Загадка о тигрином следе Кротков Антон
– Мануйлов не тот, за кого себя выдаёт. Вы заметили, что он заикается? Особенно это проявляется, когда он сильно взволнован. А ещё он вдруг начинает ожесточённо чесать собственную грудь, словно пытается через гимнастёрку разодрать ногтями на себе кожу. Наверняка вы тоже обратили на это внимание? Это у него экзема – нервное заболевание. Врачи говорят, что оно не поддаётся лечению.
– Но вы сказали, он выдаёт себя за другого? – напомнил Луков.
– Да. Когда вчера я слушал его у костра, то случайно вспомнил ориентировку на беглого каторжника, которую в 1912 году прислали нам в бригаду из штаба округа. Её рассылали по всем границам империи. Я и перед этим чувствовал, что он мне кого-то напоминает, а тут вдруг вспомнил. Его настоящие имя и фамилия Мусса Тагаев. Его отец был крупным Бакинским нефтепромышленником, а также владельцем шикарных магазинов и банков.
– Вы в этом уверены?
– На девяносто процентов! Так бывает: из нескольких мелочей вдруг складывается озарение. И согласитесь, что приметы, о которых я упомянул, очень заметные, чтобы ошибиться. Я признаться, удивлён, как этого «сына городского золотаря», за которого он себя выдаёт, до сих пор не разоблачил кто-то другой. Ведь многие местные большевики тоже из Баку.
Одиссей машинально кивнул головой, и озадаченно произнёс:
– Но зачем ему понадобилось скрывать подлинную фамилию? Среди революционеров немало выходцев из состоятельного сословия.
– Этого я не знаю, – пожал плечами Ягелло. – Но когда я узнал его, то чуть не выдал себя. И только невероятным усилием воли сохранил на лице маску равнодушия. Передо мной был сын Бакинского нефтяного магната! Да, это, несомненно, он, – Мусса Тагаев!
И Ягелло начал рассказывать историю беглого политического преступника, которого ему в 1912 году было поручено изловить в случае попытки нелегально перейти границу. Его отец был одним из богатейших людей Кавказа. Но из-за увлечения сына-студента марксистскими идеями отец лишил его наследства. Из университета парня тоже вскоре изгнали. Молодому человеку ничего не оставалось, как с головой кинуться в революционную борьбу. Пагубное увлечение привело отпрыска миллионщика на каторгу. Там избалованному юноше пришлось хлебнуть лиха. И именно там в тесном общении с уголовниками он по всей видимости заработал на нервной почве экзему и заикание и ещё несколько неприятных болезней.
– Я слышал, что его дальновидный отец вовремя обратил свои буровые вышки и магазины в иностранную валюту и благополучно отбыл после революции в Персию – продолжал Ягелло. – Не исключено, что он дал блудному сыну знать, что готов простить его и принять обратно. Но чтобы уйти на ту сторону надо каким-то значимым поступком порвать с Советской властью, например, погубив экспедицию, присланную из Москвы. Думаю, Мануйлов-Тагаев чувствует обиду на советскую власть, которая не оценила по достоинству его преданности. С его-то дореволюционным стажем и каторгой за плечами командовать всего лишь крохотным отрядом! Наверняка он втайне жалеет себя и ненавидит людей, которые втянули его в это дело. Вокруг него десятки прилипал к новой власти, которые сумели вовремя подсуетиться и сделать настоящую карьеру. Не знавшие настоящего риска и трудностей выскочки сидят в республиканском правительстве и наркоматах! А он жалкий неудачник!
Ягелло умолк и попросил разрешения закурить. К удивлению Лукова полковник достал из кармана бриджей не портсигар, а простой кисет, свернул цигарку и задымил.
– Вы можете подумать, что я возвожу на него напраслину, – после некоторой паузы сказал подполковник.
И хотя Одиссей отрицательно покачал головой, Ягелло предложил:
– А вы при случае спросите его про отца и про их магазин в Баку. И понаблюдайте за его реакцией.
Одиссей задумался. Эта идея ему понравилась. Тут бывший офицер заметил, с каким удивлением Одиссей смотрит на его кисет, и пояснил:
– Я ведь начинал с низов. Пять лет солдатскую лямку тянул, прежде чем федфебельские лычки заслужил.
«Из простых солдат, с боевыми ранениями – такого человека нельзя не уважать» – думал Луков, глядя на человека напротив себя.
– Давайте я всё-таки угощу вас спиртом, – снова предложил он Ягелло.
– Что ж, давайте! – на этот раз охотно согласился подполковник. – А то в последнее время совсем невмоготу стало из-за чёртовой железки.
Одиссей сходил к Кире. Затем они разожгли позади палатки костёр. Ягелло подогрел себе спирта в солдатской кружке. Они выпили. Закусили чесноком и галетами.
– Стоящая штука, – довольно произнёс Ягелло, прислушиваясь к собственным ощущениям, и вернулся к прежней теме: – Я не утверждаю, что Мануйлов предатель, – Но факт есть факт, он скрывает своё истинное лицо.
Ягелло выпил вторую порцию. По лицу подполковника было заметно, что мучавшая его боль постепенно отступает.
Опустошив третью кружку, Ягелло попрощался и на удивление твёрдой походкой отправился к себе. А Одиссей остался наедине со своим изумлением. То, что Ягелло открыл ему глаза на Мануйлова, было большой удачей. Если только это не ловкая игра человека, желающего отвести от себя подозрение, чтобы выиграть время. Уж больно трудно было поверить в то, что фанатичный борец за идею Мануйлов может оказаться меркантильным двурушником, замышляющим предательством заработать сытую жизнь под крылом богатого батюшки-эмигранта.
Глава 64
На следующий день отряд вошёл в крупное село. Кишлак был зажиточным, это чувствовалось по основательности домов. На одной стене был нарисован углём оскаливший пасть тигр. Одиссей остановил коня перед изображением. Проезжавший мимо Мануйлов тоже попридержал свою лошадь и, похлопывая себя плетью по ляжке, внимательно оглядывал улицу. Как бы между делом сообщил:
– Раньше бек пытался распространять слух, что находится в союзе с самой чёрной чумной царицей, и якобы может попросить её умертвить людей в непокорном селении. Но затея оказалась не слишком удачной. Русские врачи, то есть, неверные, оказались сильнее, и болезнь отступила перед их вакцинами. Тогда то Джунаид и объявил себя тигром-оборотнем. Его соплеменники считают его героем, сами видите.
