором ускорят этот процесс. Вот только благо ли принесёт прогресс с его культом машин и духом делового прагматизма самобытной местной культуре?

Продолжая размышлять о судьбах Востока, Одиссей вдруг обнаружил, что они приблизились к тенистой чайхане, построенной под столетним карагачём с густой кроной. Вокруг дерева над тихо журчащей водой был построен деревянный помост, устеленный цветными коврами. На них сидели, поджав под себя ноги, и полулежали люди. Возле каждого чайник.

Чайхана была переполнена. Посетители неторопливо попивали душистый напиток из больших и малых пиал, лениво отмахиваясь от роящихся в воздухе мух. В эти полуденные часы здесь собралась многоязычная пёстрая толпа – молодые и пожилые мужчины в национальных халатах и тюбетейках, военные с револьверами в кобурах и полевыми сумками через плечо, по-европейски одетые штатские. И лица вокруг – жёлтые и рябые, с резкими чертами сынов гор и круглые славянские, смуглые и светлокожие со скандинавскими чертами – это латыши из личной охраны Фрунзе и руководства ЧКа. Настоящее смешение народов! То и дело слышится зов: «Эй, чайханщик, два чайника кок-чая!» или: «Эй, чайханщик, четыре черного чая, лепешки и сахару!».

Чайханщик – длинноносый, плотный мужчина лет пятидесяти с очень гибкими и точными движениями акробата. Рот его вечно растянут в улыбке, зубы коричневого цвета выдают слабость к сосательному табаку – насвою. Он распоряжается возле дверей в своё заведение – на пятачке, где закипают самовары, завариваются на углях мангала многократно битые и клееные цветные чайники и готовится самса в пышущей жаром круглой печи-тандыре. Чайханщик приветствует каждого гостя, словно старого знакомого, даже если видит его впервые:

– Селям алейкум, дорогой товарищ! – звучит из его уст традиционное приветствие с поправкой на новую власть. И каждый посетитель, будь он узбек, русский или занесённый ветрами большой войны чех отвечает:

– Алейкум селям.

Когда не надо никого встречать чайханщик выглядит строгим командиром во главе небольшой собственной армии. Он бдительно следит за тем, чтобы всё шло без заминки. Посетитель едва подымает палец, а уже тонкий и подвижный, как вьюн, мальчик-служка спешит к нему с полотенцем и кок-чаем. Пока один десятиведерный огромный, как котёл небольшого паровоза, самовар шумит и фыркает, наполняя десятки чайников кипятком, второй – такой же огромный, и до того сверкающий, что глазам смотреть на него больно, ждет своей очереди.

Хозяин и трое его помощников не знают ни минуты покоя. Но даже посреди этой круговерти иногда, будто заскучав, и желая тряхнуть стариной, чайханщик вдруг ловко схватит вместо помощника дюжину чашек и с цирковым шиком одним движением засыплет заварку сразу во все. Да так, что ни одна чаинка не окажется на полу. Его молодые ассистенты с восхищением смотрят на такие трюки мастера и видно, как им не терпится повторить эффектный фокус. Похоже этим и объясняется то, что в чайхане почти все чайники и чашки склеены и видимо не по одному разу.

Они сели в стороне от всех, чтобы их никто не мог подслушать.

– Нам по порции плова с лепёшками и чаю – сказал генерал подошедшему юноше из прислуги…

Глядя на уплетающего с молодым аппетитом плов начальника, Луков поражался крепости его желудка и не только этому…

Когда они сегодня преспокойно гуляли по каким-то узким тёмным улочкам – одни без охраны, генерал между прочим, как о деле совершенно обыкновенном, сообщил молодому товарищу, что в городе снова неспокойно. Старик был в курсе многого из того, что здесь происходит, ибо чуть ли не ежедневно бывал в разведотделе фронта и у руководства ТурЧКа. Высокие ташкентские руководители на редкость хорошо приняли Вильмонта, рассчитывая привлечь с его помощью дополнительную помощь из Москвы (хотя в отличии от самозванца-Лаптева старый генерал не стремился пустить пыль в глаза, всё выходило само собой). Ведь его мандат начальника экспедиции был подписан самим Дзержинским! Поэтому Вильмонта посвящали во многие подробности местных дел, рассчитывая, что он доведёт их до своего руководства.

