В ожидании Догго Миллз Марк
Мне знакомо подобное ощущение – оно всегда одно и то же: холодок по спине.
– Вот оно!
– Что?
– Умная девочка!
– Что я такого сказала? – недоумевала Эди.
Удался прекрасный макет. Мы добивались большего напряжения между образом и словами и получили его. Внизу снимка с поцелуем грубым бинтом вилась белая полоса, по ней бежали черные жирные буквы: «Предупреждение! Лосьон «Со свистом!» способен изменить вашу линию жизни!»
Ральф пришел в восторг. И не только потому, что нам удалось включить в подпись название продукта. Плакат получился броским, приковывающим внимание. И легкая насмешка над нашим помешанным на здоровье и безопасности обществом тоже должна была понравиться. Кроме того, слоган давал простор для вариаций. И несколько мы сразу ему предложили. Больше всего Ральфу понравился такой: «Курение убивает. Лосьон «Со свистом!» – нет». Он был рассчитан не на данный момент, а на то время, когда кампания будет раскручена. Клиентам нравятся идеи с продолжением; у них создается ощущение, что за свои деньги они получают больше.
Ральф откинулся на спинку стула и произнес:
– Хорошо. Я бы сам взялся за кампанию, если бы не знал, что Патрик собирается дать импульс.
Когда мы вернулись в кабинет, я заметил, что Эди обескуражена.
– Тристан почти ничего не сказал.
– Что тут говорить?
– Он всегда что-то говорит.
– Может, ему не понравилась идея? – предположил я.
– Думаете? – Эди посмотрела на меня с дивана, где она с рассеянным видом поглаживала Догго.
– Он прагматик. Наверное, просто держит порох сухим.
– То есть?
– Зачем мы обсуждаем Тристана, получив одобрение нашего главного человека, да такое, о каком не могли мечтать?
– Не беспокойтесь о Тристане. Беспокойтесь о том, чего добьется в пятницу Патрик. За второе место медалью не награждают.
Куш был большим, а агентство маленьким. Напряжение росло. Первыми к нам в кабинет занесло Клайва и Коннора. Они были под большим впечатлением и радовались за нас. Миган и Сет казались почти такими же искренними.
– Потрясающий слоган, сукин вы сын, – пошутила Миган.
– Вообще-то идея принадлежала Эди.
– Не совсем так, – возразила она.
– Вы уж как-нибудь разберитесь между собой, ребята, – усмехнулась Миган.
Меня волновало одно – концепция была немного рискованной. Эди я об этом не сказал. Ограничился тем, что даже если наш вариант не пройдет, она отметилась у Ральфа, что важно само по себе.
– Разве не противно: первая работа и сразу в яблочко? Когда я начинал, у меня получилось лишь с пятой попытки – реклама слуховых аппаратов для журнала. Звучала так: «Глохнете? Тогда купите один из этих».
Эди рассмеялась, а затем произнесла:
– Спасибо за то, что вы для меня сделали. Ведь слоган – не моя заслуга.
– Вы сказали: «Минздрав предупреждает».
– Слова – да, но не сообразила, как можно их использовать. А вы придумали.
– Только потому, что услышал их от вас. Знаете, мое – это ваше, все наше. Мы работаем в команде.
Эди помолчала.
– Дэн, вы хороший человек.
Меня тронула теплота в ее голосе.
– Скажите это Кларе.
Ничего ужаснее я придумать не мог, и момент оказался совсем неподходящим, потому что Эди спросила:
– Кто такая Полли?
– Сестра Клары. А что?
Я слишком поздно понял, что мой телефон заряжается от разъема акустической станции на столе Эди, и текст, возникший на экране, сейчас перед ее глазами.
– Она пишет, что хочет снова почувствовать вас в себе.
Я замер от смущения, лихорадочно подыскивая, что бы ответить.
– Как же иначе – вы же сказали, что я хороший человек.
Мы все еще смеялись, когда в нашем кабинете появился Тристан.
– Поделитесь, по какому поводу веселье?