Комиссар Гранит Лаптев сразу принялся созывать местное население на митинг. Но оказалось, сельчане крайне враждебно настроены по отношению к советской власти. Да и как могло быть иначе, ведь это было родовое село самого Джунаид-бека «чёрного хана»! Никто не собирался звать гостей к себе в дом, чтобы согласно обычаю гостеприимства напоить путников горячим черным чаем и накормить традиционными лепёшками. Фактически экспедиция вступила во враждебную крепость, и если бы не подавляющий перевес в количестве сабель и штыков, кто знает, вышли бы они отсюда живыми.
И конечно никто из местных не собирался по доброй воле расставаться со своим добром. Одиссею пришлось, скрепя сердце, применить силу, чтобы получить необходимый для экспедиции фураж и провиант. В обмен он мог предложить только бумажные республиканские ассигнации и расписки. Местные их нехотя брали, но всё равно смотрели на пришельцев, как на грабителей. Лучше всего было поскорей покинуть недружелюбный кишлак, чтобы лишний раз не искушать судьбу.
За селом на обочине дороги из кустов что-то зашумело. Бойцы охранения тут же навели туда винтовки.
– Кто там?
Послышался чей-то стон.
Все бросились на голос и увидели человека, который был подвешен за ноги вниз головой на толстом древесном суку. Лицо его было очень красным. Если бы не счастливый случай бедняга скончался бы менее чем через час от кровоизлияния в мозг.
– Кто вы? – спросила несчастного Кира, когда его сняли с дерева и осторожно положили на траву. Молодая женщина заботливо поднесла к его губам флягу с водой. Тот жадно начал пить, переводя напряжённый взгляд с одного лица на другое. Наконец ответил:
– Я уполномоченный по хлебозаготовкам из Ташкента. Моя фамилия Насыров.
Уполномоченный был сильно избит: мясистые губы и нос его распухли, один глаз заплыл. Он был взволнован, водил головой, дёргал щекой, скрёб ногтями небритые щёки.
Оказалось, Мануйлов встречал раньше этого человека не так давно.
– Да, это Насыров – подтвердил чоновец. – Я сам видел у него мандат от наркомата продовольствия организовывать поставки зерна для Ташкента. Он ездит по селам, организует комбеды, проводит делёж байской земли среди бедняков. Он надёжный человек.
Одиссей распорядился, чтобы один из красноармейцев взял уполномоченного к себе на лошадь.
*
Ещё через полверсты им встретилось небольшое озерцо. Скорее это был даже пруд, который местные жители выкопали для сбора дождевой воды. Ягелло предложил напоить лошадей, набрать воды и сразу следовать дальше. Но неожиданно Одиссею пришла в голову одна идея, и он велел ставить лагерь и варить обед.
После еды Луков предложил ближайшим соратникам пойти искупаться. Никто не возражал. Кира сразу объявила, что её стесняться не следует, так как она врач. Комиссар Лаптев первым скинул с себя всю одежду, и в чём мать родила с разбегу бросился в воду. Ягелло и почтенный археолог предпочли остаться в нижнем белье, не решаясь заголяться перед женщиной, пусть даже медиком. Мануйлов разделся до кальсон.
Кира сидела на берегу, обхватив руками колени, и с улыбкой смотрела, как плещутся, словно дети, взрослые мужчины. В какой-то момент Луков оказался рядом с хохочущим от души Мануйловым. На безволосой груди чоновца красным пятном выделялась экзема.
Одиссей стал говорить, что в последний раз так душевно купался в настоящем море – в Каспии вблизи Баку. Мол, там он познакомился с молодым человеком по фамилии Тагаев, который затем любезно вызвался показать ему городские достопримечательности.
Одиссей видел, как при упоминании этой фамилии Мануйлов сразу переменился в лице и начал машинально скрести ногтями пятно на груди, раздирая покрывающую его грубую корку в кровь. Мри этом он старательно пытался сохранить улыбку.
– А почему вы поменяли фамилию? – неожиданно в лоб поинтересовался Луков. – Ведь вас же тоже зовут Тагаевым Муссой! Мануйлов всё ещё продолжал по инерции улыбаться, но глаза его метались по сторонам. Они были наполнены страхом. Нет, это был даже не страх – ужас! На какое-то время на этого прошедшего огонь и воду воина нашёл столбняк. Теперь у Одиссея окончательно рассеялись все сомнения. Впрочем, Мануйлов попытался взять себя в руки и изобразить на лице недоумение.
– Я н-не пон-н-нимаю вас.
Одиссей вспомнил, как старый жандармский генерал говорил ему, что если желаешь поймать человека на лжи, ни в коем случае нельзя давать ему передышку, чтобы он не мог обдумать положение и попытаться подготовиться к новым вопросам.
– Ведь ваш отец, кажется, владел нефтяными промыслами в Баку, верно? Вас с детства учили наказывать плёткой нерадивых рабочих и приказчиков! Вот откуда у вас привычка стегать людей!
Вместо ответа Мануйлов шутливо махнул рукой, давая понять, что, мол, всё – хватит! Он оценил юмор начальника и признаёт себя побеждённым в этом розыгрыше. Чоновец вышел на берег, подхватил одежду и, на ходу натягивая её на себя, направился к лошадям. Одиссей следовал за ним.
– Задержите его! – крикнул Луков двум беседующим между собой красноармейцам, указывая на чоновца. Бойцы находились как раз на пути Мануйлова. В этот момент чоновец быстро оглянулся на Одиссея и вдруг припустил бегом к лошадям. Прекрасно тренированный наездник, он с разбегу запрыгнул в седло своего коня, отпихнул ногой подбежавшего солдата, сбил лошадью второго, и галопом понёсся прочь. Всё произошло так быстро и неожиданно, что больше никто не понял, что происходит…
Вдали затихал стук копыт. Одиссей стал объяснять ничего не понимающим товарищам причину странного бегства Мануйлова. Изловить разоблачённого чекиста вызвались его собственные люди. Однако, уехав, они так и не вернулись. Из этого все сделали вывод, что охотники присоединились к своему предводителю. Лаптев обвинил Одиссея, что начальник дважды допустил преступную недальновидность: сначала не распознав у себя под боком шпиона, а затем позволив улизнуть его подручным.