Теперь за чаем генерал рассказал Одиссею кое-какие подробности о вооружённом мятеже, который произошёл в Ташкенте два месяца назад. Его подготовила Туркестанская военная организация, куда входило много офицеров. Возглавлял «Туркестанский союз борьбы с большевизмом» полковник Корнилов – родной брат того самого легендарного генерала Корнилова. А также генерал-лейтенант Кондратович, бывший заместитель генерал-губернатора Туркестана. Почти все заговорщики состояли на командных должностях в Красной армии. Временный комитет, то есть штаб восстания возглавил комиссар по военным делам Туркестанской республики Константин Осипов. Активную поддержку заговорщикам оказали лидеры левых эсеров.

Большевики не знали о готовящемся восстании и были заняты внутрипартийной склокой. Местные комиссары грызлись с теми, кого прислал в Туркестан Ленин. Таким образом власти были застигнута врасплох. Варфоломеевская ночь продолжалась всего несколько часов, но за это время были заколоты штыками в своих постелях, забиты прикладами, выброшены из окон, утоплены в сортирах сотни видных партийных деятелей Туркестанской республики и представителей сочувствующей новой власти интеллигенции.

С огромным трудом большевикам удалось подавить мятеж, причём решающую роль в их победе сыграли, как и во время московского восстания левых эсеров, латышские стрелки.

Ушедшие из города после своего поражения мятежники образовали Ташкентский офицерский партизанский отряд и продолжили борьбу. По некоторым данным в настоящее время в отряде числилось около 150 человек, в основном офицеры с большим военным опытом. Партизаны вступили в союз с лидерами басмачей, например, со знаменитым Джунаид-беком, которого в народе называли «оборотнем». Это была мрачная личность!

Недавно офицеры-партизаны вместе с басмачами провели успешный рейд по Ферганской долине, оставляя на своём пути пепелища и трупы растерзанных активистов новой власти. Несколько небольших вражеских отрядов видели двигавшихся по направлению к Ташкенту.

Генерал сообщил:

– После поражения восстания в городе у мятежников осталась мощная агентура, которую чекисты ещё не скоро вычастят. В штабах полно военспецов, которые ведут барскую жизнь непонятно с каких доходов. Шпионы и предатели повсюду.

У ветерана разведки имелись также сведения, что ташкентское выступление было спланировано и координировалось из Москвы. Из центра ташкентскими мятежниками судя по всему руководили люди, сумевшие внедриться в высшие структуры большевистской власти – в Генеральный штаб Красной армии, в центральный аппарат ВЧКа и в основные наркоматы. На конец зимы-начало весны хорошо законспирированный Центр белого подполья запланировал разом выступить в десятках городах, чтобы облегчить их захват белым армиям. Одиссей был тому свидетелем – он сам и его товарищи по экспедиции на всём своём пути сюда становились свидетелями «стихийных» крестьянских, рабочих и солдатских мятежей, которые, оказывается, на самом деле были хорошо организованы и руководили ими опытные вожди.

– Теперь, когда большинство восстаний потерпело крах, у их организаторов осталась одна надежда – на поддержку сильных западных держав – продолжал свой рассказ генерал. – По моим сведениям, а я получил их из очень надёжного источника, руководители полностью не разгромленного «Туркестанского союза борьбы с большевизмом» резко активизировали контакты с резидентами иностранных спецслужб, в первую очередь английской разведки, прибывающих с приграничной территории.

Большую помощь организации оказывают и агенты, действующие под прикрытием иностранных дипломатических миссий, аккредитованных в Ташкенте при правительстве республики. Готовиться новое восстание против советской власти в Туркестане. Мятежники снова собирают вокруг себя кадетов, меньшевиков, эсеров, буржуазных националистов, басмачей, мусульманское духовенство, бывших чиновников царской администрации, дашнаков, бундовцев. За английские деньги они подкупают продажных чиновников военной администрации.

Заговорщики установили связь с атаманом Дутовым, генералом Деникиным, казахскими националистами-алашординцами, эмиром бухарским, главарями ферганских и туркменских басмачей, закаспийскими белогвардейцами, английскими консулами в Кашгаре, Кульдже, Мешхеде. Естественно на подготовку масштабного восстания нужны большие деньги. Чтобы получить их у англичан подпольное правительство якобы обязалась после своей победы передать Туркестан под английский протекторат сроком на 55 лет. В свою очередь представитель английских спецслужб в Центральной Азии Маллесон обещал представителям Союза помощь в размере 100 миллионов рублей, 16 горных орудий, 40 пулеметов, 25 тысяч винтовок и огромное количество боеприпасов.