– Ни за что, – отрезал я.
– Заинтригован.
Я заметил, как под его змеиным взглядом дрогнула Эди.
– Не вздумайте, – предостерег я.
Она с виноватым видом пожала плечами.
– Как угодно, ребятки. – Тристан чуть заметно улыбнулся. – Вот заглянул сказать: отлично поработали. Что бы ни произошло в пятницу, мы вами гордимся.
Глава десятая
«Привет, Полли. Хочу, чтобы ты знала: моя коллега по работе прочитала твое сообщение х
Вот те на! Не приходило в голову защититься паролем? х
Ладно, признаю, виноват х
Ничего подобного больше не будет, пошутила. Хотела посмотреть, как ты будешь реагировать х
Хороши шуточки. Пять минут не мог опомниться х
В прошлый раз хватило двух х
Прекрати!
Поцелуи?
Х
Так-то лучше. Что делаешь на выходные? х
Еду к деду в Суссекс х
Очень суссекси. Если передумаешь, я зню один отельчик в Аберистуите хх
Опять шутишь, или это форма вежливости? хх
Ни то ни другое. Лгу. Я действительно хочу ощутить тебя снова внутри хх
Не выйдет хх
Не согласишься – все расскажу Кларе хх
И она вычеркнет тебя из списка тех, кого поздравляет с Рождеством хх
Здорово посмеялись. А то здесь с этим не очень хх».
Так продолжалось и дальше, но я не возражал: по мне лучше треп с Полли, чем завалиться на диван рядом с Догго и таращиться на экран, где показывают любовную комедию с Дженнифер Энистон. Как-то я спросил Полли, можно ли ей позвонить. И с радостью услышал ее голос. Сказал, что удивлен, что до сих пор никак не проявилась Клара.
– Может, с ней что-нибудь случилось?
– Нет, – ответила Полли. – Не беспокойся о ней. Клара звонила домой и разговаривала с родителями. Судя по всему, насчет Бали мы с тобой ошиблись. Она в Новой Зеландии.
Новая Зеландия – это настораживает. В марте Клара получила оттуда заказ. Занималась дизайном музыкальных видео, которые делал модный молодой режиссер, уже успевший отметиться в нескольких ярких работах. Может, дело в этом? Клара тогда сказала, что режиссер ей не понравился. Но теперь, когда я вспоминаю ее слова, мне начинает казаться, не слишком ли сильно она его невзлюбила. Самоуверенный, упрямый, слишком много внимания уделяет деталям. Короче: все качества, какие она ценит в мужчине и которые ей нравились во мне.
Идиот! Надо было распознать симптомы. Вдруг накатила досада. Кто способен свалить на край света в надежде, что мимолетное влечение перерастет в нечто большее? Уж только не Клара. Она слишком практична, чтобы вот так без причин понадеяться на удачу. Нет, Клара улетела, зная, на что идет. Из чего я заключил, испытав новый приступ досады, что она крутила любовь с тем парнем прямо у меня под носом. Как же его звали? Уэйн? Ладно, выясню.
Я хотел знать правду. Не важно, какой ценой. Был слеп к последствиям, не разглядел улик измены. И как только закончил разговор с Полли, позвонил самой близкой подруге Клары – Фионе. Мы всегда с ней ладили, хотя я понимал: она из тех знакомых, которые постепенно уйдут из моей жизни, поскольку в ней больше нет Клары. Последние пару недель я звонил ей несколько раз и вел светские беседы. Интуиция подсказывала, что на сей раз такого не получится.
Покончив с любезностями, я объявил Фионе, что намерен обратиться в полицию.
– В полицию? – В ее голосе послышалась нотка тревоги. – Уверена, в этом нет необходимости.
– Ты так считаешь? А вот у меня есть сведения, что Клара улетела в Новую Зеландию, где у нее шуры-муры с каким-то режиссером, а он забил ее до смерти и закопал в местных горах.
Между нами, словно мокрое одеяло, повисло молчание.
– Бог с тобой, Дэн!