– Здесь необходимо классовое чутьё! – объявил, имея в виду конечно же себя Лаптев. При этом он не желал вспоминать, что сам на всех привалах держался рядом с Мануйловым, всячески подчёркивая свою дружбу с крутым «Бичом басмачей».
*
Возникла парадоксальная ситуация! С одной стороны местность, которую теперь пересекал отряд, обычно славилась влажным щедрым климатом на всю Азию. Горный хребет, замыкающий долину с востока, служил могучим заслоном для испарений, поднимающихся с полей Ферганы. Охлаждаясь в нижних слоях атмосферы, влага выпадала частыми и обильными осадками. Почва здесь хорошо увлажнялась. Таким образом, в этом природном оазисе были созданы чрезвычайно благоприятные условия для всех видов жизни, особенно для растительной. По обочинам дорог росли стройные кипарисы и фруктовые деревья. Вокруг простирались лиственные леса, в которых рос грецкий орех, алыча, груша, боярышник, барбарис. Живописно зеленели луга… Но как назло именно в предшествующие появлению в этих местах экспедиции недели, с дождями случилась непредвиденная заминка.
Таким образом, вся надежда теперь была только на колодцы. А с ними у экспедиции возникли серьёзные проблемы. Причём так совпало, что начались они практически сразу после бегства Мануйлова. Крупная вода экспедиционерам больше не встречалась, теперь они шли от колодца к колодцу. Вскоре им стали попадаться колодцы, засыпанные песком или заваленные трупами людей и животных. Ни у кого не было сомнения том, что это дело рук банды бывших чоновцев. Приходилось тратить много времени на расчистку источников воды. Но даже после многих часов утомительной работы в лучшем случае удавалось добыть полведра зловонной жижи, которую врач экспедиции категорически не рекомендовала пить людям. И это не смотря на мучающую всех жажду! Один из красноармейцев втайне ослушался врача и тяжело заболел животом. После этого Одиссею пришлось выставлять у колодцев часовых, ибо обезумевшие от жажды люди готовы были наброситься даже на отравленную трупным ядом влагу.
Четверо суток отряд не имел воды. Кони и люди стали валиться с ног от обезвоживания. Солдаты были готовы сутками шагать с пустым желудком, лишь бы им пообещали воду.
Выручил Ягелло. По одному ему известным признакам бывший пограничник вначале отыскал несколько дождевых ям. А затем вывел отряд к старинному колодцу, который не был отмечен ни на одной карте.
– Эта мерзкая гиена – Мануйлов просчитался! – весело объявил Лаптев, самодовольно похлопывая себя по раздувшемуся от выпитой воды животу. – Когда мы его поймаем, надо будет придумать ему какую-нибудь особенную казнь. Или нет. Для начала его следует хорошенько выпороть.
Надо сказать, что склонный к актёрству комиссар резко изменил образ. Теперь он носил бурку на голое тело. На его обнажённой груди на жёлтом шнурке болтались бесчисленные шаманские амулеты и заговорённые, видимо, от вражеских пуль, талисманы. Неизвестно, продолжал ли он втайне от всех исполнять регулярные обряды своей религии, но то, что Лаптев переживал период активного увлечения восточным мистицизмом, сомнению не подлежало.
Почерневший от загара, исхудавший, комиссар сумасшедшим галопом носился вокруг отряда в приступах бешенной энергии. Когда Одиссей был далеко и не мог вмешаться, Лаптев пытался руководить людьми. Для него явно не прошло даром близкое знакомство с чоновцем, ведь в этих местах Мануйлов имел мрачную славу очень жестокого карателя. Явно подражая беглому чекисту, Лаптев тоже обзавёлся длинным бичом-ташуром и использовал его при любом удобном случае. Многие отставшие от колонны солдаты изведали на себе новой комиссарской плети. Вскоре люди стали опасаться даже смотреть на него, – кто его знает, что на уме злого как цербер мальчишки! Может, из-за обезвоживания Гранит будто повредился в уме. Комиссара стали бояться, как чумы, чёрной оспы, сатаны.
Одиссею доложили о самоуправстве Лаптева не сразу. Но когда он узнал, то первым делом отобрал у комиссара плётку и пригрозил арестом, если ещё раз нечто подобное повториться.
Глава 65
По совету Ягелло Одиссей сократил до минимума дневные привалы и время ночного отдыха. Только так появлялся шанс оказаться возле очередного колодца раньше, чем вредители успеют привести его в негодность. Поэтому приказ останавливаться на ночной отдых отдавался лишь когда окончательно темнело и все валились от усталости. Но уже с первыми лучами солнца все снова были в седле. Останавливаться, чтобы приготовить обед тоже было некогда. За весь день люди несколько раз получали твёрдые, как камень галеты вместе с небольшой порцией воды. Галеты эти были из британского сухого пайка, и, похоже, поставили их союзники по Антанте году в четырнадцатом или в пятнадцатом. Как они попали в Туркестан и сколько именно пролежали на интендантских складах одному богу было известно. Только, чтобы не сломать об них зубы, требовалось предварительно долго отмачивать в кружке с водой.
Одиссей предъявлял к себе точно такие же требования, как и к другим. Только так он мог иметь моральное право требовать от подчинённых исполнения своих приказов. Но он вовсе не был выкован из стали! Ему, профессорскому сыну, домашнему мальчику приходилось тяжелее, чем прошедшим какую-то солдатскую школу красноармейцам. Но молодой начальник знал, что не должен выдавать свою слабость. В душе его крепло намерение справиться и доказать всем и прежде всего себе, что он по праву занял место во главе экспедиции.
При этом Одиссей давно заметил, что за разговором время бежит быстрее, и забываешь про усталость, жажду и голод. Поэтому он возобновил прерванные уроки с Георгием. А также охотно поддерживал беседу с Кенингсоном о его последних археологических изысканиях. Даже не уклонялся от споров на общенаучные темы с язвительным Атруром Каракозовым. Приятней всего были беседы с Кирой, но у неё сейчас хватало забот с подхватившими дизентерию от дурной воды красноармейцами. А таких в отряде уже было трое.
И конечно Одиссею было любопытно поговорить с новым человеком, которого они спасли. Ему нравилось, что Насыров отвечает прямо, говорит всё как есть – без обычной азиатской дипломатии. Похоже он был простым бесхитростным человеком. Ташкентский уполномоченный рассказал, что раньше республиканским властям удавалось договариваться с деревней о поставках продовольствия. Но в связи с тем, что в последнее время ситуация с обеспечением Красной армии резко ухудшилась, а доверие к напечатанным новой властью в огромных количествах бумажным деньгам оказалось подорвано, было принято решение начать силой брать хлеб у крестьян. Не удивительно, что вынужденного проводить жёсткую политику власти большевистского эмиссара разгневанные сельчане едва не убили.