Со слов генерала следовало, что представители английских спецслужб не только помогали заговорщикам оружием и деньгами, они определяли цели и задачи организации и контролировали её действия. При этом входящим в антибольшевисткое подполье монархистам британцы обещали помощь в свержении власти большевиков и восстановлении на троне представителей правящей династии. А сторонникам демократических реформ – признания в будущем их правительства в Петрограде.

Но на самом деле британцы не собирались выполнять обещанного русским патриотам. Им не нужна была новая сильная Россия. Поэтому, используя идеи панисламизма и пантюркизма, играя на национальных и религиозных чувствах, английские агенты одновременно поддерживали местных националистов, цель которых оторвать Туркестан от России.

Старый генерал был истинный патриот Великой России, государственник до мозга костей. Любая попытка ради достижения политических целей торговать державой вызывала его острую неприязнь, и он без колебаний готов был сражаться против предателей.

Правда, Луков до сих пор не мог понять, отчего генерал считает большевиков, которые недавно с неменьшей лёгкостью отдали немцам в Бресте треть территории бывшей Российской империи большими патриотами, чем ташкентских кадетов и монархистов, которые ради схожих политических целей продавали англичанам бывшую царскую среднеазиатскую колонию! Хотя возможно он просто чего-то не знал, чтобы упрекать генерала в несправедливых предпочтениях…

– Как с представителем Дзержинского руководители местных большевистских секретных служб со мной предельно откровенны – продолжал генерал. – Ташкентские товарищи сообщили мне, что им стало известно, что англичане были бы не прочь прямым военным вторжением поддержать мятеж белогвардейско-басмачесской армии. Британцы готовы в первые часы восстания подвергнуть город бомбардировке и перебросить к Ташкенту на помощь восставшим расквартированный в западном Афганистане батальон 19-го Пенджабского и несколько рот Йоркширского и Хэмпширского пехотных полков. В последующем сюда могут быть подтянуты ещё 28-й лёгкий кавалерийский полк и взвод 44-й полевой лёгкой артиллерийской батареи, а также несколько рот снабжения. По сути речь идёт о небольшой, но прекрасно вооружённой и тренированной армии. Однако, чтобы англичане могли напрямую вмешаться одного только обращения с письменной просьбой о поддержке от подпольного белого правительства «взять Туркестан под свое покровительство» британцам мало. Им нужен формальный casus belli – «повод к войне».

Следующее заявление генерала удивило Лукова.

– Меня предупредили, что готовиться грандиозная провокация, в которой каким-то образом могут использовать нашу экспедицию. Теперь вы понимаете, как важно, как можно скорее найти человека, который навестил меня вчера?

Луков понимал, что разведчики бывшими не бывают. И, тем не менее, был поражён удивительной осведомлённостью начальника. И конечно его неприятно взволновала новость, что они могут оказаться в центре большой политической игры.

Тут Одиссей заметил, что на них внимательно смотрит какой-то тип.

– Кажется, за нами следят, – предупредил он генерала.

– Опишите, как выглядит этот человек, – не оборачиваясь, попросил генерал.

После того как Луков выполнил его просьбу, Вильмонт снисходительно улыбнулся:

– Конечно, похвально, что вы проявляете бдительность, но на этот раз вы ошиблись. Думаю, этот человек не следит за нами, а наоборот.

– Что значит наоборот?

– Местные чекисты предупредили меня, что собираются опекать нас, пока мы будем оставаться в Ташкенте. Они также обещали подумать о том, как организовать наше прикрытие, когда мы отправимся отсюда в сторону гор.

Генерал также сообщил, что попросил здешних товарищей отыскать сбежавшего от него связника.

– Через него мы выйдем на таинственного джокера.

– Вы настолько уверены в профессионализме местных чекистов?

Генерал пожал плечами.

Кажется Анри Николаевич действительно верил в успех.