– Да пошла ты, Фиона! Я здесь чуть с ума не сошел.
– Она взяла с меня слово, что я тебе не скажу.
– И она пошла туда же.
Я бросил трубку, прежде чем Фиона успела ответить. Через несколько секунд на телефон пришла эсэмэска: «Она поступила так, как ей требовалось. Почему? Может, тебе следует спросить у себя!»
Пока я набивал ответ, Дженнифер Энистон проливала слезы на экране телевизора. «Предлагаю сделку: проглочу твою лицемерную чепуху, если ты скажешь, что Уилл знает про Отто». Уилл был ее парнем, а Отто архитектором в конторе, где она работала. Я хотел намекнуть Фионе, что в курсе ее интрижек и Клара далеко не такая тактичная и верная подруга, как она считает. Мои слова, конечно, не останутся без последствий для их отношений. Но мне, брошенному рогоносцу, безразлично. Пусть расхлебывают сами. Прочувствуйте-ка, девочки, как больно, когда вас обманывают, а мне, дорогуши, на вас наплевать.
Потом мне будет противно за свой поступок, но пока стало легче на душе, словно я получил оправдание тому, что закрутил любовь с Полли. Настолько легче, что я всерьез стал подумывать, не позвонить ли ей и не спросить ли адрес той гостиницы в Аберистуите.
– Догго, хочешь провести выходные в Уэльсе?
Пес даже не взглянул в мою сторону. Увлекся созерцанием Дженнифер, с трагической мрачностью вытиравшей глаза тыльной стороной ладони. Полли я так и не позвонил. Не захотел отменять поездку к деду, хотя он понятия не имел, что я к нему собираюсь. Когда я был у него в прошлый раз, дед не сразу выделил меня из смутного пантеона родных и друзей, которые время от времени заскакивали в дом престарелых навестить его. Дело в том, что я люблю деда. Всегда любил. Его сознание быстро меркнет. И я никогда себе не прощу, если пропущу визит, а в следующий раз обнаружу, что оно совершенно померкло.
Фильм закончился, по экрану поползли титры, и тут Догго совершил нечто такое, чего раньше никогда не делал, – он залаял. До этого я всего раз слышал, как Догго сдавленно тявкнул – я случайно наступил ему на лапу в кухне. Но теперь это был настоящий лай – низкий и, учитывая размер пса, удивительно раскатистый. Словно розовощекий мальчик из хора открыл рот и запел глубоким басом.
– Тише, Догго! – Но он не прекратил даже после того, как я включил ему новый фильм.
Неужели так запал на Дженнифер Энистон? Глупости. Но лай продолжался, и я решил: а если попробовать? Переключился на канал «Фильм 4+1», где шла такая же программа, как на «Фильм 4», только сдвинутая на час позже. Как только на экране появились кадры из середины фильма, Догго замолчал и, устроившись поудобнее, не сводил своих больших глаз с Дженнифер, которая шла по тротуару и с кем-то болтала по мобильнику.
Я рассмеялся и осторожно положил ладонь ему на спину. Догго был слишком увлечен, чтобы возражать.
– А у тебя, мой озабоченный чертенок, оказывается, неплохой вкус.
Глава одиннадцатая
Когда к концу пятницы вся команда собралась в кабинете, Ральф ликовал. Судя по всему, Патрик превзошел самого себя, удачно впарив идею компании «KP&G». Тристан тоже присутствовал при схватке и считал, что все прошло удачно.
– По сравнению с чем? – поинтересовался Ральф. И его слова прозвучали как укол – намек на отсутствие опыта у Тристана.
Результат можно было узнать лишь на следующей неделе, но Ральф настоял, чтобы мы пятеро (шестеро, если считать с Догго) отправились посидеть на веранде в баре отеля «Сандерсон». Но подчеркнул, что мы празднуем не успех, а хорошо выполненную работу. Никто не станет отрицать, что мы потрудились на славу. Важно отмечать каждый маленький удачный шажок.