Впрочем, Насыров не производил впечатление жестокого и равнодушного к чужим страданиям сборщика подати, отнимающего последний кусок хлеба у дехкан. Одеждой и манерами он сам мало чем отличался от бедняка: носил подвязанный кушаком драный войлочный халат, из которого торчали пучки жёлтой ваты, выцветшую тюбетейку и стоптанные ичиги из козловой кожи; ел руками, не признавая столовых приборов. И при этом, несмотря на такие малогигиеничные привычки, похоже обладал вполне крепким – настоящим крестьянским здоровьем.
Ссадины на его лице заживали на удивление быстро, искажённые гематомами черты лица почти пришли в норму. И оказалось, что у него приятная, даже благородная внешность и прямой чистый взгляд. Он был черноволос, подтянут и крепок.
– Ваше начальство либо совсем недальновидно, либо крайне небрежно относится к кадрам. Как они могли послать вас одного на такое опасное задание! – недоумевал Луков.
Уполномоченный признался, что не столько боялся деревенских, сколько рыжего бека – Джунаид-хана.
– Как, разве он рыжеволос? – переспросил, не знавший такой подробности Луков.
– Как лис! – подтвердил Насыров. – Поэтому его курбаши в знак личной преданности хозяину носят шапки из этого зверя. А «чёрным ханом» его зовут для устрашения простого люда. Чтобы народ думал, что он демон. Все мелкие басмаческие шайки признали над собой его власть. А тех немногих главарей, которые упрямились, тигр убил.
Насыров поведал Лукову несколько леденящих кровь историй о зверствах, чинимых «Чёрным ханом» и его бандитами. Басмачи регулярно совершали неожиданные нападения на крупные поселки и даже города. Нападения на кишлаки сопровождались, как правило, поголовным истреблением русского населения и всех заподозренных в сочувствии к советской власти мусульман. Захваченные в плен красноармейцы подвергались мучительной смерти, в частности, в кишлаке Кокджар был зверски уничтожен гарнизон полка красных коммунаров. Причём всадники Джунаид-бека были очень мобильны, умели переправляться через реки без бродов, могли спать в седле, поэтому часто преследование их не приносило результата. Впрочем, иногда бандитов всё же настигали…
Несколько месяцев назад Джунаид со своей бандой перехватил продовольственный транспорт, шедший по Куршабо-Ошской дороге в город Ош. Транспорт сопровождался красноармейцами и продармейцами, каковых было до 40 человек. При транспорте находились гражданские, в том числе женщины и дети. Были как русские, так и мусульмане. Вез транспорт пшеницу – 1700 пудов, мануфактуру – 6000 аршин и другие товары. Джунаид со своей шайкой внезапно напал на транспорт из засады. Часть охраны была перебита, часть бросила оружие в расчёте на пощаду. Но Джунаид-бек никого и никогда не щадил. По его приказу начались зверства: красноармейцев сжигали на костре, подвергали другим жутким пыткам; детей бандиты рубили шашками, разбивали им головы о колеса арб. А некоторых разрывали на части, устраивая с ними игру «в скачку», то есть один джигит брал за одну ногу ребенка, другой за другую и начинали на лошадях скакать в разные стороны, отчего ребенок разрывался. Женщин насиловали, отрезали им груди, носы и уши, выкалывали глаза. У беременных распарывали живот, плод выбрасывали и разрубали. Практически никому из охраны и пассажиров транспорта не удалось выжить.
После своих налётов банда уходила от преследования в горные районы Ферганы или в высокогорный Памир. После зверского нападения на транспорт бандитов гнали особенно настойчиво. Уходя от идущих по пятам красных, Джунаиду пришлось забираться в горы всё выше и выше.
Тут Насыров упомянул, что слышал, что два отряда, посланных преследовать неуловимого оборотня – один из Ташкента, другой из Чимкента – будто бы сошлись в предгорьях, и по ошибке с остервенением начали бой. Много красных бойцов полегло от дружественного оружия, прежде чем противостоящие друг другу командиры разобрались в чём дело. После этого, объединившись, поредевшие эскадроны продолжили преследование.
Они гнали Джунаида к заснеженному Александрийскому перевалу, который был непроходим в это время года. С кучкой приближённых Джунаид уходил по глубокому снегу от идущих по его следам бойцов. Его травили как загнанного зверя. Он ежедневно терял своих людей. Обмороженных и раненых оставлял в юртах и кишлаках с пачками николаевских кредиток на груди, а с остальными пытался прорваться сквозь заснеженные горы. Последнего своего спутника бек с полным безразличием бросил умирать в шалаше, предварительно сняв с него тёплые носки и не оставив даже куска хлеба.
– В конце концов, он остался один, – подошёл к развязке истории Насыров. – И преследователи уже торжествовали, ибо были уверены – бежать бандиту некуда. Глубокий снег и тридцатиградусный мороз закрыли горный перевал. Пять или шесть самых нетерпеливых вырвались вперёд, чтобы взять бека, и пропали в ночи. Утром командир красного отряда повёл своих людей вперёд. Но вскоре взглядам потрясённых красноармейцев открылась ужасная картина: по снежному полю были разбросаны куски растерзанных человеческих тел. Это были их пропавшие товарищи! Но самое жуткое, что от места кровавой бойни в сторону мёртвого перевала уходила только одна цепочка следов. Это были следы огромного тигра. Перепуганные охотники без оглядки бежали назад, благо дорога шла вниз…
Одиссею уже не впервые приходилось выслушивать похожие истории. Они распаляли его любопытство: какой же он в действительности – этот полулегендарный «Чёрный хан»?
*
Благодаря взятому высокому темпу экспедиции удалось достичь очередного колодца, прежде чем он был приведён в негодность. В любую минуту здесь могли появиться вредители. Ягелло, не теряя времени, взялся за организацию засады, – расставил стрелков и объяснил каждому его задачу. Позиция имела форму подковы, обращённой краями в ту сторону, откуда предполагалось появление неприятеля. Пулемётчикам было приказано отрезать противнику возможность для бегства.