– Вот увидите, мы найдём его! Моя вера в успех базируется на том, что у связника уж очень выделяющая внешность: кожа лица у него красная, словно он сильно обгорел на солнце. А ещё есть примечательная привычка постоянно подслеповато щуриться и скалить зубы, отчего его странная улыбка напоминает волчий оскал. Человека с такими приметами найти не так уж сложно. Так что я верю местным чекистам. Но на всякий случай решил также обратится и к другим людям…

Глава 40

На местной толкучке было многолюдно. Народ перемещался по торговой площади волнами. Генерал и Луков заглянули сюда лишь из любопытства (так во всяком случае вначале думал Одиссей). Ибо нельзя сказать, что ты повидал тот или иной крупный восточный город, если не посетил его главный базар. В Ташкенте центральный рынок являлся неофициальным сердцем города, – как в культурном, так и в архитектурно-планировочном смысле. Он располагался в треугольнике, образованном старинными городскими площадями: Хадра, Эски-жува и Чорсу.

До рынка экспедиционеры добрались на фаэтоне – в четырёхколёсной повозке на рессорах с откидным верхом. Удовольствие это было не из дешёвых. Таким частным такси пользовались лишь состоятельные клиенты. Стоянка фаэтонов на рыночной площади почему-то называлась «биржой». Здесь отирались подозрительные типы с повадками ипподромных «жучков» или подпольных сутенёров. Подкатившие с шиком двое хорошо одетых мужчин привлекли их внимание. Пробираясь через толпу, генерал быстро наткнулся на первого из деляг. Тот что-то быстро зашептал старику. Они вполголоса беседовали о чём-то минут пять, после чего «жучок» куда-то убежал. Вскоре он вернулся, но уже с двумя приятелями. Торг продолжился. Говорили все четверо по-узбекски. Одиссей смог лишь расслышать обещание генерала быть особенно щедрым. Это возымело действие, один из базарных «жучков» согласно закивал головой. Генерал сделал знак Одиссею, чтобы тот следовал за ним, а сам быстро направился за провожатым…

Здесь, на базаре и в лепившихся к нему чайных простые горожане встречались с друзьями из других кварталов, и обменивались последними новостями. И здесь же заключались самые важные коммерческие сделки. Одиссей уже начал догадываться, что генерал вовсе неспроста привёл его на рынок. Старик постоянно кого-то искал глазами в толпе.

Что касается Лукова, то он жадно глазел по сторонам, напитываясь новыми впечатлениями. А посмотреть было на что! Вот приехавшие из пустыни на верблюдах и ишаках туркмены. Вид у них свирепый – на головах огромные высокие бараньи папахи – настоящие басмачи! Своих верблюдов они усадили на землю, и те степенно жевали жвачку.

А вон подъехали афганцы на горных лошадках, которых они привязали к специальным столбам в тени. У афганцев иной покрой тёплых стёганных халатов, нежели у узбеков, и носят они их и в холод, и в жару. На головах у горцев из сопредельной страны чалмы.

Одиссей иногда так заглядывался на эти картинки из местной жизни, что, обернувшись, не заставал рядом начальника, и должен был прикладывать все силы, чтобы догнать его в тесной толпе.

Продавцы были самыми невозмутимыми людьми на рынке. Они равнодушно смотрели на снующую мимо публику, перебирая чётки, и оживлялись лишь когда замечали стоящего покупателя. По лицам же многих посетителей рынка было заметно, как они возбуждены от зрелища красиво уложенных на прилавках лепёшек, овощей, домашней утвари, ковров, ярких цветных тканей, тюбетеек, посуды. А запахи! Будучи проголодавшимся, можно было изойти слюной от одних лишь ароматов еды. Её тут готовили у всех на глазах, как это принято на Востоке. Причём процесс кулинаротворчества походил на цирковое представление. Одиссей с живейшим интересом наблюдал за изготовлением лапши для лагмана, когда круглую колбасу из теста, держа на весу, на руках постепенно за счет собственного веса растягивали в многометровый шнур. Или за созданием плоского невообразимо тонкого листа из теста, из которого потом нарезали плоскую лапшу для бешбармака.

Вокруг было столько соблазнов! Разнообразная выпечка, стопки пресных лепешек, которые здесь использовали вместо хлеба. Но они могли быть изумительно вкусными, если есть их с арбузом и дыней или намазав абрикосовым вареньем. Двоим хорошо одетым русским продавцы наперебой предлагали пробовать свой товар в расчёте, что они захотят его купить. Генерал, а за ним и его молодой товарищ с удовольствием дегустировали на ходу вяленую дыню, сушеные яблоки, изюм, разные сорта халвы и шербета и ещё какие-то экзотические сласти.