Я понимал ход его мысли и думал так же. А Эди и Тристан, похоже, не разделяли подобного оптимизма. Они предпочли бы поднять бокалы, узнав, что победа за нами. Патрик радовался, купаясь в похвалах.
Мы прикончили две бутылки шампанского, а Догго полакал воды из миски, принесенной ему нашей внимательной официанткой. В этой новой жизни, среди шуток новых коллег, я почувствовал себя лучше, чем все последнее время. Даже стрельнул у Эди сигарету.
– Курение убивает, лосьон «Со свистом!» – нет, – усмехнулся Ральф.
Все послушно рассмеялись. Первой ушла Эди, вскоре за ней исчез Тристан. Когда, пожелав нам удачных выходных, испарился Патрик, Ральф попросил счет.
– Хорошо живется в «Индологии»? – спросил он.
– Прекрасно.
– У меня возникло ощущение, что это начало чего-то особенного.
– У меня тоже.
– Вам не надо соглашаться со мной только потому, что я начальник.
– Согласен.
Ральф рассмеялся.
– Скажите, что вы думаете на самом деле.
– Если скажу, вы сразу выкинете меня на улицу.
Ну вот, опять я заимствую манеры Толстого Трева. Ничего страшного – его здесь нет, и некому крикнуть: «Держи вора!» А подобная манера общения вполне подходит для разговора с Ральфом. Он начинал мне нравиться – не за властный энтузиазм, а за мелкие детали поведения. Вот хотя бы за то, что он предложил отметить наш успех в баре, на веранде, и я сумел привести сюда Догго, а не оставлять его прозябать, запертым в кабинете. Или за то, что предложил отвезти меня домой на своем «Бентли», хотя это означало для него приличный крюк.
В машине я хотел заставить Догго сидеть у ног, но он не послушался. Перелез через меня и устроился на заднем сиденье – в его представлении это был еще один кожаный диван, на котором можно растянуться.
– Забавный песик, – заметил Ральф. – Расскажите мне про него.
Я рассказал все, что знал, то есть почти ничего. А еще про Клару и ее исчезновение, хотя про Новую Зеландию и Уэйна Килси умолчал. Этого Килси я нашел в Интернете, и по засорившим всю Сеть фотографиям его худого, с впалыми щеками лица заключил, что он подошел бы на главную мужскую роль в собственном дебютном кинофильме, который сам характеризовал как «психологический триллер в духе «Ребекки» Альфреда Хичкока». Книгу-то Дафны Дюморье «Ребекка» этот новозеландский жулик, разумеется, не читал.
Ральф назвал мои обстоятельства единственным словом «облом», но присовокупил совет – маленькую хитрость из собственного опыта, которой научился после того, как его бросила первая жена, удрав с молодым голландцем.
– Все очень просто: есть три фразы, какие вы должны повторять себе как мантру: «У нее был шанс, и она его не использовала. Я ей не благотворительная организация. Пусть попробует, почем фунт лиха». – Он похлопал ладонью по рулю, развеселившись собственной шутке.
Мы приближались к моему дому, когда Ральф неожиданно заявил:
– Не позволяйте Тристану помыкать вами. Начнет давить авторитетом, приходите ко мне.
– Спасибо, воспользуюсь.
– Он толковый малый, но не настолько, насколько сам себя считает. Не всегда понимает, когда следует придержать язык. Вот как сегодня: постоянно встревал, уж очень хотелось покомандовать парадом. Патрик вел себя правильно – не терял лица.
Вот, значит, чем объясняется жестокий выпад Ральфа против Тристана.
Позже, когда я лежал в ванне, до меня дошло, что Ральф проводил вербовочную кампанию. Небольшое напряжение наверху полезно для любой организации. Однако я решил не высовываться и не встревать. История учит: на войне гибнут рядовые, а генералы остаются целыми.