Примерно через полтора часа, как западня была готова, вдали показались девять всадников. Впереди, понуро сгорбившись, ехал Рустам Мануйлов. Одиссей вначале даже не узнал обычно молодцеватого чоновца. Но наблюдающий за приближением отряда в бинокль Ягелло подтвердил, что это действительно главный дезертир. Похоже бывшего чекиста одолевали мрачные думы.
Всадники приблизились шагов на двадцать. Подполковник подал знак притаившимся за камнями и в кустах стрелкам приготовиться, для чего поднял правую руку Теперь бывшим чоновцам было не миновать нацеленных в них пуль.
– Подождите – Одиссей осторожно тронул приготовившегося скомандовать «пли!» офицера за локоть.
Ягелло удивлённо взглянул на Лукова, однако без лишних вопросов подчинился и сжал пальцы в кулак. Это означало: «пока не стрелять!».
Торопливо перекрестившись, молодой человек поднялся из-за камня, который служил ему прикрытием, и крикнул Мануйлову, что желает говорить с ним:
– Я не хочу напрасно проливать кровь! Мы понимали друг друга, почему нам снова не попытаться это сделать?
Сперва Мануйлов схватился за оружие, как и все его люди. Но затем властным жестом заставил подчинённых опустить нацеленные на Одиссея карабины.
– Я готов говорить! – крикнул он Одиссею. И тут со стороны укрывающихся за камнями красноармейцев грянул одиночный выстрел. Мануйлов схватился за живот обеими руками и стал запрокидываться назад. С обеих сторон началась страшная пальба. И быть бы Одиссею убитым в первые же секунды вспыхнувшей перестрелки, если бы не Георгий. Ловкий индийский юноша в прыжке, как голкипер в британском футболе, бросился на начальника, и успел повалить на землю, прежде чем летящие в него пули достигли цели…
Глава 66
Одиссей лежал за камнем. Над головой его с неприятным жужжанием носились свинцовые шмели. Некоторые из них шлёпались о камень и с визгом рикошетили прочь. Молодой человек не принимал участие в бою. Происходящее казалось ему трагической ошибкой. Одиссей был почти уверен: в данном случае кровопролития можно было избежать. Найти бы того, кто своим выстрелом сорвал начавшиеся переговоры!
Но вот стрельба как будто пошла на убыль. Пулемёты уже не так часто подавали свой басовитый и сердитый голос. Очереди их стали отрывистыми. Вскоре всё окончательно смолкло. Можно было подводить печальные итоги: со стороны экспедиции один боец убит, и двое получили лёгкие ранения. Дезертиры заплатили гораздо более кровавую цену – пятеро из них погибли, ещё двое тяжело ранены, включая самого Мануйлова. Он лежал на спине с обескровленным серым заострившимся лицом. Дышал часто и трудно, но не стонал. Кира уже сняла с него портупейный ремень, и смоченной в марганцовке марлей обмазывала кожу вокруг крохотной чёрной дырочки на животе. Согнутые в коленях ноги мужчины постоянно двигались, на лбу и щеках его выступили капли пота, у него дрожали щёки и проступили вены на шее от страшного напряжения. Похоже, боль, которую он чувствовал, была просто чудовищной. Печать смерти уже легла на его заострившееся лицо.
Встретившись с пытливым взглядом Мануйлова, Одиссей в первый момент увёл глаза в сторону. Он ждал проклятий или хотя бы упрёков в вероломстве. Но вместо этого Мануйлов каким-то свистящим шёпотом, почти не заикаясь, стал рассказывать, что вчера они наткнулись на небольшую группу басмачей, которые засыпали колодец. Командовал ими одноглазый. Чоновцы атаковали бандитов и троих убили, но остальные сумели уйти.
– Вряд ли они посмеют напасть на вас… слишком уж их мало… Недавно их кто-то серьёзно пощипал… это явно ошмётки крупного отряда…. Большинство из них ранены… Но нагадить они ещё могут.
Мануйлов говорил торопливо, явно боясь умереть в презренном ранге предателя. Оказывается, он решил скрыть своё настоящее имя, ибо твёрдо порвал все связи с отцом и своим прошлым. К тому же боялся, что товарищи не будут ему доверять, как сынку богача. А потом уже было поздно открываться.
– Только запомни, начальник: я умираю коммунистом – таковы были его последние слова. По всему телу Мануйлова пробежала бурная дрожь. Он вдруг выгнулся дугой, лицо его исказила страшная гримаса. И тут же тело его обмякло, а глаза померкли за полусомкнутыми ресницами.
Одиссей снял шапку. Окружающие последовали его примеру. Рядом копали яму, к которой сносили со всех сторон тела убитых.
Луков вполголоса приказал всем, кто не занят ранеными, построиться.
– Кто стрелял? – так же негромко спросил он, когда все выстроились перед ним.
– Ну я! – небрежно объявился стоящий в стороне от всех комиссар. Взятую у кого-то винтовку с примкнутым к ней штыком Лаптев держал под мышкой, так как руки его находились в карманах. Он по-прежнему выглядел как гайдук – в бурке на голое тело с болтающимися на груди амулетами. Нелепый и одновременно крайне опасный человек, которого лучше не задевать – таким он показался Одиссею.
– А что?! – с гонором выкрикнул Гранит, выкатывая на Лукова наглые глаза. – Кто сказал, что нельзя стрелять в дезертиров и предателей?!
Комиссар осклабился в лицо Лукову.
– Да, это я подстрелил изменника революции, когда понял, что у тебя для этого кишка тонка. И нисколько не жалею о содеянном.
– И об этом вы тоже не желаете? – неприязненно глядя на Лаптева, кивнул на мертвецов у почти выкопанной братской могилы Одиссей.
Лаптев равнодушно взглянул на трупы, после чего перевёл наглый самоуверенный взгляд обратно на Лукова.
– Обыкновенное дело – война.
– Разве вам не передали мой приказ не стрелять? – вмешался в разговор подполковник, от которого почему-то сильно воняло чесноком.
– У меня после последнего купанья осталась вода в правом ухе – с явной издёвкой пожаловался Лаптев. – Так что я просто не расслышал слова соседа справа.
– Это не оправдание! Как руководитель военной части экспедиции я беру вас под арест за неисполнение приказа.
– Не имеешь права! – взвился Лаптев. – Я комиссар! Надо мною начальников нет!
– Взять его! – игнорируя слова комиссара, велел двум бойцам подполковник. Глаза Ягелло странно блестели, а движение его были слишком размашисты.