Однако большинству посетителей рынка на это изобилие можно было только смотреть и облизываться. И никто не роптал на торгашей-мироедов, заламывающих цены. Это могло показаться странным, но здесь в Ташкенте советская власть не препятствовала частной торговле, как это произошло в большевистской России. Сказывалось то, что Туркестанская республика лишь формально входила в состав советского государства, а фактически являлась самостоятельной автономией со своими особыми законами. Правда, крупные частные предприятия всё же были национализированы, однако большинство мелких лавок и заведений полукустарного и кустарного типа были оставлены их хозяевам с обязательством платить государству налоги. И даже не смотря на продовольственный кризис и умирающих от голода бедняков, власти закупали зерно и другие продукты у землевладельцев и посредников по твёрдым ценам. Столь неожиданно терпимое отношение революционеров к мелкому частнику способствовало тому, что свободная торговля в Туркестане сохранилась, а те, кого в России объявили буржуями-мироедами и врагами народа, ощущали себя вполне комфортно. И охотно доставляли товар в города.

Между тем, кажется, они пришли. Генерал быстро сунул провожатому деньги и тот мгновенно растворился в толпе. Они подошли к одной из лавок. У её дверей сидел старик, одетый в белый чесучовый халат. Его большой живот был обвязан цветными бухарскими шелковыми платками. На жирном лице почти небыло растительности. Узкопосаженные монгольские глаза смотрели лениво из-под седых бровей. В руках толстый купец перебирал длинные черного дерева четки. Перед входом в магазинчик находился прилавок. Он был завален всяческим товаром, начиная с пуговиц и ситца и заканчивая керосиновыми лампами и чугунными утюгами разных размеров и форм.

– У вас остались те деньги, что я выдал вам два дня назад? – зашептал на ухо Одиссею генерал.

– Да. Я потратил совсем немного.

– Тогда купите у него что-нибудь, да выберите вещицу подороже.

– Почему именно у него?!

– Мы должны купить товар у старого Рахматуллы-бая и «поесть» с ним чаю. Но чтобы нас пригласили в лавку, надо показать себя стоящими клиентами.

– Салам алекум – поздоровался генерал, слегка кланяясь. Луков тоже кивнул.

– Мой друг желает приобрести… – генерал замешкался, подыскивая среди груды товара, что-нибудь подходящее. «Нет, только не это!» – мысленно взмолился Луков, когда понял, на что генерал собирается истратить все его деньги. Но именно в самое бесполезное и самое дорогое из того, что тут было, Вильмонт и ткнул пальцем. Огромная граммофонная труба, конечно, не могла не привлечь его внимание – во-первых, она ослепительно сверкала на солнце, притягивая взгляд. А во-вторых, стоила так дорого, будто была отлита не из меди, а из червонного золота.

Однако деньги Одиссея были потрачены не зря. Хозяин лавки был приятно взволнован.

– Вы можете купите у меня и сам граммофон. У меня есть прекрасная машина французской фирмы «Пате» с сапфировыми запасными иглами и набором пластинок.

Приказчики тут же вытащили из лавки указанный аппарат, водрузили его на предварительно накрытый куском материи табурет, и стали крутить пластинки с записями модных лет десять назад песен, романсов, арий из опер, юмористических рассказов и даже уроков французского языка и голосов животных.

Под конец демонстрации из трубы вдруг послышались вздохи и вскрики весьма пикантного характера. Приказчик сделал вид, что смущён:

– Не пойму, как это к нам попало.

Однако же вместо того, чтобы сменить пластинку, он просто перевёл граммофонную иглу на другое место. Игривый голосок принялся весело распевать о прелестях свободной любви. Похоже, желая особо заинтересовать клиентов-мужчин, приказчик, как бы случайно, поставил пластинку с записями порнографического содержания – нецензурными куплетами, романсами, рассказами и даже звуками полового акта.

Содержание пластинки было настолько непристойным, что даже видавший виды бывший жандарм пытался скрыть смущение. Анри Николаевич удивлённо взял пластинку с «клубничкой», и тут же усмехнулся. Он показал этикетку Лукову. Согласно ей вместо безнравственных куплетов на пластинке должны быть записаны романсы знаменитой Анастасии Вальцевой.

– Вот этот фокус! Но нас это не интересует.

Приказчик тут же предложил:

Тогда, может, желаете прекрасный иранский ковёр или превосходный фирменный порошок от клопов? Только на прошлой неделе получили партию из Германии. Он нежно-голубого цвета и совсем не воняет, напротив, пахнет, как ароматнейшее благовоние! У нас есть всё, что может заинтересовать таких респектабельных господ, а если чего-то и нет, то мы в два счёта доставим всё, чего пожелаете с наших складов.