Вряд ли кто-нибудь соберется подать жалобу канцелярским крысам, следящим за исполнением закона об описании товаров, но «Дом престарелых с видом на море» мог соответствовать своему названию лишь в том случае, если бы человек забрался на одну из его уродливых кирпичных труб. Может, и открывался отсюда вид на море – когда-нибудь в прошлом, когда здесь, на постепенно возвышающейся к северу от Сифорда местности, некий человек возвел этот монументальный особняк. Больше не открывается. Город растянулся, расползаясь по склону, словно безобразное пятно, и теперь из застроенного со всех сторон дома престарелых можно увидеть лишь клочок неба.
Приходя и уходя, гости регистрировались, но кроме того, книга посетителей являлась и сборником повседневных изречений. На сей раз я прочитал: «Деньги еще не все, но они, безусловно, помогают поддерживать контакт с детьми». Рядом слонялся согнутый возрастом старик.
– Они лгут. Все они лгут, – бормотал он.
– Простите?
– Я о времени прихода и ухода, – пояснил старик, сверкнув на меня первоклассной вставной челюстью. – Никто из них не остается тут так долго, как пишут.
Я взглянул на часы и занес время в книгу – 11.32. Он сверился со своими часами и вроде остался доволен, во всяком случае, пока. Но все-таки недоверчиво проворчал:
– Посмотрим, посмотрим…
Дом был полон легко сворачивающимися коврами, всевозможными перилами, пандусами для инвалидных кресел и сиделками из Восточной Европы на минимальной зарплате. Возникало ощущение, будто кто-то где-то зашибает на этом деле легкие деньги. Кактус уморить не так-то просто. Но проходя в комнату деда по коридору первого этажа, я заметил: цветок явно на последнем издыхании.
В комнате пахло застоялой мочой, что огорчало и было совершенно недопустимым. Даже если у жильца случались недержания, за сорок (или он платит пятьдесят?) тысяч фунтов в год можно рассчитывать на приличную уборку. А дед за эти деньги получал вот что: трижды в день паршивую кормежку, чтобы иногда подтирали задницу и дважды в неделю мыли в ванне. Остальное время он проводил в кресле: дремал или бездумно смотрел на стену с обоями в белую и синюю полоску (остается только снять шляпу перед дизайнерами местного интерьера, отдавшими предпочтение теме зарешеченной клетки).
Вокруг было много всяких недугов, но болезнь Альцгеймера – худший из них. Ее называют долгим прощанием, и я понимаю почему. Последние два года я наблюдал, как иссыхает ум деда. Иссяк бесконечный поток анекдотов, которыми он славился, и лишь для тех, кому очень везло, еще вспыхивала на мгновение искра озорного юмора. Так случилось в прошлый мой приход. В дверь заглянула привлекательная молодая сиделка. Она хотела убедиться, что все в порядке.
– Вот и Магда, – объявил дед. – Ищет любой повод, чтобы зайти. Говорит, что волнуется. Но я-то знаю: за моими деньгами.
– Очень смешно, мистер Ларсен.
– Я ей сказал, что женат, но разве она послушает?
Проблески его былого характера становились все реже. И вскоре совершенно прекратятся. Дед превратится в телесную оболочку, в набор физиологических функций, и больше ничего.
Он выглядел в кресле таким умиротворенным – голова запрокинута, глаза закрыты, – что я решил его не тревожить. Устроился на кровати и смотрел на него. Даже в восемьдесят два года дед не казался немощным и сморщенным. Дородный мужчина – высокий, широкоплечий, представительный. Неровный шрам на левой руке казался в этот день до странности мертвенно-бледным. Я знал, откуда он взялся, хотя сам дед припомнить уже не мог. Шрам был памятью о немецкой бомбардировке Ковентри в ночь на 14 ноября 1940 года. Деду, старшему сыну в семье датских иммигрантов, было тогда всего семь лет. В ту бомбежку он потерял своего лучшего друга: взрыв поднял на воздух соседний дом, а их сильно повредил, так что обломки посыпались на их головы и его руку.
Мальчишкой я застывал в ужасе, слушая рассказы деда о той ночи, о страшных событиях, свидетелем которых он стал. Теперь это мои истории, а не его. Может, я расскажу их своим детям, но кто знает, сколько они еще проживут на свете, прежде чем навсегда канут в небытие.