И тут Гранит выкинул очередной свой фортель: перехватив винтовку поудобней, он угрожающе – наклонив голову и подавшись корпусом вперёд, – двинулся на направившихся к нему красноармейцев.
– А ну назад, рожи! А то заколю!
Солдаты озадаченно остановились, затем испуганно попятились от нацеленного на них штыка.
Ягелло решил проблему с федфебельской простотой. Не тратя времени на убеждения, он быстрым шагом подошёл к Лукову, точным движением левой руки отбросил штык его винтовки в сторону, и ударил справа комиссара в подбородок, послав его на землю. Назначенным в конвоиры красноармейцам оставалось только обезоружить и связать нокаутированного арестанта.
– К сожалению, другого способа быстро излечить «психического» в военное время нет, – стягивая перчатку с руки, с нетипичной для себя развязанностью пояснил Ягелло.
После этого крайне неприятного эпизода Одиссей отправился посмотреть, как обстоят дела в импровизированном полевом госпитале. Взявшая на себя обязанности санитара Кира занималась ранеными. Захватив из лагеря фляжку спирта и марганцовку, молодая женщина ещё под пулями начала оказывать помощь первым из них. С помощью этих нехитрых средств женщина обрабатывала раны. Из-за дефицита перевязочных материалов на бинты шли нательные рубашки. Кира рвала их на полосы и кипятила в котелке над костром. Ей помогал солдат-таджик. Добровольный ассистент кипятил на костре железную коробку с хирургическим инструментом.
Глядя на то, с каким искренним милосердием Кира старается облегчить страдания раненых, как профессионально и твёрдо помогает самым тяжёлым, как ловко у неё всё получается, Одиссей думал о том, что ещё не встречал женщины прекрасней и мужественней…
Уходить от колодца не хотелось, ибо неизвестно повезёт ли со следующим. Но так как вечно оставаться тут они не могли, было решено заполнить все пригодные для перевозки воды ёмкости. К Одиссею, сильно прихрамывая, подошёл археолог.
– Я ранен в ногу! – с растерянной улыбкой продемонстрировал он перевязанную ниже колена конечность. К счастью, ранение археолога оказалось лёгким – пуля лишь коснулась его и унеслась прочь. Кира уже обработала его рану. Однако Кенингсон почему-то настойчиво и удручённо именовал себя «пулесобирателем».
Больше ничего серьёзного в этот день не произошло.
Следующие двое суток отряд продвигался к горам. Правда, шли они не по прямой, а снова – от колодца к колодцу. Только больше им уже не удавалось опережать бандитов – те успевали сделать своё чёрное дело и уйти. Теперь уже было ясно, что это дело рук одноглазого басмача и его шайки. Ягелло даже пробовал с пятёркой отборных бойцов выдвигаться вперёд, но такая тактика не сработала. Экспедиция лишь потеряла ещё двух человек, когда разведка напоролась на засаду. В результате и без того сильно поредевший после недавнего боя возле колодца экспедиционный конвой сократился всего до дюжины полноценных штыков. Зато раненых и больных становилось всё больше.
Глава 67
Ночью неизвестный вспорол ножом несколько бурдюков с водой. Молодой солдат признался, что заснул на посту.
– В военное время за такое положен расстрел. Другого способа поддерживать дисциплину у нижних чинов я не вижу – жёстко заявил Ягелло.
Естественно Лукову, как потомственному московскому интеллигенту была омерзительна даже мысль о подобных способах поддержания порядка. У него до сих пор лежал камень на душе из-за того, что он не успел предотвратить расстрел Мануйловым двух мародёров.
– Не слишком ли вы круты с людьми, Янус Петрович? – спросил офицера Луков.
– Я не собираюсь менять свои взгляды и привычки, – раздражённо заявил Ягелло, то вынимая из кармана брюк носовой платок, то пряча обратно. – Я, например, так считаю: если офицер не строг с солдатами, то он либо боится их, либо самого себя и, следовательно, во всяком случае – трус. Я не могу отступить там, где обязан стоять во всеоружии. И требовать от меня…
– Никто от вас ровно ничего не требует – примеряюще произнёс Луков. – Поверьте, я уважаю вас! Но может быть мы всё-таки не будем принимать крайние меры?
Ягелло жёстко усмехнулся.
– Предлагаете потакать разгильдяйству?
Одиссей тяжко вздохнул. Он чувствовал в офицере неослабевающую твердость. Ягелло был уверен в своей правоте и намеревался расстрелять виновного. И всё же Одиссей попросил:
– Господин подполковник, я очень прошу вас на время экспедиции ввести марроторий на смертную казнь.
– Как вам будет угодно, но тогда я не поручусь за следующий бой – предупредил офицер. – Солдат нынче надо опасаться. Только страх может заставить их подчиняться.
Ягелло коротко козырнул и вышел из палатки.
Прошёл наверное час. Отряд снова был в пути. Оглянувшись, Одиссей заметил, что подполковник о чём-то разговаривает с сидящем верхом на «арестантском» муле комиссаром. За неимением в отряде повозки для перевозки арестованных, Лаптев и проспавший воду часовой ехали вдвоём на одном муле, который в экспедиции заменял собою передвижную гауптвахту.
Лукову стало любопытно, о чём могут беседовать эти непереваривающие друг друга люди, и он попридержал свою лошадь, дожидаясь их приближения.
– Прежде офицер принадлежал к элите общества, к избранным. А сейчас он поруган вами и является объектом всеобщих издевательств! Ваша власть с одной стороны нуждается в нашем опыте, знаниях, но сама же при этом попустительствует издевательствам над защитниками Отечеств! – с негодованием говорил комиссару, видимо, задетый за живое подполковник. Он вдруг порывисто начал расстегивать на себе ремень, задрал гимнастёрку, продемонстрировав дырку на груди, из которой со свистом выходил воздух, когда мужчина выдыхал.
– Это меня не контрабандисты и не германец, а свой же! В 1917 солдат запасного полка, митингующий с дружками против отправки на фронт – четырёхгранным штыком. Вошёл легко, да в теле сломался, рана от него не закрывается.
– Сам виноват, «вашбродь»! – весело сверкнул глазами комиссар. – Надо было погоны вовремя снять, а не бурбонствовать. Вот и напоролся на штык получившего свободу от вашего брата солдата. Чего ж обижаться. Мало вы зуботычин бесправным солдатам раздавали, когда ваша власть была. Вот вам и справедливая расплата!