Чувствуя затылками строгий взгляд своего хозяина, приказчики принялись в два голоса зазывать выгодных клиентов:

– Заходите! Пожалуйста! В лавке у нас лучший товар только для самых взыскательных покупателей.

За порогом магазинчика хозяин сделал приглашающий жест:

– Проходите гости дорогие!… Эй, два чайника чаю и всего самого вкусного, – скомандовал он проходившему мимо лавки мальчику из чайханы.

Хозяин провёл гостей через всю лавку в особый закуток, отгороженный занавеской. Похоже было, что сюда он приглашал не каждого посетителя, а лишь тех, в ком видел большую выгоду для себя. Сели. Гости немного побеседовали с хозяином на всякие посторонние темы, чтобы соблюсти положенный этикет. Наконец, генерал подошёл к главному:

– Мне порекомендовали вас знающие люди, уважаемый Рахматулла. Мне сказали, что только вы можете мне помочь…

Тут вернулся мальчишка с заказанным угощением. За чаем лавочник стал расспрашивать гостей, откуда они, и с какой целью прибыли в Ташкент. Но ни слова о деле, на которое намекнул гость. Таков обычай Востока. С делом не спешить. Генерал тоже выдержал вежливую паузу. И только когда почувствовал, что приличие соблюдено, вновь вернулся к делу:

– Мне очень нужно найти одного человека. Он мой старый приятель. Так получилось, что мы не успели закончить с ним очень важный разговор. А адрес он забыл оставить.

– Хм… – старик задумался. – Но кто вам сказал, что я занимаюсь такими делами? Я ведь торговец.

Генерал вытащил из кармана мешочек и стал по одному вытаскивать из него маленькие золотые самородки и выкладывать их на ковёр. Это была часть золота, которое экспедиционеры нашли в сумке утонувшего басмача. Когда самородков стало пять, лавочник спросил:

Ваш друг сейчас в Ташкенте?

Генерал кивнул.

– Хорошо, – согласился торговец и повернулся к одному из помощников:

– Позови Мирзу-писца, я пошлю привет Тоджибеку, а он поможет друзьям найти друг друга.

Всё делалось с купеческой неторопливостью и степенностью. Подошел уличный писец. Сбросил туфли и босым сел на ковер, положил себе на колени дощечку, которая служила ему столом, обмакнул перо в чернильницу и начал записывать под диктовку Рахматуллы. Закончив писать, он прочитал писанное вслух и передал письмо Рахматулле. Тот достал золотые часы на цепочке и открыл крышку. На этой же цепочке висела связка ключей от лавки и амбаров.

– Через два часа подъезжайте с этим письмом по адресу, который здесь записан. Думаю, ещё до захода солнца вы обнимите вашего друга.

– Вот вам и решение проблемы! – весело говорил Лукову генерал, когда они пробирались через толпу к выходу с рынка. – Вы знаете кто такой этот Тоджибек? Это же один из начальников местного ЧКа! Когда я вчера ходил к нему, он тоже обещал помочь, но не слишком уверенно. Всё больше сетовал на то, что Ташкент большой город, в котором легко затеряться. И что найти здесь человека всё равно что искать иголку в стогу сена… Конечно, я поступил неэтично, дав взятку. К тому же это золото не принадлежит нам. Но другого выхода у нас сейчас нет – нам срочно нужен связник! Вас этот Тоджибек не знает в лицо, поэтому вы идите к нему с письмом, а я подожду вас на улице.

До выхода с рынка уже было рукой подать, когда какой-то бойкий торговец ухватил генерала за рукав, и стал навязчиво предлагать ему свой товар. Вильмонт с благодушным видом отнекивался. Но торговец подсовывал ему какие-то кульки, предлагал понюхать и попробовать. Со стороны всё это выглядело довольно комично. В конце концов генерал решил, что не прочь купить к вечернему чаю орешков в сахарной глазури и немного щербета. Он полез за деньгами.

В этот момент краем глаза Луков заметил, что к нему кто-то подходит сбоку.

– Вы не из Москвы?

Одиссей повернул голову и уткнулся взглядом в сощуренные глаза, чуть ниже ощетинился крепкими зубами оскаленный в отталкивающей хищной ухмылке рот человека с красной, словно обожжённой солнцем кожей. Краснолицый приблизился к Лукову вплотную.