Дед открыл глаза и слабо улыбнулся:
– Ах, это ты…
– Привет, дед. Как поживаешь?
Он пошевелился, потянул свои длинные ноги.
– Вчера произошла странная вещь.
– Что такое?
– Обнаружился маленький вулкан, прямо здесь. – Он осторожно накрыл ладонью левое колено. – Пыхнул пару раз дымом – пуф! пуф! – и пропал.
Я старался не измениться в лице.
– Вот как?
Дед нахмурился:
– Как удивительно, Энни: ты сейчас очень похожа на Дэниела.
Энни – моя мать, его дочь.
– Это я, дед, Дэниел.
– Как у него дела?
– Это же я сам. У меня все хорошо.
– Вы общаетесь?
– Общаемся, – сдался я. – Он получил новую работу.
– Новую работу? Отлично. Славный парень. Пока не женился на той девушке?
– На Кларе?
– Той, с длинными волосами. Она тебе не нравится.
Вот это новости.
– Нет, не женился.
– А как дела с его книгой? Закончил?
Скажет тоже, закончил. Никак не могу начать.
– Работает, – соврал я.
– Не могу дождаться, чтобы прочитать. Люблю хорошие книги, а у него, уверен, получится отличная.
Был погожий день, и я предложил прокатиться в Алфристон или в деревушку Бирлинг-Гэп, куда дед сам меня возил, когда я был маленьким. Но эти названия, похоже, больше ему ни о чем не говорили.
– В Бирлинг-Гэп? Не надо, Энни. Не сегодня. Я устал.
Дед закрыл глаза и снова задремал. Не пичкают ли его каким-нибудь снадобьем? Эта мысль подняла меня и увлекла в коридор – к тому месту, где старшая сестра возмущенно заверила, что деда ничем не опаивают. Просто он плохо спит по ночам и, чтобы компенсировать недосып, клюет носом в дневное время. Решив, что вытащу деда на прогулку, я оставил Догго в машине и теперь сходил за ним. Пес устроился на пассажирском сиденье, обиженный, что брошен в одиночестве. Я знал этот взгляд – косой, из-под прикрытых век – и научился прогонять плохое настроение Догго. Лучшим способом было передразнивать его недовольное выражение морды. Через минуту он сдался и поплелся за мной в дом.
Казалось, его тронул вид дремлющего в кресле деда. Догго навострил уши, оглянулся на меня, а затем сделал нечто вовсе неожиданное – прыгнул к деду на колени. Старик пошевелился.
– Привет! Как тебя зовут?
– Догго, – ответил я.
– Догго? Какой же ты страшненький. Да… ты… ты…
Пса не возмущало, что ему трепали уши и почесывали морду. Внезапно дед поднял голову:
– Так ты ему не сказала?
– Кому? Догго?
– Не смеши меня. Конечно, Дэниелу.
– Что ему надо было сказать?
– Да или нет?
Он был настолько расстроен, что я не выдержал:
– Конечно, не сказала.
– Слава богу, – вздохнул он, заметно успокаиваясь. – Любому мужчине вполне достаточно одного отца.
Я не надеялся сразу дозвониться ей, и поскольку набирал ее номер в Испанию на своем мобильнике, не слишком расстроился, что пришлось ограничиться текстовым сообщением: «Мам, это я, Дэниел. Позвони, как представится случай».
Отпущенный с поводка Догго бежал рядом и, радуясь, как ребенок, что-то вынюхивал в высокой траве, окружавшей тянувшуюся вдоль реки дорожку. Это мое самое любимое место на земле – Какмир-Хейвен, где река Какмир впадает в Ла-Манш. Очарование окутано детскими воспоминаниями. Мы приходили сюда и бросались в реку. Потом вода выносила нас в море, и под нашими нетерпеливыми ногами волшебным образом вырастала песчаная отмель, где можно было встать и оглянуться на покрытую камнями береговую линию и ослепительно белые меловые скалы, окаймляющие низкую речную пойму.
География осталась прежней, но изменились детали. Появились дорожки из утрамбованного гравия, удобные для инвалидных кресел на колесах (не вижу в этом ничего дурного), через каждые сто метров стояли мусорные урны (раньше нам внушали, что весь мусор следует уносить с собой), и вся местность пестрела указателями. Стрелки указывали, как пройти на старичное озеро, образовавшееся после того, как река в конце пути оставила прежнюю петлю и, срезая угол, устремилась напрямую к морю. Другие сообщали расстояние прибрежных пешеходных маршрутов до Сифорда и Истборна. Но большинство объявлений рассказывали о местной флоре и фауне. Самыми неприятными были красные предупреждения у реки «Опасно! Не купаться!». И ниже, мелкими буквами, выдержки из распоряжений муниципальных властей.
В наше время всякий прослыл бы трусливым слабаком, если бы не решился прыгнуть в реку, а затем миновать бурную границу пресной и соленой воды. Теперь это запрещалось законом. Неужели мир настолько изменился за мою короткую жизнь? Очевидно. От этой мысли мне сделалось грустно.
К востоку от береговой линии раскинулась неровная гряда меловых утесов «Семь сестер». Киношники приноровились снимать их вместо Белых скал Дувра, поскольку они выглядят намного фотогеничнее настоящих. Мы с Догго стояли как раз на том месте, где Кевин Костнер в образе Робина Гуда (в плаще, с залихватским «маллетом» на голове) пал ниц, высадившись из лодки на берег после очередного набега. Специально для Догго я воспроизвел эту сцену – катался по земле, хохоча и провозглашая:
– Я дома! Я дома!
Пес насмешливо посмотрел на меня, как актер Морган Фриман в роли сарацина – приятеля Робина.
Мы возвращались к машине, когда на меня что-то накатило. Мой порыв подогревал выведенный большими красными буквами запрет: «Опасно! Не купаться!» Я скинул шорты и, торопясь, чтобы не дать овладеть собой здравому смыслу, прыгнул в реку. Господи! Вода оказалась очень холодной. После недавних дождей река вздулась, и течение было быстрым. Меня подхватило бурным потоком, а Догго вприпрыжку бежал за мной по берегу. Внезапно он остановился. Было видно, как все его тельце подергивается от сдерживаемого ожидания – затем прыгнул с высокого берега и шлепнулся брюхом о воду. Казалось, пес улыбался, когда изо всех сил колотил лапами, чтобы держаться со мной наравне.
– Часто здесь купаешься? – спросил я.
Он дважды тявкнул, что прозвучало как вполне конкретный ответ: «Отвяжись!»
Самый приятный отрезок пути – место, где река превращается в море и поверхность покрывается рябью. Пловец словно попадает на «американские горки» – его то возносит на гребень, то опускает во впадину. Но вскоре бьющее в спину течение слабеет, и наконец удается выбрать направление. Песчаная банка никуда не делась. Ощущение текучего песка вперемешку с речной тиной между пальцев ног словно вернуло меня на двадцать лет назад. Я потянулся за Догго и привлек его к себе. Впервые держал пса в руках, и он, как ни странно, не зарычал.
Мы шли по тропинке к оставленной мною одежде, когда я заметил спешащего к нам мужчину. Его зеленая форма свидетельствовала о том, что он облечен властью.
– Читать не умеете? Здесь сказано: купаться нельзя! – Побагровев от возмущения, он тыкал пальцем в таблички.
– Я не купался, а спасал свою собаку.
Мои слова охладили его, но ненадолго.
– Не верю! – выпалил он.
– Как хотите. Но это правда – он прыгнул с берега. – Я повернулся к псу. – Догго плохой! Очень плохой!
Я совершил ошибку: так же упрекал пса, когда тот укусил Миган. После чего он получил награду – собачью шоколадку. И теперь, наверное, рассчитывая снова полакомиться, Догго, не колеблясь, прыгнул в реку. Пожав плечами, я бросился за ним.
Во второй раз купание было еще забавнее, чем в первый.
– Эмма, это я.