– А я и не обижаюсь.
– Ты лучше скажи спасибо, что Советская власть тебя такого на службу взяла вместо того, чтобы с другими прихлопнуть. А ты комиссара по зубам кулаком. Эх ты, дурень образованный!
Странно, но тон Лаптева можно было назвать вполне дружелюбным. Он говорил с бывшим офицером со снисходительностью хозяина положения.
– Вот ты меня кулаком по морде. А не боишься, что это тебе по возвращению в Ташкент припомнят?
– Я вашей власти не присягал!
– Это как же? – насторожился Лаптев. – А чего тогда в экспедицию попёрся?
– Ваши чекисты мобилизовали меня, как человека хорошо знающего обстановку на границе. А чтоб я чего не выкинул, мою сестру с мужем в заложники взяли.
– Так, значит, ты не по идейным соображениям с нами пошёл, – понимающе покачал головой Лаптев и обратился уже к Лукову:
– Эй, начальник, ты слышал? За этим потенциальным контриком глаз да глаз нужен. А ты меня в это тревожное время под арестом держишь!
*
Солнце клонилось к закату. Разведчикам удалось случайно обнаружить яму с дождевой водой. Все были счастливы при виде вонючей, зелёной зацветшей воды. Одиссей приказал становиться лагерем. После ужина Ягелло собрал солдат на короткий инструктаж. Педант по натуре подполковник поступал так почти на каждом вечернем привале, как бы все не были измотаны и не валились с ног. Сегодня его «лекция» была посвящена тому, что необходимо делать для того, чтобы не быть укушенными каракуртом, скорпионом или змеёй, которых тут водилось великое множество. Одиссей тоже с большим вниманием выслушал рекомендации подполковника. А между тем вокруг началось настоящее светопреставление! Небо беспрерывно озарялось всполохами. Правда настоящих молний и грома пока не наблюдалось. Тем не менее, все с нетерпением ожидали, когда с небес хлынет долгожданный поток, и заранее приготовили всё, во что можно было запасти драгоценную воду.
В таком приподнятом настроении с надеждой, что утром воды будет вдоволь, люди разошлись по своим палаткам.
Но утром проснувшихся людей ожидали две скверные новости. Во-первых, за ночь на землю не упало ни капли. Странная беззвучная гроза прошла, оставив после себя страшную духотищу.
Вторая новость была ещё хуже: ночью кто-то отравил почти всех лошадей и мулов экспедиции. Правда на этот раз стоявшие посменно на часах красноармейцы дружно клялись, что за время своего дежурства глаз не сомкнули, тем не менее, они не заметили никого возле коновязи.
Однако Ягелло им не верил:
– Они понимают, что влипли, и пытаются выпутаться. Но я по глазам вижу, что кто-то из них врёт. Если снова ограничится непродолжительным арестом виновных, наступит анархия.
Ягелло настаивал на самом строгом наказании виновных. Ситуация была таковой, что на этот раз Одиссей действительно не чувствовал себя вправе единолично принимать решение. Поэтому согласился с предложением подполковника вынести вопрос о наказании для подозреваемых на военный совет…
Совет состоялся только в половине пятого вечера – из-за потери почти всего конского состава с выходом из лагеря пришлось повременить.
Кира и её муж пытались заступиться за обвиняемых. Кира стала объяснять, что лошади могли отравиться плохой водой или растущими здесь ядовитыми растениями. Археолог Кенингсон безоговорочно поддержал свою симпатию. В итоге, когда дело дошло до голосования большинство членов штаба высказались против расстрела подозреваемых. Таким образом, жёсткий подход подполковника к воспитанию солдат снова не нашёл понимания у соратников.
Следующим на повестке совещания был вопрос, как дальше обходиться без лошадей и вьючных животных. Ягелло бросил выразительный взгляд на Лукова и произнёс:
– Надо попытаться нанять в ближайшем селе киргизов-носильщиков, а пока всё, что не является для нас жизненно необходимым, придётся бросить здесь…
Через некоторое время после того, как участники совета покинули штабную палатку, и Одиссей остался один, в шатёр прокралась Кира. Она стала неуверенно объяснять, что её заставила вернуться находка, о которой она вначале не хотела никому говорить.
– Я понимаю, что это может оказаться простым совпадениям… Не хочу наводить на кого-то напрасное подозрение… Но мысль об этом с самого утра не даёт мне покоя…
Волнение тайной гостьи передалась Лукову.
– Прошу вас! – сделал приглашающий жест Одиссей. Но из-за охватившей его растерянности вместо походного стула указал на свою раскладную кровать. Этим он ещё больше смутил барышню, которая оказывается при всей своей внешней уверенности и внутренней силе, сохранила девичью застенчивость.
– Нет, напрасно я пришла! – передумала молодая женщина, и быстро направилась к выходу из палатки. Но Одиссей догнал её. Сам, поражаясь и радуясь внезапно пробудившейся в нём смелости, он очень деликатно взял гостью за руку и проводил к раскладному стулу.
– Уделите мне хотя бы пятнадцать минут своего времени. Если не хотите, можете не говорить о чём собирались. Я просто рад, что вы зашли. Хотите чаю?
Бровь молодой женщины удивлённо изогнулась. Одиссей со смущённой улыбкой пояснил, что из-за отсутствия воды он, конечно, не может предложить гостье настоящий чай, но ведь можно вообразить себя в иных – приятных обстоятельствах.
– Представьте, что я в гостях в вашем казанском доме, или же вы навестили меня в Москве.
Кира не сразу поняла и приняла предложенную ей игру, но постепенно смущение её прошло. Молодые люди принялись от души дурачиться, изображая, будто и в самом деле наслаждаются бутафорским чаем. Словно маленькая девочка Кира увлеклась необычной забавой. То и дело заливисто смеясь, предлагала партнёру действовать в новых обстоятельствах:
– А вот заходит наша горничная Биби, и объявляет, что в передней появился господин Мозжеватов. Учтите, Одиссей он страшный зануда, и на дух не переносит москвичей.
– А я подсыплю ему яду в чай, пусть не ходит – весело брякнул первое, что пришло ему в голову Луков.
Игра тут же перестала быть забавной для Киры. Лицо её вновь стало озабоченным.
– Я хоть и говорила на совете, что лошади отравились сами, но я ведь не ветеринар – пояснила она. – Откровенно говоря, мне было жаль этих солдатиков. Господин подполковник человек решительный и жёсткий. Но и он ведь тоже может оказаться небезгрешным. И даже очень не безгрешным…
Одиссей почувствовал, что Кира неспроста повторила последнюю фразу. Это был уже даже не намёк. Она будто знала про Ягелло что-то компрометирующее, но по какой-то причине не спешила открывать карты. Лукова это огорчило и он фактически вступился за своего заместителя по военным вопросам:
– Не знаю, не знаю… Наверное, если бы здесь сейчас находился наш комиссар – товарищ Лаптев, то ваши слова наверняка пришлись бы ему по душе. Да и вообще после недавнего белого восстания в Ташкенте в каждом бывшем офицере видят предателя.
– Вы ослышались, я не говорила, что он предатель – рассердилась Кира. – Но как быть вот с этим!
Она порывисто извлекла из кармашка сложенный втрое мешочек уже знакомого Одиссею солдатского кисета. Развернула. И пояснила:
– Я подобрала его неподалёку оттого места, где были привязаны лошади сегодня утром, когда проходила мимо, чтобы проведать своих больных и раненых.
Вихрь мыслей пронёсся в голове Одиссея. «Неужели это действительно сделал Ягелло?! Какие у него могут быть мотивы вредить экспедиции? Ну да, по всей видимости он имеет столь же мало причин любить власть большевиков, что и я. Тогда что это, – месть? Но тогда он поступает вдвойне мерзко, фактически настаивая на расстреле невиновных… Впрочем, не пора ли уж перестать быть идеалистом. Разве ты ещё не понял, что в жестокой мужской драке, в которой тебе приходиться участвовать отнюдь не в роли зрителя, допускаются любые приёмы. Но мой долг позаботится о безопасности этой славной женщины. И как я мог даже на секунду усомниться в её порядочности!».
– Прошу вас не говорить никому о своей находке – попросил Киру Одиссей. – Я же постараюсь во всём разобраться.
Глава 68
После гибели лошадей быстро найти носильщиков не удалось. Поэтому всё имущество, которым можно было пожертвовать, было брошено в последнем лагере. Отныне экспедиционерам предстояло обходиться без палаток и многого другого, что давало им в тяжёлом путешествии ощущение хотя бы некого подобия комфорта.
Единственная уцелевшая лошадь была отдана неспособным самостоятельно передвигаться раненым. На ней ехали получивший во время последней стычки пулю в ногу Кенингсон и солдат, который после укуса каракурта сам отсёк себе ножом почти всю икроножную мышцу, чтобы не умереть от смертельного яда. Остальные шли пешком или их несли на самодельных носилках. Причем общий вес поклажи, приходящейся теперь на каждого человека, вырос вдвое. Людей то стало меньше, и весь груз после гибели лошадей приходилось тащить на собственном горбу! Обязанность нести снаряжение была распределена между всеми примерно поровну. Исключение было сделано только для единственной женщины в экспедиции. Не смотря на слабые протесты Артура Каракозова, на него тоже взгромоздили несколько тюков.
До сих пор Одиссей думал, что труднее уже быть не может. Но все предыдущие испытания показались ему сущей забавой по сравнению с адским трудом, который начался теперь. Приходилось тащить груз весом в половину собственного тела, да по духоте, терпя при этом жажду и укусы паразитов, – это было то, что называется избитым штампом «на пределе человеческих возможностей»! Всего за час такой адской нагрузки вся одежда Одиссея промокла насквозь от пота, мышцы ног, рук, спины сводило судорогами. А ведь пока они шли по равнине, что же будет когда начнётся подъём в горы! Нет, они обязательно должны найти привычных к местным условиям носильщиков. Но согласятся ли они, ведь много заплатить за их работу они не смогут. Ягелло развеял опасения молодого начальника:
– Горцы не такие просвещённые, как жители равнин. Некоторые из них полагают, что до сих пор живут при царе-батюшке. Таким образом, мы сможет нанять трёх-четырёх крепких парней за николаевские ассигнации.
От подполковника снова сильно пахло чесноком. И вид у него был какой-то опухший. Он пояснил, что немного простудился. Потом продемонстрировал Лукову пачку банкнот, которые на большей территории бывшей империи уже давно не стоили абсолютно ничего.
– Уже года два я зачем-то держу в кармане эти «фантики». Это моё последнее офицерское жалованье. Берите! Вскоре они могут вам пригодиться для расчёта с местными шерпами.
– Ну и вы тогда тоже берите – облекая дело в шутливую форму, Одиссей в свою очередь вытащил из кармана полученный от Киры кисет.
– Где вы его нашли? – обрадовался Ягелло.
– Неподалёку от коновязи. Полагаю, его выронил тот, кто прошлой ночью зачем-то проведывал наших бедных лошадок, хотя часовые его почему-то не заметили – язвительно ответил Одиссей, внимательно наблюдая за реакцией подполковника.
Ягелло опешил. Приложив правую руку к груди, он с самым чистосердечным видом произнёс:
– Уверяю вас, я тут не при чём! Кисет пропал у меня сегодня утром. Я собрался покурить и вдруг обнаружил, что правый карман моих штанов, где я обычно держу курительные принадлежности, пуст.
– Как это могло произойти? Вы раздевались, когда ложились спать?
– Обычно я этого не делаю в походе. Но уж извините за пикантную подробность, в последние дни меня одолели вши из-за невозможности помыться и постирать бельё. И на ночь я закопал гимнастёрку, галифе и нижнее бельё за палаткой, оставив на поверхности только краешек рукава, по которому паразиты могли бы сбежать. Это старый солдатский способ вывести из одежды паразитов… Сообразив, что кисета нет, я постарался вспомнить: выложил ли предварительно вещи из карманов, но не смог. Видимо я сделал это машинально. Так что кисет мог остаться лежать на земле в том месте, куда я его безотчётно положил. Я немедленно отправился это проверить. Но ничего не обнаружил. Тогда я решил, что его подобрал кто-то из солдат. Вам ведь передал его кто-то из красноармейцев или этот славный индийский юноша?
– А почему вы вспомнили о Георгии?
– Он крутился неподалёку, когда я закапывал свои вещи.
– Нет, я получил кисет от другого человека.
– От кого же, позвольте узнать?
– Пока это секрет. Важно то, что его нашли рядом с коновязью. Как он мог там оказаться?
Читать бесплатно другие книги:
